С дьяволом

      — Чего-о? — вечерняя бьюти рутина Ино всегда сопровождалась вытянутыми звуками и немигающим взглядом перед зеркалом в ванной. — Повтори.       — Реально один звонок, — Сакуре до сих пор не верилось в собственное везение. — Заведующий, кстати, был в неистовой злобе, я не знаю, что ему сказал Айсава, но Хашираме-сан понадобилось минут пять, чтобы сгладить все углы. Оказывается, он был ординатором нашего заведующего кафедрой. Прикинь, насколько мир круглый.       Сакура никогда не выигрывала в лотерею. Она никогда и не пробовала в неё играть. Если желание и возникало, то его разом отбивало воспоминание об одном игроке, который проиграл все деньги, а затем семью. Воспоминания об отце укореняли хорошо усвоенный жизненный урок: никаких рисков, никаких ставок. Нельзя нестись сломя голову — свернёшь шею, подскользнёшься, умрёшь. Всегда смотреть под ноги, чтобы не обвалиться на зыбкой почве, всегда держать ухо востро — её мать была по жизни осторожной, и у Сакуры не было иного пути, кроме того же. Путь во многом правильный и оправданный, но скучный. Серый и незапоминающийся, как шествие по обочинам промзоны, только шествие было чуть более глобальным — по жизни.       Не ходи в лес — там воют волки. Не броди по улицам, когда садится солнце, — боги затрудняются сказать, что на уме у редеющих прохожих. Не говори с незнакомцами. Не проси помощи у более сильных. Никогда не бери в долг. Привитую годами осторожность встряхнул прошедший день. Запреты — необходимость, ведущая к безопасности. Сакура задумалась, где бы она была сейчас, поступи она так, как учила мама. «Не садись к незнакомцам в машину», — увещевала Мебуки, когда Сакуре исполнилось три, но, несмотря на частую повторяемость этого завета, Сакура всё же нарушила его, пусть и будучи взрослой девочкой. Сейчас её возвращение домой в целости и сохранности удивляло уже не так сильно, как раньше. Сакура невольно задумывалась о том, что она вообще может в этой жизни, кроме как быть тихой девочкой, прячущейся в серости обочин. Правильной девочкой, делающей всё строго по инструкции, исполнительной, удобной. Жизнь без риска. Безусловно правильная, Сакура была в этом убеждена так же, как и в том, что эта жизнь безусловно беззуба. Отпор в такой жизни можно попробовать кому-то дать, но никто не гарантирует, что это не закончится собственным крушением. Эта жизнь, как пресная соль — невкусная, зато без рисков для гипертоников. В этой жизни она была одна против тех, кто всегда чужой, всегда сильней. У таких, если не взять в долг, мимо безболезненно не пройти. Ей было тяжело, но по щелчку пальцев стало легко. Одна встреча дала ей шанс, один звонок избавил от страха. Из клиники Луки она неслась в эйфории, внутри вспышками взрывались салюты. Она сама себя не узнавала, неужели Сакура Харуно может быть такой? Точно? Все знали её выжатой девочкой с синяками под глазами. Пустой взгляд, еле пережитые на ногах ночи, расшатанная психика, анксиолитики от тревожности. Когда она вообще была счастлива? Пару часов назад точно была. И даже сейчас, когда вечер забирал все дневные впечатления, внутри ещё оставалось пороховое облако отгремевших взрывов.       — Я не про это, — Ино тёрла ватным диском глаза, смывая с ресниц тушь. — У вас серьёзно ничего не было?       Вопросы в лоб у Ино стреляли на убой. Поймав выпущенную пулю в голову, Сакура проморгалась и вынырнула из мыслей обратно на кухню. Закипел чайник и с щелчком выключился. На столе уже стояли две чашки с пакетиками чая, оставалось только залить кипятком.       — Ты слышала вообще, что я тебе рассказывала?       — Мир круглый, да. А секс в этом круглом мире случился или нет? Я что-то не поняла, — загудела вода, вечерние ритуалы Ино позволили случиться тишине, в которой Сакура вскинула бровями. Кто о чём, а Ино о самом остром.       Яманака вышла из ванной с маской на лице и плюхнулась на стул.       — Я готова тебя слушать, — Ино потянулась за чашкой. Начиналось её любимое время суток — вечернее перемывание костей всем, кто попадётся под руку. В этот час от предвкушения и энтузиазма она аж светилась. Космонавты на МКС присылали Земле отчёты о необычной вспышке в стране восходящего солнца. Так вот, это была она.       — Ничего не было.       — Ага, рассказывай.       — Ино, я тебе уже третий раз говорю, что ничего не было.       — Я не глухая, у меня дебит с кредитом не сходится, — жестикуляция у Яманака была откалибрована по американским фильмам нулевых. Самая настоящая дрянная девчонка.       — Я что могу сделать? У нас правда ничего не было.       На секунду непробиваемая уверенность Ино в своём всезнании мужских желаний дала такую трещину, что её взгляд с довольно весомым замешательством застыл на Сакуре.       — В смысле, всё было так плохо? — уточнила она, словно общение происходило на разных языках.       — В смысле, вообще ничего не было, — уже не выдерживала Сакура.       Чашка была отставлена в сторону. Разговор набирал серьёзность и обороты.       — Хочешь мне сказать, что состоятельный человек приглашает симпатичную девушку в спа, попутно помогает решить пару её проблем и взамен… — Ино попыталась нащупать нужное слово в воздухе, но пальцы его так и не поймали. — А ты взамен «спасибо»?       — Кстати, я даже «спасибо» не успела сказать.       Ино зависла на пару секунд.       — История не клеится. Он приставал?       — Нет.       — Вы спали на одной кровати?       — В разных комнатах.       Сакура последовала примеру и тоже отложила чаепитие на потом. Давиться чаем, пока Ино корчит недоумение, не хотелось, а не давиться от подкрадывающегося к горлу смеха было сложно.       — Такого не бывает! — она помахала в воздухе указательным пальцем. — Если и бывает, то он — гей.       — У него есть жена. Бывшая. Помнишь, мы читали?       — У всех богатых или медийных геев есть жёны. Потому что семейные ценности, общественное мнение, ну и так далее…       — У него есть сын.       — Да откуда мы знаем, может, не его.       — Просто смирись, Ино.       — Смириться с чем? — бровь Яманака возмущённо изогнулась вверх, словно был брошен вызов. — С тем, что тебе внаглую навешали лапши на уши? Извините, это без меня.       — Может, я просто не в его вкусе.       — Не происходит столько мужских телодвижений вокруг девушки, которая не в их вкусе! Это же элементарно, господи, ну как ты вообще до своих лет дожила…       Дослушав Ино, Сакура хлопнула ресницами и вдруг задумалась. Вообще-то Ино говорила здравые вещи. Искушённая жизнью Яманака редко говорила какую-то чепуху, если она и выплёскивала эмоциональную речь, то внутри всегда что-то резонировало на той же частоте. Тишина, кухня. Увязший взгляд Сакуры, пропавший на время, вдруг дёрнулся и вернулся к Ино. Та с чувством исполненного долга наблюдала за прозрением в режиме реального времени. Онлайн-трансляция переосмысления — любимое шоу прямо на лице подруги.       Никому не понравится быть глупой наивной девочкой, а тем более Сакуре, обвешанной с ног до головы дипломами, отличиями, медалями и завистью соседей. Никому не понравится украшать уши лапшой, но внезапно Сакура поняла, что в истории, которую она поведала Ино, действительно что-то не клеилось. Первая половина их с Мадарой встречи смазалась до невнятности от волнения, окончание — от трёх бутылок игристого. Между баней, где из неё выпарили страх быть распроданной на органы, и выстрелом шипящего алкоголя, который свалил её в глубокий сон, в Сакуре дёрнулась жилка, давно считавшаяся усопшей. Он рассказывал ей очередную историю из жизни, она хохотала так, что надо было перевести дыхание, и совершенно внезапно, словно по щелчку пальцев, его складная речь стала для неё белым шумом. Глядя на него, она тонула в зыбучих песках. Между ними был жалкий метр и два халата на голых телах. И тогда впервые проскользнула сожалеющая мысль: «Неужели даже не попробует?»       Секундная слабость. Алкоголь, горы, миллионер и лобстер. Мама всегда говорила, что она была слишком впечатлительной, а это был, между прочим, первый лобстер в её жизни. В любом случае, утром всё прошло, надо заметить, ещё до встряски звонками старосты.       — Они просто искали человека, который согласится работать бесплатно, — сказала наконец Сакура то, что казалось ей вразумительней всего. — Мы даже вряд ли ещё увидимся.       — Этот твой Хаширама его друг?       — Похоже на то.       — Увидитесь, — уверенно приговорила Яманака.       Если честно, теперь Сакуру вероятность этой встречи мало волновала. Эндорфины стреляли в голову от того, что в отделении на тридцать пять коек было всего лишь полтора врача: Хаширама и она. Голова шла кругом от отсутствия на отделении суточных дежурств, что значило сон в тишине и спокойствии дома. От операционного плана на завтра, в который всё ещё вписаны хирурги из отделения общей хирургии за неимением других рук. И от вежливого обращения Хаширамы к ней. Жизнь налаживалась — это главное. Надо было её жить, а не в судороге заполнять пробелы в повествовании.       Новое отделение распахнулось перед Сакурой весьма радушно. Изучающие взгляды медсестёр прицелились в неё с самого появления и не сходили ещё несколько дней. В перерывах на обед в сестринской от смены к смене только и говорили о девочке с волосами цветом жвачки — новость не планировала сходить с первых полос, пока все медсёстры не отдежурят вместе с ней и не увидят воочию. Они звали её студенткой или практиканткой, пока на первой же после её прибытия пятиминутке Хаширама не нарёк Сакуру молодым врачом. Ситуация несколько прояснилась для всего отделения, для Сакуры приобрела некоторую неловкость: слово «врач» звучало слишком громко, и даже «юный» совсем его не смягчило. В отделении онкологии, а если точнее, онкогинекологии, она меньше всего ощущала себя врачом. Она умела отличить аппендицит от холецистита и кишечной непроходимости, но ничего не понимала в химиотерапии и стадирования опухолей. Сакура с лёгкостью находила пузырную артерию, но о хирургической анатомии женского малого таза помнила постольку-поскольку.       — Понимаю, что не совсем твой профиль, но поверь, «ваше» хирургическое и «наше» онкологическое здесь идёт рука об руку, — слова Хаширамы звучали утешительно. — Сегодня мы пойдём оперировать женщину с образованием яичника сорок девять сантиметров в диаметре. Она старательно растила его восемь лет, не хотела оперироваться, пока не осталось другого выбора. Образование выходит из малого таза в брюшную полость и, судя по результатам ангиографии, питается не только из сосудов яичников, но и сальника и брыжейки. Об инвазии по МРТ в стенки брюшной полости и малого таза наши рентгенологи точно сказать не могут, поэтому сегодня ты познакомишься с заведующим общей хирургии и сосудистым хирургом. Честно говоря, при всём обследовании мы плохо понимаем, куда идём. Опухоль огромна.       — Звучит устрашающе, — Сакура взглянула косо на двадцатисантиметровую линейку.       — Будет интересно. Кстати, заведующий общей хирургией очень специфичный человек, — взгляд Хаширамы затуманился, как будто он вспомнил страшный сон, который видел минувшей ночью. — Что бы он ни сказал, не воспринимай это на свой счёт, хорошо?       Его губы растянулись в несколько нервной улыбке, по которой Сакура догадалась, о какой специфичности идёт речь. Она знала о ней не понаслышке. Самомнение абдоминальных и общих хирургов — это экстремальная высота, только поднимаясь к которой сердце встанет от испуга. Они — светоч медицины, апофеоз науки, спасатели человеческих жизней, полубоги, а остальные — так… Некоторые чуть меньше грязи из-под ногтей, некоторые чуть больше. Сакура подхватила ломаную улыбку Хаширамы. Казалось, пострадать от самооценки коллег могла только она, девушка в коллективе, сплошь состоящем из мужчин с ядрёным эго. И всё же этот обречённый взгляд Хаширамы… В нём не слишком старательно было спрятано отчаяние, разглядев которое, она только и делала, что готовилась морально ко встрече с теми, от кого так недавно сбежала.       Стерильный воздух операционной кружил голову. Завязанная в узел грива Хаширамы спряталась под синей шапочкой, половину лица скрыла маска.       — Можно мыться, — дал отмашку анестезиолог, и Хаширама кивнул Сакуре.       Новая операционная ощущалась как новая жизнь. Как новые отношения с новой причёской — обязательно каре после скандального расставания, чтобы конец прежней жизни видели все, кто наблюдал до этого неоднократный акты самопожертвования ради сомнительных перспектив. Операционные сёстры с прищуром следили, как незнакомый для них человек входит в операционный зал с приподнятыми, ещё не успевшими высохнуть руками. Сакура слегка напуганно смотрела на них в ответ, прекрасно осознавая, что пока что здесь у неё нет имени и вспоминать её будут только по отличительным внешним чертам и широкой спине Хаширамы, за которой она приноровилась прятаться.       Операционная медсестра помогла надеть халаты, перчатки. За столом лежала женщина в годах с огромным животом, частью которого была опухоль, скрытая под кожей, клетчаткой, апоневрозом, мышцами и, наконец, брюшиной. Хаширама встал справа от пациентки и скомандовал Сакуре, чтобы та расположилась слева:       — Пока коллеги ещё не подошли, постоишь здесь. Закоагулируешь сосуды, если начнёт кровить, хорошо? — Сакура кивнула, принимая из рук медсестры монополярный электрод. — Только кожу не жги.       Сакура еле сдержалась, чтобы ничего не сказать. Элементарные просьбы вроде этой звучали в каком-то смысле оскорбительно. Так же, как просьба помыть руки перед операцией, не чихать в рану, не трясти над ней волосами, убрать все салфетки из живота прежде, чем начать ушиваться…       — Прости, просто на всякий случай уточняю, — вдруг сказал Хаширама, улыбнулся и взял скальпель.       Наверно, её взгляд был слишком красноречивым, Сакура тут же постаралась его смягчить. В конце концов, они были знакомы всего лишь второй день, а вместе стояли в операционной впервые. Может, предупреждать об элементарных вещах было и уместно, однако всё равно немного обидно. Щипали старые раны.       Срединный разрез от самой грудины обогнул пупок и спустился к лону. Слой за слоем в терпеливой тишине Хаширама деликантно пробирался к брюшине. Анатомия пациентки и обилие спаек проверяли его мастерство, дойдя наконец до брюшины, он нашёл одно единственное место, которое позволило ему войти в брюшную полость.       — Яичник? — спросила Сакура, выглядывая в маленьком отверстие склизкую фиолетовую ткань с огромными кистами.       — А чёрт его знает… — приподнял брови в искреннем недоумении Хаширама. — Из диагностов никто не увидел здесь яичника. Либо его ткань где-то замурована, либо это он и есть. Подержи здесь, я постараюсь расширить доступ.       Из предоперационной комнаты послышался чей-то низкий звучный голос. Сакура посмотрела на Хашираму, он мельком взглянул на неё, и значила эта короткая встреча взглядов одно: грядёт заведующий хирургией. Сакура вдохнула поглубже.       — Уже начал? — пробасил мужчина лет пятидесяти, на ходу надевая маску и шапочку. — Ну что там?       Ни «здравствуй», ни «до свидания» — хирурги никогда не были обременены доброжелательностью и манерами. Он даже не заметил Сакуру или сделал вид, что её нет, лишь подошёл к столу и заглянул в рану.       — Добрый день, Сота-сан. Спайки повсюду, в живот зайти сложно, но в малый таз кое-как вошёл, — ответил Хаширама.       — Это что ещё за штука?       — Это образование занимает слева весь таз и лежит на подвздошных сосудах.       — Лежит? — недоверчиво нахмурился хирург.       — По МРТ инвазии в сосуды не видно. По ангиографии, эта часть образования питается только яичниковыми артериями.       — Ладно. Я сейчас намоюсь.       Сакура осторожно перебралась, встав между ног женщины и взяв с собой отсос. Признаться, с появлением нового лица операционная утратила спокойствие и размеренность, в которых пятью минутами ранее было весьма уютно и даже комфортно. Коренастый хирург вскоре занял место Сакуры справа от пациентки и принялся высматривать ситуацию.       — Ну чего встали-то, Хаширама? — спросил Сота нетерпеливо. — Ищем внутреннюю подвздошную, подвешивающую, перевязываем, образованием выделяем, затем удаляем. Ну мне что ли вас учить, в самом деле! В темпе работаем, ребята, в темпе. Мы что здесь, планируем ночевать, что ли?       Сакура выгнула в удивлении брови. Малый таз и так был весьма загадочен, но стал ещё больше её устрашать, когда гигантская опухоль исказила всю анатомию. Попробуй разбери, где здесь и что, а господин Сота твердит о каком-то темпе. Хирург бесстрашно схватился за инструмент и стал наводить в обездвиженной и распахнутой женщине порядок. Операционная медсестра ткнула плечо Сакуры зеркалом и кивнула, подсказывая, что надо его установить в тазу. Сакура ответила ей благодарным взглядом и сделала, как было велено.       Время текло непонятно как. Оторвать взгляд от процесса и взглянуть на часы было себе дороже: каждую секунду в ране что-то происходило, господин Сота то взрывался, то цокал, то недовольно хмыкал, иногда его сменял абсолютно спокойный и познавший какой-то невероятный дзен голос Хаширамы.       — Работаем, работаем! — прикрикнул Сота на Сакуру, когда та всё решилась поискать глазами на стене часы. — Ты мне скажи, куда ты смотришь? — прозвучало с такой претензией, что по спине Сакуры прошлось знакомое ей электричество. — Как можно нормально иссечь спайки, если ты держишь зеркало не для помощи, а для вида? Для вида можно делать это и вне операционной, а раз пришла помогать, то будь добра помогать, а не бестолково стоять.       Сакура тут же выровняла зеркало. Хашираме стало гораздо удобней орудовать ножницами и коагулятором. Она сделала глубокий вдох.       — Хаширама, ты сколько храброй воды выпил перед тем, как идти в операционную? Откуда столько смелости сечь ножницами вдоль стенки, если ты не видишь мочеточника?       — Я вижу мочеточник, Сота-сан, без паники. Вот здесь, выше, он идёт косо вниз.       Сота сощурился и скривился.       — Здесь не заденешь — заденешь ниже.       — Я максимально осторожен.       — Сложно было застентировать что ли?       Хаширама избрал молчаливый путь согласия и ничего не ответил, продолжив работу.       — Это что? — Сота поднял на зажиме что-то, напоминающее связку. — Подвешивающая?       — Похожа, — согласно кивнул Хаширама.       — Диссектор, — не оборачиваясь к операционной сестре, Сота протянул руку. Сжав и даже не посмотрев на всученный в ладонь инструмент, он поднёс его к связке, а затем возмущённо воскликнул: — Это что?!       — Диссектор, — пискнула в ответ сестра, не ожидавшая вопроса в том тоне, в каком он прозвучал.       — На этот диссектор кишки наматывать можно! Ты следишь вообще за тем, что происходит? Дай нормальный диссектор! Ты посмотри, здесь связка меньше шнурка, так сложно сопоставить, что диссектор должен быть тоже небольшой? Ну, ребята, это несерьёзно, как вы здесь работаете?       Медсестра, словно ошпаренная кипятком, бросилась искать по столу нужный инструмент. Атмосфера в операционной стала натянутой, как и нервы всех, кого в своей речи касался господин Сота. Как будто и не уходила никуда, подумала про себя Сакура и тут же отхватила:       — Руки, руки откуда растут, а?! — нервно крикнул господин Сота, и Сакура невольно дрогнула. — Если из плеч, а не причинного места, то держи это зеркало ровно! Отсос тоже для красоты держишь?! Или начнёшь им пользоваться, когда из женщины ручьём будет лить? Ребят, что происходит? Нормально работать сегодня будем или нет? У меня через два часа оперируется министр, я ровно в двенадцать кладу все инструменты и ухожу, разбирайтесь со всем этим как хотите хоть до послезавтра!       Тучи над операционным столом сгущались. Каждую минуту, проведённую в тишине или хотя бы без повышенных тонов, Сакура про себя благословляла. Прошло не меньше часа, прежде чем из таза удалось вынуть внушительных размеров опухоль, еле помещающуюся в обеих руках. И хотелось уже вздохнуть, размять спину, перевести дух, выпить кофе и закурить сигарету, смотря вперёд ничего не выражающим взглядом, однако вторая часть опухоли, таких же внушительных размеров, всё ещё сидела в брюшной полости. Господин Сота внимательно осмотрел питающие сосуды.       — Подготовьте биполярный электрод, — попросил Хаширама взъерошенную медсестру, которая и дышать уже стала с опаской.       — Какие электроды, Сенджу? Ты посмотри на эти «трубы»! — воскликнул Сота, имея в виду артерии.       — Мы и не такие «трубы» коагулировали.       — Я поражаюсь! — хохотнул господин Сота самым недоброжелательным смешком. — Ой, ребята, ой, не могу с вас. Давайте зажим.       — Зажим у вас, — отозвалась медсестра.       — Я вижу, что зажим у меня, значит, я, наверно, второй прошу? Мы голову здесь совсем включать не любим, да?       Сестра от нервов замешкалась в поиске нужного инструмента.       — Быстрее, быстрее! Мы тут до ночи простоим такими темпами! — Получив свой инструмент, Сота вернулся к артериям и пережал одну с двух сторон. — Ну не спим, товарищи, шить давай! — Когда четыре руки, господина Соты и Хаширамы, были полностью оснащены и началась работа, господин Сота заговорил о наболевшем: — Что за люди? — усмехнулся он. — Что онкологи, что гинекологи, что, прости господи, онкогинекологи: инструментами обложились, оборудованием обставились и давай направо-налево всё коагулировать, да? У вас же общехирургических навыков ну никаких! Привыкли свои миомы оперировать по четыре сантиметра в диаметре и всё. И на этом остановились.       Ко второму часу операции Сакура уже не могла это всё слушать. Копилась усталость и раздражение, а ещё чувство опустошённости, словно господин Сота не хуже дементора высосал до дна её душу, душу операционной медсестры и Хаширамы, хотя последний меньше всего показывал эту пустоту. Стрелки часов двигались к двенадцати. Господин Сота успел ещё пару раз упомянуть, что его ждёт министр, и, вероятно, эти слова призывались из горла во имя его славы и почёта в глазах окружающих. В конце концов, в операционную поспешила медсестра, видимо, с отделения хирургии, и напомнила ему о времени. Господина Соту сменил за операционным столом его коллега, тихий, немногословный и очень спокойный. В благословенной тишине, которая установилась в операционной с уходом Соты, стало проще дышать. И работать.       Вторая часть опухоли была помещена в пластмассовое ведёрко к первой, санитарка отнесла его к весам и, взвесив, воскликнула:       — Восемь килограмм, четыреста пятьдесят семь грамм!       По операционной прошёлся гул. Сакура изумлённо подняла брови и ничего не сказала. Уже чудо то, что после операции длинной в четыре с лишним часа, после которой она чувствовала себя избитой и покалеченной, умение удивляться её не оставило. Наконец-то они ушивались. Хотелось поскорее перевести дух.       По дороге в ординаторскую они молчали. Когда проходили мимо поста, сёстры что-то хотели сказать, но Хаширама их перебил и мягко попросил:       — Пять минут, — сказал он с вымученным видом и повторил: — Пять минут, и мы всё уладим. Я подойду.       Сёстры проводили их взглядом, как выживших бойцов после ожесточённого боя. Оба со скрюченными от усталости и напряжения спинами и вымотанными лицами напрашивались на медаль за доблесть и отвагу.       — Видимо, в операционной был господин Сато, — тихо сказала та, что работала здесь чуть дольше напарницы. — Операционные сёстры иногда плачут после операций с ним.       — Да ну!       — Ну да.       Оказавшись в ординаторской, Хаширама прямо на ходу щёлкнул кнопку чайника и плюхнулся на диван, прихлопнув ладонью место рядом. Сакура следом медленно обмякла. Их молчание продолжалось минуту или две, пока Хаширама не почувствовал острую потребность в чём-то ещё, помимо диванной мягкости. Он перекинулся в бок и пошарил рукой в тумбочке, не с первого раза отыскав там под-систему. Он протянул для начала Сакуре. Она с сомнением взглянула:       — Ого, — без лишних чувств сказала она и прищурилась. Этикетка с колой выглядела так, словно Хаширама одолжил её у школьника. — Парите?       — Пытаюсь бросить.       Сакура понимающе поджала губы, а затем покачала головой.       Хаширама глубоко затянулся, какое-то время продержал дым в лёгких, а затем размеренно выдохнул. Запахло колой. Сакура вдохнула поглубже и прикрыла глаза.       — Знаете, как будто никуда не уходила, — поделилась она впечатлениями. — Их, походу, действительно лепят на одном заводе.       — Сколько раз он сказал про министра? — нахмурился Хаширама, пытаясь припомнить.       — Раз пять, не меньше. Полагаю, это базовая настройка.       Они созвучно усмехнулись, затем снова помолчали, уперев взгляды в стену.       — Я надеюсь, ты ещё не передумала, — вдруг сказал Хаширама.       Сакура взглянула на него с принятым вызовом и ответила:       — Мама воспитала воина, а не тряпку.       Хаширама звонко хохотнул. Тогда он понял, что из них выйдет прекрасная команда.       