Вырвать тебя из крыльев

      

***

             Первым звуком был звук голосов. Шум назойливый и жутко бессмысленный. Вот глаза еще не открыл, а понимаю уже, что что-то произошло и прямо сейчас происходит.! Сглатываю, машинально дергаю подбородком и вслушиваюсь. Не в голоса, скорее в обстановку вообще. Тело, к слову, пока что ощущается вполне привычно - поза для сна, кровать, в которой спал, одеяло.. Я не укрываюсь одеялами. Мама? Так она это, вроде как, знает.. голоса продолжают рокотать. В голове тут же живо рисуется картинка: я, маленький, лежу в постели, укутаный, вокруг меня все как в старом домике на дереве, а домик вместе с деревом почему-то посреди улицы.. Нет, голоса звучат так, будто бы в помещении. Будто.. в пещере? Приходится разлепить веки. – О, гляди-гляди! Как смотрит. Будто чудища какого увидал.. – Выныриваю из полусонных раздумий, и все - никуда от голосов не деться. Этот принадлежит амбалу под два метра по ту сторону решетки. Уродец какой. За что это они его так? Все ж тянет же он на монстра, на придурка только. Мысли все никак не сдвинутся с момента, как проснулся, распадаются, вытекают. – Я разве не ясно выразился, что хочу понаблюдать за ним в тишине? – при этих словах говоривший белеет так, что это заметно даже при скудном освещении. Не дышит даже, пережидая, пока начальник, ласково поглаживая прутья, несколько минут смотрит между ними.. на меня. Я жалею, что уже открыл глаза. Теперь поздно притвориться спящим, и он всматривается в мое лицо, будто ждет чего. Привстаю на постели. И один черт чувствую себя уязвимым. Одеяло царапнуло скудные обрывки ткани на голом животе (откуда им было взяться?) и соскользнуло на колени. Он наклонил голову на бок. Как художник перед своим полотном. Или собака. – Так что, эльф - считаешь меня монстром?       Не показывать злость - тяжело. Живя в деревне, кажется, со временем стал забывать, какими люди бывают прилипчивыми и мнительными. Что я в такой ситуации вообще могу считать? Желание остаться в одиночестве и все обмозговать жужжит где-то под кожей, но где там.. – Что вы здесь делаете? – Резко, хлестко, прорезало воздух как плетью. Значит, это не хозяева - незваные гости. Им стоило бы испугаться. Они не испугались. Не смутились даже. Высокий и седой вообще и голову в сторону вошедшего не повернул. Ну, я не заметил, чтобы он вообще отвел взгляд от меня, то есть. – Как, Ваша Светлость, вас не предупредили о моем визите?? – Как правило, визит начинается со встречи с хозяином у входа в его дом. – Все-таки развернулся. Неудивительно - от низкого, темноволосого человека негодование, прямая угроза исходит прямо таки волнами. Но нет - старик все еще не выглядит так, будто бы заметил это. Смотрит, говорит, жует слова, и даже притом какие-то уважительные, но не замечает даже толком.       С третьей попытки встаю с кровати. В голове все быстрее и хаотичнее крутится шестеренка. Острыми зубьями бередит затылок, но каково ее предназначение - непонятно.. Я что-то забыл. Если точнее - уйму всего. Надо вспоминать, слушать может, что эти говорят.. пока выходит только стоять на будто бы не своих, по ощущениям слишком длинных, ногах. Выходит плохо. Что же..       Не сразу дошло что он смотрит на меня. Не в общем меня осматривает - прям в глаза глядит. Босоногий Граф. Сейчас не босой.. Только одежда на нем совсем простая, тонкая, волосы - примятые к голове, будто после сна. От этого узнавания в голове прояснилось, лицо и отчасти тело стали возвращаться под контроль. Уже стало ясно, что в клетке я, а вовсе не два крупных мужчины да жуткий дед по ту сторону. И граф. Говорить они закончили, те трое даже отошли на пару шагов от решетки. Остался единственный, кто может объяснить мне все это. И мы с ним смотрим друг на друга уже секунд тридцать. Он, кажется, всеми мышцами лица держит маску, отгоняет усталость, с огромным трудом сосредотачивается. С секунду назад он же был готов рвать и метать привидя старика, нет? От этого глаза прикрывает в почти хищном прищуре. Та же шестеренка от этого взгляда продирает теперь изнутри уже по ребрам. Рука - на ключе, тот вставлен в скважину на двери. Он медлит - понимаю. Уж не боится ли? Чего?.                     

