Embers and light

Чанхэн, под псевдонимом Сяо Жунь, среди всего прочего, владел в то время чайной в Лучэне. Это было одно из занятий, в которых он пробовал свои силы в те годы, когда перебрался в царство смертных, после того как ссора с его братом стала слишком серьезной, чтобы продолжать жить в Шуйюньтяне. Почтенный Бессмертный Юньчжун хотел, чтобы Чанхэн женился, поскольку он настаивал на том, что истинный потенциал Бога Войны может быть реализован только через сильный брак, и начал подбирать потенциальных претенденток против его воли. Отказ Чанхэна остаться Богом Войны, вплоть до того, что он рекомендовал Даньинь занять его место, вызвал раскол между братьями, который, в дополнение к другим их проблемам, стал постоянным разрывом примерно через два столетия. Поэтому в наши дни Чанхэн редко возвращался в Шуйюньтянь и каждые несколько десятилетий менял личность и работу, чтобы испытать весь спектр смертной жизни. Не помогло и то, что Чанхэн в очередной раз бросил вызов воле брата, чтобы следовать своему сердцу. Во-первых, его разбитое сердце, которое отказывалось связывать себя с кем-либо после того, как он потерял свою первую любовь. Во-вторых, время спустя, из любви к себе это заставило его осознать, как мало он ценил собственную жизнь и каким ребяческим было его увлечение. Насколько сильно он полюбил жизнь, когда был свободен решать за себя сам. Его друзья и бывшие враги превратились в его семью: Даньинь была и его побратимом, и учеником; Сяо Ланьхуа стала любимой сестрой; Дунфан Цинцан снова привык быть его названным братом; и даже Сюньфэн иногда сбивался и звал его почти дружески. Все они могли посетить его в любой момент, его дом и любое имущество, которым он владел, были открыты для них в любое время. Так что он не задавался вопросом, почему Сяо Ланьхуа, которую все в Лучэне в настоящее время считают его сестрой, появилась в чайхане без предупреждения. Однако он забеспокоился, увидев, как она себя вела. Давным-давно любое чувство можно было прочитать на ее лице с чрезвычайной легкостью, и так было до сих пор, когда она была расслаблена. Но когда расслабленности не было, можно было увидеть только Сиюнь, холодную, полностью контролируемую Богиню Сишаня. Ее друзья и семья знали, что когда Сиюнь становилась главной, у нее должна была быть какая-то проблема, с которой она боролась. Сяо Ланьхуа пряталась за своей персоной богини, когда было слишком тяжело выносить трудности, как это было в течение большей части пятисот лет после разрушения Тайсуя, а иногда и после, потому что она не доверяла себе достаточно, чтобы справляться с некоторыми вопросами. Старое «я», маленькое растение с поврежденным корнем, которым она была большую часть своей жизни, чувствовало себя неадекватным, независимо от того, насколько она выросла и через что прошла. Оказалось, что некоторые шрамы так и не зажили. Судя по тому, как контролировалось каждое ее движение, что не было ни следа улыбки на ее губах или в глазах, дело должно было быть действительно серьезным. — Что-то не так? — Чанхэн не мог не спросить, и Сиюнь кивнула. — Все остальные должны скоро прибыть, мне нужно время, чтобы все обдумать, прежде чем я все объясню, — был ее ответ. Чанхэн не стал спрашивать больше и повел ее в одну из частных гостиных, предназначенных для важных встреч, с толстыми стенами и крепкими дверями для обеспечения приватности и секретности. Даньинь прибыла через два часа, что, должно быть, длилось не более нескольких минут в Шуйюньтяне. — Что случилось? — спросила Богиня Войны, обеспокоенная внезапным призывом. Не в силах дать какой-то ответ, Чанхэн указал ей на комнату и подождал, пока прибудут остальные. Сюньфэн появился вскоре после этого, приподняв бровь при виде Даньинь, немного разочарованный тем, что его не вызвали лично. Даньинь нахмурилась, увидев его, и прежде чем он успел произнести хоть слово, покачала головой, на что он только