Гермес и Терпсихора

- Это, в принципе, съедобно,- тыкался вилкой во что-то, очевидно, диетическое Цискаридзе,- Я даже не буду утверждать, что такое есть невозможно. Я даже могу утверждать, что в моей жизни были и поотвратительнее блюда… Замолчал и положил в рот все, что успел наколоть в тарелке. - Вы так вкусно рассказываете, что хочется непременно попробовать,- рассмеялась Этери и принялась за еду сама. - Это у меня тяжелые воспоминания прошлого,- бывший премьер “Большого” улыбнулся.- Всегда радовался, что мужчина. Гораздо меньше истязаний, хотя бы на кухне. - Все равно далеко не все себе позволишь,- вспомнила, как приходится временами увещевать даже мужиков-парников. У них эстетический вид спорта, вываливающиеся животы - это плохо. Да и трудно. Как бежать четыре с половиной минуты по льду, как прыгать на возросшем весе? Приходится посматривать. Конечно, совсем не тот уровень напряжения, какой есть с девочками и одиночными, но - приходится. - Вы знаете, Этери, я в какой-то момент понял, что надо себе позволять. Не только в смысле еды. Просто для того, чтобы не заработать отвращение к делу которое любишь… к делу, которому служишь. Может быть, мужчина и не был в восторге от того, чем кормила его Тутберидзе, но жевал бодро и подмел то, что на тарелке, сильно раньше спутницы. - Вы бы нашли общий язык с Камилой,- в голосе послышалось напряжение. - Наверное,- кивнул головой мэтр балетной сцены.- Ваша девочка разумно поступает. - Не очень уверена,- качнула головой.- Мне было бы спокойнее, если бы она больше работала. - Мне тоже было бы спокойней, если бы мои ученики жили у станка, только это ни к чему хорошему не приведет,- пожал плечами.- Я иначе оценил жизнь, когда лежал на больничной койке. - Я тоже кое-что оценила, пока была прикована к постели,- кивнула блондинка.- Например, что время не вернуть. - Мы разные, я оценил возможность выспаться,- улыбнулся, то ли насмешливо, то ли жалея Этери.- Наверное, вы аскет от природы… А я из тех, кто всю жизнь любит “дольче вита”. Сладко есть, крепко спать. И вообще, лучше лежать. - Кто же этого не любит?- женщина положила щеку на руку, упирающуюся в стол.- Только что получится, если исключительно вкусно есть и сладко спать? Достижения приходят в преодолениях. - Нельзя же всю жизнь достигать?- Цискаридзе подумал и махнул рукой официанту. - А за что себя уважать, если не достигать? Сесть свесить ножки и играть в непонятого гения?- притормозила со своим возмущением, видя, что к столику подходит официант. - Лучше без крайностей,- покачал головой Цискаридзе.- Будьте добры хорошего белого вина. На ваш вкус. Я тут у вас не знаю винной карты. И отпустил молодого человека легким движением руки. - Видите ли, Этери, жизнь показывает, что гении всегда непонятны. Вы не находите? Так что для этого играть в него необязательно. Достаточно им быть. - И вы себя им полагаете,- даже не спросила, утвердилась во мнении словом. - Ну, я был рожден для балета и попал в балет. Это удача. А остальное - мать природа помноженная на трудолюбие, конечно, но я не самый трудолюбивый балетный танцор. Администратор я куда как более трудолюбивый. И вряд ли столь же успешный. На женских губах проскользнула улыбка, взгляд стал внимательным и нескрываемо заинтересованным. - То есть от скромности вы не умрете,- дополнила портрет визави Тутберидзе. - А зачем?- будто удивился мужчина.- У меня есть глаза. Вы думаете их нету ваших лучших спортсменов? Они не видят, что лучшие? Все видят. И худшие видят, кто тут лучшие. И терпеть этого не могут. Разве нет? Да и ваши коллеги… - Ну, уж тут вряд ли вопрос талантов. Скорее денег,- откинулась на спинку стула. Официант принес вино и бокалы. - Мне не надо,- затормозила движение руки, разливающей напиок. - Не надо, не пейте,- Николай кивнул, предлагая продолжить наполнение бокала услужливому молодому челвоеку в униформе. - Это так кажется,- отрицательно мотнул головой Цискаридзе.- Только кажется, что завидуют тому, что талант дал. Неправда. Талантливому человеку будут завидовать, даже если он прозябает в нищете и не имеет со своих талантов ничего. Это природа людей. Ты высунулся выше прочих, тебе надавали по шапке, чтобы не вылезал со своими умениями. Что мне в общем-то давал мой талант в училище? Ну, ставили в центр. И все. Еще даже каких-то ролей не предлагалось. Этери, мне было только двенадцать! Вдумайтесь! И от того, что у меня ноги ровнее, связки эластичнее и сам я не коряга, меня ненавидели! С тех пор я не привязываю свою жизнь ни к чужой ненависти, ни к чужому одобрению, ни к блистанию своими талантами. Делаю, что могу, максимально хорошо. И перестаю делать, когда хочется остановиться. - Хорошая позиция. Кажется, здоровая,- протянула руку к бокалы и пригубила.- Вино тоже хорошее. - Я вас испорчу… непременно,- рассмеялся мужчина. - Знаете, в вашем исполнении - испортиться выглядит удивительно привлекательно,- отпила еще один глоток.- Я бы попробовала. - Тогда через неделю, мы идем в ресторан. Буду вас портить!- получилось двусмысленно. Этери смутилась от слов, а ее собеседник глядел лукаво, будто пробовал на прочность: поддастся или нет. И не угадаешь, что считал слабостью: податливость ли, ее отсутствие ли. Сменила тему: - То есть Камилу не стоит трогать? - А вы ее трогали?- шутки все-таки шли где-то по грани или так казалось. - Я надеялась, что она снизить публичную активность,- призналась Этери. - Я когда из больницы выбрался… живым. И даже не очень хромым. Так вот, когда выбрался, понял, что балет… ну, это не единственное, что есть в мире. И хорошо. Я хватался за все подряд. Ходил на все мероприятия, участвовал во всех съемках. Не будь этого, я бы не выдержал еще десять лет на балетной сцене. И уйти бы не смог спокойно и с достоинством. Уйти с достоинством - тоже важно. И сделать это нужно вовремя. От напористой веселости, с которой в основном говорил Цискаридзе, ничего не осталось. Голос его был тих, будто речь шла о совершенно личном, нежном и непредназначенном чужим глазам и ушам. Человек делился сокровенным. Главным. Личным. На себя был похож не очень, но был красив тихим счастьем уверенности в выбранном пути. Подобное принятие себя всегда привлекает. Этери тоже сочла это состояние нового знакомого привлекательным. И еще, он не опасался оказаться беззащитным. А значит верил в свою силу.