***

             По ощущениям, прошел час. Может, два - не больше. Та самая временная бодрость, которая бывает от недосыпа, отодрала от кровати, распрямила из позы эмбриона во что-то, более менее похожее на человека, и погнала.. к примеру, в теплицы. Почему бы и нет.       Вообще весь день прошел как в трансе - уборка после сократившегося визита господ. Ну если начистоту - с этим могло быть и хуже. По крайней мере в плане грязи. Перетащил раздувшихся перед кладкой до сходства со стручками змей в другой зал (С этим проблем тоже не возникло - передвигаться в таком состоянии они особо не могут, только пучат многочисленные глаза и пульсируют). А, еще сварил суп. Зачем - вопрос не стоял, но зачем именно в этот один конкретный день, когда и есть-то не хотелось.? Одним словом, было некомфортно. Вестей от Эрвина или кого еще сверху не было.              И, наконец, самое главное - на каком бы этаже не находился (а шарился я преимущественно все-таки пониже, наверх только раз стиранное повесить сбегал), почти кожей чувствовал присутствие Эрена. Если точнее - каждый кирпичик в каждом коридоре или лестнице, ведущем из моей текущей локации в треклятое подземелье. Замок будто ожил - может, он меня и подгонял, а не собственная тревожность? Ненормальная хрень, но разобраться сейчас вряд ли удастся.       Два-три-ну-от-силы-четыре раза спускался к нему. Ненадолго, в перерывах между беготней по всевозможным делам. Охранник (или тюремщик?), которого ради приличия все же оставили при пленнике, сидел прямо на ледяном каменном полу. С деланным безразличием посмотрел и снова свесил голову вниз, будто в шее его не хватало костей. Я принес ему попону - почки простудить то еще удовольствие. Он молча поднялся, почти не разгибаясь, пока я, чуть поморщившись, подсунул ее под самую стену, снова опустился. Ну, пожалуйста, что тут еще скажешь. И это был второй раз, когда спускался к Эрену.       Сам он спал. Наверное, вернее будет сказать, лежал в коме, восстанавливался, но веки его трепетали, а время от времени он сжимался в плотный комок. Должно быть, ему было жутко холодно. Помимо широких, легких штанов да тонких обрывков тряпки на торсе на нем не было ничего. Одна из туфель-лодочек валялась перевернутая под койкой, второй не было видно. Кажется, вчера я притащил его уже без нее. Хорошо хоть на койку его додумались положить.       На третий раз принес ему одеяло. И сменную одежду. Уже с охапкой всего этого в руках и под безразличным немигающим взглядом охранника допер, что толку не будет, если не зайти внутрь. Пришлось отпереть “клетку”, втиснуться в проем, набросить одеяло на спящего, сгрузить одежду стопкой в ногах. Поправить, потому что стопка уж совсем кривая. Снаружи через прутья было не видать, но, как оказалось, ноги, оббитые об скалы, зажили. Спина тоже - ни следа отвратной чешуи или, боже упаси, крыльев. Только ткань по прежнему рваная. Чудно. Кстати, исцеление исцелением, но худее и костлявее мальчишка по сравнению с вчерашним днем стал точно. Это уже не чудно, а попросту жутко..       Часов в пять вечера, когда вытряхивал из только открытой банки серовато-синеватые грибы прямо в бурлящее варево в старой кастрюле, приехал гонец на взмыленной кобыле. Известил о том, что рано сутра с письменного разрешения верхов приедет Дариус Закклай, “посмотреть на животинку”. Смысла злиться на простоватого парнишку за такие выражения не было, поэтому я вообще не злобно поставил перед ним миску с еще не остывшим, отдающим синевой супом. Солдат отказаться не посмел, и пока ел и сам на лицо только что не посинел от ужаса. А вышло, кстати, вполне вкусно. И питательно. Через десять минут, посмеиваясь, захлопнул за ним дверь. Солнце, отдающее сегодня розовым, имитируя настоящий закат, уже заползло за утес. Даже возле закрытой двери было холодно и зябко.              Совсем не до смеха стало, когда под удаляющийся бешеный цокот копыт голову начали заполнять мысли о предстоящем приезде Закклая. Что значит “посмотреть”? При одном упоминании этого мужчины и его методов на ум приходит далеко не слово “осмотр”. И начинает тошнить, даже если и вживую его и не встречал-то толком, а слышал краем уха. А я встречал. Еще и это “животинка” об Эрене.. коробит. Хорошо, если это было только неудачное выражение гонца, но уверенности нет.              