Поцелуй с привкусом древесной стружки

🎧 Cutty Vibez - FANTASIZE 🎧

Хенджин покачивает головой и внимательно смотрит на экран смартфона. Несмотря на показную активность в утренних чатах, он совершенно не испытывал ни малейшего энтузиазма листать бесконечные ленты уведомлений, а уж тем более, удостаивать вниманием длиннющие сообщения с нелепо легкомысленными предложениями, особенно от барышень, для которых граница между Instagram и страницей на OnlyFans была едва ли не размытой, если вообще существовала. Он поднимает взгляд на Джи, который уже несколько секунд ждет его реакции. Администратор стоит поодаль, сложив руки за спиной так, что видна только одна кисть, нервно подрагивающая в такт неслышной мелодии из зала. Наконец, Хенджин прерывает затянувшееся молчание: — Кен Су летит в гости и собирается заглянуть в ресторан... Джи сухо улыбается. Он не первый раз становится свидетелем семейных перипетий хозяина заведения и прекрасно понимает, что никакой теплой братской встречи не будет. С прошлого визита Кен Су, ни в обиходе персонала, ни с памяти Джи не стерлись резкие слова и претензии, которыми брат Хенджина осыпал официантов, поваров и даже уборщиц. Удивительно, что он снова решил появиться. Но Джи, как ответственный администратор, готов встречать любого гостя... Даже того самого человека, чье имя вызывает стойкое желание проверить, как долго можно выдержать без кислорода. Даже того, кто считает своей миссией персонально проверить его стрессоустойчивость. Даже того самого человека, из-за которого Джи каждое утро спрашивает себя, почему он еще не уехал на удаленную ферму выращивать марихуану. Хенджин недовольно сморщивает лоб. Он разворачивает телефон экраном вниз на стол, дает себе секунду, чтобы морально, ментально и физически настроиться на предстоящую встречу. Иначе говоря, на маленький личный апокалипсис. — Ну что ж, придется встречать с распростертыми... Фигурально, конечно, объятьями. Я подозреваю, он не станет скрывать свое высокомерие. Но ты же знаешь, Джи, я не допущу, чтобы он снова оскорблял людей в моем ресторане. — Разумеется... - администратор с шумом выдыхает, сгоняя, очевидно, тяжелый груз со своего сердца. Сцепленные руки за спиной на миг напрягаются сильнее. — Мы справимся, мистер Хван. Я сделаю все в лучших традициях заведения. Безупречный сервис, исключительная гастрономия и особый подход к таким клиентам. Обещаю, даже мило улыбаться. — Спасибо, Джи. - Хенджин коротко кивает, пытаясь прогнать воспоминания о непрошенной критике брата. Сглатывая ком в горле, он собирается продолжить, но внезапно раздается трель телефона. Феликс. На дисплее высвечивается имя, которое вызвало на губах Хенджина мимолетную улыбку. Но улыбка быстро сменяется стремительным решением. Сейчас не лучшее время разговаривать. Хенджин большим пальцем быстро сбрасывает вызов, одновременно набирая короткое сообщение:

"Занят, скучаю, но перезвоню через 20 минут".

— Продолжим... - начинает Хенджин, но не успевает договорить, потому что мелодия звонка раздается снова. На этот раз звучит рабочий телефон ресторана, что лежит на невысоком столике возле администратора. Джи снимает трубку без промедления и прижимает ее к уху. По легкой, заметной искре в глазах видно, что голос на другом конце провода ему знаком. Не успевает Хенджин подать знак, как администратор произносит: — Администратор Джи слушает. Чем могу помочь, мистер Ли? Хенджин сразу догадывается, что за этим "мистер Ли" скрывается его Феликс... Тот часто использовал эту фамильную маскировку, когда собирался выкинуть что-то одновременно гениально-абсурдное и настолько безумное, что даже в статистике энтропии для этого пришлось бы заводить отдельную колонку. Администратор отстраняет телефон на пару сантиметров, потом быстро активирует громкую связь. — Мистера Хвана нет в ресторане, мистер Ли. - четко заявляет Джи на всю комнату, как и просил жестами Хенджин. — Он уехал ровно тридцать минут назад по срочным делам.

— Мне прекрасно известно, что мистер Хван не в ресторане. - Феликс коротко смеется, и даже через динамик слышно, что он пытается звучать крайне убедительно. — Потому что сейчас мы вместе у меня в мастерской. Джи, нам срочно нужно перекусить. Две порции куриного супа с гренками и маслом с зеленью. Передайте на кухню, пожалуйста. Мистер Хван просит ускорить заказ... Хмм... Он, кажется, очень проголодался.

В комнате моментально повисает антураж легкомысленного шока. Хенджин непонимающе разводит руками и чуть закатывает глаза, но уголки губ выдают улыбку. Джи моргает пару раз, стараясь не рассмеяться прямо в трубку. Он меняет позу, скрещивая ноги, порываясь сохранить серьезность. — Хорошо, мистер Ли. - звучит профессионально-спокойный голос администратора, хотя внутри у него пляшет стая бабочек от абсурда ситуации. — Я сейчас же передам вашу заявку на кухню. Полчаса — и все будет доставлено в лучшем виде.

— Замечательно. - продолжает Феликс с таким бесстыдным воодушевлением, что начинаешь сомневаться... То ли у профессиональных лжецов в принципе отсутствует совесть, то ли он сдал ее в аренду на долгосрочной основе. Слышится секундная заминка, затем он, видимо, прихорашивает свою речь. — И еще одно. Мистер Хван попросил передать, что гордится тобой как администратором. Более того, он искренне рад, что такой талантливый профессионал оказался в его команде. Так что можешь считать себя официально причиной его хорошего настроения. И моего, конечно же.

В этот момент Хенджин уже едва сдерживает смех. Он прикрывает рот тыльной стороной ладони, пытаясь сохранить хотя бы видимость серьезного лица. Глаза весело мерцают, и он мотает головой, показывая Джи, мол, "это чистая правда". Администратор все понимает, поднимает одну бровь и кивает Феликсу, хотя тот не может этого видеть. — Благодарю, мистер Ли, ваши слова, как и комплименты от мистера Хвана, безусловно тронули меня до глубины души. - Джи вздыхает, и ловит скрытое удовольствие от этой комедии, которую они оба разыгрывают с совершенно деловитыми лицами. — Ну что ж, всего доброго. В трубке щелчок — связь оборвалась, и Джи тут же бросает веселый взгляд на Хенджина. Они оба практически синхронно начинают смеяться, от души, не стесняясь громких звуков. Хенджин сдвигает плечи, будто выплескивает остатки напряжения, а потом ритмично стучит пальцами по столешнице: — Мой парень — аферист! "Мистер Хван сейчас со мной"... Но ладно, это хотя бы смешно. Придумать такой шедевр за минуту после того, как я сбросил звонок? Гений импровизации. Или просто голодный. А скорее, и то, и другое. — Мистер Хван, если вам вдруг интересно, то я абсолютно очарован вашим мужчиной. Причем настолько, что это уже даже не в рамках приличия. Простите меня великодушно. - администратор продолжает хихикать. — Итак, две порции куриного супа с гренками и зеленым маслом. Организовать доставку? На адрес мастерской? Хенджин делает вид, что обдумывает вопрос, скрестив руки на груди и насупив брови. Вид, будто он вот-вот решит судьбу человечества, погрузившись в глубочайшие размышления о каком-нибудь загадочном открытии в области высокоинтеллектуальной микрозоантропии, если, конечно, такое вообще существует. — Сделаем так... - наконец произносит он, колотя согнутым указательным пальцем по ладони другой руки. — Пусть на кухне готовят по строжайшим требованиям мистера Хвана и мистера Ли. Хах. Передай Киму, чтобы чесноком гренки натер так щедро, чтобы соседи через стену почувствовали. Но отправлять курьеров не нужно. Я сам доставлю заказ. — Мне нравится ваше решение, мистер Хван. - Джи морщит нос и слегка наклоняет голову набок, пытается расшифровать этот бравурный настрой. Он легким движением освобождает ворот рубашки, который, похоже, слегка пережимал шею после всех этих телефонных разговоров. — Можешь считать это тест-драйвом внутренних сервисов. Или эпосом о том, как твой босс пал жертвой собственной безумной влюбленности. - Хенджин отзывается мгновенно, добавляя к словам настолько демонстративное подмигивание, что даже сарказм слегка покраснел бы от неловкости. — Отлично, тогда я погружусь в бумажные дебри и просвещу персонал о грядущем визите вашего "обожаемого" родственника. - отзывается Джи, плавно двигаясь к двери кабинета, как будто сбегает с места преступления. — Просто сделай так, чтобы люди в зале не почувствовали на себе его вредный нрав. - мягко уточняет Хенджин, на всякий случай. — Конечно. - говорит администратор, восстанавливая привычную деловую интонацию. — Я иду на кухню, отдам распоряжения.

