Танец продолжается

Хранитель ключа Людовико Престейн, Девятая луна 139 года от З.Э, Дворец Истины, Браавос Это был далеко не первый раз, когда Людовико мечтал внести в Закон новую статью, предписывающую казнить всех, кто попытается заговорить всех до смерти в Морском Зале. Он не сомневался, что первым на плаху в этом случае отправился бы Хранитель ключа Винченцо Фрегар — к несказанной радости всех прочих. Увы, но в Законе, что был истинным владыкой их Республики, такого правила пока еще не было. А значит, они вынуждены были страдать и дальше. Как будто мало было последних двух часов, в течение которых все они выслушивали нудятину от самого скучного и унылого из сынов Титана. Ну не могли нормальные выступления быть настолько затянутыми и скучными! Тем более, если они касались кораблестроения и связанных с ним дел! Увы, но Хранитель Винченцо думал совсем иначе. — И давайте не забывать о том… — продолжал шамкать своим невыносимым голосом старейший из Хранителей ключей, регулярно прерываясь на то, чтобы отдышаться, — что арсеналотти, лучшие мастера-плотики известного мира… благодаря которым весь мир нам завидует… о чем это я? А, да, точно. Вот, они требуют, чтобы на их рабочем месте был установлен огромный фонтан… фонтан лучшего вина, чтобы он струился от рассвета до… кхак-кхак… заката… Дальше его речь надолго прервал надрывный кашель и Людовико показалось, что восьмидесятидвухлетний старик сейчас рухнет с трибуны и больше не встанет… Но спустя несколько ударов сердца его надежда умерла, потому что он снова заговорил. — Да, о чем это я… Точно, да… Благодаря этому винному фонтану они смогут работать еще лучше… и соответствовать самым строгим стандартам… Людовико понимал, что хуже всего здесь не только тема, которую он поднял. И не в кашле. А в самом голосе. И никакая жестикуляция не могла сгладить этих противных звуков. Речь была плоской и невнятной, как выброшенная на берег дохлая рыба. И эмоций в ней было ровно столько же. И ведь даже преклонный возраст в этом не обвинишь. Двадцать лет назад слушать его ахинею было так же утомительно. — Боги… — прошептал кто-то рядом. — Когда ж ты заткнешься уже? — Некоторые из вас… наверняка хотят узнать… какой будет моя политика… в случае избрания… Все просто. Надо сажать, сажать и сажать. Сажать больше деревьев. Впервые за долгие часы на лицах умирающих от скуки людей, собравшихся во Дворце Истины, появилось нечто иное, кроме раздражения. Многие заулыбались, кто-то даже усмехнулся. Человек, который последние лет десять не отходил от собственного дома дальше, чем на сотню шагов, вдруг взял — и предложил вот такое. Он вообще помнит, где стоит Браавос? Где он собрался деревья сажать? Каждый акр плодородной земли, принадлежащий Республике (которой, за вычетом каменистых берегов и крутых горных склонов, было совсем немного) использовался для выращивания урожая. Ни у кого и в мыслях не было лишиться этих участков на многие десятилетия ради роста деревьев — если, конечно, они не давали достаточно плодов, чтобы прокормить растущее население города и страны. — Нам нужно больше дубов, чтобы строить больше… наших славных боевых галер. Нужно больше елей, чтобы над морем поднялся новый лес из наших мачт… Нужно больше буков, чтобы было больше весел. Нужно… В этот раз он кашлял еще дольше, чем прошлый. И трясло его при этом сильнее любого дерева, о котором он только что говорил, в разгар самой страшной буре. Отдышавшись немного, Винченцо Фрегар попытался снова обрести голос… потом отпил пару раз из кувшина с вином, который поднесли слуги… Еще раз попытался… И признал, наконец, поражение. После чего покинул трибуну, опираясь на плечи двух своих родственников, помоложе и покрепче. Исключительно из вежливости его проводили негромкими аплодисментами… Но все понимали, что каждый из тех, кто хлопал, делал это лишь за тем, чтобы заглушить вздохи облегчения. Хранители ключей всегда знали, что слушать Фрегара будет крайне утомительно, но сегодня он превзошел самого себя. Если что и могло их утешить, так это то, что заседание подходило к концу. Они и так уже были выжаты досуха той пыткой, что устроил Фрегар их бедным ушам. Даже если ради этого придется отменить дебаты претендентов на титул недавно умершего Морского владыки… Ну и ладно, их можно провести и завтра. — Готов ли кто-нибудь высказаться по поводу вопросов, упомянутых достопочтенным Хранителем Фрегаром? — Первый Меч Браавоса, временно заменявший Морского владыку в качестве распорядителя, вышел на трибуну и задал последний ритуальный вопрос. Никто не ожидал положительного ответа, но. — Я готов, Меч Моря. Людовико даже головы не повернул — он и так прекрасно узнал этот голос. В последние несколько дней все Хранители ключей слышали его намного чаще, чем им хотелось бы. — Тогда… вам слово, Хранитель Залин. Сам не зная, почему, Людовико почувствовал, что ему сильно не понравится то, что он сейчас услышит. — Наш брат и товарищ, Хранитель Фрегар, очень подробно и обстоятельно рассказал о нуждах наших уважаемых мастеров, на труде которых растет и процветает наша великая Республика! — сила голоса и тон этого человека настолько мощно контрастировали с совершенно невыносимым бубнежом Винченцо Фрегара, что многие гильдмастеры и Хранители ключей, пребывавшие в полудреме, мгновенно проснулись и насторожились. — И знаете, что я скажу? Он совершенно прав! Чтобы обеспечить безопасность и благополучие славной Республики Браавос, нашему Арсеналу требуются существенные объемы древесины различных сортов, чтобы в момент, когда над Республикой нависнет черная тень, арсеналотти смогли спустить на воду сотню новых галер за пятьдесят дней и ночей! Пока что в его речи не было ничего, что Людовико мог отвергнуть или оспорить. Ему не нравилось скорее не приводимые Залином факты, а то, как именно он их подавал… — И все же я, в отличие от моего уважаемого коллеги, не думаю, что мы можем позволить себе сажать деревья на берегах гавани… — под окованными медью куполами Дворца Истины раздались понимающие смешки. — Потому что древесину, какой бы ценной она ни была, нельзя есть. Нашим земледельцам нужно где-то выращивать урожай. А в горах почва и осадки не дадут деревьям вырасти настолько, чтобы из них можно было строить корабли… И я скажу вот что: ДОВОЛЬНО! БАХ! Удар кулаком по трибуне разбудил тех немногих, что еще продолжали дремать. Двое так и вовсе подпрыгнули на местах. — Довольно, братья и товарищи! Довольно терпеть несправедливый порядок вещей, где лучшие плодородные земли, отстоящие от нашего славного города всего на сотни лиг, принадлежат проклятым рабистам! Каждый год они снимают с этой земли урожай, способный прокормить миллион голодных ртов! И им хватает земли еще и на то, чтобы высаживать густые дубовые леса, которые приносят им золото на продаже древесины! А мы тем временем продолжаем ютиться на берегах нашей лагуны! Престейн, к его большому сожалению, увидел очень много одобрения на лицах участников собрания. Многие кивали или высказывали иные знаки поддержки. — Первый Закон нашей Республики гласит: «Ни муж, ни жена, ни ребенок на земле Браавоса не был и никогда не будет рабом!» Все богатство, нажитое нами, есть плод нашего упорного труда и честной торговли! Но мы, столетиями соблюдая и почитая Закон, вынуждены были мириться с наследием драконьих владык, что продолжают гасить искры свободы даже после того, как сгинула их проклятая держава! Мы — Хранители ключей Железного банка! И мы вынуждены были торговать с этими выродками ради блага наших с вами сограждан! БАБАХ! В этот раз он ударил по трибуне еще громче, но никто не вздрогнул — все и так слушали его, затаив дыхание. — И нет среди так называемых «вольных городов» более отвратительного, чем Пентос, который смотрит на нас с улыбкой и доброжелательностью, за которыми нет ничего, кроме алчности и желании увидеть нас в цепях! Людовико переглянулся с сидевшим рядом Бенвенуто Рейаном. Они оба заранее знали, что этот человек скажет, но радоваться своей догадливости не собирались. — Сколько бы работорговых кораблей ни перехватывали наши славные морские воины… Сколько бы давления ни оказывал Железный банк на другие страны, вынуждая их отменить позорное рабство… Пентос все равно процветает и богатеет — за наш с вами счет! Даже Закатные королевства довольствуются тем, что морщатся и отводят взгляд, но все равно принимают грязное золото, пропитанное кровью рабов и жертв дотракийских набегов! И прочие Вольные города ликуют, когда пентошийские наймиты маршируют по Спорным землям! Хватит! Хватит это терпеть! Если Республика хочет принести Эссосу подлинную свободу, осколки Валирии должны быть раздавлены! Чтобы Браавос вознесся, Пентос должен пасть! И зал взорвался овациями. Минимум треть собравшихся встали со своих мест и громко захлопали в ладоши, пожирая взглядом оратора. «Весело у нас выборы начинаются…» — вздохнул про себя Людовико Престейн. *** Королева Бейла Таргариен, Девятая луна 139 года от З.