Ах, да. На четвертый раз я принес охраннику поесть. Все того же супа. Тот с удивлением принял миску и принялся почти бесшумно поглощать содержимое. Вот, другое дело. Хороший аппетит - это хорошо. Черт, а ведь сам я не ел почти двое суток. Тут Эрен замычал, и мои мысли снова переключились на него. Кажется, еще сколько-то часов - и проснется. Надо будет не прозевать момент и проведать его до того, как заявится Закклай, еще и наверняка не сам.              С этой мыслью я отправился драить полы в восточном крыле. Судя по стареньким простецким часам, смотрящимся донельзя неуместно на одной из колонн в просторном старинном зале, было уже десять. Ну, ничто так не успокаивает нервы перед сном, как уборка. Даже если параллельно вслушиваться в фантомный шепот из-под пола и перенимать на свою кожу неясную будто бы дрожь воздуха, идущую от стен. “Вдыхать” всем телом густую, живую тишину. Даже интересно. И в каком-то смысле похоже на медитацию.              

***

      

      Утра не было. Была холодная, в темноте почти лиловая, матовая поверхность скалы за окном, неприятный, кислый ком в горле и тревога. Поспать удалось еще меньше, чем накануне (ночная уборка затянулась), но так остро это уже не ощущалось - организм, по-видимому, все силы пустил на то, чтобы оставаться в строю. Второпях оделся и быстро, отчего-то максимально бесшумно двинулся по бесконечным лестничным пролётам ко входу в подземелья.              У входа столкнулся с охранником. Тот на ходу запихивал в карман куртки мешочек, и вряд ли с тыквенными семечками. Зыркнул на меня недовольно-испуганно, тряхнул немытой гривой и почти бегом припустил вверх по лестнице, к выходу. Уже готовый к тому, что увижу, захожу внутрь. Так и есть, интуиция не подвела - они уже здесь. И каким боком это - “утром”?              

      

***

             Продолжать смотреть на эльфа, анализировать буквально каждый миллиметр его лица, было нельзя. Они с первой секунды начали провоцировать, но прошение о переводе невменяемого и опасного монстра в темницы на подступах к столице было наверняка готово еще до того, как послали посыльного. А сама камера - и того раньше. А этому сорванцу туда никак нельзя. Скрежет замка - и я внутри. Теперь почти вплотную.              Он рвано вдыхает и сгибается, а потом падает, сьезжает вдоль прутьев решетки на каменный пол и тут же сжимается, стараясь увернуться - почти бесшумно. Я бью. Бью. Бью. Гулкие толчки отдаются во всем теле. Больше, чем где-либо - в запястье.              Избегаю ударов ногами по лицу, но картина и без этого довольно жестокая - сжавшийся, напряжённый комок, пытающийся подняться или хотя бы защитить голову, и подошва моих сапог, ритмично вбивающаяся в самые разные места на теле. Каждое попадание по острым локтям и коленкам - прошибает, как удар током, который я способен чувствовать, хоть и не в той же мере, что и он. Ну почему он не успел хотя бы одеться?? Голая кожа выглядит, будто золоченая скарлупа. Нет, будто что-то, субстанция без точного наименования, тонкую поверхность которой достаточно потревожить кончиком иглы - и та треснет, извергнет чистый огонь, вскипит.. А у меня ботинок въезжает в нее чуть не со всей дури. Повреждая прямо на глазах.              Впрочем, держать лицо удается, и бить продолжаю так же, как и бил сотни раз до этого. Эрен все-таки делает рывок в попытке откатится, но добивается лишь того, что очередной удар приходится на загривок, и я отчётливо слышу лязг зубов об пол и хруст. Кажется, от удара один зуб вылетел, а следом за ним на каменную кладку полетела и первая порция крови, смешанной со слюной. Я слышу его отчаянный, булькающий хрип, и внезапно остро ощущаю желание закрыть красивое, но искаженное мукой лицо от ошарашенных зрителей. Донельзя слабый в этот момент, униженный и растоптанный, сбитый с толку и крупно дрожащий от бесконтрольно накрывающей паники. Неужели я хочу не прекратить мучения, не унять боль, а просто присвоить каждый грамм этой его слабости и муки себе? Но тогда спектакль не будет иметь должного эффекта, и я избавляюсь от наваждения и ещё одного желания - зарядить так же в холёные морды по ту сторону решётки. Как будто это от них надо защищать, в самом деле.              