🎧 Make It Lower - Carpetman 🎧

Докурив, Хенджин открыл дверцу водительского и опустил пакет с едой на сиденье, стараясь не расплескать ароматный суп. Внутри машины ощутимо пахло тем самым Xerjoff – Alexandria II, теперь перемешанным с невероятным запахом вкусного ланча. Здесь все стабильно. На соседнем сиденье с неподдельным ликованием уже восседал Феликс. Он задрал подбородок так, словно именно его челюсть должна была подписать договор о мировой гармонии. Хенджин, иронично прищурившись, сделал короткий вдох. Лоб украсила небольшая, но очаровательная складка, как будто он попытался сообразить, откуда у Феликса вдруг появился такой уровень самоуверенности. Но стоило ему вспомнить, как этот человек несколько минут назад умудрился виртуозно обмануть администратора и заставить всю команду ресторана поверить в парадоксальную историю, как губы растянулись в тихой улыбке. Компактный мастер махинаций. — Привет, креативщик. - негромко пробормотал Хенджин, бегая взглядом по наглой ухмылке Феликса. Он опустился на водительское сиденье, чувствуя, как затекшие ноги чуть ноют после утренней беготни. — Ты, похоже, даже не удивился, что вместо доставщика приехал я. Феликс, не теряя времени, приподнялся и наклонился к Хенджину. Глаза лукаво сверкнули, он ведь, вероятнее всего, заранее приготовил язвительный ответ, нацеленный ровно во восприимчивое место. Пальцы коснулись грубой поверхности кожаной куртки, он немного надул губы. — Если бы мой мужчина не был таким… Как бы это помягче… Динозавром в мире современных технологий, он бы заметил, как наш обожаемый администратор Джи чуть не подорвался со смеху во время звонка. Да и телефон стоял на громкой связи. Ну серьезно, детка, это же бейсик навык — отличить тихое шушуканье в трубке от концерта на весь кабинет! Очевидно, что твой кабинет. - Феликс изобразил, точно изобразил, искреннюю улыбку, при этом легонько барабаня пальцами по колену. Хенджин откинул голову назад, устало прикрыв глаза. На губах все еще держалось кривоватое подобие небрежного изгиба губ, в нем уже читались ирония и принятие. Он выдохнул, разгоняя взбудораженное сердцебиение, а затем резким движением наклонился к Феликсу и закрыл его лицо в своих ладонях. На короткий миг Феликс удивленно выгнул брови, но тут же ухмыльнулся, губы сомкнулись в нежном поцелуе. Секунда или две, и в воздухе разлилось ощущение приятной суматохи, как будто кто-то включил нескончаемый трек из романтической комедии. — Я, знаешь ли, даже успел соскучиться по твоему чудовищно отвратительному характеру. - прошептал Хенджин между двумя поцелуями, дразнящими и быстрыми. Он был голоден, но явно не по части гастрономии. Феликс фыркнул, но скорее весело, чем обиженно. Он опустил руку на шею Хенджина и ласково провел пальцами по волосам. В следующую секунду, вспомнив про еду, он деловито захлопал по пакету, где лежали две порции куриного супа с гренками и маслом с зеленью. — Скоро все остынет, а мне, как видишь, надо срочно восполнить дефицит калорий. Ты же не хочешь держать меня голодным и злым, особенно если на ближайшую неделю у тебя есть какие-то хардкорные планы. И... Я очень хотел тебя увидеть... - предложил реставратор, покручивая рукой застежку пакета. Хенджин включил двигатель и осторожно выехал со стоянки, стараясь не пролить суп на сиденье. Их предыдущий автозакусочный эпизод у мастерской обернулся многодневным игнором для него. Теперь это место несет такую антагонистическую энергетику, что даже радиация смотрится дружелюбнее. Легким движением руля он направил машину дальше, краем глаз отмечая бледно-розовое небо за лобовым стеклом — непривычный оттенок для дневного времени. — Я, кстати, не сказал... - наконец произнес Хенджин, остановившись у светофора и повернувшись к Феликсу. — Если ты не прекратишь свои провокации и это хитрое выдергивание меня с работы, то можешь забыть о личном шоу на закрытой кухне с мастер-классом от твоего мужчины, который, к слову, готовит бургеры, достойные мишленовской звезды. Феликс скрестил руки на груди, снова надув губы. Но в глазах дерзко сверкало знакомое озорство, которое беспощадно выталкивало любую обиду за шиворот. Он откинулся на спинку сиденья и легонько похлопал по бардачку, проверяя, не спрятаны ли там случайно какие-нибудь вкусняшки от предыдущих поездок. Не найдя ничего достойного его высочайшего внимания, он вздохнул. Эх, Феликс ведь возлагал на мир великие надежды и тот его предал. — Злая шутка, знаешь? - прокомментировал Феликс, поднимая брови. — Ну ты же не можешь быть настолько жестоким?! Обещаю вести себя как приличный гражданин. — "Приличный гражданин"... - Хенджин растянул это словосочетание с таким саркастическим уклоном, что Феликс расхохотался. — Да когда ты им был-то, скажи на милость? — Допустим, я сейчас в стадии бета-тестирования собственной порядочности. - ответил Феликс, удерживая на лице выражение фальшивой серьезности. — Ты ведь в курсе, я регулярно обновляю прошивку. Хенджин с трудом удержался от смеха, представляя, как на лбу у Феликса загорается табличка: "Идет загрузка... Пожалуйста, подождите.". Он свернул с главной дороги в небольшую улочку. Вокруг пустынно. Очевидно, большинство жителей разбрелись по офисам еще утром, где их ждали кулинарные изыски в виде вчерашних макарон, грустных салатов из контейнеров и кофе, сваренного с любовью… Но, из пакетика. Остановившись на импровизированном пятачке возле местного магазинчика, Хенджин заглушил мотор. Ресторатор раскрыл дверцу, стараясь аккуратно взять пакет с едой, и выбрался наружу. Феликс тут же выпрыгнул вслед за ним, легко перекладывая свою куртку с одного плеча на другое. Феликс с видом абсолютного хозяина жизни целеустремленно направился к крохотному столику на террасе, который, казалось, даже страдал от своей неприметности. Устроившись с комфортом, он слишком драматично оперся локтями на столешницу и, взмахнув рукой, пригласил Хенджина присоединиться, как будто уже успел обзавестись пропиской за этим столиком. Пока они ели, часто переглядывались, ловя тень улыбки друг у друга. Феликс то и дело наклонялся к Хенджину, чтобы что-то прошептать, объяснить или просто оставить короткий поцелуй на щеке. Дневное солнце не щадило террасу, отбрасывая резкие блики на потрепанные столики и превращая соседние вывески в аляповатую мешанину цветов. Вокруг клубилась какая-то лениво-нервная энергия города. То ли обеденный перерыв, то ли вечная суета, хотя, если заменить букву "с" на "х", смысл не сильно изменится. На их столик падала рваная тень от зонта, природа пыталась хоть как-то прикрыть этот островок цивилизации от приступа реальности. Хенджин аккуратно положил ложку на подставку, и по легкому сужению глаз было понятно, что какие-то мысли всколыхнули его настроение. Феликс немедленно это уловил и поставил свою тарелку на край стола, пододвигаясь к Хенджину ближе. — Что такое? Этот фейспалм на твоем лице просто кричит о катастрофе. Что-то случилось? - спросил Феликс, проводя большим пальцем по щеке ресторатора. Хенджин криво улыбнулся, не зная, как тактично озвучить то, что крутилось на языке. Он машинально провел ладонью по столешнице, собирая невидимые крошки, прежде чем заговорить. — Солнце... - Хенджин выдохнул, как бы готовясь сообщить что-то вроде «мы окружены». Он нахмурился, подбирая слова, чтобы завернуть неприятную новость в максимально мягкую упаковку. — Мой брат скоро будет в городе. Ты же знаешь, что это за персонаж. Человек, который превращает любую комнату в съезд гомофобов или собрание фан-клуба расизма. Я просто не хочу, чтобы ты оказался под ударом этой токсичной идеологии в человеческом обличье. Поэтому... — Ты хочешь сказать, что… Нам лучше не пересекаться, пока он здесь? - Феликс настороженно выпрямился, внутри вспыхнул тот самый красный сигнал тревоги, о котором они условились друг другу намекать. — Примерно... - выдохнул Хенджин, сложив руки на коленях, он упорно не смотрел в лицо Феликсу, очевидно опасаясь увидеть там разочарование. — Слушай, я знаю, это звучит жалко, но мой брат... Где он — там крики, скандалы и выжженная земля. А ты у меня… Ты для меня слишком важен. И не считай это мимолетным высказыванием, сорвавшимся с губ без должного веса и значения. Я не могу позволить ему втянуть тебя в эту грязь. И знаешь что? Он сделает это, не раздумывая. Он выберет именно тебя, чтобы ударить по мне, потому что так работает его чертов сценарий. Всегда. Без исключений. Папочка научил. — Браво, мистер Хван... То есть ты собираешься героически тянуть этот токсичный балаган в одиночку, закрыться от меня и не дать даже шанса вытереть с твоего лица пот благородного мученика? - Феликс склонил голову чуть набок, выражение лица сразу же стало отстраненным. — Лучше так, чем подвергать тебя его неликвидному влиянию. - Хенджин сжал губы и снова прищурился, пытаясь сдержать растущий ком. Феликс крепко сцепил пальцы, ощутимо побелевшими у сгибов, и некоторое время молчал, уставившись в пол. Было видно, как разум спотыкался о каждое слово, те были грубо обтесанными камнями. Под столом нога взбунтовалась, замахивалась сбежать от правды, пока тело оставалось замороженным в беспомощности. — Понятно. - Феликс повернул голову в сторону Хенджина и посмотрел на него взглядом, полным противоречий. — Здорово. Прекрасно. Ну что ж… Договорились. Хенджин отвел взгляд в сторону, не находя возможности переубедить Феликса, ведь сам понимал, насколько все это выглядит несправедливым. Но выбора у него не было... Защищать любимого человека от собственного брата — эта идея казалась ему единственно правильной. Феликс продолжал сидеть, еще сильнее откинувшись на спинку стула, с окончательно отсутствующим выражением лица и сцепленными на коленях пальцами. Он осмысливал Хенджиновы аргументы, хотя внутри клокотало все: тревога, обида, ранимость. И каждый в своей глухой обороне: Хенджин — с четким убеждением, что так будет лучше для обоих, Феликс — с накопленной усталостью от вечного вмешательства чужих людей в их отношения. Он прикусил губу, затаившись в своих мыслях, не сводя глаз с пола, он искал там спасительные ответы, но находил лишь удушающий вопрос: "С какой стати мне стоять в сторонке, когда ему отчаянно требуется моя поддержка? И тогда какова ценность доверия, если оно не выдерживает реальных испытаний?"