Э, горный перевал к западу от Приюта Странника Конечно, если сравнивать это место с, например, Золотым Зубом, оно совсем не казалось внушительным. Оно представляло собой всего лишь небольшую каменную башню, в которой, в случае чего, могли укрыться человек двадцать — хоть от врагов, хоть от дождя или порывистого ветра, которые в последнее время на границе случались все чаще. Но, как говорится, начало было положено. — Мы хотели начать земляные работы после окончания следующей зимы, — сказал ей Кермит Талли. — Если бы мы начали сейчас… — …Тогда Речные земли превратились бы в одну сплошную утиную лужу, — закончила за него Бейла. Непрекращающиеся осенние дожди, заливавшие Речные земли, никак нельзя было игнорировать. Вернее, можно было бы, но тогда никто, кроме тебя, не будет виноват, если ты внезапно окажешься под водой и забудешь всплыть. — Значит, скоро придется даже это свернуть. — Это уже точно? — Догматики и библиарии до сих пор спорят между собой, — призналась королева. — Первые разнесли слухи о том, что первый снег выпадет к середине второй луне следующего года и это уже точно известно. Вторые уверяют, что до конца третьей луны бояться не стоит. Ну и у фригольдеров своя точка зрения… Единственое, в чем они согласны между собой — это то, что зима наступит в следующем году. А если еще учесть донесения наших агентов, которые передают изыскания мейстеров Зеленых… Они убеждают своих лордов в том же самом. Есть ли шансы на то, что все четыре стороны ошибаются? Кермит пожал плечами, поглаживая рыжую бороду. — Но в этот раз Речные земли будут к этому готовы, Ваша милость. Конечно, я был бы рад, если бы осень была подольше и помягче… Ну и, конечно, ни за что не отказался бы еще от одного летнего года. А еще лучше от двух. — А еще, — иронично добавила Бейла, — чтобы эссосские купцы продавали нам урожай за одну седьмую от закупочной цены. Верховный лорд Речных земель понимающе хмыкнул. — И в мыслях не было, Ваша милость, — с этими словами лорд Риверрана гордо выпрямился. — Не далее как луну назад я собрал доклады от всех своих знаменосцев. Все великие, благородные и рыцарские дома уверяют, что у них достаточно припасов минимум на три года. В этот раз нам не придется затягивать пояса и покупать пищу втридорога. И это с учетом тех огромных партий зерна, что мы отправили в Белую Гавань, получив за это хорошую сумму в серебре! Нет, эту зиму мы переживем без труда… Если, конечно, она не затянется дольше чем на три года. И никакие жадные пентошийцы нам не понадобятся. — И это очень хорошо. Потому что я сама не уверена в том, что мы можем рассчитывать этой зимой на помощь Пентоса, — негромко ответила Бейла. Кермит тут же напрягся, зачем-то поправил плащ, словно ему стало холодно — и потом они некоторое время молча смотрели на извилистую дорогу, ведущую в Западные земли. — Браавос? — Да. Леди Сабита получает все больше тревожных новостей о городе под Титаном. Разумеется, выборы Морского владыки и в лучшие годы у них были тем еще безумием… Но в этот раз они проходят особенно дико. — Вот что происходит, когда кто-то решает отдать управление городом и страной крикликой и глупой толпе! — рыжебородый лорд Талли и не думал скрывать своего отвращения подобными порядками, где чернь не только позволяла себе диктовать свою волю правителям, но и решала сама, кто именно заслуживает права сесть на трон. — Ну кто в здравом уме решится начать войну из-за отрезанной бороды? Они же просто безумцы! Бейла улыбнулась. — Мне кажется, милорд, что вы забыли о том, что десять лет назад случилась страшнейшая из войн, почти уничтожившая Семь Королевств. И началась она из-за того, что члены одной-единственной правящей семьи не смогли договориться о том, кто сядет на самое уродливое сиденье во всем известном мире… — в этот момент королева говорила на полном серьезе, без малейшего намека на сарказм. Она понимала, что в глазах эссосцев Танец Драконов был глупейшей из войн от первой стычки до последней пролитой капли крови. Потому что в подаваляющем большинстве Вольных городов за последнее столетие в какой-то момент женщины брали бразды правления в свои руки — и никто не видел в этом ничего предосудительного. Во всех — кроме Браавоса. — А что касается отрезанной бороды как самой большой глупости на свете… — она презрительно скривилась. — Вы, наверное, не слышали той ахинеи, что несут крейкхолловские недобитки, поддерживаемые южанскими святошами. По сравнению с этим история с той бородой в Чаячьем городе выглядит незначительным пустяком. — Я слышал, что на переговорах на новой границе под Хорнвалем один из них… не сдержался, — признал Кермит. — Но обвинения в колдовстве и прочих злодеяниях… Это что-то новое. — К сожалению, меня именно в этом и обвиняют, — нахмурилась Бейла. — Новый лорд бывшего Крейкхолла и примкнувшие к нему септоны открыто назвали нас «царством черного колдовства». Потому что, по их мнению, мы никак иначе не могли вырастить урожай так быстро и собрать столько зерна на такой бесплодной почве. А раз Семеро на их стороне, значит, нам помогать они никак не могли. Значит, мы использовали некие силы зла. Выражение лица королевы яснее любых слов показывало, что она думает по этому поводу. — И… — Кермит, изо всех сил стараясь не рассмеяться, замаскировал смех приступом кашля, — …в чем же истинная причина? — Я и сама удивлена тому, какой хороший урожай сняли в этом году в Хорнвале, — ответила она. — Но уверяю вас, милорд, это не имеет ничего общего с колдовством. За себя Бейла точно могла ручаться: во всем, что касалось магии, она даже подмастерьем назвать себя не могла. И она уж точно никогда не пыталась влиять на рост урожая на своих или неприятельских владениях. Она пыталась изучить этот вопрос в старинных книгах — и пришла к выводу, что не стоит даже пытаться. Потому что будет только хуже. Ее валирийские предки пытались пару раз провернуть такое в своих гискарских владениях и результат… выдался, мягко говоря, плачевным. — Так в чем же причина такого счастья, Ваша милость? — Я думала, вы и сами поймете, — Бейла грациозно приподняла одну бровь, со всем величием, присущей наследнице драконьей крови. — Волшебным удобрением, улучшившим урожай в Хорнвале, был обычный драконий навоз. Кермит смотрел на нее молча несколько ударов сердца… А потом понял, что больше не может себя сдерживать. — Драконий… навоз? Ха. Ха-ха. ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! *** Принцесса Алиандра Мартелл, Девятая луна 139 года от З.Э, Солнечное Копье Если выглянуть на улицу… Создавалось впечатление, будто в Солнечном Копье собралась половина всего Дорна, чтобы принять участие в праздновании. Поначалу Алиандра даже немного ревновала к виновнице торжества. Потому что в ее прошлые именины не собралось и половины такого количества празднующих. Потом махнула рукой и сама стала радоваться вместе с другими. Дорнийцы и дорнийки всегда были гордыми, вспыльчивыми — но, самое главное, они очень нуждались в чем-то действительно достойном, чему они готовы были пожертвовать свои души и сердца. Да, некоторые из них уезжали в Спорные земли и потом возвращались с тяжелыми кошельками, полными золота. Но это нельзя было назвать по-настоящему дорнийским триумфом. Они показывали свою доблесть лишь потому, что так хотели магистры Вольных городов. Другие восстанавливали поля и дороги на берегах Зеленокровной, стирая следы пришествия в земли Дорна Завоевателя и его драконов. И им предстояло еще много усилий, чтобы там, где горел драконий огонь, снова расцвели сады. И все же превращение Дорна в зеленую и цветущую землю должно было занять многие годы. Вернее, десятилетия. И это не было тем, что заставляло сердце биться быстрее и обостряло чувства, как большие порции острых специй во время приема пищи. Это трудно было вынести на пьедестал. Зато можно было сделать это с дочерью Дорна, унизившей все хваленое рыцарство Простора, Штормовых и многих других земель, присягнувших Железному Трону. А уж если она сотворила все это у стен Хайгардена, твердыни сгинувших полтора столетия назад Гарденеров… Это был подлинный триумф. И дорнийцы отреагировали на него вполне предсказуемо. Алиандре не нужно было объяснять, что ее знаменосцы и простые подданные уже открыли лучшие бочки из своих винных погребов, разожгли костры, развесили гирлянды и шептали под ними слова любви и пламенные клятвы, пока истории о великой победе продолжали передаваться из уст в уста. Даже если бы она запретила им праздновать — неважно, по какому поводу… Ничего бы из этого не вышла. Нет уж, лучше присоединиться. А еще лучше — возглавить. И сделать так, чтобы Солнечное Копье стало таким же символом победы, как и Звездопад. Хотя поначалу… Как только до ушей принцессы дошли первые слухи о турнире, первым же ее позывом было выделить лучших своих рыцарей и отправить представлять честь Дорна на столь значимом событии. Но потом она поостыла — и передумала. Решила, что это слишком рискованно. И еще ей не хотелось выяснять, как на это отреагировал бы Дейрон. К счастью, драконий король, похоже, не счел этот турнир настолько важным событием, чтобы хотя бы послать воронье письмо, не говоря уже о том, чтобы прилететь в Хайгарден лично. Поэтому все получилось именно так, как получилось. И когда торжественная процессия двинулась к Старому замку Мартеллов, рыцари и молодежь Солнечного Копья выстроилась в почетный караул из нескольких сотен человек, смешавшись со всеми оказавшимися в гарнизоне солдатами новосозданной Дорнийской армии в парадных доспехах. Затем свой голос подали музыкальные инструменты и люди начали танцевать, не дожидаясь, пока кто-нибудь подаст сигнал. И даже когда солнце стало опускаться за горизонт, горожане решили, что они еще недостаточно повеселились — и заменили его сияние своим огнем всех расцветоу, от традиционного оранжевого цвета знамен правящего дома, до модного небесно-голубого лиссенийского оттенка. И немало знатных юношей приковали взгляды к страстным красным платьям, едва прикрывавшим молодые девичьи тела… Ночь обещала быть долгой. И, как гласила одна старинная поговорка, «одна ночь в Солнечном Копье заставит забыть обо всех невзгодах за много лет». Весьма зловещая поговорка, если вдуматься в ее смысл. И когда главная героиня Дорна возжелала прибыть к ее двору… Для принцессы это стало почти сюрпризом. Сопровождающие ее всадники смешались с празднующими снаружи (кто-то по собственной воле, кто-то нет, но в основном все же по собственной), перемешавшись с танцорами и музыкантами на узких улочках, где прямо сейчас разрушались немногие остатки дисциплин и порядка. Они остались вдвоем. — Леди Изольда, — поприветствовала ее Алиандра. — Моя