усмехнулся и сел рядом с ней. Его нетерпение скрывалось за легкостью его дипломатических способностей, тщательно взращенных в прошлые века в качестве временного Повелителя Лунного племени. Быстрее, чем ожидалось, вошёл Дунфан Цинцан, а за ним Шанцюэ и Цзели. Первым делом он упал на колено рядом с женой и обхватил ее лицо обеими ладонями, нервничая при виде ее потемневшего взгляда. Сиюнь мгновенно немного расслабилась и прижалась к рукам своего любимого, дарующим прикосновения, но напряженность в ее чертах не исчезла, заставив их всех еще больше забеспокоиться. — Что случилось? — Повелитель уставился на свою жену, которая покачала головой и молча предложила ему сесть. Чанхэн закрыл за собой дверь и тоже сел. — Вы все здесь, — с облегчением прошептала Сяо Ланьхуа. — Ваше сообщение казалось срочным, что-то случилось? — Пока нет, но... — она положила книгу судеб на середину стола, прижав ее указательным пальцем, как будто боялась, что она может исчезнуть из ее поля зрения, если она не удержит ее. — Это книга смертного, — начала она. — Я почувствовала что-то неладное, когда посетила Дворец Судьбы, и причина в этом, — она активировала ее, показывая красные усики, которые опутывали яркие слова. Сюньфэн наклонил голову: — Что это должно означать, сестра? — Книги судьбы бессмертных имеют свое особое свечение. Книги смертных менее интенсивны. Но этого никогда не случалось раньше, и я должна была знать почему, поэтому я проверила её, — она вздохнула. — Этот смертный будет реинкарнацией Тайсуя. — Что? — Невозможно! — Ты уничтожила его! — Я тоже так думала! — ответила она, успокаивая их. — Какая-то часть его, должно быть, осталась где-то спрятанной, возможно, в царстве смертных, и теперь он вернется, забрав тело этого смертного после его смерти. — Сколько? — Не так много. Думаю, пару десятков лет. Он будет женат, но, когда умрет, все еще будет молодым. Вообще-то овдовеет. Затем она прочитала вслух пророчество: «Запятнанный грехом смерти своей матери, он будет отвергнут кровью и родством, и любой душой, движимой любовью. За ним последуют муки и за ним будет ухаживать боль. Ни слава, ни счастье не продлятся долго. В день смерти жены он тоже погибнет в снегу, чтобы проснуться вестником конца света. Бесплодная Бездна вновь разверзнется, демоны найдут его и признают своим Господином, и всё канет во тьму». — Что мы можем сделать? — Убить его, конечно. — Мы не можем убить ребенка, он сейчас невиновен. — Он смертный. Как долго он сможет оставаться в живых? Максимум век, и он все равно умрет. — Мы не можем. Разве ты не слышал? Его смерть ознаменует возвращение Тайсуя, — снова объяснила Сиюнь. Даньинь поджала губы. — Тогда нам нужно снова готовиться к бою с ним. — Лучший вариант — сразиться с ним здесь, прежде чем он сможет добраться до Бессмертных Царств, — рассуждал Сюньфэн, уже планируя следующий шаг. — Если только мы не сможем помешать Тайсую захватить власть, - произнесла Сиюнь, а затем рассказала им о послании Цзи Цзе и о существовании Злой сущности. — Почему он сказал тебе это? — Он попросил меня о помощи. Он сказал, что я единственная, кто когда-либо менял судьбы людей, и я должна попытаться сделать это снова. — Но Бессмертным не позволено вмешиваться в Судьбу, — рассуждала Даньинь. — Последствия… — Я знаю, но что еще мы можем сделать? — Сяо Ланьхуа вздохнула. — Конечно, нельзя рисковать безопасностью Трех Царств, — кивнул Шанцюэ. — Если Тайсуй вернется, это будет означать верную катастрофу. — Что произойдет, если мы не позволим этому смертному исполнить свою судьбу? — прагматично спросил Сюньфэн. — Его душа могла бы превратиться в пепел, но более вероятно, что он перевоплотится и начнет всё заново. Это все равно не помешает Тайсую забрать его тело, что может либо вызвать одержимость сразу, либо просто дать ему еще один шанс через какое-то время. — Мы бы в лучшем случае лишь отсрочили неизбежное, а в худшем — ускорили, — подытожила