Поцелуй с привкусом древесной стружки

🎧 Freak - Vance Westlake, James Oliver Hutchinson, Andrea Christina Obeid 🎧

Хенджин крепко сжимает руль, пытаясь силой пальцев передать ему свое бешенство. В салоне начинает чуть вибрировать пол, и можно заметить, как стрелка тахометра вздрагивает в непостоянном ритме. Феликс, не задавая никаких вопросов, спокойно тянется к ремню безопасности, немного ерзает, ловя замок, но наконец пристегивается. Хенджин не поворачивается к нему. Он наблюдает за тем, как люди во дворе останавливаются, услышав громыхающий выхлоп, но их любопытство его не трогает. Ни малейшего отклика, ни капли интереса. Воплощение предельного пассивизма на букву "П". Ресторатор резко жмет на газ, отчего кузов оседает вниз на задних колесах и чуть екает на передних. В этот момент в голове Хенджина все хлещет как из прорванной трубы. Давняя ревность, жесткая обида, мерзкий привкус недопредательства и страх вляпаться в ту же грязь снова. Он же клялся самому себе... Больше никаких игр в молчанку, не поддаваться эмоциональному саботажу и никаких попыток притащить в новые отношения свой облезлый груз прошлых ошибок. И все же прямо сейчас он ощущает себя полным идиотом, который готов перекрыть дорогу любому здравому смыслу ради пятиминутного порыва. Он нажимает на педаль газа, и машина рвано выскакивает со своего места. Сквозь слегка приоткрытое окно врывается холодный воздух, напичкан осенней сыростью и урбанистическим смогом. Мотор гремит, спекулируя в груди теми самыми вибрациями, что захлестывают адренорецепторы в теле. Сердцебиение учащается, в ушах скандалит кровь. Феликс буквально вжимается в спинку сиденья, но по-прежнему не произносит ни слова. Он знает, что Хенджин на взводе, и прекрасно осознает причину. Просто не собирается начинать этот разговор в машине, где каждое слово — как окурок, летящий прямо в бензобак. Первый светофор. Красный. Хенджин останавливается, покачнувшись вперед, а затем, не дождавшись нужного сигнала, взрывается стартом на желтый. Машина взвизгивает покрышками, и несколько пешеходов шарахаются назад, ловя неодобрительные взгляды друг друга. «Идиот» - это слово четко читается на лицах прохожих, но Хенджину все равно. Инкарнированное слово на букву "П" и с окончанием "Й". Он знает, что нарушает правила дорожного движения, знает, что рискует и получает от этого какую-то дикую, мазохистскую вспышку адреналина. Феликс краем глаза следит за взрывоопасным профилем Хенджина и прикусывает губу, чтобы не сказать того, что крутится на языке. Сквозь еще один светофор Хенджин пролетает на красный. Где-то по спине у Феликса мгновенно пробегает холодок. Осознание реальной опасности сечет по позвоночнику, как кнут в разгар грязной игры, оставляя жгучую боль и гадкую смесь страха с возбуждением. Машина едет быстрее, чем ему хотелось бы. Они домчались до дома за считаные минуты. Хенджин бросает машину так, что колеса практически взбираются на бордюр, но плевать — не для эстетики приехал. Мотор глохнет. Без слов он выскакивает из машины, со злостью прихлопывая дверь. Феликс выходит следом, тоже не говоря ни слова, и ловит это ощущение ... Опять... Будто воздух вокруг пропитан бензином, и малейшее слово станет уже не окурком, а той самой спичкой, которая подожжет все к чертям. Оба молча идут к входной двери, и Хенджин, открыв ее, сразу же запускает Феликса внутрь, но не со словами приглашающего хозяина, а скорее с мрачным видом человека, который задумал серьезный разговор и не хочет показывать своих чувств на людях. В прихожей Хенджин небрежно сбрасывает пальто на пол, точно желая подчеркнуть, что порядок и нормы приличия сейчас на последнем месте. Ключи от машины он швыряет на полку, они с грохотом падают и чуть не сползают оттуда, зацепившись только уголком. Феликс приподнимает брови. Довольно сдержанная реакция на этот демонстративный жест. Он закатывает глаза, словно говорит без слов: "Ты ведешь себя по-детски". Подбирает пальто Хенджина с пола и тянет его за собой, одновременно стаскивая собственную куртку и перекидывая ее через руку. Он плетется за Хенджином на кухню, а тот шагает так, будто собирается пробить пол насквозь. Определенно — либо капризный ребенок, либо взбесившийся подросток. Хенджин опирается на край стола ягодицами, закрывает глаза на секунду, потом открывает и смотрит прямо на Феликса. Он беззвучно вздыхает, будто не знает, с чего начать разговор, хотя внутри у него наверняка все уже сформулировано. Феликс аккуратно складывает пальто Хенджина и свою куртку на спинку ближайшего стула. Затем, тяжело опустившись на высокий табурет у островка, облокачивается на стол, вытягивает руки и кладет на них голову. А вот сейчас, именно он выглядит уставшим подростком, который ждет выговора от родителя, ирония которого в том, что родитель сам не меньше провинился. Хенджин скашивает взгляд в пол, потом переводит его на Феликса и медленно говорит, сквозь стиснутые зубы: — Почему за все это время…? Почему... Почему ты не попытался мне объяснить, что тогда произошло в ресторане с Чанбином? Феликс, все так же опираясь на стол, прижимает лоб к рукам и на миг прикрывает глаза. Веки тяжелые, как будто какая-то утечка энергии придавливает изнутри. Он медленно поднимает голову и смотрит прямо в глаза Хенджину. Взгляд наполнен чувством вины, печалью и остатками внутренней борьбы. — Я был слишком занят самокопанием. — Значу ли я хоть что-то для тебя? - Хенджин недовольно хмыкает, скрещивает руки на груди в жесте обороны... Или, может, в жесте, в котором он просто пытается не выплеснуть свою фрустрацию наружу. Он щурит глаза. — Или я очередная жертва твоих жизненных коллизий? И в этот момент что-то в Феликсе переключается. Он распрямляется, жестко отрывает руки от стола, а во взгляде вместо обиды загорается сухое, хлесткое презрение. Он только что решил, что больше терпеть не намерен. — Ты просто конченый, Хенджин. Серьезно. - Феликс бросает это со страшной прямотой. — Конечно, ты для меня важен. Иначе на кой я бы топтал свою гордость, мчался сюда, сидел перед тобой и пытался что-то клеить из этого пиздеца? Ты значишь для меня слишком много, и это бесит. Потому что вся наша история — это бесконечный цикл автокатастроф, где мы только и успеваем выкарабкаться из одной, как тут же врезаемся в следующую, только с более жестокими последствиями. — Это нормально для отношений. - Хенджин вздыхает, разжимает пальцы и упирается ладонями в край кухонного стола. — Настоящие отношения — это не розовые фильтры и не сценарии дорам. Реальность так не работает. В настоящих отношениях всегда есть проблемы, целая куча. Но если их вытаскивать наружу, а не закапывать глубже, они решаются быстрее, чем успевают разводиться. — Тогда просвети меня... - Феликс тряхнул головой. — Почему ты сам не играешь по своим умным правилам? Что, черт возьми, тебе помешало тогда, в ту ночь, когда ты стоял перед панорамным окном? Почему ты не дождался меня, не задал хотя бы один долбаный вопрос? Вместо этого ты просто взял и свалил, оставив меня разбираться с этим адом в одиночку. Хенджин уверенным шагом направляется к островку, мгновенно привлекая все внимание Феликса. Дыхание прерывисто и тяжело, но он изо всех сил сдерживает свои эмоции. — Я был слишком зол, чтобы думать трезво. Не мог адекватно соображать. - говорит Хенджин, но звучит это так, словно отчаянно пытается продать очередную дешевую отговорку. Феликс молчит несколько секунд, а потом буквально сдувается, как недокачанный воздушный шарик с пробитым эго. Он качает головой и проводит рукой по волосам, пытаясь убрать челку с глаз. Пошатываясь, встает с табурета и медленно подходит к Хенджину. Тот по инерции выпрямляется, напрягает плечи, готовясь к новому удару словом или жестом. Но вместо ответа Феликс, словно окончательно сломленный, безмолвно склоняет голову и утыкается лбом в его грудь. Плечи опускаются, и он тяжело наваливается всем своим весом, решив сбросить всю свою усталость прямо на Хенджина — пусть теперь это станет его грузом. — Лучше бы ты сорвался на меня... - глухо бросает Феликс, слова тонут в мягкой ткани, но каждая окаянная буква звучит четко. — Лучше бы ты тогда ворвался в этот ресторан, перевернул все, накричал, устроил истерику, вмазал Чанбину, если уж считал, что он виноват. Так было бы проще, понятнее. А ты… Я ведь поклялся, что никогда больше не впущу кого-то в свою жизнь, если это приносит такую боль. Но, я слишком зависим от тебя. Я так хочу тебя ненавидеть, злиться, кричать. Но не могу. У меня просто не получается. Хенджин поднимает руки и, слегка дрожа, обхватывает лицо Феликса своими ладонями, заставляя того взглянуть на него. Пальцы Хенджина ледяные, кожа Феликса горит под ними, пытается сопротивляться, но только сильнее выдает свою одержимость. — Прости. Я просто... Я люблю тебя, Феликс. - произносит хозяин, надрываясь на этой короткой фразе. И время вдруг встает на месте.

