Чудовища выбирают чудовищ

      Проснулась Лаванда из-за того, что автобус стоял; мерное укачивание исчезло, и стало вдруг жестко и неудобно. Со стороны задних сидений доносился какой-то шум, однако Лаванда совсем не хотела знать, что именно там происходит. Едва продрав глаза, она тут же зажмурилась – несмотря на ранее утро, солнце уже светило вовсю, а задвинуть шторку она отчего-то не догадалась. Просыпаться окончательно и приходить в себя, впрочем, все равно было нужно, потому что они, кажется, уже почти приехали. Автобус стоял на заправке, и косое утреннее солнце светило прямо в окно и Лаванде в глаза, так что она не сразу разглядела шагающего от маленького здания придорожного кафе тренера. В руках у него были стаканчики с кофе, и Лаванда немного приободрилась. Спать все еще хотелось ужасно, и она даже на мгновение пожалела, что не осталась в общежитии вместе с Сетом и Элисон, однако поездка, должно быть, стоила того. Она никогда не была на съемках шоу, даже интервью ни разу в своей жизни не давала, и посмотреть на все своими глазами казалось ужасающе занимательным. Еще более занимательным показался Лаванде Кевин, прошедший мимо ее сидения в начало автобуса, а потом развернувшийся и зашагавший обратно. Глаза его были закрыты, а ноги едва отрывались от пола, и походил он больше на зомби, чем на популярного спортсмена-красавчика.       Принять участие в утреннем шоу было идеей Кевина, но теперь он сам, кажется, был этому совершенно не рад. Кевин расхаживал взад-вперед по автобусу с полузакрытыми глазами, и казалось, будто он вот-вот рухнет и уснет. Лаванда наблюдала за ним крем глаза, дожидаясь, пока тренер даст стаканчик с кофе и ей, а затем отвернулась к окну и прикрыла глаза. Она имела право поспать хотя бы еще немного, потому что совсем скоро они должны были приехать на место, вот только в автобусе становилось все более шумно. Мэтт что-то громко рассказывал Даниэль и Рене, и те то и дело смеялись, а Эндрю с задних сидений отвешивал им замечания. Нил сидел позади Лаванды так тихо, что она почти забыла о его существовании, Ники просил тренера сжалиться над Кевином и позволить ему сесть и выпить свой кофе. В такой обстановке они доехали до места, где их встретила приятная молодая женщина, и Кевин вдруг приветливо улыбнулся, сделавшись совсем другим человеком. Такую перемену Лаванда уже видела по телевизору, однако вживую все показалось ей куда как хуже – просто потому, что произошла трансформация в считанные мгновения.       Первую игру Лисы, разумеется, проиграли, однако каждый, кажется, чувствовал прилив искристого воодушевления. Разрыв, когда прозвучала сирена, был всего в одно очко, и все они растерянно замерли, глядя на табло, будто этой разницы не было вовсе. Толпа взревела секунду спустя, и все вокруг пустилось в движение. Лаванда, которая выходила на поле в середине игры, а в последние минуты отсиживалась на скамейке, рассерженно цокнула и показала гоготнувшему Эндрю средний палец. Это была практически ничья, а то и победа, самое то, что им было нужно, но Лаванда все равно разочарованно зажмурилась. Сама она провела на поле не так много времени, но все-таки успела устать – темп игры Шакалы брали с размахом. Нападающий, которого она опекала, умудрился забить исподтишка после самого ее выхода, а потом Лаванда так насела на него, что сама едва не словила красную карточку. На скамейку, впрочем, тренер вернул ее не из-за несостоявшегося нарушения, а потому что, закружившись, Лаванда подвернула ногу и едва заметно прихрамывала. Эбби сказала, что ничего страшного и пройдет в течение пары дней, и все-таки выписала Лаванде специальную мазь.       – Кто ты такой и куда дел Кевина? – шепотом спросила Лаванда, пока сам Кевин обменивался любезностями с ведущей.       Смотреть на него такого было до ужаса странно – потому что, наверное, Кевин Дэй впервые выглядел нормальным человеком, а не угрюмым роботом-игроком в экси. Конечно, Лаванда уже видела такого Кевина по телевизору, однако смотреть в экран и видеть вживую – две совершенно разные вещи. Она невольно скривилась, когда они с ведущей обняли друг друга, и скосила глаза на ехидно усмехнувшегося Аарона. Еще страннее было осознавать, что обычный угрюмый Кевин, оказывается, нравился Лаванде куда больше, чем улыбчивый красавчик впереди, от которого так и веяло дружелюбием. От Кевина Дэя, которого она знала, веяло не дружелюбием, а стыдом и страхом, скрытыми за самоуверенностью, и в этих чувствах было куда больше искренности.       Задумавшись, Лаванда пропустила момент, когда выяснилось, что Нила тоже будут снимать. Она вздрогнула, услышав переливчатую французскую речь, и сделала вид, что, как и все остальные, ничегошеньки не понимает. Пожалуй, Лаванда в самом деле не хотела знать, о чем они разговаривали, и оттого прокручивала в собственных мыслях старую французскую песенку, которую выучила еще в младшей школе. В ней пелось про машины и паровозы, и что нужно только протянуть руку, и Лаванда крутила ее в голове, пока Кевин не сказал на английском, что все в порядке, и Нил будет сниматься. На самом деле она все равно слышала каждое слово, потому что не слышать их злой шепот было попросту невозможно, и оттого чудилось, что она влезла во что-то, куда определенно не стоит влезать.       – А вы, должно быть, мисс Лайли, – ведущая вдруг обратилась к Лаванде и протянула ей руку, – я предлагала Кевину позвать и вас тоже, но он отказался. Представляете, заявил, что тогда мне достанется меньше внимания. Ну да ладно, может быть в следующий раз вы обрадуете публику своим присутствием.       