cherry : вишня

― И откуда ты только знаешь… — Знаю что? В моей голове слишком много всего. Как маленькая библиотека. Дорога не была тихой. Просто не могла быть, если рядом Ли. Они с дождём, словно друзья, шумели одновременно. ― Ты лекарь? Ммм, не думаю, что у лекаря может быть такой сад. Зачем бы тогда столько вишни? Вишня не лечебна. Хотя, если счастье может излечить… — Нет, ни капельки, но первую помощь оказывать умею. Гром остается где-то позади, не отпуская молнии с поводков, не пуская их в погоню за юношами. Он точь хранитель сада, прогнал нежеланного там мальчишку и стих, наблюдая как дождь заботливо поит древние вишневые деревья. ― О, смотри, ящерка! Юркое существо с древесными узорами спешно перебирало вязнущими в песке лапками, чтобы преодолеть дорогу и скрыться в траве. ― Ящерка... ― с горящим интересом взглядом, улыбается Феликс, наблюдая, пока та не исчезает. Светлая, совсем невинная реакция на все вокруг, да даже маленькую ящерку вызывало невольно улыбку. Виднелся город и дрожащие огоньки в фонариках у каждой из дверей. Улицы мокрые, по их склонам бегут водяные змейки. Улицы пустые, потому что никто не желает с этими змеями связываться. Светловласому от этого становится легче. ― А может...ты ведьмак? ― нет, он все не унимается. ― Волшебный какой-нибудь, от этого и глаз твой закатный. Он похож на черничный пирог. Точно похож. — Ведьмак? Тогда ты точно один из лесных фей на мою голову. Вот только ты не они, а значит и я не ведьмак. Живот урчит, напоминая о том, что Ликс весь день провел в пути и трудился над сбором ягод. ― Ну вот... Я есть хочу... ― и грустно дует губы, вздыхая. ― А ты? ― мальчишка кладет подбородок на плечо незнакомца и заглядывает тому в глаза. ― Есть хочешь? О о о, нет, пожалуйста, поверни сейчас направо. Пекарня ближе, чем мой дом. Да и ягоды стоит занести. Иначе все заберет мачеха с ее дочерью... И никаких пирогов тогда. — Есть... — он невольно сжимает чужие ноги крепче, поворачивая голову к блондину, улавливая нотки манящего аромата. — Не отказался бы... Пекарня? «Верно.. Мне совсем не стоит светиться перед другими людьми.» — Держись крепче. ― «Держаться крепче»? За- Ликс визжит, намертво прилипая к парню всеми конечностями и зажмуривается, тараторя: «мы не упадем, мы не упадем, мы не упадем». Кажется, срабатывает. Добегая, Со плавно опускается, придерживая одной рукой парня, завалив руку себе на плечо. Даже зонт не спас их промокших до нитки. Уже у пекарни, ощущая твердую почву, ноги кажутся еще слабее от такой "скоростной поездки". ― Я всерьез думал, что мы можем свалиться...! ― тихо возмущается, закрывая зонт, когда они оказываются под козырьком. ― А если бы ты себе что-нибудь разбил?? — Я бы этого не допустил. Приходится встать на носочек здоровой ноги, чтобы дотянуться до дощечек над дверью. Одна из них сдвигается вверх, из потайного отсека достается медный ключик. Замок щелкает, впуская ночного гостя и, с недавнего времени - хозяина пекарни, внутрь. Деревянные жалюзи он не открывает: Луна сегодня укрылась темными облаками, не дарит свой свет. Тихое чирканье, шипение спички. В лампе зажигают огонь. В пекарне Феликс ощущает себя как дома, двигаясь быстро и соориентированно даже в полу-тьме. ― Закрой, пожалуйста, дверь на замок. Нужно два раза прокрутить вон ту штучку по часовой стрелке и иди прямо-прямо за мной на кухню. — Здесь ведь никого? — закрывая по указанию дверь Со внимательно осматривал пекарню помогая зажигать керосиновые лампы со свечами. — Тут так… тесно. «Не понимаю как можно жить в таких условиях... Что это вообще?» Недовольно морщась казалось от всего, брюнет смирно сел ближе к печи немного согреваясь. Их ужином становятся мучные конвертики с мясом, пока парни согреваются возле еще горячей чугунной духовки, отапливаемой на углях - с такой даже высохнуть сумеют. ― Я знаю,... ― светловласый сидит на полу, боком к духовке. Здоровая нога подтянута к груди, пока поврежденная покоится в вытянутом положении. Ботинки давно оставлены где-то на пороге. ― …точнее помню, как ты говорил, что не любишь выпечку, но это лучший вариант, который я смог здесь для тебя найти. ― дует внутрь