Пожирающая ярость

      Единственное в чем Мёрфи был уверен: эту ночь в жизни не забыть.       Это было счастье — видеть её снова столь близко, иметь возможность прикоснуться и узнать заново. Целые годы он, казалось, только этого и ждал.       И вот он — заветный, долгожданный час!       Андреа Кэмпбелл просила себя называть «Энди», ежилась и закатывала глаза от фривольного «принцесса», явно успев связать с этим глупым комплиментом неприятную до тошноты ассоциацию. В её новом прошлом не было проигранной номинации осеннего или какого-то еще бала, и, конечно, не было места легкой атлетики.       Никаких проблем. Разве это первый случай, когда Артемида перенимала другую личность, совсем не похожую на предыдущую? Всех этих женщин роднила непомерная гордыня, неуместная самоуверенность и что-то еще… Может, врожденная нелюбовь к нему?       Мёрфи умел справляться и с абсурдными действиями новоявленной богини, колкими репликами в собственный адрес, импульсивностью, резкостью и этот список был едва ли не бесконечным. Он попросту учился (или умудрялся?) влюбляться в неё заново.       Теперь на смену возвышенным чувствам пришло замешательство. Мёрфи мог найти в себе любовь к строптивым, неугомонным, громким, принципиальным и заигравшимся в бога (или богиню), но не к жалкой копии Хизер Грин. Всё худшее и омерзительное, что он не терпел в Афродите, вдруг слилось в Энди. Даже это прозвище раздражало горло и звучало оскорблением.       Марисса разошлась не на шутку, переняв настроение у Меган, кричавшей то о случае передозировки в первую же смену новой рабочей недели, то о несправедливости жизни. Уборщицы придут только утром, а кому-то выпадет незавидная участь вытирать рвоту с кафеля. Юджин нелепо пошутил о жеребьевке и короткой спичке.       «Если ты ее заберешь, — стянув рыжие волосы в небрежный хвост на затылке, Марисса ткнула пальцем в распластавшуюся на диване безвольной куклой девушку, — клянусь, не буду с тобой разговаривать».       «Не опускайся до манипуляций», — огрызнулся он и мысленно гневался на самого себя. Зачем спасать ту, что не хочет быть спасенной? Пусть её забирают подружки (бросившие по первому же звонку), этот скользкий Крейн или кто угодно. Желающих в пустеющем клубе было предостаточно еще час назад.       На смену ярости, искрящей внутри оголенными проводами, Мёрфи ощутил горечь собственных нереализованных ожиданий. Признаться, надежды на этот вечер не было и всё светлое окрасилось в темный еще в больничном крыле, при одном взгляде на нового соперника. Пожар внутри стих, но теплилось что-то еще.       И вот, наступила новая неудача по своей силе не уступающая той боли самой первой встречи. С волшебной обостренностью чувств Мёрфи снова ощутил себя глупой псиной с тоскливым, многозначительным взглядом, что трется у ног хозяйки, стыдливо поджав хвост.       Все куда-то пропали — и удачливые капитаны школьных команд, и громкие розововолосые подружки, и нерадивые студенты с арсеналом глупых шуток. Они остались вдвоем в огромном мире, и ничего, собственно, не изменилось. Дело было не в окружении, а в нем самом.       Клуб стремительно опустел. Накинув на плечи куртку, Мёрфи захватил чужую сумку, брошенную на диване, и спустился на подземную парковку. Собственный автомобиль (некогда принадлежавший мачехе) одиноко покоился у одной из колонн. Уехать бы сейчас, заглушив чувство долга, рёвом автомобильного двигателя.       Он прогрел автомобиль, убрал пустые пакеты из-под «Макдональдс» на переднее сидение, предусмотрительно освобождая место для кого-то еще. Незваного и самонадеянного.       