Румянец, предназначенный только вам

      Чанбин – грозный рэпер, который скоростью речи может сбить с ног.       Чанбин – самый нежный на свете альфа, который сам смущается своих чувств.       Вечер опускается на город, на улицах зажигаются фонари – и Чанбин, бросив работу, спешит в магазин, потому что в тренировочном зале его альфа и омеги и им точно захочется поесть мороженого. А ещё Чан и Чонин весь день трудятся над треками, поэтому им нужно взять коктейли и рамён. Вообще, не мешало бы сводить всех в кафетерий, но сначала перекус и отдых от дел.       Чанбин натягивает на голову капюшон худи, укрываясь от ветра: дело близится к поздней осени и погода с каждым днём становится всё холоднее.       Магазин встречает теплом жёлтых лампочек и ароматом только что испечённых булочек – нужно взять штук пять на случай, если омеги захотят чего-нибудь вредного. Альфа проходится вдоль холодильников, уже заученным движением берёт клубничный пломбир для Джисона и Хёнджина, персиковый – для Сынмина и шоколадное эскимо для Феликса и Минхо. На душе теплеет от мысли, с каким аппетитом его мужчины будут уплетать сладости – все взрослые, но такие крохотные, что остаётся только положить в кармашек и никому-никому не отдавать. – С вас тринадцать тысяч вон, – говорит продавщица, складывая в пакет мороженое, рамён и булочки. – Снова для своих?       Чанбин кивает, неловко потирая кончик носа: эта приветливая аджума уже давно поняла, что альфа по уши влюблён в свою стаю, и каждый раз справляется об их делах. – У вас всё наладилось? – продолжает она расспросы. – Поняли, что делать?       Чанбин снова кивает и принимает из рук женщины пакет. – Не забудьте коктейли, а то ваши альфы расстроятся.       Чанбин смотрит в глаза улыбающейся женщины, и уголки его губ невольно ползут вверх: удивительно, что иногда абсолютно незнакомый человек может помочь выбраться из трясины сомнений и боли.       На улице совсем темнеет, и Чанбин ускоряет шаг: время близится к шести, а это значит, что совсем скоро Минхо закончит тренировать омег и они все сгрудятся в студии. Нужно успеть до их прихода, чтобы сюрприз удался.       Он сворачивает к зданию компании, чуть не попадает под колёса велосипедисту. Тот кричит что-то на корейском матерном, но Чанбин машет на него рукой: ничто не способно испортить ему настроение, пока в душе теплится огонёк любви к его мужчинам. – Здравствуйте, сонбэ, здравствуйте, здравствуйте, – кланяется альфа старшей группе и прибавляет шаг.       Ещё чуть-чуть, всего-то ничего, два поворота осталось… – Попался! – мягкие ласковые руки ловят его из-за угла, и их владелец ухмыляется, глядя на Чанбина раскосыми глазами. – Бегал в магазин? – Ну да, – отвечает альфа, смотря на Минхо в недоумении. – Ты чего тут делаешь? – Оставил омег повторить пару основных танцев тура и пошёл вылавливать тебя. – Зачем?       Минхо щурится, чуть откинув голову, и прижимает Чанбина к себе вплотную. – Соскучился по своему альфе, разве непонятно?       Чанбин выдыхает и опускает взгляд: ему непривычно получать настолько прямые доказательства любви, он долго считал себя некрасивым и только недавно сумел полюбить свою внешность со всеми её недостатками. А ещё всё это смущает – то, насколько он выдаёт себя, когда на подобные фразы краснеет щеками. – А тебе всё ещё нелегко напрямую выражать свои чувства, да? – Минхо задумчиво наклоняет голову вбок и легонько отталкивает Чанбина от себя. – Пошли-ка сходим кое-куда.       Альфа порывается спросить, что такое собирается сделать Минхо, раз им нужно уйти из зоны видимости камер, но только открывает и закрывает рот и молча следует за хёном. – Заходи, – с довольным видом произносит Минхо, открывая перед Чанбином дверь служебного помещения.       Спальня. Кровать, стол, кресла, ковёр, длинные плотные шторы… – Откуда всё это здесь? – с недоумением спрашивает Чанбин, и Минхо, удовлетворённый его реакцией, принимается объяснять. – Я не хотел никому показывать, пока не закончу, но решил, что от меня не убудет, если приведу сюда тебя. Это наша комната отдыха, которую по моей просьбе выделил нам директор. А это твой ключ.       