Встретиться вновь

Широкие колеса черного Porsche были успешно поражены выстрелом из снайперской винтовки. Они содрогнулись, и машина устремилась прямиком в сторону ограждения. Едва ли успел водитель сбавить скорость, как с громким хлопком автомобиль влетел в возвышающийся на два метра железный забор. Капот тут же помялся, лобовое стекло поплыло в трещинах, а на водителя вылетела белая подушка безопасности, мешая сделать любое телодвижение. Но отступать ему уже было некуда: спереди — десятки полицейских машин, а позади — вертолет.  И в такой момент ты осознаешь, что это всё. Конец истории. Тебя больше не ждет ничего, тебя схватили в очередной раз, но этот раз — твой последний. В этот раз никому нет интереса прикрывать тебя. А все те, кто это делал ранее, отвернулись от тебя, изначально не одобрив задумку. Ты осознаешь, что они отправили тебя сюда, чтобы окончательно избавиться. И у них сошло это с рук. Поэтому сейчас ты стоишь посреди дороги с опущенной головой, поднятыми руками, не имея возможности сделать ни одного лишнего движения, потому что на тебя направлены десятки дул пистолетов.  Эл, сидя в кабине пилота вертолета и со спокойным видом наливая кофе из термоса, пребывал в небольшом замешательстве. Не должен был из машины выйти другой человек? Или в другом случае, почему тот самый человек хотя бы не в салоне машины? Здесь, посреди дороги стояла только Белла Де Сантис, позорно сдаваясь, но где же Джейн, которая так упорно заявляла о вине голубоглазой брюнетки, заставляла схватить её быстрее? Где виновница этой шумихи?.. Вооруженные полицейские окружили женщину, не давая ей возможности убежать, а следом заковали её запястья в серебряные наручники. Детектив L хоть и отличался своей сдержанность, но его просто подрывало от нетерпеливости в этот раз из-за очередной пропажи Кэрролл со всех радаров. Из-за чего, как только представилась возможность, он попросил Соитиро Ягами передать Белле Хигути наушники. — Сейчас я задам несколько вопросов, — ровным голосом начал детектив, как только на брюнетку надели полноразмерные наушники с микрофоном. — В ваших интересах дать на них ответ. В ином случае я найду средство заставить вас говорить. Когда Белла Де Сантис поняла, с кем она вынуждена разговаривать, она нервно сглотнула, при этом пытаясь не выдать свой страх. Кто-то из следователей пихнул её в плечо, и женщина свалилась на шершавый асфальт; маленькие камешки с болью впились в кожу ее колен. При этом она уверенно на вид вскинула голову, приготовившись дерзить, чтобы сохранить свою холодную и нахальную натуру и не казаться уязвимой. Все же где-то в глубине своей души она верила, что ее организация не предала ее, отдав на растерзание в лапы самому жестокому противнику. Может, они еще вернутся и помогут вылезти из всех проблем... Детектив L заметил ее настрой, хлебнул немного горячущего кофе и задал свой первый вопрос: — Где Джейн Кэрролл? По выражению лица Де Сантис можно было сделать логичный вывод, что это был вопрос не из того разряда, из которого ожидала. Её тонкие черные брови сдвинулись ближе к переносице в недоумении.  — А это, собственно, кто? — проговорила в микрофон она. Её озадаченный тон намекал, что она действительно не знает о ком речь. Но если быть точнее, она знает этого человека под другим именем. — Не делайте вид, словно не понимаете, о ком идет речь, — максимально хмуро сказал Рьюзаки, отчего Беллу пробрало неприятными мурашками. — А я и не делаю, — фыркнула она, а после ее грубо тряхнули за плечо. — Ай, какого черта? Я правда не знаю никакой Джейн! Выражение лица детектива стало еще более суровым. Как она может на знать Джейн Кэрролл, когда вторая ясным языком сообщила, что поймала первую с поличным. Лайт Ягами, расположившийся рядом с Эл, наблюдал за всей этой ситуацией, глядя то в окно вертолета на стоящую на коленях брюнетку, то на хмурого растрепанного детектива, по чьему взгляду больших темных глаз можно было сказать, что он сейчас же порвет эту наглую Беллу Хигути собственноручно, если та не начнет говорить правду. Он решил вмешаться, задав наводящий вопрос: — Нам известно, что оружием убийства является некая Тетрадь Смерти. Где она находится в данный момент? Кровь в венах кудрявой брюнетки, казалось, стыла от данной ситуации. Её коленки едва заметно подрагивали, пока маска решимости не слезала с ее лица. Её пробирало тревогой от осознания своих ошибок. Они узнали о Тетради... Это не могло не запугать женщину, нервно усмехающуюся в качестве защитной реакции.  — Ох, а Лиззи уже успела вам сказать, как я вижу, — женщина вскинула брови и хихикнула. — Но она не сказала вам свое местоположение? Какая жалость. Эл и Лайт переглянулись. Лиззи? О ком идет речь?.. Хотя у детектива уже закрадывались подозрения... и он в них был полностью уверен. — Осмелюсь предположить, что Лиззи и есть Джейн, а значит вы ее видели, — в ее наушниках донесся совершенно спокойный ровный голос L, хотя на деле он чувствовал себя совсем не спокойно. — Повторяю вопрос: где она? Де Сантис усмехнулась, она уже хотела было съязвить что-то в ответ, но ее снова пихнули в плечо. Только в этот раз не рукой, а дулом пистолета. Она тут же тревожно сглотнула и серьезно ответила: — Лиз, конечно, очень проворная девушка, так что она могла и убежать... Но она была в моем доме. Она решила умолчать, что, быть может, Кэрролл уже нет в живых. А зачем им лишняя информация? Они ведь не спрашивали, как ее самочувствие. Тем временем Эл напрягся всем своим телом, вцепившись в свои колени так, что костяшки побелели. Ему нужно было собраться и все скооперировать... Сейчас же... — Айдзава, отвезите Беллу Хигути в участок. Разберемся с ней позже. Нам нужна Джейн. Ранее покинувший команду расследования, но решивший помочь поимке Киры полицейский не стал возражать. Он едва заметно кивнул и с помощью Соитиро Ягами повел преступницу в свою машину. Та, на удивление, даже не брыкалась, не кричала, не кусалась, не хотела уйти... Она поникла своим поражением, свешивая голову и мысленно браня себя за все свои оплошности. Тем временем вертолет, в котором находились Рьюзаки, Лайт и Ватари, взлетел выше, поднимая под собой воздух. В каждом из них закралось беспокойное подозрение, что с их напарницей что-то произошло. А им еще многое нужно обсудить... Так что они не теряли ни минуты, пролетая над вечно оживленным и динамичным мегаполисом Токио. Пока детектив, руливший вертолетом, мысленно подбадривал себя, заставляя лететь быстрее, Ягами и Ватари строили маршрут и искали по спутнику нужный дом. Как вдруг шатен вначале нахмурился, приблизившись к своему экрану, а после распахнул свои глаза в ужасе: — У нас, похоже, плохие новости, — прервал тишину он. Опасающимся тоном Ягами привлек Рьюзаки, и тот, не оборачиваясь, осторожно поинтересовался: — Что ты имеешь в виду, Лайт? — Белла Хигути сказала, что Джейн в её доме... А в её доме пожар. Еще чуть-чуть и Рьюзаки бы отпустил от шока руль. Он всем своим видом не показывал свою встревоженность, которая с каждой секундой росла все больше и, казалось, скоро перейдет все свои границы. На его лице все еще оставался тот самый непробиваемый покер-фейс, как бы сильно не колотилось его сердце и не подрагивали плечи. Лавируя между бесконечными высотками еще некоторое время, они, наконец, добрались по нужному адресу. Выглядывая из окна, можно было заметить практически полностью обугленный каркас дома и окружавшие его пожарные машины, что означало, что спасатели уже справились со своей работой. Вертолет, снова поднимая под собой потоки воздуха и пыли, осторожно приземлился на дорогу, и из него буквально пулей вылетел Лайт. Детектив попросил его ранее, ещё во время полета, чтобы в подобном случае именно он разузнал о местонахождении суетливой зеленоглазой особы.  