Цзели. — И что же? Мы просто оставим всё, как есть? — Ни за что, — ответила Сиюнь, крепко сжимая руку Дунфан Цинцана. Он вздрогнул. Прошло слишком мало времени с тех пор, как он вернулся, боль от их расставания все еще была сильна в них обоих. Ни один из них не собирался повторять прошлое, идти на те же жертвы. На этот раз Тайсуй не был уверен, что сможет разгадать их планы и победить своими собственными планами. — Мы должны найти способ уничтожить Злую сущность, какой бы она ни была. — Кто такая Ли Сусу? Сяо Ланьхуа покачала головой: — Я не знаю. Я не смогла найти ни одной книги судьбы с таким именем. Возможно, этого человека еще не существует. — Поэтому мы не можем ни убить его, ни нейтрализовать Злую сущность, пока не узнаем, как это сделать, и мы не будем знать, как это сделать, пока не найдем Ли Сусу, — резюмировала Цзели. Повисла тяжелая тишина. Ситуация казалась безвыходной. — Мы должны забрать этого ребенка, — наконец сказал Чанхэн, — отвести его куда-нибудь подальше от причин его судьбы и посмотреть, сможем ли мы что-то сделать с этой Злой сущностью самостоятельно. — Отвести его куда? В Шуйюньтянь?! — Даньинь вскочила. — Вы бы рискнули обратиться во зло, как Жунхао и Чиди? Потому что это то, что произойдет... Сяо Ланьхуа закусила губу в раздумье. — Думаю, это может сработать, — сказала она. — Ты не можешь говорить это серьёзно! — Сяо Ланьхуа, это безумие. Она повернулась к мужу: — Разве не было безумием предлагать себя Тайсую только для того, чтобы заманить его в ловушку в своем Море Сердца? И все же ты сделал это! Чтобы победить Тайсуя, мы должны пойти на риск, которого он от нас не ожидает, и изменить конкретно эту, одну судьбу. — Как он станет Злым Богом? — тут же спросила Цзели. — Нам нужны подробности, чтобы знать, что нужно изменить, иначе его душа будет рассеяна. Сяо Ланьхуа снова взял книгу и открыла ее. Холодная ночь, падает снег, молодой человек с резкими чертами лица и сверхъестественной изможденностью стоит на коленях на земле, затем теряет сознание. Потом красное свечение, и он просыпается с красными радужками и новой силой. — Он умрет, а затем снова проснется как Злой Бог. Это все, что мне показывает книга. Что бы ни случилось, это живёт внутри него. — Может быть, Тайсуй воспользуется его слабостью, чтобы обратить его и заставить отказаться от тела? — Я бы не стал ставить на что-то другое, это то, что он делал раньше. — Тогда мы должны избежать этого. Если его ранняя смерть станет началом всего этого, мы должны по крайней мере отложить ее до тех пор, пока не найдем Ли Сусу и не придумаем, как уничтожить Злую сущность. — Мы можем это сделать. Взять ребенка, защитить его, убедиться, что он не попадет на путь Злого Бога, или, по крайней мере, чтобы он знал, что не должен доверять Тайсую и отказываться от своего тела… — Мы не можем забрать его в Царства Бессмертия, — повторила Даньинь. — Смертный ребенок, воспитанный в Шуйюньтяне, в лучшем случае будет подвергнут насмешкам и издевательствам, в худшем — ненависти. При условии, что Юньчжун-цзюнь не решит попытать счастья и казнить его, что скорее призовет Злого Бога. Сяо Ланьхуа поморщился от этой мысли. — Даньинь права. Вы можете не знать этого, но они не были добры ко мне, когда считали меня слабой феей с поврежденным бессмертным основанием. Я не могу представить, чтобы к смертному ребенку относились лучше, даже когда мы все рядом с ним. Его судьба была бы там такой же. — Тогда в Сишань. Или у моря Цанъянь, пока он достаточно не вырастет… — Жунь-лан, это слишком большая авантюра, а ты жуткий игрок, если позволишь Даньинь тебе напомнить. Призрак улыбки пробежал по лицу Чанхэна, мысли о Сяо Жуне и его ужасных привычках теперь было скорее приятным воспоминанием, чем поводом для смущения. — Я считаю, что если его правильно воспитать, мы сможем направить его в нужном направлении, — рассуждал он. — Возможно, мы не сможем полностью