принцесса, — поклонилась Меч Зари. На то, чтобы продолжить разговор, у юной принцессы ушло немало времени и сил. Большую часть своей жизни она была уверена в том, что предпочитает мужчин. Как и многие ее ровесницы, Алиандра рассталась с невинностью тайком и с тех пор постоянно познавала секреты и способы использования чужой похоти в своих интересах — и противостояния ответным шагам с чужой стороне. В этом году ее наставники по этому важному делу дали ей немало приятных уроков. И в прошлом году тоже. И в позапрошлом. И она была уверена, что хорошо их усвоила. Но Изольда Дейн… Последний раз они виделись много лет назад и, как оказалось, не только Алиандра за эти годы расцвела на дорнийских песках. В этих лиловых глазах можно было утонуть. Эти черные волосы были просто идеальны. Эта загорелая кожа и… Алиандра встряхнулась. Она была принцессой. Как бы сильно ей этого ни хотелось… Если она позволит Мечу Зари соблазнить себя, в будущем это принесет ей немало головной боли. — Я так понимаю, некоторые слухи оказались ложными, — легкомысленным тоном заявила Алиандра Мартелл. — А я ведь почти поверила тем бардам, которые пели о влюбленном юноше из Хайгардена, что преследовал вас до самой границы, чувствуя, как его сердце истекает кровью… — Это очень далеко от истины, — улыбнулась дочь Дейнов. — Если бы он хотя бы попытался… Его мать обезглавила бы меня раньше, чем я успела доехать до ворот Хайгардена. А песня эта мне не понравилась. На мой взгляд, куда лучше другая, которую сочинили наши — о влюбленном просторце, который ищет прекрасную деву-воительницу, путешествуя от оазиса к оазису. — Да, даже обидно как-то… — улыбнулась в ответ Алиандра. Слава Солнцу и Звездам, если не считать нескольких фривольных песенок и анекдотов о любви просторцев к горячим и любвеобильным дорнийкам, пока все ограничивалось этими самыми песенками и анекдотами. И все же… Лорд Тирелл думал не той головой, что была у него на плечах, а другой, чуть пониже — но он был далеко не первым хозяином Хайгардена, который жаждал дорнийской любви и на этом сгорел. Алиандра навскидку без труда вспомнила бы минимум трех королей Гарденеров, погибших от скорпионьего яда в самый неудобный для мужчины момент. — Сейчас меня куда больше заботит то, что никто из рыцарей, верных Драконам, не смог вас победить. И некоторые мои советники… они верят, что это произошло потому, что вы действительно лучшая копьеносица Дорна. А другие, включая дядю Манфри, трезво рассуждали о том, что лучшие рыцари Простора, Западных и Штормовых земель сгинули в серии войн, бушевавших в последние десять лет. Остались лучшие из худших — или просто худшие. — У моей принцессы еще немало умелых рыцарей и воинов… Как и у знаменосцев Ланнистеров и Тиреллов, — скромно ответила Меч Зари. — К сожалению, многие из них еще молоды и неопытны. Или просто не приноровились к традиционным ристальным приемам. Поэтому им ничего не оставалось, кроме как покинуть седло и отдать победу Дорну. Если до этого момента Алиандра и сомневалась в том, что Изольда Дейн на полном серьезе рассчитывает провести эту ночь вместе с ней… То теперь, стоило ей взглянуть на то, как лиловые глаза победительницы турнира смотрят в ее декольте, все сомнения развеялись в мгновение ока. *** Леди Марис Баратеон, Десятая луна 139 года от З.Э, Штормовой Предел — Дом, милый дом, — пропела Марис, входя в комнату, которая последние пять лет была местом ее работы. — Я смотрю, кто-то очень рад вернуться, — прокомментировала ее сестра. — Не желаю ничего слушать, — тут же отрезала верховная леди Штормовых земель. — Не порти мне настрение. Я целую седмицу уже радуюсь — с того самого момента, как узнала о судьбе моего ненаглядного супруга… Спустя пару ударов сердца Марис все же вздохнула. — Но ты права. Я действительно рада вернуться домой. И да, это как-то связано с тем, что мой муж сейчас плывет на корабле под черными парусами… — С учетом того, как долго мы путешествовали по Простору, вполне возможно, что никуда он уже не плывет. Что его корабль стоит пришвартованный у Восточного Дозора, моя дорогая сестра, — Эллин подошла к камину, чтобы немного насладиться жаром огня, разожженного совсем недавно. — Возможно, так оно и есть, — не стала спорить леди Штормового Предела. — Но мне на это, честно скажу, наплевать. Главное, что здесь его нет. И скатертью дорога. — Я давно сбилась со счета лордов, леди, рыцарей и простых людей, которым ты об этом сказала, сестра… С самого Хайгардена. Марис снова усмехнулась. Теперь, оглядываясь назад, она признавала, что ее реакция на случившееся была и в самом деле… слегка чрезмерной. Но винила ли она себя в несдержанности? Нет, не винила. Как и в том, что несколько хороших бардов по ее заказу за хорошую плату сочинили немало непристойных песенок о «лорде в септонской рясе» и пламенной любви к юноше-мечеглотателю. Сейчас они разносились по Простору быстрее лесного пожара в сухую летнюю погоду. А еще были шутовские представления перед двором Роз и Цветов… Содержание этих пьес придумывалось зачастую на ходу и дополнялось новыми деталями, в большинстве своем очень откровенными и забавными. Больше всего ей нравились те, где фигурировали стражники с гербами Таргариенов и завязанными глазами, которые очень «удивлялись» тому, что творилось вокруг них все это время. — Он это заслужил, — подытожила она. Эллин посмотрела на нее с легким неодобрением. — Чего? — Ты понимаешь, что это может стоить нам поддержки дома Стедмонов? — Ради Богов, сестра… Во-первых, не «может», а обязательно будет. Еще до того, как моему мужу-мечеглотателю вручили черный плащ, я прекрасно понимала, что Стедмоны от нас отвернутся. Все, что от нас было нужно лорду Широкой Арки — это деньги, поддержка короля и ребенок, родной им по крови, который когда-нибудь сядет на Штормовой трон… Не обязательно в таком порядке. Марис очень хотелось, чтобы ее слова были ложью. Но это была правда. Мерзкая и неизбежная правда. — Если он действительно этого добивался, ему следовало бы хотя бы лучше знать собственного сына, — весьма резонно возразила Эллин. — Да… — как бы то ни было, горной козе было легче научиться летать, чем Адриану Стедмону — сделать ей ребенка. — И поэтому от одного из трех желаний пришлось отказаться. Остались два — золото и протекция при дворе. Первое ему придется вернуть. Второе… Ладно, пусть остается. Все равно, когда мечеглотателю пришлось встретиться с гневом Святой Веры, это нихрена ему не помогло… — Но насколько… разумно так говорить? — нерешительно поинтересовалась младшая сестренка, которая была для Марис самой любимой. Хотя тут и выбирать было нечего, в самом деле. — Есть большая разница между вассалом, который просто тебя не любит… И тем, кто откровенно нас ненавидит. — И тут ты тоже права, — скривилась Марис. — Увы и ах, но я почти абсолютно уверена в том, что лорд Стедмон уже считает меня своим врагом номер один. А возможно, всегда таковой считал. Выродок даже скрыть этого не пытался. Он видел во мне лишь матку, которая нужна была для вынашивания породистого внука, а потом я должна была как можно скорее освободить для него место и титул… Она чувствовала, как ярость закипает в ее сердце с каждым словом — и заставила себя успокоился. Не стоило выходить из себя, даже если тебя никто не видит, кроме любимой сестры. — Слишком долго Широкая Арка была болезненной занозой в моем сердце. И что бы они ни готовили в отместку, я не дам им это воплотить. Завтра же я пошлю ворона к отцу мечеглотателя и потребую свое золото назад. Его сын нарушил брачный договор, а значит, его семья обязана вернуть все, что получила из нашей казны. — Лорд Стедмон ни за что не согласится, — покачала головой Эллин. — Это же тридцать тысяч золотых драконов! Где он их… — Тридцать пять тысяч или около того, — поправила Марис. — Да знаю я, что он не заплатит. И именно поэтому сразу же после того, как ворон улетит, я собираю войско… Тысячи две мечей, думаю хватит. Собираю — и веду прямиком к Широкой Арке. Эллин помолчала какое-то время. — Опасные игры ты ведешь, сестра. Конечно, это может заставить других знаменосцев отнестись к тебе со всей серьезностью, если ты поставишь лорда Стедмона на место и выбьешь из него долг. Но с другой… «С другой стороны, король Дейрон будет очень недоволен». Она не сказала этого вслух. Но Марис не собиралась лгать самой себе. Где-то глубоко-глубоко внутри она признавала, что одной из главных причин того, что она собиралась совершить, заключалась в том, что младший брат Эймонда Одноглазого должен был понять, на что способна дочь Баратеонов, если ее по-настоящему разозлить. — Нам нужно это золото, — добавила верховная леди Штормовых земель, когда успокоилась немного. — Хотя бы для того, чтобы обеспечить тебе достойное приданое. И нам очень повезло, что Утесу Кастерли сейчас больше интересны новые дороги и союз Запада и Востока, а не золото из наших закромов. Марис прекрасно знала, что теперь, когда Рейны были разгромлены и уничтожены, Ланнистерам не хватало решительно всего — людей, провизии, строительного леса и камня — но только не золотых драконов. — И ради этого ты готова сражаться со Стедмонами до конца? Леди Баратеон мрачно кивнула. — По правилам Игры престолов, король вряд ли сможет пожаловаться на то, что мы строим новые дороги и связи в наших владениях. Тем более, что он сам постоянно шлет письма с призывами заняться этим. И для этого нам понадобится поддержка большинства наших знаменосцев, а меньшинство, которое не с нами… Оно будет раздавлено и сломленно. Чтобы мы могли не опасаться удара с их стороны. — Для этого тебе придется снова выйти замуж. — Знаю, — вздохнула Марис. — Ох, знаю. Но если вспомнить, сколько предложений руки и сердца от высокородных юношей я получила по пути домой… Думаю, мне есть из кого выбирать. — Их было бы раз в семь больше, если бы они знали, что победитель в награду получит еще и дорнийскую красотку, которая разделит ваше с ним свадебное… — ЭЛЛИН!!! *** Леди Виктория Блэкбар, Десятая луна 139 года от З.