Эл взглядом проследил, как студент рванул прямиком к спасателям, завернув за пожарную машину. А после взгляд детектива расфокусировался, остановившись на какой-то неопределенной точке, прожигая ее своими черными бездонными зрачками. Тонкие пальцы опять, до побеления в костяшках, вцепились в ткань потертых джинсов в коленях. Наконец нашлась минута, чтобы разум смог, наконец, затуманиться переживаниями и миллиардом вопросов, на которые пока нет ответов. Почему Джейн опять решила делать то, что ей заблагорассудиться? Как он мог не предусмотреть ее очередной попытки сделать все по-своему? Почему он ничего не предпринял, когда все было так очевидно?.. Она умолчала информацию о Белле Де Сантис, все время, проведенное в штабе на цепи, все время была погружена в "свои дела", но никак не в расследование, а в предпоследний день перед, вероятно, запланированным действием очень странно себя вела... Как будто прощалась с ним, ментально просила прощения за все, косвенно договаривала главные слова... Все было так... ясно. Но он ей доверился. Причем очень и очень сильно, как не доверял никому. Эл позволил ей молчать, зная, что она что-то недоговаривает. Он не стал выпытывать из нее информацию, как, например, из Амане Мисы. Но, видимо, зря. Джейн была очень хитрой особой, подло воспользовавшейся предоставленным моментом. А он готовил для нее план. Он учел ее просьбу, хоть и ранее сказал, что ей категорически нельзя впутываться в очередные неприятности даже под своим крылом. Рьюзаки организовал все условия для нее, чтобы она оставалась в безопасности, пока в его гениальной голове зрела задумка, как ее задействовать в расследовании. Однако Великий Детектив, погруженный с головой в своей разработке, опять упустил проворную Q из своей хватки. Она не опять, а снова решила действовать поспешно, не жертвуя ни единой секундой. И к чему это привело? Детектив пока не знает. Что напрягало его до дрожи в конечностях.  И с каждым моментом Эл все ближе подходил к разгадке ее мотивов. С каждой минувшей секундой новые догадки разгорались в его голове, что заставляло странным покалывающим и взбудораживающим импульсам медленно распространяться по всему ему телу. Рьюзаки сказал Джейн, что от него, быть может, в скором времени избавится Кира. Он хотел посмотреть ее реакцию и заставить ее насладиться сладким моментом их уединения еще тогда, на кухне. На самом деле растрёпанный брюнет соврал — он не собирался умирать. Но Джейн его вправду любила. Любила так, что не могла вытерпеть существование ужасного ложного предсказания. Это предположение двигало ей, она хотела его развеять, несмотря ни на какие жертвы. Она готова жертвовать собой, лишь бы человек, в которого она незапланированно влюбилась, оставался в живых.  Детективу было чуждо, что за него кто-то заступается так. Что его, такого экстраординарного, скрытного, холодного человека, мог кто-то полюбить настолько, что было не жаль отдать свою молодую, процветающую жизнь в беспощадные объятья небытия. А ещё он не мог справиться с мыслью, что соврал ей тогда. Не сделал бы он этого, она бы не кинулась в огонь ради его спасения, да?.. Глубокие размышления тут же прервались, когда в кабину вертолета влетел Лайт, который уже, кажется, все разузнал. Он, слегка запыхаясь, начал: — Джейн здесь была. Спасатели сказали... они сказали, что пару минут ее увезли парамедики. Парамедики... Услышав это слово, что-то больно укололо в его сердце. С ней приключилось что-то серьезное... — Они не сказали, что с ней? — спросил детектив, и его ровный, ничем не возмутимый голос дрогнул. — В какой она больнице? — Сказали, что без сознания, — ответил Ягами, забивая адрес больницы в программе. До студента донеслись эти непривычные нотки волнения в голове детектива L, что заставило его умолчать еще один факт о ее состоянии. „Сам узнает,“ — подумал он. Без колебаний вертолет снова поднялся в воздух и на максимально допустимой скорости направился по нужному адресу. Ладошки Эл становились мокрее с каждым мгновением. Он управлял вертолетом, одновременно погрузившись в свои мысли снова. Такие слова, как парамедики и потеря сознания он, конечно, слышал не