Мыслить как Стайлз Стилински

5.2.1. Убийца на расстоянии

Ноябрь, 2019 год. «Дом», Куантико, Вирджиния.

      – Я бы никогда не подумала, что ты встаешь в такую рань.       Стайлз не останавливается, чтобы ответить, продолжая впопыхах смешивать сразу несколько сортов чая. Он автоматически достает два термоса, хотя что-то внутри него говорит, что заполнить необходимо только один.       – Ты производишь впечатление глубоко «сложного» человека, если, конечно, можно так выразиться, – продолжает Лидия, не запнувшись об его молчание. Стайлз видит дальше, понимая, что девушка просто не готова остаться на целый день одна в таком состоянии, поэтому и пытается завести с ним незатейливую беседу. Впервые за их знакомство.       – Правда, ты обычно какой-то… как небольшой ключ, вечно фонтанирующий молодостью и энергией. И я бы даже сказала, что тебе, наверное, ставили в детстве гиперактивность... мм-м СДВГ? Если ты, конечно, проходил медосмотр. Ты в порядке? Просто-       – Я в порядке, – незамедлительно отвечает он, боясь, что девушка впадет в ненужный сейчас катарсис или погрязнет в собственной вине. Лидия только снаружи кажется холодным и нечувствительным человеком. Он не думает, что что-то изменилось после запуска долгожданного процесса обращения ее человеческого тела в свою исходную форму. Она слишком совестлива, пускай и не кажется таковой даже с двухтысячного взгляда. – Меня вчера отравили.       Стайлз, разумеется, намеревался сказать не это. Он вообще-то не собирался загружать девушку большим грузом, чем она уже несет на хрупких плечах сейчас. Однако намерения в принципе на так часто совпадают с реальными действиями. А хотелось бы.       Гениально.       – О, – судя по голосу Лидия даже не удивлена. Или очень хорошо это скрывает. – Следовало ожидать. Хотя, наверное, стоит уточнить – эта охота только на тебя или на весь отдел в целом? Вчерашнее нападение не было кражей или же изн-       – Всё будет в порядке, Лидс, – мягко перебивает он показательно равнодушную девушку. Его руки немного дрожат, когда он закрывает уже полный термос. Судорожный вздох.       Оборачиваясь, парень замечает, что доктор сейчас сидит, свернувшись в неудобный комок, и теребит пальцами самый теплый и пушистый плед, который он только смог найти для своей подруги. И обычно столь строгий профессор на работе выглядит сейчас до ужаса потерянной в его одолженной потрепанной домашней одежде в его же столь потрепанной гостиной на его старом, будто даже ветхом, диване.       – Не надо, Лидс. Они не будут этого делать. Они твоя семья и-       – Теперь кажется таким логичным, что я всегда боялась зеркал, – перебивает его девушка, – и очень настороженно отношусь к технологиям. Я настолько не люблю все эти экраны, что свои научные работы печатала на машинке. Это так глупо…       – Хэй-хэй-хэй! – он оставляет все вещи на кухне, бросаясь к подруге. Ее руки – ледяные белые веточки, тонкие и трясущиеся, а глаза спрятаны за глухой стеной из соленной влаги. В этот момент парень догадывается, что не стоит касаться ее, если он не хочет пропасть в чужой памяти вместе с ее хозяйкой.       – Я всегда пугалась сильных шумов и-       – Лидс.       – И были вещи, которые я не должна была видеть, но видела. И все они были связаны со смертью. Или с-       – Ты останешься здесь, у меня в квартире, – строго говорит он, пытаясь вернуть контроль над ситуацией обратно. – За тобой будут приглядывать, но тебе лучше не выходить на улицу и не подходить близко к окнам. Хорошо?       Стайлз почти ожидает яростного закатывания глаз или знакомого язвительного комментария, но девушка лишь слабо кивает и сворачивается в еще меньший клубок.       «Черт», – думает парень, – «дело плохо». Он в основном бессилен в своих сырых попытках хоть как-то помочь, но:       – В холодильнике есть еда. Сегодня я не буду ничего заказывать, поэтому, пожалуйста, не открывай никому дверь, хорошо? Что бы кто ни говорил. Только мне.       Лидия отводит взгляд, правда всё равно повторно кивает, и Стайлз наклоняется к ней, чтобы обнять поверх пледа. Это не такие сильные объятия, лишь немного утешения и проявление такой необходимой сейчас заботы, однако, девушка расслабляется, поэтому он тоже может выдохнуть в облегчении.       – На самом деле, несмотря на все мои заверения, сейчас эта квартира – самое безопасное место в городе. Ты правильно сделала, что позвонила мне.       – Не слишком радуйся. Просто у тебя есть книга, которая мне понравилась, и я пытаюсь втереться тебе в доверие, – фыркает профессор с размытой ухмылкой. Ее лицо всё еще бледное, а губы немного трясутся, но Стайлз точно уверен, что девушке нужно немного времени наедине, чтобы свыкнуться с мыслью о себе, как о нечеловеке. Поэтому он отступает. Это не его битва.       – Я бы и так тебе дал посмотреть на нее, – и хотя он так говорит, рюкзак с книгами уже висит на его плечах, готовый уйти с ним на работу.       – Ты всё еще меня раздражаешь.       – Надеюсь на это, – он в последний раз мягко улыбается, перед тем как вернуться на кухню за термосами и наконец направиться на работу. – Я закрою тебя на замок, но запасной ключ лежит в прихожей.       Он поправляет задравшийся ярко-розовый жилет с мелкими зелеными и голубыми глазами спереди и огромным всевидящим оком сзади. Не самый лучший выбор, но если не сегодня, то неизвестно, когда еще может пригодиться столь нелепый элемент его гардероба.       (Стайлз старательно отдвигает мысль, что такого жилета не было бы в его шкафу, если бы он не собирался хоть раз его надеть).       Когда он выходит за дверь, парень дважды проверяет все замки, и только потом спускается вниз, чтобы тут же в изумлении застыть на крыльце, глядя на знакомую блестящую машину и дикие ухмылки коллег.       – Что?       Его голос еще никогда не звучал так высоко.       – Давай быстрее, малыш, – кричит Эрика, тут же нажав на гудок, как он понимает, только для того, чтобы наделать больше шума. Айзек, расположившийся рядом с ней на пассажирском сидении, неуверенно улыбается, хмурясь от громких звуков.       – Ну же, Сти, – подзывает Пенелопа из открытой задней двери. Девушка не выглядит обиженной или злой, наоборот, она будто тоже светится огоньками озорства. – Крутая жилетка.       – Ага.       Стайлз, всё еще в шоке, качает головой и даже на мгновение зажмуривается, но картинка перед глазами не меняется, только Эрика становится всё веселее, словно собирается сделать что-то незаконное. Последнее и подталкивает его быстрее прийти в себя и без оглядки прыгнуть в машину. Как только дверь захлопывается, блондинка тут же нажимает по газам, будто они скрываются с места преступления, а не едут на работу в офис ФБР.       – Привет, – осторожно начинает Пенелопа, прежде обратив к себе внимание тихим покашливанием. Сейчас (вблизи) Стайлз может заметить темные круги под глазами и чуть красноватые глаза девушки, и он чувствует, что это как-то связано с плохим сном и теми нотами тревожности, на которых закончился их вчерашний разговор. Тем не менее, девушка выглядит скорее решительной, чем расстроенной или уставшей, и это то, что вселяет долю храбрости и в него. – Я подумала, будет правильным, если мы тоже объединимся, не так ли? Группа людей в команде с волками.       В этот момент машина снижает скорость, и Стайлз замечает, что Эрика послушно затихает, в то время как Айзек просто разворачивается к ним, оставляя подальше от себя свой кофе.       – Сейчас сложное время в команде, и стая, как ты говоришь, состоит не только из людей, так что это могут быть и мы, да? Человеческая часть команды и ты, кем бы ты ни был. Было бы хорошо держаться вместе, а не по одному. Да? – Пенелопа слабо улыбается и ломким движением поправляет нелепо аляповатую юбку. – Поэтому мы будем вместе? Я думаю забрать тебя на работу будет хорошим началом. Это не способ следить за тобой, просто... мм-м... мы заботимся?       Девушка нервничает – с ошеломленным вздохом понимает он и незамедлительно трясет головой в согласии. Его горло сжимается так сильно, он боится, что не в силах произнести даже одно слово.       – И когда Лидия вернется, нам надо будет с ней тоже объединиться, – Пенелопа вновь возвращается к неуверенности, но потом вдруг говорит неожиданно непоколебимое:       – Мы поможем ей разобраться, с чем бы она сейчас не сталкивалась, ведь так? Она ведь что-то сверхъестественное. Я не считаю это плохим, если она сама не знала и сомневалась.       – Пенелопа рассказала нам о вчерашнем звонке, – не выдержав врывается в разговор Эрика, а потом весело фыркает:       – Теперь ее поведение не кажется таким уж надменным.       – Эрика, – стонет рядом молчавший до этого Айзек, но не удостаивает коллегу взглядом, продолжая следить за ним с Пенелопой. – Извини, но мы допросили Пенелопу, когда она подошла к нам вчера. Я думаю, наш гениальный хакер подал нам великолепную идею.       Пенелопа рядом с ним немного краснеет.       Атмосфера в машине намного отличается от ауры команды в офисе. Единством и мягким светом доверия. В отдельных ли членах стаи проблема, или в том, что она просто не работает, когда они собираются все вместе, – в этот момент словно ничего из этого не имеет значение. Здесь и сейчас тут по-настоящему тепло и уютно, и кажется она, их разношерстная стая, всё-таки находит свой путь к исцелению. Пускай и начинает с того, что человеческая часть команды первая стремится к стайному единству.       – Да, – хрипит он. – Да. Это великолепная идея.       – Спасибо, – Пенелопа останавливается, чтобы задуматься, хотя Стайлзу чудится, что девушка просто пытается справиться с небольшой каплей волнения и огромной долей смущения, – тогда нужно ли нам начать с Лидии? Она в порядке? Потому что вчера она была ранена? Но вроде всё хорошо.       – Она в порядке, – быстро соглашается. – Вчера на нее напали с ножом, – на этом моменте вздрагивают все, и Эрика крепче сжимает руль. – Это была колотая рана, которая привела к запуску ее перерождения как хм-м сверхъестественного существа, – он не уточняет, что тем запуском вообще-то была ее смерть. – Ей нужно некоторое время свыкнуться со всем, но всё будет хорошо. У нее отличная регенерация, получше, чем у волков. И… я не могу сказать ничего больше.       Эрика не выглядит довольной последним предложением, но Айзек с Пенелопой понимающе кивают головой.       – Да, хорошо. Это не твой секрет, я помню.       – Это было нападение для ограбления или попытка убийства члена команды?       Стайлз вздрагивает от постановки вопроса, но как только собирается начать отвечать, замечает, что Кудряшка отвлекается, тянет ко рту стандартный стаканчик с кофе, и ему срочно нужно не дать этому произойти.       – Подожди! Стой!       Очень приятно, что одновременно происходит три вещи: Эрика жмет на тормоз, Айзек замирает с поднятым стаканчиком, а Пенелопа перестает возиться с ноутбуком. Очень неожиданно, как все они сразу реагируют на его слова, и также по-своему приятно. Хотя Стайлз пока и не уверен, что из его собственных вспененных чувств – удивление, веселье, удовольствие – наиболее шумное.       – Я- хм-м...       Оцепенение.       – Что? – практически в один голос. Почему они?..       Что?       – Нет, нет, Эрика, извини. Можешь вести машину, всё в порядке, – сосредоточиться! – Как и ты, Пез.       Стайлз так и не видит их реакцию на его слова, слишком занятый стаканчиком с кофе, но кожей ощущает, как хотя бы двое из них всё еще продолжают следить за ним.       Странный-странный кофе. Опасный.       – Я думаю, что тебе не стоит пить кофе, – завороженно произносит он, вдруг ощущая свое тело немного по-другому. Словно под гипнозом. – У меня есть кое-что для тебя.       Есть? Кое-что?       Не кофе. Кофе – очень плохо. Опасно. Странно.       Кофе с ядом плохо переваривается. С ядом...       – Сти? Что происходит?       Он вздрагивает, поднимая взгляд на очень хмурое лицо вундеркинда. Светло-зеленые глаза Кудряшки темнеют, а потом резко загораются в понимании, что только еще больше сжимает светлое личико во что-то очень сердитое и испуганное одновременно.       – Смотри, – начинает Стайлз, по правде говоря, с абсолютно пустой от мыслей головой. – Я думаю... мм-м... – чай! – У меня есть чай? – выходит немного нелепо и скорее вопросом, но парень тут же начинает бормотать, словно обретая уверенность. – Я, кажется, сделал его для тебя. Я обычно не пью его в такой смеси. Это больше похоже на восстанавливающий напиток. После болезни или хандры. И мне больше подходят либо расслабляющие, либо бодрящие. И-...       Он тянется к своему рюкзаку, выуживая сразу два термоса, и протягивает один застывшему Айзеку. Тот очень медленно забирает чай, всё еще ничего не произнося. И Стайлз знает, что он прав, знает, что до этого догадывается и сам Кудряшка, но читать людей в настоящем намного сложнее, чем в прошлом и будущем, и иногда выходит так, что он переступает черту, которую должен проигнорировать умом, но не в силах – сердцем.       Даже спасение жизни не является освобождением от пут совести.       Или является?       – Хорошо. Ладно, – он может им рассказать. Они ведь для этого сюда собрались, правильно? – Ага, пей свой чай. Гляди – мой термос с котятами в разы круче невзрачного бумажного стаканчика из переработанной бумажной бумаги, бережем природу, я знаю, но не забывать же про элементарные основы дизайна? Крупная сеть кофеен, в конце-то концов.       Айзек молча отпивает. Должно быть горячий, но Кудряшка виду не подает.       – Лидия. Ага. Да, – тянуть две мысли сразу сложно, но он пытается. – Нападение не случайно, шли именно за ней. Конечно, мы все здесь понимаем, что слишком много совпадений за такой короткий промежуток времени для того, чтобы не связывать произошедшее с охотой на весь отдел.       Он отвлекается на телефон, и, возможно, любой другой звонок можно было бы пропустить, хотя он никогда так не поступает – хэй, серьезные времена требуют отчаянных мер, – но этот рингтон стоит у единственного человека, которого нельзя оставить без ответа.       Поэтому парень вырывает из рук Айзека стаканчик с кофе, прикрыв ладонь и пальцы длинным рукавом толстовки.       – Да, пап, – отвечает он, ту же зажимая телефон между плечом, чтобы освободить две руки. – Всё хорошо?       – Ты мне скажи, ребенок, – вздыхает отец. – Тебя внезапно забирает машина с агентами внутри, и, как мне передали, ты был очень шокирован, – Стайлз фыркает на этом моменте, поражаясь тем, как оперативно работают его надзиратели. – Но никто не отправился за тобой, так как вчера ты попросил следить за квартирой, и, как сообщается, вернулся домой не один, а с профессором Лидией Мартин, кто также является консультантом ФБР. И я не позвонил тебе сразу только потому, что ждал действительно хорошего объяснения с твоей стороны.       Стайлз осторожно выдыхает – даже обеспокоенный голос его отца в мгновение ока помогает ему успокоиться и сосредоточиться на настоящем.       – Я почти уверен, что за фразой «никто не отправился за тобой» стоит лишь часть правды, – сейчас он говорит намного спокойнее, уже не заботясь о постоянной слежке со стороны спецслужб. Он всё еще прекрасно помнит, кто вытащил его из дома бумажного человека.       – Это не ответ, сынок, – хмыкает мужчина. – Что происходит?       – Ну прямо сейчас я-       Стайлз тут же замолкает, когда замечает, что за это время перелил кофе в пустой термос, а также вытащил новый Zip-Lock пакет и пока не очень удачно пытается запихнуть в него стаканчик.       – Ребенок?       – Я-       К нему на помощь приходят руки Пенелопы, уже спрятанные в одноразовые перчатки, что та обычно часто таскает с собой для чистки ноутбука. У девушки всё получается намного быстрее и эффективнее.       – Мечислав.       – Я думаю за нашей командой ведется охота, – на мгновение на той стороне провода воцаряется крайне неприятная, громоздкая тишина.       – Хорошо. Можно поподробнее, сынок, – и то, с какой готовностью и верой в его слова произносит это отец, заставляет сердце подскочить, а тело – налиться теплом.       Всё будет хорошо.       Он делает глубокий вдох…       Уж кто и сможет справиться со всем его беспорядком, то только отец.       …закрывает глаза…       Всё правда будет хорошо.       … и начинает говорить как можно более хладнокровно.       Это его отец.       – Вчера на профессора Лидию Мартин было совершенно нападению с целью убийства, – ему приходится отдирать предложение прямо с языка. Это ни капли не легко и совершенно не безболезненно. Их сложные с девушкой отношения никак не влияют на то, что она является, пускай еще не другом, но уже близким человеком.       – Это был парень с ножом, я отправлю описание тебе по почте, как только найду безопасный ноутбук. Хотя, наверное, это будет Пенелопа. Да.       Хакер воодушевленно кивает на его слова, когда Стайлз понимает, что все слышат только его часть разговора, так как не обладают волчьим слухом. Он тут же включает громкую связь.       – И агент Мартин не в больнице, – просто замечает отец, констатируя факт.       – Да, она... – это его отец. – Она, возможно, нечеловек, но это неподтвержденная информация, – намекает Стайлз, зная, что отец поймет важность ситуации. – Возможно, она просто хорошо скрыла свое ранение и пока прячется в квартире коллеги.       – Хорошо.       Айзек одними губами шепчет, что он правильно поступает, Эрика же никак не комментирует, но Стайлз и не ждет, что та будет отвлекаться от дороги, пока они всё еще едут.       – Что-нибудь еще, ребенок?       Страх. Чужой страх. Тот, кто ходит за ними по пятам, пряча свой яд во все что только можно, испытывает настолько оглушительный страх, что тот ощущался почти родным, как свой собственный. И эти вредоносные заначки ничто по сравнению с дорожкой ужаса, извилисто ведущей к их трясущейся в углу крысе. Этот страх никак не может сопутствовать добровольному желанию убивать.       Тогда почему кому-то может быть так страшно?       На той стороне их ожидает не один человек. И скорее всего, и не человек вовсе.       – Да. Кто-то среди сотрудников ФБР в одном с нами здании замешан во всем этом. Некоторое время назад он пытался отравить Айзека. Агента Айзека Лейхи, – во второй раз машина с резким толчком неожиданно останавливается посреди дороги. И судя по тому, как Эрика тут же паркует ее сбоку, чтобы обернуться к нему с горящими и в значительной степени пугающими глазами, они не очень скоро продолжат свой путь.       – Всё в порядке там? – отец сдерживает беспокойство, но Стайлз всё по той же их связи ощущает, как тот тревожится.       – Да. Да-да. Относительно.       – Какого черта, Стилински? – шепчет пораженная и явно возмущенная Эрика, переводя взгляд на стаканчик в Zip-Lock пакете, но ничего больше не произносит.       – Там были наркотики, – чуть осторожнее произносит он. – Я не совсем уверен, что там было, но они точно должны были ликвидировать Айзека. Хотя я забрал у него кружку и-       – Не заканчивай это предложение, – неожиданно рычит отец, в миг теряя самообладание.       – Со мной всё в порядке, пап, – уверяет мужчину парень, а когда замечает с какими убийственными взглядами на него смотрят коллеги, решает продолжить, несмотря на чертыханье отца, однако теперь с закрытыми глазами. Не от стыда или страха. Скорее, не желая видеть искреннюю заботу, что в мгновение ока атакует его бессмысленную маску уверенности. О нем не должны заботиться. Он только привык. Он не справится с обратным. – Пап, я могу позвонить тебе вечером для хороших лекций, ладно? Я-... сейчас у нас есть очень сильно запуганный сотрудник ФБР, который уже один раз попытался напасть на члена стаи.       Стайлз застывает, как только заканчивает речь, вмиг оробевший и задетый. «Стая». Он никогда не думал, что это слово будет тем, что причинит столько боли.       – Хорошо, ребенок, – с очень показательным тяжелым вздохом соглашается мужчина. – Мне послать кого-то или сам справишься?       – Я сам найду ее. Или его. Я еще не знаю. Пока.       – Хорошо. Так и думал, – Стайлз чувствует, как отец сдерживается, что неприятно и неправильно, но отчасти рад тому, что его не отчитывают перед всеми. – Что-нибудь еще?       – Ага. Да, – что ж следующая часть всё еще является загадкой и для него. – У меня в руках стаканчик с кофе, в котором есть очередная отрава, предназначенная для агента Айзека Лейхи. Я также сохранил стаканчик для отпечатков, но не уверен, будут ли они там.       – Не будут, – резко произносит Кудряшка не своим голосом, заставляя Стайлза распахнуть глаза. Несмотря на довольно-таки неплохую маску равнодушия, лицо Цветочка всё равно передает пугающе сильные эмоциональные сигналы. Среди них есть унижение и вина.       И опустошение.       Цветочек.       Теперь Стайлз думает, что в тот момент, когда ему пришло это прозвище в голову, он видел не только милые кудряшки, тонкий стан и мягкий характер. Нет. Там также была – и есть – неповторимая, завораживающая своей силой настойчивость только пробившегося сквозь многочисленные слои окаменелой почвы и безжизненного грунта крохотного ростка. И ожидаемая хрупкость тоже.       Как бы уверенно и безмятежно не вел себя Айзек, сквозь каждое отточенное движение и бурный поток заученных терминов осторожно проглядывает болезненная уязвимость. Которая, к сожалению (или нет), всегда уступает слепой самоотверженности.       – Кофейню порекомендовал новый знакомый. Сегодня он заказал мой кофе заранее, чтобы тот был готов к тому времени как я приду. Так что ему и не пришлось оставлять следов.       – О нет! – задыхается Эрика, отшатываясь назад. – Нет-нет-нет...       Девушка так резко вздрагивает, что с силой ударяется головой о стекло, но всё еще продолжает бормотать. А потом отворачивается, закрывая ладонями лицо, и слабые звуки, доносящиеся из-под рук, полны нарастающего гнева и тихой истерики.       Стайлз не может не заметить, как худые плечи дрожат, пока девушка неистово качает головой из стороны в сторону. Айзек рядом с ней поднимает руки, будто желая утешить, но сам профайлер выглядит пугающе бледным с опущенными, дрожащими уголками губ.       Словно приклеившись, Стайлз тоже вдруг не в силах сдвинуться с места. Его охватывает ужас от того, что он опять упустил какие-то знаки, которые были первыми тревожными сигналами, опасными симптомами развивающейся болезни.       (У него не очень хорошо получается жить в настоящем).       Он задыхается, пытаясь сделать небольшой вдох, с горечью наблюдая, как двое близких ему людей должны научиться делать тоже самое. У всех них это выходит крайне неудачно.       – Я пробью потом человека из кофейни, – неожиданно включается Пенелопа, перетягивая на себя управление разговором. – А также у нас новенькая в экспертизе, но я знаю ее всю свою жизнь, так что ей можно доверять. Она проверит отпечатки и содержимое кофе. Я отправлю всё вместе, думаю, где-то после обеда, – тараторит, погружаясь на дно вслед за ними. – Также вышлю файл знакомой из лаборатории, если нужно удостовериться в ее работе.       – Было бы замечательно, агент Гарсиа.       Его отец и лучшая подруга создают прекрасную команду.       – Извините, что спрашиваю, но Вы точно сможете нам помочь, потому что, как я понимаю, нужно звать спецслужбы для внутреннего расследования.       – Хороший вопрос, агент Гарсия, – без осуждения. – К вам отправится спецгруппа, но я прослежу, чтобы это был правильный выбор, – отец говорит строго, с долей уважения, но даже так чувствуется необычное тепло в голосе, словно мужчина никогда и не был чужим человеком для них. – И Стайлз?       «Что-то не так, пап. Что-то опять не так».       – Да, пап, – хрипит парень, всё еще следя теперь уже за ожесточенным противостоянием взглядов между Эрикой и Айзеком. Оба давно перешли из стадий ошеломления и боли предательства к тому, что можно назвать яростной готовностью рубить врага на куски. Как иронично для отдела, преследующего маньяков.       – Я позвоню тебе вечером, но лучше свяжись со мной через несколько часов.       – Хорошо, пап.       – Ты в безопасности? – спрашивает отец, заменяя одним вопросом множество других: «Что насчет твоей рецептуры? Ты звонил доктору Харрису? Что говорит Крис? Нынешнее состояние стаи? Пьешь ли ты достаточно воды и спишь ли ты хотя бы несколько часов? Мне заказать тебе еды?».       Его сердце пропускает стук, внезапно расслабившись в теплом коконе отцовского голоса.       – Да, пап, – Стайлз тоже не произносит очень многое, когда проталкивает через горло это геометрическое, угловатое и, кажется, совершенно бессмысленное «да». Поэтому он исправляет положение правдивым, хотя при этом и совершенно не успокаивающим:       – В максимальной безопасности, которая может быть в данной ситуации. Но я постараюсь держаться, как можно дальше от опасности, когда я буду один.       Это, по сути, довольно-таки хорошее обещание, если он собирается его сдержать (а он собирается), поэтому его отец очень быстро соглашается.       – Хорошо, – мужчина молчит, будто намеревается что-то добавить, но в последнюю секунду отказывается. – Люблю тебя. Оставайся на связи.       – Я тоже тебя люблю. Я буду.       Он завершает звонок под оглушительную тишину на передних сидениях, и только порхающие по клавиатуре пальцы Пенелопы, по всей видимости, не позволяют напряжению перетечь и к ним.       – Это я познакомилась с ним. Где-то два-три месяц назад, – поворачивается к ним Эрика. Ее лицо – холст, полный красок ярости, отчаяния и силы, но Стайлз видит неровные линии болезненной обиды, просвечивающиеся сквозь все другие слои. – Хотя мы виделись достаточно долго, может даже больше года, поэтому я думала, что хорошо его знала. Приятно знать кого-то вне нашей работы. Я даже хотела познакомить его с командой.       Он в другом месте. Здесь шумно и пахнет странно. Это клуб.       Тут Айзек и какой-то парень. Они улыбаются и флиртуют, их тела синхронно покачиваются в такт ритма и выглядят очень расслабленно рядом друг с другом. Всё хорошо, пока незнакомый парень не повернется к нему лицом, показывая свои мутные черные глаза.       Айзек в опасности и совершенно не представляет этого.       Всплеск светлых волос. Это Эрика?       – Тот твой знакомый, который постоянно был занят, когда ты приглашала его на стайные встречи, – Стайлз припоминает ее спор с Джексоном, который явно не был впечатлен существованием мистического друга.       – Да. Он показался мне приятным малым, понимаете? – неуверенность редко подкрадывается в голос Эрики, но всё иногда случается. – Он сказал, что его зовут Тео Рейкен, но теперь я уверена, что это фальшивое имя.       – Что-нибудь, что поможет мне его найти? – вклинивается Пенелопа, на мгновение останавливая деятельность по разрушению клавиатуры своего обклеенного кучей цветных и забавных наклеек ноутбука.       – У меня есть его фотография с Айзеком. Я хотела заставить ревновать Джексона, – заявляет девушка, а на возмущенный взгляд Кудряшки просто пожимает плечами. – Будто ты не за этим подружился с ним, а потом вдруг стал ходить с Тео по утрам в кофейню. Я не волк, но чужой запах вокруг тебя можно было видеть и обыкновенными человеческими глазами.       – Я не-... – пытается возразить Айзек, но его сдает темный румянец смущения, окрасивший точеные скулы и даже шею.       – Ага, – хором кивают остальные, и Стайлз тоже, что тут же расслабляет группу.       – Я думаю, нам не стоит говорить ничего об этом в офисе, – мудро замечает в конце концов Айзек. – Если кто-то в ФБР передает информацию, нам лучше пока не говорить ничего в стенах офиса.       Эрика с Пенелопой согласно кивают. И хотя Стайлз тоже согласен с Кудряшкой, он решает кое-что уточнить.       – Я не думаю, что это оборотень. Я почти уверен, что сотрудник, следящий за нами, является простым человеком, – он вспоминает этот безумный страх, что несколько раз вел его по коридору за собой, обвивая тяжелыми кандалами и крепким канатом. Что абсолютно не имеет никакого смысла. – Я могу догадываться, кто это может быть. И если это он... хм-м... или она, я не знаю, то... то он в ужасе. Он практически безвольный человек. Его заставляют. И это одновременно хорошая и плохая новость.       Эрика тянется к Айзеку, чтобы крепко сжать тонкое мальчишеское запястье в своей руке.       – Я бы еще порекомендовала ничего не говорить по телефону. Обычно телефоны служащих не прослушиваются, или точнее нам так говорят, – фыркает Пенелопа. – Но всё может быть.       – Тео никогда не было в этой машине, – вдруг резко произносит Эрика. – У меня есть машина, которую мне подарили родители на шестнадцатилетние, – при этом девушка странно дергается и чуть сжимается в кресле. – Я использую ее, когда выхожу на улицу. Она старенькая, но... у нее есть хорошие воспоминания. Поэтому здесь не должно быть прослушки. Я надеюсь.       Теперь уже Пенелопа протягивает ладонь, чтобы накрыть переплетенные руки коллег.       – Ты молодец.       – Это пугает, как легко нас могли обвести вокруг пальца, – шепчет Эрика, поворачиваясь к притихшему Айзеку. – Лидия была бы мертва. Ты был бы мертв и-       – Берегись воды и огня, – бормочет Стайлз, неожиданно тоже погружаясь в вернувшуюся атмосферу тревожной энергии. Другие вздрагивают от его слов, но, кажется, слишком напряжены, чтобы бурно отреагировать, и лишь чуть морщатся от осознания.       – Наяды, – хмыкают одновременно Эрика с Пенелопой.       – Она была до жути необычной.       – Не говори.       – Я не был уверен, что здесь имеется в виду довольно прямое предупреждение, – поражено замечает Айзек, опуская голову. Голос профайлера спокойный, но, как и все остальные, тот находится на грани здравого смысла. – Должен ли я перестать готовить? Или просто использовать плиту? А что насчет Тео?       Стайлз не знает, что сказать. Даже будучи буквально профессионалом в видениях будущего и предостережениях об опасности, он всё еще слишком часто упускает что-то незначительное, хотя в итоге именно это «что-то незначительное» и может стать зачатком остальных проблем. Он догадывается, как протекают видения, и уже научился с ними работать, однако, ничто из этого не объясняет причину их возникновения в том порядке, в котором они приходят к нему.       Поэтому он тоже просто кладет свои руки поверх остальных, стараясь выразить этим действием всю свою заботу и беспокойство. А может и чуточку защиты.       Ему нравится то, как не дрожат его ладони при касании, и то, что никто из его «человеческой стаи» не отдергивает свои руки. Наоборот. Они все двигаются, чтобы, как можно крепче ухватиться друг за друга в коротком мгновении передышки и нестоящей паники.       Впервые за долгое время его не охватывают чужие воспоминания, только тепло и надежда.

