Висельники

      Утро Кируми начинается с запаха еды. Аромат травяных специй проникает сквозь щели в двери, и девушка, почувствовав, что кто-то возится на кухне, тут же вскакивает с кровати, едва запах касается её носа. Распахнув дверь, Тоджо вылетает из спальни в одной чёрной ночнушке с белым воротником, скользя по ламинату в чёрных тапках в форме туфель.       За плитой, мыча какую-то мелодию под нос, готовит омлет Корекиё. Поддев лопаткой край яичницы, он переворачивает её на другой бок. Омлет слабо шлёпается, слегка брызгая маслом, но жирные капли остаются в пределе сковороды.       — Как спалось, Тоджо-сан? — Шингуджи поправляет омлет лопаткой. — На завтрак сегодня омурайсу, если ты не против.       — Нет, нет, я не против… — Тоджо, зевая и пытаясь почесать глаза, внимательно изучает содержимое сковороды.       Раз это омурайсу, Кируми присматривается к нему внимательно: если судить по запаху, рис довольно хорошо сварен, но прожарен не совсем до конца: похоже, Корекиё предпочёл довести его до готовности уже в омлете; сам омлет приготовлен с соевым соусом, но по цвету кажется, что его добавили меньше, чем нужно по её обычному рецепту; специи выбраны, видимо, для приятного аромата…       Как раз к этому моменту, пока девушка витает в своих мыслях, юноша выкладывает омурайсу на тарелку и, достав бутылку кетчупа, выливает его тонкой струйкой сверху, узор сделан очень незамысловатым — это один большой зигзаг, но по какой-то причине от одного взгляда на него Кируми чувствует странный прилив сил.       — Приятного аппетита тебе, — Корекиё садится рядом и тоже ест свою порцию — а она не только меньше по размеру, но и, судя по цвету омлета, содержит ещё меньше соевого соуса.       — Спасибо тебе, Шингуджи-сан…       Со стороны Корекиё это довольно мило, как кажется Кируми — за вчерашнее спасение он готов отблагодарить её чем угодно, и, возможно, завтрак — это меньшее из того, что столь прекрасный джентльмен мог ей предложить. Но от одной мысли сердце невольно сжимается, а дышать становится всё сложнее.       — Шингуджи-сан, можешь приготовить чай, пожалуйста? У меня есть заварник, в шкафу ближе к холодильнику есть разные виды…       — Хм, — Корекиё прерывается от завтрака, встаёт со своего места и открывает дверцу, — есть предпочтения? Чёрный, зелёный? Или какой-нибудь ещё из тех, что… — он пытается прочитать стёртые иероглифы на наклейках со штрих-кодами, — что у тебя есть?       — Мне без разницы…       — Тогда приготовлю чай с женьшенем — тебе он точно будет полезен. Он оказывает различные положительные эффекты: тонизирует, повышает давление, улучшает умственную и физическую работоспособность, снижает сонливость и усталость… Как никак, недаром в Китае его называют «корнем жизни»…       Корекиё начинает читать лекцию о женьшене всё, что он знает: от истории происхождения названия до истории и области применения живительного корня в медицине. «Это его обычное поведение,» — думает про себя девушка, палочками вороша омлет и рис. Кетчуп точно её, омлет и рис пахнут теми ингредиентами, которые и должны быть в омурайсу: и соль, и специи, и соевый соус — всё на месте, лишних запахов точно нет. Она продолжает принюхиваться к завтраку прежде, чем попробовать его.       — К-к-к, — тихо хихикает Корекиё себе под нос. — Ты не переживай, Тоджо-сан: ни в омлете, ни в рисе отравы нет.       Кируми сглатывает слюну.       Он всё понял.       — В нашей ситуации подозревать меня в этом вполне естественно. Когда осуждённый за почти сотню убийств, приговорённый к смертной казни, готовит завтрак, любой здравомыслящий человек попытался бы проверить его на наличие яда. Но, прошу заметить: будь моё желание, я бы убил тебя ещё вчера либо в автомобиле на заднем сидении, либо во сне.       — Это должно меня утешить?! — чуть ли не с криком спрашивает Кируми.       — Да? Я привык к подозрениям, но сама посуди: если бы я и хотел тебя отравить, то откуда я бы взял яд? Хозяйственные магазины, где продают крысиный яд, закрыты, мышьяк и цианид тоже сложно достать, в том числе из-за закрытых в такое раннее время аптек — и в любом из этих вариантов с твоим острым обонянием ты бы что-нибудь, но почувствовала. Из тюрьмы я бы не смог привезти яд: его бы мне попросту не выдали. Ты можешь осмотреть всю мою одежду, если моих доводов тебе недостаточно.       — Ты… Что ж, это звучит убедительно…       Корекиё ставит чашку перед Кируми. От чая, поднимаясь вверх, струится тонкой нитью пар. Сладковатый аромат расслабляет, а лёгкая кислинка — взбадривает. Тяжело выдохнув, девушка берёт чашку и делает глоток.       — Язык не пожги, — предостерегает юноша. — Горячий же…       Она игнорирует его слова и делает ещё глоток. Чай слегка обжигает нёбо, а кончик языка сжимается от горячего напитка. Тем не менее, чай всё равно сладкий и приятный на вкус, а после него на языке ощущается лёгкая горечь. Вкус медленно растекается по языку, щиплет от высокой температуры и слабой остроты, немного опускается к горлу и медленно рассеивается. Привыкнув к ощущениям от чая с женьшенем, Кируми делает ещё глоток и постепенно опустошает кружку.       Корекиё садится напротив неё, видимо, тоже с чашкой чая. К его специфичному вкусу он привыкает не сразу, но смакует его явно дольше, чем Кируми. Поднося чашку к губам, юноша слегка дует на поверхность холодным воздухом и делает по глотку. Такой богатый и необычный вкус, который заметно отличается от тюремного пойла и от которого Корекиё явно отвык за время своего заключения, легко сбил бы с ног букетом ароматов, если бы Шингуджи пил с той же скоростью, что и Тоджо. Поэтому, делая по маленькому глотку, как будто выпивая чай по паре капель, он поглощает напиток гораздо медленнее.       Кируми сидит рядом и следит за ним. Сама же, бегая глазами будто по пустому пространству вокруг неё, пытается понять, есть ли какие-то изменения в её организме. Кроме чувства сытости и нахлынувшей на неё усталости, девушка ничего не чувствует. Похоже, Шингуджи действительно и не собирался травить её. Наоборот: в его глазах она читает некое разочарование и даже обиду — он хотел поблагодарить её, пусть и своими методами, но репутация смертника и серийного убийцы явно ухудшили ситуацию. Вслух он бы вряд ли это сказал: Кируми помнит, что он прекрасно осведомлён об отношении других к себе и менять его не торопится.       — Ты… Ты прости меня за подозрения, Шингуджи-сан, — девушка сжимает свои кисти рук, массируя их. — Я…       — Тебе не нужно извиняться, — юноша делает последний глоток чая, держа чашку обеими руками. — Я же сказал, что я привык к этому, а твои подозрения небеспочвенные. На самом деле…       Корекиё встаёт, ополаскивает чашку и, набрав туда воду, делает пару глотков.       — На самом деле, я хотел извиниться за то, что я вчера вспылил. Я до сих пор не понимаю, что мне чувствовать. Вчера произошло слишком много событий, и я до сих пор не могу переварить их у себя в голове. Я действительно рассчитывал, что сегодняшний день я уже не встречу — но вот… я здесь.       — На твоём месте, мне кажется, я бы тоже не знала, что чувствовать, — Кируми проводит пальцами вдоль глаз — то ли прочищая их от засохшего после сна гноя, то ли вытирая от набегающих слёз. — Ты меня прости, что я…       — И я ещё вчера говорил тебе: я не могу не поблагодарить тебя за риск. Не думаю, что риск этот оправдан, ведь я вряд ли дам какие-то ценные сведения, но я хотел бы хоть как-то ответить тебе на твой поступок.       — Спасибо тебе… — Тоджо встаёт из-за стола и собирается уйти к себе в спальню. — Тогда подождёшь меня здесь?       — Разумеется.       Вскоре Кируми возвращается в гостиную. У неё в руке телефон, и, судя по тому, как она держит его, собирается его использовать.       — Шингуджи-сан, ты говорил, что хотел бы отблагодарить меня, верно? У меня есть идея.       Кируми кладёт телефон на стол, и Корекиё из любопытства заглядывает в экран: на нём видно, что девушка вошла в некое приложение для записи аудиофайлов.       — Я хотела бы задать тебе пару вопросов, если ты не против, — Тоджо, помимо телефона, ставит на кухонный стол графин с водой и пару пустых стеклянных стаканов. — Наш разговор записывается на диктофон. Запись потом я покажу адвокату — мы с ним нередко сотрудничаем, если у меня возникают какие-либо проблемы по работе. И тогда он скажет, сможет ли взяться за твоё дело.       — Вот как… — Шингуджи, сначала долгое время смотрев в телефон, поднимает голову в сторону девушки. — Тогда… Могу ли я тоже предложить своё условие?       Прикрыв рот верхней частью ладони, Кируми хлопает глазами от удивления:       — Н-Ну… Зависит от того, какого рода это условие, конечно.       — На каждый твой вопрос, — Корекиё слабо улыбается, и в его глазах зажигаются крохотные золотистые искорки, — я задам тебе свой. Тебя такое устроит, Тоджо-сан?       Кируми в облегчением выдыхает и кивает.       — Тогда я согласен.       — Хм… — девушка быстро дотягивается до графина и наливает себе воды слегка трясущейся рукой. — С чего бы начать…       После того, как Тоджо забрала свой стакан, Шингуджи тоже наливает себе воды и делает пару глотков. На его лбу видны крохотные капли холодного пота.       — Начнём с твоего дела. Скажи, пожалуйста, Шингуджи-сан… Чем ты занимался после того, как «Ковчег» приземлился обратно на Землю, но до того, как тебя арестовали?       — Я… — юноша прикрывает рот рукой и устремляет взгляд в стол. — Кажется, я готовился к поступлению в несколько киотских университетов. Ещё до проекта «Гофер» я активно сотрудничал с ними, публиковал свои статьи в их культурологических научных журналах. Из-за Охоты я не говорил, что я Совершенный фольклорист, но преподаватели вне зависимости от института… чувствовали во мне потенциал, как они говорили.       — Оно неудивительно, — мягкая улыбка Кируми заставляет Корекиё снова опустить глаза в стол и прикрыть ладонью слегка покрасневшее лицо. — Шингуджи-сан, в каждом из участников проекта «Гофер» я видела свой потенциал — и в тебе тоже. Так что, мне кажется, это здорово, что твои навыки видно невооружённым глазом.       — Кхм… — прокашлявшись, Корекиё продолжает отвечать на вопрос. — Незадолго до ареста мне дали возможность вести подготовительные курсы по вступительным испытаниям. Однако стоило мне провести всего один семестр с моей группой, как случилось то… То, что случилось.       — Арест?       Шингуджи кивает, но тут же обращается к Тоджо:       — Теперь моя очередь, полагаю. Тоджо-сан, чем занималась после проекта «Гофера» ты?       — Тем же, чем и до этого — была премьер-министром Японии в тени. Помогала правительству восстанавливать инфраструктуру, проверяла денежные потоки в различных благотворительных фондах. За время нашей разлуки я успела расследовать несколько дел о коррупции, в том числе в связи с благотворительными организациями. Ещё я совмещала работу горничной, само собой…       — Вот как, — Корекиё подпирает лицо кистями рук, поставив локти на стол. — Пока мы ехали к тебе домой, я успел заметить, что Токио стал выглядеть… немного лучше, чем до нашего отбытия в космос. Я уверен, что это твоих рук дело.       — Ты меня переоцениваешь, Шингуджи-сан, — Кируми тихо хихикает. — Я лишь немного помогала, давала направление, в которое можно двигаться. Столь быстрое восстановление Японии после Второй Трагедии — заслуга миллионов японцев. Хм…       Юноша наливает себе воду в стакан и делает пару глотков. Он ожидает её следующего вопроса.       — Шингуджи-сан, прости, я увлеклась. Просто ты недоговорил… — девушка виновато опускает голову, встряхивает ею и, глубоко вдохнув, спрашивает его: — За что тебя арестовали? Как прошло твоё заключение?       — Я не припомню, чтобы у нас было в условиях отвечать на сразу два вопроса, к-к-к, — Корекиё пристально смотрит на неё, и девушка смущённо отводит глаза. — Может, я отвечу по…       Его прерывает громкий хлопок ладоней о стол. Кируми поднимается над ним и, хмуря брови, чуть ли не шипя на него, смотрит юноше в глаза:       — Шингуджи-сан, прошу тебя, не наглей. Не ты здесь ведёшь допрос. Все вопросы, которые я задаю тебе, напрямую влияют на твоё дело, и для тебя будет лучше честно отвечать на них и не переводить тему, — указательным пальцем она чуть ли не тычет в нос. — То, что я позволила тебе задавать мне вопросы в ответ, — это маленькая привилегия, которую мне не стоило давать тебе, но я всё же дала её из доброты душевной.       