Андреа продолжала спать на диване, оставшись в той же позе, что и час назад. Вялая, беззащитная, какая-то неживая, лишь тень себя прежней. Идеальная Эвридика. Мёрфи осторожно склонился над ней, чувствуя нервное покалывание на кончиках пальцев. Чем ближе было её умиротворенное лицо, тем меньше знакомых черт улавливалось. Их больше ничего не связывало. Он бережно тронул её за локоть — горячий и сухой — никакой реакции. Андреа чуть дрогнула, облизнула пересохшие губы и пробормотала что-то нечленораздельное, а затем обессиленно повисла на его руке. Не сопротивляясь, почти-что-безжизненно, как будто пробил роковой час проклятия. Сколько раз ему приходилось так подхватывать её, не позволяя затылку соприкоснуться с холодной землей?       Закинув тонкую руку себе на шею, Мёрфи бормотал какую-то околесицу себе под нос, и диву давался, как ему еще что-то приходило в голову. То он упрашивал Андреа ступать, а не волочить ноги по земле, то успокаивал её невнятное блеяние, уверяя, что до машины осталось всего-ничего.       Под конец пути у него не осталось ни слов, ни сил. Хотелось закричать, встряхнуть её что есть мочи и, пожалуй, разрыдаться. От нахлынувшего потока воспоминаний о смерти Артемиды, её слабой тени поверженной туберкулезом или изможденной лихорадкой, на глаза выступили предательские слёзы. Не хватало, чтоб кто-то увидел его жалким. Снова.       Осторожно уложив её на заднее сидение, предварительно расстегнув застежку тяжелых туфель, Мёрфи вернулся на водительское кресло, потер усталые глаза и взглянул в зеркало дальнего вида. Странное чувство.       Слишком часто в безвозвратно ушедшем времени приходилось прижимать её к себе, хватаясь за ту жизнь, что еще теплилась в хрупком девичьем теле, впиваться зубами в губы и просить, требовать и умолять снова открыть глаза.       Ничем не отличимая от других ночей, эта казалась гнетущей в своей чуждости и черные тучи неслись по небу быстрее автомобиля, пока светофоры тревожно мигали оранжевым светом, предупреждая о приближающейся опасности.       Когда было покончено и с переодеваниями, и отмыванием рвоты, часть которой осталась засыхать на заднем сидении и автомобильных ковриках, Мёрфи вернулся в собственную спальню. Наплакавшись пьяными слезами по новой, Андреа спала на самом краю и футболка, служившая новой пижамой, задралась до живота.       Он поправил край футболки, накрыл её бледные ноги одеялом и присел рядом. Пусть и с размазанной косметикой, и со спутанными влажными волосами, Андреа выглядела хорошо, заставляя сердце болезненно сжиматься от щемящей тоски. Мёрфи продолжал смотреть на нее неотрывно, и собственное одиночество растворялось в этих мгновениях, пока тело затекало от этой несвойственной неподвижности.       Мысли о собственном отъезде продолжали маячить на грани сознания, отдаваясь пульсацией в висках. Ему необходимо обо всём подумать и уделить время и разобраться в себе. Почему он снова так повёл себя? Почему готов поставит крест на всём и вся, лишь бы быть верным сторожевым псом. Ни первобытные инстинкты, ни договоренности больше не сжимали горло в тиски.       Андреа вздрогнула, крепче вцепилась пальцами в одеяло. Будь он рядом, то прижалась бы как тогда, после глупой Ньюмановской вечеринки, с которой все началось в прошлый раз. В последний раз.       Если бы они не блистали остроумием, не работали в сговоре, разрушая квартиру, не имитировали похищение на пару с Маршаллом под чутким руководством Аиды, то ничего бы не случилось. Не следовало сближаться, трахаться на чужих диванах, университетских подсобках и прокуренных мотелях. И нельзя было говорить о любви, нашептывая откровения и всякие слащавые мерзости, в перерывах между поцелуями.       