Три щепотки нежности и капелька надежды

      Северус провёл остаток дня, варя зелья в своей личной лаборатории. Обычно он пополнял запасы зелий школьного Больничного крыла за несколько дней до окончания зимних каникул, но после встречи с Сивиллой ему просто необходимо было чем-то занять себя. Недавняя вспышка простуды в Хогвартсе дала ему прекрасный повод весь день дуться и ворча корпеть над своими котлами.       Обычно он мог успокоить нервы, занимаясь точными, повторяющимися движениями, например перетиранием рога двурога или нарезанием корня мандрагоры, но сколько бы в этот раз он ни возился с Бодроперцовым зельем, это не помогало ему забыть голос Сивиллы, как и не помогала фантомная боль в руке там, где она ее сжимала. Он закатал рукав рубашки и провёл пальцами по обесцвеченной коже. С немалой долей горечи он задался вопросом, почему ее пророчества всегда ввергали его жизнь в хаос, даже если они касались не его.       Он нахмурился — из одного из котлов повалил ядовитый дым — явный признак его невнимательности. Он выключил горелку под испорченным зельем и взмахом руки устранил беспорядок. Дождавшись, когда будет готова вторая партия, и разлив его по флаконам, он наконец бросил это занятие, решив отнести их Поппи на следующий день.       Он опустился в своё любимое кресло в гостиной и попросил эльфа подать ему кружку глинтвейна, которую обещал себе выпить еще несколько недель назад. В пряном напитке плавали дольки яблок и апельсинов, и он ухмыльнулся, увидев, что в напиток добавлено две палочки корицы вместо одной. Винки любила его баловать.       В камине весело потрескивал огонь, и вскоре Северус почувствовал, что ему слишком тепло и хочется спать. Его голова запрокинулась, и он погрузился в блаженную дремоту.       Он мог бы поклясться, что проспал всего несколько мгновений, но когда его разбудил звон колокольчика, он с удивлением обнаружил, что огонь в очаге прогорел дотла. Несмотря на тусклый свет, он почувствовал, что он не один, и мгновенно вскочил на ноги, готовясь проклясть незваного гостя.       Он чуть не выронил из руки палочку, когда знакомая пара голубых глаз уставилась на него из-под очков-полумесяцев. Альбус Дамблдор улыбнулся ошеломлённому волшебнику и продолжил насыпать лимонные дольки в конфетницу, которую трансфигурировал из брошенной Северусом кружки с элем. Северус провёл языком по зубам, пытаясь понять, не подмешали ли ему в напиток зелье, вызывающее галлюцинации.       Альбус усмехнулся, уловив ход мыслей младшего мужчины.       — Могу тебя заверить — я настоящий, и никто не травил твой глинтвейн.       — Я убил тебя, — выдавил из себя Северус, голос его буквально сочился многолетней обидой и горем.       Альбус ничего не ответил, но на его лице промелькнуло что-то похожее на сожаление, что-то, что мгновенно приняло привычное спокойное выражение. Северус провёл рукой по лицу, словно пытаясь прогнать странное наваждение. Когда стало очевидно, что его наставник не собирается исчезать, он сердито прищурился.       — Зачем ты здесь, Альбус? — Его голос был до боли похож на голос одинокого мальчика, которым он был два десятилетия назад. — Ты хоть представляешь, что люди думали обо мне, когда я убил тебя? Даже после того, как с меня сняли все обвинения и наградили Орденом Мерлина, они всё равно презирают меня. Я до сих пор чувствую их страх каждый раз, когда иду по Косому переулку.       — Прости, Северус. Я бы не стал впутывать тебя и Гарри, если бы нашел другой выход.       Северус покачал головой.       — Извинений недостаточно, Альбус. Где ты был, когда Люпин чуть не убил меня? Где ты был, когда я разбил свою душу на кусочки, пытаясь удовлетворить требования Ордена и Тёмного Лорда? Даже твой чёртов портрет избегает меня. Ты никогда по-настоящему не был рядом со мной. Ты ни разу не выбрал меня вместо своих планов и махинаций.       — Теперь я рядом с тобой, мой мальчик, — его глаза утратили часть своей торжественности, но уже через мгновение в них снова вспыхнула искра озорства. — В конце концов, я твой личный Призрак прошлого Рождества.       Северус усмехнулся.       — Прошлого Рождества? Так ты здесь, чтобы затащить меня обратно в Коукворт, чтобы мы могли понаблюдать за тем, как мой пьяный отец использует меня как боксерскую грушу, когда я стащу подарок в канун Рождества? Или, может быть, тебе понравится наблюдать за тем, как твои драгоценные Мародеры, ради развлечения, используют Империус, чтобы заставить меня засунуть руку в котел с кипящей водой?       Альбус тяжело вздохнул.       — Я признаю, что не защитил тебя так, как должен был, но я здесь не для того, чтобы переживать моменты своего стыда, и не для того, чтобы заставлять тебя заново проживать моменты твоей боли.       — Может ли призрак быть слабоумным? Ты только что сказал…       — Я здесь, чтобы показать тебе прошлые Рождества, — уточнил Альбус, — но это не обязательно должны быть твои воспоминания.       Северус с трудом сдерживался, чтобы не сказать призраку Альбуса Дамблдора, чтобы тот засунул свою внезапную заботу и доброжелательность себе в полупрозрачную задницу, но предупреждение Сивиллы не давало ему покоя. Он медленно приподнял бровь, оценивающе глядя на своего наставника.       — Я не ожидал, что моим Призраком прошлого Рождества станешь именно ты.       Озорная ухмылка тут же снова озарила лицо старика.       — Я так и понял, но я — это то все, что у тебя есть.       Альбус протянул Северусу вазочку с конфетами, и тот, поняв намёк, взял лимонную дольку и с гримасой плохо скрываемого недовольства положил себе в рот. Едва сахарная крошка коснулась его языка, как он оказался на кладбище в Годриковой Впадине. Земля была покрыта снегом, а воздух неподвижен и тих, если не считать рождественских песнопений, доносившихся из ближайшей церкви. Кому-то другому это место показалось бы умиротворяющим, но у Северуса в груди всё сжалось от воспоминаний о предательстве.       — Я не хочу здесь находиться, Альбус.       — Сосредоточься, Северус. Мы здесь не для того, чтобы причинять тебе ещё больше боли. Мы здесь ради неё.       Альбус указал пальцем на дальний конец кладбища, и Северус тут же узнал кудри Гермионы и расшитую бисером сумку, которую она сжимала так, словно это был её единственный спасательный круг. Он знал, что за год, проведенный в бегах, они многое пережили, но всё равно был потрясён их видом. Она и ее спутник, оба сильно исхудали, и их измождённый вид говорил о том, что они не спали как минимум несколько суток. Он с трудом мог поверить, что с этой ночи прошел всего год. Они были едва узнаваемы.       Альбус медленно шёл по кладбищу, и Северус шёл рядом с ним, борясь с желанием поискать взглядом могилу Лили. Они следовали за Гарри и Гермионой до тех пор, пока не подошли к ним достаточно близко, чтобы услышать их разговор.       — Гарри, тебе нужно отдохнуть. Ты носишь этот медальон уже несколько дней, — настаивала Гермиона.             — Мне не нужно, чтобы ты нянчилась со мной, Гермиона. Я всю жизнь обходился без матери, не так ли? — огрызнулся он.       Северус, едва сдерживая желание ударить наглеца по затылку, сжал ладонь в кулак. Альбус улыбнулся этому жесту.       — Они нас не слышат, и мы не можем им помешать. Представь, что это очень реалистичный омут памяти.       Гермиона разочарованно вздохнула.       — Мы договорились, что никто из нас не будет носить его больше двух дней за раз. Я не пытаюсь тебя опекать, но ты же знаешь, что эта мерзкая штука с нами делает.       Гарри нахмурился.       — Не пытаешься? С каких это пор? Ты всегда пыталась контролировать мою жизнь: когда я ем, когда делаю уроки, когда сплю. Я удивлён, что ты до сих пор не следишь за тем, как я хожу в туалет. Ты манипулирующая стерва. Вот почему Рон ушел!       Воспоминание это было или нет, но Северус инстинктивно выхватил палочку, желая проклясть юного волшебника. На долю секунды лицо Гермионы оцепенело, а затем она гневно поджала губы. Она схватила Гарри за отворот зимнего пальто, просунула руку под воротник, вытащила медальон и стянула его с Гарри.       Янтарь и изогнутая буква «С» из изумрудов угрожающе сверкнули в свете церковных огней. Она повесила серебряную цепочку себе на шею, открыв взгляду Северуса синяки на своем горле и ключицах, оставшихся от предыдущих смен ношения медальона. Северусу больше всего на свете хотелось успокаивающе провести пальцами по ее израненной коже.       Гарри, стряхивая с себя влияние крестража, вздрогнул, словно его окатили холодной водой. Он неловко посмотрел на подругу, явно не зная, с чего начать.       — Гермиона, я…       — Я знаю, — прошептала она.       — Мне очень жаль.       Она молча смотрела на него, не желая облегчать ему этот неловкий момент. Поттер нервно потёр затылок.       — Рон ушел не из-за тебя.       Она выпрямилась, став сильной и решительной, несмотря на влияние медальона.       — Я знаю, что не я причина его ухода, но если ты ещё раз так со мной заговоришь, я поступлю с тобой так же, как с Драко Малфоем.       Северус фыркнул, когда Гарри инстинктивно коснулся переносицы.       — Понял. Мне не нравится идея о сломанном носе.       Уголок рта Гермионы дрогнул в улыбке.       — Мне тоже, учитывая, что мне же потом и придётся его лечить.       Гарри тихо рассмеялся, радуясь, что не разрушил отношения со своей лучшей подругой. Северус почувствовал укол зависти. Он давно признал свою роль в разрыве дружбы с Лили, но не мог не позавидовать тому, как легко Гарри и Гермиона простили друг друга.       Гермиона жестом указала на каменный фасад собора Святого Иеронима.       — Похоже, сегодня репетирует хор. Почему бы тебе не зайти внутрь и не погреться? Я бы не отказалась от минутки единения.       Гарри не стал спорить и, виновато пожав ей руку, ушел в церковь. Гермиона подождала, пока он благополучно не скрылся внутри, и обхватила себя руками. Она закрыла глаза и, делая глубокие судорожные вдохи, пыталась сдержать слёзы.       Несмотря на её готовность простить друга, было очевидно, что его слова всё же задели её. Война и, в частности, проклятый крестраж Волан-де-Морта явно давили на нее. Северус хотел обнять её, защитить от неудач мира, в который она вошла с таким оптимизмом и удивлением.       Альбус внимательно наблюдал за реакцией Северуса, но предпочел ее не комментировать. Гермионе потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями, прежде чем она обратила внимание на кованую подставку для свечей, стоящую на краю церковного двора. На подставке стояли две песочные чаши, одна для «живых», а другая для «мёртвых», и обе были полны тонких свечей кремового цвета.       Гермиона сняла перчатки и, виновато взглянув на чашу для «мёртвых», взяла незажжённую свечу из чаши для «живых».       — Простите, но я устала от скорби. Все мои мысли должны быть о живых.       Она зажгла свою свечу от фитиля другой свечи, и её рука дрожала, когда она устанавливала ее в песочную подставку.       — За маму и папу.       Северус почувствовал, как на него нахлынули её эмоции: опустошённость из-за того, что она лишила родителей воспоминаний, страх того, что она нанесла им непоправимый вред, хотя и хотела защитить их, надежда на то, что они всё равно обретут покой и счастье, даже если она не сможет вернуть им воспоминания. Он в очередной раз осознал, какое несправедливое бремя они взвалили на её плечи, чтобы сохранить Гарри жизнь и найти крестражи. Волшебный мир был в большом долгу перед этой умной ведьмой.       