Э, Бандаллон Перед тем, как выбросить маленький кусочек пергамента в огонь, мама тяжело вздохнула. — Лорд Флорент скачет во весь опор в Королевскую Гавань. — Это ему дорого обойдется, — заметила Виктория, пока ее мать читала следующее воронье письмо, принесенное мейстером в ее покои. — Я помню, в каком облачении лорд Райам явился на турнир. Лучшие кузнецы трудились ради того, чтобы он смог разок покрасоваться… Даже думать не хочется о том, сколько он выложил за их изготовление. И сколько еще добавил на то, чтобы выкупить их у победителя. Причем дважды. Райам Флорент на полном серьезе считал себя лучшим бойцом из всех, когда либо являвшихся в этот мир, и чуть ли не возрожденным из небытия Гартом Зеленой Рукой. Но единственным, кто в это верил, был он сам. Все остальные понимали, что самомнение этого человека возносилось на недосягаемую высоту над его настоящими способностями. Что и говорить… Все они видели, как какой-то межевой рыцарь вышиб его из седла на втором — и последнем поединке, который он почтил своим участием. А в общей схватке он выбыл одним из первых, пропустив удар от одного из Фоссовеев. Очевидно, что все это обошлось ему в хорошую сумму в золоте и серебре. А еще расходы на привезенную им в Хайгарден обширную свиту… Само собой, все эти люди должны были верно служить своему лорду зимой и летом — но и он обязался, в случае необходимости, обеспечивать их и оберегать. Самый умелый кузнец не мог отремонтировать меч или броню без хорошего железа, рабочих инструментов и, естественно, денег, большого количества денег. Но Ясноводный Чертог находился очень недалеко от Хайгардена — и Флоренты не давали об этом забывать последние лет сто сорок или около того. Но турнир остался позади, а вместе с ним ушла и приятная погода, которой они так долго наслаждались. Сегодняшнее утро встретило их холодным туманом и люди спешили сложить в амбары и сараи, кузницы и мельницы все необходимое для того, чтобы пережить зиму. Зима приближалась — и море, словно чувствуя это, потемнело, словно в него опрокинули исполинскую чернильницу. — Да, богаче он точно не станет, — кивнула Арвин Блэкбар. — Кое-кто из слуг его дома упоминал, что он рассчитывает как-то изменить судьбу Флорентов — и заодно отправить все наши планы и чаяния на дно Закатного моря. «Ого… Вот это размах…» В былые годы в роду Флорентов было немало честолюбцев. Первым на ум приходил, естественно, тот, кто возглавил атаку в битве на Пламенном поле. И его преемник недалеко ушел, когда заявил, что после гибели Гарденеров Простор должен принадлежать им — и очень удивился, узнав о том, что Завоеватель назвал Хранителями Юга какой-то там дом Тиреллов. — И в чем заключается его план, мама? Гордо предстать перед королем и заявить, что он вернейший из сторонников покойной Алисенты Хайтауэр? И неважно, что знамена Флорентов ни разу не показались ни в одной из важных битв… — В женитьбе — вот в чем, — она многозначительно улыбнулась. — Его старшая дочь — ровесница нашего славного лорда Тирелла, не забывай. — Ну как же я забуду? — приподняла брови Виктория… А потом поняла, что мама не шутит. — Постой… Ты же не можешь всерьез… Он что, правда на это надеется? На то, что у его дочери есть шанс? — С учетом значительного приданого, которое он готов предложить — да. — Половина дам на турнире не могла сдержать смеха, стоило им увидеть ее уши, мама… А лорд Тирелл даже после того, как перестал пускать слюни при мыслях об Изольде Дейн, все равно старался держаться от нее как можно дальше… Она осознавала, что все эти насмешки не были заслуженными. Энн Флорент, конечно, унаследовала от отца знаменитые флорентовские оттопыренные уши — но не его прирожденное высокомерие. Она была девушкой кроткой, тихой и доброй — и ей совсем не нравились звон мечей и падающие с коней рыцари. Но эти уши… Как бы она ни старалась скрыть их густыми черными волосами, они с головой выдавали ее происхождения. Виктория понятия не имела, когда и при каких обстоятельствах ее предки обзавелись таким «украшением»… Ладно, это все равно не так уродовало, как «лисьи носы», которые передавали из поколения в поколение некоторые другие знатные семьи. — Кстати, а откуда у Флорентов такое огромное приданое? У лорда Райама три дочери — неужели, он решил лишить двух из них всего наследства? — Он поставил все на брак своей младшей дочери с принцем крови, — объяснила мама. — Не наследником престола — это слишком даже для его амбиций. Но у него есть младший брат… Принц Эймон родился в 136 году, как и младшая дочь Райама. Это уже не звучало так сногсшибательно, как поначалу… Но все равно оставалось поразительным. — Ну… Да, мама, я поняла. Но если мои учителя объясняли мне все верно, именно жена приносит приданое в дом мужа, а не наоборот. И королю-дракону ни к чему смешивать свою кровь с потомками Зеленых королей. Ему и хайтауэровского наследия более чем достаточно… Даже сейчас, когда лорды Староместа получили столько болезненных ударов и продолжали слабеть… Они оставались многократно сильнее хозяев Ясноводного Чертога. Флорент не смог набрать даже двух тысяч пехотинцев и двух сотен конных рыцарей, когда Хайгарден созвал знамена на войну с Рейнами! И как с такой немощью он надеялся заставить считаться с собой других лордов Простора? — Ты же знаешь, дочка, что желания Флорентов всегда превосходили возможности, которыми они располагали, — мягко объяснила мама, после чего посерьезнела. — Но в этом случае, я полагаю, лорд Райам поклянется королю, что сделает все, что в его силах, чтобы сдержать рост влияния Блэкбаров. Возможно, он пообещает воспрепятствовать всеми силами строительству дороги между Хайгарденом и Бандаллоном. Да… Это многое объясняло. Но не все. — Он вообще понимает, что мы ожидали от него такого шага? И именно поэтому любая дорога, ведущая в Хайгарден, будет обходить Ясноводный стороной — либо вдоль морского побережья, либо вдоль Медовички… — Увы, но он об этом даже не догадывается, — мама сделала такое лицо, словно съела что-то кислое. — Я уверена, что лорду Мерривезеру хватит ума, чтобы это понять, стоит ему хотя бы раз взглянуть на карту. И если он укажет ему на это… — Получается, что нам стоит надеяться на то, что «дело септонов» как-то отвлечет короля и его советников от наших дел? — Если ты говоришь о том, чтобы переманить часть морских путей от староместа — да. Но меня больше волнуют не деньги. Чтобы дочь Флорента утащила под венец лорда Тирелла прямо из наших рук… Ему понадобится слишком много золота, чтобы жених забыл о ее ушах. Но в Королевской Гавани, я думаю, нет и половины этой суммы. — И это радует. — И еще. Леди Жасмин очень не любит Райама Флорента. И на то есть причины. В основном, связанные с тем, как он облизывался на нее, когда она была еще девицей и не успела выйти замуж за лорда Тирелла… Боги… неужели одна и та же Игра престолов обречена повторяться снова и снова, каждое поколение? Это одновременно забавляло Викторию — и удручало. Но так у нее хотя бы было над чем поразмышлять долгими зимними вечерами. С этой мыслью она развернулась и вышла, ничего не сказав в ответ. *** Джоханна Сванн, Десятая луна 139 года от З.Э, Лисс — О чем ты думаешь в сей час, о прекрасный Черный Лебедь? Что могла ответить на такое Джоханна Сванн? «Я уже слишком стара для подобных игр в интриги и недомолвки»? «Будь я помоложе, я бы завалила в постель не только Алина Велариона, но и всех его флотоводцев, и не успокоилась бы, пока они не влюбились бы в меня без памяти и бросили к моим ногам все, что у них есть, стоит мне бровью шевельнуть»? «Итийцы даже не представляют, что их ждет»? «Мне пора начинать готовить себе преемницу»? «Я бы не отказалась провести эту ночь с молодым белокурым красавцем, чтобы снова ощутить себя юной»? Нет, любой из этих ответов означал бы признание собственной слабости в той или иной форме. А Черный Лебедь не могла показать слабость. Черный Лебедь ни при каких обстоятельствах не была слабой — и никогда не будет. Черный Лебедь всегда была идеалом красоты, страшным в гневе и божественным в плотских наслаждениях, даруемых ей. — Я думаю, — ответила она, — что Алин Веларион или станет легендой, равной своему отцу, или найдет себе прекрасную морскую могилу… — Джоханна опасно прищурила глаза. — И если подумать… Одно другого совсем не исключает. — Летнее море известно своими опасностями, — тут же подобострастно закивал магистр, заплативший целое состояние за целый день ее общества. — И квартийские каперы, и пираты островов Василиска… И это только первое, что приходит на ум! — А дальше лежат Нефритовые Врата — и Нефритовое море, которое таит в себе еще больше опасностей и рисков для моряков, измученных долгой дорогой… Она не жаловалась, вовсе нет. Она всего лишь озвучила очевиднейший факт, известный каждому из представителей Старой Крови. Никто из них, каким бы тщеславным он ни был, почти никогда не заходил дальше Кварта. А из тех, кто все же заходил… Далеко не все смельчаки, нанятые людьми за Черными стенами, возвращались потом домой. Минимум четверть из них исчезала в никуда и никто не мог знать, что с ними произошло. — Но многие из них получали жалование от имени магистров… У него хватило сообразительности и учтивости изобразить извинение взглядом и телом быстрее, чем она обиделась. — Разве не твои троюродный брат и племянник так хвастались своими мореходными умениями последние года два? Теперь у Лисса есть шанс показать свое превосходство на море над всеми, будь то мирийцы, волантийцы… или вестеросцы. — Это так, но… я боюсь, что нам скоро понадобятся люди поближе к дому. Из-за амбиций дома Рогаре в Спорных землях