Обитель, укрытая в облаках.

Жар обуял обычно безразличного ко всему Адепта мгновенно, стоило осмыслить слова любимого. Тот, хоть и находился макушкой в одной линии с глазами, нависал своей полной решимости и стыдливого даже в мыслях намерения фигурой: спина прямая как лезвие меча, ложбинку на пояснице тщательно укрывает тяжелое золото, растекшееся по плечам, обрамившее изящной оправой фарфоровое лицо, припорошенное отнюдь не стыдливым румянцем, с изогнувшимися в ухмылке губами и взглядом насмешливым, хитрым мёдом растекающийся из-под опущенных ресниц. Ни следа от утренней чинности и строгой отстранённости - мышцы в сильных руках напряглись, стоило Итэру поудобнее устроить их на краю бадьи по бокам от Сяо и приподняться, нарочито медленно, мучая судорожными попытками предугадать намерение супруга, спускаясь. — Я жду. — улыбка остаётся на мочке уха, повторяется клеймом аккуратным, почти что целомудренным на уголке челюсти, пока всё лицо сгорает в обездвиженном неведомыми чарами Адепте. — Сяо. Он шумно сглатывает, понимая без слов, что невыплаченный со дня бракосочетания долг Итэру очень не нравиться, и тот хочет расплатиться по счетам прямо сейчас. Бывший Якша невольно сжимается, отворачиваясь и неожиданно подставляя шею под влажные следы, отдающие ароматом трав и мандаринов. Каждая секунда чужой заминки грозит стремительным нарастанием паники, воспоминаний, не там ли был тот отвратный шрам от зазубренного копья, а может сейчас муж заметит то растерзанное клеймо от вражеского ритуального оружия, которым его ударили в панике? А может, может?... Все вопросы стирались, стоило приоткрытым губам запечатать невидимым узором жаркое дыханием, золотистой пряди щекоча пройтись по ложбинке между ключиц, стоило уловить этот неизменный аромат морской соли под грозовым, штормовым небом в холодное утро - сердце давно подзабыло привычный ритм, то почти замирая, со взволнованными тихими стуками, то вырываясь из грудной клетки в безудержном биении прямо к чужому, оно ведь так близко, совсем рядом, пока чужая горячая кожа касается обнажённой груди. А Сяо готов прямо сейчас вырвать своё сердце, оно ему всё равно не принадлежит, иначе как ещё парой простых движений Итэр игрался с ним как умелый музыкант с цитрой: то перебирал ласковым трепетом сотен крылышек внутри, то заставлял разрываться от щемящей фатальной любви и ласки. — Мм-х... — не веря поначалу, Сяо запоздало сжимает щеки прикрывшей рот ладонью. Муж, видя это, по-аристократическому недовольно, как только он умеет, смотрит, словно Моракс, стоит кому-то покуситься на его сокровищницу, и тянется, отнимая ладонь, да притягивает, ставя незримую метку на внутренней стороне запястья, прямо на бьющейся жилке. — Ну я же просил, не делай так, родной... — с каждым словом эта улыбка всё ближе и ближе, Сяо даже может разглядеть блики на влажных губах. Больше. Он даже ловит обращение к себе невольным вдохом, словно эту непривычную Адепту ласку, нежность, без единого намёка на издёвку или ложь Итэр хочет запечатлеть в сознании упрямца-мужа... Но так хочется, чтобы в конце супруг добавил такое правильное и нужное "мой". Ведь Сяо он принадлежит только в мечтах того, мерзких и недостойных, ведь какой безумец будет забирать себе солнце светящее для всех? Даже если очень хочется. А вот Адептом лжесмертный овладел полностью и безвозвратно, один приказ, единожды произнесённое таким голосом имя - и весь мир окажется у чужих ног, и наконец-то получится словить этот хитрый изгиб, прикрыть медовые очи, прижать к себе вздрогнувшее в приятной судороге тело... Когда под ребром проходятся неровным маршем щекочущие пальцы, Сяо спешно поднимается и садится на край бадьи. Холод ему не страшен ещё с тех лет, когда снег был лучшей трапезой, которую он только мог вообразить, но Адепт всё равно вздрагивает, сжимает острые края крепкой, но всё равно недовольно скрипящей бадьи, поджимает ноги, упираясь ими в стенки и опуская ступни в воду, да отворачивается, чтобы не видеть болтающееся между ногами это. На коленную чашечку ложится живое и горячее дыхание, даже кажется, что Итэр пытается его согреть, отчего в водовороте мрачных, грязных, липких мыслей искоркой взметается и вольной птицей вырывается улыбкой. На щиколотки, где из белесой кожи рванных шрамов давно сложились длинные "браслеты", стекает золото, оплетает лозой охочей, да расцветает чередой следов-цветов из отпечатков губ. С силой Адепт возвращает взгляд на золотистую макушку, чей обладатель оценивал место "ублажения". Почти сразу плотная древесина издала ещё один нервный скрип, на влажной коже пробежал сотней ледяных солдат мороз, а глаза то и дело косили дверь, окно, простыни, не запоминая увиденное ни на мгновение. А после явно невесёлого, даже Сяо здесь не обманулся, смешка снизу желание прикрыться там переросло в срочную необходимость обмотаться в несколько плотных слоев ткани с ног до головы, а последнюю растрясти от скользких и противных, как твари Осиала мыслей. — Либо делай, либо ныряй обратно. — отвернулся Сяо, прикусывая язык, чтобы небольшие клыки не дали увязнуть в чувстве полного стыда. Казалось - он слишком сильно осмелел, расслабился, позабыл о том, что пугает одним своим существом похлеще всяких монстров. Кожу царапнул холодок, подчёркивая отсутствие привычных тканей с оберегающими знаками, лично Адептом выведенными бесцветным составов по