Здоровяки, говоря по правде, тоже слегка ошарашены - моим напором и беспощадностью. Закклай же выглядит удовлетворенным. Собственно, отчасти концерт не только, чтобы доказать свое превосходство над “зверем”, но и чтобы в какой-то мере утолить жажду этого человека. Унижения - его стихия. Он пытает и чувствует при этом себя богом, но он и признáет богом того, кто сможет подвергнуть пыткам его самого. И сейчас мне кажется, что я ненароком не просто потешил его, а угодил прямиком в то невидимое поле, в пределах которого мыслит Закклай, в пределах которого работают его законы, основанные на способности или неспособности причинить боль. Во всяком случае, смотрит он на меня почти покровительственно. И не потому, что избил дезориентированного после сна мальчишку, а потому, что мысль о присвоении себе слез и вскриков, так некстати мелькнувшая у меня, вполне вписывается в его концепцию. Да, это "поле" Закклая - истинно его территория, в пределах которой он проницателен до предела. Оно делает его незаменимым для властей, уникальным оружием на случай, если попадется кто-то уж слишком упертый и преданный своим идеалам. А еще оно вызывает рвотный рефлекс. Выдрать эти самые идеалы из человека, разуверить его во всем своими аргументами, доказать ему, что все его устремления нелепы и не имеют ни малейшего смысла, раздавить и морально, и физически - вот сила Закклая.              Мне становится совсем неуютно от того, что этот человек находится по другую сторону решётки от меня и смотрит с любопытством, как на подопытного. Еще продолжаю вкручивать подошву в потный бок, но не усиливая давления. Почти поглаживание. Успокаивающе. Будто в такой способ вообще можно хоть что-то передать, кроми ненависти. Разве что хотя бы ее отсутствие? Еще пару секунд.. ну, все. Итак ощущалось как вечность - уже без капли адреналина и былой уверенности продолжать. Отступаю назад, потом поворачиваюсь ко входу. Стаю в дверной проем, почти лицом к лицу со стариком. Лицом к лицу бы не вышло: высокий, скотина. Но кривоватый металлический порожек все же немного выручает. Еще бы не думать о том, как подошва по нему едва ощутимо проскальзывает - от влаги на ней. Смотрю в глаза, и хрен ты не посмотришь в ответ. Вот так.. Сработало ли?              – Что ж. Не стану утверждать, что вы убедили меня в необходимости держать его тут.. Но, пожалуй, понимаю теперь, почему Эрвин доверил это дело вам. Отчасти, – карие глаза чуть сузились в усмешке. – Заседание, где решится, как быть с оборотнем дальше, пройдет в Митросе через две недели. Приятного вам дня, мистер Аккерман, насколько это возможно с вашим новым питомцем.              Как только опасные посетители уходят, я с облегчением делаю шаг обратно в полумрак камеры. Эрен уже начал приходить в себя, пытаться встать. Вкладываю в руку дрожащего ещё всем телом юноши платок и отхожу в другой конец камеры. Тянусь к потолку и откидываю заслонку на вытяжке. Опускаюсь на койку - она взвизгивает на несколько голосов сразу - и закуриваю. Дым покорно скользнул в отверстия на потолке, но ощущение пыльной, грязной кожи все равно облепило тело. И даже у меня бывают случаи, когда от этого легче.               – Теперь у тебя есть все основания считать меня монстром — выдаю с коротким нервным смешком и повторно затягиваюсь. Дым смягчает этот идиотский смешок, и он, начав было врезаться в голову, растворяется. Парень поднимается с пола и встает прямо там, в углу, чуть облокачивается свежим синяком на плече о стену. Чуть дергает краем рта от боли и замирает - руки в остатках карманов несчастных штанов. Почти стершиеся треугольники да штрихи серебряной краской на груди переливаются в свету ближайших кристаллов. Вместе с белками глаз и теми местами, где выступила темным и неясным кровь. И смотрит на меня странно, этими странно блестящими глазами.               – Не считаю, сэр.               – Вот как? – Что еще за “сэр”, хотелось бы мне знать?               – М-мг. — подтверждает и как-то по-детски кивает, вытирая обильно залившую подбородок кровь. Рукав потемнел, а затем почти сразу начал возвращаться к своему прежнему оттенку с тихим шипением - кровь испарялась. Никто из нас на это внимания обращать не стал. Рука вернулась в карман. — Ведь они бы меня убили, если не хуже. Ведь убили бы?               — Убили бы. — пепел стряхиваю прямо на пол, слишком уставший, чтобы следить за чистотой такого безнадёжно грязного места. — А перед этим - все то, что "хуже". Закклай не полный безумец - сразу уничтожать такой источник информации, вот только ты, сдается мне, знаешь куда меньше, чем нужно для блефа, я прав? А как боевая единица ты абсолютно негоден, силу не контролируешь от слова совсем.. – О том, что мне предстоит как-то последний пункт исправить, пока смолчал. И о том, что исследовать регенеративные возможности волшебного тела им было бы попросту интересно.               Он морщит нос, очевидно, и без того представляя жуткую картину, и смотрит на меня даже с намеком на благодарность.               — Ты ещё не в безопасности. Пользу твою еще предстоит доказать, а то, что ты представляешь угрозу для них очевидно.               — Я знаю.. Это - замок Утгард?              – Да. А что, ты.. – Сигара хрустнула под пальцами, выпадая горячей трухой на и без того поврежденную кожу. Он и правда не..?              – Не помню, как здесь оказался, – поясняет, уже знакомо наморщив лоб. – Не помню, вообще-то, почти ничего, так только, обрывки.. На празднике что-то произошло, да? Что? Кто-то напал? Они, те эльфы? Что с мамой и Микасой?       – Да ты, гляжу, и сам чуть ли не больше моего знаешь. – Совсем кисло. Вот и что я сейчас делаю, зачем, смысл тянуть? Досадно, горько, что придется прямо сейчас говорить, это да, но ведь не уйти же мне к себе молча? Хотя..              Эрен в ожидании притих. Кажется, пытался понять, почему человек напротив вдруг сморщился, будто бы глотнул уксуса, и начал с еще большим усердием грызть свою многострадальную сигару. Ну да, куда тебе, спящей красавице, тут я и сам никак не разберусь.. Мысли в голове мечутся под пронзительным взглядом, как под дулом ружья.               – Они знают, что я здесь?               Блядство. Вот и приехали. Черт. Черт.               Отсчет понесся со скоростью света - от момента, когда он задал свой вопрос, до момента, когда это самое ружье выстрелит, когда ответ уничтожит его. Разорвет на куски и оставит сидеть в крошечной камере совсем одного. Это почти убьет его, а мне даже не надо ничего говорить, не надо отвечать. Моего выражения лица будет достаточно, оно скажет все сразу. Да что там - даже просто затянувшаяся тишина будет по крупицам отбирать у него веру в этот мир и его святые истины. Захотелось взглянуть на него до того, как это случиться, нестерпимо захотелось. Взгляд метнулся к нему. Я успел. Обеспокоенное, человечное лицо, исполненное той самой веры. Теперь нужно эту веру вырвать.              – Твоей мамы больше нет. Мне жаль.              Прямо так, глядя на лицо в секунду, когда оно перестало таким быть.              Он даже уточнять не стал, к чему это привело - дежурного, неизменного годами и десятилетиями “мне жаль” хватило с лихвой. Конечно, мне жаль. И конечно, срать он хотел на мою жалость.. Сначала это было похоже на немую пантомиму, на выступление мима с его извечным чемоданчиком и лицом, вымазанном известью или чем другим. Или тех мастеров, что так хотят передать с большой сцены зрителям эмоции через один только танец. Все они, наверное, стремятся, чтобы у нас создалось ощущение, будто заложило уши. И что если бы звук был, он был бы печальной, но красивой песней, одой благородным человеческим страданиям.              Какое же лицемерие.              