☆☆☆

Ноябрь, 2019 год. Отдел Поведенческого анализа Куантико, Вирджиния.

      Стайлз сразу отмечает, как волки «незаметно» принюхиваются к ним, когда вся их человеческая стая вваливается в отдел с каменными лицами, горящими сердцами и немного покрасневшими глазами. И хотя достаточно очевидно, что у них был необычный сеанс плача, который просто обязан был задержаться в их запахе стойким ароматом предательства и паники, никто из оборотней не произносит и слова.       Парень, по правде говоря, и не ожидает каких-либо комментариев, но услышать даже крошку от бессмысленного, немного дурацкого вопроса об их самочувствии было бы замечательно. Удивительно. Приятно. Несомненно, многообещающе.       Поэтому Стайлз замерзает на месте, словно от этого морозного приветствия таких вроде бы горячих существ, как оборотни, и выдыхает свое разочарование в капельном белом облачке, оказавшемся более чем ошеломительно громким в ледяной тишине их временного конференц-зала. Впрочем, помимо слов, он также не ожидает и каких-либо действий со стороны волков.       Однако, проходит только два глухих биения сердца, как оборотни подскакивают со своих мест.       Тук. Тук.       И Джексон, бросив сначала оценивающий взгляд на них, стремительно направляется к тут же потерявшему профессиональную маску, испуганному Айзеку, и Стайлз на тысячи двести пятьдесят семь процентов уверен, что упрямый тилацин не приготовил для себя речи, а значит сейчас начнется неповторимое шоу неловкости, полное раздраженного рычания и злого шепота, но сегодня парень не хочет становиться частью ликующего в своем дурманящем любопытстве зрительного зала.       Удивительно, но Дерек тоже встает и делает несколько грозных шагов к ним, даже не тушуясь под сухим «без комментариев» от Эрики, уже вернувшей себе самообладание. Альфа молчит и хмурится – что обычно может значить, что угодно, – только сейчас это чудится угнетающим приговором.       – Привет, Дер-Дер, – пытается громко поздороваться Пенелопа с поддельным энтузиазмом, что Стайлз вообще-то оценивает на высший балл. С учетом охоты на них и трех довольно-таки успешных нападений, он бы не смог и слова произнести, не снеся шаткую плотину тонкой линии сжатых губ, удерживающих сию минуту его словесный понос.       – Ты знаешь, что-       Пенелопа ошарашенно замолкает, когда всё еще мрачный Дерек, протягивает руку, чтобы потереть ее покрасневшую щеку, а затем шею в недвусмысленном жесте утешения и притязания. Всё действие крайне интимное, на зависть нежное и, разумеется, очень личное. Однако, как только он с Эрикой собираются отвернуться (Стайлз крайне удивлен, что девушка тоже не решается быть свидетелем чего-то столь «интересного»), Дерек шагает к ним, чтобы проделать ту же процедуру теперь с Эрикой.       Метка стаи.       Когда Стайлз только прибыл в отдел, он точно знал, что его ждет, когда и с кем, и следы волчьих запахов уже цеплялись призрачными пальцами за его кожу, согревая, оберегая. Это не то, чего он жаждал больше всего, но всё равно, где-то в отдаленном закутке сознания он с нетерпением купался в осязательном приближении стайной ароматизации. В тепле и безопасности.       Только прямо сейчас, когда вожак его стаи, его альфа, наклоняется к нему, Стайлз стыдливо опускает глаза в пол, упираясь подбородком в плечо. Он открывает шею без промедления, не задумавшись ни на секунду, но ощущение неправильности, неестественного давления на угловатые края не дает ему окунуться в священнодействие с высоко поднятой головой и долгожданным облегчением.       Вместо этого он полон смущения, стыда и дискомфорта.       То, что только что, прямо в эту секунду, было знамением, первым шагом к началу чего-то прекрасного, поразительного для двух потерянных девушек, не становится чем-то хоть отдаленно похожим на это для него.       Поэтому он не поднимает взгляд, когда Дерек едва касаясь проводит рукой возле щеки и шеи, в итоге лишь крепко сжимает подставленное худое плечо. Поэтому Стайлз игнорирует взволнованный вопрошающий волчий рокот альфы и тихий собственный вздох. Поэтому он не реагирует на прожигающий всё это время его спину любопытный взор Питера, что только стал жарче и острее в этот самый миг.       – Стайлз, – фыркает Дерек, очевидно, чувствуя себя неповоротливо, когда самый громкий член их команды сейчас чрезвычайно тих и растерян.       Волк чуть отодвигается, чтобы дать ему личное пространство, но парень всё еще практически осязает волчье замешательство, потому что оборотень – Альфа крепкой и независимой стаи – не мог не пропустить неправильные сигналы при стайном утверждении.       – Стайлз, – просит ответа вожак.       А ему нечего сказать. Ему всегда есть что сказать. Только не сейчас.       Всё, правда, будет хорошо.       Не будет. Не так.       – Айзек первый, – резко замечает Стайлз, наконец, встречаясь с задумчивыми зелеными глазами альфы. Альфы, что если отступает, то только на время, обещая ему сердитыми, недовольными морщинками вокруг густых бровей длинный-длинный разговор на двоих, от которого вряд ли удастся скрыться.       Возможно ему не стоит и пытаться.       – Хорошо, – заключает сделку Дерек с тихим, но при этом таким оглушительным вздохом и тут же отворачивается.       Маленькая ладошка Эрики оказывается в его руке, и Стайлз прячется в ней от напряженной спины альфы, кислого лица Джексона и понимающего – Айзека, от всё еще застывшей Пенелопы и громадного секрета в бьющихся кривым ритмом четырех человеческих сердцах. От Питера.       От вдруг его Питера.       Он прячется в заливистом смехе Эрики в день ее свадьбы и пылких объятиях Вернона. Он прячется в запахе краски и только поклеенных обоях в новом доме, где скоро станет громче на один голос. В неловких спотыканиях, в довольно неуклюжем флирте и ярких сияющих влюбленных глазах напротив. Он прячется в будущем, что является единственной перманентной константой в его мире. Прекрасной, поразительной константой.       В чужой жизни, лишь бы не проживать сейчас свою.       Эрика фыркает один раз, потом другой, и в конце концов, не сдержавшись, начинает хихикать ему в плечо. Он краем глаза замечает, как девушка прикрывает глаза руками, стирая тем самым выступившие слезинки, но так и не прекращает тихо смеяться.       – Боже мой, ты идиот, ты знаешь, – восклицает девушка, успокоившись. – Еще скажи, что они с этим в порядке.       – Я не делаю этого каждый раз, – шипит он в ответ, немного задетый.       – Ага, – кивает Эрика, поглаживая уже большой живот. – Питер хоть знает где тебя искать среди ночи?       – Теперь, да, – выдыхает. Что, неожиданно, выходит очень расстроенно.       – Ну так я на месте Дерека тоже бы уже сдала тебя Питеру. Ты же препятствуешь их ночной бурной жизни.       – Ничего я не препятствую, – отнекивается только из чистого упрямства. – Он сам меня туда привел.       – Ага, прямо в их с Пени постель, положил так между собой и своей будущей женой и предложил укрываться там каждую ночь, как только ты со своим волком вновь решишь поиграть в кошки-мышки. Им как раз не хватает экзотики.       – Мы не играем с Питером в кошки-мышки, – упорствует он, пускай слова девушки довольно точны. – И третий человек, на самом деле, вообще-то очень экзотично и-       – Насколько скучная у вас с Питером «ночная бурная жизнь», если третий присутствующий для тебя – «очень даже экзотично».       – У нас всё в порядке с нашей «ночной бурной…       Стайлз слишком смущен тем, как на самом деле ему охота следовать этому воспоминанию, поэтому он запинаясь проскальзывает в следующее приоткрытое окно, слишком поздно понимая, что ему не следовало туда даже заглядывать.       – Я останусь с тобой так долго, как ты этого захочешь, хорошо? – шепчет Эрика, поглаживая его грязные спутанные волосы. Он никак на это не реагирует: не отворачивается от стены, не зажимает рукой вырывающиеся сухие всхлипы и не пытается стереть еще влажные слезные дорожки на щеках. – Я знаю, что ты хочешь кричать, и иногда сдерживаться нужно, но не сейчас. Ты можешь сделать это. Давай. Кричи. Выпусти это из себя. Отпусти и кричи…       Он сбегает, малодушно, трусливо. Там так больно, что некоторое время задыхаясь он всё еще может ощущать, как неправильно, сломано, с задержкой бьется в его клокочущей груди еще нетронутое, не прожившее это событие сердце. Со скоростью его полета, сейчас ощущаемого больше свободным падением, за ним исчезают также мольбы девушки выйти из ванной; обеспокоенный голос Вернона, успокаивающего свою невесту; споры возмущенной Пенелопы с недоуменным Дереком; а также звуки совместной готовки в стайном домике, жаркие дискуссии при выборе фильма и призрачные мурашки по коже от бесчисленных неприкрытых касаний.       Замирает, только когда слышит почти смущенное:       – Мотылек? – тут же заменяемое робким и пугающе одиноким:       – Мартышка?       Там, справа, щелочка, замочная скважина, едва заметная щель. Крохотный огонек нового маяка.       – Тсс, – чудится ему где-то сбоку и будто сверху, но он не может двинуться, сонный и дезориентированный, а его глаза окутаны непроглядной тьмой закрытых век.       – Ты такой красивый, мартышка, – шепот оседает на стянутой высохшими слезами коже слегка осязаемыми дуновениями. – Но при этом такой хрупкий, мартышка, – неожиданно тепло согревает его щеки, и он машинально отворачивается в сторону от протянутой ладони. – Ты прав, я очень многое упустил. Так много, мартышка.       Отпрянув, Стайлз спотыкается в другое воспоминание-видение, которое ощущается приятно знакомым, но при этом таким далеким и фальшивым.       – Мотылек?       – Ой, прекрати, Хейл, – рычит Эрика, проталкиваясь мимо Питера. – Не пробовал не вытаскивать свои игрища из постели на кухню? Тогда возможно нам не пришлось бы лицезреть каждый красный оттенок на лице Стайлза, а ты давным-давно бы вымолил прощение чем-нибудь более существенным.       – Хотя мы конечно не против, – фыркает рядом Джексон, но тут же послушно замолкает, слишком наслаждаясь разворачивающимся зрелищем. Стайлз смущенно моргает, однако ничего не говорит в ответ на, кажется, язвительный комментарий, лишь слегка отодвигается от тилацина.       – Вас здесь не было, – бормочет под нос Питер, растирая лицо ладонями. – Вас вообще по идее здесь не должно быть, слишком поздно для детей, вы уже должны быть расфасованы по школам. Не так ли, мой Мотылек?       Стайлз закатывает глаза и смело игнорирует комментарии коллег, не сдвигаясь с очень удобного и теплого места прямо на коленях его волка. Однако, когда оборотень предупреждающе подмигивает ему перед тем, как начать обстрел колкостями с другими обитателями стайного дома, улыбка сама растягивает его губы. Как-то неправильно, болезненно неточно и…       И он стекает из воспоминания. Для него это видение зачитано до дыр, затискано и измято, хотя впервые он пробует это так отдаленно и холодно через чужое прикосновение и не свой разум. И может быть, возможно, он очень надеется, что это и есть причина, отчего воспоминание на вкус пыльное, затхлое и лживое. Не решаясь и дальше слизывать пепел с губ, он закрывает глаза и напевает, стараясь также утихомирить тревожно стрекочущее сердце за избитыми ребрами.       … Блондинка, очень похожая на фарфоровую балерину, вскидывает аккуратную бровь и поджимает губы, поэтому он спешит исправиться:       – У меня слишком длинная фамилия и еле выговариваемое имя. Европейские корни. Как у Вас, только восточные! Неплохо, ага?! Ну, Вы знаете Восточная Европа… Не то, чтобы так явно, что у Вас европейские корни, как и у меня. Или это хоть каплю важно… Мне лучше замолкнуть, не так ли?       Девушка в ответ только смеется красивым, заливистым смехом, как-то сразу преображаясь из холодной статуэтки в теплое осеннее солнышко, а Стайлз вновь густо краснеет.       – Агент Эрика Рейес. Привет, – с легким акцентом тянет девушка, наклоняясь ближе и одновременно с этим протягивая руку. – Да, я как бы контактное лицо, человек между прессой и нашим отделением. И еще я на сто процентов уверена, что меня показывали только по местным каналам.       – Эм… я решил узнать побольше о людях, с кем буду работать? Наверное. Поэтому покопался в местных каналах и видеоархивах? Может быть, – неуверенно бормочет Стайлз, но, замечая веселую ухмылку, всё же осторожно обхватывает хрупкую руку девушки и смело произносит:       – Ну, или это были отчаянно хорошие заявления от великолепной девушки, что я решился найти все выпуски и оценить талант ораторского искусства по достоинству.       В ответ он слышит еще один обворожительный смех и…       Каким-то образом то, что он непреднамеренно крепко схватился за руку Эрики, привело к тому, что они вдвоем устраиваются в конференц-зале, чтобы следить, с кем Пенелопа связывается по поводу всего происходящего вокруг них. Стайлз мог быть очень довольным тем, что девушка решила остаться с ним, хотя обычно она практически летит в своей кабинет, но он догадывается, что она тоже очень взволнована событиями, и то, что все четверо из них находятся в одном месте, означает, что они в силах проследить друг за другом.       Ну и Питер проследит. За ним.       Последнее – крайне настораживающее событие, и Стайлз в глубине души невероятно очарован и глупо любопытен, только сейчас он не решается еще раз оступиться и со всей силой надавить на чужую открытую рану, поэтому кропотливо пытается упустить из виду обжигающий взгляд оборотня.       Как-то не так получается у него всё огромное и обычно крайне важное. И внимание, так необходимое раньше, сейчас чудится ему вынужденным принятием, незаслуженным, карающим. Это иррационально и необъяснимо, но он не в силах справиться с таким ощущением внутри себя. Отчего в нем томится только гулкое неудобство, словно его кожа, на самом деле, принадлежит совсем не ему, а кому-то чужому с другим размером и формой. И лишь тонкие, прозрачные наручники на его запястьях (его неписаные грандиозные ошибки), не дающие ему взмахнуть руками или спрятать себя в объятиях, удивительно ровно подходят.       Только такие ошибки у него и выходят. Превосходные. Неотразимые.       Как то, что он вывалил Питеру. Или что упустил из виду Лидию. Что отвлекся от преследования преступника в офисе, хотя он не раз натыкался на него. Что не говорит с психологом, не слушает своего врача и отца. Что зашел в тот день в дурацкий магазин с овощным ларьком, позарившись на дурацкую спелую хурму, вкус которой он и вовсе ненавидит…       Горечь, всплеснувшаяся вместе с цветастыми воспоминаниями, встает поперек горла, как та надоедливая косточка, слишком маленькая, чтобы перекрывать дыхательные пути, но вполне значительная, чтобы не заметить. И Стайлз впервые за утро поднимает взгляд, чтобы столкнуться с ожидаемой бурей разгневанного раненного волка. В наказание. После того разговора с Питером он сам себя ненавидит, что говорить про мужчину.       Только вот он вновь ошибается. Также превосходно. Неотразимо.       Голубой океан, скрытый под толстым слоем льда, тих и безмолвен.       Стайлза окутывает безопасность, совершенно точно не предназначенная для него.       Да?       (Интересно, а что Питер видит в его глазах в ответ? Есть ли там цветок любопытства или каменные стены безразличия? Есть ли там влечение, энтузиазм или та же безопасность? Передает ли он Питеру также открыто, как и волк Стайлзу, свое собственное понимание?).       Он бы много отдал, чтобы узнать.       Разумеется, в то же мгновение к ним присоединяется мрачный Арджент, чтобы тут же сорвать его созревшие вопросы очень весомым и недобрым:       – У нас дело.

5.2.2. Убийца на расстоянии

Ноябрь, 2019 год. Отдел Поведенческого анализа Куантико, Вирджиния.

