Долгие разговоры о французском

Ребекка разложила на маленьком столике полотно, с которым возилась последние недели. Она походила на бурундука, собравшего подле себя все свои сокровища. Ее окружали маленькие квадратные лотки с чем-то напоминающим бисер, тюбики с клеем, инструменты, похожие на маникюрные. Методично сверяясь со схемой, она крепила бусинки прямо на бумагу, отклеивая от нее верхний слой. Джонатан опустился на диван напротив с тихим скрипом и отодвинул кружку из-под чая дальше от края столика. Взял в руки пульт и включил четвертый канал без звука. Там опять крутили «Холлиокс», но он перестал следить за сюжетом, еще когда ушла Роксана МакКи. Впрочем, сейчас Джонатан не видел ни одного знакомого лица на экране. Забросив левую руку за голову, он стал наблюдать за Ребеккой. Она была такой сосредоточенной, серьезной, полностью погруженной в дело. С тех пор, как Ребекка оставила работу и занялась домом, она перебрала много увлечений. В конце концов они вдвоем никогда не наводили такой беспорядок, чтобы посвятить себя хозяйству полностью. Она пробовала садоводство, плетение фриволите, выпечку пряников, теперь… — Напомни, как это называется. Ребекка облизнула верхнюю губу, сконцентрировавшись на какой-то особо строптивой бусине. Та никак не хотела крепиться на стилус, и Ребекка сквозь зубы процедила: «черт». — Алмазная мозаика. — А, точно. Я думал, что рубиновый конструктор. Она рассмеялась, бросая на него теплый взгляд, и продолжила. — И что у тебя должно получиться? — Это к Рождеству. Надеюсь, я успею. — Ребекка подняла коробку, в которой лежали пустые пакеты из-под инструментов ее паззла, показывая обложку. На темном фоне толстый мальчик в ночнушке и с крыльями рассыпал звезды на праздничную елку. Джонатан кивнул, чтобы она положила коробку на место, и посмотрел на стену. Он представлял, о чем Ребекка размышляет, но не знал, как еще ее поддержать. Вероятно, она думала, что его это вовсе не беспокоит. Конечно все было не так. — Я разговаривала с Моник на днях, — пробормотала Ребекка, отвлекая Джонатана от мыслей. — Ты знаешь, что они пытались четыре года? — Хм. Что ж, мы уже побили их рекорд. Фраза соскользнула с языка раньше, чем он успел ее обдумать. Ее стоило схватить, безжалостно задушить еще в горле и не позволить коснуться губ. Он сожалел. Ребекка нахмурилась и ничего не ответила. — Я не это хотел сказать, — поспешно добавил он. — Я же тоже стараюсь. — Я знаю. — Ты считаешь, что я в чем-то виноват? — Нет. Джонатан не чувствовал себя комфортно в этих разговорах. Он понятия не имел, что еще делать. Не знал, как решить их проблему. Когда от него по факту ничего не зависело, он чувствовал себя уязвимым, со стянутыми веревкой за спиной руками. Он не мог помочь ни себе, ни Ребекке. Это пугало до жути. — Тебе все равно? — тихо спросила она, когда ему казалось, что разговор завершен. Джонатан встрепенулся. — Что? — Ты говорил об усыновлении. Он озадаченно потер бровь, ведь успел позабыть о той части разговора у врача, как о страшном сне. Выходит, Ребекка не забыла. Но разве он сказал что-то, что могло ее задеть? Джонатан медленно кивнул. — Говорил. — Он сунул руку в карман, похлопывая себя по ноге внутри него. — Так и в этом проблема? — Да. — Волосы Ребекки упали на бок, скрывая лицо от него, но она делала вид, что они вовсе не мешают. — Мы так и не обсудили этот вопрос. И я… Я просто должна сказать, что хочу своего ребенка. Я хочу… все. Быть матерью. Всегда этого хотела. Джонатан знал это и уважал ее желание пройти каждый этап. Почувствовать материнскую любовь от осознания того, что внутри растет