🎧 POTTERY - FOX GUNN 🎧

Хенджин почти не дышал, пока юрист Ким договаривал последние формулировки о передаче прав собственности. Внутри ресторана воцарилась почти аномальная акустическая стерильность, как будто и персонал, и случайные посетители подсознательно понимали важность момента. Или, вероятнее, все просто предпочли воздержаться от звуковых интервенций, чтобы не привлекать лишнего внимания. Хенджин сидел справа, на полушелковом стуле с хищно изогнутой спинкой, напротив расположился Кен Су, чья рожа стабильно излучала аморфное безразличие ко всему вокруг. Между ними — Феликс, внешне спокойный, но внутри, кажется, уже распланировал эвакуацию на любой случай. Юрист Ким, чуть откинувшись назад, держал в руках внушительную папку с документами, выискивая нужные страницы. — Таким образом... - заговорил Ким, опираясь локтями на стол. — Все формуляры, предусмотренные Гражданским кодексом, подписаны. Заверение подписи состоялось в установленном порядке, регистрационные взносы оплачены, процедура передачи имущества согласована. В соответствии с договором купли-продажи и актом о передачи прав, ресторан The Paragon переходит к новому владельцу, мистеру Ли... - юрист на миг остановился, поднял глаза на Феликса, подтверждая, что именно к нему теперь приковано все формальное внимание, и продолжил. — С этой минуты к вам переходит полный комплекс прав и обязанностей, включая эксплуатацию помещения, контроль операционных активов, штатного расписания и прочее. Позвольте вас поздравить. На столе находились все уже подписанные документы в двух экземплярах, и лишь после того, как юрист Ким аккуратно закрыл корешок папки, событие обрело необратимый статус. Хенджин почувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев. То ли от непривычного холода кондиционера, то ли от осознания, что детище теперь официально принадлежит его мужчине. Под столом нога чуть дернулась, но он постарался спрятать волнение за легкой полуулыбкой. — Благодарю вас, господин Ким. - Феликс отвел взгляд от бумаги и перевел его на юриста. Он сдержанно кивнул, продемонстрировав ровно столько энтузиазма, сколько требуется при завершении важной сделки. — Уверен, что все детали были учтены. — Да, безусловно. - кивнул Ким. — На всякий случай оставляю вам свои контакты — если вдруг потребуется провести постаудит. Он вынул визитку, где золотым тиснением было выбито имя и номер мобильного, и вручил Феликсу. — Прошу простить меня, но я вынужден откланяться. У меня назначена встреча с нотариусом по другому делу. Был рад посодействовать в оформлении. - юрист поочередно пожал руки Феликсу, Хенджину и, чуть поколебавшись, Кен Су, который казался настороженным с самой первой минуты. Затем он быстро, бесшумно поднялся, поправил тонкий галстук лавандового цвета и стремительно покинул ресторан, бросив напоследок милую улыбку официантке. Официантка Мари, в которой славянские корни читались с первого взгляда, ответила чуть загадочной улыбкой. Похоже, этот ресторан рискует стать постоянным пунктом в его списке обязательных мест для посещения. Кен Су наклонился вперед, облокотившись о стол, и, сделав резкое движение кистью, предложил Феликсу рукопожатие. В этом жесте сочилась какая-то приторная любезность, словно он вот-вот предложит тебе продать душу за скидку, но глаза оставались холодно-колючими. Вот она, настоящая рекламная карточка его натуры. — Рад был иметь дело с таким серьезным человеком, как вы, мистер Ли. - выдал мужчина с фальшивым пафосом, от которого хотелось либо рассмеяться, либо проверить, сколько он еще выдержит в этом образе. Ну правда... Интонация могла бы обмануть кого-то наивного, но Хенджин знал брата слишком хорошо, чтобы не услышать за этой «корректностью» привычный цианид. Но Феликс протянул руку в ответ. — Брат, давай перейдем к неофициальной части знакомства... Это мой жених. Феликс. - заявил Хенджин с такой беззастенчивой легкостью, будто представлял нового сотрудника, а не решил вдруг вызвать коллективный инфаркт. Рука сама собой скользнула к Феликсу и легла на его талию. Бесцеремонно, зато честно. Он притянул Феликса ближе, не скрывая того, что между ними существует связь намного глубже, чем может показаться обычному наблюдателю. Уголки губ Кена Су буквально упали вниз, когда он заметил этот контакт. Черты лица брата исказились таким демонстративным презрением, что Хенджин невольно подумал, не собирается ли тот сейчас плюнуть ему в лицо для пущего эффекта. Лицо побелело от злости, а взгляд сузился до щелочек, он точно пытался прожечь Хенджина силой чистой ненависти. — Честно говоря, стоило этого ожидать. - процедил Кен, опершись на стол, ему срочно понадобилось занять доминирующую позицию. — Ну конечно, мой братец не нашел ничего лучше, чем притащить своего ебаря, чтобы тот выкупил для него ресторан и хоть как-то дал смысл его жалкому существованию. Меня, знаешь ли, абсолютно не трогает, что ты притащил сюда своего… - он сделал паузу, специально запнулся, стараясь подыскать более оскорбительное слово, но остановился на весьма грубой интонации. — ... Любовника. Хотя нет, давай называть вещи своими именами. От этой сцены меня тошнит. Единственное желание — свалить отсюда к черту и никогда больше не видеть вашу поганую парочку. Мерзость. Он выпрямился, потянулся к стакану с водой, но тут же отдернул руку, будто боялся осквернить себя лишним жестом. — Знаешь, я ведь когда-то думал, что у нас хотя бы что-то нормальное получится. Что наши дети будут вместе играть, пойдут в одну школу, и мы внешне могли прикинуться семьей. Пусть хреновой, но все же семьей. Но нет, мой братец решил, что сосать члены для него важнее всего на свете. Все остальное, видимо, не имеет значения. Это отвратительно, гнусно, и, честно говоря, я не знаю, как на вас обоих вообще смотреть! Каждое слово, произнесенное Кен Су, звучало мертвым гулом, как комья земли, падающие на крышку гроба, оставляющие у Хенджина странное послевкусие из антипатии и мимолетной жалости. Да, это была жалость. Он всегда знал, что брат способен быть узколобым, но слышать подобное вслух — это как получить внезапный укус ядовитого насекомого, которого ты до этого считал просто надоедливой мошкой. Эта мошка годами жужжала у уха, досаждая своим визгливым звуком, но теперь внезапно раскрыла жало, напоминая, что даже самые мелкие твари способны причинить боль. — Так что, твоя жена принципиально против оральных утех? Не сосет? Ты не меняешься, Кен Су... - произнес Хенджин, и вопреки внутреннему дискомфорту, улыбнулся. — Все тот же узколобый, застрявший в пыльных архивах прошлого человек. Я, знаешь ли, питал слабую надежду, верил, что возраст подарит тебе хотя бы крупицу понимания, но, похоже, ты намертво прикипел к застольным предрассудкам, которые наши родители раздавали щедрыми порциями за семейными обедами. Твоя неспособность увидеть мир шире собственного зашоренного сознания поражает. Тебе никогда не постичь, что настоящая привязанность между людьми не измеряется их полом, статусом или чем-либо еще, что ты считаешь достойным своего пресного внимания. Ты смотришь на любовь, как бухгалтер на баланс, отчаянно пытаясь подогнать все под свои урезанные стандарты. Глаза Кена Су сузились еще