Она рассмеялась искристым смехом, а Лаванда поморщилась, когда пальцы ее коснулись ладони. Все остальные уставились на нее, будто шоу уже началось, и Лаванда неловко пожала плечами. Светиться перед камерами ей решительно не хотелось, достаточно было прошедшей игры, и оттого Лаванда склонила голову набок и спрятала руку в карман сразу же, как чужие пальцы отпустили ее.       – Может быть, в следующий раз, – она хохотнула, повторяя слова ведущей, – я не очень хорошо держусь перед камерой.       Пожалуй, ответ этот устроил ведущую только потому, что Кевин заранее сказал, что Лаванда участвовать в шоу не будет. Она поджала губы, мазнула взглядом по Кевину и широко улыбнулась, полностью теряя интерес к Лаванде, и только тогда она смогла выдохнуть. От чужого пристального внимания рассыпались по коже мурашки и очень хотелось чесаться, но Лаванда лишь снова пожала плечами на пристальный подозрительный взгляд Аарона. Нил и Кевин уже шли за ведущей, а их тем временем проводили в студию, где предложили рассесться на самом первом ряду. Усевшийся рядом Аарон фыркнул и заявил, что вот они какие – девчоночьи привилегии, и Лаванда уже хотела было ответить, но тот отвернулся.       В последнюю неделю Аарон проявлял к Лаванде очень много внимания, и это ужасно нервировало. Он поджидал ее утром, если Лаванда опаздывала, садился рядом в столовой и угрюмо молчал или отвешивал колкие комментарии. Наверное, думала Лаванда, ему все-таки было стыдно за то, что взял ее вещи без спроса, однако ни единой попытки извиниться Аарон не предпринимал. Не то чтобы Лаванде всерьез нужны были его извинения, потому что сама она предпочитала по большей части игнорировать его навязчивое присутствие, но все-таки хотелось что-нибудь поменять. Больше походило, на самом деле, на молчаливое противостояние, в котором выигрывал тот, кто не отводит глаза до последнего, и его Лаванда тоже хотела поскорее закончить. Не то чтобы Аарон ей совсем уж не нравился, просто подход его, колкий и совершенно неискренний, раздражал. Было совершенно неочевидно, что именно ему нужно, и Лаванда, будь она чуть более романтично-наивной девицей, решила бы, что он влюбился в нее. Но Лаванда не была ни наивной, ни романтичной, и оттого настойчивое внимание напоминало скорее угрозу. Будто Аарон проверял, насколько глубоко она забралась в лисью нору, и собирался вытащить Лаванду за хвост и выбросить прочь.       Первой на сцену вышла ведущая, поздоровалась и пожелала всем доброго утра, и Лаванда снова не утрудилась запомнить ее имя. Слова, после которых раздались бурные аплодисменты, она тоже прослушала, оглянулась на пустую студию, где из людей был разве что съемочный персонал, и хмыкнула себе под нос. Казалось, будто кроме аплодисментов ненастоящими были и ведущая, и вышедший под свет ярких софитов Кевин, от которого так и разило дружелюбием. Он окинул студию взглядом, не на мгновение ни на ком не задерживаясь, и Лаванда снова фыркнула. Ей не нравилось здесь, в темной студии перед ярко освещенной сценой, не нравилось смотреть снизу вверх, точно на небожителей. Еще Лаванде совершенно не нравился этот улыбчивый Кевин, так легко обнимающийся с ведущей и рассказывающий о Лисах, точно о каких-то песчинках, и это ее собственное «не нравится». Раздражение, только-только потонувшее в сонном умиротворении, вспыхнуло снова, и Лаванда ревниво насупилась, раздумывая, что в следующий раз обязательно согласится на какое-нибудь интервью.       В ярком искусственном свете, специально сосредоточенном на определенных фигурах, было видно, кажется, каждую маленькую деталь. Татуировка Кевина казалась отвратительным черным пятном на его лице, а еще было отчетливо видно, как неловко он гнул пальцы на левой руке. Нила, совсем позабыв про содержание интервью, Лаванда разглядывала особенно тщательно, будто под одеждой его могла вдруг увидеть самую суть. Из сути, впрочем, она увидела только густую янтарную рыжину, пробивающуюся сквозь каштановые волосы, будто светящуюся в свете софитов. Сама Лаванда никогда не красила волосы, но именно так выглядела голова одной девчонки в школе, когда корни отрастали, но без пристального внимания это было пока незаметно. В самом деле призрачная рыжина эта походила на игру света, потому что и кожа Нила казалась чуть более светлой, но Лаванда зачем-то все равно вгляделась в него, вцепилась в эту деталь, будто ищейка, почуявшая запах добычи. Ее волосы, наверное, тоже сверкали бы янтарем в таком ярком свете, и на мгновение Лаванда представила сидящего на диванчике Винсента, преспокойно дающего интервью. Нынешний Винсент, впрочем, непременно был бы существенно выше, да и улыбался бы он куда более ярко, но отогнать вставшую перед глазами иллюзию Лаванда уже не могла. Нил был похож на Винсента тринадцатилетнего, почти такого же, как на единственной ее фотографии, и оттого пальцы ее дрожали, а в горле вставал густой склизкий комок.       – И все-таки я хотела спросить про тот гол, который ты забил последним, – донесся голос ведущей, и Лаванда вскинула голову, отрываясь от макушки Нила, – мяч ты принял от еще одного вашего новичка, но вы ведь даже не взглянули друг на друга, будто общались телепатически. Есть у вас какой-то секрет?       А, подумала лениво Лаванда, вот почему и ее хотели затащить на это дурацкое интервью. Все дело было в том, что она отдала Нилу пас, совершенно уверенная, что он будет там, куда она бросит, хотя уже довольно давно была сосредоточена только на нападающем противника.       – Я тоже не понял, как это у них получилось, – добавил Кевин, хохотнув, и Нил мазнул по нему взглядом, – полагаю, дело в том, что они играли в одной команде в школе и успели неплохо узнать повадки друг друга.       – В любом случае это не то, о чем стоит рассказывать нашим противникам, – перебил Нил, широко улыбнувшись, и ведущая переливчато рассмеялась.       Они с Кевином сидели рядом, а по другую сторону от стола ведущей стоял еще один диванчик, и выглядел он до ужаса неуместно. То ли они ждали кого-то еще, то ли надеялись, что Лаванда все-таки согласится, и потому оставили совершенно лишнюю деталь интерьера. Лаванда хотела верить во второй вариант и крупно вздрогнула, когда на сцену под очередные ненастоящие аплодисменты вышел Морияма Рико. Его Лаванда видела разве что по телевизору, и так же, как с Кевином, повседневный образ его разительно отличался от экранной картинки. Пока шел до середины сцены, он успел оглядеть всех Лисов быстрым сканирующим взглядом, и от него у Лаванды мурашки рассыпались от затылка. Походка его была тяжелой и быстрой, а одежда почему-то такая же, как и на Ниле, только противоположного цвета. Добравшись до Кевина, Рико обнял его, точно старого друга, и Лаванде вдруг показалось, будто Кевин от ужаса сейчас грохнется в обморок. Лицо его стремительно побелело, губы сжались в тонкую линию, а плечи наоборот опустились. Нил застыл, точно ударенный пыльным мешком, и по взгляду его казалось, будто он сейчас бросится прочь прямо в прямом эфире, не дожидаясь окончания съемки.       Слева раздался сдавленный рык, и Лаванда, оторвав взгляд от темной фигуры Рико, еще более черной от яркого света, повернула голову в сторону шума. Эндрю, подавшегося вперед и уже раскрывшего рот, ухватили с обеих сторон тренер и Мэтт, а Рене, соскользнув с собственного места, зажала ему рот ладонями. Должно быть, для большего удобства она уселась к нему на колени, и теперь Эндрю, взбешенный до крайности, вращал глазами и нечленораздельно мычал. Легко было догадаться, что именно он хотел сказать по поводу неожиданного появления Мориямы Рико, и Лаванде не оставалось ничего, кроме как молчаливо поддерживать его. Рико смотрел на них всех всего мгновение, и взгляд его был – точно на песок под ногами, и Лаванде хотелось набрать этого песка целую горсть и швырнуть ему прямо в глаза. Рико был чем-то похож на отца, уверенного в собственном превосходстве, и оттого Лаванде хотелось царапаться и кусаться, потому что ничего иного она все равно сделать бы не смогла. В ушах ее пронзительно звенело, пока Нил говорил, старательно делая вид, будто не желает исчезнуть прямо сейчас, а Кевин молчал, и лицо его буквально гремело просьбой о помощи. Рико выглядел и вел себя так, будто Кевин был его персональной собственностью, и от этого взгляда Лаванду тошнило, так что, как только ведущая объявила небольшой перерыв, она первой вскочила на ноги и бросилась к выходу.       На улице, кажется, было еще более душно, чем в студии, солнце, несмотря на ранее утро, уже вовсю палило совершенно не по-осеннему. Казалось, будто все еще лето, что сезон еще даже не начался, и можно было подольше бездельничать, болтая и смотря фильмы. Лаванде нравилось смотреть кино с Ники, потому что он всегда выбирал что-нибудь интересное, даже если это были мелодрамы, от которых Лаванда плевалась, и потом они еще целый час обсуждали просмотренный фильм. Нравилось ей и разговаривать с Рене, потому что говорить с ней было удивительно просто, и совершенно ничего важного в их обсуждениях не было. Еще Лаванде нравились колкая Элисон и энергичная Даниэль, и все остальные мальчишки, даже Сет, с которым она постоянно ругалась. Лаванде нравились все Лисы без исключения, и было в этой симпатии нечто такое, отчего комок подступал к горлу, мешая дышать. Больше всего, кончено, Лаванде нравилась она сама, которой не нужно было выверять каждое слово, а потом замазывать бесконечные синяки, и не было в ее этом «нравится» привычного стыда на кончиках пальцев. Что бы ни случилось, Лаванда хотела остаться здесь навсегда, но почему-то именно то, как Морияма Рико смотрел на Кевина, напоминало ей о собственной принадлежности. Она не сможет вырваться прочь, пока отец жив, потому что принадлежала ему, как Кевин принадлежал Рико, и они оба знали это где-то на границе осознанного. Невозможно было разорвать эту связь, просто сбежав, и теперь, осознав эту истину, Лаванда готова была предаться отчаянию.       Когда остальные высыпали на улицу, Лаванда успела стрельнуть у кого-то сигарету и даже выкурить ее, совершенно того не запомнив. Она прохаживалась вдоль автобуса, белого с рыжим, иногда касалась его холодного бока пальцами и сразу заметила начавшуюся суету. В голове у Лаванды было гулко и пусто, слышно только ток крови в ушах, и она первой залезла в автобус, забилась почти в самый конец и сложила на груди руки, будто так могла отрешиться от целого мира. Получалось у нее, впрочем, паршиво, потому что Лаванда все равно слышала перешептывания впереди и гулкое тяжелое дыхание позади. Чудовища расселись на последних сидениях, а Лаванда была прямо перед ними, и отделяла ее от сопящего Кевина только спинка проклятого кресла.       – Эй, Кевин, – позвала Лаванда, перегнувшись через подлокотник, и продолжила по-французски, – что он с тобой сделал?       Лица Кевина не было видно, но Лаванда все равно легко могла представить, что он все такой же бледный, как и в свете софитов. Он сидел, забравшись в кресло с ногами и обхватив колени рукой, и вместо ответа левая рука его, безвольно лежащая рядом, на мгновение дернулась. Повисшая тишина показалась Лаванде оглушающей, и она, поджав губы, уселась нормально. Не то чтобы она в самом деле хотела знать, потому что Рико был похож на ее отца, и Лаванда имела представление, как такие, как он, выражают собственное превосходство.

