Пересмешник

      Наверное, первое поворотное событие произошло почти пятьдесят лет назад.       Тогда Эстель, подравшись крайне неудачно, жмурился от пекущего жжения лица, сидя на одном из ящиков под арочным проходом. Шёл дождь. Всё выглядело не то, что печально – жалко.       В тот момент он не знал, кого ненавидит больше: себя или мир.       К ране было страшно притрагиваться. Полоснули ножом аккурат по лицу, красивому, совсем юношескому, но очевидно аристократичному. «Разорившийся эльфёнок», – зло шипел соперник, полуэльф. И пусть в итоге тот сбежал, поскуливая, со сломанным носом и вывихнутой рукой, его «подарок» неприятнее и страшнее.       Эстель рвано выдохнул, роясь в кармане в поисках чистого платка. На губах ощущался солёный привкус крови, а металлический запах забивался в нос, неприятный, натурально отвратительный, особенно когда это была твоя собственная кровь. Его мутило.       – Неудачный день, верно? – Разносится насмешливый голос откуда-то сверху.       Рука в чёрной глухой перчатке протягивает белоснежный платок. Эстель забирает его резко и быстро, почти воровато, взгромоздившись с ногами на несчастный ящик. Поднимает взгляд, но не морщится – больно от раны.       – Жалкое зрелище, мальчик, – фыркает незнакомец. Его глаза чёрные, как сама тьма, и волосы, такие же тёмные, больше похожи на растекающуюся смолу. Не человек. Кто-то иной.       Или же что-то иное, принявшее облик, привычный к этому миру.       Он замечает эстельскую перемену настроения, боязливую напряжённость и готовность сбежать. Примирительно показывает руки. Но сын волшебницы знает, что это ни капли не гарантирует безопасность.       – Я не враг тебе. Скорее – самый надёжный союзник, ежели ты того пожелаешь.       – Почему я вообще должен верить тебе? – Настороженно спрашивает Эстель, поглядывая в сторону ливневой улицы. Явно хочет сбежать при первой возможности.       Незнакомец весело пожимает плечами.       – Ты и не должен. Так же как я не должен самолично предлагать тебе помощь. Но разве не хочется поддаться искушению и завести союзника на той стороне? Бедное несчастное дитя, ты так натерпелся, верно?       «Ты не справляешься», – читалось в чёрных глазах. Эстель поджал губы. Щёку неприятно запекло.       – И что ты предлагаешь? Покровительство взамен на душу? – Ядовито бросает юноша, опуская голову и отгораживаясь отросшими рыжими волосами, точно занавесом.       – Забирать душу – прерогатива дьяволов, – отмахнулся незнакомец. – Мне же интересно иное.       Истинных намерений раскрывать не хотелось. Условия сделки, подписанные многим до рождения Эстеля ещё с его отцом, ему знать вовсе необязательно. А красивые слова о возможности владеть магией, обольщать, повелевать, если будет угодно, за незначительную плату – убийства неугодных за сокрытые манускрипты с тайными знаниями и артефакты, утерянные за многие годы существования, – были соблазнительны для юного эльфа в отчаянии.       Он протянул руку в немом согласии – ладонь слишком изящную, чтобы быть со сбитыми костяшками, но его мать, Миримэ, своим стремлением дать жизнь лучше, проще, независимее от отцовских договоров, обрекла сынишку на судьбу гораздо хуже, чем та, которая могла быть ему уготована.       Как жаль, что смертные так недальновидны.

***

      Сейчас было время праздности.       Дни, наполненные балованностью, неслыханной за долгие годы жизни-выживания, усыпляли бдительность. Было приятно обернуться драгоценностью, в какой-то мере. Приятно, хоть и беспокойно – где-то глубоко в душе, в её свободолюбивой части, не желающей менять независимость на беззаботную жизнь в потакании чужим интересам и желаниям.       «Но разве я не занимался этим столько, сколько себя помню?» – Усмехаясь, спрашивал Эстель самого себя, позволяя прислуге помочь поправить одежду, чтобы всё сидело идеально. Глупая многослойность, кичливые украшения. Эстелю не нужно было зеркало, чтобы знать о своём сходстве с дорогой фарфоровой куклой для богатых аристократских отпрысков. Но даже несмотря на скованность движений, на всевозможные драгоценности, которые приходилось носить на руках, шее и плечах и даже вплетёнными в волосы, ткань нарядов всегда была качественной, приятно скользящей по коже, и занятно временами рассматривать переливы камней и металла на кольцах, странных витиеватых браслетах и…       – Ты как всегда великолепен, мой прекрасный возлюбленный.       Астарион замирает в дверях – любуется издали, наслаждаясь огненно-звёздным сиянием и без того яркого юноши. Улыбается довольно, когда Эстель смотрит на него, мягко склоняет голову с всё той же игривостью, что и годы назад.       – Наслаждаешься видом? – Невинно интересуется он, подходя к Астариону крадучись, любуясь им не меньше.       Властность этому невероятному вампиру несомненно шла, пусть и временами заставляла Эстеля напрягаться в ожидании чего-то опасного – но чего, он так и не знал. И надеялся, что никогда не узнает.       Легко позволить притянуть себя за талию, когда это и твоё желание тоже. Как просто потянуться за поцелуем, ведомым исключительно очарованностью красивым изгибом губ.       – Любой бы наслаждался, владей такой драгоценностью, мой славный.       Астарион поправляет какое-то тонкое украшение в его волосах. Причёска сложная, для какого-то важного обеда, на котором Эстель тоже должен присутствовать – во всей возможной дороговизне, такая же приятная статусная вещь. «И любимая», – напомнил он себе же, подставляя щёку с блеклым шрамом под ласкающую ладонь.       – Очаровательный и идеальный, каким ты и должен быть, – воркует Астарион не без довольства, видя, как Эстель плавится даже от таких незатейливых ласк. Не удержавшись, целует нежные губы, прежде чем напомнить, что им уже пора выходить, иначе собираться явно придётся заново. Усмехается с тяжелого вздоха Эстеля, так и не привыкшего к приёмам и «посиделкам аристократии».       Новая жизнь непривычна, неудобна, моментами неожиданно тяжела. Но с этим так нетрудно справиться, когда сделка достаточно выгодна, верно?