Львенок

      — Не подходи ко мне, урод! Ненавижу тебя и твоего мерзкого енота! Всех вас ненавижу! — выкрикнул Крит и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.       Маленький, залитый слезами и красный от крика и плача ураган пронесся мимо Кинна, даже не обратив на него внимания. Мужчина подошел к двери и осторожно заглянул в безликую гостевую комнату, что временно заняли Джун и Крит. На застеленной кровати сидел Чоко и успокаивающе гладил шерстку вцепившегося в него Карла, теперь боящегося резких звуков.       — Малыш, что у вас случилось? — сколько бы дел на него ни навалилось, Кинн никогда не пренебрегал детьми, по себе помня, как больно было в детстве переживать равнодушие отца и мерзкую, липкую, лебезящую улыбку дяди. Этот раз не стал исключением — услышав его голос с порога, Чоко поднял голову и быстро вытер мокрые щеки, натягивая подобие улыбки на пухлощекое лицо.       — Дядя Сакда умер в больнице час назад, и Крит теперь во всем винит меня. Я же был в доме, когда это случилось. Из-за меня дядя остался, хотя мог уйти.       — Это не так. Чоко, это совсем не так. Виноваты мы, наш бизнес, сослуживцы Сакды, те, кто напали на дом, но точно не ты, — услышать такую новость, еще и от ребенка, было неприятно и горько, но Кинн справился с эмоциями, стараясь в первую очередь поддержать Чоко.       — Я знаю, папы и гэ много раз мне об этом сказали. Но это все равно больно. Я не хочу быть врагом Криту, с ним весело.       — Прости его и нас, малыш. Сакда был для Крита кем-то вроде отца. А терять настолько близкого человека всегда больно и трудно. Он злится, но скорее не на тебя, а на ситуацию в целом, вот и говорит всякие обидные вещи. Хочешь, я отведу тебя к Тэ и Макао?       — Не надо. Они сейчас заняты, я найду чем заняться, дядя, иди работать. У вас всех так много дел, я не хочу еще больше отвлекать, — Чоко отработанным до автоматизма жестом пересадил енота в пестрый слинг на животе, потерся щекой о пушистую голову и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь до щелчка автоматического замка.       Кинн покачал головой, расстроенно прикусил губу и направился в кабинет, где его уже ждали Порш, Бен, Сомсак, Чан и Вегас.       — Привет, кот. Сакда умер в больнице, остановка сердца, запустить не смогли. Но он оставил для тебя послание, глянь на компе, — Порш встал из-за стола и приласкался к Кинну, на несколько драгоценных секунд превращаясь в его руках из усталого мужчины в милого котенка. Кинн охотно позволил им обоим крохотный момент слабости, поцеловал теплый лоб мужа и сел за стол, запуская видео.       Сакда лежал спиной вверх в одиночной палате городской больницы — с малость пошарпанными стенами, облупившимся потолком и древними деревянными окнами. Возле входной двери безмолвными стражами замерли двое ребят Чана в черных тройках. Тихо шелестели деревья за приоткрытым окном и пищало, шуршало и колебалось разнообразное медицинское оборудование, подключенное к пациенту со всех сторон. Сакда слабо улыбнулся, повернул голову в сторону установленной протеже Арма камеры, точно зная, где она расположена, и заговорил, прерываясь через каждую фразу, чтобы набраться сил:       — Кинн, позаботься… о них. Они все… что у меня есть… Крит, будь… умницей. Хорошо учись и… радуй маму… Вин, нож твой… ты сильнее… чем думаешь… Чоко, ты ни в чем… не виноват…       Приборы взвыли один за другим, охранник спешно выскочил в коридор, зовя врачей, но глаза Сакды уже остекленели, а по кардиомонитору прошла ровная зеленая полоса.       Кинн прикрыл глаза, пережидая всплеск неприятия. Они не успели так уж крепко сойтись с Сакдой, но тот многое сделал для них. От компромата на серьезных людей, к которым так просто не подобраться, до обычного человеческого отношения к Тирапаньякулам и к детям. Сакда без колебаний защитил Чоко собой, невзирая на собственные травмы. Охотно играл с Люци, так что ребенок даже начал выделять его из ряда телохранителей и работников дома и всегда с радостью шел на контакт. Сакда навлек беду на их дом, но он же принес всей семье преимущества на политической и теневой арене и ощущение какой-никакой поддержки. Терять такого союзника, еще и накануне передела власти, было жаль.       — Как котенок? — спросил Кинн у Порша после долгой вдумчивой паузы, потерев ноющие от постоянно растущей нагрузки виски.       — С мамой и пи’Чаном. Он тяжело перенес эту новость, не выпускает тот нож из рук, — пояснил Порш, встал с места и налил для Кинна воды в стакан, положив рядом пластинку с обезболивающим. Кинн поймал руку мужа и оставил поцелуй на запястье, не стесняясь присутствия остальных мужчин.       — Мы найдем их, всех, до единого, — пообещал он тихо и себе, и семье, и душе Сакды, где бы она ни была, запив горькую пилюлю безвкусной прохладной жидкостью. Дела не ждали, хотя на душе скребли кошки и разверзлась настоящая пустыня.       

***

      Дата, обозначенная в календаре как его отложенный день рождения, прошла совершенно мимо. Кинн не вылезал из отчетов и докладов, Ким, Танкхун и Нампын пытались отследить конечное звено цепи, найти имя заказчика, что за всем стоял. Пит с Поршем и сорванным из командировки в Лопбури Рэйном пытались реанимировать то, что осталось от дома побочной семьи. Фундамент уцелел полностью, правое крыло почти не пострадало, но левому требовался капитальный ремонт, чем Дождливый нонг’ и занялся, виртуозно матерясь на тех, кто закладывал взрывчатку. Вегас удвоил охрану мужа, дети оказались поголовно заперты во внутренних покоях комплекса. С ними занимались дистанционно — и чтобы не отстать от школьной программы, и чтобы отвлечь от тяжелых мыслей и страхов.       Саммер с Венисом так и вовсе отложили на время учебу и как могли помогали взрослым с аналитикой и безопасностью. И Лукас, и гомофобия в школе, и разборки с дирекцией, и мелкие семейные стычки, и новости о неспособности Кинна произвести кровного наследника стремительно отошли на задний план и забылись за ворохом по-настоящему серьезных неотложных дел. Вся семья сосредоточилась на обороне, поисках виновного и возможном ответном нападении.       Кинн гордился бы своими детьми, если бы у него оставались хоть какие-то силы. Он вставал еще до рассвета, нацепив на руку ненавистные вибрирующие смарт-часы, целовал плечо спящего рядом мужа, чей будильник стоял на полтора часа позже, тихо одевался и уходил работать. Возвращался хорошо за полночь, когда Порш уже спал, закуклившись без него в одеяло, как гусеница. Кинн бережно разматывал шумно дышащий кулек и несколько минут просто лежал, прижимая к груди спокойно спящего мужа, дыша им вместо воздуха. Затем Порш, не просыпаясь, жался ближе, поворачивался к Кинну лицом, залезал на него и, сладко причмокивая губами, распластывался поверх, тяжелый, родной и любимый от макушки до пяток.       Пару раз приходили ночевать дети, сначала без Бена, а потом и с ним. Кинн никому не отказывал в поддержке и тепле. Выкраивал между созвонами, совещаниями и разъездами пару минут на то, чтобы заглянуть к детям в крыло, переоборудованное и защищенное тремя уровнями охранного контура. Обнимал и успокаивал племянников и племянниц, особенно самых маленьких. Носил детей на руках, катал на шее, гладил по макушкам и пару раз заплетал Фаер волосы в хвостики своими кривыми и грубыми руками. Детям важно было напомнить, что они важны для любого члена их семьи, и Кинн не скупился на теплые слова, помощь и родственную ласку.       Группа детей расширилась еще и на Крита с Тхи, но Крит по большей части смотрел на всех вокруг волком, на контакт не шел и сидел сиднем в своей комнате, выползая только для дистанционных занятий с учителем и приемов пищи. А вот Тхи, с честью выдержав вместе с Кимом небольшую истерику матери и крики отца, полностью переселился в комплекс и помогал присматривать за Фаер и Люци. Еще он, в силу умений и влияния, успокаивал Луну, когда ту накрывало приступом тревоги за Кима, и как мог поддерживал расклеившегося Чоко.       Взрослые тоже помогали друг другу как могли и чем могли. Дайкунь не выползал из палаты Макао и Тэ — рана последнего оказалась намного серьезнее, чем они все полагали, потребовалась операция, и теперь в ноге мужчины содержалась пара титановых штифтов. Ходить Тэ пока не мог, перемещался на инвалидной коляске и то недалеко. Макао отлеживался рядом после трех пулевых, нервного срыва и переливания крови. Единственной здоровой подвижной единицей в палате оставался Дайкунь. Он даже ночевал преимущественно там же, на одной кровати с Чоко и Карлом, пока Тайм задерживался на работе допоздна, намеренно или случайно.       Сакду с почестями, но скрытно и скромно кремировали и похоронили на местном кладбище рядом с его родителями. Джун много плакала, потеряв единственного верного друга семьи, Крит же молча поджимал губы и сдерживал слезы, хотя Че и Саммер с двух сторон твердили ему, что слезы в такой ситуации — нормальное явление. Джун все время поддерживали Ноа и Пит, и постепенно женщина пришла в себя, хотя продолжала носить траур и по утрам прятала от сына красные от слез глаза.       Эппл тоже похоронили достойно — настояли Венис и Винтер. Девушка упокоилась в скромном, тихом, чистом месте. Винтер и Чоко лично возложили цветы на каменный памятник с настоящим именем и выбитыми годами жизни. Кинн не понимал такого рвения детей, но и не препятствовал. Просто в меру сил и возможностей обеспечил безопасность и позволил провести церемонию в храме. У него были дела поважнее, но и он, подчинившись строгому взгляду младшего сына, положил к могильному камню небольшой букет любимых Эппл чайных роз.       

