Причины и доказательства

             Кэтрин Прайд — лучик яркого лунного света в моей жизни. Она буря в океане, пока я плыву на крошечной шхуне за своей путеводной звездой. Кэтрин стала для меня смыслом существования.       Я больше не злюсь по пустякам, и, если честно никогда не злился. В юности мной двигала гордость, но теперь всё иначе.       Мои слова неловки, наивны и глупы. Наверняка мои друзья посмеялись бы над ними. Брутальным парням не пристало признаваться в любви. Но именно это я начал шептать тебе о чувствах каждый день.       Мне нравится твой подход к воспитанию: ты умело сочетаешь кнут и пряник. Твои синие глаза горят огнём, когда я совершаю глупые поступки или говорю грубые слова. Ты не пытаешь разговорами, лишь смотришь долго и пронзительно.       — Прости, принцесса, — прошу я, прильнув щетинистой щекой к твоему нежному бедру под тонким пеньюаром, — моя сладкая пытка, я снова повёл себя, как идиот.       — Тебе стоит встать с колен, дорогой, — заботливо шепчешь ты, так аккуратно и тихо, вплетая пальцы в корни моих волос.       Я не хочу уходить. Мне стоит склониться перед богиней, что вершит мою судьбу.       Мне не по душе клубы, танцы, и я равнодушен к алкоголю, но то, как ты снова и снова танцуешь передо мной, заставляет мою кровь кипеть. Ты двигаешь бёдрами в такт музыке, тянешь меня за собой, контролируешь каждое движение и не позволяешь моим рукам опуститься ниже твоей талии. При каждой моей попытке ты смеёшься, твои глаза превращаются в два полумесяца, образуя мелкие морщинки, а губы соблазнительно растягиваются в улыбке.       Но больше всего меня заводят твои приватные танцы. Ох, чертовка Кэтрин! Ты надеваешь самое красивое бельё, чулки и мою рубашку, обязательно расстегнув верхние пуговицы. Ведёшь себя очень раскованно, вызывающе и смело. Танцуешь вокруг меня, целуешь, делаешь невероятные движения, каких я раньше не видел. Дразнишь, усевшись на колени, двигаешься, словно настоящая наездница.       Сладкий пряник, что начинает горчить от сахара на языке. Но я хочу ещё — и не только такую Кэтрин Прайд.       Мне нравится делить с тобой быт и квартиру, особенно постель. Ты всегда вытесняешь меня на край кровати, сворачиваясь рядом под ворохом одеяла. Самая очаровательная женщина в мире! Сопишь, пуская капельку слюны на подушку, а твои щёки и нос становятся розовыми ото сна.       Я всегда просыпаюсь раньше и смотрю, как ты спишь. Твои волосы разметались по подушке, слегка завиваясь, и мне безумно хочется, чтобы ты перестала их выпрямлять. Иногда ты бормочешь что-то во сне, тихо и неразборчиво, но этого достаточно, чтобы я начал тебя целовать.       Ты не любишь вставать по утрам — ненавидишь это так же сильно, как я ненавижу Скотта Саммерса.       — Отстань, — пищишь, словно маленькая мышка, пока я осыпаю поцелуями твоё розовое сонное лицо.       — Не могу, принцесса, — хрипло смеюсь тебе в ответ.       Твои веки слегка приоткрываются, и ты смотришь на меня с лёгким раздражением, но я вижу искру. Пытаешься спрятаться под одеялом, но я не могу сдаться, дёргая твою «броню» на себя.       — Ты знаешь, что я не остановлюсь, — шепчу я, наслаждаясь каждым мгновением утренней борьбы.       Ты недовольно фыркаешь, но сдаёшься, закинув руки на мои плечи и крепко прижавшись своей щекой к моей. Мои ладони скользят по твоей молочной коже, пробираясь под короткий шёлковый халат. Зачем ты вообще надеваешь его перед сном, если он всегда оказывается на полу?       — Маньяк, — коротко шепчешь, но не предпринимаешь ничего.       Я знаю, что теперь ты точно не захочешь спать.       Мы стали дикими в каком-то смысле. Ты ушла из института, как только тебе исполнилось девятнадцать, а я ждал этого момента, чтобы сбежать из пансионата. Мы начали жить в чуть шатком многоквартирном доме, но нас никогда не беспокоили соседи, и это очень радовало.       Пока ты училась, я работал много и упорно. Ты рассказывала мне о предстоящей защите диссертации по квантовой физике, и я внимательно слушал, задавал вопросы по теме. За пару лет таких тренировок я отлично разобрался в физике во всех её проявлениях — жаль, мистер Хилл не знает, что я не так уж и глуп в этом.       Признаюсь, мне нравится образ сексуальной учительницы Кэтрин Прайд. Никто не заводит меня так сильно, как твои умные высказывания. Я псих или, как ты говоришь, маньяк.       — Я умру, если ты оставишь меня, — признался я однажды, пьяный в стельку.       Я не мог понять твоих эмоций, но ты явно испугалась. Не смогла сказать ни слова, пока помогала мне дойти до квартиры и уложить мою пьяную тушу на диван.       Больше подобных признаний не было, потому что испугался я сам, как пятилетка, потерявший маму в супермаркете. Не хочу думать, что ты сможешь меня бросить.       И ты не бросила.       Появились «мы». Как правильно это называют — ячейка общества, молодая семья, социальная единица. Мы расписались чуть позже, но это не помешало нам стать одним целым с первой встречи. Я понял, что ты станешь моей женой, спустя неделю отношений, как бы странно это ни звучало.       Твои родители меня не переносят, как и твои старые друзья, но это не помешало нашей связи. Мы молоды и влюблены, ничто не могло нас остановить. На нас косо смотрели и шептались, пока мы ждали своей очереди на роспись. Наверняка со стороны мы выглядели необычно: взрослый мускулистый панк-рокер и нежная фея в коротком белом платье.       Это была формальность, подтверждающая бумажка, которая означала нашу целостность. Но для нас она стала символом неугасающей любви.       — Я люблю тебя, — прошептал я тем же вечером тебе на ухо.       — Почему? — впервые спросила ты.       Я думал о том, как много вещей мне нравится в тебе и твоём характере. Мне нравятся даже твои злые крики, недовольное ворчание, твоя привычка покупать мне дурацкие пижамы, твоё идеальное лицо и тело, звонкий смех. Но я не мог сказать всё это, словно в горле стоял ком. После двух попыток прочистить горло я всё же ответил на твой вопрос:       — Потому что ты Кэтрин Энн Прайд, та девочка из шкафчика.