предотвратить его судьбу, но мы можем отсрочить ее на некоторое время, если хорошо сыграем свою роль. — Но как? — Если у него не будет жалкой жизни, он может быть менее склонен отдать свое тело Тайсую, у него будет меньше обид и меньше причин искать власти, следовательно, у него будет больше причин сопротивляться и продолжать борьбу. Мы можем вмешаться в это. — И как, ты думаешь, это возможно сделать? — Это возможно, если мы позволим Сектам Бессмертных заниматься его образованием и ростом. — Только не Бессмертные секты. Рано или поздно они узнают, кто он такой, и могут решить, что это не стоит риска. Мы должны сделать это сами. Удивительно, но Сюньфэн, похоже, согласился: — У нас нет лучшего плана, поэтому мы должны взять его. Кроме того, если этому смертному уже суждено стать Бессмертным, мы не рискуем изменить его судьбу. — А? — Злой Бог все еще бог, не так ли? У него уже есть потенциал для бессмертия, другие смертные почувствуют, что он чем-то отличается, хотя они не смогут сказать, чем именно. Он в любом случае не впишется в их число. Не так ли, сестра? — Он указал на книгу судьбы на столе посреди комнаты. Богиня Сишаня кивнула, внимательно прочитав книгу и зная, через какое жестокое обращение и боль ему придется пройти от рук других смертных. Честно говоря, ей было больно смотреть на это, это была печальная и мучительная судьба, наполненная ненавистью и разочарованием, предательством и одиночеством. Она тоже хотела изменить этот путь, несмотря на риск, и нет, дело было не только в возможном возвращении Тайсуя. В истории этой смертной книге была часть ее самой: одиночество и жестокое обращение, заставившие стать её сильнее вопреки ожиданиям, - и немного Дунфан Цинцана: без эмоций, воспринимаемый как субъект, отделенный от всех, когда дело касалось самого важного. И немного Цзели и Шанцюэ, сирот, нуждающихся в защите, голодающих и терпящих жестокое обращение в самом детстве. И немного от Сюньфэна и Чанхэна: младшие братья, всегда вторые в очереди, талантливые, но убранные на второй план за недостатки, которые им не свойственны. И даже Даньинь, сердитую на мир, нуждающуюся в том, чтобы сохранять фасад совершенного спокойствия, чтобы защитить себя. И если убрать из уравнения всю эту боль, это может сильно помочь этому мальчику не поддаваться на уловки Тайсуя. Но будет ли этого достаточно? Будет ли их достаточно? Могли ли они действительно предотвратить эту ужасную судьбу просто так? — Любовь — единственное, что может изменить судьбу, — уравновешенным тоном высказался Дунфан Цинцан. — Мы не можем просто воспитывать ребенка, мы должны будем любить его. Можем ли мы это сделать? Повисла тяжелая тишина. Смогут ли они полюбить монстра в процессе воспитания? Мог ли он любить их хоть сколько-нибудь? Взаимной любви будет достаточно, чтобы изменить судьбу? — О, что мы обсуждаем?! — Цзели усмехнулась. — Это ребенок, но так будет недолго, смертные быстро растут, нам нужно двигаться, иначе мы ничего не сможем исправить. — Цзели... — Нет, послушайте. Шанцюэ и я взяли много детей, и мы знаем, какие они, не так ли? Они растут так, как их воспитывали, по большей части. Конечно, у всех у них свой характер и уникальные особенности, но то, как они воспитаны, многое решает. — Это так, — подтвердил Шанцюэ. — А если мы потерпим неудачу? — По крайней мере, мы можем сказать, что пытались. Но если мы останемся здесь, обсуждая и как старики попивая чай, не предпринимая никаких действий, мы потеряем слишком много времени, и нам будет нечего делать. — Тогда как насчет того, чтобы позволить ему остаться в мире смертных? Ребенку место здесь, он будет далеко от Царств Бессмертных, и никто, кроме нас, не должен будет об этом знать. — Но тогда нам придется остаться. На это могут уйти годы, даже с учетом разного течения времени, мы не можем все сразу взять отпуск, это как минимум вызовет подозрения, в худшем — беспорядки. — Я могу