***

      Из автобуса Лаванда выходила последней; когда тот уже опустел, Эбби невесомо тронула ее за плечо, и она выдохнула, выныривая из липкой дремоты. Перед общежитием было пусто, тренер сидел за рулем, ожидая, когда Лаванда выйдет, чтобы отогнать автобус на стоянку, а Эбби провожала ее встревоженным взглядом. Примерно в середине пути она проходила мимо дремавшей Лаванды, должно быть, проверяла, выпил ли Эндрю очередную таблетку, и тогда же ей почудилось, будто кто-то касается ее одним только теплом. Ощущение было мимолетным и исчезло раньше, чем Лаванда его осознала, но все равно стало как будто несколько легче. Она старалась не думать о Рико и Кевине, но мысли, перетекшие в сны, все равно то и дело съезжали. Кажется, Лаванде даже снилось, будто Кевин стоит на коленях, а чьи-то жесткие пальцы тянут его за волосы, заставляя голову двигаться взад-вперед, а собственные руки его безвольно болтаются вдоль белого-белого тела. От сна этого стало дурно, и Лаванда, проснувшись, оглянулась на задний ряд, а потом снова провалилась в дрему, и на этот раз ей приснилась машина Джейкоба, припаркованная за две улицы от въезда на территорию университета.       Только оказавшись на улице и проводив удаляющийся автобус взглядом, Лаванда подумала, что нужно было попросить у тренера сигарету. У нее с собой было немного денег, однако идти в магазин не хотелось, и Лаванда лениво поплелась на третий этаж. В коридоре было тихо, все уже разошлись по комнатам и наверняка заперли двери, и Лаванде тоже надо было поскорее вернуться, однако ноги ее будто приросли к полу. Хотелось курить до судороги в пальцах, почувствовать едкий, выжигающий нутро дым в легких, и Лаванда застыла посреди коридора перед очевиднейшим выбором. Сет, кажется, тоже курил, но просить его не хотелось, и Лаванда, перекатившись с пятки на носок и вытащив из карманов ладони, постучала в дверь дальней комнаты.       Бам!       Раздался грохот, а за ним гул и шум, и Лаванда, опасаясь, что ее не услышали, постучала еще раз. Вся она, кажется, все еще пребывала в прострации и оттого не подумала даже, что Эндрю может пойти на крышу. Не подумала Лаванда и о причине шума и грохота, просто продолжила стоять под дверью, надеясь, что кто-нибудь пустит ее внутрь. Лаванда чувствовала себя маленькой потерявшейся девочкой, и оттого на глазах выступали горячие слезы и хотелось кричать и буянить. Мысленно она уже начала прокручивать прошедшее шоу, вспоминая, что именно Нил сказал Рико, когда дверь перед ней отворилась, явив встрепанного, похожего на нахохлившегося воробья Аарона. Тот молча кивнул, приглашая зайти, а сам вернулся на кухню, и Лаванда закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной, будто снаружи, а не внутри, мир теперь был полон чудовищ.       – Эй, – позвал Аарон из кухни, и только тогда Лаванда отлипла от двери, – есть что-то, что ты не ешь?       Он рылся в холодильнике и по очереди выставлял на стол продукты, будто на ходу решал, что можно из них приготовить. Среди прочего на столе лежала крупная луковица, и Лаванда, собиравшаяся уже было сказать, что всеядная, ткнула в нее пальцем:       – Терпеть не могу лук.       – Я понял, – кивнул Аарон, и луковица вернулась в холодильник.       Больше никаких вопросов он не задавал, и Лаванда решила, что помощь в готовке не требуется. Она прошла в гостиную, скосила глаза на совершенно неподвижного Кевина, забравшегося с ногами в кресло-мешок, и, подпрыгнув, уселась на стол возле окна. Москитной сетки на нем не было, так что можно было легко догадаться, что курили чудовища прямо в гостиной. Лаванда, впрочем, ни разу не видела курящих Ники и Аарона, только Кевин в Колумбии посмел выкурить ее сигарету, и следующий вывод напрашивался сам собой – курил в гостиной исключительно Эндрю. На подоконнике даже нашлась початая пачка, вот только не было зажигалки, и Лаванда, вытащив сигарету, принялась крутить ее в пальцах. Ни Ники, ни Эндрю в гостиной не было, но раздавались из спальни приглушенные голоса, среди которых отчетливо слышался рык Миньярда. Он, наверное, готов был начать с кем-нибудь драку, но подходящего противника не было, и приходилось выплескивать гнев на подвернувшегося под руку Ники.       – Эй, – снова позвал ее Аарон, и Лаванда моргнула, отрывая взгляд от точки прямо посреди затянутого белыми облаками неба, – скажи им, что еда готова.       На столе в гостиной теперь и впрямь стояло пять тарелок с жареными овощами и сосисками. Лаванда кивнула, соскочила со стола и уже направилась к двери, когда в голове ее щелкнуло, и она вдруг поняла, что именно ей не нравится в Аароне.       – Меня зовут Лаванда, – она щелкнула пальцами, и Аарон безразлично пожал плечами, – можешь коверкать имя как хочешь, но не зови меня «эй».       Сидящий в кресле-мешке Кевин пошевелился, и тот зашуршал, нарушая вязкую тишину. Аарон смотрел на Лаванду почти минуту, а после кивнул, принимая и это.       – Что, навевает неприятные воспоминания? – хохотнул он, вытаскивая из шкафа стаканы.       – Нет, – Лаванда покачала головой и остановилась перед дверью в спальню, – просто подумала, вдруг ты не знаешь.       – Я сказал тебе завалить! – раздался оглушительный крик Эндрю, и Лаванда рывком распахнула дверь.       