      – Нас вызывают по старому делу?       – Не совсем, – хмуро замечает Арджент, указывая на доску. – Преступник по этому делу заключен в тюрьме строгого режима уже практически десять лет, так что у нас либо очень умелый подражатель, либо мы что-то упускаем.       – Они нас позвали сразу после первого трупа? – Джексон выглядит озадаченным, но Стайлз видит, что не всё тилациново беспокойство связано с делом. Не с тем, как часто волк бросает рассеянные взгляды в сторону Айзека.       – Ну судя по ранам, которые…       Гудение в его голове, начавшееся тоненьким писком как только была открыта папка с делом, сгущается в удручающее жужжание и всё нарастает и концентрируется в одной точке его затылка, заглушая голоса команды и собственные мысли.       Это что-то новое.       – … работал раньше над этим делом, поэтому сразу понял, что этот подражатель не просто любитель. Никто не знал о цветке, нарисованном красным маркером над сердцами жертв. Да и СМИ в то время не распространяли информацию о…       Стайлз смотрит на фото женщины в папке, пытаясь осознать черты ее лица, есть ли морщинки от частых улыбок или привычные тревожные складки на лбу, но всё напрасно. Перед его глазами мелькают темные точки, и он мог бы сослаться на таблетки, пропущенную чашку чая и плохой сон, если бы растущая головная боль была хоть как-то связана с ним самим. А это не так.       – … последней жертвой. Только она смогла сбежать и рассказать всё полиции. Вот как в принципе и поймали…       Он впервые совершенно не может сконцентрироваться над делом. Он и не хочет.       – … мы ее допросим, а с уликами разберемся на ходу, поэтому собираемся…       С ним всё будет в порядке и здесь. Не обязательно уходить.       – Стайлз?       Парень подскакивает, отмечая, что все уже стоят около дверей.       – Стайлз? – вновь зовет Арджент с нечитаемым выражением лица.       – Я думаю, мне лучше остаться? – пробует он осторожно. Ему неловко от того, что он практически прослушал собрание, но также он раздражен из-за этого нелепого шума в голове, похожего на скрежетание старого едва дышащего телевизора.       – Хорошо.       – Кхм, – он прочищает горло, чтобы оттянуть себе немного времени на раздумья. – Я буду здесь с Пенелопой, – а вот это замечательная идея. – Мы сядем в ее новом кабинете, – нет-нет, не здесь. – Или где-нибудь еще, – да, – да, где-нибудь еще. Так будет безопаснее и проще, и спокойнее… – и тише. Тихо-тихо. – Ну, знаете, по сравнению с прошлым делом.       – Хорошо, – чуть тверже произносит Арджент, и Стайлз осознает, что это слово уже звучало в воздухе и начальник ранее соглашался с ним. Если бы не противное ощущение слежки, он бы не смог пропустить подобное из виду. Этот шум…       – Тогда нам нужно, чтобы с ними остался-       – Я, – внезапно двигается Питер. – Я могу остаться и проследить за всем. Буду консультировать по телефону.       Нечто внутри подсказывает, что причиной этого решения является он сам. Как бы самоуверенно и наивно это ни звучало.       – Хорошо, – с говорящей задержкой соглашается Арджент с еще более мрачным лицом. – Тогда Хейл, Лейхи и Рейес вы летите в Иллинойс. Поговорите со свидетелями и полицией. А Уиттмор со мной в Эддивилльскую тюрьму в Кентукки. Что-нибудь еще?       – Прямая связь с допросом, – произносит Питер, даже не стараясь привнести в голос просьбу.       – Да, конечно, – кивает Эрика, оглядываясь на него. Стайлз обменивается с девушкой понимающим взглядом, следом таким же образом проверяя Айзека с Пенелопой.       Пускай и столь короткое, для него расставание в этот самый момент созвучно с дискомфортом и зудящими нервозностью. И, кажется, так считает не только он.