Они приходили на отделение к семи утра. Сдающие смену медсёстры вяло следили, как молниеносно проносился Хаширама, а следом за ним семенила Сакура, делая на каждый его шаг три своих. Они оббегали отделение, осматривали прооперированных накануне, общались с остальными пациентами, затем неслись в ординаторскую, чтобы подготовить все выписки, написать дневники и всё ради того, чтобы в девять уже стоять в операционной. Операционный план всегда состоял из трёх или четырёх операций — к пяти они, если везло, выбирались обратно в ординаторскую, стирали со лбов испарину, бросали что-то в рот и спешили раздать всем выписки, принять новеньких. Между делом, Хаширама умудрялся что-то объяснять:       — Стандартно на химии у них идёт карбоплатин и паклитаксел. Монохимиотерапия как вариант возможна, если это первая «С» стадия или высокодифференцированная опухоль. Понимаешь?       Загруженная Сакура с бессмысленным взглядом кивнула, а затем беспомощно созналась:       — Ни слова.       — На самом деле, тебе как хирургу это не важно.       — Но мне интересно! — и в этом не было ни капли лукавства. — Просто объясните, как будто мне семь.       И Хаширама начинал добросовестно объяснять. Про структуру клеток, их рост, прогноз для жизни. Фармакологию разных препаратов, механизмы действия, побочные эффекты и как с ними бороться. Прямо как на университетской скамье. Сакура внимательно слушала и когда пришло время дать обратную связь, хлопнула глазами:       — А теперь объясните, как будто мне пять.       Хаширама глубоко вдохнул, уже не зная, какие слова подобрать, чтобы объяснить на пальцах. Насладившись забавной озадаченностью его лица, Сакура поторопилась его пощадить:       — Шутка, я поняла.       Они быстро нашли общий язык.       Сакура обустроилась за свободным столом, взгромоздила на него истории из нескольких палат и отдавалась работе со всей возможной страстью. С каждым днём, неимоверно утомительным и столь же захватывающим и интересным, рабочее место Сакуры приобретало свой неповторимый шарм. Появились стикеры в виде разноцветных сердец. Сначала на мониторе повисло одно. «Записать пациентку из двенадцатой на УЗИ». Затем второе — «назначить госпоже Ямада кардиолога». Третье, четвёртое, десятое. Обвесившись ими со всех сторон, Сакура поняла, что обычная шариковая ручка с синим колпачком смотрится очень скучно и не передаёт её внутреннего состояния. Тогда она закупилась ручками с блёстками, колпачком-единорогом и ручкой в виде помады. Поймав эту безумную волну, она уже не могла с неё сойти, и вскоре появились блестящие текстовыделители, маленький блокнот для важных заметок, красивый планшет для бумаги, чтобы на обходах выглядеть важной шишкой.       — О боже, тут как будто пробежал единорог! — вернувшись однажды с операционной, Сакура застала новое для себя лицо за своим столом. Приятной внешности девушка в белом халате восторженно вертела в руках маркер. — Он правда рисует с блёстками?       — Ага, — с гордостью за свой вкус ответила Сакура.       — Можно попробую?       — Конечно.       — О боже! — воскликнула девушка, проведя маркером по листу бумаги. — Улёт.       Её звали Нохара Рин — кардиолог с четвёртого этажа. Так, по крайней мере, гласила надпись на её бейдже. Так же её представил и Хаширама, вошедший следом в ординаторскую, и предупредивший, что Рин здесь частый гость.       Ещё толком её не узнав, Сакура уже каким-то магическим образом ею прониклась. Может, потому что Рин по достоинству оценила маркер, может, потому что её лучистая улыбка была похожа на мальдивский песок и сейшельское солнце — смотреть на неё без наслаждения невозможно. Может, Сакура просто привыкла к другому. К угрюмым серьёзным «дядям» и «тётям», которые мало считались с ординаторами и обращались с ними как со стулом: исключительное потребительство. Рин была другой. Её и «тётей»-то назвать язык не поворачивался. Ей было около тридцати, выглядела она очень миролюбиво, почти по-диснеевски сказочно.       — Я посмотрела вашу девочку, — сообщила Рин, еле оторвавшись от канцелярского рая.       — Девочку? — нахмурилась Сакура.       — Госпожу Ямаду из десятой.       — Ей же пятьдесят девять.       — Но сердце как в девятнадцать! — просияла Рин. — Чудесное ЭХО, прекрасный монитор. Оперируйте на здоровье, я допуск напишу чуть позже.       Она была молода и умна. А ещё очень приветлива и улыбчива. Рин часто приходила на отделение осматривать перед операциями пациентов и иногда просто забегала в перерывах и под конец дня, чтобы попить чай. Сакура с ней быстро сошлась, и не только потому, что Рин никогда не приходила с пустыми руками — всегда приносила с собой конфеты, которыми её одаривали пациенты с четвёртого этажа. Рин была открытой и лёгкой в общении. С ней было просто с первого дня знакомства, с первой его секунды, с первого её «улёт» и влюблённого в маркер взгляда. Каково же было удивление, когда Сакура узнала, что на собственном отделении Рин совсем не жалуют. Серьёзность закоренелых «дядь» и «тёть», которые за десятилетия работы успели раза четыре выгореть, бросила тень на Рин. Она слишком жизнерадостна. Слишком любила пациентов и непозволительно широко улыбалась всем бабушкам и дедушкам, которые приходили к ней с теми мелочными вопросами, от которых профессора и кандидаты наук раздражались. Она была другой. А на других в одинаково сером обществе бросают косые взгляды.       