один раз. Но еще не было ни единого случая, когда детектив, услышав их, так переживал. Не было только до этого момента. Сейчас его до ужаса пробирал не просто мандраж, а настоящая тревога. И ему это было снова чуждо, что никак не упрощало ситуацию, лишь запутывало сильнее. Уже через десяток с лишним минут, переполненных максимальным напряжением, эту всполошённую троицу выслушивала измученная тяжелой сменой работница больницы, расположившаяся за стойкой регистрации. Девушка изнуренным взглядом своих миндальных глаз оглядывала перевозбужденных Эл, Лайта и Ватари, в десятый раз объясняя им, что Джейн Кэрролл лежит в отделе реанимации, следовательно, врываться к ней нельзя, и у них есть только два варианта: а) остаться в комнате ожидания и просидеть там энное количество времени; б) отправиться в штаб и ждать звонка из больницы опять же энное количество времени. Эмоции хотели ответить на данный выбор вариантом „А“, однако в тот момент, наконец, успела подключиться разумная часть мышления, яро голосующая за вариант „Б“.  Головы этих троих продолжал мучал вопрос: „Что с ней в итоге-то произошло?“. Они и подумать не могли, что такой привычный голос, услышанный тогда по звонку, ни насколько не изменился при ее состоянии. Голос Джейн звучал так обыденно, непоколебимо, что даже подумать нельзя было о том, что с ней произошло что-то ужасное... А только что ужасное? Никто из троицы уверенно заявить не мог. Все, что они знали — зеленоглазая сорвиголова находится в реанимации. А это как раз и означало серьезность ее состояния. Однако подробностей все же никто не знал... Отсутствие деталей просто проедало каждого изнутри. В особенности Эл. Он управлял вертолетом в абсолютной тишине, как, собственно, и всегда, однако по одному виду можно было выделить как самого взволнованного. Безусловно, он никогда не давал своим эмоциям выйти наружу, точнее, они для него вообще не имели никакого значения. Но в самых редких ситуациях, в единственном исключении эти эмоции сами рвались наружу, какими мы тщательными попытками он не пытался их удержать. И за этот нещадный 2007 год он в очередной раз ощущает это противное чувство. Чувство, как его пуленепробиваемую стену хладнокровия прорывает бешеная буря некогда скрытых переживаний. Он помнил смерть Укиты, одного из следователей, который, не будь вина детектива, продолжал бы вести дело вместе со всей оперативной группой. Он помнил тот момент, когда увидел на экране телевизора его бездыханное тело, валяющееся у дверей телестудии; тот момент, когда сердце Эл сильно сжалось в осознании ошибки. Ошибки, которую нельзя было исправить. Эл вспомнил и смерть агентов ФБР, погибших тоже по его вине, по его очередному просчету, оказавшимся летальным для тринадцати человек. Эти мысли метались в его голове с невероятной скоростью, ведь он осознавал, что по его очередной погрешности может скончаться еще один человек. Только в этот раз это не обычная малознакомая персона, нет. В этот раз под влиянием его оплошности оказалась девушка, которая за столь короткий промежуток времени в несколько месяцев стала ему поистине дорога. И это будет самая страшная потеря. Отбиться от расспросов оперативной группы оказалось нереальным. У следователей не было ни единого подозрения на этот счет, они оставались в полном неведении. "Пропажа" второго детектива отзывалась в них неким замешательством, поэтому они вертелись с расспросами вокруг троицы, на чьих лицах буквально было написано, что все серьёзно. Впрочем, детектив L попытался переключить свои мысли на более важный аспект — расследование. Он понял, что волнение не разрешит ситуацию, а вследствие впустую потраченного времени (которого и так улетело немало) погибнет еще больше людей. Может, показания Беллы Де Сантис — последняя возможность выйти на след карателя-Киры?  