☆☆☆

      На протяжении часа они сидят в неудобной тишине. Стайлз в то же время не намеревается ее нарушить самостоятельно – слишком неловко. И дело даже не в том, что Пенелопа в какой-то мере игнорирует их, находя больше веселья в, как отсюда он видит, составлении улучшения для какой-то программы, что, он готов поспорить, может оказаться не совсем законным. И даже не в том, как он сам ерзает и вздыхает, потому что факты из досье не доходят до его головы, а мыслить в столь напряженной атмосфере (пускай и очень приятно тихой) – довольно-таки трудоемкая задача.       Если бы ему можно было выразить свое мнение, он бы сказал, что проблема в обеспокоенном волке, хотя внешне никто бы не смог сказать ничего подобного о хладнокровном Питере.       – Ты обедал?       Стайлз не сразу понимает, что обращаются к нему.       – Ты обедал? – повторяет вопрос Питер, когда парень оборачивается к заговорившему оборотню. Мужчина сидит неподалеку, перелистывая дело и до этого самого момента казался очень занятым. Поэтому Стайлз, наслаждавшийся выдавшимися минутами тишины, напрягается от тут же потревоженной головной боли и оцепенело впивается взглядом в нехарактерно болтливого оборотня.       – М-мм… – бормочет, не зная, как подобрать слова, – нет?       Он настолько изумлен, что забывает добавить едкое «мистер Хейл».       – Я не успел. Задержался… – по сути, ходил по коридорам в дымке старых воспоминаний в проваленной попытке найти тот сильный след страха, – … мм-м… и отвлекся. Я съел бутерброд, – Стайлз трет ладонью лоб, сосредотачиваясь на вдруг разлетающихся в разные стороны мыслях. Каждый может слышать этот странный шум или он только в его голове? – Это важно?       – Тогда ты что-нибудь выпил? – настаивает Питер, откладывая в сторону папку. Мужчина застывает в своей обычной позе, закинув ногу на ногу, но будто что-то не так в кричащей серьезностью атмосфере вокруг волка. Словно тот ведет допрос, только не с преступником, а с парнем дочери или сына, и это вроде не требует профессионально холодного взгляда, но есть определенная несвойственная обычному разговору острая внимательность и концентрация на получаемых ответах. – Чай? Кофе?       – Я обычно пью чай.       Парень несколько раз моргает, пытаясь развидеть подозрительную картину чем-то обеспокоенного Питера Хейла, который с чего-то вдруг легко ведет с ним будничный разговор. Та не исчезает.       Обернувшись на Пенелопу, Стайлз замечает только чуть приподнятый уголок рта и искорки веселья в глазах девушки, что тоже не помогает.       – А сегодня?       Весь этот разговор мог бы сойти на странный, изощренный способ пытки из-за того, что сделал он ранее, но для подобного волк выглядит слишком озабоченным ответами, и он не уверен, что Питер действительно рассматривал бы такой вариант мести. Слишком просто и прямо.       С другой стороны, то, как убивают его сейчас собственные уши от всё еще растущего гудения, может оказаться гениальнейшим оружием полного уничтожения человека.       – Это… – серьезно, почему глаза Питера так горят? – Это имеет значение? Я просто… обычно всегда пью чай, но сегодня я очень торопился и было не до этого, но я выпил немного расслабляющего настоя… и…       – Тебе нужен сахар, – спокойно замечает мужчина, словно игнорируя нелепость их разговора и дикость его собственного предложения. (Хотя несколько недель назад это бы не показалось Стайлзу нелепым и диким. Может, немного кокетливым и обнадеживающим, да. Не чем-то плохим точно).       – Ты пьешь чай с сахаром или ешь что-нибудь сладкое?       Что от него требуется?       – Я… – что? – Что?       Питер неестественно замирает, то ли не ожидая вопросов, то ли в действительности не зная, как ответить на них самому. Потом в глазах мужчины, обычно таких ледяных, холодных, мелькает какой-то странный огонек, а сам волк неожиданно хмурится, совсем как их альфа, и качает головой из стороны в сторону в неверии.       – Я пойду тогда, – Питер резво подскакивает, явно желая быстрее убраться из вдруг очень душной комнаты, полной клубов замешательства и смога тревоги. – Принесу тебе что-нибудь сладкого. Ты выглядишь не очень. Болезненно.       А потом волк уходит. Исчезает за дверью в мгновение ока, не оглядываясь и безусловно не заботясь о свидетельнице всего их диалога в лице Пенелопы. Очень позабавленной, хихикающей Пенелопы.       – Я… – слова всё еще не приходят к нему, особенно с вновь нарастающим белым шумом.       – Это мило, – хмыкает Пенелопа, глядя как по экрану ползут строчки нового кода.       – Нет! – восклицает Стайлз, хоть и осознает, что просто из чистого нежелания признавать странные действия волка «милыми».       – Да. Это было мило, – девушка поворачивается к нему, чтобы бросить взгляд из-под ресниц. – Ты знаешь. Забота о тебе.       – Нет, это не было заботой, – упрямо качает головой.       – Конечно, малыш, – снисходительно.       – Это не так. Это жутко.       – Ага.       – Это жутко, – повторяет Стайлз, пытаясь доказать серьезность своего аргумента, но даже в его ушах звучит лишь нерешительным детским лепетом. – Жутко и…       Пенелопа немедля разворачивается, теряя интерес к цифрам на тусклом экране ноутбука. Очевидно, его смущение намного увлекательней борьбы с двухзначным кодом.       – Что не так, малыш?       – Ладно, это было мило, – фыркает Стайлз, складывая руки на груди. Он не хочет защищаться, но сейчас он чувствует себя таким потерянным и отчего-то преданным, хотя всё вроде складывается отлично.       Всё в порядке.       – Я не это спрашивала, милый, – смягчается девушка, и от этого он еще больше раздражается. Хотя его тихое недовольство и заметно бурлящее возмущение скорее всего связано с вновь пульсирующей головной болью в затылке и морозными мурашками на шее, есть что-то внутри него, что бьется и бодает ребра, требуя свободы.       – Разве ты не хотел, чтобы Питер обратил внимание на тебя и был-       … бросает в него подушку, потому что, разумеется, волку можно портить его костюм, а вот ему…       – Не так, – отрезает Стайлз. Он не признается в этом самому себе, не было нужды говорить об этом вслух. – Я не хочу это обсуждать.       Так много шума. Гудения компьютеров, шагов из коридора и дурацкого жужжания в ушах. Подобно рою озлобленных мух или туче раздраженных майских жуков, летающих вокруг него, с каждым кругом приближаясь всё ближе и ближе. Прогрессирующий шум словно с каждой секундой охватывает больше участков его головы, где можно болезненно тыкнуть жалом, а потом и вовсе поковыряться противными, толстыми лапками.       – Но-       – Пожалуйста, не надо, Пез, – просит он, улавливая, как намного тише стало не только вокруг, но и в его голове.       – Хорошо, – кивает девушка, возвращая свое внимание обратно к экрану. Теперь тишина не давит так сильно на них двоих, как это было с Питером, но неприятный осадок в душе остается. – Ты ведь знаешь, что обычно сокращение концовки имени на одну последнюю букву «з» происходит при сдвоенной букве «р»?       Стайлз моргает.       – Ну знаешь, Джерри, Перри и тому подобное.       – М-да? – нерешительно соглашается. Он не уверен, что сегодня с людьми (и оборотнями) с их туманными вопросами.       – Ну, хорошо тогда, – как-то быстро соглашается Пенелопа, то ли осознав, что Стайлз уже отвлекся, либо просто не желая продолжать тему. Не то чтобы парень даже понял, о чем она.       – Ладно, – также покорно произносит он, и в то же самое мгновение уже практически грохот в его ушах затихает до едва уловимого бормотания. С таким слабым шелестом он мог жить и мыслить без проблем с пониманием произносимых слов.       Он уже догадывается, что глухой ропот в его голове как-то связан с разговорами вокруг него, причем, судя по всему, неважно кто говорит. Это необычно. Разумеется, не так необычно, как могло быть для кого-то другого (не с его образом жизни и неумолкающими голосами прошлого и будущего), однако всё же экстравагантно. И это омерзительное морозное дуновение на его коже, словно он находиться под микроскопом в «зеленой» лаборатории суперзлодея.       – Вот, – перед его взором возникла небольшая чашка с мягким мятно-лимонным ароматом.       Правда, Стайлз всё еще не двигается, вместо этого решая хмуро уставиться на вернувшегося Питера с теперь восстановленной нейтральной маской вежливости на лице. Волк мог бы обмануть чужаков своим дружелюбием.       – Я знаю, что ты не берешь напитки из чужих рук, – мужчина закатывает глаза, и ласковые черты на маске трескаются, возвращая привычную усмешку на место, – но этот чай я сам приготовил из своего запаса. Вода из моего запирающегося кабинета. И чашка тоже моя собственная.       Он смотрит на симпатичную голубую чашку в руке оборотня, вдыхая сладкий чайный аромат и медленно кивает. В свете обстоятельств его паранойя уже не выглядит выходящей за рамки, как могло показаться тому же Джексону раньше.       (Он намеренно упускает, как всё-таки приятно греет внимательность – пускай и скорее профессиональная, чем романтическая – Питера к нему).       (Но он не теряет из виду момент, когда мужчина быстро ставит чашку на стол, видимо, опасаясь коснуться руки Стайлза, когда тот тянется к чаю).       – И это тоже из моего запаса, – на стол тут же опускается новая пачка овсяного печенья. Такое он никогда бы не купил сам – слишком много изюма и твердых кусочков овса, – но он также никогда бы не отказался от бесплатной еды.       – Ты не любишь печенье, – фыркает Стайлз в ответ, не сразу догнав вылетевшее из его уст предложение. Питер, который до этого листал оставленную папку с делом, останавливается и заметно напрягается. – Я бы сказал всё, что крошится.       – Тогда это не моё. Я одолжил, – настороженно отвечает мужчина, тут же привлекая к себе внимание. Затем льдисто-голубые глаза вновь загораются неясным, интенсивным огоньком, и оборотень мгновенно меняется, откидываясь на спинку в кресле. – Пачка новая, и, если я не ошибаюсь, ее никто не трогал несколько дней. Угощайся.       – Хорошо, – это информация одному ему казалось странной? Пенелопа, хоть и подглядывает за ними краем глаза, сбитой с толку не выглядит. – Ладно. Да, конечно.       Стайлз переворачивает несколько раз пачку, разглядывая упаковку, и старается не комментировать вслух ни несуразный рисунок печеньки с выпуклыми глазами, ни расслабившегося оборотня, который будто ожидал бури, а вместо этого очутился в полном штиле. Ни даже то, каким идеальным оказался первый глоток травяного чая, сосредоточивший его мысли в одну чашку.       Он уверен, что точно сможет назвать момент, когда не таясь принимал таблетки утром на кухне, несмотря на очень заинтересованный взгляд Лидии и последующую свободу действий девушки в его квартире. Та, разумеется, обязательно проведет потом исследования по ним, но парень действительно не в силах сейчас тревожиться о такой мелочи. (Тем более это было задумано с его стороны с самого начала – ослабить одну из своих сторон, как сделала Лидия для него).       Так что происходящее не может быть связано с таблетками.       Он не видит, что допивает весь чай, пока не зазвонит телефон Питера, возвращая его из его мыслей в реальный мир. Голубая чашка слишком легкая в его руке, чтобы быть полной, как и пакетик с печеньем, который успел наполовину опустеть.       – Что там у вас?       Голос Питера хриплый и не такой безэмоциональный, как обычно. И к сожалению, вместо клокочущего любопытства в нем зарождается шаркающее гудение.       – Мы прибыли, – фыркает Дерек, и даже через телефонную связь можно услышать волчью хмурость. – Нас проводили на место, где нашли жертву, и тут такая странность…       За этим сразу следует череда довольно-таки противных звуков, граничащих с завыванием половозрелых котов ранней весной.       – … то есть она уже долгое время проживает там, – задумчиво тянет Питер, одновременно поворачиваясь к нему. Ноздри оборотня дергаются, когда тот открыто принюхиваются к нему, и тогда лицо волка сминается в необычное выражение, незнакомое для Стайлза.       – Да, – слышится высокий голос Айзека. – Я бы сказал, что не может быть такого совпадения, что единственная жертва, выжившая при Кровавом Уаджете* и посадившая его в тюрьму, долго переезжает с места на место, пока не останавливается в городе, в котором через два с половиной года появляется подражатель. Причем то, как идентично выглядят мелкие детали новой жертвы со старыми…       Всё тот же чужеродный шум – писк, жужжание, гудение, треск и повторяющийся стук не его сердцебиения – в его ушах, голове, дрожащих пальцах.       – … приедет сегодня в участок. Мы обещали, что обеспечим охрану и-       – Или надзор, – пропевает Айзек, словно тоже жужжа от гудящей энергии. – Она по идее должна была знать, что его посадили в Кентукки. И Иллинойс-       – Мы поняли, – перебивает парня Пенелопа, спасая того от неловкости. Видимо, Кудряшка не в ладах с сегодняшним днем, как пытается показать. – Соседний штат – не лучший выбор, когда ты пытаешься сбежать от воспоминаний. Вообще не лучший выбор.       Стайлз не помнит, называли ли они вслух адрес? Или город? Почему-то сейчас это чудится очень важным. Штат – большое место. В нем много городов, много крупных городов.       – Что насчет запахов? – спрашивает Питер, всё еще мрачно глядя на него. – Если это место открытое, где легко поднимается ветер-       Почему он не может сосредоточиться на разговоре? Они, разумеется, смогут раскрыть дело и без него, но ему приятно быть частью команды и помогать обществу, особенно, когда дело связано с безопасностью. Он лучше других знает, как важно чувствовать себя в безопасности с четырьмя стенами, потолком и полом, надежно защищающими от демонов снаружи.       И сейчас он не чувствует себя так.       – … наверное, – тянет Айзек низким голосом. – Что думаешь, Стайлз?       Он под микроскопом. В него тыкают палочкой, наносят бактерии и освещают яркими солнечными лучами. Его исследуют, на него смотрят… нет. На него смотрят, но не его исследуют. Не его.       Он – иммерсионное масло для микроскопа. Им устраняют потери света, с помощью него исследуют кого-то другого, смотрят, тыкают палкой и освещают яркими солнечными лучами. Или не солнечными. Или-       – Стайлз?       Питер. Волка тоже используют. Как и его. Без спроса, без разрешения и согласия. Невольно.       – Стайлз? Ты в порядке? – доносится голос уже взволнованного Айзека. Это так неправильно, Цветочка не должны слышать. – Ты сегодня хо-       Грохот.       – Мы сейчас перезвоним, – вдруг находит голос Стайлз, практически выпрыгивая из кресла и бросаясь к Питеру, чтобы завершить звонок. В мгновение повисает оглушительная тишина, скрученная в обертку облегчения, что действительно оправдывает его грубость, в следующее же – нет. Поэтому он выскакивает в коридор, никуда точно не направляясь, просто вновь сбегая от стыда, неуклюжести и дискомфорта, что по какой-то причине за последние пару месяцев стали не только его лучшими друзьями, но и жуткими преследователями.       – Стайлз, погоди, – Питер снова возникает возле него с этим необычным выражением взволнованности. – Что не так?       Гудение затихает, как и надоедливое жужжание с переменчивым треском, словно их никогда и не было. Словно он придумал этот белый шум, заглушающий его коллег, его начальника и собственные мысли. Словно ему послышалось, как бывает в очень старом тихом доме со скрипящими половицами и дверными колокольчиками.       – Стайлз?       Словно он сходит с ума, и это ощущение чужих глаз, касающихся его шеи, скользящих вниз по его рукам к испуганному биению сердца, не совпадающему со стуком крови в ушах.       – Что? – шепотом. Затишье пугает, но также страшно его нарушить.       – Ты напряжен в кабинете Пенелопы, – пробует Питер осторожно. – Там что-то не так?       Мужчина останавливается рядом с ним на небольшом расстоянии, что раньше ему могло показаться огромной дистанцией, сейчас – неуютной близостью.       – Я пахну травой, – вместо ответа выдает Стайлз заторможено. – Ты не должен чувствовать мои эмоции. Я точно пахну дым-травой.       