Гермиона повернулась на пятках, чтобы присоединиться к Гарри в церкви, но остановилась, сделав несколько шагов. Северус видел, как крутились колесики ее разума, когда она снова подошла к подставке для свечей. Она зажгла еще одну свечу и с опустошенным выражением лица поставила ее рядом с той, что зажгла для своих родителей.       — За Северуса, — прошептала она так тихо, что он едва ее расслышал.       Он был ошеломлен. Ее жизнь постоянно находилась в опасности, но она подумала о нем. На войне сражалось так много других людей, но ее слова, ее мысли были обращены к нему. Его взгляд задержался на ней, пока она шла по каменной дорожке, чтобы присоединиться к Гарри в тепле святилища. Он знал, что их еще ждет встреча с лже-Батильдой Бэгшот, и хотел защитить ее от тьмы, которая окружала ее этой ночью, но знал, что не может этого сделать.       Альбус посмотрел на своего бывшего шпиона с сочувственной улыбкой.       — Помнишь, я обещал, что никогда не раскрою тебя с лучшей стороны, Северус? Я сдержал свое слово, но я сильно недооценил Гермиону Грейнджер. Она догадалась сама.       Он яростно замотал головой.       — Она бы не захотела иметь со мной ничего общего, если бы действительно знала, что я из себя представляю.       Альбус задумчиво хмыкнул.       — Я бы не был так уверен. Она всегда понимала, что грань между светом и тьмой размыта, что намерения волшебника и природа магии делают такую жёсткую дихотомию проблематичной. Ты должен помнить, что это та самая ведьма, которая держала Риту Скитер в банке и потребовала от Мариэтты Эджкомб большую цену за ее предательство.       — Может, она и мстительна, но это не одно и то же. Я говорил ей ужасные вещи. Я не верю, что кто-то может быть настолько снисходителен.       Альбус тяжело вздохнул.       — Тогда, боюсь, ты плохо ее знаешь, мой мальчик. Она всегда видела в тебе лучшее, даже если иногда ты показывал ей худшее.       Северус изо всех сил старался контролировать свои эмоции, но в нынешних обстоятельствах его окклюменционные щиты оказались поразительно неэффективными. Он откашлялся, чтобы скрыть дрожь в голосе.       — Свеча была просто мимолетным видением. Не придавай этому большого значения, Альбус.       Старший волшебник лишь снова улыбнулся ему.       — Я подозревал, что ты так скажешь, поэтому у меня есть еще один момент, которым я хотел бы с тобой поделиться, но нам снова придется отправиться в путь.       Северус в последний раз взглянул на дверь церкви и неохотно кивнул.       — Хорошо, но я не собираюсь больше есть твои ужасные лимонные конфеты.       Альбус полез в карман своей мантии.       — Я не согласен с твоей характеристикой моих лимонных леденцов, но вместо них я могу предложить тебе вот это.       Он раскрыл ладонь и предложил Северусу мармеладное драже «Берти Боттс».       — Они были у меня в кармане, и теперь они очень тёплые и мягкие.       Младший волшебник закатил глаза, но в конце концов выбрал зеленоватый боб, очень надеясь, что это яблоко или арбуз. Когда он засунул конфету в рот и трансгрессировал, то с удвоенным разочарованием обнаружил, что выбрал желейный боб со вкусом козявки и что стоит в библиотеке дома своего заклятого обидчика.       Волшебник, о котором шла речь, сидел в кожаном кресле с таким видом, будто принимал у себя гостей, а не напивался в одиночестве в заброшенной библиотеке дома своего детства. Гарри сидел на диване лицом к своему крёстному, наклонившись вперёд и ловя каждое слово Сириуса. Гермиона же свернулась калачиком на противоположном конце дивана, и хотя Сириус и Гарри, казалось, не замечали её настроения, Северус видел, что она раздражена их разговором. Что ещё хуже, в соседней комнате громко играла песня «Покойтесь с миром, весёлые гиппогрифы».       — Альбус, что могло заставить тебя привести меня сюда? Думаешь, я хочу смотреть на человека, который превратил мои подростковые годы в ад?       Альбус приложил палец к губам, призывая младшего волшебника к тишине, что вдвойне раздражало Северуса, учитывая тот факт, что никто в комнате их не слышал.       Северус снова переключил свое внимание на Гермиону, которая к этому времени уже барабанила пальцами по подлокотнику дивана. Сириус сделал ещё один глоток огневиски, пока Гарри рассказывал, как в прошлом году украл Карту Мародёров из кабинета фальшивого профессора Грюма.       Сириус улыбнулся, глядя на крестника через бортик своего стакана.       — Я рад, что карта попала к близнецам Уизли, а потом и к моему крестнику. Надеюсь, она будет еще долгие годы продолжать вдохновлять молодежь на проделки.       Гермиона переводила взгляд с одного на другого, как будто они сошли с ума.       — Гарри, ты же не собираешься ее оставлять? Ее нужно уничтожить. Если она попадёт не в те руки…       — Я буду осторожен, Гермиона, — огрызнулся Гарри.       Она скрестила руки на груди.       — До сих пор тебе это не очень-то удавалось. У тебя была мантия-невидимка, но профессор Снейп все равно поймал тебя с картой на третьем курсе.       Сириус окунул палец в свой «Огден» и провёл им по краю хрустального бокала, издав низкое ворчание, от которого Северусу захотелось его проклясть. Судя по гримасе Гермионы, она разделяла его раздражение.       — Хотя я и не согласен с ней насчёт уничтожения карты, Гермиона права в том, что нужно быть осторожным. Нужно позаботиться о том, чтобы карта не попала в руки такого тёмного волшебника, как Нюнчик. Он…       — Не называй его так, — перебила его Гермиона.       По лицу Сириуса медленно расползалась ухмылка, а в глазах появился лукавый блеск.       — Кажется, я задел за живое. Похоже, наш маленький котенок влюблён в старину Нюниуса.       Щеки Гермионы порозовели, что легко можно было принять за смущение, но Северус знал, что это не так. Она злилась. И он едва ли мог её винить. Одного этого отвратительного прозвища было достаточно, чтобы ему захотелось самому прихлопнуть этого идиота.       — Не называй меня «Котёнком», и это не имеет никакого отношения к моим личным чувствам к профессору Снейпу.       Сириус подался вперёд в своём кресле.       — Значит, ты не отрицаешь, что испытываешь к нему чувства?       Он повернулся к Гарри и, прежде чем она успела ответить, заговорил сам:       — Видишь, Гарри? Вот в чём сложность того, что в твоей компании есть ботаник. Ремус — хороший пример этого явления. Они слишком сильно восхищаются своими учителями.       Прежде чем продолжить, он сделал глоток спиртного. — Поверь мне, Котёнок, — он сделал ударение на нежелательном прозвище, чтобы раззадорить ее, — если бы ты знала, что он делал, то не питала бы к Нюнчику никаких чувств.       Северус не смог сдержать ухмылки, когда Гермиона медленно наклонила голову набок. Псина понятия не имел, что сейчас произойдёт.       — Я не сомневаюсь в том, что профессор Снейп в своей жизни совершал плохие поступки, даже ужасные, учитывая, что он двойной агент. Но что ты, Сириус, скажешь в своё оправдание?       Сириус сделал ещё один медленный глоток огневиски, не сводя с неё глаз.       — Что скажу я… Котёнок?       Гарри переводил взгляд с одного на другого, и единственным развлечением, которое Северус извлёк из этого воспоминания, был очевидный дискомфорт мальчика из-за ссоры между его лучшей подругой и крёстным отцом. В воздухе витала магия Гермионы, но Сириус и Гарри, казалось, либо не замечали, либо не обращали внимания на ее растущий гнев.       — Я слышала, как члены Ордена говорили о твоём поведении и «шутках» в Хогвартсе. Мне хотелось бы думать, что человек, которого из дома выгнала родная мать и который провёл двенадцать лет в Азкабане за преступление, которого не совершал, должен испытывать хоть какое-то сочувствие к людям, которых отвергли или которые стали жертвами несправедливости, но вместо этого ты так и остался бессердечным ребёнком и к тому же трусом.       — О, Котёнок… ты даже не представляешь. Я совсем не трус. Всё время, что я провёл в Хогвартсе, я сражался с тёмными волшебниками. Я знал, что Нюнчик станет тёмным ещё до того, как Распределяющая шляпа отправила его на Слизерин. Именно поэтому я и создал Карту Мародёров.       — Что? — прошептала Гермиона.       — Я создал карту с одной конкретной целью — всегда находить Северуса Снейпа. Я хотел быть уверен, что смогу следить за ним. Я не мог позволить ему ускользнуть из поля моего зрения и продать нас Волан-де-Морту или нашептать что-то плохое Лили.       Гермиона вскочила на ноги.       — Ты не просто присматривал за ним, Сириус! Ты мучил его годами. Я слышала все эти истории!       Гарри отчаянно искал способ разрядить обстановку.       — Это не может быть правдой, Сириус. Перестань подстрекать Гермиону. Карта не могла быть создана только для профессора Снейпа. На ней есть и другие люди.       — Я не мог рисковать тем, что люди раскроют ее истинное предназначение, Гарри. Мне пришлось скрыть свои истинные намерения, поместив на карту всех обитателей Хогвартса. Это был опасный, но необходимый обман.       Гермиона покачала головой.       — Если бы ты хотел бороться с тьмой, то тебе следовало бы искоренить ее в себе. Ты презренный, отвратительный…       Сириус поднялся с кресла.       — Хватит, девочка. Ты не имеешь права говорить о том, о чем ничего не знаешь. И вообще, в последнее время ты стала очень болтливой. Возможно, тебе пойдет на пользу помолчать какое-то время.       Сириус бросил в нее беспалочковое заклинание молчания, но Гермиона ловко отразила одним поворотом запястья. Блэк самодовольно улыбнулся.       — Для самой умной ведьмы своего поколения ты порой бываешь довольно глупой. Тебе не разрешается использовать магию за пределами Хогвартса, даже беспалочковую. Надеюсь, тебе понравится убеждать Визенгамот не исключать тебя.       Теперь настала очередь Гермионы ухмыльнуться.       — Я очень активно пользовалась маховиком времени, который мне предоставили школа и министерство, чтобы спасти тебе жизнь. Я уже совершеннолетняя.       Глаза Сириуса расширились, когда два её пальца едва дёрнулись, а его бутылка «Огдена» была разбита о дальнюю стену.       — Тебе действительно стоит бросить пить, старина. От алкоголя ты тупеешь, а твоя реакция замедляется.       Она развернулась на каблуках и захлопнула за собой дверь библиотеки, прежде чем Сириус успел ответить. Потрясённому волшебнику оставалось только смотреть на закрытую дверь.       Альбус усмехнулся.       — Она всегда была отважной, особенно когда защищала тех, кто ей дорог.       Северус лишь покачал головой, отказываясь прислушиваться к шёпоту надежды, которую разбудили в нем слова Альбуса.       — Она страстно желает защищать и отстаивать права всех существ, Альбус. Это не имеет никакого отношения ко мне лично.       На этот раз Альбус не стал спорить с ним и предлагать одну из шоколадных лягушек, которые прятал в кармане. Вместо этого он взял Северуса за локоть и потащил к руинам крытого моста в Хогвартсе.       — Это не похоже на Рождество, Альбус, — проворчал Северус.       — Не будь таким буквальным, дорогой мальчик. Думаю, ты захочешь увидеть развязку последнего спора.       