На экранах десятков мониторов засветилась женская фигура. Только она значительно отличалась от того образа пылкой, привлекательной итальянки из Флоренции. В тесной одиночной камере, расположившись на холодном полу с закованными руками, сидела совершенно другая личность. Парик каштановых курчавых волос был снят, и на плечах женщины лежали длинные прямые волосы цвета пшеницы. Броский макияж был смыт, поэтому лицо открывалось в совершенно другом виде: яркие скулы не выделялись на фоне лица, которое из-за отсутствия на нем макияжа, казалось, побледнело; глаза визуально стали больше, а губы, наоборот, уже. Её тело теперь не обрамляло черное платье с откровенными вырезами, а на ее фигурке, лишенной аппетитных форм, придаваемых подкладками, висела бледно-синяя форма заключенного. Единственное, что не поменялось в ней — ледяной взгляд ее светло-голубых глаз. Такой же пронизывающий до косточек, отчужденный, встретившись с которым ты сразу чувствуешь холод, разливающийся по твоему телу от головы до пят. Глядя на ее новый вид, гениальный мозг Рьюзаки прокрутил воспоминания, которые вначале не имели никакого значения для него. Но как же он ошибался. Он сопоставил картинку, всплывшую в его голове, с внешностью "Беллы"; информацию, изученную из любопытства, с нынешней ситуацией... Да. В этот раз он не может быть не прав в своих суждениях. Ведь эта "Белла Де Сантис" — та самая преступница, с которой Джейн пришлось однажды пересечься. Та преступница, которая около трех месяцев назад сбежала из одной российской колонии и этим повергла Кэрролл в шок. Зеленоглазая была с точностью права, когда говорила, что от этой преступницы можно ожидать все что угодно. И вот, пожалуйста, она попала за решетку с крайне специфичным обвинением. Только теперь не в руки блюстителей закона, а в лапы Великого детектива L, побега из которых точно нет. — Еще раз здравствуйте, мисс, — проговорил в микрофон детектив, и из динамиков, заранее установленных в камере заключения, полился грубый механический голос, который заставил блондинку рефлекторно поморщиться. — Сейчас вы мне ответите на несколько вопросов. Рекомендую не возражать и дать мне всю информацию, которая вам известна. В ином случае мне придется усложнить условия вашего заключения. Та фыркнула что-то нечленораздельное в ответ, отвернувшись от камер в сторону голой серой стены.  — Почему вы так уверены в том, что я вам что-то скажу? — недовольно огрызнулась она. Девушка знала, с каким противником она осталась наедине, представляла, как он с ней с легкостью может расправиться. Но все же в глубине души горел тусклый огонечек света... Быть может, ее снова выручат? Быть может, не стоит сдавать все позиции так рано?.. — У вас нет выбора, — ответил L; отредактированный голос снова резко прошелся по слуху блондинки. — Мне многое известно о вашей деятельности, Нестерова Кира, и вы прекрасно понимаете, с каким огнем играете. — Я даже знаю, откуда вам все известно, — хмыкнула Кира, подтянув коленки к груди. — В данный момент источник информации не играет никакой роли. Вы должны быть полностью сконцентрированы на моих вопросах, понимать их смысл и давать на них ответы. И вы прекрасно знаете, какие последствия может повлечь ваша упертость. Да, она понимала. Она была наслышана от "своих" о методах этого детектива. Но желание не подвести "своих" билось в ее груди, желание не показаться в их глазах слабой и глупой, подверженной манипуляциям и шантажом... — Что ж, думаю, вы готовы, — не дождавшись ответа, сказал детектив. — Тогда расскажите мне, пожалуйста, что представляет собой Тетрадь Смерти, как она выглядит и как убивает. Долго пришлось ждать ответа от растерянной преступницы, которая тупо молчала, разглядывая стену напротив нее. Следом она проигнорировала грубый голос, окликающий ее, приказывающий отвечать, угрожающий чем-то. Она проигнорировала и умелые манипуляции, которые она находила слишком сладкими и пленяющими... Под их воздействием Кира захотела говорить, но, вспоминая о возможной потере авторитета в кругу "своих", не смела и пискнуть. А Эл понял, что война с ее упертостью будет продолжительной... *** Яркий люминесцентный свет вдарил в мои полуоткрытые глаза, заставив поморщиться и зажмуриться снова. Казалось, что он проникал сквозь мои веки, отчего создавалось очень неприятное чувство покалывания в глазах. Хотелось погрузиться обратно в темноту, лишь бы больно яркий свет не резал зрачки.  