Он даже несколько раз кивает головой для усиления эффекта, потому что точно помнит, как принимал с утра душ и долго обрызгивал себя дополнительным слоем ароматизированного спрея.       Тишина всё еще чудится неприятно смущающей.       – Я могу читать язык тела, Стайлз. Я психолог, – фыркает оборотень, раздраженно взмахивая рукой. – И ты всё еще пахнешь сильными эмоциями сквозь запах травы.       – Разве тогда тебе бы не пришлось внимательно следить за мной?       Это не кажется таким уж невероятным развитием событием, но есть что-то на редкость привлекательное и немножко утешительное в том, что Питер смотрит на него. Смотрит долго и с интересом, чтобы вникнуть в его эмоции и внутреннее состояние.       – Да, когда ты читаешь человека, тебе нужно за ним «внимательно следить», – медленно произносит Питер, неосознанно складывая руки на груди. Этого защитного жеста с заметной паузой перед ответом хватает, чтобы Стайлз невольно мог расслабиться, выкидывая неприветливые «а почему...?» мысли.       – От тебя несет головной болью, дискомфортом и напряжением, даже если я не могу это понюхать.       – Я… – Стайлз мог бы соврать, но не находит смысла. Питер в этом вопросе находится на его стороне, тем более пока волк здесь, лучше же воспользоваться чужой заботой, не так ли? – Я не знаю. Я… там так шумно и… хм-м… совсем небезопасно.       Питер хмурясь неторопливо кивает, наклоняя голову вбок.       – Хорошо, – тянет волк, всё еще над чем-то раздумывая. – Ты выпил чай, который я тебе дал?       – Да? – вновь крайне нерешительно.       – Хорошо, – соглашается мужчина с чуть приподнятыми уголками губ. – Тебе понравилось?       – Ну… да? Вкус неплохой.       – Да. Это так. Хотя ты звучишь не совсем уверенно.       – Нет-нет, чай был восхитительным, – Стайлз старательно отмахивается от мысли о том, как странно, наверное, они выглядят в пустом коридоре ФБР. – Мне нравятся травяные чаи, и я хорошо отношусь к лимону. Правда, я бы, конечно, сделал чай чуть в большем размере. Ну то есть раз в пять, например. Но мне понравилось, спасибо.       – А печенье?       – Тоже, да, – тут же отвечает парень, начиная нервничать под усиливающимся давлением столь своеобразных вопросов. – Ты ведь украл его у Дерека и-       – Одолжил.       – Но так-то, если подумать, то ты не сможешь его потом вернуть в целости и сохранности, так что…       – Ну я и не говорил, что верну, – пожимает плечами оборотень. Стайлз так увлечен небрежностью этого движения, зачарованный вернувшейся легкостью между ними, что упускает из виду озорной блеск в глазах волка. – И почему ты уверен, что я забрал именно у Дерека?       – По-моему только этот волк может есть печенье с изюмом, – начинает парень, а потом, не встречая сопротивления, и в усилившейся нервозности теряет всякое обладание. – Овсяное! Кто вообще может есть овсяное печенье с изюмом? Это же какая-то извращённая концепция твердого и мягкого и это-       – Омерзительно? – подсказывает волк.       – Да! В смысле нет. Они довольно неплохие. Я бы просто не сказал, что они очень приятные на вкус-       – И никогда бы не купил бы их сам?       – Я бы лучше купил либо что-то только твердое или что-то только мягкое, или твердое, обернутое в мягкое, или мягкое, обернутое в твердое-       – И ты выбежал из кабинета Пенелопы, потому что-       – Нас подслушивали, – не раздумывая отвечает Стайлз. А затем замирает. – Что?       – Я психолог, мартышка, – весело хмыкает Питер, всего лишь на мгновение, прежде чем вновь скинуть с себя дразнящую ухмылку и надеть серьезное лицо. – Нас подслушивали только там?       Парень непроизвольно тает под знакомым теплым прозвищем, но тут же застывает под вопросом.       – В смысле?       – Нас подслушивают только в кабинете у Пенелопы или где-то еще? Ты был напряжен в конференц-зале.       Отчего-то он уже в который раз не хочет идти в кабинет своей подруги. Ему совсем не уютно в этом новом помещении – здесь отчаянно холодно и есть это дурацкое ощущение, будто люди следят за каждым его шагом. Хотя что за отчаянные люди могут следить за ними в здании ФБР, парень даже вообразить не может.       То же самое и с конференц-залом. Там всегда его преследовало ощущение обнаженности, просто не такое сильное, как сейчас. И эти морозные мурашки, скатывающиеся по его коже, слишком напоминают ему тонкие пальцы, оставившие незатягивающиеся шрамы на его бледной коже.       – Да. Я думаю, прослушка есть и там, – не спеша произносит Стайлз. – Я думаю, что это продолжается уже некоторое время?       – Ладно, – аккуратно соглашается Питер, никак не показывая своей реакции на данный кусок информации. Парень, естественно, не подразумевает, что волк должен наброситься на него за утайку оперативных сведений или отшатнется в отвращении-ужасе-отрицании его способностей, но и не ожидает этот мягкий тон, который использует с ним Арджент, будто он какой-то дикий напуганный зверек с острыми коготками.       – Тогда мы уходим отсюда. Очевидно, тебе стало плохо, потому что ты не питаешься нормально и, как любой новичок, плохо спишь по ночам, и нам нужно ехать в кафе на поздний обед.       – Мм-м… нет?       – Да, тебе правда стоит больше пить теплых напитков, не включающих в себя высокое содержание кофеина и не выводящих из твоего организма и так недостающую жидкость, – словно зачитывает Питер, и Стайлз действительно старается держать себя на плаву, что довольно сложно с его внезапным осознанием бренности собственного бытия, раненной девушкой в его квартире и отравой, только выведенной из его крови. Это и то, что кто-то явно поработал над Эрикой, Айзеком и Джексоном (Джексоном?), разваливает только построенные стены в его голове, которые должны были сохранить формальность его нормальности хотя бы внешне, но их постоянно что-то пытается раздавить. Шум, гудение и жужжание! (Прослушка!). И вот теперь Питер – когда-то (в прошлом или будущем?) его волк – как раз в это «что-то» играет, позабыв огласить ему правила. Или хотя бы дать инструкцию.       – Я не понимаю, – сухо произносит он, но в его голосе слышно чертово наводнение, что наконец-то останавливает взявшего безумный разбег оборотня. – Я не понимаю, Питер. Я не-       – Ты устал, Стайлз. Тебе нужно дать себе пару минут на отдых, а нам лучше выйти из этого здания, как можно скорее. Я позабочусь об этом.       Глаза Питера всегда были такими глубокими? Всё еще такие прекрасные, завораживающие своей голубизной и пятнадцатью крапинками золота – семью в левом и восьмью в правом. Однако, словно помимо изумительной поверхности океана, иногда скованного коварными и прочными льдами, там есть темная глубь, бурная пучина, и она так легко может затянуть его внутрь. (Будто бы он будет сопротивляться). Так просто может уберечь его в своих объятиях.       – Ты-… – а он и не знает, что сказать. Или спросить.       Очень болит. Внутри него.       – Мы должны идти, – прочищает горло мужчина, делая шаг назад. (Он даже не заметил, в какой момент они стали так близко друг к другу). – Не падай в обморок до кафе, Стайлз, иначе нас не пустят внутрь.       Оборотень поворачивается в сторону кабинета, но не делает шаг без него. Идеальные брови Хейла – они, очевидно, династические – абсолютно безупречно изгибаются вопросом, а губы вновь транслируют самую отточенную саркастичную усмешку, только Питер ждет его и следит соколиным взором вновь арктически голубых глаз.       Стайлз впервые видит волка таким теплым. Кажется, он вообще впервые видит Питера.       – Ха-ха, – запинается. Стоит только моргнуть, и познанная глубина исчезнет в зарастающих трещинах сплошного льда. Как на стереокартинке. – Я нормально питаюсь, спасибо большое, – с пораженным вздохом отворачивается. – Я не сжигаю так много калорий, знаешь. То, что я много говорю и долго остаюсь подвижным не означает, что я нуждаюсь в большом количестве энергии. Такие вещи обычно просто сопровождают молодость, если ты, конечно, помнишь это, – всё еще очень болит. – И мне не обязательно пить столько жидкости, как ты видимо считаешь обязательным. Ты что, читал справочник народной медицины перед сном? У меня была такая энциклопедия в детстве, мне она не понравилась, – впрочем становится теплее. – Вру, конечно, я ее обожал. Кто знал, что шиповником можно вылечить столько всего…       Пенелопа не ставит под сомнения предлог Питера на время переместиться в кафешку вниз по улице. (Он очень обижен тем, что все считают его слишком бледным и худым. Это мода такая, не он виноват). Хотя девушка всё же успевает бросить на него этот взгляд, говорящий «ты перескажешь мне всё в подробностях, что только что произошло», будто они в подростковой комедии о школьных буднях кичливых модниц. (Он и близко не кичливый, всего лишь чуточку манерный).       Примерно таким образом они попадают в заднюю кабинку какого-то кафе в центре города, более чем далеко от «вниз по улице».       – Всё в порядке, пап, – буквально под нос шепчет Стайлз, свернувшись калачиком на унитазе. Довольно неудобно, но туалет оставался единственным местом, где он может на время запереть себя в четырех крепких стенах, твердом поле и надежном потолке.       – Я вижу, – хрипло отзывается мужчина, всё-таки успевший прочитать ему лекцию о его нездоровых взглядах на свою жизнь. – Разве не ради этого я послал тебя в отдел? Чтобы ты был не только в безопасности, но и в порядке.       Послушно соглашаясь, он отчаянно ковыряет грязную плитку на стене справа от себя погрызенными за последние пятнадцать минут ногтями.       – Ты должен был вернуться обратно, ребенок. В здоровое мышление и позитивный взгляд на мир. Ты должен быть счастливым. Единственный, кто уж точно заслуживает быть счастливым, так это ты, ребенок.       – Папа-а, – он скулит.       Ему двадцать два, и он скулит в туалетной кабинке, прося отца прекратить вынуждать его плакать.       – Ты и половину того, что пережил, не должен был даже краем глаза лицезреть. Но вот он ты, и вокруг тебя снова опасность-       – Я не делаю этого специально.       – Я знаю, сынок, – бормочет отец, и Стайлз прекрасно может представить себе, как тот жмурится, крепко сжимая пальцы в кулаки в безнадежной попытке перестать чувствовать себя беспомощным. Он сам делает точно также. – Но ты всё еще далеко, и я не могу защитить тебя.       Ему не нужна защита. Не такая.       – Я могу справиться с этим сам, пап, – слабо протестует. – И тебя достаточно. Ты делаешь столько всего… и я бы не смог добиться ничего без тебя.       – Не помогает, ребенок.       – Я… извини, – мычит он, всё же сдавшись небольшому слезному потоку. Быстро моргая, чтобы избавиться от соленой влаги, Стайлз закусывают губу и наконец останавливается. Если подумать, красные полумесяцы на его ладонях тоже никак не помогут.       – В этом нет твоей вины, и ты не должен извиняться. Не чувствуй себя виноватым за то, что ты не в силах контролировать, – мужчина замолкает, должно быть, растеряв все слова. Такое происходит нечасто, но как-то всегда связано с тем, что нечто ужасное происходит в жизни его сына. – Извини, что вывалил это на тебя. Я просто… не уверен, как могу вернуть тебе чувство безопасности.       Кто, как не его отец, в силах с такой легкостью прочитать его мысли?       – Всё в порядке, пап.       – Это не так, ребенок, – он жаждет оказаться в объятиях отца прямо в эту секунду. Возможно, это бы не изменило ситуацию, причины его крушения, но это точно исправило бы мироощущение в лучшую сторону. – Но будет. Я отправил надежного человека к вам, ты можешь к нему обращаться по любому поводу. И вы молодцы, что решили собраться вместе. Не могу ничего сказать о Пенелопе и Айзеке, хотя он довольно сообразительный малый, вундеркинд, но мне действительно нравится агент Рейес.       – Конечно ты бы так сказал, – фыркает Стайлз, опуская ноги на пол.       – Что? Она довольно устрашающая, и я бы очень хотел, чтобы она была на твоей стороне.       – Пф-ф, – а потом он нервно хихикает.       – Ладно, сынок.       Хорошо, что тринадцать лет назад, вернувшись поздно домой после очередной встречи, его отец решил не сразу лечь спать, а заглянуть к нему, маленькому боязливому мальчику, чтобы завести самую удивительную связь между отцом и сыном, двумя оставленными мужчинами и будущими лучшими друзьями друг для друга.       – Я думаю, Питер собирается спросить меня об отравлении, – пробует Стайлз. – Я не знаю, что ему сказать, – он отрешенно кусает губу, опять возвращаясь к ковырянию ногтями теперь уже двери туалета.       – Тогда начни с самого начала.       «Я не хочу», – тут же думает он, что и собирается повторить вслух для отца.       – Я не-       – Рано или поздно тебе придется встретиться с этим, и лучше сделать всё лицом к лицу, – перебивает мужчина, точно зная, что он собирался произнести. – Так будет намного лучше.       Чем в прошлый раз.       – Думаешь, Питер послушает? – он на самом деле отколупывает кусочки краски, пока просит отца совета? – Я понимаю, что он не вспыльчивый и не собирается… вообще-то я совершенно не знаю, что он собирается делать. И что я бы хотел, что бы он сделал тоже. Это наивно?       – Нет, я так не думаю, – Стайлз не видя знает, что сейчас отец несомненно качает головой. – Я не могу сказать, как именно Питер отреагирует, но насколько я помню, волки становятся гиперзащитными при опасности, нависающей над стаей, и даже, если вы всё еще не чувствуете себя членами стаи Хейлов или даже если они отрицают связи, их волки не могут просто отпустить что-то столь близкое.       Стайлз всё еще не упомянул отцу о произошедшем сегодня утром формальном обряде инициации. Как и о вчерашнем прозрении: «Извини, пап, мне кажется, я всё-таки не влюблен в Питера, как ты того опасался? Ты можешь выдохнуть, знаешь. Но это не факт, потому что мы же каким-то образом станем семьей, правда? Может, ты сможешь помочь мне разобраться и в этом?».       – Наверное, это будет некрасиво и волк будет настаивать на сопровождении тебя повсюду, но я не могу найти в себе сил соврать и сказать, что мне это не нравится. Вам нужна любая помощь на вашей стороне, и, если это будет небезызвестный консультант, то пускай. Разве это плохо? Тебе в любом случае придется рассказать об всём Ардженту, как только он прибудет из тюрьмы.       – Я должен был рассказать ему раньше, да?       («Как и тебе, кажется»).       – Да, должен был, – мычит мужчина. – Хотя ты и я оба знаем, что Арджент тут не причем, остальным будет понятно, что ты боялся нечаянно рассказать всё крысе. Кстати о ней, ты-       – Ничего пока не знаю, – в чем очень неприятно сознаваться.       – Хорошо-хорошо, – легкий вздох. – Разберемся и с этим, ребенок. По мере поступления проблем.       («А что насчет моей семьи?»).       – Да? – он спрашивает не для того, чтобы услышать правдивое мнение. Ему необходимо услышать что-то до скрежета в зубах сладкое и обнадеживающее.       – Да, – его сообщение услышано. – Что бы ни случилось, мы со всем можем справиться. Ты и сам со всем можешь справиться, но тебе не придется делать это одному. Всё образумится, ребенок.       Его отец – золото человечества.       – Спасибо, пап.       – Всегда готов помочь, ребенок. Не заставляй меня седеть раньше времени, я всё еще хочу получиться на твоих свадебных фотографиях солидным офицером.       Стайлз ненароком издает нервный смешок, а потом уже нарочито громко стонет.       – Ты упустил свой шанс много лет назад, получив пару звезд на погонах и кучу наград, – он мягко улыбается пускай и немного неровному смеху отца. – Я люблю тебя.       – Не забудь позвонить мне перед сном, – наставляет мужчина родной поучительной интонацией. – И я тоже тебя люблю.       Он завершает звонок, не раздумывая прислоняясь лбом к потертой прохладной двери. Всё в порядке, ему всего лишь нужно выйти из своего нового безопасного закутка, чтобы встретиться с недоброжелательным реальным миром, но не так чтобы это было в первый раз.       Этот чертов Питер Хейл.