жизнь, до гордости за успехи своего чада. Но эти мысли оставались мыслями, не отзываясь чувствами в сердце. Это не поддавалось логическому пониманию. Ребенок, как он его видел, был продолжением семьи. Кем-то, кто сплачивает родителей и идет дальше туда, куда родители уже не могут. Разве это было не так? Так какая в этом случае была разница? Сотни, тысячи, миллионы людей воспитывали не своих кровных детей. И они любили их не меньше. — Ты будешь… — он повел плечом. — Это же будет наш ребенок. Твой и мой. — Не то же самое. — Но если у нас не выйдет завести своего. Это выход. — Это будет просто ребенок, — упрямо повторила она. — Не мой ребенок. — Гены так важны? Он услышал свой голос со стороны: уставший и отрешенный. В Джонатане не было алчного неизбывного желания самца продолжить род. Словно отсутствовала настройка. Его отец всегда был слишком озадачен высшими материями, чтобы вкладывать подобные идеи ему в голову, а его самого куда больше занимала карьера. И теперь Джонатан чувствовал, словно она хочет, чтобы он извинился за это. — Дело не в генах. Ребекка сглотнула и зашуршала. Наверняка ей не требовалось сейчас вращать свой холст, на который она выкладывала блестящие детальки — одну из звезд на елке, — но это дало ей время. — Я хочу выносить ребенка, — произнесла она очень тихо. — Я хочу пройти все этапы. Узнать, что он есть. Хочу чувствовать его внутри. Соединяться с ним. Носить под сердцем. Чтобы он был моей частью. Ее голос задрожал. — Хочу знать, что у меня есть смысл. Что я не пустая. Горло Джонатана сжалось. Ему было больно слышать такие слова, но он представлял, что говорить это куда сложнее. — Бекс, ты не пустая. — Тебе не понять, — непреклонно сказала она и развернула следующую упаковку. — Ты все время работаешь, у тебя есть… — она прервалась на полуслове и вздохнула. — Тебе даже не важно, будет ли у вас с ним общая кровь. Говоришь об усыновлении, будто это мелочь. — Это не мелочь, это… один из вариантов. Просто идея. — Не все идеи подходящие. — Ребекка поджала губы. — Для мужчин это по-другому. Ты не поймешь, — повторила она. — В вашей жизни дети просто появляются. Они не часть… не… ладно, я не могу это объяснить, это ощущение внутри. Оно либо есть, либо нет. Тяжело вздохнув, Джонатан молчал. Имела ли кровь значение? На самом деле. Он чувствовал, что она видит его насквозь. И вопрос, конечно же, не столько в том, чтобы воспитать «чужого» ребенка. Его сомнение было ощутимо. Он не знал, хочет ли ребенка вовсе, и она это чувствовала, пусть он никогда не произносил это вслух. Он хотел лишь одного — того, что хочет она. Всего, чтобы она была счастлива. Если это сделает ребенок, значит, это путь. — Бекс, мы будем продолжать. Ладно? Мы сделаем все, что нужно. Хорошо? — Хорошо. Давай закроем эту тему. Ребекка больше ничего не говорила, и в комнате раздавались лишь липкие постукивания, с которыми бусины занимали свое место на ее мозаике. Она не сердилась. Она была огорчена. — Пойду сделаю сэндвич. — Спустив ноги на пол, Джонатан подошел к ее креслу и неуверенно провел рукой по его спинке. — Ты будешь? — спросил он в знак примирения. — Нет. — С индейкой, м? — Не хочу. Остановившись в дверном проеме, он некоторое время смотрел на ее голову. Он бы кинулся обнимать ее, сжимать, душить в горячих объятьях, убеждая, что у них все получится. Если бы это помогло хоть немного. — Ты уже принял таблетки? — спросила Ребекка, не поворачиваясь. Джонатан вздохнул. — Пока нет. Сейчас приму. Тяжесть, накопившаяся на сердце, стала еще ощутимее. И хотя источник устранить было сложно, он мог бороться с симптомами. По-своему.