***

      Путем сложных изысканий, шантажа, ошметков слухов и домыслов, что собрали на приеме Кинна старшие дети, Тирапаньякулы все же вышли на заказчиков спустя почти месяц после нападения на дом побочной семьи. Кинн посовещался со всеми и пошел на открытый конфликт, проведя несколько встреч с очень влиятельными в стране людьми, часть из которых отметилась в не самом приглядном виде на флешке Сакды. За годы в грязном, трудном и непредсказуемом бизнесе Кинн приучился хорошо вести свои дела. Да и Вегас не отставал, расчехлил свой знаменитый пыточный чемоданчик для грязной работы и, сияя сумасшедшей улыбкой во все тридцать два, стряхнул пыль со славы напрочь отбитого психа, способного выбить признание из кого угодно.       Кинн не торговался, не шел на перемирие, не пытался подстроить ситуацию под кого-то, кроме себя. Наоборот, жестко ставил свои условия, обрывая неприятелям все возможные лазейки. За его правым плечом на всех переговорах стоял Бен, за левым — Вегас, весьма злой из-за ремонта дома и регулярных споров с Рэйном, рвущимся экспериментировать с отделкой и функционалом будущего жилища членов побочной семьи. Корнвита настолько проняло искреннее расстройство мужа из-за несчастных раскуроченных камелий, что он умудрился на почти законных основаниях конфисковать в свою пользу имущество одного из двух главных заказчиков, продал его с молотка и с лихвой покрыл все затраты на ремонт и новое оборудование своего особняка. Но осадочек, как говорится, остался.        Пит обрадовался бы такому энтузиазму мужа, но и у него на первый взгляд неистощимый запас сил и оптимизма стремительно подходил к концу. Детей обычно спихивали на него, Джун, Нампын и Графа, но последние двое были так себе помощники ввиду слабого здоровья и небольшого опыта. Так что Понгсакорн выглядел едва ли не хуже, чем Кинн, уставая настолько, что под конец дня Вегас обычно сам на руках доносил мужа до кровати и раздевал. Разумеется, при таком напряженном графике думать о плотских утехах не оставалось ни сил, ни времени, и единственные, кто выглядели относительно довольными личной жизнью, оставались Макао и Тэ, проводящие друг с другом большую часть дня в силу полученных ранений.       Некоторые из замешанных в нападении на дом побочной семьи людей пытались качать права и угрожать, но, видя компромат и условия Кинна, сразу затыкались и шли на сделку. Пакин, по собственному почину поторговавшись с дедом Сайенс за закрытыми дверями, приволок новейшее оружие, созданное золотыми руками юного ученого. Да и сам Хару несколько раз приезжал в комплекс в сопровождении Кастора — повидать близких друзей в лице Саммер и Вениса и обсудить текущие дела с Вегасом и Кинном.       Именно Кинн был тем, кто застал «ссору» Тайма и Макао, и именно он помогал двигать кровать, чтобы организовать огромное уютное лежбище на пятерых. Его очень удивило, даже впечатлило решение Макао и Тэ, но лезть в чужие отношения Кинн не собирался — во-первых, себе дороже, во-вторых, у него тоже были глаза, и он уже давно заметил, какими взглядами обмениваются Макао и Тэ и Дайкунь и Тэ. Зато теперь у него появился законный повод стебать мужа, невольно спровоцировавшего эту ситуацию. Порш отнекивался, ворчал, фыркал, но на воссоединившуюся таким странным образом пятерку смотрел благосклонно и хитро, и пытался помогать им как мог, будь то добровольно-принудительная прогулка с засидевшимся за бумагами Тэ или простой совет.       

***

      Через пару дней скандалить пришли как никогда единые в своем мнении родители Тэ и Тайма. Кинн, которого сразу двое телохранителей позвали в гостиную, чтобы разобрался с агрессивно настроенными гостями, аж ностальгию поймал, до рези в носу. Несмотря на то, что действующие лица постарели, располнели и местами поседели, гонора и спеси у них ничуть не поубавилось. Как и непробиваемой уверенности в собственной правоте и дальновидности.       — Шлюха китайская! Это ты их околдовал, ты мне с самого начала не понравился, мелкий похотливый ублюдок! — выкрикнула мать Тайма, ничуть не стесняясь присутствия в помещении Кинна, Вегаса и Чана с Сомсаком, как раз закончивших короткую встречу-отчет по текущим делам и планам.       — Да что ж вам надо-то, а?.. — пробормотал Тэ, но в повисшей мертвой тишине его голос прозвучал очень даже отчетливо. Поняв, что случайно завладел всеобщим вниманием, Тэ неспешно встал позади Дайкуня и положил руки ему на плечи поверх синей футболки, судя по размерам, стащенной у Тайма, будто оберегая парня от острых, ядовитых слов родни. — Чоко, малыш, сейчас я, скорее всего, скажу много нехороших слов. Может, закроешь ушки?       Ребенок отрицательно помотал головой и перелез на колени Дайкуня вместе с Карлом, закрывая собой от негативно настроенных людей. Тэ потрепал его по волосам, еще раз ласково погладил Дайкуня и повернулся к родителям:       — Когда я терпел загулы Тайма, вы постоянно ебали мне мозг, потому что я был не в состоянии удержать его возле себя. Мы пережили этот момент. Смогли разойтись мирно и найти других людей, с которыми нам хорошо. Полностью все отстроили заново. И вот теперь, когда мы все оказались в таком непростом и уязвимом положении, а у Тайма появился свой постоянный партнер, которому он, заметьте, верен, вы снова лезете со своими ценными советами в чужие отношения. Может, хватит уже?       — Это неслыханно! Еще скажи, что трахаешь это… существо! Таэчин, мы не узнаем тебя, с тех пор как ты связался с этим мальчиком…       — Мальчику уже за тридцать, мама, научись, пожалуйста, называть моего мужа по имени, — невежливо перебил Тэ, сверкнув на родителей потемневшим взглядом.       — Вот именно! Он твой муж, зачем тебе эта разукрашенная патлатая проститутка?       — Еще одно слово о нем в таком тоне, и вас выведут отсюда и никогда не впустят обратно, — на правах хозяина дома ледяным тоном отрезал Кинн, пока набычившиеся Тайм и Макао не сказали много лишнего и матерного в присутствии ребенка. — Проявите уважение к тем, кто живет в моем доме.       — Тэ, если уж тебя так на молодых тянет, ну нашел бы себе девушку. Глядишь, и появился бы твой наследник, — вступил в игру отец Тэ, кхун Сомчай.       — У меня уже есть наследник, нравится вам это или нет, — выпрямившись, прорычал Тэ, яростно защищая Чоко.       — А ты, Тайм? Зачем тебе они? Оставь этого… мальчика на этих двоих и заведи нормальную семью, что тебе мешает? — строго спросил отец Тайма, хмуря наполовину седые брови. С годами их с сыном внешнее сходство проявлялось все сильнее, и теперь Чоко с любопытством поглядывал то на Тайма, то на кхуна Джома, сравнивая.       — У меня уже есть семья, мой Кунь-эр, и другого мне не нужно. И если он решил, что хочет таких отношений с Тэ, значит, он их получит.       — Трахаться с другими мужиками у тебя на глазах?! — во весь голос выкрикнула Солада, мать Тайма, подаваясь вперед, так что выкрашенный в медно-рыжий цвет длинный завитой локон упал ей на грудь, подчеркивая довольно откровенное для шестидесяти четырех лет декольте.       — То есть, когда я то же самое делал с Тэ, вас это ничуть не смущало? — изогнул бровь Тайм, с неприкрытой насмешкой глядя на набычившегося отца и прикусившую язык мать. — Я не был святым, признаю. Годами изменял Тэ, причинял ему боль, предал. Мне стыдно за это, не могу передать словами, как. Поэтому лезть к ним сейчас, когда наконец-то все наладилось и у меня появился шанс исправить то дерьмо, что я совершил, я вам не позволю.        — Что в нем такого, что вы будто с ума посходили? Он же просто подстилка дешевая, смотри сам!       Лия веером высыпала на столик между ними пачку заботливо распечатанных цветных фотографий. Кинн и остальные подобрались ближе и увидели еще более пикантные фото, только на этот раз не с Тан Сюанем, а с другими мужчинами. Кинн навскидку насчитал троих, два европейца и один азиат. И все либо без одежды, либо с БДСМ-девайсами в руках. Дайкунь закрыл лицо руками и сжался, его плечи затряслись, когда он схватил в охапку Чоко и отвернул личико ребенка от стола, не разрешая смотреть. Но тот упрямо вывернулся из тонких рук, сел на колени возле столика, поворошил фотографии и придвинул к себе парочку, разглядывая. Поднял взгляд на Тайма и неожиданно сурово, властно спросил:       — Ты делал ему так же больно?       — Нет. Никогда, — глядя прямо в янтарные глаза, ответил Тайм таким же проникновенным и серьезным тоном.       — Нужно наказать тех, кто это сделал. И тех, кто делал фото. Так нельзя поступать с людьми, — возвестил Чоко еще суровее и положил ладошку на колено Дайкуня, обращаясь непосредственно к нему. — Не плачь, ирбис-гэ, папа рысь и мишка-гэ их обязательно найдут и накажут. Такое больше не повторится.       — Ты даже ребенка как-то перетянул на свою сторону, мелкий уродец… Что еще умеешь? — с вызовом спросила Лия, не желая сдаваться так просто. Эту черту от нее унаследовал Тэ, и иногда она очень мешала жить всем окружающим.       — А вам-то какая разница? — фыркнул в ответ Тэ и погладил сына по голове. — Умница, Чоко, мы тобой очень гордимся. Может, заберешь пока Кунь-эра и прогуляетесь к дяде Кхуну?       — И пропустить все самое интересное? — ответил мальчик улыбкой на улыбку, удобно устраиваясь на коврике у ног смущенного Дайкуня. — Ну уж нет, папа лис, я досижу до конца.       — Много интересных слов услышишь, — протянул Вегас, заговорщицки переглядываясь с племянником. — А если серьезно, господа, то вам здесь не рады. Не знаю, зачем вы сюда пришли и чего хотите добиться. Вашим детям почти сорок, оба — состоявшиеся личности. Вы не можете на них повлиять, а вот мы с Кинном выкинуть вас отсюда вполне способны.       — Если вы сейчас же не одумаетесь, то считайте, что у вас нет родителей, — разочарованно поджала накрашенные губы Солада. Лия согласно кивнула, морща густо напудренный носик, будто в комнате нестерпимо воняло. Мужчины просто сжали руки в кулаки и напряглись всем телом, ожидая ответа своих единственных наследников. Тайм и Тэ переглянулись между собой, совещаясь без слов. Первым все же заговорил Тэ, беря под руку мужа:       — Когда Тайм… сделал то, что сделал, четырнадцать лет назад, вы не пришли мне на помощь. Наоборот, мама, ты попыталась сходу подложить меня под Макао, чтобы семья не потеряла в прибыли. А я все эти годы мечтал о нормальной человеческой семье. О том, что я приеду домой, самостоятельный и взрослый, а меня будут ждать любящие родители, которым и правда интересно, как у меня дела, как живут и чем заняты мой муж и сын. Но вместо этого я ехал в санаторий к пи’Нампын или шел к пи’Чану или пи’Сому или к кхун Чани, и слышал эти вопросы от них. От чужих мне людей, которые ничего мне не должны. Вы за эти годы даже ни разу не спросили, нужна ли мне помощь. Не позвонили просто так. На самом деле, вы отказались от меня много лет назад, а я просто глупо хранил надежду, что это изменится. Но, если вы так решили, то не мне судить. Я не собираюсь прогибаться под ваше мнение только потому, что вы дали мне жизнь.       — Поддерживаю Тэ, — вступил Тайм, положив ладонь на плечо бывшего партнера и аккуратно сжав. Макао, к слову, на это и бровью не повел, продолжая мягко поглаживать пальцы Тэ своими. — Не ваше дело, с кем я сплю и как. У меня есть семья, есть любимый человек и двое близких, — Тайм напоролся на осуждающий взгляд Чоко сквозь очки без диоптрий и поднял руки вверх, улыбаясь кончиками губ: — Прости, прости, малой, трое близких. Мне плевать, чего вы там хотите, я останусь с ними.       — Как знаешь, — Джом грузно поднялся, подцепил жену под локоть и первым вышел, больше не оглядываясь на сына. Их путь повторили и Лия с Сомчаем, причем женщина еще и умудрилась окатить сына физически ощутимым взглядом исподлобья, до краев полным ненависти, презрения, отвращения и стыда. Наткнулась на ответный взгляд Тэ — безмятежный, спокойный и всепрощающий, оскалилась, злобно, как дикий зверь, и на буксире потащила мужа на выход.       — А давайте их сожжем, — предложил Чоко в повисшей тишине, указывая на неприглядные фото.       — Давайте, — с энтузиазмом покивал Тайм и дал знак охране в дверях подготовить место для аутодафе несчастных фотографий.       — Папа лис, ты как? — ребенок повернулся к Тэ, на ходу поправляя слетающие с носа очки.       — Все хорошо, зайчонок. К этому годами шло, так что я в порядке, — отмахнулся Тэ и чмокнул заплетенную макушку Дайкуня. — Не грусти, Кунь-эр, ты ни в чем не виноват. Все даже к лучшему обернулось, нас с Таймом больше ничего не тянет назад.       — Но они же ваша семья… — пробормотал Дайкунь, беспорядочно вытирая мокрые от слез щеки.       — Ты наша семья, — помог ему Тэ, достав из кармана пачку бумажных носовых платков. — Макао, Кинн, Порш и их близкие. Пакин — семья. Чай. Деймон и его дедушка. А это — просто люди, сделавшие удачное, по их мнению, бизнес-вложение, и ждущие, что оно окупится и будет работать так, как надо им. А мы с Таймом не бизнес-проекты, мы люди, малыш. И мы тоже хотим счастья.       — Тэ-гэ… — Дайкунь потянулся к Тэ, и тот поспешно обошел диван сбоку, обнимая расстроенного парня и поглаживая по волосам.       — Все хорошо, не плачь, солнце. Не плачь, все уже закончилось. Ты ни в чем не виноват, — забормотал мужчина, мерно раскачиваясь вперед-назад и баюкая Дайкуня в руках. К ним с двух сторон приблизились Тайм и Макао, загребая в кокон рук, а Чоко обнял парня за ноги, укладываясь головой на коленях.       Тирапаньякулы тихо ушли, оставляя семью самостоятельно справляться с ситуацией. Несмотря на фактический разрыв с кровными родственниками, Тайм и Тэ не выглядели расстроенными, скорее, освободившимся и уверенными в себе и своем решении. Кинн попросил одного из охранников постоять в дверях с той стороны на случай, если семье Тэ что-то понадобится, и ушел решать насущные дела — месть не терпела отлагательств.       