5.2.3. Убийца на расстоянии

Ноябрь, 2019 год. центр города Куантико, Вирджиния.

      Пенелопа без слов садится рядом, позволяя ему занять место у окна, тем самым закрывая его от обзора с других столиков. Питер решает расположиться прямо напротив парня и открывает меню, чтобы, игнорируя его пожелания, заказать полный английский завтрак на обед. (Да, именно так). Теперь они ожидают свои напитки, его еду и, видимо, эксперта, которому девушка-хакер уже как-то успела отправить их утренние улики.       – Когда мы выезжали на то дело с василисками, я выпил отравленный кофе, – как можно осторожнее произносит он, внимательно следя за реакцией мужчины. Волк до этого довольный тем, что Стайлз без лишних уговоров пробует поданные хлебные палочки, тут же сменяет ряд эмоций, останавливаясь на замешательстве.       – Что?       Хакер тут же перестает печатать, а сам парень старается медленно и показательно жевать, чтобы оттянуть время.       – Ты не принес с собой термос из дома? – Питер хмурится, не отрывая от него изучающего взгляда.       – Мх-м, – соглашается он, но потом вспоминает отцовские слова и всё же набирается храбрости продолжить. – В тот день я не успел приготовить, потому что… – ну, по правде говоря, из-за кошмаров и небольшого оцепенения после, но парень не очень жаждет делиться этим с Питером, особенно после того, как он уже столько рассказал тому в прошлый раз. – Неважно. Главное, что потом я был очень болтливый, и не мог остановить свои мысли.       Он замолкает, давая время подумать.       – Потом ты чувствовал себя болтливым, – медленно повторяет за ним Питер. Лицо волка вновь проделывает этот странный путь через множество слишком коротких, но довольно ярких и значимых выражений микромимики, только он не успевает их прочесть. – А сейчас ты нашел прослушку в конференц-зале и новом кабинете Пенелопы.       Предложения выходят недоверчивыми, нерешительными шагами по неизвестному минному полю, но с каким-то горьким подтекстом сожаления.       Почему сожаления? Прослушка, разумеется, конечно, новая вещь и-       – Прослушку? – восклицает шокированная девушка, когда Стайлза осеняет. И парень отвлекается, не замечая, как на мгновение мрачнеет оборотень и привычная ухмылка сменяется тревожными опущенными уголками губ перед тем, как видимость нейтральности вернется обратно.       – Новый кабинет Пенелопы и новый конференц-зал, – бормочет парень, растирая ладонями лицо. – Я не чувствовал ничего подобного в предыдущих помещениях, до-       – До того, как демон проделал дыру в полу, – неохотно продолжает Питер с напряжением, хотя звучит отстраненно, будто не вникает полностью в разговор. – Это скорее всего произошло во время ремонта. Очень много снующих туда-сюда строителей – легко пропустить незнакомца.       – А нас часто не бывает в здании, – подмечает Стайлз, фыркая. Иногда просто забавно думать, что он сбежал от одного беспорядка, чтобы попасть в другой.       – Мы живем в чертовом боевике, – лепечет Пенелопа, а потом вдруг начинает нервно хихикать. Девушка неловким движением закрывает ноутбук, убирая в свою сумку, а потом прячет лицо в ладонях.       На мгновение они отвлекаются на официанта. И хотя он не чувствует острого голода, в конечном итоге не против занять себя чем-нибудь, кроме попытки прочесть застывшего Питера, даже если это – механическое пережевывание жирного бекона.       – Так что там было, Стайлз? – через время вновь спрашивает мужчина. – И для кого они были предназначены?       Если бы не выпитый чай, он бы снова подавился куском хлеба.       – Почему он не мог быть предназначен мне?       Опять-таки, не то что бы Стайлз очень хотел быть целью неизвестного злоумышленника, но вопрос мужчины будто ставит под сомнения его обворожительные способности найти беду на свою голову.       – Тогда преступник достаточно глупо растратил свою попытку, – саркастично отвечает Питер, даже не моргнув на его вспышку. Волк знакомо усмехается, но во взгляде слишком много неприкрытого волнения, чтобы верить в обычную колкость. – Как бы он смог доставить тебе этот кофе? Ты не пьешь не свои напитки. А тот явно был приготовлен в отделе. Я бы даже сказал, что кто-то смог возродить Сэнди.       Стайлз невольно закатывает глаза на использование имени для кофемашины, но задумывается над ответом оборотня. (Его обворожительные способности найти беду на свою голову не подвержены ничьим проверкам).       – Хорошо, – соглашается. Однако, он всё еще не горит желанием делиться полной версией истории. Даже несмотря на заверения отца. (Особенно, игнорируя их).       – Да, я не пью чужие напитки, потому что никогда не знаешь, что там может быть, – на самом деле, он просто привереда, на опыте испытавший, что никто, кроме него самого, явно не умеет выдерживать чайный пакетик в кипятке правильное время. – Ты думаешь, это делает меня параноиком? Все так думают, – ну скорее всего лишь странным. – Я вот так не думаю. И тебе теперь тоже стоит сменить свое мнение, с учетом, того, что моя паранойя оказалась не такой ж паранойей и-       – Для кого был кофе? – настаивает Питер, не унимаясь. Мужчина не злится, но Стайлз видит, как под кожей оборотня волнами ходит набегающая ярость. И волк смотрит на него этими дурацкими льдисто-голубыми глазами, завораживающими и пьянящими, и внутри всего этого льда загорается нестерпимое пламя признания.       Он не может больше молчать.       – Для Айзека, – подтверждает опасения парень, а потом тут же пытается утихомирить вновь замершего оборотня. – Слушай, Питер, я, по правде говоря, не думаю, что…       – Ты не знаешь, что там было, Стайлз, – тут же перебивает мужчина, медленно разжимая кулаки, безусловно с большей, чем привычно, силой заставляя себя расслабиться. Если учесть, что Питер славится самым лучшим самоконтролем среди волчьих членов стаи, это ужасает.       – Но я могу сказать, как они подействовали, – предлагает он, откидываясь назад. Этот разговор теперь тоже приносит ему головную боль. И в глазах чешется.       Стайлз осознает, что резко изменившееся поведение Питера напрямую связано тем, как близки Джексон и Айзек и тем, что сам Питер является самым старшим членом стаи.       Ну и то, что мужчина скрытно заботливый и рьяно защищает близких себе людей (что действительно очень привлекательно).       – Тебя отравили.       Ой.       – Ты не знаешь, что там было, Стайлз, – повторяет. – Какого черта ты вообще решил это выпить? У тебя же есть это дурацкое правило! – продолжает давить Питер с маниакальным блеском в глазах. – И ты только что сказал-       – Да я не собирался это пить! – восклицает парень в ответ, взмахивая руками. – Я задумался, и был на взводе, и не обратил внимание… И словно ты всегда в состоянии контролировать вещи вокруг себя!       – Вообще да! – фыркает оборотень, откидываясь назад. Напряжение между ними стихает, скатываясь с их тел грязными, запутанными шерстяными комочками, чей каждый волосок тянет за собой тонкую струну души. Однако, как только буря в их сердцах унимается, за ней на самое дно осаждается и утренний дискомфорт, и распушившееся беспокойство, и не выспавшееся раздражение.       Мужчина качает головой.       – Ты не знал-       – Я правда не хотел, – смягчается парень под удивительно очевидным волнением волка. – Так просто получилось, и сейчас я чувствую себя хорошо.       Питер кивает. Стайлз расслабляется. Хотя оба едва не задыхаются под весом не оживших слов на языке.       – Я бы никогда не смог выпить то, что могло убить меня, – всё же решается добавить он для большего заверения. Тем более, когда это правда – его искра вряд ли бы допустила такой вариант событий с самого начала.       Парень чувствует, что его заверений для оборотня недостаточно, но он не в силах понять почему. Пускай, они и знакомы уже полтора месяца, большую часть этого в итоге потрачено на избегание друг друга и равнодушного изучения со стороны. И никакая загадка нахождения Стайлза в этом деле и тайны всех его причуд малоубедительны для любопытного волка, если тот отказывается быть рядом с ним – он знает это по опыту.       (Он всё еще прекрасно помнит, как глаза Питера красиво загорались, когда Стайлз шутил о своих жилетках или представлял другим свои охотничьи книги).       И он отказывается думать, что поведение волка как-то связано с тем, как парень жаловался тому о тяготах своей жизни.       (Он также прекрасно помнит, как лицо встревоженного оборотня потускнело и закрылось, когда он сетовал на свои кошмары, диеты и лекарства, врачей и отсутствие необходимой поддержки).       Неужели всё, что он должен сделать, чтобы привлечь внимание своего волка, – это поделится своим жалким существованием в оставшуюся невидимую часть дня?       – Не думаю, что у нас есть возможность узнать состав этого кофе, – пробует через десять минут Питер, отвлекаясь от созерцания Стайлза, который заканчивает свой обед.       – На самом деле, – откликается до этого молчавшая Пенелопа со слабой улыбкой, – мы можем узнать прямо сейчас, – девушка чуть наклоняется вперед, указывая на вход кафе кивком головы. – Позвольте представить вам мою хорошую подругу Киру Юкимура. Видите, вон ту вот милую азиатку с самыми блестящими черными волосами.       Они с разными чувствами: Питер, очевидно, с ленивым нетерпением, Пенелопа с немалым энтузиазмом, а Стайлз с ощущением скорой неминуемой катастрофы – ждут, когда очень серьезная, но внешне неуверенная девушка подойдет к ним.       – Привет. Здравствуйте, – запинаясь здоровается девушка с той самой славной улыбкой, которую Стайлз не раз видел в своих видениях. Он прикрывает глаза, на мгновение упиваясь словно вдалеке звучащем игристым смехом и тонким голосом, поющим старые японские легенды.       – Питер Хейл, – произносит мужчина, протягивая руку. – Консультант.       – Кира Юкимура. Я криминальный эксперт. Точнее, сейчас пока просто работаю в лаборатории при ФБР, как стажер. Или консультант. Они вроде как не принимают сразу на работу без испытального срока, – тараторит девушка, а потом знакомо краснеет и отводит взгляд. Она поворачивается прямо к нему, вновь очаровательно покрывается румянцем, видимо, не сразу заметив его присутствие, и наконец протягивает руку. – Кира. Зовите меня Кира.       Стайлз вытирает руки салфеткой и тоже протягивает ладонь, когда краем глаза замечает, с каким любопытством на него и на его слегка дрожащую ладонь смотрит Пенелопа. Что самое интересное, когда он намеренно глядит на Питера, тот тоже излучает тихий интерес, взамен осуждения или даже испуга.       – Мечислав Стилински, – произносит он, касаясь мягкой теплой кожи. Тренировки с матерью, усталость, настольные игры с отцом, довольство, лабораторные работы, одиночество. – Можете звать меня Стайлз. Меньше букв и легче произносить.       Кира смеется, и глаза цвета теплого шоколада морщатся по краям, прелестно преображая девушку, пока Стайлз тем временем насыщается промелькнувшим чувством теплоты чужих, скрытых от него воспоминаний.       – Конечно, Стайлз, – соглашается с ласковой улыбкой Кира, отпуская руку. – В тебе есть какая-то магическая искра, да? Ты так приятно светишься, и я сразу почувствовала эти маленькие искорки электричества. Ой! Или мне нельзя было говорить это вслух? Мне очень жаль. В Японии мы обычно всегда говорим об этом вначале знакомства, и я всё еще не сориентировалась здесь. Извини. Я-       – Всё в порядке, Кира, – заверяет Стайлз, невольно тоже улыбаясь. – У меня и вправду есть магическая искра. Что насчет тебя? Ты ведь белая лисица? Кицунэ?       – Да, – кивает девушка, подсаживаясь к Питеру. – Мы обычно зовем себя «тока», но, да, нас тоже причисляют к кицунэ. Наш род является потомком первой белой лисицы, тайной посланницы богини Инари, что обычно означает долголетие и поддержку от храма. Моя мама, например, сейчас уже прошла ритуал инициации, поэтому живет при храме Фусими Инари в Киото. Мне до этого еще далеко, поэтому я не очень много чувствую, – девушка нервно трет ладонями бедра, упирая взгляд в стол. – Ну и моя искра всё еще хранится и растет в храме.       – Это растение, – догадывается Стайлз. А потом, чтобы уменьшить нервозность девушки спрашивает. – Дерево?       – Нет, это не сакура, – дразнит девушка, хихикая. – Это лотос. Чистый, мягкий лотос.       – Тебе подходит, – легкомысленно бросает парень, возвращаясь к еде. Питер с другой стороны стола очень угрюмо следит за его движениями. – Мм-м… что?       Оборотень не успевает ответить, лишь слегка замедленным рывком, складывает руки на груди.       – Слушай, что там по анализу? – спрашивает хакер, отодвигая от себя пустую чашку, чтобы освободить место для ноутбука.       – Да-да, анализ. Так, – Кира тут же садится прямее и вытаскивает папку, аккуратно вынимая оттуда несколько листов бумаги. Девушка разглаживает их перед тем, как отдать уже вновь хладнокровному Питеру. – Принесенный от вас кофе имел очень много странных компонентов, и не все из них получилось расшифровать. Я точно смогла определить Дерево Лотос*, которое должно было вызвать сонливость и, как я понимаю, уменьшить возможность неприятия организмом всей этой бурды. Вообще-то это дерево растет только в Греции и в различных ботанических садах по всему миру, но несколько недель назад его завезли сюда, в новый частный дендрарий, знаете, который на севере?       – Ага, – кивает Пенелопа, тут же начиная печатать. – Об этом говорили в новостях. Вроде первую неделю был бесплатный вход.       – Да. Там много народу проходит, поэтому не думаю, что это как-то поможет, – неловко заканчивает Кира. – Еще в кофе было некоторое количество дым-травы, очевидно, для скрытия запаха, и частичек чего-то действительно твердого, что я бы назвала корой дерева. Я не могу точно сказать, что это за дерево, но у меня есть основание думать, что это может быть кора Умдглеби. Опять-таки, это дерево также не произрастает в Америке, и его нет ни в каких ботанических садах по миру из-за токсичности для людей и многих магических существ. До летального исхода. Я бы даже не предложила этот вариант, если бы не ядовитое соединение «Красные глаза»*, которое можно выделить из незрелых плодов этого дерева.       – То есть в кофе также присутствовали и «Красные глаза»? – переспрашивает Питер, перелистывая бумаги. – И что значит, он ядовит для многих магических существ?       – Да. Там было немного этого соединения, но я думаю, оно появляется по мере растворения коры в кофе, потому что иначе можно было бы почувствовать запах, и у любого должны были бы начать слезиться глаза, поэтому было бы немного бесполезно класть в напиток сразу яд, – пожимает плечами девушка. Поразительно, как быстро меняется Кира от милой, беспечной девушки до ответственной студентки, заучившей каждое слово в учебнике. – На самом деле, есть не так много информации об этом дереве.       – И это в Африке, – мудро подмечает Пенелопа, уже начавшая поиск в сети. – Никто не полезет в Африку, чтобы попасть к ядовитому дереву. Но, кстати, кору Умдглеби… еле выговоришь, черт возьми… можно купить в даркнете, что явно упростило доступ к нему нашему преступнику.       – Ну я бы так не сказала, – отпускает смешок Кира. – Если бы я хотела кого-то отравить, я бы не мучилась поиском коры африканского дерева. Есть множество других способов.       Стайлз непроизвольно фыркает, а Пенелопа вновь принимается тихо хихикать.       – Очень познавательно и ни капли не подозрительно, Бамбино, – передразнивает парень Киру, всё еще под эхом призрачных воспоминаний.       Питер прерывает их обмен мягкими улыбками весьма громким покашливанием.       – Что насчет ацеторфина? Это же токсичный наркотик, и его запретили использовать на людях и перевертышах в человеческой форме, – грубым голосом диктует оборотень, уткнувшись лицом в бумаги.       – Да, он был там практически в мизерных количествах, но должен был подействовать всё равно, – тут же хмурится Кира. – После принятия наркотика, человек перестает двигаться, и у него возникает ощущения нереалистичного сна.       Стайлз в тот момент сидел в самолете – они летели на дело, – закрыв глаза и отдалившись от всех на приличное расстояние. И если он помнит правильно, по ощущению тело было похоже на крайне неподвижное замороженное желе, которое лишь изредка качалось и только из-за очень резких движений. О чем и сразу сообщает остальным.       – Да-а, – неуверенно тянет криминальный эксперт. – Но действие наркотика, тем более в первый раз, должно пройти через полчаса и человек должен был быть очень вялым с жутким ощущением оцепенения. Кстати, это может длиться до нескольких дней.       – Со мной всё в порядке, – машинально поправляет девушку парень, но под строгим взглядом Питера (когда только оборотень научился так смотреть на него?) сдается. – Я не думаю, что ощущаю ломку, потому что я знаю, как это ощущается, и это не так. Но, да, по большой степени крайне сложно сосредоточиться, и головная боль не уходит, несмотря на довольно-таки сильное обезболивающее, так что я не уверен, что из этих ощущений галлюцинация, а что – правда.       – Думаешь, твоя искра могла сжечь весь потенциальный вред, – задумчиво тянет Кира. – Но из-за этого ты потерял контроль над ощущением реальности мира. И твоя магическая искра после такого вполне могла бы говорить с тобой прямо, а ты будешь думать, что ее слова – реальный мир. Или человек. Или сон. Тебе не снились кошмары после этого?       – Нет, мне не снились кошмары или сны, – он фактически не спал прошлой ночью. – И я не думаю, что это сработало бы таким образом.       Ну, его искра явно сожгла действия всех лекарств, выпустив на волю его чудные способности. Этого вроде как хватило.       – Ничего бы не произошло, если бы в напитке не было коры дерева. Оно, очевидно, хранит магический след, что могло не понравится твоей искре, – продолжает девушка, не останавливаясь на его ответе. – Иначе бы ты либо заснул из-за Дерева Лотос, либо был в ломке от наркотика. Либо умер от яда. Там еще есть компонент, что я не смогла расшифровать, поэтому вариантов много.       – Спасибо, – хмыкает Стайлз, отворачиваясь к окну. Разговор о его магической искре изрядно потрепал настроение, отчего то бороздит на дне где-то рядом с рифами «меня не изменил бумажный человек» в белых песках «я не виноват в смерти мамы».       – Я… извини, – шепчет Кира, но парень не видит ее лица.       Ему, наверное, нужно больше уделять времени себе и своим мыслям. После несколько эмоционально выматывающих (а скорее калечащих и насилующих) разговоров с Питером, Джексоном и Пенелопой, он даже не пытался вернуть себе энергию обратно. Ситуация с Лидией и Айзеком не оставила ему наглости выпросить у самого себя хотя бы пары часов на медитацию, и, если бы не Эрика и ее воспоминания, которые отвоевали для него отсрочку, он бы сейчас всё еще сидел в пахнущим едким лимонным запахом чистящего средства туалете, вырывая у отца теплый кислород из открытых легких, потому что собственные бы просто отказали к тому моменту.       И теперь у него есть эти очень неправильные мысли.       Он даже не знает, что хочет сделать или жаждет сказать, потому как работает в режиме нон-стоп, без паузы на вдох или передышки на нервное сглатывание слюны. Кажется, вечером, будет чрезвычайно негладко и нелегко, и скорее всего, как только за ним закроется входная дверь, тем самым захлопнув плотную коробку, его черный ящик, особое хранилище, он замертво упадет на пол, впитывая контролируемые воспоминания и видения, которые тысячи раз читались и были подпиткой для него в трудное время.       Как точно будет сегодня.       – Так как кофе попал к тебе в руки? – в который раз переспрашивает Питер, безжалостно отрывая его от внутреннего истязания, и в этот раз в него скорее всего вцепятся когтями до последнего ответа.       Можно начинать сию минуту.       – Я отобрал его у Айзека, – негромко произносит Стайлз. На самом деле, если бы ему нужно было признаваться честно самому себе, откровение с Питером дарит необыкновенное, неповторимое ощущение защищенности, более отчетливое и практически осязаемое, словно обжигающее давление ладоней на его зажатых плечах. Чутко. Аморозо*. Его душа играет в медленных оттенках нежности.       – Знаете, я думаю, что пойду, – прерывает их Кира, собирая вещи. – Было приятно познакомиться, но мне надо спешить обратно в лабораторию. Я напишу Пенелопе, как только узнаю что-нибудь о последнем компоненте. Также не волнуйтесь о конфиденциальности, у меня есть свой собственный кабинет, который я всегда запираю, и там убираются при мне.       – Хорошо, спасибо, Кира, – кивает хакер, встав, чтобы обнять кицунэ. – До скорого.       – Конечно, дорогая, – слабо улыбается девушка, неловко машет им и оставляет их.       – Она не хочет влезать в дела отдела, – тут же объясняет Пенелопа, обратно возвращаясь к ним. – Она не чувствует себя уверенно, вклиниваясь в динамику большой группы. Тем более, когда у нас есть преследователь.       – Это не преследователь, – автоматически поправляет ее Стайлз. А потом, не обращая внимание на пытливый взгляд Питера, продолжает. – Я бы сказал, что это убийца, который нацелен на определенных людей.       – Это Лейхи и? – направляет оборотень, опуская руки на стол и чуть наклоняясь вперед, к нему. Как будто готовясь к его атаке.       – И Лидия, – решительно продолжает он. – Айзек получил кофе при мне от «Сэнди», хотя вода была залита там до того, как он подошел туда вместе с Джексоном. А вчера напали на Лидию с ножом. Она уверена, что это не было ограблением и чем-либо еще, потому что нападающий, очевидно, хотел убить ее, но не учел, что это станет-       – Ее инициацией, – понимающе соглашается Питер, хотя парень уверен, что волк не догадывается до настоящей сущности Лидии. Видимо, мужчина намного лучше чувствует концепцию личных границ. – Как она себя чувствует?       – Она справится, – неожиданно подает голос Пенелопа, и сила ее тона будоражит кровь, но также и утешает их, словно настойчивый голос матери в колыбельной.       – Да, она будет в порядке, – признает. – Она пока находится в моем доме. Там она будет в безопасности.       Стайлз не может не улыбнуться и даже как-то внутренне расслабиться (хотя он даже не ощущал, что до этого был напряжен), когда за его заявлением не следуют вопросы о ЦРУ или причине их круглосуточного нахождения около его квартиры.       – А сегодня Айзек получил еще один кофе от его с Эрикой общего знакомого по имени Тео Рейкен. Кстати этот кофе мы и отдали на экспертизу, – берет на себя продолжение рассказа Пенелопа. – Людей с таким именем очень много, но я попыталась сузить круг по возрасту, а потом по восточным побережью и штатам около Вирджинии, но количество всё еще пугающе большое.       – Тебе дали описание преступника?       – У нас есть фотография, – произносит хакер, поворачивая экран ноутбука Питеру и Стайлзу, чтобы показать фото. На нем изображено двое близко стоящих парней, один из которых – немного застенчивый Айзек и их подозреваемый с чуть хищной, широкой улыбкой. – Но никого с совпадающими чертами лица нет в списках, которые я смогла просмотреть. Ни в ближайших школах, ни в той строительной компании, где по идее работает этот Тео Рейкен, ни в базе преступников. Ничего.       – Но что-то же должно быть. Он не мог появиться из ниоткуда, – фыркает парень, рассматривая фото. В действительности Тео выглядит несуразным, будто с немного размытыми чертами лица, и, если бы это был рисунок, он бы сказал, что художник в середине написания портрета передумал насчет модели и решил написать поверх одного человека черты лица другого.       – Правда, есть кое-что, – Пенелопа разворачивает обратно ноутбук, что-то быстро печатает, а потом поворачивает обратно к ним. Теперь на экране фотография маленького мальчика восьми-девяти лет с темно-карими, почти черными, глазами, который держит футбольный мяч в руках со смущенной улыбкой.       – Это Тео Рейкен, который пропал, когда ему было девять лет. Они вместе с сестрой ушли на прогулку, оба так и не вернулись в тот день. Практически через месяц оказалось, что девочка, Тара Рейкен, сломала ногу и у нее случился приступ астмы из-за паники. Ее брат убежал за помощью, но так и не вернулся. Позже выяснилось, что Тара была перевертышем какого-то пресмыкающегося пустыни, отчего девушка и была подвержена астме. Ей не подходил влажный, прохладный воздух Мэриленда. А выжила она благодаря тому, что впала то ли в спячку, то ли в кому, пока заживала рана на ноге. Всё это время она была в доме у лесника, который игнорировал существование города и, разумеется, не читал газеты.       – Ты нашла так много информации о них.       – Об этом случае много писалось в газетах, так как это вновь обратило внимание на недостатки современной медицины и то, что кровь перевертышей может передаваться через многие поколения, даже после смешения с человеческой.       Еще бы. Кто бы знал, насколько всё на самом деле запутано.       – Но вот что интересно, – Пенелопа забирает к себе ноутбук. – Семья через несколько лет отчаялась найти сына и переехала в Австралию ради дочери. Однако, почти полтора года назад это событие вновь освещалось в газетах, потому что прошло ровно десять лет с того момента, как Тару нашли и местный эксперт, доктор Конрад Фенрис, объяснил почему именно она выжила, к каком виду принадлежит, и что нужно обратить внимание на то, что Америка нуждается в специалистах из других стран, потому что наша культура уже многие десятилетия перемешана со множеством других и больше нельзя это игнорировать.       – Хорошие слова, – подмечает Питер.       …почти полтора года назад…       – Подожди, – вдруг догадывается Стайлз, к чему ведет Пенелопа. – Эрика сказала, что знакома с ним практически целый год. А значит-       – Да, – прерывает его девушка с довольной улыбкой. – Наш парень просто украл личность парня из газет, так как знает, что ребенка так и не нашли.       – Но он выглядит намного старше девятнадцати лет, – хмуро замечает он.       – С поддельными документами это не проблема, – отмахивается хакер. – Плюс всегда есть вариант того, что была пластика или был проведен магический ритуал.       – Айзек говорил, что он человек. Ну или ведет себя как человек, – тут же отнекивается парень. – Он бы заметил что-то странное. Я почти уверен, что Айзек даже знает, что из себя представляет Лидия. Ему понадобилось всего лишь больше двух недель, чтобы найти меня, а это действительно трудно.       – Да, но он не может почувствовать магию.       – У Эрики есть амулет ее родителей, – сдает коллегу Стайлз, тут же закрывая рот ладонью. Эту информацию он получил незаконно (ну из видений, если честно) и распространять ее, возможно, ужасно неэтично. Однако, Пенелопа на это лишь поднимает одну бровь, будто говоря: «а кто так собственно не делает?», и его вина сдувается, также громко и быстро, как проколотый воздушный шарик.       – Это всё равно сузило круг подозреваемых по месту, – вдруг вмешивается Питер, стараясь снять напряжение. – Теперь мы знаем, что он из Мэриленда или где-то поблизости. Нам надо начать с того, где именно говорилось об этом десятилетнем съезде и как можно было узнать об этом кому-то не из круга медиков и родственников.       – Будет сделано, – с запинкой отвечает Пенелопа и, успокаивающе глянув на Стайлза, принимается за работу.       – Хорошо. Если предположить, что доктора Мартин и Лейхи связаны только работой, то стоит вести поиски в этом направлении. Я попробую рассортировать старые дела, – задумывается мужчина. – Хотя Лейхи не был в отделе долго. Чуть позже нам нужно будет рассортировать их.       – Он или она в большой обиде. Хотя вряд ли что-то такое серьезное можно было провернуть из тюрьмы, особенно в первое время адаптации, – неуклюже замечает парень.       – Скорее всего, – соглашается оборотень, кивая. – Нужно будет рассмотреть всех знакомых и близких преступников, и у кого были возможности и мотивация к мести.       – Так мы рассматриваем это как месть? – уточняет Пенелопа с хмурым видом. Стоит согласиться, что месть, особенно с учетом того, что план к ней возможно обдумывался больше двенадцати месяцев, уже обдает неприятным холодком и терпким металлическим вкусом.       – Пока, да. Сейчас Айзек в безопасном месте. Как я понимаю и доктор Мартин, – Питер бросает на него нечитаемый взгляд в то время, как Стайлз не задумываясь кивает в ответ. – Без предупреждения Криса мы не можем начинать любые работы, связанные с официальными заявлениями и ордерами. Однако, пока он находится на территории Эддивилльской тюрьмы, Арджент вне зоны доступа.       – Поэтому мы не будем терять время, и разработаем версии, потому что я всегда могу взломать архив.       – Я бы такого никогда не попросил, Гарсиа, – немедленно произносит Питер. – Но, да, пока мы будем работать над старыми делами за последние два года.       – А я? – недоумевает он. Он не совсем может помочь, не имея с собой ноутбука и доступа к файлам, а бумажные варианты недавних дел, при которых он не присутствовал и без разрешения начальника отдела, всё еще закрыты для него, как для любого стажера.       – А ты пока доешь свою еду, – кивает волк в сторону сладкого яблочного пирога, – будь добр. Тебе всё еще не хватает в организме сахара.       – Хорошо.       Они на время замолкают, размышляя и перебирая всё, что смогла найти Пенелопа, до следующего звонка от Дерека, который сообщает им, что они с Айзеком единогласно выражают сомнения по поводу невиновности Коррин, последней жертвы Кровавого Уаджета. Поэтому им приходится отвлечься, чтобы построить правильного вариант допроса женщины, который выведет из себя несостоявшегося маньяка. (Их лучший вариант построен вокруг идеи превосходства над своим, возможно, бывшем партнером, а не на подражании).       Так проходит остаток дня, под конец которого они пришли к выводу, что информация о Тео Рейкене была практически общедоступна благодаря множествам интернет-сообществ и современным видео-блогерам, а из тех дел, которые они успели перебрать, им пришлось столкнуться с асоциальными личностями, которые избегали близких отношений с кем бы то ни было, хотя они всё еще проверили каждого перебравшегося на восток страны.       – Хорошо, как мы разместимся? – с серьезным видом спрашивает неожиданно Питер, когда все позже садятся в машину. Они провели весь остаток рабочего дня в кафе, и в другой раз обязательно бы задержались в офисе, консультируя или слушая допрос коллег, однако сейчас они сошлись во мнении, что лучше поехать домой. – Желательно, чтобы мы находились в одном месте.       Стайлз сразу же качает головой. Не сегодня. Он не уверен, сможет ли справиться со стольким количеством людей в его доме вместе с истеричной Лидией и его не выспавшимся разумом под таблетками.       – Я так не думаю, нет, – вновь качает головой. – Я поеду домой один. Меня там ждет Лидия, и я почти уверен, что она была бы против гостей.       – Стайлз, – немного снисходительно начинает Питер. – Ты же не думаешь, что-       – За моей квартирой наблюдают два агента ЦРУ. Это сейчас самое безопасное место во всем городе, – он останавливается, когда блестящие голубые глаза напротив заволакивает необъяснимой дымкой чего-то неизвестного. Он ждет, когда мужчина выдохнет и начнет заново с ним препираться, но волк всё еще хранит дико неудобное молчание. Что заставляет его болтать.       – Я мог бы забрать Пенелопу к себе, но я бы не хотел так рисковать. Лидия еще не оправилась, и у нее очень необычный взгляд на мир, после того, как на нее напали. И я в какой-то степени прекрасно это понимаю. В такой момент тебе хочется побыть одному и разобраться в себе. А моя квартира и так маленькая, там всего одна спальня. Еще, если задуматься, то за нами присматривают только двое агентов, поэтому было бы хорошо, если…       – Хорошо, – невозмутимо соглашается Питер, а потом произносит нечто, что ставит на мгновение в тупик и Стайлза, и Пенелопу, сидящую сзади. – Тогда я сегодня переночую у Гарсии. Но я отвезу тебя первым и провожу до двери.       Оглядываясь назад, он видит, что хакер тоже теперь, вместо умиленного трепета, замирает в удивлении. У Питера не было особо теплых отношений с девушкой в прошлом, что Стайлз уверен, связано с тем, как сильно волк оберегает своего племянника. Не альфу, а ребенка, выросшего у него на глазах.       – Хорошо, – говорят они одновременно, только девушка добавляет потом мягкое и робкое:       – Спасибо.       Питер окидывает их двоих еще одним сверкающим взглядом с тревожными морщинками вокруг глаз, чтобы затем аккуратно протянуть руку к щеке Пенелопы и повторить утренний жест альфы. Это происходит безмолвно, без каких-либо напыщенных или восторженных речей о том, что стая должна быть вместе, а члены – заботиться друг о друге и тому подобном. И от этого момент ощущается более интимным и сокровенным, чем-то, что никто из них не собирается делиться с другими.       – У меня тоже нет гостевой комнаты, – тихо шепчет девушка, когда Питер оборачивается обратно к рулю и заводит машину.       – Я могу взять диван. Тебе не стоит волноваться, Пенелопа.       На мгновение ему чудятся толстые цепи, волчьи связи между ними тремя, более глубокие и эмоциональные, чем те, с которыми им пришлось возиться несколько часов назад. Он и не догадывался, как легко это может утешить.