🎧 BRIM - drink 🎧

Хенджин вздрагивает от пронзительного звонка входной двери, и рефлекторно сжимает в руках края своего растянутого кардигана. Старого, но до боли комфортного, с нитками, торчащими по швам, и прочной вязкой, напоминающей о вечерах, когда он спасал себя от холода чаем и самокопанием. Постукивая босыми ногами по паркету, он идет к двери, подавляя легкую тревогу, знакомую с детства, когда каждое появление отца или брата обещало очередное унижение. Сегодня для него нет никаких планов, кроме как переваривать свое прошлое, как несвежий буррито из уличной забегаловки. Он поворачивает ключ, приоткрывает дверь и с порывом воздуха ощущает запах осеннего утра, после чего укутывает шею воротником кардигана. Хенджин кривит губы в жалком подобии улыбки, больше напоминающем выражение человека, который пытается дружелюбно поздороваться с дикой собакой, надеясь, что та не набросится. Что ж, сравнение с собакой — это прямо-таки удар в яблочко. Или, точнее, в миску с костью. На пороге Кен Су — старший брат и ходячее воплощение семейного лозунга: "Слабые? Не у нас.". Рядом с ним — его жена, Сора, с тонкой, как лазерный луч, улыбкой и острым взглядом, вычленяющим все твои недостатки еще до того, как ты успеешь моргнуть. А чуть сзади топчутся двое маленьких демонов с лицами невинных детей: Джун — первенец, чье имя стало данью памяти дедушке, и младший, Мин Су. — Чего встал, как сломанный стул, от которого уже никакого толку? - бросает Кен Су, насмешливо склонив голову набок. Он всегда так делает... Чуть наклоняет голову, захваченный иронией, и при этом стискивает челюсть, сдерживая смешок. — Давай, шевелись, а то тут воздух как в старой сырой куртке бабушки Со. Хенджин тяжело выдыхает, разжимая пальцы, которые до сих пор впивались в ткань кардигана. Он отступает, пропуская "гостей" в прихожую. Собственный брат хлопает его по плечу довольно грубо, отметился, что встретился с ним. Братская любовь во всей ее славной многогранности. Висок Хенджина дергается от неприязни, но он старается не показывать этого, аккумулирует силы, чтобы держать ровное лицо. Внутри уже вспыхнуло старое чувство обиды, но он привычно затыкает его, запихивает скандальную одежду в дальний ящик, куда никто не заглядывает. — Привет. - выдавливает Хенджин с легкой хрипотцой, как старый магнитофон, которому забыли поменять пленку. Сора улыбается с сухой любезностью, натянутой, как застежка на чемодане, который явно не готов вместить все дерьмо, что в него пытаются запихнуть. Она обвивает Хенджина руками с какой-то больной демонстративностью, оставляя на щеке поцелуй, который по всем признакам скорее регистрирует факт встречи, чем передает тепло. От нее пахнет горьким парфюмом, таким же высокомерным, как ее манера держать спину. — Я тоже рада видеть тебя, Хенджи. - произносит женщина вежливо-нейтральным тоном, из которого сложно выудить хоть немного искреннего тепла. Дети. Генераторы хаоса и любопытства, объединенные в единую систему под кодовым названием "разрушение порядка", облепляют Хенджина с энтузиазмом, сравнимым с нашествием саранчи. Джун, не утруждая себя размышлениями о приличии, вцепляется в колено Хенджина и виснет так, что тот уже слышит, как суставы рыдают. Вес мальчишки не просто выходит за рамки — он их ломает. Хенджину на секунду мерещится Дадли Дурсль. Один в один, включая наглость. Мин Су, в свою очередь, громко хихикает, как будто только что поджег шторы в гостиной и теперь наблюдает за этим с гордостью за свою «гениальную» проделку. Хенджин сжимает скулы и старается не показывать раздражения. Даже тогда, когда эти мелкие воплощения фамильной династии — беспокойные порождения брата, облепили Хенджина, как липкая лента для мух, своими цепкими пальцами, жадно требуя внимания, словно это их неотъемлемое право по рождению. Странная ирония, однако. Они еще не знают, какие секреты семья хранит за закрытыми дверями, но уже унаследовали некую безалаберную наглость. — Пойдемте на кухню. - предлагает Хенджин, проводя рукой по волосам, стряхивая с себя старые воспоминания. Все следуют за ним на кухню. Кен Су оттащил детей за капюшоны их толстовок, чтобы те не ломились вперед. Сора, стягивая с себя пальто, аккуратно складывает его на спинку стула, одним движением проверяя чистоту и ровность поверхности, в нее точно встроен нивелир, что сейчас выдает оценку по десятибалльной шкале всему вокруг. Да уж, если бы у стула была душа, он бы уже почувствовал себя недостойным такого обращения. Мерзко. Хенджин опирается ладонями на край стола, пробует заземлить себя через холодную поверхность, чтобы не взорваться. Внутренне он уже отбивает ритм мантры: "Они уедут. Просто продержись". Он делает медленный вдох, выпрямляется и берется за пакеты с закусками, как за бомбы с таймером — осторожно, но безо всякого почтения. Тарелки появляются перед гостями не столько из уважения, сколько из циничного чувства долга. Пусть едят и заткнутся хоть на минуту. Жестко, зато честно. Закуски — те, что заранее привез Джи с ресторана, извлекаются неохотно и почему- то, это все напоминает не сеанс гостеприимства, а акт пассивной агрессии, завернутой в обертку безупречного порядка. — У меня есть отличные аперитивы к алкоголю. - Хенджин бросает на брата мимолетный взгляд, главное, чтобы тот не расценил это как заботу. Он нахмуренно выуживает из пакета картонные лотки с пиначос — хрустящими ломтиками баклажана, пропитанными кленовой сладостью и смесью острых специй, достаточно едких, чтобы унюхать в соседней комнате. Следом появляются контейнеры с мини-шашлычками из курицы терияки, при одном взгляде на которые хочется отдать им отдельную номинацию в категории уличной кухни. Далее, идут чипсы из морских водорослей, приправленные тертым сыром и всполохами сладкого перца. Завершает парад вкусовых искушений карманная дюжина емкостей с соусом чили-мед, настолько прилипчивым, что им хочется измазать все подряд, от кончиков пальцев до остатка самообладания. Хенджину так точно. — Чего бы вы хотели выпить? - спрашивает хозяин, двигаясь в сторону холодильника. — Дядя, а у тебя есть лимонад? - кричит Мин Су, но голос тут же заглушается воплем Джуна, который вскинул руку с телефоном. — Эй, мелкий! Ты затупил, это мой ход в игре! - крик настолько звонкий, что у Хенджина закладывает уши, как в самолете при изменении высоты. Хенджин замечает, что дети зависли над одним смартфоном и орут друг на друга, отчаянно отбивая право на очередной раунд в какой-то мобильной стрелялке или файринг-игре — он не вникал. — Вы оба успокоитесь или я заберу телефон и будете смотреть на стену, как в дурацком музее современного искусства. - неожиданно строго вмешивается Сора, взметывая бровь. Те тут же умолкают, но не перестают сверлить друг друга злобными взглядами. — Я бы выпила вина, если у тебя есть. - говорит Сора, садясь на высокий табурет у кухонного острова и скрещивая ноги, демонстрируя победную позу из журнала для модных модниц и глупых умниц. — А то что-то у меня уже нервы не к черту после полудня с этими двумя. — Мне, как обычно, виски. - бросает Кен Су, даже не смотря в сторону жены, вполне довольный, что она сама о себе позаботилась. Он рассеянно хрустит кусочком морской чипсы, фыркает и передергивает плечами. — Давай вспомним старые-добрые деньки, Хенджи. Помнишь мой мальчишник? Как мы упоролись виски, а потом… Ну ты понял. Хенджин неохотно сжимает губы в слабой ухмылке, стараясь не афишировать полную гамму чувств, связанных с тем вечером. Да, тогда они, странным образом, прекрасно провели время — напились, ходили по стриптиз-клубам, вели себя как беспечные школьники, хотя обоим уже было за двадцать. — Хорошо. - коротко отвечает Хенджин и открывает холодильник, где стоит бутылка вина и нетронутая бутылка виски. Он достает обе, и дает брату жестом понять, что тот может разлить виски. — Бокал для вина на столе, Сора. Пока Кен Су разливает медовую жидкость по old-fashion, Хенджин продолжает выкладывать закуски. Он приподнимает подложку, осторожно распределяя шашлычки в красивый круг, рядом высыпает чипсы из водорослей, добавляет черри, чтобы хоть как-то разбавить общую гору чем-то свежим. Затем раскладывает соусы по маленьким плошкам, следя, чтобы не капать мимо. Сора, пробегает взглядом по тарелкам, одобрительно качая головой, хотя ее похвала звучит через сжатые губы. Она льет вино тонкой струйкой, наслаждаясь звуком, это ее какое-то личное эстетическое развлечение. Кен Су громко кряхтит, открывая бутылку виски и наливая порции, причем в свой стакан он плескает явно побольше, чем в стакан Хенджина. — Ладно, давайте-ка выпьем. Может, станет чуть веселее. - предлагает Кен Су, вальяжно протягивая один стакан брату, второй оставляет себе и сразу тянет к губам. — Кстати, а как там Арим? Мы давно ее не видели. - говорит Сора и берет бокал вина, чуть трясет им в руке, наблюдая, как напиток покрывает стенки стекла. — Понятия не имею, мы давно не вместе. - Хенджин, выражая свое безразличие тонким пожатием плечами, берет стакан и аккуратно делает небольшой, размеренный глоток. — Да неудивительно... - саркастически язвит Кен Су, снова хватая стакан губами. — Мало, видать, ебал ее, вот и сбежала. Эх, Хенджи, Хенджи… Надо жестче подходить к женщинам, тогда они и не уходят. Хенджин сглатывает комок в горле. Он уже привык, что от брата периодически прилетает словесная мерзость, но каждый раз это царапает гордость. Сора, окинув его шаловливым взглядом, тихо хохочет в кулачок, потакая этим грубым замечаниям. Для нее такие шутки — часть их семейного стиля. А дети, слава всем богам на свете, в этот момент снова уткнулись в телефон и, кажется, не слушают. — Вульгарно, как и всегда. - только и отвечает Хенджин, чуть сжав кулаки, но стараясь удерживать голос в спокойном диапазоне. — Так зачем вы приехали? Почему так внезапно? Он заканчивает украшать тарелки кусочками авокадо, поливая лимонным соком и ставит их перед гостями. Старается не смотреть в глаза брату, потому что в глубине души закипают вспышки гнева. — Расскажу завтра за завтраком, в ресторане. Там и обсудим все как надо. А пока давай бухнем, вспомним молодость. - говорит Кен Су, отхлебывая свой виски, и гулко стучит стаканом по столешнице.