Эрена согнуло пополам. Руки, в попытке держаться хоть за что-то, до побелевших костяшек впились в его собственные бока. Было непонятно, обнимал он себя или же хотел раздавить. Через секунду балансировки он упал коленями на холодный пол. Не так - рухнул, сорвался. И все в тишине - будто обернутое той бумагой, что на вид обычная, но на деле ее едва удается разорвать. Пару раз присылали в такой посылки - доводило до белого каления за секунды. Так и с этой тишиной - крик уже чувствуется, он почти на кончиках пальцев, но он все не звучит. Как то самое воспоминание. Как неумолимо ускользающий сон. Только осев на пятки и сжавшись в комок, эльф все-таки выдавил из себя звук. Сиплое, дрожащее “Нет”. Едва слышно под закрывшими лицо спутанными, густыми прядями волос.              – Нет..              Под слоем бумаги, оказывается, еще один. Нет, странно это, даже мерзко, но я жду, когда он уже заплачет или закричит. Когда переступит черту, вырвется из этого неверия. Оно ведь несет в себе опасность. Оно вязкое, липкое, непредсказуемое..              Он так и не закричал. Не глядя на меня, спросил еле различимым шепотом:              – Как это произошло?              – Ее придавило обломками рухнувшего дома.              В ответ судорожный вдох. А я сам готов взвыть - что-то внутри, то, что все всегда называли “моим характером”, шкребется, вынуждает продолжать говорить. Даже если в этом нет смысла, быть предельно честным, где можно, чтобы прощать себе ту ложь, что позволял себе в погоне за правдой. В общем, именно к этому это, наверное, и привело. К пацану в звериной клетке, его отчаянию, лихорадке.              – Ясно..              Я открываю рот. Неужели и в самом деле скажу? Он поднял на меня взгляд из-под спутанных прядей, и мне показалось, что смотрит он на меня не просто с пола, а с глубокого-глубокого колодца. И уже не с надеждой, но с молитвой о чем-то темном, неправильном. И нуждается в материнских объятиях больше, чем когда-либо. Вместо этого - собственные беспощадные руки. Сам избил его только что, но не знал, что руками можно так сдавить. Как эту сигару.              – Уже после этого ты превратился. Я был у тебя на спине. Ты им был нужен, поэтому я уломал тебя улететь. Когда эльф внизу это понял, он обрушил то здание полностью. - Кажется, достаточно мягко. Достаточно ведь? Эрен сжался в еще более плотный комок.              Перед глазами тут же, как по волшебству, стала картина: несколько кадров без звука, сменяющие один другой. Вот я опускаю морду после того, как отлетел на большое расстояние - уже посеревшее небо скользит вверх, уступая место площади. Вот крошечная фигурка, все еще глядя на нас, поднимает руку. Вот покореженное здание закрывает тучей пыли и вырванными из земли взрывной волной плитками брусчатки. Вот здания нет. Вот я разворачиваюсь, и непривычно широкий обзор снова заполняет стремительно темнеющее небо. Вот изображение гаснет, и передо мной снова темная камера, по которой, несмотря на вытяжку, нет-нет да и крадется дым. Его и отчаяние, неверие, кажется, можно потрогать руками.              – Есть еще что-то, что мне нужно знать? – Совсем тихо, на пределе слышимости, как шелест бумаги и табачной трухи в кармане.              – Четыре года назад это твоя мать подкупила инструктора, чтобы тебя выгнали из кадетов. Чтобы ты не стал солдатом и не угробил себя.               Он вздрогнул. Крупно так, судорожно.              Я и сам немного опешил от того, что именно эти слова пришли мне в голову, но в каком-то смысле это сработало. Эрен заплакал. По-детски, так, что и самому хотелось выть, но опасная минута прошла.              Я незаметно убрал руку с вдруг пришедшего на ум браслета. Выдохнул. Кажется, начал заболевать - сосредоточиться стало тяжелее с каждой минутой и слегка морозило. Правда, отчасти всему виной подземелье. На побитого юношу в изодранной праздничной одежде на этом полу и вовсе холодно смотреть.               – Я скоро буду. Жди здесь. И.. на кровати одежда. – Ответом был почти звериный скулеж.. нет, рык. Да, вряд ли до него дошел смысл сказанного. Решетка лязгнула за мной – запирать ее я не стал. Это было бы, как не посмотри, чудовищно. Можно ведь запереть следующие двери, те, которых он уже не может видеть. “Жди здесь”, ну да.              