конвертика, остужая, чтобы продолжить кусать. ― Аккуратно, горячие. ― лист с остальной частью съестного стоит на плите, его медленно покидает жар. Юноша большой любитель сладкого, но сейчас ест то, что предложилнезнакомцу. Потому что считает, что так тоже теплее. — Я… конечно сказал, что не люблю выпечку, но стоило уточнить, что переел сладкого. Спасибо... Это очень вкусно, ты готовил? — понемногу дуя Чанбин бегал глазами по комнате, невольно останавливаясь на собеседнике и ноге, которая не давала покоя. ― «Переел сладкого»? Так вот от чего у тебя такая сахарная кожа, а под дождем не растаял. ― тихое хихиканье заполняет кухню. Феликс мычит в согласие, дотягиваясь до духового листа на плите и беря себе еще одну вкусность. ― Да, я. Если нравится, ты можешь забрать с собой все, что не съешь. Я же должен как-то отплатить тебе. Ты меня сюда так долго нес. Дотягиваются и до ножа в деревянном выдвижном ящичке: размеры кухни позволяют. Острый металл прорезает конвертик прямо на ладони, деля его на две части: будет завтра кому отдать, если заглянут. — Не стоит, в этом нет нужды... Да и... Чтобы насытиться не хватит этого всего. А мы ведь... Так и не представились. Я - Со Чанбин… а тебя, горлица?~ «И ведь звучит так довольно, когда меня птицей называет...» ― чуть хмурится, но не возражает. «Молчит?» Если эти птицы приносят счастье и удачу... Пусть и с ним это случится. Смирившись, юноша лишь дует губы и, не подумав, широким мазком языка слизывает кунжут с острия. ― Нх...! ― рука одергивается в сторону, подальше убирая опасный предмет, а глаза ошарашенно упираются в кончик высунутого языка, с которого падает багровая бусина крови, разбиваясь о ладонь. Порез горит, в язык впитывается стойкий вкус сладковатого металла. Доедая, Со приподнялся, расстегивая верх рубашки, разворачиваясь спиной, чтобы снять. От чего не углядел, как острие ножа касается чужого языка. Ведь увидев, он бы мало того лекцию прочитал, отобрал бы все колкие и режущие предметы. Повернувшись на звук, парень оторвал руки от пуговец рубашки, немного нервно осматривая собеседника на наличие травм. — Ты.... Да кто вообще ест с ножа? Правильно, с ножа никто достаточно разумный и аккуратный не ест. Верно, Феликс не из таких, так что на этот вопрос, что уже звучит как поучение, он возмущенно вдыхает: единственное, что может сейчас сделать. «Что вообще при таком делать? Чем вообще помочь?» Наблюдая за кровью, что стекла по подбородку, брюнет был словно заколдованный, размазывая это пальцем. Под неясные чары попадает и сам раненный, замирая в ощущении, когда теплую кровь мажут с подбородка, пачкая пальцы. — Надо было же тебе так поранится... — морща нос, со стороны это казалось забавным, но не для Чанбина. Ему было совсем не до веселья. «Я только заглушил этот дурной запах...» Сердце забилось сильнее, комната казалась просто невыносимо душной, а еще смазанный пальцем след... Ох, можно его прямо сейчас свяжут самыми прочными цепями? Еще лучше вырубят на какое то время. Поутихшее чувство вновь дает о себе знать, цвет глаз вновь сменяется, а губы дрожат, стараясь прогнатьоскал. «Его глаза...» Сознание силится вспомнить и до него доходит, как с шеи вдыхали запах, как собственные глаза видели этот же фиолетовый. Зрачки расширяются, изучая необычный оттенок. При тусклом освещении кажется, что он горит. Взгляд медленно опускается на губы, рука светловласого тянется к щеке. Большой палец захватывает верхнюю губу, чуть оттягивая в сторону и открывая вид на неестественно острые для человекаклыки. «Кто ты...» — Что ты... — брюнет начинает дышать все чаще, наблюдая близость. Совершенно не то расстояние, которое следовало бы держать. Насколько же любознательный? — Не подходи ближе… «Он вообще меня слышит?» Ли ничего не знает. Ему неизвестно, а от того и рискует этот мальчишка сейчас так, словно у него девять жизней. Да даже если бы и девять было, эта бы уже последней осталась. Он чуть на нижние зубы нажимает, заставляя рот приоткрыть и не поднимая глаз подается вперед, руку убирая, что на грудь ложится, прохладу кожи напрямую чувствуя. Язык проходится по одному из клыков, пачкая тот в крови и