***

Вытянув ноги на длинный журнальный столик, пристроенный у угла дивана, чтобы не задеть ноутбук, замерший в моменте просмотра одного из творений Клода Лелуша, и чашку из-под кофе, Гийом перелистнул страницу. Книга, попавшаяся ему в руки, была на редкость бездарной, и он бы не утруждал себя тем, чтобы читать более пары страниц, но ему нужно было дать свое резюме по ней к пятнице, поэтому он страдал уже… Гийом оглянулся и чесанул взглядом по часам над дверью. Сорок минут коту под хвост. Кошке. Милая Бижу спряталась за занавеской и ждала, когда он вновь подойдет, чтобы схватить его за ноги. — Не мечтай, мадемуазель, я видел, что осталось от твоей когтеточки, а эти мне нравятся. — Он провел рукой по мягким домашним штанам, в которые облачился сразу после душа. Бижу грустно выглянула из-за занавеса и, покачивая черными пушистыми боками, двинулась к нему, словно так с самого начала и планировала. Раньше, чем Гийом успел протянуть к ней руку и насладиться ее шелковистой шерсткой, в дверь позвонили. Воспользовавшись этим, он с хлопком закрыл книгу и отбросил ее на стол, словно она ядовитая змея. Впрочем, если учитывать ее тлетворное влияние на умы читателей и манеру пережевывать очевидные вещи до безвкусной кашицы, рассчитанной на людей с двузначным айкью, она была куда опаснее, чем змея. Гийом всем сердцем надеялся, что за дверью будут инопланетяне, вампиры или хотя бы метеорит. Что угодно, что отвлечет его от изнурительного чтения этой детской пописы, по какой-то причине выдающей себя за научный труд. Размяв затекшую за время сидения шею, он подошел к экрану домофона. Хм. Это интересно, весьма интересно. Конечно, он не собирался показывать, что рад видеть Джонатана. Но сегодняшний вечер может статься и вполовину не таким унылым, каким Гийом успел себе представить его, когда добрался до третьей страницы. Он нажал на кнопку открыть и, оставив дверь распахнутой, вернулся в спальню, чтобы набросить рубашку поверх. Почуяв сквозняк, Бижу выглянула в прихожую и посмотрела на открытую дверь. Шум подъезжающего лифта они слушали вместе. Гийом вздохнул и прислонился плечом к косяку, встречая незваного гостя. Первым в квартиру попал не Джонатан, а запах еды — запеченных шампиньонов и горячего плавленого сыра. Гийом не успел поужинать, потому что не хотел портить вечернюю трапезу чтением после, и его желудок издал тихое урчание. — К сожалению, — вместо приветствия сказал Джонатан, закрывая за собой дверь ногой, — я не нашел доставку лягушачьих лапок. Но у меня тут пицца! Пустишь? Гийом сбросил снисходительный взгляд на две сине-красные коробки «Домино’с». Он никак не прокомментировал то, что Джонатан уже зашел. — Ты думаешь, ко мне можно просто так приходить? — Сложив руки на груди, Гийом прищурился. Он бы даже не сказал, что отыгрывает недовольство. Были правила, и он их устанавливал. Джонатан нарушал, и… Гийом не мог понять, нравится ему это или нет. Джонатан стоял почти минуту, изучая его лицо и надеясь увидеть улыбку. Он походил на шкодливого щенка, который не мог понять, потреплет его хозяин по ушам или даст подзатыльник после очередной шалости. — А что, на сегодня тебя забронировал другой ебырь? — неожиданно съязвил он и сделал вид, что оглядывается. — Вроде оргию я не прервал, значит, не все потеряно. — Я не спущу тебя с лестницы только потому, что я голодный. — Гийом посмотрел в сторону кухни. Губы Джонатана разомкнулись, ряд неожиданно ровных для англичанина зубов блеснул в полумраке. — Поэтому я и взял пиццу! — заявил он так довольно, что Гийом пожалел о своей быстрой капитуляции. — Я не знал, какую ты любишь, поэтому взял разные. Одна сырно-грибная, вторая мясная. Сильно мясная. Проходя мимо, Джонатан на ходу поцеловал его в губы. Быстро, мимолетно, будто они старые супруги, у которых подобные жесты вошли в привычку, когда исчезли страсть и секс. Привычки Гийом не любил. — Хватит меня целовать, — протянул он. Ему хотелось увидеть озадаченность Джонатана еще раз. Эта растерянность… забавляла. — Да ладно тебе. Джонатан поставил теплые коробки на барную стойку посередине кухни и обернулся. — Я надеюсь, что поцелуй однажды превратит тебя из лягушки в принца. Пока не помогло. Но мы над этим поработаем. Черт. Один один. Гийом усмехнулся, закатив глаза, и пошел на кухню вслед за ним.