полотну. Оно лежало слишком далеко, чтобы дотянуться, но недостаточно, чтобы он смог ухватить хлёстким Анемо кнутом, не побив всё вокруг в мелкую щепоть. — "Наверное, ему противно?.. — поджатые губы, сцепленные до скрипа зубы и железный привкус не отрезвили, пропустили горячую пелену перед глазами, удивившую Адепта неимоверно, — Это нормально, так и надо. Я отвратен, я ужасен. Ему должно быть мерзко!.. А может, он просто стесняется?.. Нет. — он кинул взгляд не поворачивая голову, чтобы словить родное лицо, приблизившееся, но владелец не спешил делать что-либо. — Точно ищет способ уйти отсюда и вымыть рот. Надо было тогда, во сне, всё сделать. Я, я же знал, чем оканчиваются неоплаченные долги, мог бы догадаться, что будет с супружеским. И ведь его винить нельзя, — Сяо поднял ладонь, голой кожей огрубевших пальцев убирая за ухо так и норовящую слезть на лицо милого мужа холодную прядку. Тот озадаченно взглянул на него, отвечая следом такой привычной и до приятного знакомой улыбкой, — он ведь просто захотел исполнить обязательство, а я никак не помогал. Моя вина. Надо извинится как следует. Может принести нового монстра? Ему вроде понравились прошлые? Или провести тренировку, чтобы он смог отточить новые навыки. Да, именно так, ещё и с непредвиденным нападением, ему как лидеру разведывательного отряда наверняка важно оттачивать собственную зоркость и внимательность, с чем здесь в Дайлянг не потренируешься... А вдруг я его раню? Он долго не тренировался, может не успеть и!.. Нет, прогулка - лучший вариант. А нападение можно провести и без оружия, как игру, вроде тех, с которыми учится Дурин." Тепло, особая влага и теснота снизу взбодрили лучше ведра ледяной воды за шиворот, а рука, уложенная на золотой затылок без хозяйской воли двинулась следом за чужой головой. Скользкие губы гибким прохладным кольцом двинулись чуть вперёд, а следом нечто теплое и шершавое пустило цунами дрожи от кончиков поджатых пальцев ног, до привставших дыбом волос и распахнутых в изумлении глаз. Руки, которые Итэр уложил на первой трети его бёдер, прижали их, когда хозяин оторвался, обжигая сухим и, несмотря на ещё горячую воду и пар, холодным воздухом. Чужое дыхание, тёплое и сухое дало блаженную передышку, когда опомнившийся Сяо спешно разжал пальцы, виновато бормоча извинение, но только он решил освободить чуть погнутые от силы сжатия волосы, как чужая скользкая теплая ладонь вернула его на место, на прощание обнимая запястье. Опять обволакивающий жар нутра налил нечто внизу странной тяжестью и плотностью, ранее бесполезный отросток, не более чем часть человеческого образа ощущался чем большим, чем-то, чем любимый занят, относится с особым вниманием. Чем-то, что, как Сяо в тайне надеялся, не противно Итэру. Заглотнув чуть больше, чем до этого, тот оторвался, мотнув головой и откидывая рукой волосы за плечи, глаза чуть закатились, когда те скользкими юркими лентами спустились обратно, а следом Адепт утонул в глубоком меду. Как оказалось ярким, более темным, чем отложился в воспоминаниях. — Всё хорошо? — тихий, ровный голосок сопровождает легкий наклон головы к плечу. Ответ застрял посреди горла тугим комком, пониманием, что прошло не пара веков, не десяток другой лет, не успело солнце вновь совершить своё почетное шествие, даже благовония разойтись пьянящим ароматом по комнате, чарующим взглядом снизу по душе, внезапным голосом по разуму. Тревога же подкралась незаметно, у этой хитрой затейницы всего дурного в последнее время слишком много встреч с ним. Она затянула привычную мерзкую песню, нарочно бессвязно и размашисто цепляя костлявыми пальцами струны души. Она нарисовала в больших зрачках волнение и страх, в солнышке-отблеске кристаллов - план побега из неловкой ситуации, а в аккуратном вопросе - омерзение и лживую покорность. Внезапно руки на бёдрах подобрались выше, оглаживая и согревая подсохшую кожу, Итэр мягко увещевал о том, что если Сяо неприятно, то пусть скажет, он сделает как лучше, а пальцами тем временем вслепую, но без дрожи, без нажима оглаживали шрамы. В глазах прояснилось беспокойство, в движениях ещё влажных губ танцевала ласка, а в вопросах никак не могла найтись прежняя пугливость и настороженность. — Можешь спрятать зубы. Или взять глубже. — ответ явно озадачил юношу, по-новому взглянувшего на фронт работ. Несмело поджав губы, он расправил, смазал языком и обхватил штуку мягким влажным кольцом. Сяо запнулся, чуть не подсказав, что можно втянуть щёки, как Итэр сам всё сделал. Несмело уложенная рука, уже дернувшаяся погладить, подбодрить, было остановилась, опять полезла из волос, как её резко, отрывисто, не сразу отыскав на затылке, вернули обратно, а снизу метнулись маленькие желтые молнии прямо к сердцу, легкий дрожью и непривычным, донельзя приятным жаром по всему телу и уютной пустотой в голове. "Кончик" уткнулся во что-то мягкое и плотное, в чём изумлённый таким нереальным происходящим Сяо не сразу признал щёку изнутри. Его согнуло неизвестной силой, когда чужой язык прижал "верхушку" к втянутой плоти, пока владелец продолжает мягко и коротко двигаться, освободившейся рукой собирая остатки слюны и растирая остальную часть. Без одежды, без влаги на коже, но словно замотанный с ног до головы, застрявший в плотной массе, объятый этим нечто со всех сторон Сяо чувствовал невероятную темноту, она мягкая, теплая, влажная, от неё