Звон битого стекла резанул по ушам, и вдруг ужасающе громко заколотилось сердце. Лаванда застыла в проходе, глядя, как Эндрю убирает от окна руку и разминает пальцы, и почти не заметила оказавшегося рядом Ники. Хэммик закатил глаза и вскинул руки, будто признавал поражение, и пальцы его едва заметно подрагивали. Развернувшись, он столкнулся взглядом с Лавандой, покачал головой, будто сообщал, что делать тут нечего, и осторожно протиснулся в гостиную. Лаванда осталась в спальне, не в силах отвести глаз от кровавых потеков на ладони Миньярда, и к горлу ее подступила кислая тошнота. Эндрю наверняка было больно, но боль эта была не физическая, и оттого он глушил ее другой, более простой и понятной болью. Стекло за его спиной осыпалось осколками на пол, а несколько острых краев все еще торчали, угрожающе расчерчивая пейзаж за окном. По лицу его можно было догадаться, что разговаривать Эндрю ни капельки не настроен, но Лаванда все равно выглянула в гостиную и поинтересовалась, где у них тут аптечка.       – Решила наконец вернуться на пусть истинный? – гоготнул Эндрю, когда Аарон, закатив глаза, притащил ей аптечку из ванной. – А, медсестричка?       Коробка оказалась довольно тяжелой, и Лаванда, пройдя вглубь комнаты, грохнула ее на тумбочку рядом с Эндрю. Ругаться ей не хотелось, тем более что день и так был порядком испорчен, так что Лаванда, не размыкая губ, принялась перебирать всевозможные обезболивающие в поисках перекиси. Лежавший на самом верху бинт она отложила в сторону, и Эндрю тут же схватил его, пачкая упаковку кровавыми отпечатками. Крови было прилично, и, кроме того, он мог повредить кости или порезать мышцы осколками, но Эндрю так ловко крутил в пальцах проклятый бинт, что Лаванде захотелось прямо сейчас им же его придушить. Отыскав, наконец, перекись, она перехватила его руку за запястье и щедро полила раны, а Эндрю даже не пискнул. Он смотрел на Лаванду в упор, и было в его глазах нечто такое на грани безумия, от чего тошнило еще сильнее. Будто помимо боли он не чувствовал вообще ничего, и только боль доказывала, что он все еще жив.       – И каково это, – Эндрю вдруг перехватил ее ладонь, переплел пальцы и подтянул к лицу, будто что-то пытался на них разглядеть, – касаться другого человека по собственной воле?       – Ты мне скажи, – бинт, который подхватила Лаванда, шлепнулся на пол, и ей пришлось наклониться, чтобы его подобрать.       Она ожидала, что Эндрю сейчас ухватит ее за шею, как было в Колумбии, и заставит встать на колени, но он только смотрел и продолжал скалиться. Впрочем, сердце Лаванды все равно испуганно встрепенулось, когда он сжал пальцы сильнее, и она поднялась во весь рост, снова делаясь выше. Лаванда нависала на Эндрю, и это совершенно очевидно нервировало его, и оттого он смотрел ей в глаза еще более зло.       – Что же ты почувствовала, – воздух свистел у него в зубах, точно воющий ветер, – когда увидела Рико, раз так быстро сбежала?       Дернувшись, Лаванда сжала зубы и закатила глаза. Разговаривать сейчас было решительно невозможно, потому что Эндрю хотел только побольнее ударить, проткнуть ножом ее протянутую руку и сделать так, чтобы не одному ему было больно. Пальцы ее, сжатые в его руке, почти онемели и были липкими от крови, и от соприкосновения кожи будто электрический ток расползался по телу. Колени подкашивались, злость подступала к горлу волнами, и Лаванда рвано вдохнула сухой воздух с металлическим привкусом. Ей всего-то нужны были сигарета и зажигалка, чтобы выжечь внутри пустоту, а Лаванда взяла и ввязалась в чужие проблемы. У нее своих было по горло, и ее-то Эндрю защищать вовсе не собирался, и теперь был еще Кевинов Рико, от черного взгляда которого хотелось спрятаться или провалиться сквозь землю.       – Если хочешь подраться, так и скажи, – Лаванда выдернула руку и отерла липкие пальцы о штаны.       Все равно эта одежда теперь казалась напрочь испачканной, и она собиралась выбросить ее в ближайшую мусорку. Бинт, который сжимала в другой руке, Лаванда положила обратно в аптечку и размяла затекшие пальцы, сжав и разжав кулаки.       – Хочу подраться, – каркнул Эндрю и чиркнул зажигалкой прямо у Лаванды под носом, – здесь или пойдем на крышу?       Облако дыма застило глаза, и Лаванда фыркнула, поражаясь ребячеству жеста. Она вытащила из кармана стащенную сигарету, отобрала у Эндрю зажигалку и тоже закурила, меланхолично рассматривая чужую кровь на собственных пальцах. Рану нужно было все-таки перевязать, однако энтузиазм ее окончательно иссяк, а желание помогать испарилось. Эндрю не нужна была такого рода помощь, только не ему и только не от нее, и Лаванда приняла это так же легко, как и его жуткий характер. Затянувшись, она кивнула в сторону выхода, и Эндрю растянул губы шире, хотя, казалось, сделать это было уже невозможно. Лаванда, пожалуй, могла пересчитать все его зубы, и этот дурацкий факт несколько сбил настрой. Она не то чтобы в самом деле хотела подраться, да и Эндрю, кажется, несколько успокоился, вот только совместным курением дело определенно закончиться не могло, так что они оба вышли в гостиную и уже было направились к выходу, когда Ники, раскинув в стороны руки, преградил путь.       – Лисы и так сегодня привлекли к себе слишком много внимания, – отчеканил Ники, и Лаванда впервые увидела его таким серьезным, – если хотите устроить драку, делайте это здесь, а не на виду у всего общежития.       Она оглянулась на Эндрю, и тот лишь пожал плечами, будто снова давая ей выбор. Это был странный жест с его стороны, постоянно спрашивать ее мнение, но так Лаванда, пожалуй, могла немного побыть эгоисткой. Она задумчиво склонила голову набок, затянулась и выпустила дым в сторону Ники, и на мгновение его фигура сделалась серой и зыбкой.       – Мне перехотелось, – вздохнула Лаванда, прикидывая, что еще одного скандала не переживет как минимум тренер, – я вообще пришла сюда, потому что хотела курить.       – Ага, – просто кивнул Эндрю, зачесывая волосы здоровой рукой, и, гоготнув, добавил, – у тебя слишком много вредных привычек для медсестры.       В глазах его снова сверкали искры, и Лаванде вдруг снова захотелось придушить Эндрю оставленным в аптечке бинтом.       – Тебе тоже напомнить, как меня зовут? – Лаванда склонила голову набок и прищурилась, пытаясь разглядеть, остановилась ли кровь.       – Я помню, мне просто похер, – отмахнулся Эндрю, разглядывая теперь покрытые его собственной кровью пальцы Лаванды. – А теперь меняю медсестричку на болтуна.       Дверь за ним хлопнула, и гостиная погрузилась в задумчивую тишину. Первым очнулся Аарон: он закатил глаза и напомнил, что две тарелки с обедом все еще на столе. За ним в себя пришел Ники, всплеснул руками и велел Лаванде поскорее смыть с себя кровь. По его словам, он никак не мог вернуть Лаванду девчонкам в таком ужасающем виде и оттого продолжал суетиться вокруг, пока она, сдавшись, не выполнила каждое его приказание. Когда они закончили, тарелки все еще стояли на столе, Кевин сидел в той же позе в кресле-мешке, а Аарон бездумно переключал каналы на телевизоре. Тишина стояла почти гробовая, так что мурашки расползались по телу, и со стороны запертой спальни не было слышно ни единого звука. Лаванда повела плечами, пытаясь избавиться от давящей тишины, уселась на диван и подтянула к себе тарелку. Взгляд ее запнулся за еще одну, пятую, предназначенную для Эндрю, и скользнул дальше по безразличному Аарону, щелкающему пультом. Наверное, подумала Лаванда, какие бы между ними ни были отношения, Аарон не хотел оставлять брата голодным, а еще переживал, как бы тот в самом деле не повредил себе руку. Так что она, набрав в грудь побольше воздуха, рявкнула, не оборачиваясь к двери в спальню:       – Аарон приготовил обед, выйди и съешь его!       Какое-то время было тихо, перестал даже щелкать пуль от телевизора, а потом из спальни раздалось не менее громко:       – Будь любезна, выброси мою порцию в мусорку!       От пренебрежения, сквозившего в его голосе, Лаванде стало так обидно, будто это она сама старалась приготовить еду на всех, а Эндрю предпочитал остаться голодным вместо того, чтобы съесть ее стряпню. Она покосилась на Аарона, щелкнувшего кнопкой выключения так сильно, что пульт едва не переломился надвое, и протяжно вздохнула. Это было не ее дело, Лаванда не должна была лезть в отношения близнецов, и все-таки ей захотелось высказать собственное недовольство обоим, пусть даже они с Эндрю потом и впрямь подерутся. Еда Аарона была вкусной и определенно не стоила подобного пренебрежения, и Лаванда, задумавшись, съела свою порцию так быстро, что вовсе не заметила, когда тарелка окончательно опустела.

***

      Разноцветные тряпки пролетали мимо Лаванды и падали в одну общую кучу, так что пол ими был завален практически весь. Элисон в одних трусах потрошила собственный шкаф, по виду совершенно бездонный, и все, что она извлекала на свет, казалось ей неподходящим. Повертев в руках очередную кофточку, она с фырканьем отбросила ее в сторону, в очередной раз оглянулась на Лаванду и окинула ее оценивающим взглядом, а затем снова с головой погрузилась в шкаф. Лаванда стояла так уже почти полчаса, а Элисон все никак не могла выбрать наряд, так что слой одежды на полу постепенно увеличивался.       – Я уже сказала, что никуда с тобой не пойду, – хмыкнула Лаванда, переминаясь с ноги на ногу.       Она говорила это уже четвертый раз, но Элисон было совершенно плевать. За дверью сидел Сет, почему-то поддержавший идею взять Лаванду с собой в алкотур, и продолжал лениво отбиваться от Мэтта, Даниэль и Рене, не слишком довольных сложившейся ситуацией. Вообще-то они вчетвером планировали устроить вечер кино и немного выпить для храбрости, а теперь Лаванде предстояло тащиться куда-то в компании не слишком приятных людей. Нет, Элисон ей нравилась, но отдельно от Сета, который не мог хотя бы на минутку засунуть свое ценное мнение себе в жопу, и терпеть одно ради другого Лаванда не собиралась. Вот только Элисон снова проигнорировала ее слова, швырнула прямо в лицо какую-то блестящую кофту и победно усмехнулась, выныривая из шкафа.       – Это подойдет, – резюмировала она, натягивая на себя нечто очень откровенное и очень блестящее, – рукава достаточно длинные, так что снимай свои побрякушки.       Сперва Лаванда не поняла, о чем она говорит, а потом Элисон шагнула вплотную, так что запах ее духов ударил в нос, и дернула за браслеты. Лаванда распахнула глаза, отшатнулась, зачем-то прижимая к себе тряпку, и замотала головой. Тошнота подступила к горлу, жар окрасил щеки, а голова закружилась, так что она едва не поскользнулась на разбросанной одежде. Элисон поймала ее за руку, и Лаванда дернулась, точно от удара, вырвалась и со вздохом плюхнулась на кровать. Не то чтобы у нее совсем не было выбора, в конце концов ни Сет, ни Элисон не могли потащить ее силой, но от непрерывного давления внутри уже успело что-то сломаться. Элисон нависла над ней, уперев руки в бока, и Лаванда выдохнула воздух сквозь сжатые зубы, встряхнула тряпку, и та оказалась вдруг вполне симпатичной водолазкой. Черная с люрексом, она блестела и в то же время была не слишком приметной, так что Лаванда хотя бы могла затеряться в толпе. Это не то чтобы успокоило, тем более что желания идти с Сетом и Элисон по-прежнему не было никакого, и Лаванда поспешила убедить себя в том, что ничего страшного не случится. Машина Джейкоба, припаркованная за две улицы, ей просто приснилась, и Лаванде даже представилось, будто отец, впечатленный ее новой командой, мог решить оставить ее учиться в Пальметто. Такие новости стоило в самом деле отпраздновать, вот только Лаванда предпочла бы вечер кино, а не тур по барам и забегаловкам.       – Я никуда с вами не пойду, – повторила Лаванда, не отпуская блестящую водолазку.       – Пойдешь, – хмыкнула Элисон, – мне, знаешь ли, обидно, что ты ездила с чудовищами, а меня игнорируешь. В нашей с Сетом компании ничуть не хуже.       Она воздела палец к потолку, будто уже выиграла спор, и Лаванда снова вздохнула. Спорить не было сил, но идти все-таки не хотелось, и она просто замотала головой так, что кудряшки ударили по щекам. Сопротивление ее, впрочем, постепенно сходило на нет, и Элисон чувствовала это, продолжая давить и нависая над Лавандой хищным коршуном.       – И вообще, – нахмурилась Элисон, – считай это приветственной вечеринкой или же испытанием. Если не пройдешь его, не быть тебе Лисом.       Это, кажется, была ее последняя идея, и Элисон, приказав Лаванде одеться, вышла в гостиную. Она отчего-то была уверена в собственном превосходстве, будто уже победила, еще не начав, и оттого Лаванде было немного смешно. Блестящая водолазка лежала у нее на коленях, и Лаванда расправила ее, придирчиво разглядывая рукава. Те и в самом деле казались длинными, будто доставали до самых кончиков пальцев, и Лаванда решила примерить. Она все еще не собиралась идти с Элисон или сколько-нибудь ей поддаваться, это было обыкновенное любопытство. Всю жизнь Лаванда носила совершенно другую одежду, куда более просторную и простую, и оттого, точно маленький любопытный ребенок, она украдкой мечтала нацепить на себя какой-нибудь мамин наряд. Элисон, впрочем, на маму не слишком-то походила, но Лаванда все равно не помнила ее лица, так что образ заместить оказалось проще простого. Быстро расправившись с собственной кофтой, Лаванда натянула на себя водолазку и согласилась, что под обтягивающими рукавами браслеты слишком уж сильно топорщились. Рукава и в самом деле оказались ужасающе длинными, Лаванда могла натянуть их на пальцы и завязать узлом, а вот на поясе водолазка оказалась слишком короткой и обнажала живот. Сделалось неуютно, и Лаванда наугад запустила руку в груду одежды, вытаскивая оттуда первые попавшиеся шорты. Они тоже были вопиюще короткими, но зато с завышенной талией и премилым поясом с бантиком, и Лаванда быстро надела их и покрутилась у зеркала, оценивая собственный вид.       Как только Лаванда закончила прихорашиваться, в дверь, постучав, вошла Даниэль. Она окинула Лаванду оценивающим взглядом, а потом протяжно вздохнула и покачала головой. Должно быть, она уже догадалась, что Лаванда смирилась с собственной участью, но все равно предприняла попытку помочь.       – Ты можешь не ходить с ними, если не хочешь, – сказала Даниэль, оставляя дверь слегка приоткрытой, – Элисон бывает грубой и ужасно напористой, но на нее, в отличие от Эндрю, я хотя бы могу повлиять.       Хихикнув, она покачнулась, перекатываясь с пятки на носок, и сцепила за спиной пальцы. Лаванда смерила Даниэль пристальным взглядом и покачала головой: на самом деле она сдалась еще до того, как Элисон начала всерьез наступать. В глубине души ей хотелось пойти с ними, даже с противным Сетом, который не мог держать язык за зубами, потому что они тоже были Лисами. Слишком мало времени было, чтобы узнать их всех, и Лаванда собиралась во что бы то ни стало наверстать упущенное. Она не знала, сколько времени у нее осталось, едва ли верила в то, что отец оставит ее в покое, и оттого, наверное, слишком спешила. Еще утром Лаванда тряслась от ужаса, сравнивая Рико с отцом, а теперь собиралась танцевать до упаду, будто была самой обыкновенной первокурсницей, у которой впереди широкая прямая дорога. Может быть, она могла бы даже познакомиться с каким-нибудь парнем, вполне обычным, даже несколько простоватым навроде приставучего Мортимера с истории и французского, но об этом воображать пока не хотелось. Сперва стоило окончательно влиться в команду, перестроить ее под себя, как делала это в школе, а затем победить и доказать всем, что Лаванда Лайли стоит чего-нибудь даже без своего близнеца.       – Все в порядке, – Лаванда махнула рукой и задрала рукава, обнажая браслеты, – если бы я в самом деле не хотела идти с ней, попросила бы защиты у чудовищ.       По одному она принялась стягивать с запястий браслеты, постепенно открывая тонкие длинные шрамы. Даниэль молчала, наверняка следила за ней во все глаза, а затем с щелчком закрыла дверь.       – Они поехали в Колумбию, – голос ее, тихий и сиплый, взвился под потолок, – взяли с собой Нила.       Оторвавшись на мгновение от браслетов, Лаванда ответила тихим многозначительным «О» и кивнула, справедливо решив, что вшестером в машину Эндрю они все равно бы не поместились. Мысль о том, что она куда охотнее поехала бы с чудовищами в Колумбию, чем с Элисон и Сетом по барам, несколько напугала Лаванду, и она рывком стянула оставшиеся браслеты. Один из них, почти самый старый, сплетенный когда-то из ниток и бисера, порвался в месте соединения, и рассыпался разноцветными камешками по полу. Бисеринки смешались с грудой одежды Элисон, а у Лаванды в руке остался ворох ниток, потемневших и истончившихся, и другие браслеты, более стойкие к резким рывкам. Даниэль тем временем не отрывалась от ее оголившихся рук и хотела было уже сказать что-то еще, но Лаванда заткнула ее, сунув оставшиеся браслеты ей прямо в руки. Разговаривать и слушать нравоучения не хотелось, так что она предупредила, что вернется, скорее всего, только под утро, и поспешно покинула ставшую удушливой комнату.       