По-быстрому сбежал по ступенькам наверх, добрался до своей берлоги. Вытряхнул из кармана труху. Поколебался - стоит ли греть воду в чайнике? До кухни идти не хотелось, так что махнул рукой, раздробил и разделил по кружкам с заваркой греющий минерал. Вкус он, если честно, придает отвратительный, но сейчас не до изысков. Но заварки надо еще чуть побольше. Сахар.. не стоит, пожалуй.              Перед тем, как Бель в тот день вошла в комнату, я пару минут просидел с Карлой. Даже для больной она выглядела неважно - заплаканная и вымотанная, чуть охрипшая. Длинный рукав праздничного наряда свисает вместо руки, к обрубку ноги прикреплен простенький протез-деревяшка, и сверху все это накрыто вышитой малиновой юбкой. Вставала встречать меня, стуча костылем, и извинялась за бардак, хотя его и не было. Как я понял, поругалась с мужем. И ещё, сложив вместе все наши разговоры, вдруг понял, что это она. Что она виновата в том, что сын не стал военным, а не он сам. Но было не до этого, все в голове стремительно заполняла глянцевая пустота. Просто теперь я это почти наверняка знал. А еще знал, что парнишка-то считает себя последним слабаком и неудачником. И надавил тогда на это. Не самый мой большой промах. Далеко не самый.. Но все равно как-то дерьмово тогда вышло. А где сейчас Бель?              Уже на бегу, с двумя жестяными кружками в одной руке, захватил еще одно одеяло - прямо с постели, и двинул к ближайшему из мест по замку, где был водопровод.              Этим местом оказался пустынный коридор как раз по пути. Обычно из этого крана я набираю воду для мытья полов и полива растений. Крутанул ручку, он утробно захрюкал и выпустил струю ледяной воды на эмалированное дно кружки. Теперь можно было так не торопиться, и я вернулся мысленно к тому, что только что произошло.              Хотелось думать, что я поступил правильно, сказав Эрену все, что только мог. Но я чувствовал, каким опасным был момент. Чувствовал клекот ярости вокруг своего запястья - там, где все еще был завязан браслет. Учащенный пульс. И этот рык.. был скорее отголоском бури, чем случайностью.              Я остановился напротив одного из высоких окон, так что невнятный еще утренний свет лился прямо на теплеющие кружки и складки тяжелой ткани на сгибе локтя. Прислушался. Так и есть - сбился и мой собственный пульс. И чем дольше сосредотачивался на ощущениях, волнах, исходящих от браслета, там отчетливее чувствовал инородные, разрушительные эмоции. Теперь становились понятны все те непонятные порывы и примеси эмоций при взаимодействии с ним. Желание закрыть лицо, желание согреть, а может даже неприязнь к треклятому надзирателю - как теперь понять? - никакая это не эмпатия, кусочек его я и правда ощущал. Все время подсознательно держал у себя.              Вот, значит, каково это - приручить человека?              Отвратительно.              Я снова ускорил шаг.              – Держи. Нет, за ручку, она же горячая, ну.              – Спасибо. – Так я и думал: голос начисто сорван.              С минуту помолчали. Я, стараясь, чтобы несчастная койка издавала поменьше скрипов, стащил обувь и поднял босые ноги наверх, под плед. Уютнее не стало, вдобавок еще и задним числом стукнуло осознание, что тюремщику так делать не свойственно. Ну, я же и не тюремщик, в конце концов. Когда это я хотел им быть?              – Садись-ка, – хлопаю рукой по почти заваленной постели рядом с собой, – нечего штанами пол протирать. Да не съем я тебя, смелей.              Он, не выпрямляясь даже полностью, преодолел пару метров и скользнул на гнездо из одеяла. Уселся, тоже подобрал ноги - чуть не к самым ушам - вцепился обеими ладонями в кружку и замер.              – Как чай?              – Гадость.              Он тут же досадливо поморщился - видать, подумал, что лучше было попридержать язык с тем, кто помог в меру возможностей. Действительно, будто бы он и впрямь смог сейчас меня бояться. Да и можно ли напугать того, чей самый страшный кошмар уже стал сбылся?              – Согласен.              И я сделал еще глоток. Смотреть на эльфа не стал, но и краем глаза заметил, как плечи чуть опустились, а мертвая хватка на кружке - ослабилась.              – Я помню вас.              Это было неожиданно, но понял я сразу, о чем речь. Как тогда, в больнице, он пристально смотрел на мои руки. И как пялился на меня у ручья в лесу. И сейчас тоже: прямо таки сверлит взглядом пальцы.              В какой-то момент я подумал, что, по крайней мере, теперь не нужно гадать, говорю ли я с человеком или с внеземным зверем. В этот же момент он перехватил кружку в одну руку, а другой вдруг потянулся к моим. Пальцы от кружки нагрелись, будто его лихорадит, а не меня. Лицо теперь совсем близко, но он как бы и не замечает этого. Пахнуло окислившимся металлом и почему-то прелыми листьями. Взгляд уплыл далеко, пока скользил подушечками пальцев по моим потрескавшимся и стертым костяшкам да обломанным ногтям. За ночь, проведенную без бинтов, стало выглядеть лучше, но и приятным зрелищем точно не назовешь. Я решил не дергаться. Смотрел. Как сквозь укрытое тенями лицо проступает то самое существо.              Змей.              Уж больно любопытный, так что оставлю ему еще пару секунд, а потом - получит по первое число. Это же я планировал сделать, если он еще раз поставит меня в неловкое положение? Хотя, речь шла о дураках. Сейчас я не чувствую себя дураком. Мне даже интересно. А ему, кажется, легче, чем человеку. Он не проживает боль, только реагирует на нее.              – Если снова превращусь, спасете, как тогда, или сразу убьете?              – Прутья сами справятся. Раздавишь сам себя.              – А если выберусь?              – Убью.              Повернулся таки. И смотрит удивленно так. А следы от слез на щеках ведь так и не высохли - застыли солью. Близко настолько, что могу каждую песчинку рассмотреть. Но отодвигаться назад не собираюсь - вот уж что точно нарушит ломкое равновесие.              – Так что лучше бы тебе этого не делать, идет? Мне тут не нужен труп.              – А когда кто-то из ваших питомцев умирает, куда деваете трупы?              – Скармливаю на завтрак дракону. Есть тут у меня один.. Кстати, через пару часов рассвет, а ты, надо полагать, сутки тут не жравши. Голоден?              – Что?..              – А что ты хотел услышать, задавая такие вопросы?              – А.. Это я-то..?              – А ты видишь тут других?              – Нет..              На это хмыкнул. А он, как оказалось, не закончил:              – Но слышал всякое.              – Что например?              Мотнул головой. Нахмурился, будто сморозил глупость. Сжался опять сильнее. Дерьмово же будет, если он окажется одним из тех, кто сам роет себе могилу - топит зачатки желания вернуться к жизни в чувстве вины. Хотя, исходя из того, что я знаю, что уже уловил.. Эрен Йегер будет мстить. Что ж, не мне судить, куда правильнее направлять разрушение. Мое - амёбное, неповоротливое. Не бьет и не уходит, и так - годами..              – Как-нибудь расскажешь, идет?              Губы сжаты так, будто его сильно затошнило. Но мне нужен ответ. Гарант безопасности. Хлипкий, на самом деле. Ничего не стоят эти мысли касательно будущего, если для него все это не представляет ценности. Так легко отказаться. Но какие у меня вообще рычаги, что я, чужой человек, могу сделать кроме осторожного, сухого обещания быть рядом настолько, насколько позволяют долг и решетка? Абсолютно беспомощен. Да, мог бы накормить. Получится ли?.              Он все же кивнул - не знаю, на первую мою просьбу, на вторую, на все разом или вовсе самому себе. Сквозь надвигающуюся волну лихорадки прорывается неясное чувство дежавю. Кажется, теперь я и правда сделал все, что мог.              – Эрен. – Уже переступая порог, обернулся. Полу-эльф встрепенулся, будто бы до этого я не видел, что он на грани и вот вот утонет в своей скорби. Нашел в тенях лицо, глазищи, зацепился за них взглядом и только тогда максимально внятно сказал:       – Не превращайся.