🎧 Everybody Gets High - MISSIO 🎧

За этим столом Хенджин привык проводить вечера с персоналом, обсуждать будущее ресторана, расценки на ингредиенты и нюансы продвижения заведения в социальных сетях. Но сейчас атмосфера была совсем не дружеской. Четыре стула напротив него были заняты теми, чье появление вызвало за собой отнюдь не легкий, а весьма ощутимый внутренний диссонанс.. Брат, его жена и их двое детей, которые уже с порога беззастенчиво шумели. Хенджин даже не удивился. Он давно привык к этим персонажам, которые с пафосом говорили о "глубине" своих взглядов, сводя все к шаблонным лозунгам и банальным культурным референсам десятилетней давности. Они размахивали своим мнимым «элитным» мышлением так, словно это членский билет в клуб избранных, не замечая, что на деле их мировоззрение было столь же сложным, как инструкция к холодильнику. От осознания этого желудок неприятно сжимался, а пальцы под столом нервно шевелились, выдавая накопившееся раздражение. Хенджин откинулся на спинку стула, широкая, обтянутая необычной тканью, спинка поддавалась движениям и захрустела, намекая на неизбежный конфликт. Перед каждым из гостей уже стояли тканевые салфетки, аккуратно сложенные фигурными уголками — в этом ресторане всегда ценили эстетику. Дети Кен Су подпирали руками головы, ковыряясь в телефоне, и время от времени бросали сонные взгляды по сторонам, явно скучая. Сора, прищурив глаза, сверлила надменным взглядом интерьер. Это всегда выглядело унизительно и омерзительно в ее исполнении. Дорогие светильники из муранского стекла, мягкое освещение, столики, расставленные с обязательной дистанцией, чтобы гостям было комфортно. Казалось, она только и жила ради того, чтобы выискивать любой изъян, а потом ткнуть в него с ядовитым ликованием, чтобы забрать свою тысячную медаль за мелочность. Только Хенджин собрался задать привычный вопрос — удобно ли им, как вдруг в зале появился Джи. Он шел быстрыми, но одновременно мягкими шагами, сохраняя врожденную грацию. В руках он нес электронный планшет и небольшую кожаную папку с рекомендациями заведения, он всегда приветствовал важных гостей особым образом. Джи пробежался взглядом по присутствующим, заметив в облике Соры некую снисходительную надменность, а в лице Кен Су — раздраженную скуку. О, конечно, как же иначе. Их фирменный стиль, и патент на предсказуемость был выписан именно на их имена. При этом, выражение лица самого Джи оставалось дружелюбным, безмятежным. Джи определенно заслужил свой Оскар, сыграв свою роль с блеском, сейчас он был Дастином Хоффманом, вынужденным работать с Лоуренсом Оливье на съемках Марафонца. — Рад приветствовать вас. - с улыбкой начал Джи, слегка поклонившись. — Благодарю, что нашли время заглянуть к нам. Кен Су, откинув голову назад, ухмыльнулся. На лице появилась саркастическая улыбка, обнажившая слишком ровные зубы. — Честно говоря, не ожидал, что ты так надолго задержишься на этой должности... - огрызнулся мужчина, скрестив руки на груди. — Ты тут, похоже, пустил корни. И все потому, что Хенджин — воплощение бесхребетности. Было слышно, как Сора тихо прыснула в салфетку, прикрывая рот. Дети поглядывали в сторону отца, предвкушая, видимо, очередное представление. Омерзительное в своей манере и напрочь лишенное понятия о приличии. Джи снова улыбнулся, не желая вступать в прямую конфронтацию. Он давно свыкся с подобной манерой общения Кен Су и его семьи, а оттого научился выстраивать внутреннюю защиту от обидных слов. — Буду рад помочь вам с выбором напитков. - сказал Джи тактично, интерпретируя замечание Кен Су как невинную шутку. — У нас сегодня обновленная винная карта с несколькими эксклюзивными позициями. В этот момент Сора медленно подняла брови, принимая в руки меню и проходясь взглядом по его страницам, украшенным привлекательными фотографиями бутылок. — Что-то я не вижу здесь по-настоящему изысканного алкоголя. Все какое-то банальное... - Сора бросала слова, не желая тратить лишнее время на объяснения. Джи, оставаясь улыбчивым и вежливым, наклонился ближе к Соре и указал на один из разделов меню, где было перечислено несколько итальянских вин. Он бегло промотал список пальцем и остановился на конкретном названии. — Позвольте посоветовать вам Barolo Riserva из региона Пьемонт. Это вино производят из винограда сорта Неббиоло, выращенного в холмистых местностях Ланге. Напиток обладает насыщенным рубиновым оттенком, переходящим в гранатовый спектр, и имеет бархатистую танинность, которая раскрывается слоями. Сначала вы почувствуете ноты чернослива, затем легкую пряность черного перца и в послевкусии — тонкий аромат фиалок и лакрицы. Выдержка — не менее пяти лет, из которых часть проходит в дубовых бочках, давая глубокую округлость вкусу. — Бароло? Хм… звучит неплохо. - Сора недоверчиво глянула на Джи, но безразличие в ее глазах вдруг сменилось пробужденным интересом. Она явно любила хорошие вина и хотела показать, что разбирается в этой области. — Подавайте ей тогда это ваш Бароло, раз ты так хвалишь его. А мне… - Кен Су, заглянув в меню, громко хохотнул, демонстративно тряхнув головой. Он специально сделал паузу, надув щеки, будто размышлял над чем-то сложным. — Принесите мне что-то из высшей лиги виски, выдержанное настолько долго, чтобы его возраст мог посрамить чью-то карьеру. Желательно нечто в духе Dalmore King Alexander III — густое, с многослойным букетом. Я надеюсь, в вашем арсенале найдется нечто, что не заставит меня сомневаться в вашем вкусе. — Как скажете. - кивнул Джи, сохранив спокойное выражение лица. Дети, судя по всему, давно решили, что возьмут из основных блюд. Джун громко объявил, что хочет стейк с кровавой прожаркой и картофель фри. Его братец, не отрывая взгляд от телефона, пробормотал, что ему нужна паста-болоньезе с дополнительным сырным соусом. Сора, пролистав страницы меню, в конце концов, выбрала дорадо под соусом из белого вина и розмарина. Она обожала все, что хоть как-то могло намекнуть на ее "утонченный вкус". Ее собственный термин. Каждый раз она охотилась за блюдами с названиями, которые звучали так, словно их произнесли шепотом на фоне заката в Провансе, и с травами, которые в реальной жизни знали только ботаники или очень скучающие повара с YouTube. — Для меня дорада, как указанно здесь... С лимонной цедрой и каперсами. Надеюсь, повар понимает, как правильно делать соус на основе белого вина. - сказала женщина, кривя губы, демонстрируя, что уже заранее сомневается в качестве готовки. — Я возьму эту утиную грудку. Только пусть подадут со среднепрожаренной корочкой и небольшим количеством ягодного соуса — не люблю, когда блюдо плавает в сиропе. - прокомментировал Кен Су, постукивая пальцами по столу. В этом внезапном желании "среднепрожаренной корочки" чувствовалась некая высокомерная дотошность. Казалось, он пытался всем доказать, что он не просто хамоватый любитель мяса, а настоящий гурман, способный одной фразой перевернуть представление повара о правильной температуре гриля. Хенджин, слушая все эти заказы, спокойно ждал, когда ему дадут слово. Стараясь не скривиться, он обратился к Джи: — Мне, пожалуйста, двойной американо. Без молока и без сахара. — Конечно. - коротко ответил Джи и направился на кухню. Взглядом, полным тихого раздражения, Хенджин проводил администратора до двери. Как же он устал от семейства Кен Су, которое, похоже, существовало исключительно для того, чтобы превращать любую атмосферу в свалку вайбов, отравленных стрихнином, дешевых драм и беспросветного негатива, от которого хотелось закрыть все окна и забаррикадировать двери. Неприятные мысли оборвались, когда Джи вернулся обратно, на этот раз вместе с официантом. Официант в черном фартуке ловко расставил на столе бокалы для вина и для виски, предварительно налив каждому из присутствующих воду в небольшие стаканы. Пара движений, и на столе появились аккуратно разложенные столовые приборы. — Благодарю. - приглушенно сказал Хенджин, беря в руки свое блюдце с американо. Он почувствовал резкий аромат свежесмолотых зерен и горьковатый привкус, который мгновенно успокоил нервы. — Итак, Кен Су, что привело тебя ко мне? - спросил он, пока остальные жадно тянулись к принесенному алкоголю, чтобы оценить его качество.