Нельзя было позволить этому повториться снова.       Погасив свет, Мёрфи тихо прикрыл дверь и направился на кухню. Чертовски хотелось выпить. Он плеснул себе на самое дно чашки немного виски, не утруждаясь в поисках тумблера и тут же осушил. Повторил.       А потом еще дважды.       Вернувшись в проходную комнату, он завалился на софу и натянул на лицо маску для сна — ту самую, что так часто Марисса забывала в его квартире. Синтетика все еще пахла её кремом для лица и быстро нагревалась от жара кожи, а сон никак не желал наступать. Присутствие Андреа Кэмпбелл (пусть и за стенкой) нервировало. Ему хотелось её разбудить, напомнить, кто он, что они пережили и обвинить в неверности, глупости, безрассудности — во всём чем славился сам.       Мёрфи поправил маску для сна. Кусок синтетики мешался, давил, обжигал сухую кожу. Не находя себе места, он метался на узкой софе, поправлял маску, укрывался прокуренным пледом, сбрасывал его на пол и снова поднимал. К рассвету жар смятений отступил и его склонило в сон — обрывочный, чуткий и пропитанный горечью прошлого. Ему не терпелось раскрыть обман Эриды раньше, спасти и Андреа, и Сибил, не допустив этого глупого оборота колеса времени. Всего-то следовало удерживать девчонку подальше, взять с собой на поиски Химеры в университете и никогда не отпускать, буквально вцепиться в руку до локтя.       До обеда никто не выходил из комнаты, и сон оборвался ровно в ту секунду, когда Сибил снова умоляла «пройти мимо». Чужие ступни топтались где-то рядом, почти над самым ухом. Мёрфи буквально кожей чувствовал её присутствие, слышал прерывистое дыхание и ощущал себя растерянным. Как никогда.       Грубостью, словно маской, он прикрывал растерянность и старался вести себя невозмутимо, отстраненно и холодно. Почему-то нужных слов не находилось, разговаривать приходилось не менее смущенной Кэмпбелл, пока он, хозяин квартиры, сидел как пришибленный и выкуривал сигарету за сигаретой.       Андреа интересовалась Мариссой, статусом их отношений, пыталась завязать разговор и заламывала пальцы, когда на его губах проявлялась недовольная ухмылка. С этой ролью Мёрфи справился безукоризненно.       Всякий раз, когда ему хотелось коснуться нее, заправить влажную прядь за ухо или поправить халат, он напоминал себе эпизоды дешевого флирта от этой девушки только притворяющийся Андреа Кэмпбелл, раскрасневшееся и убогое лицо её начальника и попытки привлечь внимание короткой юбкой.       — Если еще есть время, — прикончив второй круассан, Андреа игриво закинула ногу на ногу, — ты бы мог организовать экскурсию по своей квартире. Я уже заприметила внушительную коллекцию книг.       — Вперёд, — он махнул рукой в сторону. — Пошли.       Это было так абсурдно! Мёрфи водил её по собственной (пусть и бывшей) квартире, показывал свою пустую спальню, не забыв упомянуть, что не утруждает себя организацией уюта и доверил эту важную миссию двум женщинам — Мариссе и мачехе. Та комната, что некогда принадлежала Аполлону, ей тоже понравилась и показалась очаровательным местом для обустройства кабинета.       — Но книги… — Андреа завороженно провела кончиками пальцев по фолиантам из цикла по мифологии и культуре древних цивилизаций. — Мои бы старики за такое убили. Они типа заинтересованы в культурологии и философии. Ты их все прочел?       — Да, — уточнять, что потребовалось несколько тысячелетий — лишнее.       — Я, наверное, не прочла и пятидесяти за жизнь, — угрюмо призналась она и, подцепив за корешок один из томов цикла «О Древней Греции», принялась перелистывать страницы. Где-то там, между Сциллой и Харибдой, Андреа ухмыльнулась и показала ему на следы малого акта вандализма. — Это еще что такое?       