сердце сбивается в безудержный темп, горячая голова полна неясным, смутным чувством безызвестности. Надо бы поостеречься, прислушаться к себя, схватиться за оружие, но этот таинственный демон-искуситель так манит, так ласково и нежно прижимает дрожащие руки к дереву, да смотрит околдовывает еретическим, омерзительным и таким желанным танцем снизу. Когда шершавый, проникающий повсюду язык задевает странное колечко, Сяо скручивает так, что напрягшийся живот щекочут волоски не то небожителя, не то духа-обольстителя. Кажется, что разум ослабевший, опьянённый вот-вот ускользнёт: из рук словно всю силу вытянули, оставляя с приятной слабостью, верх не так уж и хочется поднимать, ведь и так приятно голову тянет... "Ёкай, демон или небожитель ушлый, что ты со мной творишь?..." — мгновенно подбирается Адепт, ответно сжимая переплетенные пальцы, скользит большим по коже, стирает то ли воду, то ли пот от духоты, то ли каплю, стекшую с уголка губ. Среди этого цветастого невнятного вороха из пошлых танцев, удовольствия и неги, стоит неприступной башней, одиноким воином мысль, как бы не сжать сильнее нужного? А от супруга так и веет хитроумной привычной ухмылкой, то ли от порыва страсти, то ли всё это изначально хитроумный план, но в бездну чувств простых теперь не упадёшь, внимательность упорно держит, да заставляет следить с чужим казалось, непривычным трепетом и ожиданием, как исчезает такая твердая темно-красная плоть за поблескивающей оправой из припухших выгнутых лепестков, чей хозяин, уже приготовившись, всё новые и новые приемы пробует. Он приподнимает голову, насаживаясь до тех пор, пока на грани между болью и наслаждением "конец" упирается в щеку, так обманчиво мягко и невесомо, ласкаемый языком по "кружку". В другой раз милый сердцу муж, осмелев, почти заглотит до упора, до плотного начала языка, но оторвётся, чтобы откашляться, с печалью извиняясь за неудачную попытку, что даже оскорбляет Сяо, ведь как, как он может его в чем-то обвинить, тем более в такой момент?! Затем Итэр с абсолютно пошлым до абсурда, но случайным, оттого почти невинным звуком разомкнет губы, на последок самым кончиком языка мазнув по "верхушке". Стоит следом обратно принять до удивления приятно пульсирующую "вещь" в охотно принимающие, теплые, шёлковые чертоги, как биение становится почти болезненным и Сяо одной рукой резко хватается за край бадьи, второй крепче сжимая чужую ладонь, почти что поверив во внезапное падение. Собираясь с мыслями, их немного, так, стыдливая в своём количестве горстка и те хилые совсем, Сяо сразу осматривает Итэра. Тот свободной рукой прикрывает рот от кашля, а по ребру и внутренней стороне ладони стекают неторопливо, даже чинно белёсые капли. Но если растершего их меж большого, указательного и среднего пальцев юношу произошедшее слегка озадачило, то стекавшая с уголка чужих раскрасневшихся губ субстанция намертво притянула к себе взгляд застывшего Адепта. Словно пробираясь сквозь туман дурмана, с силой, но тот поднял руку, вздрагивая, когда чужая, оставшаяся на опавшем "столбе" невольно огладила его, прежде чем исчезнуть окончательно. Сяо замялся, в неожиданно ярких и буйных красках представляя, как он растирает каплю по чужой щеке, как на румяной, как цветами персика осыпанной алебастровой коже вульгарно поблескивает его собственная жидкость. Как недоумение в чужих глазах сменяется стыдом, делающим супруга в момент таким уязвимым и хрупким. Как тот тянется к следу, но не стирает его, просто осознаёт как чей-то знак. Как его отметку... Внизу живота туго тянет, и эта боль даже приятна, лицо дергается в кривой улыбке. Он отвратен, он омерзителен по-настоящему, но как, как, о, Архонты, ему противиться этому искусителю неземному. "Небожитель или Адепт. Точно. А ведь твой клан, как говорили, - один из трёх самых знатных в Иназуме. Значит воспитан наравне с ними." — Сяо с усталым удовольствием смотрит и дивится, как растрёпанный, без идеальной причёской с изящной шпилькой, скрытый лишь полупрозрачной водой, да маслом в ней, и намека на аккуратно уложенные на и так и так ладном теле полотна, раскрасневшийся, оторопевший, ни следа привычной собранности и покоя. Но оторвать взгляд - преступление. Грех. Как и сам супруг, манимый и недосягаемый в один момент. От мыслей неловко, явно смущённый произошедшем, завывает стыд, ибо, как смеет он - осквернённый и ничтожный бывший раб на что-то в этом существа заявлять свои права, если даже одно слово "мой" в его сторону подобно наглости безмерной. И впервые за века запрет на что-то так манит нарушить, взять, да ринуться, смахнуть собственную жидкость с губ, да подцепить их, совсем немного, и спускаясь вниз, оставить собственные следы на горькой, с явным вкусом цитрусовых коже. Осквернить собой святое даже если он под ним существо... Итэр всё решает за него, не обращая внимание на застывшую на полпути ладонь, слизнув каплю с уголка губ и пару самых крупных, готовых вот-вот сорваться в воду с пальцев. Казалось, что он просто не хочет оставлять следов от их ночного развлечения, отчего то становилось совершенно уникальным, интимным... Пока вздрогнувший от осознания Сяо не схватил лицо юноши: — Живо выплюнь гадость! — Я не могу, — с долей обиды заявил любимый, поддаваясь назад, отчего его лицо в руках Адепта смотрелось бы умильным, даже невинным, не играй солнечными бликами на воде хитринки в