Корекиё с широко раскрытыми глазами пытается проморгаться — будто не веря, что Кируми действительно так сорвалась на него. Он делает пару вдохов, закрывает лицо ладонями, массирует себе виски и, опустив глаза, пытается всё вспомнить:       — Подробностей ареста я, увы, не могу вспомнить, Тоджо-сан. Но это случилось в конце первого семестра, в последний день сессии. В какой-то день после занятий я обнаружил себя… в не очень выгодном положении.       — «Не очень выгодном положении»?       — Рядом с трупом и с ножом в руках, — Корекиё показывает ладонью правой руки, как в ней лежало орудие убийства. — Я открываю глаза, а передо мной — полицейский кордон. Говорили, смеялись, что поймали с поличным. Место оцепили, меня арестовали, улики собрали. Мне предъявили обвинения, и…       — Погоди, — Кируми перебивает его и снова садится за стол, — как именно ты себя «обнаружил»? В каком состоянии? И почему именно в том месте и в это время?..       — Ты всё ещё перебарщиваешь с вопросами, Тоджо-сан…       — Ты ведь серийный убийца, — девушка опускает взгляд на стол, но смотрит сквозь него, и начинает размышлять вслух, — но серийные убийцы вряд ли будут попадаться так просто, — она судорожно загибает и сжимает свои пальцы. — В твоём деле значится девяносто четыре убийства, но это не выглядит как число, которое ты бы хотел получить… В конце концов, если ты фольклорист и, к тому же, изучаешь человеческую культуру, то и нумерология тебе может оказаться не чуждой, а из наиболее близких к какому-либо символизму — сто… И ты бы вряд ли стал останавливаться, если бы не достиг этой цифры… верно?       — Ах, Тоджо-сан, — в ответ на рассуждения Корекиё неслышно хлопает ей, едва касаясь своих ладоней, — я ничего не говорил ни насчёт своей цели, ни насчёт остальных деталей, но ты весьма догадлива. Я бы действительно не стал так рисковать, даже если бы до нужного мне числа оставалась одна девушка.       — У тебя ещё и странный выбор слов. Почему «обнаружил себя», а не как-то ещё, если ты убил эту девушку? — сделав паузу, Кируми вдыхает воздух и медленно проговаривает. — Это потому, что ты был без сознания, и только потом, когда ты вернулся в сознание, ты увидел происходящее?       Корекиё молчит.       — Шингуджи-сан?       Он долго молчит, ничего не отвечая. Юноша сидит, насупившись, смотря словно сквозь девушку, и, судя по сосредоточенному виду, пытается что-то вспомнить. По усталым жёлтым глазам Кируми может прочесть, как одна мутная мысль сменяется другой, и все они плавают в болоте памяти, барахтаясь и пытаясь выскочить наружу. Корекиё лишь после того, как эти мысли складываются в нечто относительно вменяемое и членораздельное, выдавливает из себя ответ:       — Да. Кажется, я правда очнулся уже рядом с телом девушки. Она была одной из учениц, у которой я вёл подготовительные курсы, и она была, быть может, всего на пару лет меня моложе. Мне казалось, что я убил её в состоянии аффекта. Но сейчас… почему-то во рту появился странный вкус сакэ. Я бы не сказал, что это дешёвый или контрафактный сакэ — в нём был некий иной вкус, и когда я выпил… я потом потерял сознание. Я с трудом помню, выходил ли я из здания, где проходил корпоратив: голова абсолютно пуста, и в голове моей нет ни единого воспоминания об этом.       — И ты очнулся не там, где потерял сознание?       Шингуджи кивает.       — Но почему тебя это так волнует? — Корекиё пытается прочесть ответ на свой вопрос в глазах Кируми, но сам он выглядит так устало, что с трудом собирает звуки в слова.       — Чем подробнее ты вспомнишь подробности ареста и содержания в тюрьме, — Тоджо говорит с Шингуджи уже далеко не строгим — наоборот, очень заботливым, даже несколько встревоженным тоном, — тем проще нам будет доказать, что твоё дело сфальсифицировано. Насчёт ареста я теперь понимаю более чётко — но что насчёт содержания в тюрьме… Как прошло твоё заключение? И сколько ты пробыл в изоляторе для будущих смертников?..       — Хм… — юноша тяжело выдыхает и жмурится. — Там надсмотрщики били всех без разбору: никто бы из внешнего мира не помог заключённым, в конце концов. Когда меня опрашивали насчёт жертв, мне тоже досталось…       — Тебя пытали во время допроса? — девушка в ужасе прикрывает рот ладонью.       В ответ на это Корекиё лишь слабо улыбается.       — Они были нацелены на то, чтобы посадить меня как можно скорее. Потом я перестал сопротивляться — не видел и не вижу в этом смысла.       Кируми кладёт свою руку на руку Корекиё. Подушечки пальцев скользят по его тонкой коже, почти обнажившимся, как корни деревьев, венам, по суставам и костяшкам пальцев. В груди что-то крепко и больно сжимается и пульсирует. Болезненно пульсирует, отдаваясь во всём теле всё новой и новой волной неприятных ощущений.       — Тем более, память тогда меня ещё не подводила. Кажется, я встречал каждую из девушек, которых мне показывали, хотя бы раз в жизни. Я помню их всех и помню, как я их убивал… Увы, Тоджо-сан, боюсь, эти воспоминания невозможно обмануть, если я помню подруг моей сестрицы слишком хорошо.       — Ты… правда в этом уверен? — слегка беспокойным голосом хочет уточнить Кируми.       Тревожная интонация в её словах и тяжёлый, усталый взгляд на мгновение заставляет Корекиё усомниться в своих утверждениях. Возможно ли обмануть разум, когда воспоминания всплывают в голове слишком чётко, слишком ясно, слишком ярко? Возможно ли сделать так, что это всё может оказаться фальшивым?       Сомнений нет — это вряд ли возможно.       — Да, Тоджо-сан, — юноша прикрывает глаза и делает ещё глоток воды. — Почему у тебя есть в этом сомнения?       — Просто есть вероятность… — девушка выдыхает и прикрывает часть лица ладонью, словно от головной боли. — Есть вероятность, что воспоминания могли подделать. Такое уже случалось во время Первой Трагедии — об этом мне рассказывали Наэги-сенсей и Тогами-сама. Могло случиться и с нами, но пока Киригири-сан и её подразделение изучает вероятность подделки воспоминаний.       Корекиё задумчиво прячет нижнюю часть лица, отводя взгляд на часы. Незаметно для них обоих прошло уже около полутора часа после завтрака, и каждый чувствует, что было бы неплохо закончить разговор — или хотя бы сделать перерыв и отдохнуть. А думать о том, что его воспоминания могут оказаться подделкой… Это звучит само по себе бредово, но если уже были прецеденты — игнорировать то, что стирание воспоминаний реально, значит игнорировать невидимого врага, с которым они оба столкнулись.       — Давай вернёмся к твоему заключению… — Кируми снова встряхивает головой, делает глубокий вдох и сосредотачивается на допросе. — Расскажи, как прошёл твой арест? Я уже поняла, как именно тебе предъявили обвинение, но как ты оказался в изоляторе для смертников?..       — Кхм… После того, как возбудили уголовное дело, я пробыл в тюрьме около… — Корекиё загибает пальцы, подсчитывая время, которое он провёл в тюрьме. — …двух лет, кажется? Потом меня перевели в другое учреждение — почти сразу после того, как мне предъявили обвинение в ещё нескольких эпизодах. Они были последними, и на следующей неделе после этого меня отвезли в изолятор. Я не совсем понимал, что это за место, но постепенно я прислушивался к разговорам охранников — они обсуждали казни заключённых. И пробыл я в этом месте… ровно год, как я помню? Вчера была годовщина, как меня перевели в изолятор.       — Я не должна удивляться этому, конечно, — Тоджо нервно перебирает пальцами, стуча по поверхности стола, — в конце концов, в последнее время министр юстиции, как и остальные работники полиции сошли с ума с поимками Осколков отчаяния и прочих преступников. Я, увы, не знаю внутреннюю кухню нынешней полиции, но, по законодательству, которое действовало до обеих Трагедий, твоё дело должно было рассматриваться минимум несколько лет! В среднем серийные убийства, когда преступник найден, изучаются и перепроверяются по несколько раз, и даже так — в изоляторе для смертников серийные убийцы проводят и пять, и шесть лет до того, как их казнят…       — Хочешь сказать, моё дело слишком быстро рассмотрено и принято?       — Да, Шингуджи-сан, — слабо кивает Кируми. — Я не знаю, почему, но это очень странно. Поэтому я и хочу нанять адвоката, чтобы оспорить вердикт, по которому тебя вообще арестовали и тем более пытались казнить. И, я думаю, для начала достаточно…       Девушка выключает диктофон и проверяет телефон. За утро он успел почти полностью разрядиться, пока Кируми записывала их разговор, и она удаляется, чтобы поставить гаджет на зарядку.       — Шингуджи-сан, спасибо тебе за то, что ты ответил на мои вопросы. Ты не голоден?       — Если честно, я бы не отказался от чая, — он встаёт из-за стола и направляется к холодильнику. — Но я могу приготовить обед на нас двоих.       — Погоди, погоди, — Кируми возвращается на кухню с повербанком и телефоном в руках, — лучше отдохни, я всё приготовлю.       — Хм-хм-хм… — из нижних шкафов Корекиё достаёт коробку с расфасованным по отдельным пакетикам рисом, — ты будешь карри?       — Но… Шингуджи-сан…       — Если ты мне не доверяешь, — он указывает на столовую зону, где они провели всё утро, — ты можешь наблюдать отсюда.       После ещё нескольких попыток занять рабочее место, чтобы приготовить обед, Кируми всё же сдаётся и садится за стол, наблюдая за каждым движением Корекиё. Карри он готовит весьма уверенно: ловко нарезает мясо и овощи, обжаривает их до золотистого оттенка. В отдельной кастрюле он варит рис на две порции. После в ход идут сами специи, и здесь Кируми следит ещё пристальнее: помимо концентрата для соуса, Корекиё, порывшись в её коробочке для специй, достаёт добавляет паприку и некоторые другие специи, в меру добавляет соль и перец.       Убедившись, что карри и рис готовятся в надёжных руках, девушка включает телефон, чтобы что-то проверить. Она водит пальцем по экрану, скача от приложения к приложению. И чем больше Кируми роется в телефоне, тем напряжённее становится её лицо.       Один банковский счёт заблокирован. Второй. Третий.       Тоджо, схватив телефон обеими руками, строчит во всех приложениях, пытаясь разблокировать их, но всё, что она получает — это автоматическую рассылку.       Она не может так просто это оставить.       На одном из этих счетов были деньги для найма её знакомого адвоката, который мог бы помочь ей защитить права Корекиё на суде. Средствами с другого счёта она оплачивала коммуналку, покупала еду и одежду, третьим оплачивала нужды клиентов, с которыми она работала как Совершенная горничная…       И все они заблокированы! Все до единого!       Сквозь шипение скворчащего масла Корекиё слышит судорожное «Нет-нет-нет-нет-нет», но не решается спросить. Он поворачивается к ней, смотрит, как в панике она нажимает все возможные кнопки. В голове вертятся слова, которые Шингуджи хочет сложить в предложение помощи, но с губ слова не сходят совсем.       После того, как обед готов, юноша выкладывает его на тарелки и ставит одну из них перед Кируми.       — Тоджо-сан, что-то случилось?..       — Шингуджи-сан, всё хорошо, — бегло отнекивается девушка. — Спасибо тебе за обед…       Но она не берётся за палочки. Вместо этого Кируми снова что-то кому-то пишет. Она проверяет ещё одно приложение банка — и её единственный тайный счёт, который она завела на одно из своих фальшивых имён, всё ещё доступен для использования. Денег на нём, правда, хватит не больше, чем на три месяца, и как она будет выкручиваться дальше — девушка не знает.       И потому она пишет кому-то ещё.       — Послушай, Шингуджи-сан, — тяжело вздыхает Кируми, всё же забирая палочкой кусочек какого-то овоща, — у меня возникла небольшая проблема, и я сейчас написала одному знакомому. После обеда готовься к тому, что мы поедем.       — И… куда же? — интересуется Корекиё.       Тщательно прожевав еду, девушка пытается набрать воздуха в грудь и отдышаться. Её взгляд тревожно бегает в попытках сосредоточиться на своих мыслях. В конце концов, она и так занята заданием, которое дал ей этот человек — быть может, он поможет ей в качестве оплаты за её услуги?..       Собравшись, Кируми отвечает на его вопрос:       — Мы поедем в Фонд Будущего, Шингуджи-сан. Надеюсь, там нам точно помогут.