— Мало верится, что вы решили прилететь сюда чтобы просто насладиться завтраком в моем ресторане. Кен Су чуть наклонил голову и ухмыльнулся, затем сделал небольшой глоток виски, внимательно вслушиваясь в свой напиток. Он выдохнул, закрыл глаза на миг, изучая мягкость и слои вкуса, после чего открыл их и произнес: — У нас в Хэйлунь в этом сезоне все пошло не так гладко как планировалось. Погода подвела, виноградная лоза не набрала нужного уровня сахара, а недели дождей сделали ее чересчур водянистой. Нужно было пересмотреть всю концепцию урожая, и, по сути, это означает, что запуск новой партии вина в этом сезоне не состоится. - мужчина опустил бокал на стол, небрежно качнув остатки виски. — "Китайский Бордо" — так называют наш район, сам знаешь, но в этот раз урожай дал нам лишь горький подзатыльник. Хенджин молча кивнул, тихая вспышка злорадства пыталась вырваться наружу, но он знал, что если начнет издеваться над братом, это обернется еще более токсичной атмосферой. — Ты хочешь сказать, что ваша винодельня сейчас на грани уменьшения оборотов? - уточнил Хенджин, делая глоток американо и чуть прищуриваясь. — И поэтому ты здесь… За финансовой помощью? — О-о-о, нет... - снова ухмыльнулся Кен Су, разводя руками, будто эти предположения были нелепыми. — Я не прошу у тебя денег. Цель другая. Он сделал внушительный глоток виски, так что кубик льда коротко звякнул о стенку стакана. И в этот момент Джи вернулся к столу вместе с еще двумя официантами, держа подносы с их заказанными блюдами. Перед Сорой оказалась запеченная дорада, украшенная веточками розмарина и тонкими ломтиками лимона, перед детьми — стейк и тарелка пасты-болоньезе с обильной порцией натертого сыра, а перед Кен Су — утка с ягодным соусом и хрустящей корочкой. Ароматы, витавшие над столом, были аппетитными и насыщенными, но для Хенджина утренняя трапеза перестала быть чем-то приятным. Он почувствовал, как кулаки сами собой сжимаются под столом, ногти слегка врезаются в кожу. Что бы брат ни задумал, оно явно не сулит ничего хорошего. Кен Су элегантно взял нож и вилку, приподнял ломтик утиной грудки, разглядывая ее прожарку, будто изучал винный аромат. Потом он бросил взгляды по сторонам — на интерьер, на Джи, на Хенджина... И наконец, без спешки продолжил: — Я просто хотел напомнить тебе о некоторых юридических моментах, брат. Этот ресторан и тот маленький филиал, которым ты управляешь удаленно, оформлены на двоих — на тебя и на меня. Не забывай. Значит, это не только твоя собственность. Хенджин замер, чувствуя, как внутри все холодеет. Он давно опасался, что однажды Кен Су предъявит ему это. Но надеялся, что найдет компромисс или выкупит долю, прежде чем брат решит встряхнуть ситуацию. Пальцы опять непроизвольно начали барабанить по столу короткую, раздраженную дробь. — Ты к чему клонишь? - спокойно, но с явной сталью в голосе спросил Хенджин. Кен Су нарочито медленно прожевал очередной кусок, откинулся на спинку стула и прошелся взглядом по стенам, лампам и картинам, оценивая стоимость каждого предмета. Заметно было, что он пытается сдерживать коварную улыбку. И если визуальная экспертиза мебели и предметов в исполнении его Феликса выглядела как увлекательный фильм с налетом очаровательности, то в руках брата это превращалось в дешевую репетицию для кастинга в какой-то трэшовый хоррор, где мебель, казалось, готовилась либо ожить, либо быть проклятой. — Все просто, Хенджи... Предлагаю продать этот ресторан, как готовый, отлаженный бизнес. И разделить выручку. - Ке Су сделал жест рукой, прикидывая, насколько велик может быть куш. — Зачем тебе держаться за что-то, что так легко может превратиться в обузу? На эту фразу глаза Хенджина дернулись, он прекрасно понимал, сколько сил и денег вложил в это место, и не мог даже представить, что просто возьмет и продаст его, чтобы брат погасил долги или инвестировал в неудавшуюся винодельню. — Ты хоть понимаешь, насколько трудоемким был этот проект? - Хенджин откровенно злился. — Сколько бессонных ночей, договоров, ремонтов, выбора шеф-повара и перестановок в зале? Пока он говорил, плечи напрягались, а под столом он сжимал кулаки так, что костяшки по цвету начали напоминать мел. Сора, продолжая колупать дораду вилкой, вдруг заливисто хихикнула, прикрываясь салфеткой. — Да ну. - сказала барышня, стреляя глазами. — Чего тут гордиться? Обычный ресторан. В городе десятки таких. Я не вижу в нем ничего особенного. Последние слова прозвучали особенно ядовито. Сора сделала показательно утонченный глоток итальянского вина, подчеркивая, что она ценит более "престижные" вещи, чем этот "заурядный" ресторан. Хенджин тяжело выдохнул, чувствуя, как в сердце разгорается пламя, напоминающее те ужасающие пожары в Австралии... Неконтролируемые, яростные, оставляющие за собой только боль и пепел. Сарказм Соры резанул его по самолюбию, а высокомерный тон брата висел в воздухе тяжелой, удушающей пеленой, как запах горелого пластика. Все как в детстве. Та же классика жанра, только декорации слегка сменились. Тут Хенджин резко отодвинулся на стуле, так что деревянные ножки скрипнули по полу. Он поднялся во весь рост, осанка стала прямой и жесткой, лицо закаменело, а во взгляде читался протест. — Знаешь, чем действительно не стоит гордиться? - спросил ресторатор, глядя прямо на Сору и затем переведя взгляд на Кен Су. — Бизнесом, который рушится быстрее штукатурки на тех самых трущобах, от которых вы, наверное, с ужасом закрываете окна в своем кондиционированном мерседесе. Стоит солнцу засветить не под тем углом или дождю припоздниться, и ваше "китайское Бордо" превращается в руины, оставляя за собой только грязь, позор и вывеску, которая смотрится, как надгробие ваших амбиций. Сора дернулась, ее задели за живое. Кен Су сцепил зубы так, что казалось, еще чуть-чуть и звук лопающейся эмали перекроет всю гамму ресторанных запахов. В глазах вспыхнуло то же свирепое пламя, которое когда-то безраздельно властвовало во взгляде их отца. Мол, кровь не вода и все такое. Детям стала вдруг интересна сцена, они перестали копаться в своих тарелках и перестали кривляться. В зале повисла многослойная тишина, казалось, что даже официанты, находившиеся в нескольких метрах, почувствовали эту вспышку напряжения. — Ах, ты смеешь… - начал было Кен Су, но запнулся. Хенджин, не давая ему договорить, рывком задвинул стул обратно к столу. Звук был достаточно резким, чтобы привлечь внимание других посетителей в зале. Он чуть наклонил голову набок, одаривая брата холодным взглядом. — Завтрак на мне. - сказал Хенджин негромко, но отчетливо. — Но советую вам снять отель. Мой дом не будет доступен для вас, пока мы не решим все вопросы, связанные с продажей. Сора сжала губы, а Кен Су выдохнул, готовясь что-то возразить, но Хенджин лишь поднял руку, останавливая его, не желая слушать больше ни единого слова. — Я начну искать покупателя на максимально выгодных для нас условиях. - подытожил он, сверля взглядом брата и его жену. — Вы получите то, что положено по доле. Но пока не смейте приходить ко мне домой и вести себя так, будто вам здесь все принадлежит. Закончив говорить, Хенджин развернулся на пятках, уходя и уводя с собой всю накопленную злость и обиду. Кен Су при этом сжал нож и вилку так, что на коже рук выступили белые бугры. Сора судорожно отвела взгляд в сторону, стараясь сохранять видимость непоколебимого спокойствия, но скулы были деревянными, а взгляд бегал по сторонам, ища, на ком бы еще выместить недовольство. Дети, наконец, поняли, что лучше не провоцировать отца и мать, и сидели тихо, боясь даже зашуршать салфетками или вздохнуть слишком громко. Джи, находившийся поблизости, делал вид, что занят проверкой чего-то в планшете. На самом деле он чутко улавливал все происходящее, время от времени бросая мимолетные взгляды на семью Кен Су. Было ясно, что ситуация обостряется до крайности, но вмешиваться не имело смысла. Это был слишком личный конфликт, затрагивающий семейные и финансовые узы. Хенджин, уже выходя из зала, замедлил шаг у входной двери, коротко кивнул официанту, дежурившему у гардероба, и больше не оглядывался. Он понимал, что, возможно, только что запустил цепную реакцию событий, и отношения с братом никогда уже не будут прежними. Но выбирать не приходилось — это противостояние назревало годами, и сейчас оно вылилось в публичную, безжалостную стычку.