глазах, — я уже поглотил. — Оно же из! Кхм!... Ладно, сделаем по другому. Ему не доводилось прочищать живот другим людям, только себе и очень давно, но существенных отличий не наблюдалось. Поэтому он сжал мягкие, податливые щёки, старательно отгоняя мысли о том, насколько они теплые и влажные с другой стороны, и потянул вниз, открывая рот. Призадумавшись, Сяо как можно мягче уложил два пальца на язык, боясь, слишком сильно прижать тот к зубам. Он то потерпит подобное, но Итэру вряд ли приходилось так часто прочищать желудок, если вообще приходилось, что объяснило бы чистое изумление на лице юноши. Пальцы отпустили щёки, уже не прижимая их, а легко обхватывая, отчего губы приобняли невесомым, теплым и мягким кольцом двойку внутри. Всю сосредоточенность, узор тщательно вычерченный песком, стерло одним шальным движением, разомкнувшихся уст, от которых к бледной коже протянулись вязкие полупрозрачные нити. Шершавый язык под фалангами размеренно двигался в такт медленному, словно осторожному дыханию, мягкий, в то же время упругий, ощущался он совершенно иначе, да и сам рот изнутри наполняла неоднородная слюна. Не ведая, что творит, Сяо повернул пальцы, собирая и доставая на свет с щеки ещё содержимого, то оказалось с белесыми толстыми нитями непроглоченного. Повторяя жест супруга, Адепт растёр смесь между пальцев, отмечая как разную плотность, так и ещё оставшееся живое тепло. С заминкой, но он попробовал добычу, сдерживаясь, чтобы не выплюнуть тусклую горечь с языка. То, что Итэр проглотил это, не поморщившись, восхищало, но в голове зрела мысль, что любимому пришлось давиться подобной мерзостью, потому что Адепт не смог вовремя среагировать. — "Как тогда не успел, не спас, так и сейчас ничему не научился и пропустил момент. Защитник - одно название." — Противно ведь, зачем проглотил? — Если это часть тебя, то как может быть мерзкой для меня? Сяо едва не застонал в голос, ведь то, как всегда умный и рассудительный супруг мог не понимать, что каждая его часть греховна, отвратна, опасна для всего живого вокруг, переворачивало всё внутри, ворошило небрежно, кое-как раскиданные по полкам чувства, образуя страшную в своей мощи и неизвестности мешанину. "Нельзя злиться. Нельзя грубить. Нельзя демонстрировать силу. Нельзя прикасаться. Нельзя долго смотреть. Нельзя ошибаться в ритуалах. Нельзя ошибаться на поле боя. Нельзя проявлять слабость. Нельзя оставлять демонов в живых. Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... Нельзя... " Когда все эти оковы заржавели, когда застарелые вериги ослабили хват, разорвались? Когда стало так легко и одновременно боязно дышать? Когда карма сама стала склонять голову под весом усердно и терпеливо насаживаемых на шипастый ошейник звеньев? Адепт запоздало отпустил слабую волну, привычно не находя никого, кто следовал за ним и прожигал ледяным взглядом спину. Прислушался, различая за стенами только светский вечерний разговор природы, скудной, но статной и сильной. Вдохнул приятный и незамысловатый аромат масел, смешанных с потом и незнакомым, но манящим запахом двух тел. А вот глаза взбунтовались, возмутились, зачем мы ищем несуществующего врага, тем более, когда рядом есть кто-то лучше? А кто-то заинтересованно присматривался к, по ощущениям, набиравшему плотность стволу: — Надо же, как быстро поднялся, полагаю, мне надо опять поработать? — смешок щекотнул, только подбивая кровь тугие узлы вязать внизу живота. — Вовсе нет, — голос как у сломанного голема: неуверенный и грубый, — ты уже сделал всё, что нужно. — а что нужно - думать опасно, перед глазами до сих пор на уголке покрасневших губ стекает белая капля. — Не похоже, что ты удовлетворён результатом. Брови подергивает на мгновение, но под идеально ровными пшеничными мостами медовые реки утекают в стороны. — Неужели я совершил ошибку? Скажи, и я... — Всё нормально. Рубит глухо, изгоняет он из памяти эту незримую проволоку влаги в старательных глазах. — Твое тело говорит по-другому, а плоть не лжёт. — Не стоит, всё хорошо. Эти руки, умостившиеся по бокам от бёдер на досках, миражем скользят внизу, собирая слизь и слюну и поддевая темные короткие волоски внизу. — Что-что не стоит? — Неважно. Эта стекающая по выпирающей мышце на шее капля прошла на по его коже ровно в том же месте, тем же путём, разве что медленнее, словно стремясь за чем-то совершенным. Чем-то, у чего нет едва заметного застаревшего шрама, полученного тогда ещё совсем неопытным, даже не Сяо, а мерзким служителем Богини Снов и пожирателем ужасных грёз. Не белесая полоска, но грубые следы от неровных, полуобломанных клыков в несколько рядов — путь, который капля проходит и с опозданием, но приходит в ту же воду, что и зеркальная напротив. — Если, — отворот головы и корпуса пустил по воде легкую волну, отражая хорошо прикрытое, но волнение, — если тебе неприятно - просто скажи. Я пойму. У меня нет такого опыта, чтобы... Стыдно признать, но опыта в таких делах у меня вовсе нет. — Нет, всё хорошо. — взгляд норовит уйти от вида невеселой полуулыбки, но Сяо держит тот на муже, — Это наоборот, моя вина, что не принял меры перед. Занятием. — Ну тогда, — робость как бамбук перерастала в хитрую искру в меду, — можно я продолжу учиться исполнять свой долг. — Нужно. — предчувствую, не иначе, что супруг сейчас соскочит, чтобы пробить головой ближайшую скалу, Итэр принялся за дело...