В первом баре, куда они направились с компанией Сета, было вполне прилично, но дальше становилось все хуже и хуже. Дело было, впрочем, не только в местах, куда сильнее Лаванду нервировала сама собравшаяся компания. Какой-то четверокурсник, остававшийся на второй год и зовущий себя пятикурсником – как Сет – решил, должно быть, что к концу вечера непременно затащит Лаванду в постель, и не отходил от нее ни на шаг. От него сильно пахло одеколоном и выпивкой, а руки свои он постоянно норовил положить куда-нибудь на Лаванду, и она только и успевала уворачиваться от неприятных прикосновений. В груди росло раздражение, Элисон постоянно смотрела на нее насмешливо и снисходительно, и каждый раз, когда руки ее начинали дрожать, Лаванда хваталась за выпивку. Она не разбирала, что именно пьет, просто пила, пока в глазах окончательно не помутнело, а в ушах не зазвучал оглушительный бой барабанов. Они ходили с места на место, пока Лаванда совсем не перестала различать обстановку. Запомнила она разве что первый бар с деревянными жесткими стульями и тусклым светом, а после него еще были клуб с розовыми барными стульями, какое-то место с крутящимся диско-шаром и огромным диджейским пультом, и еще мерцающий свет, и круглые столики, липкие от пролитого алкоголя.       В какой-то момент парень, имени которого Лаванда даже не запомнила, перестал казаться ей таким отвратительным, но она все равно старалась держаться от него на значительном расстоянии. Лаванда помнила, как ее накрыло в Колумбии, но тогда виной всему была скорее всего крекерная пыль, смешанная с алкоголем, а сейчас она ограничивалась только выпивкой. И все равно в ушах неприятно стучало, перед глазами мелькали мутные образы, и Лаванда, кажется, больше не различала своих и чужих. Вокруг нее было слишком много людей, от них пахло, и запахи эти смешивались и давили на голову, заставляя склониться к самому полу. Пальцы у нее едва заметно дрожали, так что несколько капель выплеснулось из очередного стакана, и Лаванда сощурилась, пытаясь сфокусировать взгляд. Где-то вдалеке она видела образ танцующей Элисон, а еще чувствовала чью-то руку у себя на плечах, и от ощущения этого тут же скрутило живот.       Решив, что ее сейчас вырвет, Лаванда бросилась к выходу, расталкивая дрыгающиеся тела, и едва не рухнула на колени, когда в нос ей ударил запах вечера, дыма и чьей-то блевотины. В глазах все еще плыло, Лаванда была совершенно пьяна, так, как никогда в жизни, а в ушах стоял гром ее собственной крови. Хуже того ей было единственный раз, когда Винсент уговорил ее вместе попробовать наркотики, а потом взял и умер, а Лаванда никак не могла понять, говорит отец правду или все это – наркотический бред. Сейчас Лаванда тоже не понимала, насколько окружающий мир реален, потому что прямо у входа в очередной клуб стояла машина, которая недавно привиделась ей во сне. Эту машину, машину Джейкоба, она могла узнать из сотни таких же просто потому, что видела ее сотни же раз. Наверняка это был бред, решила Лаванда, потому что страха не было ни капли, только отвратительно крутило живот и не слушались оцепеневшие пальцы. В Колумбии ее трясло от ужаса, а теперь Лаванда стояла и лениво смотрела, как открывалась водительская дверь и из нее наружу выбирался собственной персоной Джейкоб, самый верный, бессменный отцовский помощник. Ей бы в тот момент закричать или рвануться обратно в клуб, чтобы смешаться с толпой, однако пьяная Лаванда была ужасающей храброй, а мысли ее едва ли перетекали дальше судорожного желания закурить.       – Ты ведь куришь, – кивнула самой себе Лаванда и требовательно протянула руку.       Она не просила и не задавала вопрос, просто озвучила пришедшее на ум знание. На языке у Лаванды стоял противный привкус выпивки, горло жгло, а в животе будто сам собой завязывался тугой узел. Она стояла, протянув раскрытую ладонь, перед входом в какой-то местный клуб, а вся компания, с которой Лаванда пришла, включая Сета и Элисон, и того приставучего парня, имени которого она не запомнила, была внутри. Они были внутри, а Лаванда снаружи, и друг от друга их отделяла полночная темнота и тонкая полоска мелькающего света из-под плотно закрытой двери. Лаванда дернула пальцами, торопя Джейкоба, и тот, хохотнув, вытащил из кармана смятую пачку.       – Малышка Лави попала в плохую компанию, – притворно печально выдохнул он, перебрасывая Лаванде пачку, – твой отец не будет этому раз.       – Да мне похер, – отмахнулась Лаванда и вытряхнула на ладонь сигарету.       Зажигалка тоже оказалась внутри, и Лаванда, чиркнув ей, закурила. Желтоватый огонек на мгновение ослепил и погас, превращаясь в тлеющее рыжее пятнышко. Лаванда затянулась, почувствовала, как дым неприятно щекочет легкие, и блаженно прикрыла глаза. В голове у нее стучало, и отчего-то вполне реальный Джейкоб казался колдовским мороком, кем-то вроде злобного джинна, который исполнит ее желание, а потом потребует взамен всю ее жизнь. Усталость навалилась на плечи, глаза стали сами собой закрываться, и Лаванда зевнула, прикрыв рот свободной рукой. Страшно все еще не было, должно быть, алкоголь напрочь сломал ее чувство самосохранения, и оттого внутри разливалось сладостное блаженство. Длинные рукава водолазки надежно скрывали шрамы, а прохладный ветерок холодил голые ноги, пока Лаванда медленно курила, стоя напротив жнеца, которому суждено забрать ее жизнь.       Это не будет отец, в какой-то момент решила Лаванда, потому что так будет совершенно не романтично. Она терпеть не могла романтические комедии, где все всегда оканчивалось хорошо, потому что так не бывало ни в единой реальной жизни. В реальной жизни беглецов обязательно находили, и тогда их ждало заслуженное наказание. Лаванда не знала, почему за ней приехал именно Джейкоб, но так было и в прошлый раз. Сегодня он был один, стоял, засунув руки в карманы, и не сводил с нее пристального взгляда, от которого хотелось потушить сигарету прямо о собственное бедро. Фыркнув, Лаванда выбросила окурок в ближайшую урну и смяла пачку в ладони. Карманов у нее не было, но сделка уже состоялась и сигареты были ее, так что цену Лаванда была обязана заплатить.