вновь льется кровь. Черный Лебедь считала, что такая оценка ситуации была в высшей степени наивной. Война началась задолго до того, как Визерис Таргариен пошел под венец с Ларрой Рогаре, не говоря уже о рождении их смелого плана по захвату Тиберия. Единственное, что изменила это сладкая парочка — ставки и расстановку сил. Тирош получил очень болезненный удар и в какой-то момент начал цепляться в буквальном смысле за соломинки, рискуя потерять вообще все владения на материке. Однако вскоре он, к всеобщему удивлению, оправился после первых поражений. Неизвестно, конечно, оправдаются ли их надежды и чаяния на тот новый наемный отряд с соколом на знамени… Но мирийские магистры наверняка уже кусают локти за то, что поскупились и не убедили талантливого командира поступить на службу к ним. — Меня больше волнует то, как поступят наши амбициозные капитаны, когда им станет скучно, — заметила Джоханна. — Мы постоянно ссоримся с Миром и Тирошем — с самого Рока. И настолько к этому привыкли, что никто и бровью не ведет, пока наемники сотнями режут и предают друг друга на каждом витке этой бесконечной вражды. А теперь к этим достойным делам присоединился и Дорн… Привычно-грациозным движением Джоханна сорвала уже слегка подсохшую виноградинку и немного поиграла ею в пальцах. — Пока мы продолжаем эту игру, Волантис спит… Партия Слонов бдительно следит затем, чтобы Тигры оставались беззубыми, побитыми и униженными. И пока им это удается, Лисс живет. Никто не должен об этом забывать. Что бы там ни пелось в песнях времен Кровавого века, сил Трех Сестер было недостаточно, чтобы остановить Волантис от возрождения Фригольда почти два века назад. Решающий удар Старшей дочери Валирии нанесли прилетевшие из-за моря драконы. И тогда у них еще не было такой бездонной вражды с Тирошем и Миром. Но… Эпоха Триархии, которая была далеко не такой монолитной и мирной, как некоторые сейчас думали, ушла навсегда. И никогда не вернется. — Но Рогаре… — Хватит о них. Я сама знаю все о Рогаре, — перебила Джоханна. — Знаю я и о том, что эта амбициозная парочка сейчас занята исключительно умножением следующего поколения своей семьи, но никак не завоеванием новых земель. О том, что Ларра уже родила первенца, в Лиссе знали едва ли не все. Кто-то даже думал, что мальчика назовут Эйгоном, в честь погибшего на войне старшего брата Визериса Рогаре. Но они дали ему имя Варис — по имени деда Ларры по материнской линии. Варис Рогаре появился на свет меньше года назад, а его отец вливал в чрево матери такое количество семени, что никто не сомневался в том, что очень скоро у него будет много братьев и сестер. — Но есть же еще и Пентос! Ты понимаешь, что ему сейчас грозит… Эти… проклятые браавосийцы, отринувшие все фундаментальные законы людской природы, уже готовятся уничтожить этот город. И их аппетиты наверняка не ограничиваются одним лишь Пентосом! — Терпение, друг мой… терпение… — Джоханна улыбнулась самой соблазнительной из своих улыбок и начала медленно-медленно спускать с плеч платье из черного полупрозрачного шелка. — Они забыли не только законы, но и мудрость людскую. Забыли о том, что лучше быть рабом людей, чем рабом страстей. Каждый из них — раб своей ненависти ко всему миру, хоть и не понимает этого. Но когда-нибудь они эту правду поймут… или умрут. *** Хранитель ключа Людовико Престейн, Десятая луна 139 года от З.Э, Рыбный рынок на Длинном канале, Браавос Выборы в Браавосе представляли собой такое сложное дело, что его не только чужестранцы не могли понять — его даже ближайшим клиентам и друзьям с трудом можно было объяснить. Если очень сильно все упросить, дела обстояли примерно так. Заезжие волантийские купцы не уставали обвинять браавосийцев в том, что в Республике право участвовать в выборах Морского владыки могли лишь очень и очень немногие. Это было и так, и в то же время не так. Чтобы войти в Зал Истины и не быть оттуда изгнанным хорошим пинком под зад, нужно было соблюсти ряд условий, которые не менялись со времен Основания Города. Во-первых, требовалось быть Хранителем ключа Железного банка. Или, как вариант, не быть, но получить поддержку десяти Хранителей. Во-вторых, требовалось заплатить вступительный взнос — очень немалый взнос, надо сказать. В-третьих, необходимо было провести на службе Республике не менее трех лет. В какой именно роли должна проходить служба, значения не имело и больше всего его товарищей в молодости проходили службу в главной гордости Браавоса — его военно-морском флоте. И если ты оказался одним из примерно ста человек, сумевших соблюсти все три условия… В таком случае, в теории, тебе ничто не мешало избраться Морским владыкой. В теории. Потому что это был один из примеров того, что Закон может говорить одно, а обычаи — совершенно другое. Абсолютно все, включая уличных мальчишек и каторжников, отрабатывавших свою вину перед Республикой в темных трюмах военных галер, знали, что каждый — КАЖДЫЙ житель Браавоса, вне зависимости от происхождения, имущества и даже пола не просто имеет право голосовать на выборах. Он был обязан это делать в безусловном порядке. Все должны были проголосовать — все, кроме детей и преступников, получивших приговор суда. Участие в выборах было правом и обязанностью каждого гражданина. А гражданином считался любой, кто родился на территории Браавоса, или от матери — гражданки Браавоса, или просто прожил в Браавосе достаточно долго. Но все так же знали, что голос Хранителя ключа или основателя торгового дома… скажем так, не был равен голосу простого слуги. Делать вид, что это не так, было не просто глупо, но откровенно смешно. Вот почему… — Орки! ОРКИ! ОРКИ!! ОРКИ!!! Людовико вздрогнул, когда этот крик раздался слишком близко для его неготовых ушей. — ВПЕРЕД, ОРКИ! ЗА ЗАЛИНА! ЗАЛИНА В МОРСКИЕ ВЛАДЫКИ! СМЕРТЬ КАРПАМ! — Господин Хранитель, я настоятельно рекомендую вам покинуть это опасное место, — тут же заявил ему начальник охраны. — Мне очень не нравится, как эти молодые дураки распаляют толпу… — Если я… столь поспешно уйду, — он не стал говорить «сбегу», — я готов поставить все свое состояние на то, что к концу дня мою трусость будут обсуждать в каждом городском кабаке… — он не понаслышке знал о том, что в прошлые выборы Морского владыки минимум четверо кандидатов сами снялись из-за того, что не смогли унять порочащие их достоинство слухи. — Я понимаю, что ничего хорошего меня здесь не ждет. Возможно, моей дорогой одежде придется познакомиться с рыбьими потрохами, которыми они будут кидаться… А ведь это мой любимый наряд. Да и запах… — СМЕРТЬ КАРПАМ! ПЕРВЫЙ ЗАКОН — НАШЕ СЛОВО! Толпа, которая становилась все гуще, пришла в движение. Прямо в их сторону… И их оказалось действительно много. Эта улица, как и любая другая в Браавосе, была весьма узкой, поэтому они не могли идти больше четырех-пяти человек в ряд. Но этих рядов были сотни. И торговцы рыбой и прочими товарами стали торопливо упаковываться, надеясь успеть убраться с пути разгневанных избирателей. — Пожалуй, нам и правда стоит вернуться туда, где споры решаются словами, а не кулаками, — Людовико все-таки сменил свою точку зрения. — Только объясните мне, что это за «орки» и «карпы»? — А… Прозвища, которые эти дураки придумали для себя — и для вас, господин Хранитель. Кто-то вбросил это в народ буквально накануне. Крупнейший морской хищник — и беспомощная рыба, прячущаяся в иле… Понятно, на чьей стороне симпатии. А вы, с их слов, ничего не делаете, только плаваете от дворца к дворцу с открытым ртом… как карп. «Так показательно ненавидеть рабовладельцев Волантиса — и так откровенно повторять все за ними…» Престейн с трудом удержался от того, чтобы скрежетнуть зубами. «Это я-то ничего не делаю? Я? Или вы забыли, что именно благодаря моим предкам Браавос стал таким богатым и сильным? Откуда, по-вашему взялось все процветание Города и Республики? Как мы, по-вашему, заставили Закон не только работать, но и окупаться? Нет, это сделали не вы А все торговые дома, что платили в казну Морского владыки огромные деньги на протяжении веков…» — ОРКИ! СМЕРТЬ КАРПАМ! ЗА ЧЕСТЬ БРААВОСА! — ЗА БРААВОС! СМЕРТЬ КАРПАМ! И толпа бросилась вперед бегом. С мечами в руках! — Клянусь рогами Красного Быка! — вырвалось у одного из его телохранителей. — Что они творят? А Людовико просто застыл, потеряв дар речи. То, что он сейчас видел, казалось ему немыслимым. Нет, разумеется, дуэли и вендетты на улицах его любимого города были обыденным делом — но по той же самой причине они облагались великим множеством обычаев и традиций, которые соблюдались лучше всяких законов. И первым из этих неписанных законов был обычай обнажать оружие можно только перед таким же вооруженным противником. Были и другие запреты, гарантирующие неприкосновенность безоружным гражданам и гарантию сохранности их жизни, здоровья и имущества даже во время самой жаркой драки. Все эти запреты сегодня были попраны. «Этого не может быть в нашем городе… Просто не может!» Но он собственными глазами взирал на то, как ревущая толпа нахлынула на Рыбный рынок подобно орде дотракийцев, сметая все на своем пути. — ВОН ОН! ДЕРЖИ КАРПА! — Господин Хранитель! Спасайтесь! — закричал ему начальник охраны. — Ради всех богов! БЕГИТЕ! Мы их задержим насколько сможем! А крики приближались уже со всех сторон. И он видел, как на мостовые льется кровь. Оглядевшись вокруг в поисках пути к отступлению, Людовико вдруг заметил, что все ближайшие улицы и переулки внезапно оказались заблокированы какими-то телегами, бочками и ящиками. И окончательно понял, что это была не какой-то вышедший из-под контроля предвыборный диспут. Это была хорошо спланированная засада, выставленная на него. И он в нее угодил. — Лейтенант. Дайте меч, — негромко скомандовал он, когда первые погромщики врезались в стоящих плечом к плечу людей с алебардами из числа его телохранителей. Те пока сдерживали напор, но все понимали. что это ненадолго. — Пора показать этим бесчестным скотам, что если им нужна моя жизнь, пусть придут за ней… и заплатят за нее. — СМЕРТЬ КАРПАМ! СМЕРТЬ РАБИСТАМ И ИХ ПРИХВОСТНЯМ! Толпа жаждала крови — и Людовико Престейн готов был эту жажду утолить. Он сжимал в руке меч и понимал, что делает это в последний раз. Мир вокруг окутал хаос и мелькающие повсюду рапиры и абордажные сабли. Боль в груди нарастала — все-таки он был уже не так молод, как раньше. Но эта боль внезапно померкла на фоне той, что полыхнула в его правой руке. А потом была кровь. Ничего, кроме красной крови, залившей все, что находилось в поле его гаснущего зрения. *** Принц Фоско Дориатис, Одиннадцатая луна 139 года от З.