Мёрфи делано нахмурился, перенял книжку из её рук, прищурился и добавил:       — Этот экземпляр для коллекции приобрел на «Амазон». Спасибо, что заметила.       — Обращайся, — вернув книгу, она победоносно хмыкнула и продолжила равнодушно перелистывать страницы, пока не добралась до оглавления. — У тебя не хватает страниц из раздела «Чудовища древнегреческой мифологии». Хм, — закусив губу, Андреа вернулась к необходимым страницам, сверившись с нумерацией, добавила, — о Цербере.       — Неужели?       — Ага, — Андреа ткнула пальцем в оглавление. — Не узнать тебе ничего о Цербере, бедный мальчик.       Потом она предложила прогуляться. Видите ли, домой ехать не хотелось. Инициативу Мёрфи поддержал и тут же принялся корить себя за это. Ему казалось кощунством выряжать девушку в собственные безликие вещи, которые ничем не походили на стиль в прошлом. Он буквально не вылезал из однотонных чёрных джемперов и футболок, игнорируя с десяток серых вещей, заботливо сложенных в стопку мачехой.       — Мы одного роста, — заметила Кэмпбелл, поправляя на себе прямые брюки. — И это не комплимент.       — Уж какой есть.       — Я о себе, — ухмыльнулась она. — Я была самой высокой в своем классе и являлась предметом насмешек долгие годы. Мальчики постоянно свистели в след. Так обидно.       Почему-то тронутый её рассказом, Мёрфи принялся аккуратно подворачивать рукава на джемпере, который на Андреа выглядел в разы лучше. Об этом, конечно, не сказал и слова. Нельзя было показывать слабость в её присутствии. Будь его воля и давно бы упал ей в ноги.       — Если тебе станет легче, — он вытащил из недр шкафа очередной ремень, — надо мной тоже издевались в школе. Вплоть до старшей школы.       — Из-за национальности?       — Ага.       — Это тоже было в списке моих вопросов, — Андреа вытянула вторую руку, принимая этот жест заботы, точно должное. — Почему бы тебе не вернуться в Китай? Или Японию? Или откуда ты родом.       — Как толерантно с твоей стороны! — он усмехнулся и в этом сквозила неприкрытая обида. Замени страну на «Подземный мир» и местоимение на грубое обращение, и ничего не изменится. Всегда и всем чужой. — Я родился и всю жизнь прожил в Америке, а родители — выходцы из Южной Кореи.       Андреа согласно промычала.       — По этой причине тебе дали такое… ирландское имя? Почему бы не назвать как-нибудь, ну, по вашему?       — Какое дали — такому и радуюсь, — хмыкнул он. — Родственники хотели, чтоб церемония наречения имела смысл, и имя принесло бы мне счастье: Чонин, Соджун, Хёнджин. Эти имена вроде считались счастливыми для тысяча девятьсот девяносто восьмого года, но родители настояли на чем-то более европейском.       — А я вообще не знаю своего первого имени, — вдруг обронила Андреа. — Моя биологическая мать сразу же отказалась от меня. Родители, типа, слишком старые были, чтоб обзавестись совместным ребёнком и были счастливы моему появлению в семье.       Братьев и сестёр у нее не оказалось. Разумеется.

***

      Опавшая листва шелестела под ногами. Гул вдали, рев чужих двигателей и пронизывающий почти до самых костей ветер. Это всё было так странно, но в то же время привычным и естественным, пусть Мёрфи и смотрел на мир через собственную призму абсурдности происходящего.       Он считал сколько раз задал банальный вопрос о комфорте, предлагая взять еще кофе с собой. Больше трёх — подозрительно и поставило бы под сомнение все предыдущие слова.       