В ушах доносился противный шум, высокочастотный звук, словно я получила какой-то сильный ушиб. Парировался этот отвратительный, пронизывающий до неприятных мурашек шум мерным писком какого-то аппарата, стоящим чуть левее. Хотелось приложить ладони к ушам, заткнуть их, чтобы не слышать этой пищащей какофонии, но руки предательски не двигались от бессилия, словно их и вовсе отняло.  Тело ломило от внезапно окатившей его боли. Хотелось сморщиться сильнее, непроизвольно дотронуться до источника неприятных ощущений, но мое же тело не слушалось меня. Даже мышцы моего лица не дрогнули сильнее, чем легкая нахмуренность. А с каждой секундой боль, уже точно исходящая из правой руки, окатывала жуткими волнами каждую частичку моего тела изнутри. А следом, как только я постаралась напрячься хоть чуточку, словно что-то подорвалось в моей голове, и мой висок начал жутко пульсировать. Я снова постаралась приподнять свою руку, чтобы приложить ладонь к очагу боли, но она опять не дернулась.  Дышать было донельзя тяжело. Каждый вдох, казалось, разрывал мою грудную клетку в клочья, а воздух, проходящий по ссохшейся трохее, был тысячами идеально наточенных лезвий, разрезающих горло в кровь. Я непроизвольно пыталась выдать хоть какой-то звук, но связки тянуло, а воздух выходил так же мучительно, отчего кроме жалких тихих хрипов я не могла проронить ничего больше. Рефлекторно начала приоткрывать свои тяжелые веки. Яркий белый свет снова резанул по моим глазам, заставив прищуриться, что тоже отдалось дополнительным покалыванием в моей голове. Я слабо похлопала полузакрытыми веками, стараясь привыкнуть к ужасно сильному свету. Создавалось впечатление, что если я раскрою глаза сразу же, то я мгновенно ослепну от дурацкого люминесцентного свечения. Полуприкрытый взор был расплывчатым, как на не настроенном объективе; перед глазами все плыло, как на палубе корабля в страшный шторм. А каждый светлый оттенок в помещении подсвечивался невероятно ярким блеском. Этот блеск создавал впечатление, что вот передо мной открываются врата рая, приглашая в последнее путешествие... Перед глазами замелькали какие-то темные пятна. Темно-синие, голубые и снова белые. Эти пятна что-то невнятно говорили; их голос не мог перебить противное жужжание в моих перепонках. Они носились туда-сюда, приближались, отдалялись... Они были размыты, бесформенны, но почему-то их присутствие внушало мне покой — они перекрывали режущий люминесцентный свет... Внушали мне покой, пока перед одним приблизившимся ко мне темно-синим пятном не начало мелькать это отвратительное белое свечение. Я на автомате зажмурилась, и вообще, были бы у меня силы, я бы отвернулась, зарывшись лицом в подушке, чтобы видеть только темноту и ничего мешающего.  Эти размытые пятна поносились еще некоторое время, а после разошлись. После их ухода слегка приглушился свет, и я могла по-нормальному приоткрыть свои глазёнки. Привыкнув к небольшому свету, я оглядела обстановку. Одиночная больничная палата. Я бездвижно лежала на больничной койке, правая болящая рука перебинтована, а из левой исходит куча различных проводов, на пальцах какие-то прищепки... Мое ложе окружено кучей электронных коробок, к которым идут эти бесчисленные провода от моих худых бледных рук.  И по мере того, как мой разум стал просыпаться, я начала осознавать, что не помню, как здесь оказалась. Что со мной произошло. И самое главное... Кем я вообще являюсь.  Все воспоминания просто развеяло в прах. В нервных попытках покопаться в глубинах моего разума я с каждой секундой отчаивалась все сильнее, понимая, что все мои попытки вычерпать хоть что-то тщетны. И это очень страшно. Ведь по ощущениям ты словно родился здесь и сейчас, только во взрослом теле. Ты умеешь разговаривать, умеешь мыслить, знаешь какие-то общие факты о мире... Но не знаешь ничего о себе и своей жизни.  — Ох, мисс Кэрролл, не стоит переживать, — внезапно подскочила медсестра, сидящая в моей палате и наблюдающая за моим состоянием. Кажется, из-за моих переживаний у меня участилось сердцебиение.  Медсестра продолжала что-то бормотать, носясь вокруг меня. А я ее не слушала. Я немигающим взглядом прожигала белую стену напротив, умоляя свой разум вспомнить хоть что-нибудь... Но даже такая подсказка от болтливой медсестры, как "мисс Кэрролл", не дала мне никакой зацепки. Будто ранее я бросилась в обрыв незнания, избегая своего прошлого. И упала я так глубоко, что "верхушка", откуда я летела, была не видна глазу. Только черная, пугающая, непроглядная мгла неведения. Сутки тянулись долго, так как я без остановки пялилась в белую больничную стену, практически не моргая. Разговорчивая и, видимо, не очень опытная медсестра все тревожилась насчет моего состояния, бегала от аппарата к аппарату, вечно что-то расспрашивала о моем самочувствии, спрашивала, нужно ли мне что-то. На всю ее болтовню я лишь слабо мотала головой, как она мне того позволяла (боль была просто жуть). Но все-таки, окончательно соскучившись сверлить дыру в стене, я завязала легкий незамысловатый диалог с медсестрой. Я не просила рассказать ее известных подробностей моей травмы, о моих посетителях, если таковые и были, о жизни и так далее... Мы просто поболтали о погоде. Да, странно и глупо, но за эти пять минут я ощутила себя насколько свободной от своих предыдущих мыслей... Камень с плеч, а также "первое" хорошее воспоминание в "новом" теле. Так миновало около трех суток. Я очень и очень много спала, а в перерывах между сном ко мне заявлялись врачи. Одни расспрашивали меня о физическом состоянии здоровья, другие — о ментальном... Очень заботливо с их стороны, да, но почему-то я напрягалась от их прихода. Хотелось лежать в этой палате в одиночестве вечно, чтобы была тишина, прерывающаяся лишь писком каких-то близ стоящих аппаратов, и чтобы эту идиллию ни одна человеческая душа не прерывала. А они все что-то говорили и говорили, причем на японском или ломаном английском, которые я еле разбирала.  Счет времени измерялся по звону тележки в коридоре, за дверью. Развозили по палатам еду — завтрак, — а это означало, что впереди начало нового, бессмысленно проведенного дня. И таких звонов тележки за все время моего сознательного пребывания здесь уже было четыре, следовательно, четыре дня я нахожусь в сознании. Врачи твердили, что анализы весьма хорошие, и прогнозировали выписку через недели три или месяц. По их словам, я иду на поправку намного быстрее, чем средний процент людей после выхода из коматозного состояния. Но я на самом деле не знала, радоваться этому факту или нет. За эти четыре дня я так ничего и не откопала о своем прошлом, никакой даже подсказочки мне не последовало. Создавалось впечатление, что различные терапии по восстановлению памяти не оказывали на меня никакого влияния, и это разочаровывало. А исходя из того, как "сильно" тянутся ко мне мои родственники и друзья, чтобы проведать меня, мне было вовсе не радостно. У меня есть кто вообще?.. Узнала ответ на этот вопрос я буквально в этот же день. Болтливая медсестра Сато-сан, принеся мне обед, проболталась, что сегодня меня навестит какой-то тип. Она воодушевленно рассказывала, как этот типок и еще двое каких-то других ворвались в здание больницы пару дней назад. Трое, безумно обеспокоенные, готовые разнести все вокруг, лишь бы увидеть меня и убедиться, что у меня все в порядке. Рассказывала, как этот человек ежедневно, по три раза в сутки названивал в регистратуру, чтобы разузнать, когда можно будет меня навестить. И даже когда ему говорили, что перезвонят на следующий день, этот нетерпеливый тип звонил через четверть дня, а-ля, вдруг прокатит. Слушая это больно уж эмоциональное повествование Сато-сан, я, кажется, впервые за все мое пребывание здесь улыбнулась и даже забавно фыркнула.  