***

Развязывая бечевку, скрепляющую обе коробки вместе, Джонатан смотрел на Гийома. Было забавно видеть его в какой-то… пижаме? Но резинка штанов скользила по бедрам, демонстрируя косточки, когда их не прикрывала пола рубашки, и от этого ускорялся бег крови. Гийом остановился перед дверью у входа в кухню-гостиную слева. Джонатан сперва решил, что там счетчики или что-то такое, но после некоторых размышлений, Гийом наклонился и с легким звоном извлек оттуда округлую красную бутылку. — Это винная кладовка? — со смешком переспросил Джонатан и, не справившись с крохотным узелком, поддел его ножом, взятым из сушки у раковины. — У вас всегда есть дома вино? — «У вас», — передразнил Гийом и отодвинул ящик позади Джонатана, вытаскивая штопор. — Plébéien. — Эй, я знаю, что это значит. — На это и расчет. Джонатан фыркнул и привалился к барной стойке, отделяющей кухонную зону от жилой, наблюдая за ним. Вытащив из подвесного шкафчика пару бокалов, тот откупорил вино и налил на дно каждого, поставив их между двумя теперь зияющими коробками пиццы. Запах сыра и мяса разлился по комнате, и даже Джонатан, который хорошо сегодня пообедал, ощутил себя голодным, словно не ел неделю. — Кьянти, — прокомментировал Гийом, отставляя бокал в сторону. — Я редко пью его, мне по вкусу что-то севернее тосканского терруара. — Выебываешься. — Ouais. Джонатан сделал глоток. Терпко. Насыщенно. Сложно сказать, нравится или нет. — Оно такое… — пробормотал он, не зная, как охарактеризовать, и Гийом продолжил. — Мягкое? Пожалуй. Но иногда хочется ощутить эту… — Тот посмотрел в стену, размышляя, — бархатистость. — Я редко пью вино вообще, — помолчав, сказал Джонатан, смотря на искаженного Гийома через стекло бокала. — Я люблю светлое пиво. Можешь не отвечать, я знаю: это потому, что я быдло. — Ты выполняешь мою работу. Что-то мягко погладило ногу Джонатана, и он вздрогнул от неожиданности, опуская взгляд и теряя Гийома из виду. Черная пушистая кошка, — кажется, ее звали Бижу? , — посмотрела на него, моргнула и еще раз скользнула своим мехом по его лодыжке. — Твоя кошка больше рада меня видеть, — заметил он. — Она просто не знает, что ты идиот. — Она одобряет это, ведь иначе на фоне кого ты будешь выделываться — Ты — слишком простая задача. — Никогда не думал, что я подыгрываю тебе? — Никогда. Он приподнял бровь, глядя на Гийома. Тот не смотрел на него, и Джонатан собирался воспользоваться этой свободой от плена глаз, проскальзывающих по нему каждый раз, как клинки. Ровно между ребер, ровно по тонкой коже. — Она мурчит, — сказал он, делая шаг вперед, ближе. — А ты умеешь мурчать? Гийом провел пальцем по краю коробки и улыбнулся уголком рта — на щеке расцвела ямочка, просящая поцелуя. — Я больше специализируюсь по укусам. — Правда? Ему нравилось, что Гийом ничего не делал и позволял ему все — как не шелохнулся, когда Джонатан обошел его, остановился сзади, наслаждаясь запахом тела над воротником рубашки. Запахом волос — чем-то терпким, сандаловым деревом и чайным листом. Ох, боже, до чего же сексуально. Руки Гийома легли на стойку, когда Джонатан прижался сзади, чтобы насладиться не только запахом. Но теплом — всего тела, к которому мог прижаться, вкусом — поцелуй в шею, от которого по загривку Гийома побежали мурашки. Он мог не говорить этого сам, но его тело вело себя красноречивее. — Но, может быть, есть особые места, где тебя можно потрогать, и ты замурчишь? — прошептал Джонатан ему на ухо, кладя руки на бедра. Ткань брюк была толще, чем он предполагал, но все равно не могла скрыть ничего, если бы Джонатан ткнулся в него сзади. — Не буду мешать твоим исследованиям. Отведя голову в сторону, Гийом прикрыл глаза, довольно щурясь. Закатный свет огибал