это сделать, — внезапно сказал Чанхэн. — Ты не можешь говорить это всерьёз. — Дунфан Цинцан закатил глаза. — Я все равно большую часть времени живу здесь. Я привык жить смертным больше, чем кто-либо из вас, я достаточно хорошо знаю Четыре Континента благодаря своим путешествиям, и у меня есть связи и знания. Я могу растить мальчика здесь без ненужных вопросов, а вы можете посещать нас и помогать в случае необходимости. — Но тогда ты напрямую вмешаешься в его смертную судьбу, — напомнил ему Цинцан. — Ты можешь разрушить свою душу, как Чиди, когда она решила принять Жунхао. Позиция Чанхэна не изменилась. Это был правильный поступок, лучший вариант для всех. — Это риск, на который мы должны пойти. Если его судьба состоит в том, чтобы пробудиться как Злой Бог, никакая жертва не будет слишком большой. — Вы будете уничтожены! — Даньинь чуть не вскочила снова. — Расплата будет сокрушительной... — Если ты уверен, мы все возьмем на себя часть бремени, — заверил Дунфан Цинцан. Все они повернулись в его сторону, удивленные внезапной сменой разговора, но Повелитель, должно быть, что-то увидел — или понял — и его решение было окончательным. Сяо Ланьхуа сжала его руку, и в ее глазах была такая же решимость. — Цзи Цзэ просила меня напрямую, и победить Тайсуя — моя обязанность, мы не оставим тебя одного. И если это приведет к нашей гибели, так тому и быть. — Старые боги сделали то же самое и отдали свои жизни за своё дело. Мы не станем стоять в стороне, — подтвердил Шанцюэ, Цзели кивнула рядом с ним. Посмотрев на своего брата, Сюньфэн склонил голову: — Да будет так. Даньинь посмотрела на остальных как на сумасшедших, затем поджала губы и выпрямила спину. — Тогда наша битва начинается сейчас. Я, Даньинь, Богиня Войны, заявляю, что мы сделаем все возможное, чтобы предотвратить возвращение Злого Бога.

***

Карета, которая доставляла пленного принца Цзин из его королевства в столицу Шэн, была едва ли приличной, возможно, достаточно хорошей для мелкого дворянина, если бы она была в идеальном состоянии, что было далеко не так. Это могло показаться демонстрацией смирения — отправить кого-то столь дорогого, как принц, такими средствами, но Юэ Инсинь знала правду. Король Цзин не был заинтересован в утешении своего ребенка, несмотря ни на что. По сути, использование мальчика в качестве разменной монеты, предложив его в качестве пленника, было последним проявлением жестокости со стороны человека, не заслуживающего имени отца. В лучшем случае Тантай Цзинь будет любезно принят в чужой стране, не будет подвергаться жестокому обращению или оскорблениям, но и никогда не будет свободен. В худшем случае король Шэн убьет ребенка в отместку за любое пренебрежение, воображаемое или реальное, исходящее от Цзин. Не подозревая об этом, маленький мальчик тихо сидел в неудобной коляске, одетый в простую одежду, которая не свидетельствовала о его знатном происхождении, и развлекался со свитком, который дал ему один из охранников Шэн, когда они взяли на себя ответственность за них на границе. Свиток содержал протокол, которому пленный принц должен был следовать в Шэн, и маленький мальчик изучал его с теми же острыми вниманием пытливого ума, что и все остальное. Было страшно, насколько сосредоточенным может быть такой маленький ребенок, как он задавал вопросы, которые казались выше его возраста, и каким сверхъестественным было выражение его глаз. Инсинь боялась его, и еще больше она боялась жизни, ожидающей ее в Шэн. Ей хотелось вернуться домой, убежать от всего этого, проклясть Ланьань за то, что она ушла и не взяла ее с собой, бросила ребенка при первом же удобном случае. — Инсинь, что это значит? — спросил Цзинь, отвлекая ее от мыслей, указывая на один из символов. Мальчика едва научили читать, он не мог распознать большинство иероглифов и уже несколько раз повторял вопросы одним и тем же монотонным тоном и одним и тем же жестом. В этот