Э, Пентос — Повтори еще раз: ЧТО они сделали? Фоско понял, что все плохо, сразу же, как только увидел выражение лица заходящего в его покои кузена. Еще до того, как было произнесено первое слово, он понял, что новость ему сильно не понравится. Но такого не ожидал даже он! — Со слов наших лучших агентов в Браавосе, десять дней назад, — ледяным голосом повторил Коломбано Дориатис, — во время уличных беспорядков были убиты трое Хранителей ключей. Толпа буквально разорвала их на куски в разных частях города, но почему-то в один день… Только самый распоследний дурак сказал бы, что это простое совпадение. — Продолжай. — Наш агент считает, что это очень хорошо подготовленная серия убийств. Без участия Безликих — но все равно очень четкая и проработанная. Сначала кто-то довел самых молодых и горячих водных плясунов до исступления, когда они готовы были рубить всех подряд, даже если это будет их последняя битва… А другие тем временем отрезали их жертвам все пути к отступлению. Дальше настоящие убийцы в наступившем хаосе находят свои цели, пока молодые дураки с рапирами рубятся с их охраной. Ну а если им удастся самим убить нужного человека… Так еще лучше. — А если нет? — Тогда это сделает прилетевшая с ближайшей крыши отравленная стрела или арбалетный болт. А потом — кто будет разбираться? Фоско Дориатис, не удержавшись, заскрипел зубами. Он не был дураком — и не верил в то, что все это получилось само по себе. Он прекрасно понимал, кому это выгодно. Оставался последний, самый страшный вопрос. — Насколько все плохо? — Наши люди пока не успели расследовать все до конца, — Коломбано не готов был взорваться от гнева, но быстро к этому состоянию приближался. — Но по моей оценке… Очень плохо. Если не сказать, критически. Людовико и двое его ближайших союзников были не просто богатейшими купцами и владельцами больших долей Железнного банка. Они были и очень влиятельными политическими деятелями, ядром консервативной фракции. Людовико Престейн, вне всякого сомнения, был самым многообещающим среди них. Реальным претендентом на победу на предстоящих выборах. И двое других… Они тоже готовы были бороться. Крупнейшие денежные мешки, чья история тянется к первым годам жизни Браавоса, основа крупнейших торговых домов. Они были убеждены, что могут победить рабовладельческое общество мирным путем, установив торговую гегемонию среди Вольных городов. Чтобы остальные, желая сократить отставание, начали копировать их общественные устои… Принц Пентоса, естественно, обратил внимание на то, что его кузен сказал «БЫЛИ убеждены». — Наши торговцы в Браавосе, — мрачная мысль тут же вырвалась наружу. — Они… — Да, — теперь Коломбано выглядел так, словно готов был задушить первого встречного, хоть немного похожего на браавосийца. — Мне известно, что минимум двадцать наших торговых судов перестали выходить на связь во время или после тех беспорядков. Скорее всего, в действительности их куда больше. Прямо сейчас, пока мы разговариваем, их каналы продолжают окрашваться кровью. — Это… просто безумие, — выпалил Фоско, глядя в упор на сидевшего в клетке зеленого попугая и думая, что птица этого точно не заслужила. — Безумие, — эхом отозвался магистр. — Но нам… я не стану говорить это во всеуслышание, но нам действительно повезло. Девять из десяти наших купцов и путешественников успели скрыться из Браавоса вскоре после того, как… как все началось. Конечно, срыв контрактов привел к огромным тратам и многие ценности пришлось оставить в кровавых лапах браавосских головорезов… Но лучше уйти с целой головой и пустым кошельком, чем наоборот. — Не спорю… Конечно, это не означало, что им не о чем спорить. Чтобы избежать всех этих споров, нужно было чудо. Купцы и все остальные жители Пентоса, которые так или иначе вели дела с Браавосом, потеряли уйму денег — и должны были потерять еще больше. И многие из них были либо родственниками, либо союзниками, либо клиентами членов Совета магистров. И когда они вернутся домой, магистрат неизбежно накроет приливной волной из жалоб и претензий. И они должны будут дать ответ на два главных вопроса: что делать и кто виноват. Они надеялись на несколько лун мира. Но, похоже, надежды были напрасными… Фоско поежился. Он знал много причин, по которым не стоило становиться принцем Пентоса. Это была одной из главных. — Значит, война… — Коломбано, наконец, произнес вслух то, о чем все так давно думали. — Жаждущие крови идиоты позволили Залину реализовать свои безумные амбиции. И эти их партии… «Карпы», выступавшие за сохранение мира, полностью обескровлены и инициативу полностью захватили «Орки». И если они уже сейчас позволяют себе такие методы борьбы… В случае их победы объявление войны станет неизбежным и скорым. Принц мысленно спросил себя, за кого его принимают, раз напоминают такие очевидные вещи. Ну разумеется, они вот-вот объявят войну! Это было едва ли не единственное правило, которое неукоснительно соблюдали все Вольные города. Это был краеугольный камень дипломатии, который соблюдали абсолютно все, включая наемников. Потому что с официального объявления войны все командиры отрядов и «свободные капитаны» из разбойников и пиратов превращались в легитимную военную силу, примкнувшую к одной из сторон. — Арсенал… — он чувствовал, как внутри него нарастает противный холодок. — Во всем Браавосе уже нельзя нанять нормального плотника — все там. А несколько военных эскадр, о самом существовании которых мы даже не подозреваем, вышли на маневры. Фоско понимал, то это значит. Браавосийцы уже вышли в режим работы, который позволял им за пятьдесят дней спустить на воду сотню новых военных кораблей. И эта пятидесятидневка уже отсчитывалась. И с учетом того, что информация шла до них, в лучшем случае, дней десять… Все было куда хуже, чем он думал поначалу. — Мы должны нанять все отряды и корабли, которые только можем. — И цепь для перекрытия гавани нам тоже нужна. Я уже по пути к тебе разослал всем, кому нужно, приказы о немедленном начале ремонта старых укреплений. — Это их все равно не задержит… — Фоско знал, о каких «старых укреплениях» идет речь — приморские форты, о которых говорил его двоюродный брат, пришли в полную негодность еще несколько десятилетий назад. И чтобы привести их хоть в какое-то нормальное состояние, требовалось несколько лун как минимум. Которых Браавос им, разумеется, не даст. — Возможно. Но не забывай о том, что враг будет наступать вглубь нашей акватории и уйдет далеко от своих баз… в разгар зимы! И если они хотя бы на несколько дней застрянут под нашими башнями, хорошая буря убьет их куда быстрее наших стрел и снарядов. Тут Коломбано был совершенно прав. Но даже при самом лучшем для них раскладе это давало лишь отсрочку неизбежного. Даже если они смогут хорошенько дать по носу зарвавшемуся Залину, поражение не означало разгрома — даже самая сильная буря не могла уничтожить весь флот без остатка. Да и если бы каким-то чудом смогла… Браавос оправился бы от потерь куда быстрее, чем Пентос. К тому же их собственные моряки вынуждены были бы сражаться в тех же условиях, что и противник. И он почему-то был уверен в том, что если буря убьет амбициозных дураков, их место в командовании флотом Браавоса займут холодные прагматики, такие же опытные, но куда более безжалостные. И они примутся топить и захватывать в Узком море все, что хотя бы отдаленно напоминает пентошийские каракки. Никто никогда не брал Пентос штурмом, но жизнь внутри его нерушимых стен поддерживалась тонкой нитью морской торговли, которую так легко было оборвать. Кузены молча смотрели друг на друга. И Фоско радовался, что в комнате нет никого, кроме них двоих. Так они могли хотя бы не сдерживать чувств. — Нам нужны драконы. Срочно. Прямо сейчас. И плевать, какого они будут цвета, лишь бы были. — Я должен предупредить… У нас больше нет посла в Королевской Гавани. — Боги, да за что мне все это… — тяжело выдохнул Фоско Дориатис, сдерживаясь из последних сил. Сколько еще ужасных новостей на него сегодня свалится? — Что на этот раз? Я сколько раз предупреждал этого кретина, чтобы не предлагал королю Дейрону рабыню для утех, пока его жена в тягости! Если он об этом забыл… — Не забыл, — сжал губы его кузен. — Он хорошо усвоил нравы закатников, вел себя вежливо и предупредительно… — Ну так в чем тогда была причина? — В том, что наш посол привез с собой любовника-мирийца. Повторяю — любовника, а не любовницу. А в Закатных Королевствах таких людей не очень любят и называют «глотателями клинков» или как-то так… Но если раньше они еще как-то мирились с их существованием, то сейчас местное жречество вдруг ополчилось на все, что они именуют «богопротивными связями». Принц ждал, затаив дыхание, когда его двоюродный брат наконец-то рассмеется и скажет, что неудачно пошутил. Так и не дождался. — И это ты еще не сказал о том, что они видят в нас гнусных торговцев людьми… — Фоско не был слеп к порокам родного города. Но если бы он вдруг начал брать к себе в постель красивых юношей, единственным беспокойством магистров было бы то, чтобы он не растранжирил половину казны на какого-нибудь фаворита. Пентос не был идеален, мягко говоря… Но здесь никому и в голову не приходило превращать любовные утехи в дело государственной важности. — Ладно. Срочно пиши Марино: пусть любой ценой убедит Черную королеву поддержать нас. Пусть обещает ей все — и даже чуть больше. Это в любом случае дешевле всех ценностей в наших закромах и моей головы на стене в каюте какого-нибудь браавосского флотоводца… *** Сир Ричард Лидден, Одиннадцатая луна 139 года от З.