🎧 Rain Inside - D'African 🎧

Феликс поворачивает кран, и шум воды резко стихает. Он протирает ладонью запотевшее зеркало, видит свое уставшее, но спокойное лицо — и тут же вздрагивает от звонкого сигнала домофона. Едва он позволил себе роскошь внепланового выходного, как жизнь, с присущей ей иронией, тут же разложила свои карты: "не сегодня, милый!". Подавшись вперед, Феликс, все еще не остыв от горячего душа, раздраженно бросает взгляд в сторону прихожей. Звонок не стихает, молоточком бьет по нервам. Не успевает он мысленно пробурчать пару крепких слов, мчит к двери и понимает, что на нем всего лишь полотенце, небрежно обернутое вокруг бедер. Босые ноги легко касаются прохладного коврика, оставляя короткие, быстро исчезающие отпечатки влаги, у двери слышен звонок, более настойчивый, гость не готов ждать ни секунды. Феликс чувствует, как внутри у него поднимается волна недовольства, но не успевает он сформировать возмущенную фразу, как пальцы сами тянутся к замку. Щелчок, и дверь открывается. Хенджин. Прошлая неделя превратилась в мешанину недосказанности и глухого возмущения, особенно после того, как Хенджин наглухо исключил Феликса из всех подробностей своей проблемы с братом. Злость копилась внутри Феликса, бурлила и выплескивалась, варилась в химическом реакторе, где происходят самые опасные реакции влюбленного мужчины. Впервые — влюбленного мужчины. Он не мог понять, почему ему не доверяют, почему считают слабым или несведущим. Но, сейчас, в тот момент, когда они встречаются глазами, он понимает, что отчуждение тут же рушится от одного только вида Хенджина. Сглатывая ком в горле, он старательно хмурит брови и даже пытается приподнять подбородок, выглядывая из-за влажной пряди волос, чуть упавшей на лоб. — Ты решил, что я буду рад тебя видеть? - бросает реставратор, а сердце внутри колотится так яростно, будто сноровит задать ритм для чужого ночного марафона под простынями. Хенджин не отвечает, а лишь делает незаметный шаг вперед, пересекая границу квартиры. Дверь за спиной захлопывается, и в тот же миг горячая ладонь Хенджина ложится на талию Феликса. Колени хозяина так и норовят предательски согнуться, но он держится, сжимая зубы и стараясь выглядеть неприступным. Хенджин без предупреждения притягивает его к себе, стискивает в объятиях, и Феликс успевает только коротко вздохнуть, прежде чем губы оказываются под властным напором чужих. Губы Феликса еще влажны после душа, на них сохранился привкус мятного геля для душа... И... Хенджин жадно впивается, пробуя солоновато-сладкий аромат. Это не похоже на привычные заигрывания, здесь звучит затаенная злость, от которой у Феликса мгновенно пересыхает во рту, несмотря на остатки влаги. На миг Феликс хочет оттолкнуть Хенджина. Упрямое желание отстоять свою гордость, еще не остывшую от нанесенной обиды. Ему ведь нужно время, чтобы собрать все свое возмущение и обрушить его на того, кто осмелился его задеть. Но гордость трещит под натиском секундной слабости, и он отвечает на поцелуй. Отвечает. Впечатление, что Хенджин нарочно поджигает Феликса изнутри, превращая в пылающий факел, лишает возможности сопротивляться. Он горит, и ему слишком нравится, чтобы остановиться. Кончики зубов Хенджина прикусывают нижнюю губу Феликса, настаивая на полных и взаимных действиях. — Хотел вырваться? - шепчет Хенджин, прерываясь на долю секунды, снова целуя.. — Давай, попробуй. Слова захлебываются в сдавленном мычании. Феликс стоит, скован, руки дрожат вдоль тела, пальцы сжимаются в кулаки, он вот-вот готов ударить, выплеснуть свое сопротивление. Но злость тонет в жаре чужого дыхания, и вместо удара он резко сжимает плечи Хенджина, притягивает ближе и отвечая на жадный поцелуй, кусая губы так, будто хочет оставить на них след своего гнева. Злость тает, как ткань под жадными пальцами, оставляя после себя только жаркое, необузданное желание продолжать, пробираться глубже, сильнее. Еще вчера он клялся игнорировать этого самоуверенного упрямца хотя бы неделю, но теперь этот план кажется настолько жалкой шуткой, что Феликс мог бы рассмеяться, если бы не был так увлечен происходящим. Не говоря ни слова, Хенджин двигается вглубь квартиры, преодолевая расстояние до гостиной почти вслепую, но глаза чуть приоткрыты. Он раз за разом бросает короткие взгляды, чтобы не врезаться в косяки или мебель. Все происходит так стремительно, что Феликс не успевает даже выдохнуть нормально, он идет назад, двигаясь по направлению к дивану, при этом судорожно пытается удержать полотенце, которое грозит в любой момент упасть на пол. Но стоит ему ослабить хватку, как Хенджин безошибочно ловит этот момент, ладони уверенно опускаются на бедра Феликса, еще влажные от воды, и сжимают их, одновременно стягивая полотенце вниз. Феликс чувствует, как ткань буквально покидает тело, и осознает, что теперь он безо всякой защиты стоит здесь, напротив взвинченного Хенджина, а покрытая мурашками кожа реагирует на каждое прикосновение. Теперь, когда он лишен всякой одежды, голая уязвимость странным образом придает сил. — Ты упрямый, знаешь? - бросает Хенджин, сквозь стиснутые зубы, продолжая безжалостно терзать губы Феликса поцелуями. — Но уже поздно делать вид, что у тебя есть выход. В голосе звучит не то чтобы угроза, скорее провокация. И Феликс, чье сердце колотится как сумасшедшее, не замечает, как спина соприкасается с обивкой дивана. Он слегка приподнимает бедра, позволяя Хенджину сильнее прижаться к себе, и в этой позиции чувствует истосковавшийся трепет, любое движение, любой нажим руки или резкий поворот головы отзывается в нем жаркой рябью, от которой горят уши, шея, лицо. Хенджин прижимает Феликса к дивану, он собирается держать его до тех пор, пока между ними не восстановится хрупкое доверие. Доверие, которое сам Хенджин так бездумно подорвал, решив держать Феликса на расстоянии от своих семейных передряг. Теперь же он захватывает территорию, пытаясь вернуть себе утраченное право быть откровенным и зависимым от Феликса одновременно. — Ты сам виноват, что я так взъелся. - выдавливает Феликс в коротком промежутке между поцелуями, но здесь нет уже того леденящего тона, который он использовал у двери. — Считаешь меня бесполезным? Мог бы просто сказать… Хенджин наклоняет голову, чтобы впиться губами в шею Феликса. И тот внезапно выгибается, бросая голову назад, влажные волосы падают на обивку, а непрошеный стон вырывается наружу. Феликс закусывает губу, чтобы не выдавать эту взбудораженность, но в ответ Хенджин только сильнее впивается зубами в кожу шеи, как бы подтверждая: «Продолжай, я хочу это слышать». Жгучее сочетание боли и восторга обнуляет остатки сердитых мыслей. — Молчи, мистер Ли. - шепчет Хенджин, и Феликсу нравится эта грубость. — Мне хватит. Я слышу все, даже когда не слушаю. У Феликса дрожат губы, когда Хенджин приподнимает его, раздвигая коленом его ноги, желая найти более удобное положение для продолжения этого безумия. Феликс непроизвольно опирается рукой на подлокотник, стараясь сохранить равновесие, и невольно прикусывает внутреннюю сторону щеки. Взгляд резко перемещается на лицо Хенджина, который сейчас смотрит на него так, будто вокруг нет больше ничего. Ни холодного света с улицы, ни пронзительных тисков проблем, ни злополучного брата со своими заботами. Только эти минуты и Феликс. Тут. Сейчас. В прицеле жадных, затуманенных злобной страстью глаз. — А ведь я всерьез думал, что смогу неделю с тобой не разговаривать… - вырывается