сильнее, превращаясь в узкие щели. Под столом, похоже, колено ударилось об угол ножки. Но... Он не обратил никакого внимания на боль, полностью сосредоточившись на ненависти, разрывающей изнутри. Видимо, сознание уже лихорадочно перетрахивало перетряхивало все доступные скрипты, как бы унизить Хенджина, ведь что еще может лучше подтвердить свою правоту, чем примитивная демонстрация силы? — Да ты вообще понимаешь, что несешь? - прошипел Кен Су. Он сжал руки в кулаки так сильно, что костяшки побелели, словно под слоем первого снега, который только собирался упасть на землю. — Ты выставляешь свою гаденькую любовную интрижку напоказ в моем присутствии и... И еще ждешь, что я помолчу?! Так вот, я не буду молчать. Я считаю, что это мерзко. Сказать правду? Даже то, что ты попросил его купить твой недо-ресторан, меня не волнует, я понимаю, ты хочешь заработать — да пожалуйста. Но вот сам факт... Хенджин, у тебя есть ебарь. Ты вообще в своем уме? Да я... — Я бы на вашем месте не советовал... - Феликс, до сих пор спокойно державшийся в стороне, наконец подал голос. — Ваши угрозы? Как трогательно. Но, увы, здесь они не только неуместны, но и откровенно смешны. Слова Феликса были подобны холодному душу. Но Кен Су лишь ухмыльнулся, отводя взгляд. Ноздри раздувались, а лицо наливалось новой порцией негодования. Он уже готов был сорваться, но Хенджин заговорил первым, давая брату понять, что разговор еще не закончен и занавес опускать рано. — Кен Су, позволь дать тебе бесплатный совет, раз уж ты так рьяно раздаешь свои. Перестань совать нос в чужую жизнь и, уж тем более, в чужую постель. Это, знаешь ли, дурной тон. Мамочка разве нас не этому учила? Попробуй взглянуть на мир чуть шире, хотя бы на миллиметр, особенно когда речь идет о твоей семье. — О чем ты? - Кен Су сверкнул глазами. В них читалась готовность броситься в драку, лишь бы поставить Хенджина на место. Он уже приподнялся со стула, всем видом показывая, что готов к физическому столкновению. — О том, что, возможно, у всех есть свои тайны... - проговорил Хенджин, вплетая пальцы Феликса в свои. Он специально хотел подчеркнуть контраст между грубостью брата и собственной близостью с тем, кого он сам выбрал. Теплая ладонь Феликса придавала ему сил, и Хенджин продолжил, чуть наклонившись вперед, смотря Кен Су прямо в лицо. — Помнишь мою бывшую, Арим? О да, та еще штучка. Но знаешь, у нее был один потрясающий дар... Профессионально вынюхивать чужие секреты и с абсолютным удовольствием делиться ими со мной. Так вот, в один прекрасный вечер, потягивая Moët в баре с твоей восхитительно-идеальной Сори, твоя уже изрядно наклюкавшаяся супруга, осилив вторую бутылку шампанского, решила, что ее бесценные откровения жизненно необходимы всем присутствующим. Она, с удивительным пренебрежением к здравому смыслу, говорила, что бывала на нашей фамильной плантации не только ради работы. Говорила, что там у нее был… Дополнительный интерес. Так вот, дружище, на твоем месте я бы пригляделся к своим рабочим. Особенно к тому, кто, возможно, носит гордое звание биологического отца твоего младшего сына. Кен Су мгновенно побагровел, губы дернулись, а глаза заблестели от остервенения. Казалось, что все одеревенело, готовясь к немедленной атаке. Когда он уяснил смысл сказанного, случилась странная пауза... Он, кажется, наконец понял, насколько неприятно и болезненно звучат подобные разоблачения. Но, вместо того чтобы включить мозги или хотя бы задать какой-нибудь дельный вопрос, он зашипел, как разъяренная мамба, и, потеряв остатки самообладания, вскинул руку, явно собираясь замахнуться на Хенджина. — Сука! - проревел он, полностью теряя контроль. Кулак рванулся вперед, целясь в лицо брата, но тут же был перехвачен Феликсом, который продемонстрировал на удивление быструю реакцию и внушительную силу. — Остынь. - с нажимом произнес Феликс, удерживая руку Кена Су в воздухе и аккуратно выворачивая ее, чтобы тот не мог продолжать. — Джи! - крикнул он через плечо, заметив, что в нескольких шагах от барной стойки стоял администратор и один из сотрудников ресторана. Джи отреагировал моментально, выскользнул из-за двери и дал знак охранникам. Те молча вошли внутрь, придавливая плечи Кена Су к бокам, когда Феликс разжал руку. В глазах Кена Су бушевала ярость, а лицо приобрело вид затравленного зверя. — Как ты можешь… Ты… Твою мать… - пробормотал Кен Су, нервно дергаясь, когда охрана скрутила его конечности. — Ты мне за это ответишь, ты не представляешь, на что я способен! Феликс ни слова не ответил. Он лишь смерил Кена Су тяжелым взглядом, давая понять, что любые действия последнего будут пресечены. Джи, со своей стороны, сделал профессиональный жест — взял телефон, вероятно, готовясь вызвать подмогу или полицию, но Хенджин отрицательно покачал головой, подразумевая, что столь радикальных мер не нужно. Хоть Кен Су в этот момент выглядел, как бультерьер на привязи, который кидается на всех вокруг, не понимая, кто друг, кто враг. — Отведите его к выходу. - тихо сказал Хенджин, стараясь сохранять нейтралитет в голосе, он провожал взглядом, как брат, с перекошенной от ярости физиономией, пытается освободиться из цепких рук охраны. По пути к двери тот, видимо, обернулся, чтобы бросить в сторону Хенджина еще один взгляд, исполненный презрением. Хенджин не отвел глаз, наоборот, смотрел открыто, без страха. Он хотел, он ведь, правда, очень хотел чтобы Кен Су увидел в этом взгляде все: брезгливость, жалость и даже безразличие. Пусть прочтет, раз уж они, возможно, обменивались последним действительно честным взглядом за долгие годы. Какая ирония — такая откровенность, и только для того, чтобы поставить жирную точку. Кен Су все еще рвался вырваться, когда охранник левым плечом прижал его к перилам у выхода. Костюм, сшитый на заказ, теперь выглядел смятым и жалким, как бумажный пакет, над которым поиздевался ветер. Снаружи слышалось недовольное ворчание и отдаленные угрозы, а затем воцарилась тишина... Наконец-то. Не говоря ни слова, Хенджин потянулся к Феликсу, коснулся его плеча, а затем, стараясь не смотреть на любопытные взгляды персонала, снова обнял Феликса за талию. Теплый, бархатный аромат Clive Christian No 1, которым Феликс всегда пользовался, когда ночевал у него, расслаивался в воздухе на тончайшие молекулы, вплетаясь в терпкий запах свежесмолотого кофе. Ароматы не просто смешивались, они спорили, взаимодействовали, и в этой странной алхимической комбинации, Хенджин и находил свое неожиданное утешение. Он отпустил Феликса, но не до конца, лишь на сотую долю метра, чтобы взглянуть ему в глаза. В этот момент Феликс стал ближе, чем когда-либо. Не просто тот, кто подписал бумаги, а тот, кто без единого лишнего слова сдержал агрессию брата, разрядил напряжение и остался невозмутимым, это выглядело так, словно для него это был еще один заурядный рабочий день, тот самый, в который его вообще-то не приглашали, но он все равно решил блеснуть. Хенджин прошелся ладонью по спине Феликса, и тот поднимаясь на цыпочки, легко коснулся губами макушки ресторатора. Он прикрыл глаза, прижимаясь ближе. Только тогда топот людей в коридоре утих, и в ресторане восстановилась относительная спокойная атмосфера.