резкий красивый профиль, и Джонатан рассматривал его через ресницы, пока обводил языком ухо. Куснул мочку ощутимо, и Гийом тихо замычал. Его поясница приглашающе выгнулась, и он сам прижался ягодицами к будоражащейся от каждого действия эрекции. — Если я продолжу, — шепнул Джонатан между поцелуями, — нам придется есть холодную пиццу. Ты любишь холодную пиццу? Мысли туманились. Эта теплая ложбинка, манящая в себя, заставляла забывать, как дышать. Ладони терлись о мягкую ткань, и от трения терялась чувствительность, оставалась только иссушающая нужда. — Ах да, пицца остывает. Гийом открыл глаза и потянулся к коробке. То, как поменялся тон, обескуражило Джонатана настолько, что он не сразу среагировал, и успел схватить его за руку, только когда тот коснулся корочки. — Я понять не могу, ты дразнишь меня или реально не в настроении? — настойчиво спросил он, удерживая Гийома в своих объятьях. Это сбивало. В его жизни и без того хватало проблем. Джонатан принял это. Ему хотелось легкого приятного секса, но прелюдия просто его убивала. Проклятые игры. — Я в настроении… дразнить тебя. Было так здорово услышать, как смешок Гийома прервался с тихим ойканьем, когда Джонатан зарычал, кусая его плечо через рубашку. Более не церемонясь, он сорвал домашние штаны Гийома, резко спуская их по бедрам. От открывшегося вида уже его дыхание замерло. — Ты всегда ходишь дома без белья? — прошептал он, облизывая сохнущие губы. — На случай, если секс подвернется? Гийом рассмеялся и обернулся, хлестнув его игривым взглядом, словно плетью. Джонатан ощутил, как зудят те места, где коснулись ее жгучие хвосты. — Я — француз, я всегда готов. Всегда готов. Джонатан был склонен верить тут на слово. Он не мог не верить этой изгибающейся спине, подставляющейся под поцелуи. Немного мурашек, когда он задрал его рубашку повыше, открывая позвоночник и лопатки. Мягкое теплое тело под губами и пальцами манило, запах чистой кожи и мускусного желания обвивался вокруг шеи, скользил в ноздри, дурманя последние клетки мозга, способные на размышление. Руки Гийома задрожали, когда он схватился за край столешницы, покорно оттопыривая зад. Такие твердые и упругие ягодицы, но нежные для щек. Проглотив хрип в дыхании, Джонатан опустился на колени. Все позвонки до крестца поддавались его губам. — Merde, — прошелестел Гийом едва слышно и раздвинул ноги шире. Джонатан пощекотал его вход большим пальцем. Интересно… интересно, потеряет ли он контроль, если продолжать? Как бы хотелось увидеть Гийома порабощенным, захваченным страстью. Хотелось, чтобы он перестал командовать и умолял. Наклоняясь, Джонатан покраснел. Хорошо, что это было незаметно сзади. Может быть, Гийом и постанывал, и тяжело дышал, и что угодно. Но все звуки утонули в шуме в ушах. Собственная кровь стучала в паху, как гонг, и Джонатан спустился на последнюю ступень. Была еще одна, ниже той, что он уже преодолел. Его нос скользнул меж теплых ягодиц, щетинистые щеки потерлись о их внутреннюю сторону, оставляя царапки на коже и вздохи на губах. Ткнулся ниже, ощущая сжимающийся бутон мышц, и кончик языка скользнул по его ободку. Гийом лег на локти и прогнулся, подставляясь под ласку, открываясь любопытному исследующему рту. Это было необычно. Восхитительно. Очаровывающе. Джонатан задержал слюну, скапливая ее на языке, чтобы войти внутрь влажно и ощутить его глубже. Такое интимное место, пытая наслаждением которое, он получал то, что хотел — дрожащего Гийома, извивающегося Гийома, подчинившегося Гийома. Он издал всхлип, когда Джонатан раздвинул его пальцами, чтобы глубоко лизнуть, и сомкнул губы, посасывая разогретое лаской чувствительное пятнышко. Нежная кожа блестела от слюны, ее текстура была такой же мягкой