режась об него же. Сильнее сжимая чужие ноги, звон в ушах не прекращается. Запах становится все ярче, а сдерживаться совсем невыносимо, особенно когда его челюсть вот так спокойно приоткрывают, изучая. Казалось "еда" теперь хочет полность быть съеденной, но изначально изучить. Горячие руки лишь заставляют поддаться навстречу, переплетая языки и слизывая кровь. Ужасно сладкий и манящий вкус не давал покоя. Хотелось больше, прикусить язык еще сильнее, чтобы утонуть в этом чувстве, но нельзя. Руки, подрагивая, поднялись выше, притягивая к себе все плотнее. Со целовал по-хозяйски, с напором, не давая и вдохнуть. Еще чуть-чуть и он бы съел этот язык вместе с губами. Острые. Какие же острые. Эти клыки касанием к языку вызывают жжение, режут. Феликс не до конца осознает свои чувства и действия, но ему нравится до головокружения, из-за которого тонкие пальцы проходят путь по груди до шеи и зарываются в темные волосы, словно от возможного падения это спасет. От него, с большей вероятностью, спасут руки, так крепко прижимающие к холодному телу. Юношу ведет от напора и бабочек в животе, что на деле являются сигналом тревоги от организма. Вот только эти сигналы ошибочно воспринимаются за бо́льшую тягу. Руки вольно гуляют по телу, оголяя участки кожи, проходясь по ребрам и животу холодом. Брюнет словно зверь, готовый когтями вцепиться в свою добычу, чтобы не брыкалась, с нажимом сминая плоть. Блондин казался тем, кто наконец может утолить вечный голод, но насколько это оправданный шаг? Не готов, он не готов. Чанбин и так зашел слишком далеко. Собственное неаккуратное движение рвет тонкую кожу нижней губы, вызывая болезненный стон. Брови заламываются, в уголках глаз выступает влага. Это возвращает в реальность. Ликс открывает глаза с дрожащими ресницами, рвано выдыхая в самые клыки и тихо мычит в попытках отстраниться, неосознанно сжав мягкие пряди волос меж пальцев. Отрываясь от мягких, распухших губ из которых выступает кровь, Со держался на руках осматривая лицо напротив. Сердце билось все сильнее, а выступающая влага в уголках глаз лишь сильнее дразнила, так и маня слизать, что впрочем ничего не мешает это сделать. Прогибаясь ниже, брюнет провел носом по скуле, вдыхая аромат, от которого проходили мурашки. Это начинает пьянить. Поднимаясь выше, языком прошелся по щеке слизывая слезы. Соленые. Чанбин и забыл, когда плакал последний раз. Этот вкус все такая же диковина. Спускаясь ниже к шее, руки сильнее сжали талию, утыкаясь носом в шею. Тяжело. Очень тяжело, но и одновременно хорошо. От контраста температур их тел бегут мурашки. Со теперь ассоциируется с осенью и опасным вишневым садом. Сердце стучит ускоренно, пуская вздрагивания по телу от сильных рук. А это тело и не сопротивляется, точь понимая, что толку от этого будет мало, немеет, пытаясь этим себя обезопасить, не будить хищную натуру, не дать проснуться инстинкту «поймать-присвоить». Оно гласит: «Я не убегу, только не выпускай когти». Картинка от жара и слез размыта, но этот чарующий нечеловеческий взгляд отпечатывается в сознании как самый яркий сон, потому что поверить в реальность происходящего не получается. Феликс издает тонкий писк, точь цыпленок перед лисом. Эти касания, то, как жадно брюнет вдыхает его запах, шершавый язык на щеке... Все это делает таким беззащитным. — Я не должен...Ты... прости.. Еле слышно тянет последнее слово, стараясь не переходить на скулеж. Чанбин был похож на большого кота, что трется о шею требуя ласки. Но при этом готовый укусить при малейшем неверном движении. Ли дрожит, переполненный ощущениями и порывается оттолкнуть, уже упираясь ладошками в плечи, когда в шею утыкаются. В эту секунду играет страх. Страх бытьукушенным. Почему его не было в вишневом саду, где он самолично подставил шею, еще не осознавая всей ситуации? (словно он сейчас осознает ее в полной мере, что совсем не так). Но и этот здравый страх длится мгновения, потому как надломленный голос не отпускает. Пробирается не в сознание: в душу. Пробуждает там что-то неведомое. А светловласый вечно чувствами ведом. Рука обвивает плечи, когда вторая неуверенно, помедлив, тянется к