🎧 Fire In My Head - Two Feet 🎧

Из глаз выкатываются слезы — но не от боли, а от какого-то дикого, накрывающего до мурашек удовольствия, которое кажется слишком сильным, чтобы выдержать его молча и покорно. Лампочки мигают где-то на краю зрения, пульсируя в такт этому бешеному ритму, а сердце, словно пойманный в сетку зверь, не мечется, а танцует, отдаваясь этой упоительной волне. Хенджин с шумным, хриплым вдохом засасывает в легкие этот чертовски горячий воздух, пропитанный сырой водой, будто это его последний шанс выжить. Как только это закончиться, ресторатору необходимо будет провести тщательный анализ статистических данных о вероятности летального исхода во время орального секса. Интересно, классифицируется ли это как несчастный случай или же попадает в разряд эвтаназии через гиперстимуляцию? Затылок прижимается к кафельной стене с таким рвением, что холодные плитки становятся последней инстанцией, подтверждающей: "да, Хенджин, с Феликсом тебе действительно настолько хорошо, что физика бессильна это объяснить." Он смотрит вниз на Феликса. Лицо, вручную вылепленное по инструкции о создании самого идеального идеала, хитрый прищур и эти самодовольные уголки губ, которые точно знают себе цену. А когда Феликс снова склоняется к его плоти, проходясь языком по головке, это становится очередным бесцеремонным вторжением в личное пространство — наглое, но настолько обаятельное, что даже возмутиться сложно. Его личный реставратор делает это с такой приторной сладостью, что Хенджин тут же настораживается... Феликс явно что-то замышляет. — Мистер Ли… - голос Хенджина срывается на хрип, вязнет в гортани. — Ты Мефистофель. — Я никогда этого не скрывал. - Феликс отвечает вполголоса, при этом слова будто эхом набатом звучат в висках и пульсацией прямо на члене, заставляя Хенджина подавить стон и задаться вопросом, насколько демонстративно Феликс наслаждается своей абсолютной властью над ним?! Хенджин вспоминает, как всего десять минут назад его едва не размазало по этой самой кафельной стене, когда Феликс резко опустился перед ним на колени, будто там ему и место. Те самые, глаза кота, которые иногда выглядели до смешного наивными, сейчас горят темной, голодной дымкой, от которой у Хенджина сводит живот и ноги становятся ватными. Самое время для той банальной шуточки про кота, который хочет молока. Потому что да, Феликс хочет. Собственные зубы впиваются в нижнюю губу с такой силой, что тонкий вкус меди расползается по языку. От губ и языка Феликса, от наглой, издевающейся улыбки на его члене, от густого, липкого запаха пара, впитанного в кожу, и этого свирепого возбуждения Хенджина накрывает... Страх, желание, оголенные нервы. Слишком сильное, слишком сладкое, чтобы выдержать молча, но, черт возьми, он и не хочет. — Хватит, Феликс. - мычит Хенджин, хотя даже сам не уверен, это он пытается командовать или жалобно просит о пощаде. С учетом дрожи в голосе, второй вариант выглядит куда правдоподобнее. Грудная клетка сдавливается, мышцы живота натягиваются, Хенджин прикрывает веки, но страстный образ перед глазами нисколько не меркнет. Он и так уже на грани, но Феликс, этот чертов садист, получает настоящее эстетическое удовольствие, наблюдая, как Хенджин разваливается на части. Собирая капли душевой воды, солоноватую горечь с дрожащей кожи Хенджина, и запечатывая горячий, жадный поцелуй на пульсирующей вене, Феликс только смеется тихо и суховато. — Хорошо. - тянет Феликс, нагло устроив подбородок на его стоящем члене. — Ведь, если честно, я рассчитываю на более грандиозный финал. Удивительно, но этого короткого предложения достаточно, чтобы у Хенджина вспыхнули багровые пятна по скулам. Смущение? Смешно. Ресторанный бизнес научил его выдержке уровня «могу улыбаться даже в аду». Но Феликс играет на другом уровне. У него не просто доступ к рычагам управления, нет, он, похоже, инженер этой системы, который весело перекручивает вентили и подкидывает дров в топку. Хенджин привык быть капитаном корабля, но теперь он стоит и смотрит, как этот мужчина с ангельской физиономией развлекается, нажимая все подряд, включая ту чертову кнопку, после которой Хенджин не капитан, а дрейфующая доска в чьем-то бурлящем море. — Ты боишься, мистер Хван? - шепчет Феликс, поднимаясь с колен, резко, уверенно, удерживая за подбородок двумя пальцами. — Уже догадываешься, что я собираюсь с тобой сделать? — Я не испытываю страха, малыш. - бросает Хенджин с показным самообладанием, но сбивчивый ритм дыхания выдает обратное. — Но, смею предположить, что беседы с моим братцем сегодня послужили для тебя прекрасным источником вдохновения. Перекидывая руку на шею Феликса, Хенджин довольно эффектно выползает из душа, скользя по полу. Миссия ясна — добраться до святилища из простыней и подушек, и самое главное... Утянуть туда Феликса. Тело — мокрое, раскаленное, а капли с волос разлетаются во все стороны, каждый шаг дается с дрожью, будто они не просто идут к кровати, а пересекают границу в какой-то альтернативной Earth-90214, в стиле нуар, где мораль и здравый смысл ушли в бессрочный отпуск. Они тяжело падают на ворох подушек, и Хенджин, приподнявшись на локтях, зрелищно раздвигает свои длинные, специально вылепленные для этого момента, ноги. Конечно, он уже давно догадался, что именно задумал этот хитрый, но любимый ублюдок. Феликс смотрит на него так, будто только что откопал сокровище в каком-то забытом, пыльном храме. Он собирается переписать главы из Библии прямо на месте, добавив туда сцены, которые заставят любого священника сжечь книгу, не глядя. Этот "храм" явно станет местом таких действий, что даже небеса предпочли бы отвернуться. Во взгляде — не благоговение, а откровенное, наглое наслаждение тем, как все складывается. Не страсть, а наука... Каждый сантиметр Хенджина — это формула, которую он решает с садистским удовольствием, и с каждым движением понятно, что выхода из этой чертовой головоломки не будет. Колени разводятся еще шире... Хенджин плывет взглядом по смуглой коже Феликса, задерживает дыхание, и тут же понимает, насколько он уязвим в этот момент. Эта дикая зависимость от чужого взгляда, от чужих пальцев, от чужих губ, которые будто специально находят самые восприимчивые места. До безумия унизительно — и до одури сладко. Черт возьми, если это и есть слабость, то пусть она сводит с ума дальше. — Сегодня, мистер Хван, ты расплатишься за свой ресторан с процентами. - хмыкает Феликс, пальцы сползают по груди Хенджина, оставляя за собой ощущение, что он не гладит, а чертит территорию. Но Хенджин замечает, как у Феликса дрожат руки, хотя тот отчаянно пытается сохранить видимость контроля. Да кого он обманывает? Внутри этого самоуверенного взгляда кипит тот же адреналиновый дестрой: жажда, которая буквально скребет изнутри, и этот дьявольский пульсирующий экстрим, готовность вогнать Хенджина в лихорадочную ломку. — Я же говорил, что ты настоящий Мефистофель. - роняет Хенджин, обхватывая ногами бедра Феликса и нагло притягивая его ближе. Феликс склоняется над ним, пальцы погружаются в волосы, и грубовато откидывают голову назад, язык медленно полирует путь от шеи к подбородку, оставляя ощущение, что Феликс только что подписал темную сделку, в которой Хенджину не предложили ни пункта, ни права голоса. — Разве не ты открыл врата и впустил меня? - ухмыляется Феликс, проводя языком дальше, медленно, самозабвенно. Хенджин теряется, в груди нечто сродни эмоциональному сингулярному припадку — чувства, разогретые до состояния плазмы, сталкиваются, искажают реальность, превращая ее в бесконечный цикл разрушения и создания. Его разрушения и создания. Он пытается инстинктивно свести ноги, но Феликс жестко останавливает это движение, впиваясь пальцами в бедра, оставляя легкие покраснения на коже. Хенджин чувствует эту боль вперемешку с тоскующим