***

— Сяо, новое место всегда сулит новые впечатления, и сны в том числе. Какие чувства тебе подарила первая ночь под чуткой охраной здешних молчаливых обитателей? — Сойдёт. — Весьма категорично и непреклонно, неужели встреча после долгой разлуки не наполнила иссохшую от одиночества душу. Вчера Гюрен с Итэром оказал нам более чем достойный приём, как учитель, так и ученик не дали нам остаться в без компании, неужели ты ушёл раньше, чем успел полностью испить приветственную чашу? — Ваши речи такие витиеватые, прошу простить, господин, но к чему такие парадные узоры из слов? — Хм, сожалею, что смутил тебя, я лишь готовился к посещению Фенхонсе. — Моракс повернул голову от солнца, что почтительно не обжигало божественные глаза и не слепило их, а от тени узкий зрачок расширился, насмешливо перекрывая чистейшее сияние Гео, чтобы оно не ослепило окружающий своим великолепием. — Ясно. Я буду молчать на приёме. — Сяо, — "сколько раз я тебе говорил, что..." осталось тяжёлой сетью висеть в воздухе, не спеша уходить с резким порывом ветра, — говори, что хочешь, кем бы они, любые главы Орденов, чиновники или мудрецы себя не мнили, но твоё слово всегда будет выше. Можешь разразиться яростью за косой взгляд и сравнять с пылью их безвкусные башни, можешь опустить их неумелых экзорцистов в глубины проклятого королевства, можешь обратить их напыщенность и неоправданное высокомерие в прах. Возмутятся - предъяви своё, или, если совсем неуч попадётся, моё имя. Но не молчи! — Извините... — желание тяжко вздохнуть осталось на глубине щелей в саму Бездну, но взгляд вернули обратно тихие, уверенные слова, — Я хотел сказать, что буду молчать, пока они не полезут к нему. — У тебя есть основания считать, что Итэр не справится с самонадеянным просвещенными? — хитрая ухмылка таила гордость за лучшее решение века назад взять под крыло побитого птенца, чтобы он вырос в могущего, пусть и с как телесными, так душевными шрамами от прошлого, союзника, друга, подопечного. — Вовсе нет, наоборот, просто... Я размышлял на днях, когда между мной и учителем завязался разговор о одном из видов духовного единства - кланового. Стыдно признать, но я позабыл про уникальность этой связи. — Моракс, наизусть помнящий каждый трактат, где хоть слова из сказанного упоминалось, лишь довольно слушал на редкость болтливого Адепта, — Само принятие в семью - процесс, представляющий собой удивительно тонкую грань между походом в иной мир и крепкой связью с живыми. Это может быть как ритуал, так и простые искренние слова. Важную роль играет мнение предков, но духовных сил живого принимающего может хватить, чтобы обратить их гнев на милость. Поначалу эта связь мне показалась больше традицией, несовершенной и невыгодной в сравнении с другими ритуалами, но этот канал, хоть и передаёт не так много духовных сил рода, но позволяет обратиться к предкам и даже призвать их в этот мир. Это, — Адепт подцепил невидимый узелок, волной пустившем клич на весь узор, — как сеть. Только на два мира. Живые не дают окончательно утонуть в забытьё, напоминают о человеческих радостях и законах, бессмысленных местами, но удерживающим от безумия. Мёртвые же дают не только советы, но и совещаются между собой и ближайшими родами, присматривают за ушедшими в дальний путь, указывают на попавшего в беду родича. Да даже духовное наполнение члена клана отчасти состоит из крох чужих ядер. — Море тем и славится, что не брезгует малыми речками, а мешок моры потому и тяжелый, что хранит каждую монету. — кивнул головой Архонт, не упуская шанс ввернуть свою любимую валюту, делая это умело и ловко. — Да, это удивительно, если так вдуматься, то даже уходя, родственники добровольно подпитывают живых. Ребёнок, у которого отняли многочисленный клан, получит усиление соразмерно своим собственным умениям. Видимо, мертвые более разборчиво относятся к носителям своего "наследия". — В знаниях твоих недочётов не вижу, тогда до чего же дошли твои размышления? — Разрыв такой связи сам по себе должен опустошить ядро, чтобы сразу "прижечь" разрыв, а отсутствие привычной подпитки приводит в сильный упадок. Но связь разрывается в особых случаях: если умер на чужой земле, проведен особый ритуал в далёком от кланового святилища места, где душе погибшего не дают по связи вернуться к предкам и удерживают в смертном мире, и переходом из одного клана в другой. — Ты понял, что на твоего супруга плохо влияет разрыв с родом из-за бракосочетания. Не думаешь, что спустя год с лишним его печаль утихла без чужой помощи? — Возможно и утихла, но... Я не нашел, что происходит, когда связываются с бесклановым. Просто его святилище... Даже спустя такое расставание, я видел, как множество чужих по крови, но небезразличных созданий, как людей, так и крылатых существ, тянулись к нему. Это неисчислимые силуэты вокруг, цветное сияние душ, это такой глубины резонанс, что меня пробрало даже после пробуждения, и это простой сон! — черная, как тушью на нефрите нарисованная бровь приподнялась, вместе с поднятыми в улыбке уголками губ выпадая искреннюю заинтересованность воодушевленным описанием, — Тогда я решил узнать, как выглядит моё святилище и... Архонт молчаливо давал тоске накатить и, как любым разбушевавшимся волнам, уйти обратно в море