Андреа делилась всем: о родителях, более успешных подругах, проваленных экзаменах в университет и дальнейшее зачисление на скучную кафедру свободных искусств, пока душа рвалась к созданию, а не ленному обсуждению современных полотен и старых трактатов; говорила о страхе взросления и одиночестве, как появился Малкольм, предложил работу и «всякое такое, ну, сопутствующее».       Вечно юная богиня трепещущая перед неизведанным миром, так и не решившая повзрослеть на несколько лет за один день. Она не смотрела в будущее, только в ближайшие недели, пока просматривала график и протокол совещания.       Мёрфи слушал её, внимал каждому слову, так и не найдя ответ, как стрелки побежали вперёд, прихватив вместе с будущим прогрессом и ценные воспоминания.       — Мы уже обсудили мое детство и юности, — подвела итог Андреа. — О себе ты рассказывать не любишь, о личной жизни — тоже. За мной преимущество, — голос звучал легко, почти шутливо, — ответь на один вопрос.       Правил, конечно, не было, но он решил подыграть. Это смутно напомнило те счастливые, до одури безмятежные дни, связанные и с «Ритц», и мотелем Антероса. В альтернативном прошлом ему чудилось, что каждая встреча неминуема должна стать последней. Прецеденты, конечно, были и масло в огонь подливали наставления Аиды вперемешку с предсказаниями Мойры. Оглядываясь назад Мёрфи понимал, каким дураком был, и теперь бы не совершил и доброй трети ошибок. Всего-то стоило с самого начала честно, без увиливания отвечать на её легкие вопросы, улавливая направление мыслей.       Воспоминания о прошлых встречах шли в разрез с желанием уехать.       — Задавай, — буркнул Мёрфи, потянувшись к пачке сигарет, греющей внутренний карман куртки. Среди десяти классических сигарет «Мальборо» затерялись три тонких, любезно прибереженных кем-то до худших времен.       Хотелось пристально разглядеть её лицо, но Мёрфи почему-то боялся того, что мог увидеть, и ограничился коротким взглядом. Вышло не так красиво, как могло бы быть, и её улыбка — беспечная и несколько наигранная — потускнела.       — Ты осознаешь, что мог погибнуть?       Вероятнее всего Андреа не репетировала эту фразу, оттого голос дрогнул и прозвучал так, словно чудом сдерживала рвущуюся истерику. Она со свистом втянула воздух, спрятала руки в широкие карманы и отвернулась в сторону, чуть пристыженно опустив голову.       — Когда?       Шансов умереть было больше некуда.       — В тот день, когда ты спас меня от автомобильной катастрофы, — теперь её голос звучал виновато. — Ну, на перекрестке.       На полсекунды он окунулся в прошлое. Заманчивое, альтернативное и никогда не существовавшее в реальности, где им было суждено встретиться за шесть часов перед вечеринкой Ньюмана. Мёрфи редко вспоминал об этом, признаться, вообще никогда, но перепуганное лицо Андреа ему понравилось. Нет, не так. Озадаченное, искаженное страхом его возможной смерти под колёсами внедорожника приравнивалось к извращенной форме заботы и неравнодушия.       — Да, — резко согласился он, — осознаю.       Андреа вздрогнула, словно ожидала немного другого ответа.       — Ты видел, сколько тогда людей погибло? — она выбрала новую тактику, не бросаясь в обвинения в беспечности и недальновидности поступков. Подобную гневную тираду уже пришлось услышать трижды от Мариссы. Чуть приблизившись, заходя за невидимую черту личных границ, Кэмпбелл понизила голос и разоткровенничалась: «Я ужасно боюсь мёртвых».       В прошлый раз ему хватило ума ляпнуть о неминуемой встрече у берегов Стикс. Идиот.       — Почему?       — А ты не боишься? — вопросом на вопрос ответила она. — Ужасно же быть мёртвым!       Вот уж с этим утверждением было сложно не согласиться. Живым, правда, быть еще хуже из-за помыслов о надежде и слепом желании все изменить. Мёрфи шумно втянул воздух, хотел было сказать что-то еще, но запнулся. Мёртвые нестерпимы в своей безмятежности и отчужденности, которую не вынести деятельному и живому человеку.       