Гермиона оживлённо беседовала со своими друзьями. Судя по состоянию моста и одежды троицы, это происходило через несколько дней после битвы за Хогвартс. Если бы Северус был повнимательнее, то заметил бы, как Гарри бросил осколки Бузинной палочки в пропасть под ними, но он был слишком отвлечён попытками Рональда Уизли обнять Гермиону за талию.       Под предлогом того, что хочет утешить Гарри, она наконец вырвалась из его рук. Она взяла Поттера за руку и утешительно сжала ее.       — Ты поступил правильно, Гарри.       Он ответил тем же.       — Это слишком опасная вещь, чтобы держать ее при себе.       Хотя Северус знал, что Гарри и Гермиона относятся друг к другу как брат и сестра, он всё равно почувствовал укол ревности к их непринуждённой близости.       Гермиона отступила на шаг от своих друзей.       — Если говорить о вещах, которые слишком опасны, чтобы держать их при себе, то карта тоже должна исчезнуть. Гарри, есть сбежавшие Пожиратели Смерти, и если они получат эту карту, то узнают все тайные проходы в замок. Мы не можем рисковать.       Она выжидающе протянула руку, но Гарри замешкался, явно испытывая противоречивые чувства.       — Я не хочу ее уничтожать, Гермиона. Она что-то значила для моего отца, для Сириуса и Ремуса.       Взгляд Гермионы стал холодным.       — Мне напомнить тебе, зачем Сириус создал этот мерзкий кусок пергамента?       — Но я не использовал ее таким образом. Я бы не стал, — пробормотал он.       Она не отступила, но её лицо смягчилось, выражая сочувствие.       — Выручай-комната пережила Адское пламя Крэбба. Я могла бы спрятать ее там, не уничтожая.       Гарри воодушевился от такого предложения.       — Думаю, им понравилась бы идея того, что их карту спрячут, и она будет ждать, когда следующее поколение озорников найдет ее.       Она взяла у него карту, смяв пергамент пальцами, и прижала к себе. Рон снова придвинулся к ней.       — Я пойду с тобой, Миона.       — Вообще-то, Рон, я думаю, что тебя искали мама и Джинни. Почему бы вам с Гарри не пойти и не поискать их, а я встречусь со всеми вами после того, как спрячу карту?       Северус бросил на Альбуса понимающий взгляд.       — Ты уверен, что её распределили на правильный факультет? Она умеет подстраивать людей под свои цели. Совершенно очевидно, что она лжёт о своих планах насчёт карты.       Альбус пожал плечами.       — Храбрость явно не исключает безжалостности и коварства.       — Особенно когда есть забывчивые болваны, на которых можно попрактиковаться, — согласился Северус.       Гермиона подождала, пока мальчики вернутся в Большой зал, и покинула мост, поднявшись обратно на холм и обогнув территорию Хогвартса. Ее шаг постепенно ускорялся, а сама она часто оглядывалась, словно опасаясь, что за ней следят. Северус и Альбус последовали за ней в Запретный лес, скрывшись из виду людей, все еще остававшихся на территории замка.       Убедившись, что ее никто не видит, она открыла карту и прижала к ней палочку.       — Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость.       Карта мгновенно раскрыла свои секреты, показав ей Гарри и Рона в Большом зале вместе с большинством тех, кто задержался в Хогвартсе после битвы, но внимание Гермионы было приковано к лазарету. Имя Поппи Помфри мелькало повсюду, пока она продолжала ухаживать за тяжелоранеными, ожидавшими перевода в больницу Святого Мунго. Гермиона же, обнаружив над одной из коек лазарета имя «Северус Снейп», опустилась на колени.       Северус бросил на Альбуса вопросительный взгляд.       — Когда Гарри и Рон ушли после того, как ты отдал им свои слезы, Гермиона тайком наложила на тебя несколько исцеляющих и стазисных чар, которые фактически погрузили тебя в магическую кому. Поскольку Поппи боялась, что Министерство попытается помешать твоему лечению, она никого, даже Минерву, не пускала в лазарет до тех пор, пока тебя не перевели в больницу Святого Мунго. В этот самый момент Гермиона поняла, что ты всё ещё жив. Через несколько дней после этого тебя перевели в больницу Святого Мунго, где она стала твоей постоянной посетительницей.       Северус покачал головой, и знакомая горечь вытеснила все остальные эмоции.       — Кто-то должен был предупредить её о том, что ей не стоит водить дружбу с таким человеком.       Альбус усмехнулся, когда Гермиона поднялась с земли, отряхивая грязь и мох со своих джинсов.       — Я сильно сомневаюсь, что она бы прислушалась, даже если бы такие люди нашлись.       Они снова замолчали, когда Гермиона взмахнула палочкой и движением другой руки медленно отлевитировала карту в сторону. Она ткнула палочкой в пергамент, и из кончика ее вырвалось пламя. Пламя приняло форму дракона, угрожающе закружилось вокруг карты. Края ее медленно закручивались до тех пор, пока Гермиона не послала в нее поток пламени, поглотивший пергамент. Воздух наполнился магией, а чары карты растворились под воздействием пламени.       Альбус наблюдал за Северусом, пока тот был свидетелем происходящего, что не осталось незамеченным бывшим шпионом.       — Она уничтожила его не из-за меня, Альбус. Она просто хотела уберечь его от чужих рук.       Альбус лишь самодовольно ухмыльнулся. Гермиона подняла с земли клочок пергамента. Северус увидел, что на нем было написано «Сириус Блэк», именно он хранил в себе чары, использованные для создания карты.       Гермиона сильно сжала бумагу, стиснув зубы от злости.       — Это тебе за Северуса, — клочок бумаги вспыхнул жёлтым и оранжевым. Гермиона позволила горящей бумажке упасть на лесную подстилку, прежде чем затоптать её ногой. — Шалость удалась, придурок.       Северус позволил себе на долю секунды предаться фантазии о том, что Гермиона действительно может испытывать к нему чувства, но тут Альбус начал смеяться.       — Я же говорил тебе, Северус. Гермиона тебя очень любит.       Он поморщился, услышав смешок старика, и тут же напрягся.       — Почему ты показываешь мне все эти моменты с Гермионой Грейнджер? Почему не мои собственные воспоминания?       Альбус положил руку ему на плечо.       — Северус, ты используешь свои воспоминания, свою прошлую боль и гнев как материал для строительства защитных стен. Я же хочу, чтобы ты увидел, что есть те, кто заботится о тебе, есть люди, которые достойны твоего доверия, если ты только впустишь их.       Северус скрестил руки на груди, стараясь сохранять невозмутимость.       — Не хочу тебя разочаровывать, но ты меня не убедил. Единственное, чего ты добился, — это лишил меня спокойного сна, таская за собой по всей Англии и Шотландии.       Альбус не только не расстроился, но и ласково улыбнулся ему.       — Я не ожидал меньшего. В таком случае, мне придётся позволить моим сообщникам продолжить благородное дело. А пока тебе лучше отдохнуть. Завтра вечером в это же время к тебе придёт ещё один гость.       Северус не успел возразить, как снова оказался в своих покоях. Огонь в камине давно погас, и он, осмотрев себя, осознал, что уже переодет в пижаму. Он медленно обошёл комнату, проверяя возможные укрытия и защитные чары, но не нашёл ничего подозрительного. Не было никаких признаков того, что Альбус Дамблдор когда-либо переступал порог его дома.       — Завтра я выясню, кто подмешал в мой глинтвейн «Эссенцию безумия», и выгоню нахрен этого болвана, — раздражённо пробормотал он.       Озадаченный волшебник покачал головой и, наконец, забрался в постель, надеясь, что его недавние приключения окажутся не более чем лихорадочным сном или куском непереваренной говядины.