И вот собиралась я, значит, после плотного обеда снова погрузиться в дрёму, как вдруг дверь приоткрывается. В палату, в буквально смысле этого слова врывается неизвестный мне молодой человек. Не успела я и брови вскинуть от неожиданности, как он подорвался ко мне, вцепившись своими худыми руками в больничную койку. Я озадаченно поморгала и перевела взгляд на его, несмотря на эту внезапность, флегматичное выражение лица.  — Джейн, — заговорил он, и от его голоса меня пробрало. Нет, меня не охватили воспоминания или что-то типа того. Просто голос был очень хорошо поставлен, очень ровный, несмотря на все его волнение, читающееся в холодных зрачках глаз, — зачем?.. Зачем ты это сделала? Я невинно похлопала ресницами. Его черные завораживающие зрачки буквально поедали мой глаз своим пристальным взглядом. Они были такие широкие, казалось, через них можно было заметить, что чувствует этот паренек, но вместо этого я видела в них свое дурацкое отражение лица, такое растерянное и взбудораженное. Создавалось впечатление, что этим разглядыванием он вытянет из меня все слова, которые я не способна была сказать, все воспоминания, которые бесследно пропали. Это ощущение было чем-то похоже на гипноз. Но он был, увы, безуспешным. — Э-э-э, — протянула я, вскинув брови вверх. — Так надо было? — Надо было? Что ты имеешь в виду? — черноглазый приблизился, отчего мне пришлось упереться затылком в подушку позади меня. — Ты нас всех заставила волноваться, сорвала все планы, которые я как раз подстраивал под тебя, чтобы ты, как и хотела, приняла в них участие, и что теперь? — я ощущала, как атмосфера между нами разжигалась ого-го как; в его черных бездонных зрачках загоралось пламя возмущенности и в какой-то мере гнева, хоть голос и оставался ровным, как линия биения сердца у мертвого человека. — Ты опять решила действовать так, как тебе вздумается. И лежишь теперь в больнице. А все из-за твоей необдуманности и несогласованности со мной... Он продолжал читать какие-то лекции, а я его больше не слушала. Я вообще не понимала, о чем идет речь, что я сделала такого, какие планы сорвала и все в этом роде. Я просто разглядывала его необычную внешность. Этот парень такой уставший, по всему его виду можно было это сказать. Только вот сейчас его усталость переключилась на возмущение мной и моим необдуманным-беззаботным-эгоистичным поведением, но не столь важно. Он был бледный, как эти белые стены, выкалывающие мои глаза своей яркостью с момента моего пробуждения из комы. Под его темными округленными глазищами залегли очень сильные синяки от недосыпа. Это было крайне необычно, я не видела таких черных кругов ни у одного из измученных ночными сменами врачей. Его растрепанная непослушная копна волос также свидетельствовала его утомлению. Хотелось дотянуться пальчиками до длинной, перекрывающей половину лица челки и отодвинуть ее, чтобы разглядеть его странный, но одновременно забавляющий своей потрепанностью внешний вид. — Ты меня вообще слушаешь? — его баритон вырвал меня из моих мыслей, и дурацкая улыбка смылась с моего лица холодным тоном его голоса. — А есть в этот смысл? — совершенно беспрепятственно ответила я.  Парень, поднеся большой палец к губе, чуть нахмурился, наклонив голову вбок. Он собирался возразить, приоткрыв свой рот, но я тут же вставила свою реплику, чтобы, не дай бог, он не стал распинаться еще полчаса.  — Ведь я даже не помню, кто ты. Его реакцию стоило видеть. Его широкие зрачки сузились, а сам парень отстранился от меня, выпрямившись напротив моей койки. По всей видимости, он потерял дар речи после такой новости. В полном молчании он смотрел на меня и лишь изредка моргал в недоумении. А я глядела на него и думала, верный ли момент я подобрала? Хотя, с другой стороны, зачем уж задумываться или жалеть об этом, правда? Все равно истина когда-нибудь бы раскрылась.