волосам. Юноша мягко поглаживает его по голове. Вдох. . . Он закрывает глаза. Выдох. . . Вновь сдается. Страхом пропитано сознание, душа - ощущает лишь покой и невидимую красную нить, которая тянется к Со Чанбину. Дождь тихо тарабанил по окнам. Хаотично: то неожиданно часто, то стихая, создавая непредсказуемые мелодии. Где-то на столе о горящую лампу стучался мотылёк. Феликс продолжал поглаживать темные волосы Со, вслушиваясь в его дыхание, щекочущее шею. Они теперь лежали на полу, когда Ли сам опустился на него спиной, мягко потянув и парня. Он ждал, когда напряженное тело сверху сможет расслабиться, чтобы быть более уверенным в том, что можно подать голос, начать говорить, зная, что точно будет услышанным. Чуть ослабляя хватку на миг Со замирает, хочется прильнуть к руке, что зарылась в волосы, почувствовать как она спускается по щеке. Это чувство такое теплое. ― Там темно... ― пальцы бережно расчесывают пряди, когда звучит сонный, с тем и убаюкивающий голос. — Темно? —слушая чужой голос, напористость понемногу стихала. Были бы у него уши, он бы точно прижал их как можно ближе к голове. Глаза понемногу становились обычными, поблескивая в темноте. ― Дождь будет лить всю ночь. Останься. ― глаза лениво приоткрываются, ощутив легкое шевеление сверху. ― Все в порядке. Пожалуйста, переночуй здесь, чтобы не промокнуть и в целости добраться завтра до дома. — Переночевать чтобы добраться в целости... Ты ведь напуган... Я прав? — тихо отстраняясь руки невольно пробирала дрожь, трясущимися пальцами цепляясь за собственную рубашку. — Вот... Останешься ли ты в целости? В какой момент я опять проявлю себя? ― Я ведь горлица. ― юноша приподнимается на локтях, заглядывая Чанбину в глаза. ― Точно не пропаду. Холодные руки неуверенно обхватываются теплыми, как инь соединяется с ян. На истерзанных губах Ли играет скованная улыбка. Замечая ее, Бин немного спокойнее позволил себя касаться, расслабляясь. ― Все будет так, как должно быть. Если... ― задумавшись о болезненной смерти, планы сразу меняются. ― Нет. ― отрезает. ― Знаешь что? Не вздумай меня- м-меня... Не вздумай вообщем. Если попробуешь - ... ― он предупреждающе поднимает указательный палец, серьезно смотря в глаза. ― Дам по лбу. «Опасно.. Опасно..» — А что если... Я не проснусь? Почему я должен тебе верить? Вдруг у тебя за спиной пара ножей… «Способен ли он на это?» — «По лбу»...? Чем? Поварешкой? ― «Пара...ножей»? ― ресницы у миндальных глаз непонимающе хлопают. ― Ну... ― Феликс поднимает нож, лежащий рядом. ― Сейчас у меня только один и я режу им булочки. ― острый предмет откладывается обратно в сторону. Кухню заполняет тихий смех. Юноша морщит нос, голову на бок склоняя. ― Нет, думаю поварешкой слишком больно. ― одна из кистей рук поднимается перед лицом сомневающегося. ― Я ладошкой. Мотылек перестает биться о стекло. Прекращает свои попытки добраться до манящего света, в котором мог бы сгореть и обессилено сползает по столу вниз. Когда закончится ночь, он в любом случае погибнет. Ликс задумчиво смотрит на лампу, не замечая там беспорядочного трепета обожженных крыльев и чуть сжимает руки Со. ― Пойдем спать. —Сон? Ах да… «И правда бы не помешало после такого дня.» Вернувшись обратно, они приносят с собой лампы, ставя те на подоконник и ближайший стол. В углу - сдвинуты две лавочки, накрытые несколькими слоями одеял. Со медленно следовал за парнем в небольшую комнату, ставя лампы и осматривая интерьер. Не то чтобы он отличался от того, что видел ранее, но сдерживать свою прихотливость было совсем сложно, они оба измотаны, можно было прочитать по лицу. «Мы правда будем спать на этом?» ― Я не открывал пекарню прошлым днем. Ночую здесь, когда со мной ссорятся, потому что тогда оставаться дома просто нет сил... ― тихо бурчит светловласый, рухая в ворох маленьких подушек. — Вот как... Отчасти это хорошо, у тебя есть место где ты можешь быть один, заниматься любимой выпечкой. Грозовая вспышка на секунды озаряет комнату, просачиваясь меж деревянных жалюзи, скользя по полу холодным светом. Кажется коснись, проведи рукой и соберешь целую ладонь морозящих снежных частиц. ― Только не гаси лампы, пожалуйста. Я боюсь...