переживаний. — Оно пустовало?... — Там оказалось так тихо и серо. И так тесно и пусто. Я посоветовался с Мастером, оказалось, что его и не существовало изначально, просто наш брак породил нечто похожее на святилище. Пустое, унылое и тихое, без духовных сил, накопленных поколениями, без кого-либо, кто дал бы совет... Я верю в Итэра! Я знаю, что он любит меня, как и я его, но!... — Сяо поник, словно на двадцать веков возвращаясь во времени, — Зачем ему такой, как я?... Моракс, как и многие века до этого позволил собеседнику продолжить разговор. Как бы не хотелось мягко увести рвущуюся на тропу самоистязания душу в иную сторону, сменить разговор, увести в приятное, не такое грязное и унылое русло. Но свои желания Моракс взвесил наистрожайшим образом. Даже сама Эгерия или Фокалорс не так тщательно следили за покачиванием своих весов, как Архонт Контрактов за своими мыслями и чаяниями. Как бы он тогда доверился той наивной, как не отрицала, слабой, пусть и не разумом, бесполезной, но безумно выгодной, стоит лишь глубже копнуть, Гуй Чжуй? Как бы обманом заставил Бешт закрутить кольца вокруг мужа, чтобы Бог Войны прицелился и пригвоздил Архонта Вихрей на века? Как бы он тогда рассмотрел в море теней один просвет на пару тонов светлее, заметил измученного и израненного, брошенного своим господином и смотрящего без единого чувства истощенного Алатуса, лишь тихая мольба на избавление от мук и то совсем стыдливо крылось в испачканном золоте. Его Властелин Камня обтирал бережно и тщательно, не позволяя драгоценному материалу уйти в грязь, обрамив свои орудия невероятной силы нефритом, внушающим страх богам одним взглядом. Сейчас его приобретение испытывал особую слабость, где, хоть и не имея глубоких познаний в сердечных делах, Моракс помогал в силу стратегических умений и опыта. И потому он тщательно вслушивался в каждое слово, готовясь сразу же вытянуть Адепта обратно из своих терзаний на свет. Чего, к редкому искреннему удивлению не понадобилось. — Я понимаю, что часто жалуюсь на что-то, даже не пытаясь разобраться, а потому долго размышлял по вечерам, а что могу сделать? Создать клан я могу только с Итэром, пусть и без такого обилия родственников, но сил хватит, чтобы компенсировать их общий вклад. Заодно попрактикуюсь в выделении относительно чистого потока. Защитник из меня, как выяснилось, никакой, но мы обсуждали это, даже провели схватку. — не иначе ветер сыграл на колосьях Иназумских ячменных полей тихую мелодию и занес в далекий орден средь гор, чтобы особая улыбка привычно заняла своё место. — Знаете, он действительно умеет сражаться. Нет, против демона или одержимого монстра я его не выпущу и на десяток ли, но тыл в другой схватке доверю. — И с чего вдруг столь разумные мысли? — Представил, как вы запрещаете мне сражаться с демонами под предлогом "слишком слаб". Такое оскорбление Итэру я не допущу. И он не позволит. — Недурно, ты явно вырос, по сравнению с прошлым. Как говорят в Снежной: Самый главный твой враг - это ты вчерашний? Подходит, не так ли? — Вам виднее со стороны, я лишь хочу, чтобы он не чувствовал себя так, как в первый день. — И как же ты узнал о его мыслях? Спросил, или он сам тебе поведал ч сердечном разговоре? — На сердечном разговоре, — глянул исподлобья Сяо, встревоженный и одновременно обескураженный такой резкой сменой темы, — мы не рассказывали ничего такого! — Хм, и чем же таким можно заниматься в душевной беседе тёплым вечером в приятной компании близких людей? А долго ли шёл ваш разговор, что ты оказался столь задумчивым, какие темы роятся с того дня в голове, да и много ли их было? — Три, чет... — бурчал Сяо, пока осознание не настигло смущенно прикрывшимся облаками полумесяцем, на прощание скрывшим в темноте резко изменившийся окрас лица, — О чём... О чём таком вы меня спрашиваете?... — О чём таком подумал ты, раз так возмущаешься? Неужели вы за чаем обсуждали нечто неприятное? Три или четыре серьёзные темы на один разговор - плохой разговор. Ни один чай, вино или сладости с закусками не исправят настроение собеседнику. И к чему такая нелюбовь к супругу? Зачем обижаешь, он-то по тебе скучал, а ты с порога ни обнять, ни приголубить. Надеюсь, что после таких сложных бесед, ты как следует позаботился о муже, как о работающем более тебя самого? Сяо тихо выдохнул, не веря, что удалось избежать обсуждений вчерашнего. По сравнению со стыдом, охватывающим каждую частицу тела, от кончиков ног до головы стоит лишь вспомнить ночной "подарок" иначе и не назовёшь, разговор о семейных ценностях от разборчивее всякого в подобном Архонта - пустяк. — Да, Моракс, я как следует сторожил сон мужа всю ночь, после разговора. — и ведь не лжёт, три-четыре раза, смотря как считать первый, пробный, порядочно утомили Итэра, как бы тот не тянул набитые свинцовым песком веки вверх, отчего лицо принимало откровенно жалобное и обессилевшие выражение, так и нашептывающее "защити от злого и жесткого мира снаружи", "спрячь в таком же теплом и мягком месте", "не дай и пылинке неправильно упасть во время сна". И всё же ванную они приняли, хотя бы чтобы смыть дорожную пыль, пот и не только их. —Не ошибусь ли я, предположив, что и этот свежий порез, заросший где-то с неделю назад, от очередного монстра, на которого тебя