восторгом... Как непривычно, что сознание рассыпается в пыль, хотя до кульминации их действа еще даже не дошло. Когда влажная головка члена Феликса соприкасается с его плотью, каждая нервная точка вспыхивает, как первая доза запрещенного вещества на подпольной вечеринке — обжигающе, всепоглощающе, с обещанием сорвать крышу. — Теперь моя очередь быть a bad boy. - шепчет Феликс, решая поселиться прямо в голове Хенджина и устроить там, ту самую запрещенную вечеринку. Феликс шарит под соседней подушкой, и Хенджин мгновенно понимает, за чем охотится этот демон. В груди у него не просто фейерверк — это словно горсть тех сумасшедших конфет с взрывным порошком, который трещит на языке. Он знает, что дальше будет нечто настолько безумное и вырывающее из реальности, что даже его мозг, привыкший к драмам, вряд ли успеет обработать все это. Все внутри напрягается от одного только осознания, что вот-вот он почувствует впервые эту болезненно-сладкую наполненность, от которой хочется кричать и благодарить судьбу одновременно. Ведь его Феликс, еле-еле справляясь с дыханием, захлебывался криками, когда Хенджин жадно завоевывал его снова и снова. Мысли мгновенно обрывается, когда пальцы Феликса проникают внутрь. Два?! Они исследуют Хенджина изнутри, растягивают плоть, которая будто сама сдается, поддается, словно уже давно ждала этого момента. Его покидают контроль и сдержанность, и на губах дрожат бессвязные всхлипы, от которых Хенджин отворачивается, пытаясь сохранить хоть крохотное подобие гордости. Хотя, стоит ли вообще приплетать такое пафосное слово, как "гордость", к подобным моментам? Что с ним творится? Это больно, но почему-то хочется еще. Кажется, мозг орет "стой", но тело уже заключило сделку на дополнительные мучения с жирным постскриптумом: "тебе нравится, признайся". — Да..аа..а... - сипло вырывается у него, когда Феликс умышленно вальяжно, но уверенно двигается пальцами, проверяя границы терпения своего мужчины. Феликс улыбается, довольный собой, как ребенок, который не просто собрал LEGO, но еще и отобрал его у другого. А Хенджин? Он извивается, жадно хватая ртом воздух, нетерпеливо подталкивает бедрами, пытаясь ускорить процесс. Но Феликс, как назло, явно тянет время, он решил устроить роскошный пир, трапезничая Хенджином... Глазами, губами, языком, не спеша, вылизывая каждую линию ребер, будто наслаждается редким, обжигающим виски, который никогда не кончится. — Хватит изводить, не мучай… - просит Хенджин, выгибаясь и царапая пальцами влажные простыни. — Не торопи события... - комментирует Феликс и поглощает губы Хенджина поцелуем, при этом тело прижимается вплотную, горячо, тяжко, зло, сладко-жадно. В висках Хенджина пульсирует, в горле ком. Но он не может, да и не хочет отпускать эти чувства. Напротив, он жаждет, чтобы этот момент длился дольше... Больше... Ведь такие мгновения, когда можно чувствовать без тормозов, без дурацких моральных фильтров — это роскошь. Когда Феликс наконец заменяет пальцы на член, Хенджин судорожно глотает крик. Глаза мгновенно закатываются, а на губах расползается экстатическая, безумная улыбка, он слишком поздно понял, что балансирует на краю своих возможностей. Это как банджи-джампинг, где шнур остался только в инструкции, он решил, что правила — не для него. Полный хаос, когда все, что держало раньше, срывается, и он летит вниз, не зная, где земля, но с какой-то испорченной эйфорией, потому что, чтоб тебя, именно этого безумия и не хватало. — Мне… Так... Хорошо… - выдавливает Хенджин, когда внутри все смешивается в одном мощном чувственном накате. — Хорошо? - переспрашивает Феликс, переходя на глубоко пронизывающий ритм. — Вот так? - толчок. — Точно? - новый толчок, еще более резкий. — А так? - последний удар по остаткам самоконтроля, от которого Хенджин изливается пока лишь стоном. С каждым новым рывком Феликс раскручивает темп до безумия, а рука предельно настойчиво глиссирует по напряженному члену Хенджина, вызы­вая новый импульс нестерпимо вкусной стимуляции. Тот, окончательно перестав контролировать себя, издает один затяжной стон за другим... В этих звуках странным образом путаются чуть саднящая боль, истовое наслаждение и досадная обида на то, что собственное тело больше не подчиняется. В какой-то момент Феликс ловит этот взгляд и улыбается, явно нежась в этом зрелище, ведь его обычно непрошибаемый, самоуверенный мужчина сейчас трясется, как жалкая песчинка, захваченная эпицентром землетрясения. Ресницы подрагивают, губы приоткрыты, как будто он вот-вот начнет молить о пощаде у самого Мефистофеля или требовать большего. Пальцы вонзаются в плечи Феликса, они держатся не за опору, а за крайнюю грань между разумом и абсолютным крушением. Но... Хенджин из последних сил сопротивляется приступу оргазма. Он чувствует, что если сейчас сдастся этой волне, то утонет в ней, не успев даже толком насладиться моментом. Зубы вонзаются в губу до металлического привкуса, он не дает себе расслабиться, при этом тихо всхлипывает, потому что эти чувства слишком велики, чтобы их сдерживать. — Хенджин, дыши глубже. Расслабься. Ты же не думаешь, что я собираюсь ограничиться одним разом? - Феликс изгибает губы в чопорной улыбке, прежде чем резко и точно загоняется глубже. — Ты… - Хенджин пытается что-то сказать, но язык заплетается. Он отзывается на эти слова простудным стоном, широко раскрывая глаза, которые теперь блестят как два осколка расколотого стекла. — Как там твой ресторан? - дразняще шепчет Феликс, проводя языком по коже Хенджина в районе ключицы. Толчок. — Становится популярнее с каждой секундой? — Твою мать… - только и шипит Хенджин, потому что в голове короткое замыкание. Он снова выгибается, бросая голову назад так резко, что волосы рассыпаются по подушкам. Из отворенных губ вырывается рваный, вибрирующий выдох, прямо из глубины легких выдернули всю его выдержку, оставив только голую, голодную потребность. И он сдается — медленно, но верно, облизывая пересохшие губы и чуть ли не скулит от невозможности происходящего. Хенджин тянется рукой к затылку Феликса, переплетая пальцы в мокрых прядях. Смешения пота, воды, смазки, судорожных касаний — у любого наблюдателя случилась бы полная сенсорная перегрузка. — Позволь себе… Все... Что хочешь... - говорит Феликс, хватая зубами мочку уха Хенджина. Толчок. Хенджин вдруг распадается на сотни ослепительных фосфиновых вспышек. Тело сводит пульсирующей судорогой. Дрожь прокатывается по мышцам, вынуждая его выгнуться в непроизвольном спазме экстаза. На лице на мгновение отражается блаженная эктазия, а из истощенных губ вырывается короткий, резкий крик. Он ощущает, как Феликс параллельно тоже сминается, сдавливает его бедра еще сильнее, отбрасывает голову назад, когда плотная волна собственного упоения догоняет и накрывает. В ушах стучит кровь, и есть только это сумасшедшее чувство общности, их личная спагирия, похожая на пульс мегаполиса в три часа ночи, когда ты стоишь на высотной крыше и смотришь на тысячи огней. Да. Феликс взял и осквернил этот храм, а Хенджин, глядя на эти руины святого места, отзывчиво сказал "спасибо". Феликс тяжело дышит в шею своему мужчине, изредка касаясь пересохших губ сухим поцелуем, и Хенджин позволяет себе расслабиться, впитывая тепло и послевкусие близости. Он улавливает каждую деталь... Как слегка дрожат ноги у Феликса, как тяжело вздымается его грудь, как горячо пульсирует кожа там, где секунду назад были сжаты пальцы. Эта близость одурманивает его сильнее всякого допинга, сильнее любого незаконного транквилизатора. Феликс поднимает голову и, чувствуя, что Хенджин уже постепенно возвращается в реальность, смещается рядом, чтобы прижать его к себе. Секунды текут, и он прикусывает губу, чтобы собраться с мыслями, а затем тихо произносит то, что, кажется, долго не мог сформулировать: — Я тоже люблю тебя, Хенджин.