тьмы. Стягивая одежду Бин свесил ее на стул, после всего не особо хотелось пачкать ей постельное. «Гроза? Погода и правда просто ужасна.» — Не гасить? «Не то чтобы я собирался.» — Боишься грома? — аккуратно присаживаясь на край Со притянул одеяло, желая поскорее чем-либо прикрыться. Светлой макушкой отрицательно мотают в стороны. ― Боюсь не его. Боюсь, что его грозы мне навредят. Лицо, уткнутое в подушки, вошкается. Чанбину показывается лишь один глаз, медово-поблескивающий из под растрепанной челки и пара веснушек на скуле, любопытно выглянувших. Со их рассматривал ранее. Он им тоже интересен. ― А ты? Ты боишься солнца? Твоя кожа... ― взгляд прохладой скользнул по оголенному бледному плечу. ― Лучи вредят тебе? — М... Молнии и правда не контролируемое явление, очень часто деревья в саду страдали от их удара. Осматривая чужое лицо при приглушенном свете ламп, рука невольно потянулась к щеке, поглаживая россыпь веснушек. Тепло духовки осталось на кухне. Здесь, в зале пекарни, гуляет прохлада дождливого ветра. Но Феликс чувствует, как его уши заливает жаром. — Нет, не боюсь, оно мне не вредит... «Пока что...не вредило...» — А…что это такое? Эти пятнышки? ― Поцелуи... ― вспоминает слова матери. Единственные светлые воспоминания из детства, оставшиеся в целости. ― Это поцелуи. ― взгляд притягивают заинтересованные глаза напротив. Темные. Глубокие. — «Поцелуи»? «Что? Это остается на коже? Так? Что?» На лице было полное непонимание и растерянность, но последующие слова дали ясность. ― Я - целованный Солнцем. А ты - Луной. ― добавляет чуть тише, скользнув расширенным от недостатка света зрачком по идеальной фарфоровой коже скул, шеи и ключиц. — Вот как... Это так интересно, никогда такого не видел. Придвигаясь ближе, Со плавно опустил руку по спине, не сильно притягивая к себе ближе. Становилось прохладнее, даже одеяло не спасало, только от теплой щеки хотелось растечься и быть ближе. Сердце застучало в ускоренном ритме, стоило им оказаться плотнее. — Как думаешь...поцелуи Солнца смогут меня поцеловать? Или же любовь Луны слишком сильная? — почти встречаясь носами поморщился, нос снова щекочет аромат младшего, в особенности взгляд упал на губы, что уже были с корочкой. «Это было так сладко, тепло...но одновременно невыносимо тяжело.» ― Поцелуи солнца... ― юноша, околдованный, точно так же опускает взгляд на губы. Эти клыки... Не передать словами, что за чувства они порождали. Неясно даже самому, какие желания давали о себе знать. ― Луна сильная. Такая...сильная. Но она ему нравится. Солнцу. И поцелуям его она тоже-... ― Феликс понимает, что оказывается в миллиметрах от идеального лица напротив. До него доходит, что все это время он тянулся к губам. Испуганный вдох. — Сильная? А почему нрав- Подушка мягко впечатывается в нос Чанбина и Ли спешит спрятать смущенный взгляд у него на груди, случайно тыкаясь веснушчатым носом в холодную кожу. «Боже...» Ли зажмуривается и, кажется, не дышит. Не успевает старший опомниться, как подушка отлипает от лица. Чувствуя чужое дыхание на груди, сбитый ритм, биение сердца, на пару минут он подвис, думая что напугал, обнажая клыки. ― Я не- не знаю... ― бурчит тихо, уголок одеяла тонкими пальцами сжимая. ― Спать не собираешься...? ― жмуриться перестает, но глаз не открывает, нет, его уши все еще цвета клубники, что так контрастируют со светлыми волосами. «Я совсем это не контролирую...» — А? Спать? Да... Да… Уже совсем поздно. Бину пора снова вести счетчик его улыбки, ведь теперь он совершенно глупо улыбается одному лишь поведению. — Так намного теплее, гроза нас не достанет, а если и достанет... Я тебя укрою. — невесомо поглаживая чужие локоны, Со уткнулся в чужую макушку, постепенно привыкая к запаху. — Ночи. «"Я тебя укрою."» - горит в душе теплым пламенем. «Укроет... Укроет? Он...» Этой ночью Луна и Солнце спали спокойно, укрытые глубоким сном. Настолько глубоким, что ни дождь ни гром не могли достать их, ведь они были под защитой друг друга. Луна - нежилась в солнечном тепле, Солнце - умиротворенно сопело под боком, доверяя ее силе, зная, что сила эта не будет направлена во вред.