и трепетной, как губы. Не твердый и агрессивный член, который всегда захватчик рта, но сдающаяся и расслабляющаяся, впуская все глубже, сердцевина. Напоследок Джонатан лизнул его от яичек и до копчика, оставляя маленький поцелуй на полюбившейся розочке. Это сравнение ему нравилось. Приходилось обойти столько шипов, чтобы добраться до цветка. Выпрямившись, он поцеловал Гийома в шею. Рука уверенно забралась в карман, уверенно надорвала маленький пакетик — он успел достать их из общей упаковки, пока ехал сюда, — уверенно… — Я часто думаю о том, как буду трахать тебя, — прошептал Джонатан, осторожно пристраиваясь сзади. — Эти мысли очень отвлекают… от всего. Беспокойные образы, мелькнувшие вспышкой молнии в голове, растворились. Гийом рассмеялся и на его выдохе Джонатан воспользовался ситуацией — смех разбился, как хрупкая ваза, перерастая в стон, сочащийся желанием, похотью и зовом. Все его тело превратилось в дудку Гамельнского Крысолова. Оно танцевало танец, манящий, как огонь — мотылька. И Джонатан ничего, ничего не хотел сделать. Он посмотрел вниз, с удовлетворением отмечая, как глубоко вошел, разоряя этот розовый сад, и начал двигаться, наблюдая за их соединением. — Наверняка более сложные мысли у тебя и не задерживаются... — Гийом тихо хмыкнул и опустил голову, подаваясь бедрами навстречу. Шлепки, запах пота и пиццы. Глаза Джонатана закатились. Он был заколдован, он был пойман в ловушку. Лепестки мышц обвились вокруг. Он даже не заметил, когда Бижу вспрыгнула на тумбу напротив, лишь ощутил наблюдение. Два серых драгоценных камня, пытливо рассматривающих их, и легкое презрение на черной хищной мордочке. Вот уж правда, что питомцы и хозяева похожи… — Она подглядывает, — прошептал Джонатан, прихватывая губами мочку неосмотрительно подставленного уха. Мягко пожевал ее и лизнул за ним. Волосы попали в рот, он засмеялся. — Ouais… присоединиться она не пытается… больше… — Гийом тоже засмеялся, и от этого сжал его внутри совершенно умопомрачительно. — Ну нет… — Джонатан выдохнул, исцеловывая прекрасные плечи перед собой — стащив рубашку ниже и получив доступ к покрытой испариной бледной коже, — сейчас ты мой! Мой, весь мой. Смех Гийома звенел в ушах, как надоедливый ударник, бьющийся о стены колокола. Зарычав, Джонатан потянул его за волосы на себя, удерживая, и развернул голову, вылизывая наглый рот. Он думает, что это шутка? Он думает, что это смешно? Застонав глухо, Гийом послушно лег на столешницу, и Джонатан вцепился в него, двигая тазом быстрее и быстрее. Он улавливал дрожь, охватывающую тело Гийома, как озноб, и услужливо нырнул рукой под его живот, нащупывая твердый член. Совсем другое. Но совсем свое. Движения бедрами в унисон, торопящаяся рука, и толчок, толчок, толчок. Упавшие вниз волосы Гийома елозили по столу с его щекой. Он прижался теснее, трахая его грубо, ненасытно, будто расчесывая неутолимый зуд. Джонатан не остановился, ощутив привычное биение крови, но в непривычном месте. Чужой член под рукой дергался, как живой, пульсировал, заполнял его ладонь, влипая набухшими венками в прожилки, которые кто-то называл линиями судьбы. Мокро, запахло спермой и ах, как сильно сжал его Гийом внутри, вырывая из него оргазм. Крадя и заставляя разделить удовольствие с ним. Это было безумно приятно, божественно, дьявольски. Он вообще не знал как. Заполнить Гийома, согнувшегося под ним, отдавшегося ему. Эта дрожь пробежалась по всему телу и Джонатан закрыл глаза, ложась на его спину, зарываясь носом в складки смятой светлой рубашки, чтобы откопать под ней кожу и вдохнуть запах. Еще больше. Вдохнуть его всего, поглотить и сделать своей частью. Как принять таблетку, средство от всего. Вот так. И больше ничего не важно.