☆☆☆

      Они останавливаются возле его дома, когда небо уже окрашено в сумеречные цвета – немного депрессивно, немного тихо и значительно умиротворяюще. Окончание этого дня в конечном счете выдается пренебрежительно чудаковатое, прямо под стать его началу.       – Хорошо, – первым заговаривает Питер, вынимая ключи из зажигания. – Давай-       – Подожди, – останавливает волка Стайлз. Ему пришла идея еще когда они решили, где кто будет ночевать, но всю поездку он пытался понять, как ему поднять тему и стоит ли это того. Он так и не пришел к единогласному выводу. – Знаете… – он поворачивается к Пенелопе, которая с ожившим надеждой и любопытством лицом улыбается ему. – … мм-м… – просто скажи! – Если ты хочешь, – выходит очень застенчиво, – я могу посмотреть твою сегодняшнюю ночь, чтобы быть уверенным, что ничего не случится. И завтрашнее утро. Если хочешь.       Судя по горячим вспышкам на правой стороне его шеи, ему не стоит сейчас оборачиваться к Питеру, тем более, когда его лучшая подруга задумывается всего на секунду, перед тем как с легким сердцем, без паники и долгих раздумий протягивает ему свою руку.       – Я не обижусь, если ты подумаешь чуть подольше, Пез.       – Не трясись, малыш, – фыркает девушка, отмахиваясь. – Сегодня был тяжелый день, и я не против расслабиться, зная, что у меня будет долгая безмятежная ночь.       – Это не на сто процентов, Пез. Если еще учесть-       – Я тебе доверяю, Сти.       Он замолкает, дрожащий, парализованный, обугленный жгучим доверием. Она, Пенелопа, его лучшая подруга и сейчас самый близкий человек в городе, уже произносила похожие слова. Тогда, в спешке, пускай это и было также врасплох, одним ударом заостренного кинжала прямо в сердце прилетело очень похожее «Я тебе верю», просто у него не было ни времени, ни сил и эмоций, чтобы среагировать на них. Сейчас у него есть все они и завершающее их, переполняющее и объемное, «Я тебе доверяю».       Он не в силах двинуться с места.       Задавая вопрос, он не готовился к тому, что получит ответ и что ответ будет именно таким.       – Расслабься, не думай ни о чем, – направляет он девушку, откашливаясь. (Хотя скорее обращается к себе).       Пару раз сжав и разжав кулаки, он пытается разогнать кровь, а точнее снять напряжение и отвлечься.       – Но если, конечно, хочешь помочь, можешь думать о том, как ляжешь спать, как проснешься завтра. Просто распорядок дня.       – Хорошо.       – Всё будет в порядке, – шепотом произносит он больше себе, чем двум осторожным коллегам вокруг. – Всё отлично.       Его рука касается мягкой женской ладони с полноватыми пальцами, на которых мерцают перламутровые кольца различных оттенков. Сначала он ничего не видит, наслаждаясь ощущением теплой кожей кончиками пальцев, но стоит ему представить утешающий запах сухофруктов и розово-оранжевые тона дома Пенелопы, он тут же стремительно ухает куда-то вниз, и перед глазами мелькают множество картин сегодняшнего вечера подруги в дымке розовых звёздочек.       … поздний ужин. Спагетти с фрикадельками. Сзади играет музыка, но очень приглушенно, чтобы она могла говорить с Питером, который с грациозным бесстыдством достает продукты из ее холодильника, чтобы приготовить какой-то европейский изысканный соус…       … притворно кашляет.       – Спасибо, мистер Хейл, – неловко, но очень искренне произносит Пенелопа. – Я знаю, что Сти сказал, что всё будет хорошо, но мне намного спокойнее, когда-       – Всегда пожалуйста. Мне было несложно, – просто замечает мужчина, явно замалчивая о настоящих намерениях. – И Питер, пожалуйста. Я уверен, что мы давно пересекли черту сухого профессионализма, Пенелопа.       – Да, конечно, хорошо, – несколько кивков. – Спасибо, Питер, – улыбка.       – Как я уже говорил, приятно помочь.       …       То, с каким сиянием в голубых глазах появляется этот небольшой, милый изгиб губ, выбивает его из равновесия, внутренней гармонии, и Стайлз захлебывается.       … застилает диван новыми простынями, пока мужчина прибирается на кухне. Они вдохновленно разговаривают, не повышая голос, так как между ними не было стен. Затем она идет в свою комнату, чтобы принести полотенце…       Парень невольно следит за изящными движениями Питера, когда тот помогает девушке с проверкой окон и дверей, и обильно краснеет, когда мужчина направляется в ванную. Его глаза хотят следовать за картиной, но сердце неожиданно подскакивает так высоко, выстукивая нервный ритм прямо по его горлу, поэтому ему приходится отступить, закрыв глаза. Взволнованный и смущенный.       В замешательстве.       … проходит мимо гостиной, где на диване уже сложены стопкой белье и одеяло, на кухню, откуда и веет этот прелестный аромат кофе…       Стайлз выдыхает задержанный в легких запах горячего напитка, смешенный со сладкими духами подруги, и пробует отпустить доверенную ладонь из рук, когда видит всё еще бледную Лидию в отделе.       … в тихом месте. Она говорит пылко и страстно, и рыжая девушка напротив вдруг неожиданно отшатывается и съёживается, но тут же берет себя в руки и огрызается, с похоже яростью и жаром. Поэтому она отступает, а потом просто подходит и обнимает испуганного внутри доктора, крепко обхватывая понурые плечи и шепча:       – … тебя никто не отпустит… я помогу… ну же, разве так ведет себя королева? Я уверена, ты не раз побеждала конкурсы красоты и выпускные балы…       Лидия под ее… его руками холодная и шершавая. От нее пахнет одновременно соленой водой и солнечным светом, надолго застрявшим в граненном кристалле замерзшей воды. Она всё еще безумно напугана, в ужасе, а в ее душе расцветают отростки ненависти и отвращения к себе, цепляющиеся за ее цветочные летние платья и идеальные рабочие костюмы. И они тянутся к нему, угрожая своей настойчивостью и знакомым привкусом отчаяния. И ему холодно, как никогда раньше, и жарко от борьбы с самим собой, и он напуган, до смерти напуган. И кровь на его руках густая, вязкая и его. И…       Стайлз отталкивается назад, к двери, крепко зажмуривая глаза, прижимая руки к призрачной колотой ране на животе. Легко забывается, как тепло чужой кожи может навредить ему, стоит ему только остаться самим собой.       – Ничего не произойдет, – исторгает он, выискивая нужные слова из мешанины восклицаний в его голове. – Это будет хороший, безмятежный вечер, который перейдет в такое же хорошее, безмятежное утро. Нечего бояться.       Действие таблеток теперь придет к концу непозволительно быстро, и ему лучше быть дома, в среде с контролируемыми видениями.       – А я пойду, – Стайлз открывает глаза, но смотрит только на свои крепко сцепленные руки. – Спокойной ночи, Пез. И тебе, Питер. Желательно до нескорой встречи завтра утром без объятий и лишних волнений. Со мной всё в порядке, я пошел.       Он осознает, что его бездумный поступок ничем хорошем в будущем не окупится, и скорее всего лишь наклевещет еще более осторожных и беспокоящихся наседок (что вообще-то довольно забавно и по существу крайне лестно). Однако, сдержать порыв инстинкта «побежать и спрятаться где-то в безопасном месте», взращенный им и его отцом практически на таком же бессознательном уровне, как дыхание, непросто. Ну и ему не хочется.       Поэтому, разумеется, вскоре он слышит позади себя хлопок автомобильной двери и поспешные шаги.       – Стайлз, погоди. Я же вроде говорил, что должен проводить тебя до твоей двери.       Он не оборачивается, чтобы посмотреть на Питера, и не пытается завязать разговор, страшась разоблачить трещащим голосом свою вскрытую уязвимость. Вместо этого вводит код домофона и в молчании проводит оборотня к своей квартире.       – Спасибо, – через некоторое время выдавливает Стайлз, воткнув ключи в замочную скважину. – До завтра.       Уверенный, что больше его не задержат снаружи, всего лишь в считанных сантиметрах от его кокона безопасности, он почти подпрыгивает, когда Питер останавливает его, хватая за локоть.       – Подожди, – просит оборотень.       Он сглатывает, боясь пошевелиться. Между ними всего лишь три куска тонкой ткани.       – Давай, посмотри на меня.       Если бы альтернативой этого предложения было провести весь день с его безумным психологом, он бы с радостью собрал сумку для ночевки у Финстока. И он не уверен, что именно заставляет его так думать, но сглотнув, словно он собирается вновь пройти тот дурацкий, скучный и очень длинный Миннесотский опросник* полной версии, он в конце концов решает повернуться к мужчине.       – Пожалуйста, будь осторожным, несмотря на ЦРУ и все вооруженные силы Америки, готовые защитить тебя.       Пальцы волка чудятся настолько раскаленными, что, если бы не три куска тонкой ткани – всего лишь три! – на его руке бы точно остался ярко-красный след большой, пугающе большой, ладони.       – Хорошо?       Он кивает, едва двинув головой, увязнувший во вдруг таких густых, настойчивых ярких голубых глазах. Они никогда не сияли так раньше, если только…       Его прерывает странный звук, вырвавшийся из горла рядом стоящего Питера. И, хорошо, когда он поднимает на оборотня взгляд, Стайлз не готов столкнуться с необычным блеском в льдисто-голубых глазах и кривой недоулыбкой, которую, он не уверен, как стоит интерпретировать.       Они вновь замирают, вновь глядя друг на друга.       Ситуация очень напоминает магию утреннего момента, простую и понятную.       Но воздух другой. Он накален. Он обжигает и пуще огня вспыхивает в облаках выдыхаемого ими кислорода.       – Мартышка, – начинает Питер, но не договаривает.       Как знамение. Как чертово видение будущего. Как и целая галактика вещей, которые ему не понять.       А Стайлз должен что-то понять, увидеть или прочесть, потому что Питер, очевидно, понимает, всё понимает. И лицо оборотня светлеет, сменяя маску задумчивости на колышащееся полотно целого океана эмоций.       Питер видит что-то в нем, и обжигающий взгляд опускается на его губы и вспыхивает новыми искрами. Питер читает его эмоции легко и просто, и ноздри волка всё еще трепещут, когда оборотень чуть наклоняет голову вбок и вперёд, ближе к нему.       А сердцебиение Стайлза, должно быть, к чертям оглушает чувствительные уши волка, но тот лишь улыбается. Сладко и мягко.       Питер что-то видит. Питер понимает что-то. Питер что-то чувствует.       И дурацкий, нелепый океан чужих открытых невнятных эмоций затапливает Стайлза, и он не может, не в силах, не знает, как прочесть-увидеть-понять. И знамение для него – совсем не знамение, а пламя, пожирающее его целиком и полностью. Оно сжигает его, разъедает слезящиеся глаза и бьет почему-то прямо в сердце.       У Питера – блестящие глаза с мягкой улыбкой и лицо, полное озарения. А Стайлз – не понимает.       Он, кажется, до сих пор не понимает. Только в этот раз он тот, кто чувствует, а Питер – должен догадаться.       Эти видения, старые воспоминания и сны. Эти глупые мысли и образы, наводняющие его едва гармонирующий разум, словно неуправляемый селевой поток, быстрый и вроде кратковременный, но оставляющий за собой непоправимые разрушения.       И рука волка, его волка, такая горячая, обжигающе горячая, отчего-то держит его в порядке. Заземляет.       – Позвони, если нужно, – низким, хриплым голос произносит мужчина, прерывая его мимолетный кризис.       Почему Стайлз находит ужасно волнующим то, как крепко, но аккуратно держит его сильная рука оборотня?       – Я подумаю, – также хрипло и низко.       У Питера всегда лицо морщилось во что-то столь же хищное, сколько и восхитительно драгоценное?       – И надень в следующий раз что-нибудь теплее фланелевой толстовки с подкладкой, – наказывает мужчина, рассеянно ощупывая ткань. Кажется, волк не замечает, что тем самым нежно гладит его по предплечью. – Я буду следить за этим.       В следующий раз.       – Ладно.       – Спокойной ночи, Стайлз, – кивает оборотень, наконец отступая. – Увидимся утром, я заеду за тобой.       Он может только моргнуть, ожидая, когда мужчина уйдет, оставив его одного в большом пустом коридоре, а потом сразу же бросается домой, громко захлопнув за собой дверь. В эту секунду его не волнует, что Лидия точно не пропустит момент его излишнего драматизма, или то, каким эхом должно быть только что разнесся грохот по этажу.       Сползая по холодной двери, что приятно охлаждает затылок, он старается не думать о том, как неприятные мурашки всё еще царапают его кожу из-за видений о рыжей девушке, или о том, как в то же время волнительно вкусить чужие прикосновения, даже если они в итоге могут ранить его внутреннюю гармонию.       Локоть в подтверждении горит неуловимым прикосновением (а он слишком остро желает, чтобы в следующий раз там не было не единой преграды).