***

      Кинн сидел в удобном мягком кресле напротив невысокого добродушного старичка с очень светлыми и теплыми глазами цвета плавленого шоколада. Чем-то этот милый дедушка напоминал Порче — быть может, внимательным выражением глаз или солнечной улыбкой, на которую невозможно было не ответить. Кинн и отвечал, полностью уверенный в своем праве сидеть в ротанговом кресле на открытой веранде трехэтажного дома, облицованного нежно-бежевой шпаклевкой, и пить идеально заваренный крепкий несладкий кофе, не боясь отравиться.       — Вы же знаете, зачем я здесь, кхун Ныа.       — Знаю, нонг’Кинн. Признаю, вы справились в разы быстрее и лучше, чем я ожидал. Отдаю должное тому мальчику из органов и твоим шпионам.       — Зачем? — Кинну и правда было интересно, зачем бывший мэр города, занимавший эту должность очень много лет подряд, пошел против их семьи так явно. Мужчина в силу преклонного возраста и подводившего здоровья мало занимался политикой в открытую, но именно в его старческие, пусть и твердые еще руки стекалась вся информация о масштабных фигурах Бангкока. И именно он стоял за всем, что произошло в доме Вегаса.       — Ты начал набирать вес на политической арене. Стремительно. Неконтролируемо. Твоя семья с каждым годом все крепче, наследников — больше. И они… талантливы, особенно дочь. Я должен был тебя остановить, но все мои вежливые намеки ты проигнорировал, спутавшись с японцами и открыв дополнительную точку вооружения в порту в обход имеющихся. Да и влиятельные люди с флешки того мальчика немного разозлились, что их запечатлели без согласия в таких нехороших местах и позах, и я удачно совместил приятное с полезным. Думаю, тебе стоит знать, что мне было жаль соглашаться на подрыв дома. Дети — главное сокровище любой семьи, но тебя следовало быстро остановить, а потеря близких демотивирует как ничто другое, согласись.       — И что дальше, кхун Ныа? Ваш план провалился, а на новый у вас нет времени и ресурсов.       — Не знаю. Тебе решать. Я люблю этот город больше всего на свете, я положил жизнь, чтобы сделать его процветающим и безопасным. Мне семьдесят два, у меня нет ни жены, ни детей, ни внуков. Даже мой лучший ученик уже отправился к праотцам, по вине все тех же японцев, кстати. Ты просто не сможешь забрать у меня ничего ценного, Анакинн, — мужчина улыбнулся чуть шире, перевел взгляд за спину Кинну и приподнялся в кресле, чуть склонив седую короткостриженую голову. В соседнее с Кинном кресло опустилась Саммер в обычных джинсовых шортах и белой футболке. Два высоких хвостика, пара тканевых браслетов Вениса на худых руках, выделяющийся на фоне ровной смуглой кожи страшный шрам от клыков Бадди, который девочка даже не думала прятать от досужих взглядов. Растоптанные кеды, изрисованные любимыми флуоресцирующими фломастерами Люци и Фаер. Обычный тринадцатилетний подросток, если бы не глаза — слишком взрослые, мудрые, спокойные. Девочка сама налила себе жасминового чаю в свободную чашку, отпила немного, удовлетворенно кивнула, оценив раскрывшийся тонкий вкус, и наклонила голову к правому плечу, идеально копируя задумчивого Танкхуна.       — Вы бережете свой город больше жизни, кхун Ныа. Скажите, что станет со столицей, если канализацию прорвет местах, скажем, в двадцати стразу?       — Город утонет в нечистотах, — степенно ответил Ныа, едва заметно подбираясь в своем кресле с ортопедической спинкой.       — А что будет, если все светофоры разом перестанут работать хотя бы на пять минут? Сколько крови прольется на улицах?       — Много. Но ты ведь не станешь этого делать, верно?       — Что будет с сотрудниками полиции, если документы, адреса, телефоны, все их грязное белье вдруг всплывет в сети? — продолжила Саммер, будто не слыша вопроса в мягком голосе пожилого мужчины.       — Ничего хорошего, но так ты тоже не поступишь, — Ныа смотрел на девочку так, как смотрят на очень опасного противника, пытаясь предугадать его следующий шаг в крупной игре. И Саммер, к большой гордости и одновременному стыду Кинна, выглядела так, будто ее действительно стоит бояться.       — Вы опасный противник не потому, что у вас есть власть и связи, кхун Ныа. А потому что вам нечего терять, — прищурилась Саммер и сделала еще один маленький глоток из своей чашки. — Вы не дорожите жизнью, у вас нет близких, вы не боитесь боли, потому что уже умираете. Ваши кости стали хрупкими и разрушаются одна за другой. Ваше тело вас предает и без посторонней помощи.       — Верно. И я знаю, что, несмотря на все угрозы, прозвучавшие здесь, ты любишь этот город так же сильно, как и я. И не станешь вредить невинным людям, — мужчина облегченно откинулся на спинку кресла, откладывая трость, в которую неосознанно вцепился во время последней фразы Саммер. Девочка проследила за ним, склонила голову к другому плечу и перебрала пальцами по ручке кресла.       — Мои маленькие кузены плачут по ночам, кхун Ныа. Им снятся кошмары, смерти близких людей, выстрелы и взрывы. Мой дядя не отходит от младшего сына, потому что ему банально страшно его потерять. Мой старший брат и отцы не спят сутками, чтобы защитить семью от новых ударов и докопаться до правды. Неужели оно того стоило?       — Я не знаю. Я сделал то, что должен был, чтобы защитить свой город. Твой отец — слишком неуправляемая переменная. Я должен был его остановить, и я это сделал. Другой вопрос, что не вышло.       Девочка покопалась в рюкзачке и вытащила планшет. Что-то в нем открыла и положила на стол между собой и хозяином дома.       — Мне тоже жаль, что у вас не вышло остановить нас, кхун Ныа. При иных обстоятельствах мы могли бы стать друзьями. Спасибо за чай, он очень вкусный. Пойдем, папа.       Кинн встал и послушно вышел за дочерью — по плану, разработанному Танкхуном и Нампын, его специально не посвятили в происходящее, чтобы сохранить «правильную» реакцию. Все возражения о том, что Кинн уже давно не юноша и не раз заключал сделки в непредсказуемых и опасных условиях, почему-то в расчет не принимались. Саммер взяла Кинна под руку, поправила рюкзачок и сделала шаг вперед, когда со стороны веранды, где они оставили Ныа, раздался вопль боли и отчаянья. С такими же интонациями смертельно раненого зверя кричал и Тэ, когда думал, что потерял Чоко после взрыва.       Саммер сбилась с шага. Положила руку на косяк выходной двери, вслушалась в затихающий звук, перебитый нежными тонкими колокольчиками, висящими над входной дверью. Поджала губы, будто крик мужчины причинил ей физическую боль. И повернулась к горничной в мышином сером платье, вышедшей их проводить в угоду вежливости:       — Присмотрите за вашим господином. Не дайте ему натворить глупостей.       — Может, все-таки посвятишь в ваши планы, принцесса? А то чувствую себя дураком, — пожаловался Кинн, открыв для дочери дверь машины. К дому бывшего чиновника как раз подъехала скорая с мигалками, и пара медиков засуетилась на входе, убеждая охрану особняка, что их господину срочно понадобилась медицинская помощь.       Кинн устроился на заднем сидении, откинулся, пристегнулся и подавился слюной, когда дочь буднично произнесла:       — Трети района Пантпонг больше нет.       — В смысле нет?!       — Дым вон там видишь? — Саммер указала назад, Кинн обернулся и увидел пять крупных столбов дыма как раз там, где находился один из крупнейших районов красных фонарей. С незапамятных времен там царили разврат, наркотики, алкоголь, беззаконие и венерические заболевания.       — Что вы сделали, Саммер?.. — враз охрипшим голосом спросил мужчина, мысленно прикидывая, в какую конкретно страну они будут эмигрировать всей семьей после такого масштабного теракта. И сколько людей могло погибнуть от рикошета, взрывов и пожаров.       — Да не ссы ты так, принудительная эвакуация началась еще до рассвета. Всех вывели менты и наши, людей временно разместили в соседних районах и в гостиницах. На деньги из фонда, отобранного у тех, кого вы с пи’Чаем и пи’Вегасом пришили, пока добирались до кхуна Ныа. А район отстроят заново, мы уже объявили тендер среди нескольких крупных строительных компаний, пи’Пхайю и пиРэйн подсказали, какие будут лучше. Небыстрое это дело, конечно, но человеческих жертв не было совсем. Только кхун Ныа об этом пока не знает.       — Что было на планшете?       — Видео со спутника. Всего четыре взрыва, все самые старые или грязные кварталы района. Четыре перекрестка, по количеству взрывов в нашем доме. Вдоль всех был заложен приличный заряд, так что посекло еще и окрестные улицы. Примерно треть района, в общем. Кнопка активации была на планшете, кхун Ныа сам на нее нажал.       — Вы двинутые нахуй. Людей точно всех вывели? — схватился за сердце Кинн, пытаясь отдышаться после воистину сногсшибательных новостей.       — Да, пап, точно. Все улицы были пустынными, их проверили и люди, и датчики движения, и инфракрасные детекторы. Кхун Ныа родился в этом районе, в одном из публичных домов. Мы с дядей Кхуном подумали, что это очень символично. Да и район этот тот еще рассадник грязи. Был. Теперь там станет чище и лучше.       — Чья была идея? — Кинн отпил из бутылочки, сунутой ему под нос Ником, и медленно выдохнул, считая про себя и усмиряя ходящие ходуном руки.       — Дяди. И бабушки. И моя. Общая, короче. Не бойся, пап, мы все контролируем. Дядя Кхун лично займется размещением людей и выплатами на первое время.       — Как вы перетянули легавых на свою сторону?       — Кого перед фактом поставили, кого шантажом. Там все продажные, либо под бандами, либо в разы хуже банд. Пи’Ким, бабушка и пи’Че, считай, чудо планирования и аналитики сотворили, пока прикидывали, под кого лучше копать и как надавить на остальных. А тебе специально говорить не стали, чтобы не нервничал лишний раз.       — Стой, в городе же сейчас передел начнется. Крупнейший за последние… лет двадцать.       — Ага. Заодно от нас отвалят, — безмятежно подтвердила девочка и похлопала Ника по плечу, прося трогаться с места. — Во-первых, после такого стремно будет нас трогать, мы особо не прятали, кто за этим стоит, а во-вторых, своя шкурка ближе к телу. Пока передерутся, заодно и город чище станет. Это, кстати, еще одно условие: мы даем местным бандам разобраться самим и вообще не лезем в их дела.       — Но у нас будут чертежи их территорий.       — Приблизительные, но да, будут.       — Изящно и с ебанцой, как раз в стиле Танкхуна, — вздохнул Кинн и потер ноющие виски. Саммер хмыкнула, залезла в рюкзачок и жестом фокусника достала оттуда таблетки от головной боли, которые с собой обычно всюду таскал запасливый Порш. Кинн любил свою семью больше всего на свете, но иногда именно она становилась причиной его непроходящей головной боли и фигурально, и буквально.       

***

      После подрыва района дел изрядно прибавилось у всех. Танкхун валился с ног, его по вечерам вытаскивал из-за бумаг Пак, единственный, кого мужчина еще более-менее слушал. Мальчик после одиннадцати вечера бескомпромиссно тащил приемного отца за руку к мультикам и отдыху, и Танкхун вырубался уже на пятой минуте просмотра. Пак накрывал отца тяжелым одеялом, убирал ноутбук и ложился рядом, проявляя недюжинную для его возраста заботу. Саймон на это только улыбался и помогал перенести спящего в спальню Кхуна и Чая, куда и второй владелец чаще всего приходил в состоянии автопилота.       Чай, Пакин, Бен и Чан пытались заниматься защитой, с переменным успехом — пару раз ребята Бена встряли в засады, но, к счастью, обошлось без ощутимых потерь, разве что пара раненых. Вегас и днем и ночью пропадал на стройке, контролируя процесс от и до, чтобы избежать неприятных сюрпризов в будущем, Кинн с Поршем мотались по встречам, укрепляя и подтверждая связи и договоры с более мелкими бандами. Нампын, Венис и Ким плели разветвленную сеть кротов в отстраиваемом квартале. Тэ и Тайм разбирались с бумагами, Арм, Саймон и Макао контролировали защиту от прослушки и взлома баз данных. Для каждого нашлась своя работа, и чаще она была похожа на каторжный труд, чем на посильное занятие.       Через пять дней после подрыва района Кинну позвонил секретарь кхуна Ныа и пригласил прямиком в частную больницу. Кинн, посовещавшись со своими, все-таки приехал. Вместе с ним навязались Бен, Саммер и Ким. Люксовая палата радовала персиковым цветом стен, отличным ремонтом, звукоизоляцией, благами вроде отдельной душевой и телевизора и приглушенным освещением. Однако мужчина, лежащий в удобной кровати с подъемником и кучкой подушек, выглядел изможденным и еще более старым, чем запомнилось Кинну. Морщины стали резче и глубже, кожа посерела, волос на округлой голове явно стало меньше, губы поджаты в тонкую болезненную линию, но глаза остались такими же яркими и внимательными, глядящими оппоненту прямо в душу. Заметив девочку, Ныа снова попытался приподняться и поклониться, и Саммер поспешила подойти поближе и даже заботливо поправила скатившуюся в сторону подушку.       Бен и Кинн дернулись вперед, когда Ныа поймал ладонь Саммер и поцеловал костяшки.       — Спасибо… — прошелестел едва слышный сиплый голос. Саммер сжала ладонь мужчины в ответ и присела на гостевой стул, не разрывая контакта.       — Я тоже люблю этот город, кхун Ныа. И меньше всего хочу становится террористкой в тринадцать лет. Район отстроят, будет даже лучше прежнего. Люди в безопасности, передел власти уже начался, но там разберутся и без нас. Прольется кровь, но в разы меньше, чем могло бы быть.       — Возьми вон ту папку.       Саммер послушно взяла с тумбочки пухлую полупрозрачную папку на молнии, полностью забитую какими-то бумагами, и покрутила в руках, пока не открывая.       — Это мои проекты по улучшению города. Все… слабые места, все наработки… все достижения. Они твои.       — Мне всего тринадцать, кхун Ныа, — возразила девочка мягко. — Может, наймете специалистов высокого профиля?       — И ты взорвала… несколько кварталов… чтобы мне отомстить. И вывела людей. Возьми кого захочешь. Город теперь твой.       — А как же ваши преемники? Официальные?       — Им нужны деньги и слава. Тебе — нет. Мне осталась… пара дней в лучшем случае. Нужен преемник. Достойный. Не сейчас, но через десяток лет… И мое дело будет жить, когда меня не станет.       — Когда я спрашивала у папы, чем мне заняться по жизни, то не совсем это имела в виду, — Саммер окинула тяжелым взглядом сгорбленного, ослабленного болезнью и диалогом мужчину. И решительно прижала папку к груди. — Но я сделаю это, кхун Ныа. Ваша преданность городу и людям заслуживает быть замеченной.       — Не спеши… Побудь еще ребенком. Тебе всего тринадцать, — потрескавшиеся губы Ныа растянулись в слабой улыбке.       — Я потеряла детство в тот момент, когда моего отца заставили выбирать между моими старшим и младшим братом, чтобы сохранить жизнь мне, — взгляд Саммер затуманился от давних воспоминаний, все еще постольку-поскольку терзавших всех, кто там был. — Но это ничего. У меня все равно самая лучшая семья и другой мне не нужно. Хотите пить, кхун Ныа?       Саммер помогла мужчине напиться из стакана с трубочкой, снова поправила ему подушки, еще немного поболтала на общие темы, отвлекая от боли. Напоследок пожала его руку, прихватила папку, но на пороге замерла и вернулась, оставляя на морщинистом лбу короткий легкий поцелуй, больше похожий на благословение.       — Ваше дело будет жить. Я обещаю.       — Спасибо, — шевельнулись в повторной благодарности тонкие губы.       В папке и впрямь оказались чертежи старых и новых коммуникаций города и планы по их улучшению. Заметки о качестве работы самых крупных строительных фирм. Несколько приблизительных смет и три забитые под завязку флешки с проектами и наработками Ныа и его лучших специалистов. Саммер попросила Арма надежно сохранить все данные, как только ребята с проходной вернули ей папку, удостоверившись, что там нет никаких опасных сюрпризов. Девочка в течение дня была на редкость задумчива и тиха, непрерывно теребила медальон-капельку, подаренный недавно Саймоном, и залипала в стены, пугая Порша и Кинна.       Кхун Ныа тихо и мирно умер во сне через неполные сутки после визита Тирапаньякулов. В ту ночь дочь сама пришла к Кинну с Поршем в спальню прятаться от дурных эмоций. Лежа между отцами, Саммер уставилась в потолок бездумным взглядом, отслеживая звездочки от включенного Кинном ночника и заметила куда-то в пространство:       — Он умер от горя.       — Кто, милая?       — Кхун Ныа. Он умер от горя, наша выходка его добила. Он был не плохой человек, на самом деле. Просто заигрался в бога. Но он очень любил этот город, в нем вся его жизнь.       — Не вини себя, я бы на твоем месте поступил гораздо хуже, — Кинн притянул к себе дочь, поглаживая по распущенным волосам. Саммер обняла его руку, затем и вовсе повернулась спиной и прижалась к груди, тиская предплечье Кинна вместо подушки.       — Я не виню, пап, он получил, что заслужил. Просто мне грустно.       — Спой колыбельную, кот, — попросил Порш, желая прогнать тоску из глаз дочери.       Кинн послушно замурлыкал колыбельную Анет, убаюкивая одновременно и ребенка, и мужа. Вскоре послышалось размеренное посапывание Порша, дыхание Саммер тоже сменилось на более ровное и глубокое. Кинн зарылся носом в гладкие каштановые локоны дочери и невольно подумал о том, что одну из улиц новых кварталов с подачи девочки точно назовут в честь Ныа. Саммер умела быть благодарной и чуткой даже к врагам.       Положение Тирапаньякулов стало только крепче после теракта, устроенного в доме побочной семьи. Но и хитрец Ныа добился своего — нашел себе отличного заместителя, пусть и юного, вовремя остановился и принял наиболее удачное не для себя, но для города решение. Кинн прекрасно знал свою дочь: раз уж пообещала, точно не отступится. Столицу ждали капитальные встряски и стройки в ближайшие лет двадцать — тридцать, а Кинн готовился наблюдать за ними из первых рядов. В то, что его дочь может поставить вверх дном хоть преисподнюю, он верил на все двести процентов.       

***

      Еще через месяц дети вернулись в школу. Всего-то и понадобилось, что навести шороху в логовах особо отбитых да развалить несколько мелких синдикатов, показательно казнив главарей, почему-то решивших, что Тирапаньякулы сейчас стали слабее.       Конфликт с Лукасом решился сам по себе: со слов сгибающегося от хохота Макао, которому Пак и Тхи в красках пересказали, что произошло, Чоко не стал церемониться с обидчиком, как это было ранее, а быстро и действенно приложил приемом, перенятым у Вениса и Кима. Наклонившись над валяющимся в пыли двора парнишкой, Чоко свободной рукой поправил очки и очень вежливо попросил больше не трогать их с Паком. Иначе Лукас мог получить травму руки или ноги, способную помешать его участию в приближающемся баскетбольном межшкольном матче. Лукас ругался на трех языках сразу и пытался дергаться, но после взрыва в доме, смерти Сакды, истерик Крита, воссоединения квартета и общей атмосферы напряжения и страха Чоко плевать было на жалкие трепыхания когда-то страшного недруга. Предупредив Лукаса, он счел свой долг выполненным и вернулся к учебе, философски восприняв наказание от учителя за драку в виде нескольких дней на продленке.       Макао, Тэ, Дайкунь и даже Тайм заслуженно гордились ребенком. Мальчик вообще воспринял расширение семьи совершенно спокойно и по своей воле называл каждого из мужчин своей семьей. Тэ стремительно поправлялся, Макао тоже, но ночевали они все равно через ночь все вместе, на одной большой кровати, вернее, на двух сдвинутых вплотную. Кинн часто видел, как Дайкунь и Тайм, Тэ и Дайкунь или Макао и Тэ обнимаются в коридорах, как Макао и Тайм, сидя голова к голове, обсуждают планы, как Тэ тычет тонким пальцем в экран ноутбука Тайма, что-то торопливо рассказывая и показывая, и как Дайкунь играет и рисует с Чоко, помогая выполнять школьные задания. Они выглядели вместе очень уютно и органично, никто более не решался их трогать, оставив разбираться с внутренними проблемами самостоятельно.       Идя от «квартета» в сторону своего кабинета, Кинн случайно напоролся на без шуток кричащего на Нампын Сомсака. Такая реакция была совершенно не свойственна сдержанному и воспитанному мужчине, Кинн поторопился вмешаться, но Нампын положила узкую сухую ладонь ему на губы и покачала головой, спокойно принимая упреки Сома в бессердечности, холодности, грубости и злобе. Высказавшись без единого матерного слова, Сомсак развернулся на пятках и покинул помещение, хлопнув дверью от всей души. Нампын с непередаваемой грустью посмотрела ему вслед и железным тоном приказала — даже не попросила, а именно приказала — Кинну не лезть к Сому ближайшие пару дней и ни о чем у него не спрашивать.       Но Кинн, как ни пытался, не смог смирить любопытство и принялся осторожно расспрашивать близких на эту тему. Кхун и Ким ничего не знали, Чана спрашивать было опасно ввиду его брака с Нампын, к самой женщине Кинн бы не полез, опасаясь получить по ушам, а грустная, тоскующая без своего мужчины Чансуда сказала, что знает, но говорить не будет, так как это не ее тайна. Сомсак все еще ходил раздраженный, срывался на подчиненных и осознанно избегал Чансуду и детей, видимо, чтобы не кричать еще и на них.       Противоречие разрешила Саммер, проводив вылетевшего из столовой мужчину меланхоличным понимающим взглядом.       — Что с ним не так? — спросил Кинн, изрядно уставший от спонтанных закидонов мужчины и тайн, их окружавших.       — Его первая жена. Годовщина смерти была два дня назад, вот дедушку Сома и кроет.       — Но почему он срывается на маме? — поднял брови Порш, напоминая любопытного пушистого котенка. Не будь рядом с ними детей и Вегаса с Питом, Кинн бы точно перетащил мужа на свои колени и заласкал до состояния плавленого сырка. — В смысле, он на всех кричит и злится, но маме как-то чересчур достается, вы не находите?       — Дедушка очень любил свою первую жену, думаю, вы и без нас в курсе, — Саммер потянулась и намазала на тост клубничный джем, с которого всегда начинала завтрак. По ее словам, любимое лакомство дарило ей нужное настроение. — А вот она его не любила совершенно. Ее выдали за него насильно, она быстро забеременела и родила отца Деймона, но ребенка и мужа продолжала ненавидеть.       — Предала их при первой же возможности, — продолжил Винтер, придвигая к сестре чашку с чаем и миску домашнего печенья Чансуды — после размолвки с Сомсаком женщина утешала саму себя на кухне, готовя новые блюда наравне со штатным поваром. — Они тогда тесно семьями дружили с дедом Корном, и тот отправил дедушке Сому в помощь бабушку. Это она убила первую жену дедушки Сома.       — Кхун Нампын?.. — ложечка выпала из ослабевших пальцев Кинна и звонко грохнулась на блюдце.       — Ну да. Бабушка классно стреляет, и рука у нее обычно не дрожит. Ей сказали защитить такого-то, она и защищала. Ну а потом уже выяснилось, что она убила его жену, со спины-то не особо видно. Вот дедушка Сом на нее сейчас и срывается. Умом понимает, что бабушка не виновата, она и ему, и его сыну жизни спасла, но сделать с собой ничего не может. Ничего, подождите еще пару дней, его отпустит, и он притащит бабушке какой-нибудь огромный веник в качестве извинений, — спокойствию Винтера могли бы позавидовать удавы где-нибудь на северо-западе Перу.       Кинн решил прислушаться к ценному мнению ребенка, да и немного не до того было из-за суеты с разъездами, охранными протоколами и долбаным районом, на который теперь уходили почти все их силы. В конце концов, Нампын вполне могла сама за себя постоять, да и Чан с Чансудой не дремали, осекая Сомсака после совсем уж резких пассажей.       Винтер не прогадал: не прошло и двух дней, как смущенный Сомсак, покинувший комплекс на целые сутки, чтобы проветриться в собственном поместье, приехал с парой огромных букетов и набором метательных ножей из самой лучшей стали, идеально сбалансированных и очень красивых. Нампын благосклонно приняла подарок, якобы случайно спихнула букет из сто одной розы в сторону Саммер и Луны, а вот за ножи схватилась с большой охотой, примеряясь к балансу и довольно улыбаясь.       Чани достался гарнитур с изумрудами: сережки и колье в одном стиле, с изящными вензелями из золота высшей пробы. Украшения женщине необычайно шли, но в первые несколько дней она стеснялась носить такой дорогой подарок. Переубедил Сайфа, заглянувший к Тирапаньякулам на огонек. Сам владелец автосервиса происходил из вполне зажиточной столичной семьи и бедности и лишений не знал, но Форт вывел уровень его жизни на совершенно новые вершины. Начать хотя бы с того, что в ухе Сайфы всегда блестел гвоздик с сапфиром — как он объяснил Чани и заинтересовавшейся Луне, в семье Форта детям было принято дарить украшения с конкретным драгоценным камнем. Сестрам Форта достались топазы и бриллианты, мачехе и отцу — рубины, Форту же всегда в семье дарили сапфиры. И таким образом — сережкой в ухе — Форт метил мужа похлеще обручального кольца и засосов на шее.       — Я сначала упирался: я же механик, к чему мне такие вещи в гараже, — поделился Сайфа, перебирая в пальцах мочку уха с драгоценным украшением. — А потом понял, что для него это важно. Что ему хочется видеть эту сережку на мне, даже если большинство людей не понимают ее настоящего смысла. Я больше ее не снимал. Думаю, с кхуном Сомом та же история.       Уже на следующее утро Чани вышла к столу с изумрудными сережками в ушах. Сомсак часто заморгал и отвернулся, скрывая эмоции, Нампын похихикала в кулак, как девчонка, и прижалась к непробиваемо-спокойному Чану, укладывая голову на его плече, Порш и Вегас с весьма постными лицами продолжили завтрак, прилагая все возможные усилия, чтобы не испортить атмосферу. Пит широко улыбался, радуясь за семью, а Кинн медленно выдохнул, избавляясь от очередной мелкой, но неприятной, как камушек в ботинке, проблемы.       Но из общего ряда проблем неожиданно выделился Чоко, разом сломав шаблон родителям, да и не только им. Кинн как раз сидел в комнате Тэ, куда переехали все мужчины после выписки из мед крыла, проверяя с ним накладные и сроки по договорам подрядчиков для размещения людей из разрушенных кварталов. Под боком Тэ пристроился Дайкунь, мотая на ус профессиональную мудрость старшего. В какой-то момент мужчины решили сделать небольшой перерыв, и Тэ притянул Кунь-эра поближе, расслабленно целуя в заплетенную им же самим макушку. Кинн предложил принести для всех прохладительных напитков, но выполнить не успел — Чоко ввалился в спальню после короткого стука, таща за собой смуглого высокого мальчика, симпатичного, но затравленно оглядывающегося по сторонам. Увидев обнявшихся мужчин, незнакомый пацан покраснел так, что все лицо и уши запылали, отвел взгляд и прошептал на английском, с легким акцентом:       — Твой второй папа такой молодой?       — Чего? А, нет, светловолосый мой папа, кхун Тэ, а это его парень, Лю Дайкунь.       Лицо второго мальчика приняло очень сложное и загруженное выражение. Глаза остекленели, аккуратные губы бантиком приоткрылись, щеки стали еще краснее, хотя еще секунду назад казалось, что дальше уже просто некуда. И такое непонимание зависло в выразительных круглых темно-карих глазах, окруженных веерами длинных, красиво загнутых вверх ресниц, что Кинн и Тэ едва подавили желание засмеяться.       — П-парень?.. А твой отец о нем знает?       — Конечно, знает, папа лис же не дурак. Забей, им вчетвером нормально, так что я не против.       — Вчетвером?.. — голос мальчика дал петуха, и он схватился за голову, выронив какой-то бисквит, который все это время держал перед собой, как щит.       — Эй, мой тортик! — возмутился Чоко, наклонился, поднял бисквит и лихо поймал запрыгнувшего ему на спину Карла.       — Енот! На тебе енот! — взвизгнул несчастный пацан, испуганно отпрыгивая к стенке.       — Да, это Карл, мой питомец. Не бойся, он ручной. Можешь погладить, только уши и хвост не дергай, он не любит, — Чоко передал бисквит Кинну и поманил Карла, чтобы тот перелез к нему со спины на живот. — Вы не помните, где мой слинг?       — Держи, — Дайкунь встал и принес из глубины палаты приватизированный ребенком пестрый слинг с геометрическими узорами, в котором раньше ездил на Пите Люцерн. Чоко натянул приблуду на себя, в два счета закрепил ремешки и поманил в большой кармашек Карла, куда тот с кряхтением и фырчанием влез и обхватил шею маленького друга черными проворными лапками.       — Папа лис, а папа рысь скоро придет? Он мне обещал кошку из школы пристроить, пока я не забыл у него спросить.       — Думаю, Пит заберет ее к себе вместо Грея, малыш, — отозвался Тэ нейтральным тоном.       — О, круто! Скретч характерная, конечно, но жалко же. А я сегодня впервые смог закапать голубю лекарство! Наконец-то смог его подловить, представляешь? Я рассказывал о нем, ну, тот, с ушной инфекцией.       — Помню, зайка, ты большой молодец, будем надеяться, голубь поправится, — с ласковой улыбкой ответил Тэ на неприкрытый энтузиазм ребенка. — Но, может, все-таки познакомишь нас со своим другом?       — А, точно. Прости. Это мой папа, Тэ, это мой гэ, Дайкунь, это мой дядя, Кинн, а это мой одноклассник, Лукас.       — Стой. Тот самый Лукас? — Тэ наклонил голову, поверх очков строго глядя на окончательно смешавшегося мальчика.       — Не парься, пап, мы все уже уладили, — отмахнулся Чоко. — Мы чего пришли-то. У нас в школе проект намечается, большой, надо будет поднапрячься с макетом, учитель Тау сказал, что мы с Лукасом должны работать вместе, чтобы научиться улаживать конфликты мирно. Я хотел попросить, чтобы вы меня подольше в школу отпускали. Ну, то есть мы будем задерживаться и после уроков в свободном классе делать. Дня три-четыре надо.       — Лучше тут, — в один голос выпалили Кинн и Тэ. Ситуация с каждым днем становилась стабильнее, но рисковать ребенком лишний раз никто не хотел.       — Тут так тут, — пожал плечиками Чоко и снова потянул Лукаса за руку. — Пошли, покажу тебе мою комнату. Привет, папа рысь!       В дверях они столкнулись с Макао и Таймом. Макао сразу наклонился, целуя сына в щеку и поглаживая енота по голове. Тайм сунул Карлу под шумок очищенный орешек и вполсилы получил по рукам от Чоко. Сунул орешек и ему и рассмеялся из-за недовольно надувшихся хомячьих щек ребенка.       — Будешь дуться, лопну как шарик, — пригрозил он, трепля мальчика по волосам. Смерив струхнувшего и спрятавшегося за Чоко Лукаса внимательным взглядом, он перевел его на второго мальчика и уже серьезнее уточнил: — Нам начинать волноваться?       — Гэ, мне девять, а не девятнадцать, — возмутился Чоко. — Мы проект вместе делать будем, я хотел его познакомить с папами. Ну, и с вами, если получится.       — Кошку твою заберем на следующей неделе, хорошо? Я про нее не забыл, но у Пита с Вегасом еще не все готово, — дополнил Макао, протянув руку Лукасу по европейскому обычаю. — Макао, отец Чоко.       — Лукас, — ответил мальчик, осторожно пожав ладонь взрослого. Процедуру повторил и Тайм, одними глазами спрашивая у Тэ и Макао, стоит ли вмешаться.       — Ладно, ладно, пошли, а то не успеем! Можешь понести мою сумку, раз руки свободны? А то Карл много весит, потому что кое-кто, — выразительный недовольный взгляд в сторону Тайма, — его постоянно подкармливает!       Ворчащий Чоко вышел из комнаты, за ним, как на привязи, последовал пришибленный Лукас, без разговоров таща не только свою школьную сумку, но и увесистый портфель Чоко. Выглядели они при этом как закадычные друзья, разве что румянец во все лицо еще не сошел, и Лукас светился, как китайский фонарик.       — Это че сейчас было? — лаконично уточнил Тайм, целуя Дайкуня в губы в качестве приветствия.       — Не бойся, это точно не та самая встреча с родителями. Нашему ребенку всего девять лет, — попытался успокоить его Тэ, но Макао фыркнул и неожиданно встал на сторону Тайма:       — Тебе напомнить, сколько Луне было, когда Тхи начал лапки в ее сторону протягивать?       — Тхи джентльмен, ничего он ей не сделает. Ближайшие лет семь — восемь точно.       — Тхи да, а этот? Я бы его проверил, — предложил Макао, потирая подбородок. — Он еще пару месяцев назад нашего мелкого до слез довел, а сейчас они проект, видите ли, вместе делают. Подозрительно, нет?       — Простите. Я не хотел, — Лукас тенью проскользнул в помещение и низко поклонился мужчинам. Взгляда от пола мальчик не поднимал, его нижняя губа едва заметно дрожала, а руки сжались в кулаки. — Я просто… Папу выгнали из сборной, потому что мама устроила сцену перед фанатами из-за папиного любовника, его сокомандника. И мы уехали из страны сюда, чтобы пресса отстала. Я все потерял: свой дом, друзей, школу, баскетбольный клуб… Из-за этого долбаного Роберто! Мама постоянно на всех вокруг кричит и говорит… всякое. А тут Чоко с вами, и Пак тоже, и я… Мне правда жаль. Я не хотел, чтобы он плакал. Простите, пожалуйста!       — Чоко сказал, твой папа гомофоб, — спросил Макао, щурясь на мальчика, как мейн-кун на добычу.       — Нет. Да. Я не знаю. Сначала он уезжал на тренировки с дядей Роберто, они много шутили и смеялись, а потом папарацци сделали фото, как они целуются в кафе, мама узнала, и все закрутилось.       — Мне жаль, — Чоко выступил сзади и сжал плечо Лукаса в ободряющем жесте. — Не стоило срывать на мне злость, обошлось бы без слабительного и без бинта на твоей руке. Но мне правда жаль, что тебе пришлось все это пережить. Бывают плохие геи, а бывают хорошие. Дело вообще не в том, кого ты любишь. Дело в том, как.       — Откуда в тебе это, малыш? — Тэ с нескрываемой нежностью и удивлением посмотрел на сына.       — Так бабушка Чани говорит. И пи’Бен тоже. Я же не глупый, папа лис, я знаю, что в других семьях все не так хорошо, как у меня. Других детей, того же Лукаса даже, за плохую оценку бьют или запирают. А когда я из дома сбежал, вы только поругались немножко, и то больше от испуга. Или если бы кто из моих одноклассников домой енота приволок, им бы тут же выволочку устроили, а дядя Кинн тогда просто еду и деньги собрал и отнес пи’Перту, и ругаться совсем не стал. Я знаю, что у других все может быть очень плохо, потому что они страдают в семье. Как Пак раньше, например. Или как пи’Саймон. Или даже Тхи — его не били, но и не любили так, как любите нас вы, вот он и тянется к пи’Порче и пи’Киму.       Чоко подошел к родителям и сгреб их в объятия, прижимаясь щеками к их щекам. Поцеловал в щеку сначала Тэ, потом Макао, подбежал к Дайкуню, повторил процедуру и с ним. И замер напротив Тайма, внимательно глядя снизу вверх. Тайм несмело присел и потрепал его по волосам, выражая несвойственную характеру ласку. Чоко выдохнул и решительно чмокнул и его тоже, оставляя мужчину в легкой прострации.       — Спасибо, что так меня любите и не показываете, если между вами что-то не так. Вы не смогли бы сделать мне большего и лучшего подарка. Не злитесь больше на Лукаса. Теперь он нас с Паком не задевает, даже принес еду для Скретч. Мы заберем тортик или вы сами хотите?..       — Забирай, конечно, — Кинн сунул бисквит ребенку и уточнил, чтобы прикрыть неловко трущего мокрые щеки Лукаса: — Вам еще что-нибудь нужно?       — Нет, ничего. Мы на кухне попросим, если что. Люблю вас, — Чоко поправил очки, помахал родителям и утащил Лукаса в свою комнату, высоко поднимая бисквит, чтобы вездесущий Карл не добрался до него из слинга.       — Я хочу выпить, кто со мной? — хрипло спросил Тайм куда-то в пространство.       — Пошли, нам всем это нужно, — Тэ схватился за костыли и встал при помощи мужа и Дайкуня.       Потягивая скотч в хорошей компании и обнимая развалившегося на нем мужа, Кинн подумал, что их дети учатся разбираться с проблемами сами, и получается даже неплохо, по крайней мере, Кинн бы в возрасте Чоко так точно не смог. Но их дети росли в любви и знали не понаслышке, что такое доброта и участие. Кинн переглянулся с Беном, устроившимся в одном кресле с уставшим за день Венисом. Потом с Кимом, отдыхающим на коленях Че. С Танкхуном, возлежащим в объятиях Чая вдоль дальнего дивана, и наконец столкнулся взглядом с Вегасом, по давнему обычаю устроившимся на полу у ног Пита, недовольно тянущего виноградный сок вместо вина или пива на худой конец.       Они были живы. Победили на этом этапе игры. И все же Кинн испытал нечто вроде отдаленной горечи, заказывая поминальную молитву для кхуна Ныа. Слишком редко в его жизни встречались настолько правильные и трезво мыслящие враги. Таких стоило уважать. Впрочем, теперь, после смерти главного кукловода и начала передела влияния, Тирапаньякулы могли немного расслабиться и заняться самым важным вопросом — днем рождения Вениса, который наступал уже через два дня.       Кинн вспомнил про затеянную шалость, мечтательно прищурился, отсалютовал такому же задумчивому Вегасу и поправил на себе Порша. Впереди предстоял праздник, и провести его следовало безопасно и правильно.