Treffen in Berlin, 1944.

Рано утром еле как проснувшись молодой штурмбаннфюрер вместе с высоким белокурым парнем под большим вниманием прохожих стояли на станции и ждали свой поезд. От Берлина до Мюнхена по железной дороге менее четырех часов езды — куда быстрее чем на машине, на котором дорога занимает больше пяти часов. В это время Альбрехт только вошел в двухместное купе и выкладывал все свои четыре чемодана. Фридрих не то дремал, не то покачивался, держа свой билет в руках, и ничего не говорил; едва выглядывал в окошко и наблюдал за спешащими жителями родного Берлина. Альбрехт, закончив с чемоданами, уселся напротив него и тоже молчал. Он весь отдался размышлениям о предстоящих днях в Мюнхене и над тем, как он будет представлять Фридриха гестаповцам. Он отряхнулся, словно от собственных мыслей, чем привлек внимание парня, который оторвал взгляд от, уходящего из виду, берлинского пейзажа. Протянув руку, он снял с Альбрехта фуражку и надел на себя.       — Мне идёт?       — Очень. — Альбрехт мягким взглядом рассмотрел фуражку на светлой голове Фридриха, которая и вправду очень подходила к его излишне немецкому лицу, и наклонился глядя на его улыбку, — Волнуешься?       — Нисколько. Только за тебя переживаю.       — Ох, за меня-то переживать не стоит. — смеясь возмутился Альбрехт, затем серьезным голосом продолжил, — К одиннадцати часам мы приедем в Мюнхен, тебе придется остановиться в гостинице на улице Бриеннер Штрассе, в нескольких метрах от штаба Гестапо, а я же поеду к себе. — Фридрих понимающе кивнул, — А после полудня, к двум часам ты должен подойти в Коричневый дом. Я должен договориться со Штабсфюрером, чтобы тебя рассмотрели к Гитлерюгендам.       — Но мне 20. — удивленно уточнил Фридрих, на что тот лишь кивнул и улыбнулся. — Увидишь какую должность я тебе хочу назначить. Фридрих закатил глаза, представляя какую-нибудь «детскую» работу, которую с большей вероятностью Альбрехт подготовил для него. Он пересел к нему и с хитрым выражением лица приблизился. Альбрехт потянулся к двери купе и закрыл замок, обратно поворачиваясь к Фридриху, готовый вот-вот поцеловать его.       — У нас есть целых четыре часа… — томно вздыхая, говорил Фридрих, — Что собираешься делать?       — Уж точно не развлекаться. От того, что здесь штурмбаннфюрер с каким-то «высоким арийцем» весь вагон будет проходить мимо двухместных купе. Я не… Недовольно говорил Альбрехт, которого Фридрих тут же заткнул резвым поцелуем. От довольно резких движений фуражка с Фридриха слетела куда-то вниз к ногам Альбрехта, а тот лишь уперся спиной к стене, куда его толкал этот «высокий ариец». Шумно набирая воздух каждый раз, когда ему давалась возможность, Альбрехт плотнее прижимал к себе Фридриха, который уже полностью взобрался на кровать и прижимал его все плотнее к стене. Когда блуждающая рука Фридриха потянулась вниз и через довольно толстую ткань формы надавила на пах, Альбрехт засуетился и с громким чмоком отпрянул от парня.       — Всё-всё, перестань.       — Ну давай хоть я на коленях сделаю.       — Озабоченный… — делая вид сдающегося человека, Альбрехт довольно улыбнулся когда Фридрих опустился на пол и потянул его к краю кровати.       — Ты сам-то не шуми. Глядя на Альбрехта прищуренными глазами, Фридрих медленно раздвинул ноги и не отводил взгляд от излишне вульгарного выражения лица Альбрехта. Он расстегнул пуговицы на галифе формы штурмбаннфюрера и тяжело задышал, любуясь на слишком изящных для него вид: орган любимого гестаповца слегка вздрагивал то ли от возбуждения, то ли от тяжелого дыхания Фридриха. Он слегка приблизился, отчего его губы оказались совсем близко, в паре сантиметров от головки, но Фридрих все не заканчивал любоваться.       — Хватит разглядывать, это очень странно. — заговорил Альбрехт, слегка смущаясь. Фридрих слегка посмеялся и, подув холодным воздухом на головку, отчего она снова вздрогнула; опустился вниз, начиная проходить мокрыми губами между ног. Его руки ласкали внутреннюю сторону бедер, плавно поднимаясь к верху, чем вызывали мурашки у Альбрехта. Холодные пальцы скользнули вниз, касаясь яичек, и через время еще ниже, проглаживая там, где от этих прикосновений Альбрехт сильнее обычного вздрогнул и с его губ срывается громкий стон. Он тут же закрывает рот рукой и пересекается взглядом с Фридрихом, чьи руки которого уже проходились по стволу до самой головки — и обратно вниз. Несколько раз повторяя движения, Фридрих следил как Альбрехт закидывает голову назад в удовольствии и неосознанно сжимает ткань простыни. Через некоторое время Фридрих облизнул губы и, чуть обнажая головку, нежно обвел кончиком языка по головке, медленно погружая в рот. Но он остановился на середине, после чего тут же убрал и дразня снова прошелся по головке, пока неожиданно для Альбрехта не сомкнул губы, уже начиная вбирать глубоко с посасыванием. Обволакивая губами головку, он легонько водит головой из стороны в сторону. Все медленнее и медленнее водя головой и слыша несдержанные стоны Альбрехта, он медленно опустился, забирая его почти весь в себя внутрь и чувствуя, как орган скользит между нёбом и языком, все глубже и дальше.       — Фридрих… Фридрих, остановись… Не сдерживая громкость собственного голоса, умолял Альбрехт, потянувшись к крепким плечам. На что Фридрих стал наращивать темп, его руки скользнули по яичкам и основанию, на что Альбрехт подался ему навстречу, чувствуя как нежные губы и горячий язык скользят по всему стволу. Он в попытках отпереть парня впивается пальцами в его плечи и сильно выгибается, запрокидывая голову назад и громко простонав. Фридрих ощущает конец своей «работы» внутри рта горячим семенем, выплеснувшим сразу после протяжного стона. Явно довольный собой он встает и тянется к Альбрехту, вновь начиная целовать давно излюбленные губы.

***

Когда до остановки на станции Мюнхена оставалось несколько миль Альбрехт читал какие-то брошюры, смотрел на наручные часы и время от времени поглядывал на давно уже сопящего Фридриха. Когда уже послышались два гудка, объявившие о прибытии в город, Альбрехт спешно разбудил парня и, взяв его под руки, вывел из купе. Направляясь к, видимо, давно их ожидающей черной машине, Альбрехт серьезным тоном что-то рассказывал, от чего Фридрих в сонном состоянии ничего не запомнил и лишь изредка поспевал кивать. Когда же он полностью взбодрился и «пришел» в себя, то сидел уже один в машине и его везли по неизвестным улицам Мюнхена. Фридрих, подхватив свой лежащий у ног чемодан, привстал с сиденья и хриплым спросонья голосом спросил:       — Извините, куда мы направляемся?       — Герр Штурмбаннфюрер велел высадить Вас в гостинице у Бриеннер Штрассе. Вы желаете остановиться где-нибудь в другом месте?       — Нет, нет. Гостиница в Мюнхене, перед которой остановилась машина, уже прямо смахивала на дворец. Колокольчики немедленно зазвонили в ее дверях, поднялась суетня и беготня, а благообразные люди в черных фраках запрыгали у главного входа, ожидая нового гостя. Сильно удивленный Фридрих, как некое выше стоящее лицо с одним чемоданом в руках вышел из машины и начал подниматься по устланной коврами лестнице. Прошел вперед стоящих у порога красивых мужчин и обворожительно оглядел красивую обстановку вестибюля, совсем не похожий на их берлинский.       — Добрый день, здесь, должно быть, заказан номер на одного человека.       — Добро пожаловать, Герр. На имя «Фридриха Ваймера»? — улыбчиво спросила девушка у стола и шустро пролистала журнал.       — Да.       — Вот, прошу. Наш консьерж позаботится о Вашем благополучие. Если будут какие-либо вопросы обращайтесь к дежурному по этажу, горничные всегда в Вашем распоряжении, — пока портье говорила, из рук Фридриха внезапно явивший консьерж аккуратно выхватил чемодан, — А наш ресторан работает до семи вечера, поэтому, прошу, не забывайте смотреть на время.       — А к оплате сколько? — робко спросил Фридрих, на что портье миловидно улыбнулась и протянула чек.       — Сумма Вашего пребывания был выписан на имя Альбрехта Штайна. Не волнуйтесь, в случае каких-либо изменений мы тут же Вам сообщим. Уже к часу дня Фридрих только обустроившись прилег на кровать с облегчением. Хоть и гостиница Мюнхена была потрясающей, но обслуживающий персонал слегка утомили его своей вечной вежливостью, что для Фридриха было излишним. Пока он лежал и обдумывал над тем, как пройдет встреча в Коричневом доме и немного переживал за это. По правде говоря, ему было бы легче устроиться работать кем-нибудь на фабрике или в стоящий далеко от центра магазин. Хоть он и столичный, но рос в обычной семье и в окружении «приземленных» людей, потому его слегка угнетало подобное отношение светского общества. Вот уже минуло пол второго и Фридрих, с каждым шагом приближаясь к Коричневому дому, начинал всё чаще поправлять свою, как ему казалось, ужасно смятую одежду. Альбрехт должен был незаметно встретить его у входа, но пока Фридрих видел лишь незнакомые лица, стоящие с слишком деловым видом. Проходя мимо них, он чувствовал пристальный взгляд и заметно высокомерное отношение к себе. Ощущая от этого и некую неуверенность, он зашел внутрь, где его остановили на проверку. Один из офицеров взял в руки протянутые документы Фридриха и, кивнув другому, пропустил его вперед. Уже проходя около колонн и высоких дверей, видимо, в зал собеседования, он уронил свое удостоверение и наклонился, чтобы поднять, но ни тут то было. Когда он протянул руку, на бумажку наступили носком черного хромового сапога, и Фридрих в непонимании поднял голову.       — Куда это мы? — на него сверху глядел опрятный офицер, довольно молодой, на лице которого была лукавая улыбка, а сзади стояли еще несколько парней с такой же формой.       — Добрый день, Герр! У меня назначена встреча со Штабсфюрером. Фридрих Ваймер.       — Со штабсфюрером? Да не смеши меня. — удивленно воскликнул он и, схватив за Фридриха шиворот, потянул на себя, — Тобой случаем не правят какие-то мысли? Может, ты секретный агент или, может, шпион?       — Нет, Герр. К двум у меня и правда встреча со Штабсфюрером.       — Хватит с него лжи, да, парни? Может поучим его манерам, каким следуют будущие фюреры? Когда тот уже грубо взял недовольного и готового вот-вот ответить Фридриха за лицо и, не отпуская за шиворот, начал трясти из стороны в сторону, внезапно появился Альбрехт, ранее из стороны наблюдавший за Фридрихом, оттянул офицера.       — Что ты себе позволяешь, Эрнст?       — Ох, это же Штурмбаннфюрер Штайн! — он вдруг переменился в лице и приобнял Альбрехта за плечо, — Как дела? Слышал, Вы работали на пограничной заставе, и как все прошло? Никто Вас не обижал?       — А ты переживал за меня? — резко отбросив чужую довольно тяжелую руку, спросил он и улыбнулся, — Прошу отпустить этого парня.       — Это с чего бы? Мы тут проверяем его — вдруг он какой-то шпион, уж больно подозрительно выглядит.       — Он со мной.       — С тобой? — сильно удивленный услышанным Эрнст огляделся на Альбрехта и ухмыльнулся, — Да ладно! Из глуши привел с собой паренька и теперь хочешь всунуть его в Гестапо?       — Это тебя никоим образом не касается. — Альбрехт, бережно схватив за край рукава костюма, притянул Фридриха к себе ближе и строгим взглядом оглядел на офицера, у которого лицо уже сменилось на недовольное. — А теперь, если позволите, мы пойдем. Отходя уже на довольно большую дистанцию, Альбрехт заговорил:       — Ты чего в неприятности попадаешь? Твоя задача была легка, как… даже не знаю что.       — Да ладно, Альбрехт, откуда мне было знать, что им не понравится то… — не дав докончить Фридриху, он резко подхватил его под руку и приблизившись сомкнул оставшееся расстояние плечом.       — Для тебя я здесь «Герр Штурмбаннфюрер Штайн». Не забывай, пожалуйста. — тихо произнес Альбрехт и также резко отодвинулся, начиная поправлять форму, — Сейчас я войду к Штабсфюреру, а ты подожди здесь, присядь на кресло, подготовься. — говорил Альбрехт, пропуская Фридриха в большое белое помещение, украшенное в стиле барокко, отчего все вокруг было настолько динамичным и богатым: стены, колонны, окна, двери и мебель, вплоть до обычного подсвечника не имели ни одной спокойной плоскости; стены были покрыты обоями с тематическими узорами, которые мог бы понять лишь ценитель искусства, а изогнутые ниши скульптурных или барельефных украшений так кричали о дорогой архитектуре. — Выпрями спину, сделай строгое, но не высокомерное лицо и говори четко, только по делу. Усадив его на мягкое кресло цвета в слоновую кость, украшенную в те же узоры, что и на стенах, с ножками из отполированной карельской березы, Альбрехт снова начал поправлять форму, кашлянув постучал и вошел внутрь большой двери, ведущую в кабинет Штабсфюрера. Войдя внутрь, Альбрехт застал Штабсфюрера с трубкой в руках, полно восседающего на роскошнейшем бархатном кресле посреди великолепнейшего кабинета. Готовясь поздороваться, он поднял руку, как увидел второго мужчину, сидящего со стопкой документов около двери, на таком же бархатном, но менее роскошном кресле, в котором узнал своего отца. Генрих Штайн приблизился к неожидавшему встрече сыну и некоторое время рассматривал его. Штабсфюрер сидел неподвижно, лишь наблюдая и в любопытстве ожидая последующих действий.       — Альбрехт, мальчик мой, полагаю, ты здесь по какому-то важному делу? — наконец заговорил Генрих, хитро прищурив глаза.       — Да, отец! Хайль Гитлер, Герр Штабсфюрер! — громко поздоровавшись, он повернулся к сидящему мужчине, — Герр, я здесь по поводу Фридриха Ваймера из Берлина, вчера я, Штурмбаннфюрер Штайн, с Вами общался по телефону.       — Да-да, Альбрехт, присядь. — наконец шевельнувшись, штабсфюрер отложил трубку в сторону и указал на кресло, стоящее напротив его стола.       — Ну, в таком случае, я оставлю вас. — словно расстроенным голосом заговорил Генрих и положил часть документов на близстоящий стол и свернул оставшиеся в трубочку. Альбрехт кивнул уходящему отцу, после чего покорно сел на кресло.       — Ну, и с каким предложением ты пришел ко мне, Альбрехт?       — Как я и говорил ранее, хочу представить Вам Фридриха Ваймера, очень способного парня. У него внешность чистого арийца, да и его физическая подготовка не отстает — занимался боксом в национал-политической академии Алленштайна.       — Твой бывший одноклассник? — удивленно вскинул бровь мужчина, пытаясь понять мотив Альбрехта.       — Нет, Герр, не одноклассник. Мы встретились перед моей службой на Бранденбургской заставе. Он работал на двух работах — очень ответственный и трудолюбивый человек. Альбрехт поймал на себе задумчивый взгляд, после которого последовало долгое молчание. Через несколько мгновений Штабсфюрер еще раз окинул взором молодого штурмбаннфюрера и тяжело, как-бы не желая отвечать, вздохнул.       — Альбрехт, послушай, ты хороший парниша — отцу не перечишь, славно работаешь. — он потянулся к еще не потухшей трубке, — И прекрасно справляешься со своими обязанностями. Но я совсем не пойму вот что, — он закурил и, медленно выпуская дым, продолжил, — С какого перепугу тебя начали волновать потерянные из виду чистые арийцы, такие как Фридрих Ваймер?       — Герр, ради нашего Тысячелетнего Рейха и ради благополучия Великой Германии я не могу допустить того, чтобы чистота арийской крови пропадала зря на работе обычного bauer.       — Понимаю, я полностью поддерживаю твое мнение. — довольный ответом произнес штабсфюрер, — Поэтому, уже вчера, после твоего звонка, попросил только прибывших из НПЕА Берлина обер-фенрихов отыскать информацию о твоем «чистом арийце». — Альбрехт немного напрягся, боясь какой-либо отрицательной информации. — К моему удивлению, он и вправду чистый ариец — его отец родом из Штутгарта, столицы земли Баден-Вюртемберга, а мать из Зальцбурга, западной Австрии; обе столицы являются одними из главных городов, откуда происходит начало всего родословия современных арийцев. Во время вступления в академию Алленштайна он проходил тест и его результаты были самыми высшими за последние пять лет. — штабсфюрер рассказывал это с неким восхищением, отчего казалось, что он не собирается заканчивать. — Но не смотря на всё это, Фридрих Ваймер нигде не служил, у него нет никакой военной подготовки. И ты просишь меня принять его в Гестапо только по чистоте крови?       — Нет же, я прошу Вас, Герр, о том, чтобы направить Фридриха в роттенфюреры.Там он уж и сам научится службе, и для других будет примером.       — Роттенфюрер… — мужчина резко замолчал и, видно, глубоко задумался. — Так, так, роттенфюрер… Сколько ему?       — Двадцать лет. — снова обдумав некоторое время, штабсфюрер встал с кресла и засуетился, поправляя воротник рубашки, который сильно впивался к давно обмякшей от роскошной жизни шее.       — Впусти его, пока я не начал сомневаться в собственном решении.       — Благодарю Вас, Герр. Альбрехт встал и с довольной улыбкой отворил массивную дверь, выходя к Фридриху и созывая его рукой.