послал? — Итэр, вопреки нарочито нежному тону, действительно аккуратно обошёл красноватые стяжки на коже, обмывая уже старые, стыдливо побледневшие следы его оплошностей. —Нет. не ошибёшься. Не жалей меня, просто промой той же тряпкой. —Сейчас тряпка окажется у тебя в глотке, — бурчанье позади прожигало вместе с кинутым через плечо взглядом затылок размявшего плечи Адепта, не уделяющего и толике внимания отчаянно болящим мышцам. — Ты с ума сошёл, маслом для ванны порезы промывать? —Всё равно зарастёт, так зачем заморачиваться? —Ну, не знаю, может чтобы всё правильно зажило? — запах мази с примесью горной мяты, которую юноша достал из карманного хранилища, опять укусил нос, по мышцам пробегала волна дрожи от леденящих, податливо мягких подушечек, растирающих целебный состав. — Спасибо. — за одним словом долгие рассказы о том, что кожа его сотни раз перекроена шрамами, сшита неловко нечеловеческим самоисцелением, да перепробована на вкус столькими тварями, что лечить то нечего. Уж точно не снимающим боль составом, судя по ощущениям ласковой стянутости, способного только разгладить свежие шрамы, восстанавливая правильную циркуляцию крови под ней. Но исцелить их и уж тем более дать зарасти как следует тот не способен. А он молчит, слушает тихое дыхание позади, так и звучащее полудрёмой, замечает мимолётом стук об пол капель, стекающих с подсушенных волос. Их Сяо предложил высушить, но увидев, в какой кокон собираются его собственные, после маленького урагана на голове, муж только пальцами прочесал их, предпочитая долгое и методичное выжимание с полотенцем. На них обоих первые попавшиеся на глаза простенькие халаты из шерсти, одевая свой, Итэр зарывается носом в мягкую и мгновенно сгоревшую ткань на рукавах. С размерами они чуть промахнулись: Сяо взял самый первый, неприятно натянувшийся на груди и плечах, а муж, поступивший чуть умнее, взял размер чуть больше нужного. Так глупо и одновременно хорошо Сяо едва ли чувствовал. Хоть и ткань чуть прилипала к полузасохшей мази. — Скажи, а ты когда-нибудь был в этом Фенхонсе? — Как-то раз заходил. Вроде Охота состоялась неудачная, а потому зашел на ночь и залечить раны. Наверное им не понравились те пятна на коврах. — Раз не возразили, то значит не такая уж проблема. — пожал плечами Итэр, от которого Сяо ожидал хотя бы осуждения такого наглого поведения. — Мастер имел время, чтобы оповестить меня о характере обитателей Ордена, те ещё снобы, если не вдаваться в подробности. А по моему опыту - таким дай шанс тебя принизить - век будут подножки ставить. — Что за опыт? — ученики секты сразу упали в глазах Сяо, поднимая мысль, что стоит внимательно следить в ордене за мужем, когда тот, как ни в чем не бывало, ответил: — Ну, как бы сказать, чтобы не получилась жалоба? Мы с сестрой немного знали об этикете и тому подобных "человеческих странностях", хах, её как тэнгу они безмерно раздражали, неуместные, лишние и сложные. Конечно, после мы поняли, что это как второй язык, со своими тонами, правилами и использованием. Но первым мы запомнили вежливость. Особенно к старшим. Боялись отца подвести и показаться неблагодарными, поэтому не перечили всем, кто был по росту выше нас. За что и получили как полагается - многие решили, что за нас не сильно пекутся в клане, а потому подкалывали, грязно шутили, сестре вообще чуть руку не потянули. Я тогда пришёл к главе клана и всё выложил как на духу. — И? — Ха, да кто бы знал, что тот за приемную дочь и сына сам руки выломает наглецам! Кхм, вообще так нельзя, в высшем обществе не приветствуется рукоприкладство, но, говоря начистоту - было приятно. Да и мы уяснили - покажешь слабость - ноги будут вытирать, какой бы титул ты не носил... — Не волнуйся, там не посмеют оскорбить тебя. — Что ж, поверю на слово. — смех сменился легкой щекоткой на правом предплечье, — Какой красивый знак, и нанесен так так качественно, словно родимое пятнышко! Что он означает? — Форма зверя. Крылатый Адепт. — Зелёный, в цвет узора? — Почти, более тёмный. Хотя, я уже и не помню. Давно не обращался. — А можешь? — Хочешь посмотреть? — Сяо поджал плечи, избавляясь ощущения несуществующих отростков, тянущих лопатки. — Разумеется, мне интересно, но это на твоё усмотрение. Мастер упоминал, что Адепты более свободно обращаются, чем ёкаи или демоны, раз ты превращалая, значит на то имелись причины. Так что я не настаиваю... — Покажу в полдень завтра. — Оу, спасибо. — любопытство ненадолго прогнало дрему из голоса юноши, что не помешало Сяо завести обратно руку и пройтись ладонью по пшеничным, чуть влажным волосам, чей обладатель не преминул потянуться и оставить на щеке мимолётный поцелуй... — Итак, каковы твои планы на день? — Думаю показать ему крылья в полдень, он хотел увидеть, хоть и не настаивал. — Хм, не ожидал от тебя подобной смелости, — довольно фыркнул дракон, сметая редкую мелкую щебенку вокруг, — впрочем, я не ошибусь, если его заинтересовала татуировка. — Да, вы как всегда правы. — Сяо, не сомневавшийся в талантах господина , всё с интересом взглянул на того. — Ничего удивительного, в Иназуме ирэдзури всегда имело неоднозначный характер. Ещё до Войны жители огромного архипелага поклонялись неизвестным богам, каждый из которых отвечал за что-то важное в жизни людей: плодородие