Но умереть не каждому дано.       — Однозначно.       Андреа нахмурилась, развернулась на пятках и пристально посмотрела ему в глаза. Всё в ее поведении так и сквозило подозрением, недоверием, а на языке вертелись обвинения в своём ли он уме. Кто бы стал подвергать собственную шкуру ради незнакомца?       Выждав паузу, Кэмпбелл покачала головой и прежняя серьезность отступила:       — Я знаю, — заговорщицки пробормотала она, — знаю, почему ты сделал это.       — Весь во внимании.       — Это же очевидно! — в голосе снова послышались игривые нотки, а на губах расцвела уже знакомая улыбка. — Ты от меня без ума.       «Я не люблю тебя, Мёрфи».       Манерно запрокинув голову, Мёрфи рассмеялся. Как же забавно складывалась жизнь! Века напролет он следовал за ней, бегал раззадоренной собачонкой, а всего-то стоило проявить равнодушие и напускной холод. Собственная тактика, в самом деле, развеселила, пусть и на короткое мгновение.       — Ты совсем не в моём вкусе, Энди.       Он нарочито выделял голосом эту сокращенную форму, чуть ли плевком, указывая, что именно неприятно. Предвкушая её реакцию, Мёрфи снова невольно улыбнулся.       — У тебя его попросту нет, — с легкостью парировала она, возвращаясь к прежнему занятию — изучению встречающихся на пути вывесок. — Пойдем в «TCBY», умираю как хочу замороженный йогурт.       Деньги на такси Андреа не взяла, настаивая, что её необходимо проводить до самого дома. Так она явно пыталась компенсировать испорченный вечер, автомобильную обивку и бессонную ночь. Выходило у нее, конечно, паршиво, но Мёрфи это было более чем необходимо.       Еще сырые вещи отправились в любезно одолженный рюкзак. Андреа прошлась по бывшей квартире с видом знатока, точно ей пришлось провести здесь не менее двух дней. Заглядывая под подушки, перебирая в третий раз содержимое собственной сумочки, она вполголоса озвучивала найденные предметы.       — Ты еще и мотоцикл водишь, — не унималась Кэмпбелл по дороге к охраняемой парковке в квартале от уродливого жилища. — Что еще ты умеешь делать?       — Молчать.       — Уж это я и сама заметила, — как можно небрежнее заметила она. — Знаешь, у Тейта Маршалла тоже есть мотоцикл.       — Знаю, — согласился Мёрфи. — Это мой мотоцикл.       Андреа так и опешила, пока он искоса еще раз бросил победоносный взгляд, желая убедиться, произведенным эффектом. В её маленьком мире не всё было так переплетено и люди не знали друг друга. Чтоб с ней стало, если уведомить о встрече с Крейном под крышей отреставрированного театра?       Какой же он все-таки плохой парень, но для разнообразия можно притвориться и хорошим.       Уже на парковке Андреа манерно присвистнула и похлопала ладонями по кожаному сидению.       — Можно я сяду за руль?       — Садись.       — Круто.       Она явно корчила из себя девчонку-оторву, за спиной которой разве что не взрывались здания, а в воздух не летел столп искр. Мёрфи не противился, только со слабой улыбкой наблюдал за её потугами в конечном счете не завалиться в сторону. Сигарета так и приросла к его пальцам, хоть горло нещадно саднило от горечи. Быть подземным чудовищем тоже имело свои преимущества.       — Ну, хватит, — он едва успел подхватить её за талию, неряшливо зажав в зубах сигарету. Столбик пепла соскользнул на черный рукав собственного джемпера, облегающего женский силуэт. — Прости.       — Это ты прости, — хмыкнула Андреа, стряхнув остатки пепла с запястья. — Я немножко увлеклась и заигралась.       И это далеко не в первый раз.