у Феликса. — Я тоже когда-то верил в сказки... - бормочет Хенджин, прикусывая ключицу Феликса. — Но пора уже повзрослеть, не так ли? В этот момент рука опускается по обнаженному телу Феликса, стирая остатки влаги. Феликс невольно вздрагивает, когда пальцы нащупывают самую чувствительную область на внутренней поверхности бедра. Нервы сейчас так же обнажены как кожа. До дрожи, до боли, до грани. Он инстинктивно пытается вцепиться в плечо Хенджина, оставляя на рубашке характерные складки. Хотя, судя по тому, как вся одежда обычно летят к черту, эта складка, самое невинное из того, что может произойти. Феликс утыкается лбом в шею Хенджина и одновременно тянется руками, чтобы расстегнуть пуговицы на рубашке. Но пальцы дрожат, делая каждое действие неловким и затянутым. Наконец, Феликс прикусывает губу и тянет ткань в разные стороны, не особо заботясь о сохранности пуговиц. Хенджин слегка приподнимает брови, однако не говорит ни слова, только продолжает теснее прижиматься к Феликсу, обвивая рукой его поясницу. Их дыхание звучит настолько громко, что даже упрямое гудение холодильника и шум трассы за окном кажутся жалкими и ничтожными на фоне этого капризного, прерывистого вздоха, смеющееся прямо в лицо здравому смыслу. Ярость Хенджина находит выход в движениях, которые нельзя назвать мягкими. Но Феликс не протестует, наоборот, он будто только этого и ждал. Настоящего, необработанного проявления страсти, без искусственных компромиссов и пресловутых «сейчас не время». Когда Хенджин приподнимает его за бедра, Феликс неосознанно цепляется ногами за пояс, под ними прогибается мягкое сиденье дивана, а воздух в квартире становится душным, перенасыщенным феромонами террора и желания. Хенджин без труда отыскивает ту самую точку на шее, где трепещет пульсирующая вена, и впечатывает туда смелый поцелуй, который мгновенно окрашивает поверхность кожи в легкий малиновый оттенок. — Остановись… - еле слышно выдыхает Феликс, хотя это больше похоже на просьбу продолжать. — Я… Просто нужно перевести дух… Голова откидывается назад, и Хенджин, воспользовавшись этим, начинает покрывать горячими поцелуями линию подбородка, опускаясь все ниже, по изгибу шеи. Руки невольно стискивают рубашку Хенджина, сминая ткань в жалкие складки. — Нечего переводить... - шепчет Хенджин. — Пора уже жить без остановок. Губы теперь бегло касаются груди Феликса, а руки переходят к более смелым действиям. Одна рука фиксирует Феликса за талию, а вторая зажимает пальцами ягодицы, еще влажные и оттого еще более чувствительные. Феликс дрожит и закусывает губу, чтобы не застонать слишком громко. Взгляд Феликса, брошенный исподлобья, был каким-то безумным и многообещающим. Он давал понять, что еще не отыгрался за всю ту боль, которую вынужден был проглотить за эти дни. Но... Сейчас же тело само решает, что ему нужно. — До сих пор мечтаешь устроить бойкот? - насмешливо говорит Хенджин, и в ответ Феликс лишь коротко фыркает. От ключиц Хенджин опускается ниже, катаясь губами и языком по телу Феликса, не давая возможности восстановить контроль над дыханием. Он снова перемещается к груди, выхватывая языком влажную каплю, возможно пота, возможно воды, для него эта капля — как зелье, подтверждающее, что Феликс рядом, его Феликс рядом. В комнате становится невыносимо жарко, хоть кондиционер и гудит в коридоре, пытаясь охладить воздух. Феликс ощущает, как капли пота выступают на висках, смешиваясь с ломким ознобом. И Хенджин отстраняется на секунду, берет Феликса за бедра обеими руками и чуть приподнимает, разводя ноги. Полностью потеряв стыд и смутившись только для вида, Феликс покорно следует этому приказу, в глубине души радуясь, что сцена разворачивается без лишних слов и объяснений. — Ты сводишь меня с ума. Слишком банально? - бросает Хенджин, но, вместо ответа, жадно прижимается губами к острой косточке бедра. Феликс коротко кивает, поджимая губы. Он понимает, что в этих объятиях все его претензии на гордость и дистанцию превращаются в псевдопрепятствия, которые просто не выживают при столкновении с такой напористой страстью. И, честно говоря, ему и не хочется упираться. Хенджин стоит на коленях перед диваном, перед Феликсом, взгляд поднимается вверх по телу Феликса, задерживаясь на каждом сантиметре, пока не встречается с глазами. Гордость давно сломлена, и теперь все, что у него осталось, это ненормальная, отчаянная вера, что можно стереть свои ошибки не словами, а прикосновениями. Ему нужно больше, чем прощение. Больше, чем понимание. Ему нужно, чтобы Феликс забыл, стер обиду из памяти так, будто ее никогда не было. И он готов унижаться, молить, вымаливать каждый кусочек доверия. Он готов. — Когда ты просишь не вмешиваться в твою жизнь, ты будто говоришь: «забудь обо мне». - нашептывает Феликс, тяжело дыша. — А я не хочу забывать. Я не могу. Не хочу. — Я знаю. - тихо отвечает Хенджин, проводя ладонью по внутренней стороне бедра Феликса. — Я тоже не хочу этого. Голова плывет, мысли спутаны, а упреки кажутся не только бесполезными, но и грубо неуместными. Их острые края слишком тупы, чтобы разрезать это напряжение. Зато есть язык, который говорит честнее любого слова. Язык впившихся пальцев, грубых касаний и поцелуев, которые не просят, а требуют. Этот язык — необузданный, искренний до боли, и передает все то, на что разговоры могут лишь жалко намекнуть. — Проклятье… - выдыхает Феликс, запрокинув голову, уставившись в потолок. — Ты сплошной red flag, Хенджин. Ветер ли заставляет жалюзи дрожать, или это внутренний вулкан, во сто крат раздувающий само ощущение реальности? Хенджин осмотрительно, но решительно прикасается к мужскому естеству Феликса, и на несколько секунд они замирают в такой тягучей тишине, что слышно биение крови в венах. Он обвивает ладонью толщину члена, не ощущая ничего, кроме неистовой живой силы, которая вдвое превосходит все внутренние штормы. Теплая, подрагивающая поверхность кажется чуть влажной от собственных жидкостей, и Хенджин приглушенно мычит. Стоит ему лишь наклонить голову и… Он сглатывает, приоткрывая рот шире, чтобы не коснуться зубами уязвимой плоти. Вкус Феликса, солоновато-терпкий, проникает внутрь, заставляя тело вибрировать от эмоционального обвала. А как иначе это величать?! Феликс всхлипывает, прикрывая глаза. Рука тянется к волосам Хенджина, погружая пальцы в густую прядь, ладонь тянется к затылку, оказывая чуть больше давления, и Хенджин, подчиняясь этому беззвучному приказу, двигается в ритме, который пока еще можно назвать размеренным. Но в каждом движении читается тревожная, голодная и животная нужда... Хочется войти глубже, почувствовать больше, раствориться в этом импульсе до самого последнего вдоха. Он медленно выпускает член изо рта, чтобы сделать глоток воздуха, и при этом краем языка поскальзывается по покрасневшей головке, изучая микрорельефы. Влюбленный Хенджин — это Хенджин, охваченный иррациональной одержимостью. Он болен. И дебютное погружение в интимные горизонты в виде минета, оставляет непреодолимое желание повторения. Он не просто играет, он провоцирует. Феликс отвечает глухим стоном, в котором читается удивленная покорность. Запах мускусного жаркого возбуждения, запах секса уже не сбить ни умными разговорами, ни конструктивными доводами. Хенджин аккуратно обхватывает это пульсирующее, живое доказательство страсти у основания и чувствует под ладонью движение горячей крови. Чуть повыше проходят вены, набухшие и выпирающие, и он