Поэтому на вечерний чай, когда заканчивался операционный план, Рин поднималась на онкогинекологию и никогда не оставалась у себя. Приносила очередную коробку конфет, которую в обед ей раздобыла благодарная пациентка, болтала о разном, расспрашивала Сакуру о жизни и учёбе, Хашираму — о жене и подготовке к родам, передавала Мито привет, а потом хватала телефон, словно не в силах дождаться, пока Хаширама вернётся домой, и записывала Мито видеосообщения, посылая воздушные поцелуи. По всей видимости, Рин была близка всей чете Сенджу. И неудивительно.       — Ты хоть что-нибудь ребёнку оставила или всё нам принесла? — спросил однажды Хаширама.       — Ребёнку? — удивилась Сакура.       И Рин тут же распахнула перед ней свою галерею в телефоне. Малышке Мэй было около полутора лет. Полсотни фотографий со всех возможных ракурсов, в костюме пчелы, розовом платье, в цветах парка, за столиком с размазанной по лицу кашей, дюжина видеозаписей с очаровательным кряхтением и первыми словами и шагами. Покорённая мамой девочки, Сакура тут же влюбилась и в её маленькую копию. Чуть позже узнала, что Рин растила дочь одна, с помощью родителей. На седьмом месяце беременности после четырёх лет, казалось, серьёзных отношений отец малышки решил, что он ещё не готов к семье. Ушёл и больше в их жизни не появлялся. Рин никогда не касалась этой темы, лишь иногда шутя говорила: «Кому нужны эти мальчишки, если нам и в девчачьей компании весело».       Под конец первой недели Сакура уже могла уверенно сказать, что освоилась. Запомнила лица всех медсестёр, выучила почти все их имена. Привыкла к графику и каждый раз с замиранием сердца ждала то операционного забега, то его финиша и чаепития с Рин. Она уже забыла, как сюда попала, и думала, что была здесь всегда. Это место было местом её силы. Местом её ничтожества перед лицом онкологических заболеваний и точкой роста. Может, общая хирургия никогда и не была её призванием. Приблизившись к онкологии, Сакура чувствовала высоковольтное напряжение в сердце, разрывающееся искрами и теплом. Может, это и было её предназначением?       В пятницу операционный план был удивительно скудным: две операции заняли в общей сложности не более двух часов. Выйдя в предоперационную, Сакура стянула с себя маску и шапку, вымыла руки и сполоснула лицо, предвкушая спокойный вечер пятницы и выходные. По всем расчётам сегодня они должны были уйти пораньше. Взяв со шкафчика свой телефон, Сакура разблокировала его и не без удивления обнаружила три пропущенных звонка. Она не сохранила этот номер, но цифры узнавались. Ошибка, подумала она, но трижды повторённая ошибка перестаёт ею быть и становится настойчивым желанием. Дождавшись из операционной Хашираму, она решила, что для начала надо дойти до ординаторской, попить чаю, чем-нибудь перекусить, а уж потом на свежую и сытую голову что-то делать с этими пропущенными. Перезвонить или написать? Чёрт его знает.       По дороге к ординаторской случились катаклизмы. Яркая помада кораллового цвета на губах одной постовой медсестры, искра в глазах у другой. Но больше всего Сакуру насторожил шлейф, который остался в коридоре: шмыгая носом, она готова была дать руку на отсечение, что чувствовала этот сандаловый запах раньше. Глухо ударилось о рёбра сердце, она решила пропустить Хашираму и позволить ему зайти в ординаторскую первым.       — После тебя отделение на проветривание надо закрывать, Мадара, — сказал Хаширама, едва перешагнув порог. Он даже не успел его увидеть. Он почувствовал его, ровно как и Сакура, едва ли войдя в отделение.       Мадара звучно усмехнулся. Сакура вошла следом и прошла за свой стол. Мадара сидел на диване прямо напротив, крутил в пальцах её ручку-помаду и внимательным немигающим взглядом смотрел прямо ей в глаза. Сакура прочистила горло:       — Добрый день, Мадара-сан, — она сама не поняла, зачем перешла на «сан». Мадара, видимо, тоже, уж слишком резко он остановил движение, сжав ручку в руке.       — Добрый, — ответил он, а затем вновь прошёлся по ней изучающим взглядом и обратился к Хашираме: — Что ты с ней делаешь? Человек цветёт, даже синяки под глазами почти исчезли.       Вопреки смущению до жжения на щеках, в голове Сакуры блеснул единственно правильный ответ на этот вопрос:       — Рассказывает про антинеопластический эффект цисплатина.       Губы Мадары растянулись.       — Откуда в твоём графике появилось столько свободного времени, Мадара? — Хашираму и впрямь удивляло, что явление Мадары отделению стали повторяться с завидной регулярностью. Тяготили его просьбы, последнюю из которых Хаширама так и не смог выпытать у своего брата, как бы ни старался. Ожидая, что он пришёл только за этим, Хаширама морально настраивался, но ход разговора вдруг сменился.       — Когда у меня есть срочные дела и на все мои три звонка я получаю тишину, у меня нет другого пути, кроме как приехать лично.       Хаширама потянулся к телефону, чтобы проверить.       — Я звонил не тебе, — поспешил предупредить Мадара и вновь улыбнулся слегка порицающей улыбкой Сакуре. Хаширама выгнул удивлённо бровь.       — Я спасала жизни, — пожала плечами Сакура, стараясь не переборщить с драмой.       — У меня к тебе предложение.       Звучало так, что выгнутая бровь Хаширамы выгнулась ещё больше. Не хватало попкорна и газировки, чтобы наслаждаться этим фильмом в режиме реального времени.       — Сегодня состоится мероприятие, благотворительный вечер. Влиятельные люди в смокингах и красивых платьях, еда, шампанское, музыка.       — Предлагаете пойти с вами? — догадалась Сакура и краем глаза заметила, как ярко среагировал на эти слова Хаширама, а потом попытался тут же смыть любую эмоцию с лица волной немного комичной серьёзности.       — Именно.       Сакура посмотрела на Хашираму, он посмотрел в ответ так, словно очень сильно хотел что-то сказать, но изо всех сил держался. Нарочно неловким движением он уронил ручку, и, нагнувшись за ней, прошептал:       — Спроси, где Лиза.       Сакура вернула испытующий взгляд Мадаре.       — Где Лиза? — спросила она и потом уже осознала, что спросила. — А кто вообще такая Лиза?       Мадара выстрелил заряженными глазами в Хашираму.       — Бизнес-партнёр, — ответил Учиха, и всю убедительность этого уверенного ответа разбил смешок Хаширамы. Мадара вновь огрел его взглядом.       — И чем занимается Лиза?       Мадара держал в тисках своего каменного взгляда Хашираму, думая, что этим сможет придушить все слова друга в самом зачатке.       — Чем занимается Лиза? — спросила Сакура, теперь уже обращаясь исключительно к Сенджу.       — Сопровождает его на подобных мероприятиях. За определённую сумму.       — Она эскортница?! — воскликнула Сакура и въелась возмущённым взглядом в Мадару. — И где она?       — Попала в больницу с апоплексией.       — У Лизы была бурная ночь, — предположил Хаширама.       — Не со мной, — предупредил Мадара на всякий случай.       — Она эскортница! — продолжала возмущаться Сакура, находя в предложении заменить Лизу оскорбление.       — Мы не с того начали, — Мадара сменил позу на более собранную, как того требовала накаляющаяся ситуация. — Я же не предлагаю тебе за это деньги, верно?       Сакура поджала губы, чтобы на эмоциях не выпалить что-нибудь едкое.       — Я предлагаю тебе впечатления и опыт, которые в повседневной жизни тебе мало доступны. Выйдешь в свет, может, с кем-нибудь познакомишься. Мы с тобой не так давно говорили о связях, правда? Вот тебе прекрасная возможность ими обзавестись. Не торопись отказываться.       Сакура с глубоко засевшей мыслью во взгляде окаменела. Затем взглянула на Хашираму, но тот пожал плечами.       — Там будут лобстеры.       Последний аргумент Мадары бил ниже пояса. Так низко, что выложенная кирпичом возмущения стена рухнула. Сакуре стало неловко и смешно в одно и то же время. Приятно было думать, что её восторг остался между ней и лобстером, но, видимо, он был слишком выразителен. Она взглянула на Мадару, сжимая губы в трубочку, лишь бы не улыбнуться.       — Верните ручку, господин Учиха, — решила она сойти с шаткой почвы на что-то более ровное.       Мадара вновь повертел ею в руках и прошёлся взглядом по колпачку в виде розового стержня помады.       — При всём желании, но, кажется, не могу. Она слишком мне нравится.       — Она приобретена на мои скромные стипендиальные, — ответила Сакура. — Хотите ручку — платите деньги. В отличие от меня, ручка продаётся.       Мадара поднялся с дивана и подошёл к её столу, не сводя внимательных и глубоких глаз. Брошенный ею вызов был с охотой им подхвачен. Он достал из внутреннего кармана пиджака небольшой свёрток купюр и, отмерив три, положил ей на стол. Сакура даже не взглянула на номинал. Лишь следила за блеснувшим в его глазах азартом.       — Она была моей любимой, — неожиданно даже для себя Сакура не хотела ставить точку там, где можно было смело вычертить запятую. — Без неё будни станут не такими яркими.       Мадара усмехнулся, вновь отмерил пару купюр, оставил их себе, а остальное положил ей на стол. Сакура посмотрела на внушительную сумму и растерялась.       — За ручку рассчитались?       Она оторопело кивнула. Он победоносно сунул покупку в нагрудный карман.       — Идёшь или нет?       Мама всегда говорила не ходить в лес — там волки. Она всю жизнь вскармливала травой Сакуру, ни на секунду не задумавшись о том, что дочь была рождена плотоядной. Есть жертвы, а есть охотники. Сакура посмотрела на мужчину напротив и точно знала, что его клыки не созданы для сена и лугов. Его когти пугали лишь поначалу, теперь взгляд о них с интересом и даже восхищением цеплялся. В них была хватка. Ошеломительный успех. В них было то, чего не сыщешь у белых и пушистых. И сказать ему «нет» значило примкнуть к стаду безобидных ягнят, которых остригут, а потом забьют на праздник. Значило вернуться на обочину промзоны и продолжить жизнь, уже гораздо лучше прежней, но всё ещё серую. Без ослепительного света софитов и роскоши, от которой подкашивались ноги. Без порхающих бабочек в животе и азарта. Ей говорили, что азарт — это плохо, но ничего так не горячило кровь, как неизвестность впереди.       Сакура взглянула ему прямо в глаза и кивком подписала согласие.