🎧 it is what it is - Abe Parker 🎧

Чанбин сидел в лаунж-зоне дорогого бара, опершись локтем на глянцевую столешницу, и рассеянно играл бокалом в темном отсвете ламп. Бар сиял коллекцией вин, от которых у любого сомелье случился бы культурный шок, но он держал в руках вещь не из рядовых, а любимый напиток Феликса — терпкое красное, способное оставить после себя чуть горьковатый привкус на языке и еще более терпкий привкус в сердце. Вокруг клубилась звуковая вакханалия: разрозненные тосты вплетались в обрывки громогласного смеха, которые, в свою очередь, тонули в оглушительном музыкальном диссонансе. Бармен в уголке докручивал бар-машину для льда, из-за чего в пространстве слышался резкий металлический звук, напоминающий разбалансированный блендер. Чанбина не цепляло вообще ничего, кроме этих гребаных воспоминаний, которые сверлили мозг, как ржавый бур, с каждым разом заходя все глубже. Чтобы хоть немного отвлечься, он сделал маленький глоток вина, но кисло-соленый ком застрял в горле. Это вино точно не претендовало на место его любимого. Слишком много "глубокой символики", как выразился бы сам Феликс. "Оно напоминает мне о свободе, о побеге от условностей." - говорил он когда-то, с той самой его кривоватой полуулыбкой, насмехаясь над всем миром и собой впридачу. Однажды вечером — уже тогда, когда на улицах всецело доминировала осенняя сырость, а на собственном сердце укрепилось ощущение холодной пустоты, Феликс явился к нему домой. Влетел, как Галвестонский ураган, разнося все к чертям, с полупустой бутылкой вина в руке. Да, именно этого. Войдя, он сорвал с себя промокший плащ и небрежно бросил его на пол, словно это был старый шпатель с облупившейся краской на ручке, покрытый ржавыми пятнами и с трещиной на лезвии... Бесполезный и изживший свое, который давно пора списать в утиль. Чанбин лишь поднял бровь, ничего не говоря. Тогда Феликс, не отрывая взгляда от оставшегося вина, признался, что только что вернулся с ужасного свидания... Говорил о какой-то "романтике полуторного разлива", где парень всю дорогу зависал в телефоне, а он, словно подопытный в чужом социальном эксперименте, не мог дождаться, когда это все закончится. Феликс был человеком-мятежником. Он существовал в уникальной временной аномалии... То упреждая реальность на шаг, то намеренно задерживаясь, он проверял, сможет ли мир успеть за ним. В ем всегда была провокация, тонкая и острая, чуждая обыденному восприятию, да, он жил по своему, никем не утвержденному часовому поясу. В тот вечер они сидели на пыльном ковре, обхватив общее горлышко бутылки руками, и по очереди делали глотки. На кухонном столе лежала коробка с вчерашней или позавчерашней пиццей. По-хорошему, ее давно следовало выкинуть. Но, как оказалось, это не пугало их самих. — Это даже забавно... - смеялся Феликс. — Вчерашняя пицца для вчерашних людей. Чанбин сидел и думал. Думал тогда, что может стать для Феликса чем-то большим, чем просто ночной жилеткой для жалоб. Однако вслух этого он не произнес, потому что в тот момент важнее всего было поддержать Феликса. Он промолчал, потому что в тот момент важнее было не его желание, а то, что Феликс, впервые сбросив свое покрывало камуфляжа, обнажил перед ним свои раны, и Чанбин не мог позволить себе их игнорировать. Молча они доедали холодную пиццу, и каждый остывший кусок был не просто едой, а последним шансом заткнуть зияющие дыры в их истерзанных душах. Потом долго разговаривали, и каждый раз, когда Феликс говорил что-то особенно откровенное, он саркастически ухмылялся и поправлял свою прядь волос, скрывая смущение. Чанбин запомнил этот жест. Когда любишь, все мелочи выжигаются в памяти раскаленным железом, их невозможно забыть, даже если очень захочешь. Небрежное запирание локона за ухо, как аллегория приоткрывающейся ранимости человека, привыкшего играть роль вечного бунтаря. Именно тогда он понял, что внутри Феликса слишком много хитрых ломаных линий, и ты либо принимаешь их все, либо совсем не приближаешься. И вот теперь Чанбин сидит в этом переполненном баре. Пространство вокруг так же шумно и нелепо, как и мысли о Феликсе... Совокупность незавершенных фрагментов, где каждая секунда напоминает о том, что тот вечер, возможно, стал вершиной их единения. К нему подошла девушка. Она появилась неожиданно, материализовалась из сигаретного дыма за соседним столиком. Глаза светились легкой наглостью и теплом, в котором читалась та самая доля выпитого алкоголя, придающего людям смелость, но оставляющего на лице своеобразный блеск. Она бесшумно выдернула у соседа сбоку барный стул и приблизилась к Чанбину. — Добрый вечер. - сказала девушка совсем тихо, наклонив голову на бок. Чанбин оторвался от бокала, еле-еле сдерживая раздражение, сейчас это вторжение равно тому, что кто-то нахально раскрыл его дневник и начал диктовать свои правки. Да оставьте его уже наедине с вином, страданиями и очередной вдохновенной мазней, которую он назовет искусством! Но... Любопытство мгновенно поглотило все остальное. Лицо с веснушками, беспорядочно рассыпанными