Альфа достаёт его из кармана и вкладывает Чанбину в ладонь. Чанбин успевает заметить, что на ключ надет очаровательный крохотный брелок-двекки. – И ты только для этого меня сюда привёл? – спрашивает альфа, оглядываясь по сторонам. – А что, не терпится опробовать кровать?       Чанбин бьёт Минхо по плечу и прячет заалевшиеся щёки в ладонях. – Я просто так спросил! – Ладно, ладно, верю, – Минхо мягко моргает, и игривость в его глазах уступает место нежности. – Иди ко мне.       Чанбин подчиняется и подходит вплотную – так, что между их лицами остаётся пара сантиметров – и Минхо подаётся вперёд, касаясь его носа своим. В этом движении всегда есть что-то особенное, как будто древний отпечаток даёт о себе знать: наверное, далеко-далеко в прошлом так целовались их предки, ласково касаясь друг друга кончиками носов. – Ближе, – шепчет Минхо, нетерпеливо прижимаясь к Чанбину, и альфа сам тянется к его губам, приятным, как сахарная вата, и нежным, как лепестки чайной розы. – Как же это приятно, великие предки! Почему ты раньше так меня не целовал? – Как «так»?       Лицо Минхо слишком близко: Чанбин может различить сплетения узоров чужих радужек. Дыхание альфы касается губ, Чанбин уже знает, что скажет альфа. – С любовью. Чанбин прикрывает глаза, пробуя на вкус осевшие на губах слова, медленно поднимает веки. – Мне было не по себе. Я не привык. – Но ведь любишь? – Минхо гладит пальцами его щёку, волосы у висков. – Люблю.       Внутри как будто срывает последний тормоз, который удерживал Чанбина от действий, и он лижется, целует, кусается, пока Минхо оттесняет его к кровати. Чанбин понимает с полуслова: подхватывает альфу под бёдра и роняет на постель, несколько раз жадно целует и отстраняется, выдыхая с натугой.       Минхо дьявольски красив. Он всегда блистает на сцене, яркий после кистей визажистов, но Минхо без макияжа – это что-то нереальное, почти греховное. Он выглядит покорным, кротким, но его язык скользит по верхней губе в соблазнительном движении и таз притирается к чужому бедру. Минхо совсем не так невинен, как выглядит на первый взгляд.       Чанбин опирается на ладонь, пальцами второй руки поглаживая рассыпавшиеся по покрывалу пряди, и Минхо тянется к его лицу, ведёт по мостику носа к губам, даёт мягко коснуться своей руки в трепетном поцелуе. – Не сейчас, ладно? – шепчет, прикрыв глаза. – Отложим более откровенные нежности до ночи?       Чанбин кивает, бегая глазами по лицу Минхо. Великие предки, как же этот альфа прекрасен, как же совершенен, и он – его, Чанбина, его!       Они лежат в обнимку какое-то время, затем встают и поправляют одежду друг друга, сбившуюся в порыве их страсти. – Омеги, наверное, уже заждались? – хитро улыбается Минхо, кивая в сторону брошенного на полу пакета. – Ой, мороженое же растаяло! – вскрикивает Чанбин и, подхватив покупки, быстрым шагом направляется к двери. Затем возвращается, берёт Минхо за руку и утягивает за собой.       И, конечно, все уже галдят в студии, когда они входят внутрь, и омеги подскакивают к столу, стоит только Чанбину оставить на нём пакет. – Чанбинни-хён, ты сходил в магазин? Для нас? – восхищённо спрашивает Феликс, смотря на альфу глазами, полными обожания. – Ну да, – пожимает плечами Чанбин. – Хотелось сделать вам приятное.       Он замолкает, краснея, и Минхо хлопает его по плечу: наконец-то Чанбин сумел высказать свои чувства.       И конечно же в итоге обнаруживается, что Чанбин настолько увлёкся заботой о стае, что забыл купить перекус себе, и Чан утягивает его к себе на колени, чтобы угостить рамёном. И естественно, они глупо хихикают, потому что случайно всасывают одну и ту же лапшинку и почти сталкиваются губами.       И наконец-то Чанбин вздыхает, потому что понимает, что первый шаг сделан и дальше будет проще: может быть, уже через месяц он сможет без смущения укутать омег пледом, а не подсовывать его незаметно, или сводить кого-то из стаи на свидание и купить ему всё-всё-всё, что тот пожелает.       Или прошептать слова любви и поцеловать, чувствуя, как с упоением бьётся в груди сердце.