***

      В девять вечера заявилась Марисса. Видок у неё был потрепанный: волосы мокрые, всклокоченные, под глазами пролегли привычные болезненные тени. Первая мысль — самая чудовищная и не всегда верная, но Мёрфи быстро взял себя в руки. На ней была чистая одежда, и примчалась она, очевидно, из дома.       — Ждешь бурных аплодисментов или извинений?       Марисса потрясла в руках уже знакомым подстаканником с двумя стаканчиками кофе. Эмблема кофейни — та же.       — Я не буду, — он без лишних вопросов впустил её в квартиру. — Спать хочу.       За несколько часов проведенных в одиночестве Мёрфи преуспел только в повторной замене постельного белья и смахнул крошки со стола на пол. Неряшливо, но уборка была последней в списке дел на сегодня. Голова казалась чугунной, а тело покалывало от усталости, хотелось проспать вечность — не меньше.       — Вы переспали?       Она задала этот вопрос так бесцеремонно и равнодушно, точно попросилась в уборную или «стрельнула» сигаретку-другую. И всё же ответ её беспокоил. Марисса нервно дергала ногой, пока снимала верхнюю одежду и выжидательно смотрела на него.       — Еще один такой вопрос, — уголки его губ поднялись в лукавой улыбке, — и я приму целибат.       Откровенно злиться сил не было. Мёрфи потоптался на месте, не зная, плестись ли ему за Мариссой и выслушивать очередные подробности личной жизни соседок по квартире, или завалиться на кровать.       — Еще рано, — нравоучительно приподняв указательный палец, добавила она. — Так и чувствуется, что здесь кто-то был.       Мёрфи развел руками мол, что еще тут скажешь.       Интересно, что особенно выдавало присутствие другой женщины пару часов назад? Перевернутые шампуни в поисках «того-самого», брошенная на софе расческа? Удерживая в левой руке стаканчик из-под кофе, Марисса заметалась по квартире как заправский детектив-ищейка.       — Шлюший сувенир, — торжественно произнесла она и покачала в руке цепочку с маленьким медальоном в форме сердца, обнаруженную на полке в ванной комнате. — Не удивлюсь, если и монетку в унитаз бросила. На счастье.       Шутка была, конечно, хороша, и при других обстоятельствах Мёрфи бы засмеялся.       Пропустив едкие обвинения в разгульном образе жизни Кэмпбелл, он ловко перехватил цепочку и покрутил в руке. Следовало бы вернуть и подстроить как повод для встречи. Заявиться в «ХэйдсГрупп» или пригласить под предлогом кофе? Вот как он решил оборвать все связи и сосредоточиться на самом себе, подавляя желание быть нужным.       Неужели это так сложно, кретин?       «Ну, да, есть такое», — проговорил Мёрфи скорее самому себе, улавливая отражение в зеркале.       На удивление эта реплика удачно подошла и под громкий монолог Мариссы, сетовавшей, что пожаловала не к нему, дураку, а к его телевизору или планшету, и невпопад бросила о собственной наглости.       — М? — выглянув из кухни, она махнула головой в немой просьбе повторить. Мёрфи отрицательно покачал головой, спорить не хотелось, говорить тоже. Славясь непревзойденной проницательностью, Марисса преодолела расстояние между ними в три шага и прислонила холодную ладонь к его лбу. Кожа ладоней так и пропахла табачным дымом, а еще кожным антисептиком, к которому она стабильно прибегала в общественных местах. — Не заболел?       — Только устал, — он прикрыл глаза, не в силах сопротивляться её ненужной заботе. При других обстоятельствах следовало отстраниться, уклониться и сказать, что-то едкое. — Я пойду, лягу.       — Прийти к тебе?       Марисса произнесла это одними губами, скорее умоляя о его обществе, чем интересовалась не потревожит ли сон своим смехом во время просмотра глупого ток-шоу. В её раскрасневшихся глазах читался страх быть отвергнутой очередной субботней ночью и что-то еще. На границе сознания Мёрфи поздно озадачился, а только ли их связь ограничивалась физическим влечением, разбушевавшимися гормонами и не желанием проводить слишком много времени в одиночестве.       Не в силах произнести и слова, он только кивнул и поплелся в спальню. Звякнула пряжка ремня, с грохотом упали ботинки и следом браслет часов, сохранность которых волновала в последнюю очередь. Кровать скрипнула под тяжестью его веса, наволочка приятно холодила щеку. Напряжение покидало мышцы впуская долгожданное забытье. Хоть бы не было кошмаров!       Мёрфи уже не слышал, как рядом оказалась Марисса, сжимающая подмышкой потертый «планшет», и миску с кукурузными чипсами в руке; как прогнулся матрас и мрак комнаты озарился синеватым светом. Повозившись вдоволь со старыми наушниками, она изредка бросала на него короткие взгляды, точно хотела сказать что-то еще, но не решалась, зная, что от этого признания никому лучше не станет.       И все же это неизбежно — однажды ей придется говорить.       Не сейчас.