момент, размышляла Инсинь, она вполне могла сама прочитать ему весь текст. Она наклонилась вперед, чтобы прочитать, когда карета резко остановилась. — Мы прибыли? — спросил Цзинь, вытягивая шею, чтобы посмотреть. — Не знаю, принц, — ответила она, но суетящаяся снаружи охрана и отсутствие каких-либо нормальных для окраин города звуков настораживали. А потом началось все сразу: что-то кричали охранники, звенело обнаженное оружие, ревел огонь и испуганно ржали лошади, когда воздух начал наполняться запахом дыма. Инсинь понял две вещи: во-первых, на них напали, вероятно, бандиты. Второе: Тантай Цзинь не испугался. Другой человек, более опытный и менее предубежденный, подумал бы, что это хорошо, что мальчик не измучен, и она могла бы уговорить его уйти в безопасное место без паники, уверяя себя, что его спокойствие от недостатка знаний. Инсинь только подумала, как это ужасно, что даже атака не может заставить его что-либо почувствовать, даже страх за свою жизнь. Если бандиты поймут, что красть нечего, а внешний вид ребенка никогда не заставит никого думать, что он хоть как-то ценен, они просто убьют всех. Но она не знала, что делать. Она не могла драться, и ей нечем было торговаться. Страх, сковывающий ее все больше и больше, мешал ей видеть, как ее драгоценный подопечный сложил руки чашечкой перед лицом, наблюдая за сверчком, как будто это было самое интересное зрелище в мире. — Инсинь, нам нужно идти, — сказал он наконец. — Идти? Цзинь кивнул. — Плохой напал, сказал мне сверчок. Если мы уйдем сейчас, он нас не поймает. — Сверчок?.. «О, у принца есть дар племени Июэ», — подумала она с облегчением, которого не могла почувствовать в такой момент. Инсинь позволила мальчику схватить ее за руку и рискнула выглянуть из кареты, слегка приподняв занавеску, закрывавшую ее, чтобы посмотреть, свободен ли путь. Если не считать мертвых охранников, так оно и было. Шум драки был весь впереди повозки, обратный путь был свободен. Странно, но им повезло. Принц со сверчком на плече начал вылезать наружу, и Инсинь последовала за ним, убегая в лес, подальше от боя. Однажды она осмелилась оглянуться. Этого было достаточно, чтобы кровь застыла в жилах и сердце сжалось в груди от страха. То, что они оставили после себя, было адом огня, крови и павших людей, в мертвом центре которого стояло существо с рогами, похожими на лианы на голове, а еще больше вокруг его туловища, пылающее красным и окутанное черным дымом. Его плащ вздымался, охваченный огнем, но не горящий, а меч истекал кровью последнего человека, из которого он был извлечен только для того, чтобы вонзиться в другого с неестественной, совершенной воинской точностью. Демон. На них напал демон. Инсинь почти потеряла сознание, но заставила себя двигаться вперед и бежать быстрее, рука об руку с ребенком, который вел ее, меняя направление, как будто он знал, куда идет. На самом деле он следовал указаниям сверчка. Он не был уверен, что произошло. Он заметил странный запах и звуки, беспокойство, исходившее от его няни, и немного чего-то ещё. Но, не привыкший к бегу со своим хрупким, истощенным телом, он быстро утомился. На траве неведомого леса, как будто он когда-либо знал лес раньше, его ноги подогнулись, и он упал. Он бы остановился и не пытался больше двигаться, если бы тонкий, почти незаметный голос возле его уха не прошептал: «Вставай и беги, мальчик, беги! Не дай демону поймать тебя!» Еле-еле, дрожа, как лист, он попытался, но не смог, и без сознания упал на землю. Инсинь была поражена мыслью. Действительно ужасный, но тем не менее. Если бы она оставила его там, у нее было бы больше шансов сбежать. Все сочли бы, что они оба погибли при нападении демона, никто не стал бы искать жалкую няньку, нечего было бы и искать простую прислугу, тем более, если бы они нашли там принца... Она могла бы быть свободной, вернуться домой, как Ланьань. Или в другое место. Она могла... она могла...