полей, ужасные странствия, помощь в борьбе с враждебными они, сохранение традиций и порядков, а также богатый улов и защита от штормов. Забавно, что хоть Ватацуми но омиками почил века назад, но со времен разделения на западные и восточные государства, когда власть божества Электро и сёгуната не распространялась на соседей, послушных воле Великого Змея, по сей день морскому Богу возносятся почести со всех населенных островов. — Неужто из-за того, что воды стало больше? — усмехнулся Адепт, на что получил благодушное: — Причина истинно такая, но упоминай её только если захочешь увидеть кислое лицо Баал. У неё со Змеем отношения всегда находились на тонкой грани между враждой и глубоким уважением, и даже после казни она продолжает чтить память о нём в качестве заботы о жителях Ватацуми. — Хм, но разве между государством Электро Архонта и народом Змея не развязалась недавно война? — Да, гражданская, длилась всего год-два, смотря, откуда выглядывать начало, но раз Баал не вмешалась, то конфликт не стоил внимания. Между божествами до сих пор идут старые споры, что уж говорить о людях, воюющих что ни день за новую идею или мелочную обиду. — Моракс резко повернул голову едва не на половину круга, сверкнув плавленным обжигающим золотом в глазах. Сяо приготовился вступить в бой, внимательно следя за окружением и выискивая, что могло привлечь вдруг покровительственно ухмыльнувшегося господина, — Полагаю, наша прогулка окончена, до вашей с Итэром встречи ещё есть время, но раннее прибытие всегда поощряется, особенно если это обоюдное решение. Приглядевшись, Адепт заметил идущего по длинной, огражденной крепким низким каменным забором лестничной площадке супруга. Отдав поклон благосклонному Архонту Гео, он испарился с места ворохом грязно-голубых с зеленными искрами лент. Долгий прыжок через парочку низеньких пиков окончился бесшумным приземлением, даже набравшие сил демоны редко слышали шелест лизнувших подошвы травинок, что уж говорить об идущем человеке. И несмотря на отсутствие угрозы, Якша бесшумно, не спеша, подбирался к цели, следуя зову давно позабытого, притупившегося азарта. Предвкушение вынуждало и направляло оглядывать и цель, и поверхность под ногами, чтобы не угодить на шальную палку или не пнуть мелкий камушек. Оно окутало тишиной, приглушая дыхание, глубокое и медленное. Заостряло тщательно внимание и укладывало его на тетиву терпения. Момент и между ними всего один шаг расстояния, а Итэр даже не подозревает о компании, следующей за ним, на сердце словно опустилось перо - невесомое, но даже оно встрепенуло, остановило в нарастающем мандраже, являя собой особую меру до броска. Одно движение - откинуть с плеч прядь на спину, открывая совершенно беззащитную шею - и стрела запущена в стремительном рывке. Убранная дальше нужного глубоко окутанным раздумьями хозяином рука хвачена за запястья и мягко, но надежно закреплена в одном положении, не вырвать, но следов не останется. Сяо давно понял, как важно примериться в этом деле с силой. Он притягивает к себе за талию, проходясь руками по животу, пуская ощутимую дрожь по телу, и быстро метит открытую шею теплым следом, соскальзывая с неё на надплечье и вдыхая родной аромат, будоражащий и без того раззадоренный рассудок. — Сяо, ты чего вытворяешь?! — и даже окрик прямо на ухо и интересная попытка сбросить захват ударом пятки в стопу, смещением корпуса, совмещённым с ударом той же ногой в последний момент отведенное колено, вынудившее Итэра развернуться, оказываясь слишком близко, не омрачили радость встречи и удавшейся неловкой шалости. — Извини, хотел необычно встретиться. — Мне всегда хватало привычного приветствия, — Сяо уже начал немного сникать, уже не считая свою затею такой уж удачной, ведь она расстроили и напугала близкого человека, но последующие слова того его огорошили. — а если бы я удачно тебя ударил? О себе-то подумал? Я уже испугался, что успел сломать тебе нос в развороте! "Он волнуется за меня... И не расстроен этой глупой шуткой?" — понимание уже чуть более умело вырисовало почти ровную улыбку на лице, игриво подтолкнуло вперёд оставить на недовольно поджатых губах извинения и благодарность за заботу. В груди приятно затрепетало, когда лицо напротив присыпало румянцем, то разгладилось, разомкнулись покрасневшие и припухшие, точно хозяин прикусил по пути, губы, и вся обида и раздражение смыло, словно шторм в один момент сменило на приятный дневной бриз. — Ты хотел увидеть крылья, так? — А? А, точно, ты хочешь прямо здесь раскрыть? — Места хватает. — кивнул Адепт, оставляя тишину вместо "они раскрывались и при его полном отсутствии". Якша скинул верхний халат, не отзываясь на попытки холодного ветра покусать обнаженную спину. Специальная рубаха с короткими рукавами натянулась под напрягшимися, вспоминающими подзабытые движения, мышцами. Только резкий разрез на лопатках заставил дернуться веки, но тянущая тяжесть лениво разгладила мелкие складки на лице. "Молчит, неужели всё так плохо?"

***

"Всё ужаснее, чем я думал. — Итэр судорожно сглатывал так и рвущееся с языка описание родословной какого-нибудь Мага Бездны, оглядывая буквально открывшуюся картину, — Всё, мать вашу, куда хуже. Это там рана открытая? она что, ещё и гноиться, да что с ними произошло?!"