Э, Королевская Гавань Все люди — как знать, так и простонародье — соглашались с тем, что Королевская Гавань плохо пахнет. Но Ричард с ними не согласился бы. Слова «плохо пахнет» не передавали и десятой доли того смрада, что он сейчас ощущал. Если бы ему предложили выбор — провести три дня в наглухо запертом подвале, заваленном несвежими трупами, или полдня попатрулировать улицы Королевской Гавани. Он бы и раздумывать не стал. Сам бы прыгнул в подвал и заперся изнутри. Потому что столица бывших Семи Королевств смердела просто немыслимо. Пусть простят Семеро его грешные мысли, но последний из Лидденов думал о том, что даже Семь преисподних, куда обязательно отправится его бывшая жена, когда ей настанет пора покинуть этот мир, не будет таким уж страшным местом по сравнению с этим. Но самую большую тошноту у него вызывал не запах навоза и человеческих нечистот, ютящихся в крохотных лачугах, окружавших его со всех сторон. Это был запах нищеты и отчаяния, источаемый ватагами грязных мальчишек, которые пытались обчищать карманы прохожих, пока уличные торговцы пытались всучить им овощи и фрукты, которые уже дней десять назад даже свиньи не стали бы есть. И если ты думал, что хуже вонять уже не может… Добро пожаловать на Рыбный рынок возле порта! Здесь любой поверит в то, что сам Неведомый явился в мир людей и решил хорошенько тебя помучить. Особенно сегодня, когда ветер дул с юга и ты чувствовал ядовитое дыхание города в полном мере. Сколько бы Ричард ни прожил, сколько кувшинов вина ни опустошил, он понимал, что никогда уже не забудет этого мерзкого запаха. Тухлая рыба, экскременты, грязь, деготь, моча — и Неведомый знает что еще. Воняло так, что даже если бы он влил в каждую ноздрю по флакону лучших духов, это все равно не помогло бы защитить то отверстие, через которые в тело поступал свежий, простите Семеро, воздух. — Нет, с этим точно нужно что-то делать, — пробормотал Ричард в коротко подстриженную бороду. — Я понимаю, что это естественный процесс, от котрого никуда не деться… Но я был в Ланниспорте, был в Хайгардене, был в других больших городах… И ни один из них не смердит так невыносимо! — Я уверен, Его милость и лорд-десница что-нибудь придумают, — успокоил его Григор. — В конце концов, наш король, благослови его Отец Всевышний, еще только начал править… — Я просто… А, ладно, — Ричард махнул рукой. — Мы с тобой все равно ничего здесь не изменим. Все, что у нас есть — это плащ городской стражи и присяга на один год. Наша честь и наш долг — поддерживать порядок на улицах. И с этим они, надо сказать, неплохо справлялись. В основном, конечно, благодаря габаритам и внушительному виду его напарика. При приближении Григора Клигана базарные воришки и прочая преступная мелочь либо испарялась в мгновение ока, либо так же быстро превращалась в робких и сговорчивых овечек. И купцы, которые перед этим находили одно оправдание за другим, игнорируя указы Его милости и мастера над монетой, внезапно становились образцами щедрости и законопослушания и с готовностью выплачивали все налоги и пошлины. — Кстати о плащах, — угрюмо продолжил Лидден, краем уха услышав новомодную бардовскую песенку как раз про них. — Будь моя воля, я бы не стал менять старые желтые плащи вот на это уродство. Я понимаю, конечно, что король хотел стереть из памяти людской Порочного Принца Деймона, но эта дрянь вызывает только смех и похабные песенки… — А какого еще цвета они могли быть? — так же спокойно отозвался напарник. — Красного? Его уже застолбили Ланнистеры и городская стража Ланниспорта носит красные плащи. — Ладно, не красный… Но может, тогда лучше черный? Григор посмотрел на него так, словно Ричард сморозил полнейший бред. Да он и сам уже понимал, что это так и есть. — Нет, зря я это сказал… — он прочистил горло. — Ни в коем случае не черный. Но раз уж они зеленые, может… какого-то более благородного оттенка? Не это болотное убожество, а вот такого темно-зеленого цвета, но не настолько темного, чтобы издали можно спутать его с черным? «Болотное убожество» было, пожалуй, одним из самых мягких сравнений, которые родились в народе — и сыпались на них со всех сторон. Меньше одной луны прошло с тех пор, как стража Королевской Гавани сменила цвет плащей, а число таких вот кличек шло на десятки, если не на сотни. И нет, никто не думал называть их «зелеными плащами», как раньше были «золотые». Ричарда это не слишком волновало бы — если бы он сам не носил этот зеленый плащ. — Так, похоже, впереди что-то назревает… — Что? Опять? Снова драка между брави и пентошийцами? — Да нет… Эти больше похожи на жителей Тироша, а их соперники — точно из Браавоса, — Григор с его исполинским ростом мог видеть намного лучше, чем он, вынужденный лавировать в людском море в этих вонючих переулках. — Да какая разница? Работорговец всегда остается работорговцем… И снова, как всегда, появление Григора само собой моментально навело порядок. И когда Ричард протолкался вперед следом за напарником, несостоявшиеся драчуны вели себя так, словно только что мирно беседовали между собой. И повод для ссоры был вполне прозаичным — Ричард готов был поставить бутылку арборского красного, которой у него не было, что ссора разыгралась вокруг большой рыбы, по которой уже пошли уродливые пятна, источающие еще больше смрада. Ну а поскольку все претензии продавцов и покупателей сами собой исчезли с их появлением, им ничего не осталось, кроме как патрулировать дальше. — Кстати о пентошийцах. Ты давно в последний раз их живьем видел? — Да порядочно уже, — отозвался Григор. — Как их посла со двора выпроводили — сам не знаю, за что — так и остальные за ним потянулись. Многие и раньше жаловались на то, что наш капитан порта в спорах постоянно принимает сторону Браавоса, а когда посланник съехал, это стало последней каплей… — А он правда всегда за браавосийцев? — А ты попробуй разозлить тех, кто платит железом, а не золотом, — понизил голос Григор и слова его прозвучали несколько двусмысленно, хотя в действительности Браавос всего лишь чеканил некоторые свои монеты из железа. — Не нравится мне, как они себя ведут в последнее время… — Ну вообще-то они, в отличие от других Вольных городов, запретили рабство, — в этот раз рыцарь в зеленом плаще нашел, что ответить. — Ну вообще-то у них, в отличие от нас, не государство, а непонятно что. Не разберешь, кто кому служит и кто кому присягает. Раз в несколько лет чернь пишет что-то на листках, складывает их в ящики и называет это «выборами». Ну как можно доверить простонародью самим выбирать себе королей? У нас все просто и ясно. А у них? Ричард задумался — и понял, что Григор, скорее всего, прав. — Так или иначе, это не наша забота. Мы следим за тем, чтобы те, кто причаливает к нашим берегам, не нарушал законов, не возил рабов в трюмах и вел себя настолько честно, насколько это в принципе возможно для чужестранцев. — Тут ты прав, да… — РЫБА! СВЕЖАЯ РЫБА СВЕЖАЯ РЫБА ДЛЯ ГРЯЗНЫХ ПЛАЩЕЙ! «Твоя «свежая» рыба смердит на весь город», — мысленно выругался Ричард, в очередной раз подавляя приступ тошноты от всепоглощающей вони. *** Лорд Эон Графтон, Одиннадцатая луна 139 года от З.Э, Солеварни — Милорд, у нас есть немало серьезных вопросов по поводу замены монет… Скрипеть зубами, стонать или ругаться в такой момент было не очень прилично, поэтому Графтон не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Хотя, по правде говоря, этого очень хотелось. На то, чтобы убедить членов Совета, ему потребовалась уйма времени и еще больше красноречия. Но следом за советниками пошли купцы — и он сразу понял, что его страдания еще только начались. — Аргументируйте, — ответил он настолько вежливо, насколько мог. — По поводу названий новых денег у нас вопросов нет, — начал купец из Сигарда, которому делегаты доверили говорить от их имени. — Но то, как они друг с другом соотносятся… Мы не можем отрицать очевидного: монет много и людям слишком сложно запомнить, сколько из них чего составляют. Лично я, честно скажу, не слишком люблю семерку… И раньше как-то можно было запомнить, что в одном олене семь лун, а на бронзовой звезде выбит семиконечник… — То есть все дело не в самой реформе как таковой, а в… — он попытался вспомнить то новомодное квартийское слово, — …математике, да? — Да, милорд. Именно в ней. — И я полагаю, — злости уже не осталось, ее место заняло осознание, — что многие из ваших товарищей скажут то же самое, если я проедусь по стране и задам им те же вопросы, что и вам? — Да, лорд Графтон. «Н-да. Тяжелый случай». И хорошо, что процесс перечеканки еще толком и не начался. И расходы казны на это действо пока оставались вне зоны внимания королевы, которая обязательно напомнила бы им, что с самого начала была против. — Я понял вас. Итак, ваши сомнения вы высказали, уважаемые торговцы, а теперь я хочу слышать ваше мнение о том, как их следует разрешить. — Главная мысль лежит в том, чтобы крестьянам не нужно было брать с собой весы каждый раз, когда им нужно что-то продать в городе, милорд, — вместо сигардца ответил один из самых богатых купцов Солеварен. — А для этого монеты должны легко пересчитываться на пальцах. Многие наши покупатели не знают счета, поэтому им проще запомнить доли по пять или десять — для всех денег без исключения. Но вы предлагаете