В одной из вселенных она это и сделала. Бросила его на землю, проигнорировала вину, спасалась бегством. Точнее, убегая к своей смерти. В конце концов, ее первоначальной судьбой было умереть после того, как она предала и отказалась от своей заботы. Просто на этот раз это произошло быстрее, с меньшей болью, не сойдя с ума, не ранив его собственными руками проклятым мечом. Неделю спустя ее найдут на дне канавы с изломанным при падении телом. Но это не та история.

Она вернулась на несколько шагов и подняла ребенка, прижимая крошечное тело к груди, как она делала миллион раз. А потом она побежала. В любом случае, это был не долгий спринт. Шум драки стих, остался позади, к тому времени, когда она подошла к реке, не было слышно ничего, кроме шума леса и бегущей воды. Инсинь позволила себе рухнуть на землю рядом с массивным деревом. Они не были вне опасности, они никогда не будут в безопасности, но она слишком устала, чтобы продолжать идти. Она положила принца рядом с собой, облокотилась о ствол и позволила себе задремать.

***

Они сбежали от демона, но он был голоден и ранен, и продрог до костей настолько, что не чувствовал себя таковым даже в Холодном дворце. Именно тогда он впервые услышал холодный голос. Но у него слишком кружилась голова и было слишком больно, чтобы понять, о чем он говорил. Он говорил уверенно, что-то о том, что он покинут и несчастен, что такова будет его судьба, но ребенка это не волновало. Затем, так же быстро, как и появился, голос исчез, как и темный пейзаж под его веками, сменившись нежным теплым светом. — Вот ты где, — сказал кто-то, женщина, ее голос был нежнее, чем он ожидал. Это был самый добрый тон, который он когда-либо слышал, резко контрастирующий с холодным голосом. Он открыл тяжелые веки и увидел улыбающуюся ему красивую даму с золотыми цветами в волосах и добрыми глазами. Она положила теплую руку на его замерзшее лицо, и ему сразу же стало лучше. Кто-то поднял его с земли, но не дама, так как она все еще держала руку у него на лбу. Слабый запах цветов, смешанный с запахом дыма и жасмина, придал этой смеси еще больше тепла. Вокруг него шептались приглушенные голоса, которые он не мог различить, но они не были ни злыми, ни холодными. Он погрузился в мирный сон, впервые в жизни чувствуя себя в безопасности и в тепле.