по скулам, словно кто-то слишком увлекся абстрактной живописью, заставило его замереть. Искусство, конечно, субъективно, но эти маленькие хаотичные мазки выглядели очень убедительно. Взгляд прилип к этим веснушкам, не давая ему сообразить, что происходит дальше. — Дай свой телефон. - заявила она, растянув губы в лукавую улыбку. Это не просьба, а скорее ультиматум, только озвученный таким милым тоном, что казалось, она сейчас попросит рецепт печенья, а не потребует доступ к личной жизни. Чанбин нахмурил брови. Недоумение сплылось со скрытым интересом: какова природа этой наглости? Вид у нее был вполне дружелюбным. К тому же эти веснушки перед глазами все еще держали его во вневременном трансе. Он тихо выдохнул, отставляя бокал, и потянулся за своим смартфоном, который лежал рядом на столешнице. — Ладно... - сказал мужчина, протягивая гаджет. — Держи. Девушка быстро схватила телефон, поднесла ближе к лицу и начала набирать номер. Лицо напряглось, губы — чертовски красивые губы, которые Чанбин беззастенчиво уплетал взглядом, сжались в тонкую линию, а глаза прищурились, выдавая попытку сосредоточиться, чтобы не ошибиться в этих, казалось бы, таких сложных цифрах. Под ритм музыки в баре, перемолотой с приглушенными разговорами, Чанбин уловил неожиданный звук, исходящий из кармана ее джинсов: глухое, но узнаваемое Billie Jean - Michael Jackson. — Только не это... - пробормотала девушка и в мгновение ока достала свой телефон из кармана, сбросив вызов. Лицо на секунду покраснело, но она тут же выровняла осанку, пытаясь не упасть лицом в барную стойку от неловкости. Чанбин хмыкнул, понимая, в чем дело. Она набрала свой собственный номер, чтобы сохранить его у себя. Или у него? Все смешалось. Но очевидно... Она хотела добавить свои "координаты" в его контакт-лист. Уловив этот подтекст, Чанбин чуть приподнял уголки губ. Такая забавная... — М-м… - девушка на миг отвела взгляд, но тут же вернулась к нему своими широко распахнутыми глазами. — Знаешь, моя компания сегодня, похоже, решила устроить алкогольный марафон в честь триумфального завершения сессии, и я, кажется, немного переборщила с участием в этом. Впрочем, это пробудило во мне смелость... Или, если быть точнее, слегка дерзкий азарт, так что я решила рискнуть и поиграть с судьбой. Ты тут сидишь такой меланхолично-загадочный, но в этом есть что-то притягательное. Ой, прости, мама, клянусь, больше никогда не притронусь к текиле... Ну, по крайней мере, до следующей пятницы. — А просто попросить номер? - бросил Чанбин, слегка сужив взгляд, не скрывая улыбки, которая выдала его больше, чем он хотел. — Боялась, что пошлешь. - она пожала плечами, изобразив самым манерным образом беззаботность, будто небо упало на землю, а она даже не заметила. — Ну, или просто откажешь. Ее честность прозвучала так откровенно, что Чанбин невольно кивнул, ну, в этом действительно было что-то. Если подумать, подойди она выпрашивать номер, он наверняка бы просто отмахнулся, особенно в своем сегодняшнем мрачно-философском настроении. Теперь же ему стало до ужаса интересно, какие странные приборы крутятся у нее в голове. Он скрестил руки на груди, чуть наклонил голову и посмотрел ей прямо в глаза, он пытался прочитать инструкции к сложному, но дико забавному устройству. — Знаешь... - сказал реставратор, чуть откидываясь назад, опираясь на спинку барного стула. — Тебе я бы не отказал. Она смущенно улыбнулась, а потом мгновенно прикусила губу, как будто только что умудрилась наступить себе на ногу, но решила, что теперь главное — сделать вид, будто так и задумано. Взгляд метнулся в сторону компании, с которой она пришла, несколько подруг, громко галдящих в углу, явно не замечали ее отсутствия. Похоже, они выпили столько, что реальность обиделась, хлопнула дверью и ушла, оставив их в этом вакууме дурашливого веселья. — Они не обидятся, если ты их покинешь? - поинтересовался Чанбин, подчеркивая вопрос плавным движением руки, указывая на шумную компанию. Девушка на пару секунд задержала дыхание, посмотрела на своих подруг и криво ухмыльнулась, словно поняла, что никакого внимания они к ней уже не проявляют. Она лишь вздохнула, показывая, что давно привыкла оставаться в тени тех, кто любит шумные конфеты и быстро везде «заводит движ». — Харизматичный локомотив массовых развлечений — это явно не про меня. Хах. Я не душа компании. - сказала красотка, поворачивая лицо к Чанбину, и он снова поймал себя на том, что пялится на веснушки и губы. — А значит, без меня они вполне обойдутся, даже если я исчезну на вечер. Между ними повисла секундная пауза, та самая непредсказуемая химическая реакция, когда не знаешь, что произойдет дальше, но все уже потихоньку загорается в воздухе. Сначала, Чанбин разглядел в ее глазах нечто тревожное, эта смелость, о которой она говорила, казалось, действительно полыхнула только на спиртовом топливе и сейчас быстро может сгореть. А потом она снова посмотрела ему в глаза... И в этот момент все стало на свои места. С этого взгляда, возможно, и начнется новая глава его жизни.