делить их на три, на семь, на девять… — Хм… То есть вы предлагаете давать пять бронзовых звезд за серебряную форель и пять форелей за серебряного сокола? Почти все они согласно кивнула, а Эон почувствовал, как у него холодеет внутри. Если бы он сделал так, как они предлагали, за волка должны были давать пять соколов или двадцать пять форелей — каждый из которых, соответственно, был ценнее старых оленей и лун. Конечно, волк стоил дорого — но не настолько же! Или… — И не стоит ли давать за серебряного волка не пять соколов, а десять? В этом случае казна Ее милости сможет брать десять волков за лунного дракона… Они еще долго обсуждали и предлагали будущий курс будущих денег, но когда купец из Сигарда снова заговорил, мастер над монетой почувствовал, как у его теплеет на душе. — Мы согласны с такой сменой долей, — Эон мысленно вздохнул. — …Но мы не можем не настоять на том, что без надлежащей защиты нашей торговле в границах королевства и за его пределами какие-либо реформы бессмысленны. «Да чтоб вас…» — Вы говорите сейчас… о недавних сложностях в отношениях между Вольными городами? — Именно о них. — Уверяю вас, королева делает все, что в ее силах, чтобы разрешить эту ссору и не дать ей дойти до кровопролития. Хотя сам он не имел ни малейшего представления о том, как королева может это сделать. Пентошийцы тоже хотели это узнать и готовы были пойти ради этого на все… Жаль только, что это «все» было настолько ограниченным. У Пентоса не было ни большой армии, ни сильного флота — в защите своего города они полагались на крепостные стены и наемников, которые с большей охотой шли в Спорные земли на службу Трех Сестер, которые воевали чаще и платили больше. — Очень рады это слышать, милорд, — так тяжело было слышать подобный сарказм из уст уроженца Чаячьего города. — Мы знаем, как много дел требуют внимания королевы… Но нам было бы куда спокойнее, если бы наши корабли получили защиту Королевского флота. Отчего-то мастер над монетой вспомнил того чудака в мейстерской рясе, который некоторое время назад находился при дворе… Как же его звали-то? Кайль? Да, как-то так. Вот этот самый Кайль однажды написал трактат, в котором указывал на необходимость построить некий аналог Браавосского Арсенала. И даже умудрился всучить свой труд самой королеве. По правде говоря, этот тип, при всей невыносимости его характера, время от времени высказывал очень здравые вещи. А еще, по слухам, именно он в свое время спас королевство от Железной лихорадки… Вот только большинство его предложений требовали сил и средств, которое королевство Севера, Речных земель и Долины никак не могло себе позволить. Начиная от людей. Нужных мастеров в их королевстве не просто не хватало — их не было вообще. Поэтому их нужно было нанимать где-то за морем. А для этого потратить горы золота и серебра. В королевской казне не нашлось бы и половины нужной суммы. И это дело не было бы завершено за год-другой. На создание судостроительной мощи, сравнимой с той, которой обладал Браавос, нужно было вкладывать столько сил не один раз, а постоянно, год за годом, луну за луной. И Эон прекрасно понимал, что половина их знаменосцев поднимет мятеж из-за налогового бремени еще в первый год. — Посодействую всеми возможными способами, — уклончиво обещал Графтон. И надо же было такому случиться, что именно в тот момент, когда на пороге была полномасштабная война на море, Алин Веларион увел солидную часть их флота непонятно куда! Воистину, боги любят смеяться над людской слепотой… *** Хранитель ключа Бенвенуто Рейан, Одиннадцатая луна 139 года от З.Э, Дворец Истины, Браавос Бенвенуто было страшно. Но не настолько, чтобы старый Хранитель ключа стыдился собственного страха. За двадцать восемь дней, прошедших после убийства его старого друга меньше чем в одной морской миле от Дворца Истины, где они сейчас собрались для оглашения итогов выборов, Бенвенуто сделал… Да ничего он не сделал. Вообще. Когда все началось, он заперся в своей резиденции и сидел тише мыши, пока убийцы, прикидывавшиеся водными плясунами, бегали вокруг стен, кричали, размахивали оружием, называли его «жирным карпом» и еще более оскорбительными прозвищами. Но Бенвенуто не вышел к ним. Потому что он был трусом. Всегда был — даже в молодости. Всю свою жизнь он старался не переходить дорогу другим влиятельным торговым домам. Просто лавировал рыбкой между ними — и не видел в этом ничего предосудительного. Или… какая-то его часть подталкивала совершить Поступок с большой буквы впервые в жизни. Какой-то тихий, но очень решительный внутренний голос призывал встать с мечом в руке и попытаться пробиться вперед, надеясь успеть достать того, кто… Но другой голос, олицетворявший собой привычную трусость, легко заглушал эти позывы. И он старался не смотреть туда, где должны были сидеть убитые Хранители ключей, места которых теперь занимали «Орки», молодые и уже вкусившие крови. Стоит ему вытащить рапиру или кинжал в Зале Истины — и они разорвут его на куски. А потом выбросят эти куски на корм рыбам в ближайший канал. Они уже многих так побросали в последнюю луну. Да, Бенвенуто был трусом. Собственно, поэтому он и остался в числе тех немногих, кто дожил до сегодняшнего дня. И увидел, как преобразилась Республика, сплотившаяся вокруг победителя. Он не знал, сколько из них действительно сменили убеждения, следуя хладнокровному политическому расчету, а сколько просто боялись отправиться следом за Людовико и остальными. Отчего-то Рейан вспомнил старинную восточную игру, которую любили в Лэнге и И-Ти. Там для победы нужно было занять одинаковыми фигурками своего цвета большую часть игрового поля. И если тебе удавалось окружить чужую фигуру со всех сторон, она перекрашивалась в свою. Он видел, что «Орки» смогли окружить всю их страну. И она перекрасилась. И он тоже. Он сам не заметил, в какой момент слово «рабисты», которое всего луну назад использовали исключительно «Орки», стало настолько общеупотребительным. Он понимал, что они только что продали свои души тому, кто предложил баснословную цену — и что она обречена была померкнуть на фоне той, что им придется заплатить позже. Все это будет позже. А сейчас была ликовавшая снаружи толпа. Крик был подобен раскату грома, издаваемому десятками тысяч глоток. Это были уже не люди, а дикие звери. Вернее, один огромный Зверь с множеством голов, которого лишь ожидание легкой победы над Пентосом удерживало от того, чтобы начать крушить все вокруг. Но надолго ли хватит этой цепи, чтобы удержать Зверя? Даже если предположить, что они победят (хотя Бенвенуто признавал, что соотношение сил с южным соседом далеко не равное), Рейан понимал, что когда «Орки» изопьют сладкую победу, они уже не смогут от нее отказаться. Конечно, лет на пять их жажда будет утолена. Но потом они начнут искать новую жертву. А остальные Вольные города все эти пять лет будут вооружаться, копить силы и кооперироваться между собой — если у них будет хоть капля ума. — Хранители ключей и граждане Браавоса! Капитаны и матросы! Ремесленники и уважемые выборщики! С превеликой радостью и гордостью я представляю вам нового Морского владыку Браавоса САЛЬВАТОРЕ ЗАЛИНА! И дворец накрыло волной оваций. Все кричали и хлопали в ладоши. И он тоже кричал и хлопал. Потому что у него не было выбора. «Сопроводившие» его сюда сегодня водные плясуны очень внимательно смотрели на собравшихся. И если кто-то проявлял недостаточно энтузиазма… последствия могли быть плачевными. Он хлопал и смотрел на нового Морского владыку, который вписал свое имя в избирательный бюллетень красной человеческой кровью, залившей улицы и каналы. А вот и он, Сальваторе. Этот человек был моложе многих Хранителей, в прошлом году ему исполнилось сорок. Чтобы еще сильнее выделиться на общем фоне, он наотрез отказывался отращивать бороду и вместо этого предпочитал ходить гладко выбритым, старательно удаляя каждый волосок и выставляя напоказ тяжелый и гордо выпяченный вперед подбородок. Выглядел он, чего греха таить, весьма внушительно. Даже самый рослый его телохранитель был почти на полголовы ниже него. И это если он не носил шляпу Морского владыки. И сегодня Сальваторе Залин не стал ее надевать. Она была ему не нужна — все и так все прекрасно понимали. Он пришел во Дворец Истины в традиционном темно-пурпурном плаще, но вся остальная его одежда была цвета золота. Если он думал, что так он станет выглядеть еще внушительнее… Что ж, он был прав. А еще больше убедительности придавали ему двое сопровождавших его братьев и солидный отряд охраны, состоящей из лучших головорезов Города. Даже раньше Энрико и Наполеоне Залины сами по себе были людьми, которым не стоило переходить дорогу, если жизнь дорога. Но то, с какой наглостью они следовали за братом… Это была откровенная насмешка над фундаментальнейшими принципами, на которых веками стояла Республика и которые свято соблюдала. Законы и традиции запрещали Морским владыкам ставить своих ближайших родственников в ряды Мечей, членов Магистрата или полномочных послов. Но раз уж эта кровавая пародия на выборы уже растоптала половину действующих законов, Бенвенуто не слишком надеялся на то, что вторая половина останется целой до конца дня. Кроме, возможно, Первого Закона. — Сограждане. Хранители ключей. Мореходы. Ремесленники. Торговцы. Уважаемые выборщики. Я сегодня впервые приветствую вас всех как новый Морской владыка Браавоса — и спешу сообщить вам радостную весть. Скоро, очень скоро власть Закона распространится сначала на весь Эссос, а потом и на весь мир! Толпа ревела все громче. А Бенвенуто вскоре понял, что его всего трясет — просто трясет с головы до ног. От отчаяния, бессилия и стыда. — Прости меня, старый друг… — еле слышно прошептал он, обращаясь к покойному Людовико. — Мы все потеряли… Мы отдали Республику во власть мафии…