***

— Как он? — спросил Чанхэн. Он поднял мальчика с земли и был удивлен тем, как мало тот весил. Он был маленьким даже для смертного ребенка, бледным и худым, что свидетельствовало о трудностях, более ранних, чем события сегодняшнего дня. Сяо Ланьхуа убрала руку с его лба. — Он слаб, но не болен, ничего, что не исправит хорошая еда и много отдыха. — Мы чуть не потеряли его. — Я знаю. Когда он упал в обморок, я волновалась, что больше не смогу использовать сверчка, чтобы направить его к нам, — произнесла Даньинь, — но теперь он у нас, и это все, что имеет значение. Сюньфэн указал головой на няню: — Должны ли мы оставить служанку? — Мы позволим ей выбирать, — ответил Чанхэн, — мне не помешала бы помощь в заботе о ребёнке. Цзели и Шанцюэ не могут оставаться здесь, в царстве смертных, слишком долго, как и любой из вас, учитывая ваши обязанности. Кроме того, он вырос с ней, знакомое лицо пойдет ему на пользу. — Или нет, — пробормотал Сяо Ланьхуа, отказываясь вдаваться в подробности. Тем не менее, она пошла проверить состояние женщины, не обнаружив ничего, кроме усталости и, как и у ребенка, недостатка питания. Устроить подобную засаду было выстраданным решением. Они не хотели случайно возобновить только что закончившуюся войну между королевствами Шэн и Цзин, но они не могли допустить, чтобы Тантай Цзинь был взят в заложники и страдал так сильно, как от него того ждали. Было достаточно плохо, что они не могли помочь ему в первые годы его жизни, эти времена станут шрамами, которые они не могли вылечить, и они не могли позволить этому зайти дальше, если хотели предотвратить конец света. Ладно, это была не единственная причина. Сяо Ланьхуа была достаточно откровенна, и все знали, что она искренне огорчена мыслью о том, через что смертному мальчику придется пройти в соответствии с его судьбой, но никто из них не понимал, до какой степени, пока они не стали свидетелями этого лично, когда они прокрались во дворец Цзин, чтобы увидеть его в первый раз. Место, где он жил, то, как его сторонились даже слуги, как ему приходилось голыми руками ловить рыбу в пруду или тайком копаться в объедках на кухне, чтобы поесть, все дурное обращение и насмешки со стороны взрослых и детей, заставило их всех содрогнуться. Цзели и Шанцюэ, познавшие нищету и голод, обратились мыслями к детям их детского дома и сравнили, но даже худшие из них выглядели лучше, когда они нашли их. Сяо Ланьхуа и Даньинь, которые познали насмешки и жестокое обращение, хотя и с разных ступеней социальной лестницы, видели все эмоциональные шрамы, которые от всего этого остались. Дунфан Цинцан и Сюньфэн, которые, даже зная о проступках своего отца, все еще помнили, что старый Повелитель был любящим родителем, задавались вопросом, как король Цзин мог быть так необоснованно жесток со своим собственным сыном. Также и Чанхэн, который вырос без матери, с отсутствующим отцом, слишком занятым, чтобы даже увидеться с ним, с тираничным братом с его жестокостями, но который никогда не был таким злобным по отношению к нему, как старшие принцы Цзин были к своему младшему брату. Чанхэн, который был свидетелем уродливых сторон Шуйюньтяня, но не мог поначалу понять, насколько хуже может быть жизнь принца. Услышав новость о том, что третьего принца собираются отправить в качестве заложника, план сам собой сформировался. Демоны были общим врагом для смертных, и заставить всех поверить в то, что демон был причиной исчезновения заложника, было бы идеальным способом не обвинять ни одно из королевств, пока это произошло в Шэн. Дунфан Цинцан получил огромное удовольствие, играя эту роль, если судить по пружинистости его походки и довольной улыбке, которую он продемонстрировал, когда присоединился к ним. Прошли столетия с тех пор, как он мог напугать кого-то должным образом, и, хотя его худшие наклонности утихли, он все еще наслаждался тем, что пугал других. Он никого не убил по просьбе своей жены, так как смерть изменила бы судьбы этих смертных навсегда, но ударил с клинической точностью, выведя из строя и оглушив всех охранников, дав Даньинь время выгнать ребенка из кареты. Достаточно просто. Служанка была неожиданностью, никто из них не предполагал, что мальчик утащит ее с собой. Рефлекторно или имитируя заботу, которую он получил, это был хороший знак для их задачи. И Сяо Ланьхуа не ожидала, что Инсинь поможет маленькому принцу, а не сбежит, спасая свою жизнь. Вскоре они покинули лес. Идея заключалась в том, чтобы добраться до близлежащего города и сделать вид, что они нашли ребенка случайно. Зная, что никто не будет искать его слишком быстро, поскольку потребуется не менее дня, чтобы дворец Шэн был проинформирован и начал поиски, они покинут королевство до следующего рассвета, и их больше никогда там не увидят.