опять насаживается на них ртом. Феликс приподнимается чуть выше, упираясь одной рукой в спинку дивана, а другой в затылок Хенджина, произносит что-то еле-еле слышное, что теряется в веренице коротких, судорожных вздохов. Язык, подобен лабиринту, исследующему все поверхности, все чувствительные точки, липкие от собственной слюны, губы соприкасаются с кожей, оставляя влажные следы. — Чертова бездна. - прорывается у Феликса, глухой стон вибрирует в горле, и даже бархат дивана не может поглотить этот звук полностью. Воспользовавшись секундной слабостью, Хенджин отрывается от ритмичного посасывания и прикусывает внутреннюю часть своей щеки, чтобы не издать слишком громкий стон собственной реакции. Он не отводит взгляд, когда снова склоняется к паху Феликса. Зрелищно проводит языком по боковой поверхности, чувствуя, как мышцы его мужчины подрагивают при каждом подобном жесте. В этот момент ему важно, чтобы Феликс понимал, что он не кукла бездушного вожделения, а хозяин ситуации, ведущий игру на пределе возможного. Хенджин меняет угол, подключает вторую руку, чтобы обхватить бедро Феликса, сжать плоть, впиться ногтями и оставить шрамы. Феликс отвечает движением бедер вперед, толкаясь ближе. Хенджин снова позволяет головке проникнуть глубоко, он ловит себя на том, что внутренне высчитывает, насколько сильной будет новая волна удовольствия. И действительно, она приходит. Мощная, громовая, прошивающая его тело и тело Феликса, так что колени грозят подломиться. Он едва удерживается, вкушая, как по губам стекает тонкий ручеек слюны. Налет беспорядка, капли на подбородке — все служит подтверждением их необузданной охоты. Но он даже не старается вытереть лицо. Здесь и сейчас нет места условностям и приличию. Сквозь струящуюся пелену полузакрытых век Хенджин видит, как Феликс сжимает подлокотник дивана, это единственное, что удерживает его от крика, от сумасшедших судорог. Всклокоченные волосы, капли пота, стекающие по вискам, напряженные скулы и капля слюны, блестящая на розовато-сероватых губах — становятся его ахиллесовой пятой, его звездой Полынью, его камнем преткновения. — Гадство… - только и вырывается у Феликса, причем слово звучит больше как восклицание, чем как обвинение. Мышцы напрягаются, одно бедро рефлекторно дергается, упираясь в бок Хенджина. Хенджин углубляется еще сильнее, закрывает глаза и на пару секунд погружается в темноту, состоящую из непрерывной цепочки телесных ощущений. Не думать. Не анализировать. Перестать быть человеком. Стать потоком, жгучим, обжигающим, всепоглощающим. С языком, то вращающимся, то вибрирующим, он исследует головку, замечая, как Феликс то и дело меняет ритм дыхания. Временами кажется, что тот вот-вот взорвется потоком криков, и спермой во рту, но вместо этого он лишь сильнее давит на голову Хенджина, вынуждая продолжать. Сквозь туман собственных сенсоров Хенджин отмечает, что его эрекция болезненно упирается в ткань брюк. Где-то в мозгу вспыхивает мысль о возможном облегчении, но он отодвигает ее, как второстепенный план, полностью отдаваясь Феликсу. Кажется, что чем сильнее он поддается этому импульсу, тем громче стучит сердце и тем сильнее трепещет в висках невыносимая жажда. Пальцы впиваются в горячую кожу бедра Феликса, и тот сдавленно мычит, подаваясь вперед и почти теряя над собой контроль. Минуты текут, по ощущениям, будто часы, растягиваясь в бесконечности. Хенджин несколько раз прерывается. То ли чтобы вздохнуть, то ли чтобы взглянуть на реакцию Феликса, снова облизнув губы, уже изрядно распухшие и ноющие от трения. Когда он чуть смягчает хват, Феликс смотрит на него сверху вниз и, кажется, с трудом держится, чтобы не затащить Хенджина на диван, не прижать того к бархатной обивке и не перейти сразу ко второй стадии безумия. Это сладостное противостояние продолжается, подогреваемое взаимным желанием довести друг друга до крайней точки, за которой, возможно, только пропасть. Внезапно почувствовав потребность в еще большем контакте, Феликс напрягает живот и медленно оседает чуть ниже, сдавая позиции, чтобы открыть Хенджину больший простор. Глаза по-прежнему остаются открытыми, в них бессовестное наслаждение, смешанное с темной тревогой. Бессловесное признание, что этот момент может стать зависимостью. Или уже стал? Хенджин не отводит взгляда, вновь встречается с этими бездонными зрачками и чуть приподнимает подбородок, тем самым хвастаясь своей властью над ситуацией. Феликс в ответ выдыхает что-то вроде ругательства, которое тонет в новом приступе наслаждения, когда пальцы Хенджина кружат возле его, влажного от стекающей слюны, входа. Времени нет. Минута, три, десять — здесь нет протяженности. Только гулкая пульсация, хоровод из смешанных соков, слюны, пота, дыхания. Хенджин уже не заботится, что губы саднят от фрикций и натуги. Нет ни города за стенами, ни прошлого, ни будущего. Исключительно это настойчивое проклятие, рождающееся в глотке, которое при каждом касании срывается едва ли не в крик. С последним рывком, с последним мощным толчком Феликс резко выдыхает, чуть ли не выкрикивая имя Хенджина, или ругательство, или бессвязный набор слогов, смешанных с хриплым стоном. Мир вокруг дробится на обрывки образов и звуков, а вестибулярный аппарат ведет безнадежную борьбу с рвущимся из-под контроля сознанием, что вот-вот рухнет в пропасть, если не уцепиться за последнюю нить самообладания. Хенджин чуть приподнимается, освобождая рот и выпрямляя спину. Чувство обволакивающего помешательства потихоньку начинает отпускать, оставляя за собой звонкую пустоту, пересекающуюся со сладостной истомой. Пол под ногами осциллирует в такт сердцебиению. Или, может, это его собственные ноги дрожат после наплыва адреналина. Рука Феликса еще какое-то время остается в волосах Хенджина, и лишь сейчас приходит осознание, что грани между ними давно смазаны. Возможно, обратного пути нет, или же он им и не нужен. Феликс откидывается на спинку дивана и медленно закрывает глаза, грудь поднимается и опускается в неравном ритме, а губы чуть подрагивают, неслышно формируя какие-то слова. Хенджин с усилием выравнивает собственное дыхание и бегло утирает слюну с подбородка ладонью, хотя внутри понимает, что этот жест бессмыслен, ведь все его существо уже запачкано оргией запахов и вкусов. — Господи… - бормочет Феликс, прикрывая глаза и пытаясь разжать пальцы, до сих пор судорожно вцепившиеся в волосы Хенджина. Наступает выжженная тишина, в которой они только и делают, что слушают биение собственных сердец. Вскоре Хенджин осторожно поднимается, понадобится некоторое время, чтобы исчезла дрожь, чтобы мышцы перестали болеть от перенапряжения, а сердце вернулось к более-менее ровному ритму. Но даже теперь, когда он стоит и смотрит сверху вниз на Феликса, на вздымающуюся грудную клетку, на приподнятые брови и чуть красноватые щеки, он понимает, как сильно влюблен. Хенджин наклоняется, чтобы кончиками пальцев коснуться лица Феликса, бегает пальцами по скулам, по линии челюсти, и взгляды снова пересекаются. С одной стороны, он доволен, что доставил Феликсу такое острое наслаждение, с другой — ему мало, хочется окунуться глубже, сильнее, безграничнее. Но сейчас, когда они оба не в состоянии двигаться дальше в том же темпе, они заключают временное перемирие. Феликс, чуть отстранившись, берет руку Хенджина и прижимает к своей груди, давая ощутить постепенно успокаивающийся ритм сердца. — Черт с тобой. - слабо улыбается Феликс. — Я сдался.