🎧 Are You All Good? - breathe 🎧

ВОСКРЕСЕНЬЕ

ЧАНБИН 19:40 Кажется, я допустил катастрофическую ошибку снова. И… Влюбился.

ФЕЛИКС 19:55 Чтооо? Ктоооо он?

ЧАНБИН 19:56 Моя ориентация дала сбой всего однажды — с тобой. Сейчас это девушка. Но... На 10 лет младше...

ФЕЛИКС 19:57 Старый похотливый извращенец. Лол. Совет нужен? Когда свидание?

ЧАНБИН 19:59 Да. Сегодня. Через 2 часа.

ФЕЛИКС 20:01 Тащи ее к Хенджину в ресторан. Я ему позвоню, попрошу оформить сцену из романтического фильма: свечи, музыка, идеальная сервировка. А дальше, по классике, заканчиваете вечер у тебя дома.

ЧАНБИН 20:03 А как там дела с его ненавистью ко мне? Еще жива?

ФЕЛИКС 20:05 Если ты появишься там с девушкой, да еще и возьмешь ее за руку, уверен, Хенджин даже алкоголь бесплатно разольет за вашу великую любовь.

ЧАНБИН 20:08 Ты незаменим.

ФЕЛИКС 20:10 Это как факт. Наслаждайся вечером, герой.

ФЕЛИКС 20:10 Я рад.

ФЕЛИКС 20:11 Хочу чтобы ты знал.

[ В тот самый вечер...]

ФЕЛИКС 20:30 Ты меня любишь?

ХЕНДЖИН 20:32 Если это просто вопрос — безмерно. Если ты что-то хочешь — однозначно нет.

ФЕЛИКС 20:34 А вот я люблю тебя без всяких условий и обстоятельств. Не находишь это чудовищно несправедливым?

ХЕНДЖИН 20:34 Детка, выкладывай, чего ты хочешь.

ФЕЛИКС 20:34 Тебя. Но пишу я не об этом.

ХЕНДЖИН 20:35 И о чем же?

ФЕЛИКС 20:40 У Чанбина свидание. В твоем ресторане. 22:00.

ХЕНДЖИН 20:44 Прости, что? У Чанбина?! В моем ресторане?!

ФЕЛИКС 20:46 Да-да, будь так любезен, зарезервируй для них столик и добавь к антуражу бутылочку хорошего вина. Романтика, свечи, идеальная атмосфера. Чанбин, кажется, настроен весьма серьезно, и стоит ему дать шанс проявить себя. А я пока поеду к тебе и займусь нашим ужином.

ХЕНДЖИН 20:48 Ладно, столик будет. Вино — подумаю. Но ради всего святого, не трогай мою кухню. После прошлого твоего "кулинарного шедевра" я выкинул сотейник. Давай договоримся... Я приеду и сам все приготовлю. Или еще лучше — привезу еду из ресторана.

ФЕЛИКС 20:49 Это было даже грубо. Ладно, уговорил. Буду ждать. Только смотри — если опоздаешь, я начну готовить из принципа.