Сказка, рассказанная до конца

      – ...таким образом, мистер Гуд остался без глаза, – Мильтон Гримм выдержал короткую паузу и коснулся правого виска указательным пальцем.       Мигрень не отступала. Вспыхнула с новой силой, будто костёр, в который плеснули порцию масла. Новый приступ боли заставил его едва заметно наморщить лоб и скривить линию рта. Но уже спустя миг взгляд директора прояснился. Сделался привычно цепким и внимательным.       – Он утверждает, что мистер Гамельтон и мисс Коппелиус к этому причастны…       – Не–а, он так не говорит, – озорным тоном возразила Сенди.       Она находилась напротив Гримма, по другую сторону широкого письменного стола. Дочь Песочного Человека и ученица второго курса тёмномагического факультета. Согласно личному делу, ей уже исполнилось восемнадцать лет, но внешний вид и поведение позволяли дать не больше четырнадцати. Иначе как объяснить, что она безо всякого стеснения сидела на коленях у своего отца.       Да и одета была не слишком соответствующе возрасту. На ней было скромное лиловое платье с длинным подолом и белым кружевным воротником. Ноги же скрывали высокие гольфы и изящные балетки на мягкой подошве. В таком образе Коппелиус больше походила на куклу, чем на молодую девушку.       – Что вы имеете в виду? – Гримм вопросительно изогнул бровь.       – Сперроу говорит, что напоролся на сук в лесу, – с откровенной насмешкой в голосе пояснила Сенди и, подобно сове, склонила голову набок.       По левую руку от Мильтона раздался смех. Нахальный настолько, что одним своим звучанием мог спровоцировать новую вспышку мигрени. Директор тотчас повернул голову на звук и едва сдержался, чтобы не сделать замечание.       Рэтт Гамельтон, сын Гамельнского крысолова, решил не занимать ни одно из предложенных кресел. Вместо этого он стоял у левой стены, опершись спиной о полки книжного шкафа. Высокий, субтильного телосложения, он был из тех юношей, которые пользуются огромной популярностью у противоположного пола. И Рэтт прекрасно об этом знал. Потому следил и за внешностью, и за модными веяниями. На обсуждение он явился в белой атласной рубашке с воротником жабо и узких чёрных брюках. Серебряная пряжка на широком кожаном ремне была отлита в форме крысы.       – Он бежал, бежал... – продолжила Сенди, выразительно проведя рукой. – Ну, вы знаете Сперроу, он любит бегать по лесу...       Из груди Рэтта вновь вырвался смех. На сей раз юноше хватило воспитанности на то, чтобы прикрыть ладонью линию рта. Мильтон смерил его строгим взглядом, но прямого замечания не озвучил. Все его внимание вновь вернулось к Коппелиус.       – ...И напоролся на сук! – Сенди резко прижала правую ладонь к глазу и издала звук, похожий на хруст. – Крови наверняка было о–о–о–очень много!       Рэтт склонил голову, прижимая к груди узкий подбородок, и вновь коротко рассмеялся. Его смех был высокий, отрывистый, издевательский. Выходящий за все возможные рамки приличия.       – Мисс Коппелиус, это очень интересная версия, – обратился к ней Гримм, намеренно повысив тон голоса. – Но я склонен полагать, что всё было несколько иначе...       – И как же было? – вмешался строгий мужской голос.       Теодор Коппелиус, более известный как Песочный Человек, выглядел как мужчина, проживший не менее полувека. Точнее определить его возраст не удавалось. Отчасти из–за природной худобы и сухости тела, отчасти из–за тяжёлого, полного усталости взгляда. Кожа на его лице была бледной и тонкой, словно папиросная бумага, а самой яркой чертой во внешности были глаза. Большие и тёмные, словно ночное небо, отягощённые отёчными складками от многолетней бессонницы.       Чем дольше Гримм на него смотрел, тем меньше общего сходства находил с мисс Коппелиус. Признаться честно, его и не было вовсе, если не считать одинакового цвета волос. Только если у девушки они ниспадали мягкими волнами, словно потоки песка, то отец её носил короткую небрежную стрижку.       – Мистер Гамельтон, – директор бросил короткий строгий взгляд в сторону Рэтта. – Может быть, вам есть что сказать по поводу ситуации?       Юноша наконец–то усмирил свой неуместный смех и вмиг сделался серьёзным. Приосанился и с надменным видом шагнул вперёд, так, будто его мнение могло иметь решающее значение.       – Ваш мистер Гуд – идиот, – категорично заявил он, скрестив руки на груди. – Он наверняка сам себе выстрелил в глаз из лука.       – Хватит нести ерунду! Вы – оба! – грозным раскатистым тоном вмешался профессор Бэдвольф и ударил ладонью по директорскому столу.       Произошло это так неожиданно и резко, что заставило Мильтона вздрогнуть и слегка отпрянуть влево. С самого начала встречи Бэдвольф стоял по правую сторону от стола, неподалёку от входа в подсобное помещение. И вместо того, чтобы защищать интересы Сперроу Гуда, он разлаялся в самый неподходящий момент. Ещё не хватало, чтобы он развязал конфликт со Шварцвальдом…       – Вас видели вместе со Сперроу! – Бэдвольф резко взмахнул рукой и направил указательный палец на Рэтта. – Ты играл на своей дудке...       – Это флейта–пикколо! – тут же парировал юноша.       – Похер! А ты… – профессор повернулся, едва не задев стопку папок, и указал на Сенди. – Ты вырвала у него глаз! Вы вместе сделали это в отместку за Наткреккера!       Мильтон тяжело вздохнул и собрался было вмешаться. Любой ценой перевести разговор в более продуктивное русло. В том, что Рэтт и Сенди совершили это нарушение, не было никаких сомнений. Однако же подать эту информацию их отцам требовалось в правильном ключе.       Гримм собирался вмешаться. Приоткрыл было рот, чтобы высказаться, но не успел. Чуть раньше него успел высказаться Роланд Гамельтон, также известный как Гамельнский Крысолов.       – А что с нашим принцем? – спросил он, впервые отведя взгляд от экрана миррорфона.       – Натаниэль... упал с лестницы. И сломал ногу, – тотчас пояснил Гримм, осторожно подбирая слова. – Но ваш сын и мисс Коппелиус уверены, что к этому причастен мистер Гуд.       – Протестую! Натаниэль упал сам, – перебил его Рэтт, вновь сделав шаг вперёд. – Он так и сказал. И вы это подтвердили. Разве нет?       Мильтон тяжело вздохнул. Едва сдержался, чтобы не схватить карандаш и не начать им постукивать по столешнице. Вместо этого чуть повел пальцами, а затем переплёл их между собой.       Разговор шёл прескверно… просто прескверно. Если с Коппелиусом ещё можно было рассчитывать на конструктивный диалог, то Гамельтоны… Вечно они перетягивают внимание на себя. И ладно, когда в помещении находится только один, с этим можно ещё как–то управиться, но когда их двое…       Отец и сын – вот уж в чьём родстве сомневаться не приходилось. Они были поразительно похожи внешне. Настолько, что по незнанию их можно было принять за братьев. Не только потому, что Рэтт слишком уж стремился повзрослеть. Его отец, Роланд Гамельтон, прикладывал множество усилий, чтобы сохранить свою молодость.       Выглядел он, самое большее, лет на сорок. Высокий и подтянутый, с резкими, неправильными, но притягательными чертами лица. Глубокие серые глаза соседствовали с длинным тонким носом, а тонкие губы почти не выделялись на фоне узкого подбородка. Самой же яркой чертой во внешности Роланда Гамельтона были его волосы. Густые и смолисто–чёрные, они струились до самых лопаток, при этом ни один волосок не выбивался из идеальной укладки.       – Так, если я правильно понял, мою обвиняют дочь том, что она лишила глаза какого–то мальчишку? – Теодор Коппелиус прервал затянувшееся молчание.       – Именно об этом я и говорю, – подтвердил директор Гримм, кивнув.       – А моего сына вы, значит, обвиняете в том, что он на кого–то наложил чары, верно? – губы Роланда растянулись в хищной улыбке.       – Да… – Мильтон поспешил было сделать вдох, чтобы пояснить ответ.       – То есть, наши дети виноваты в том, что они следуют своим Сказкам?! – выпалил Гамельтон, бросив свой миррорфон на поверхность стола. – Ты в своем ли уме, Гримм?!       – Я понимаю ваше негодование, но позвольте...       Подобострастный тон директора растворился в очередной вспышке смеха. Гамельтоны, отец и сын, находили происходящее весьма забавным. Что ж, это хотя бы делало их предсказуемыми, а значит давало фору. С Коппелиусами дела шли гораздо хуже. Теодор, судя по взгляду, отнёсся к происходящему со всей серьёзностью. Он чуть склонил голову и перевёл взгляд на собственную дочь.       – Сенди, скажи, ты забрала глаз того мальчишки?       Девушка не ответила. Даже не подняла взгляд на собственного отца. Куда с большим интересом она разглядывала узор на его кожаном пальто. Лишь теперь Гримм обратил внимание на принт в виде совиных перьев.       – Сенди, я к тебе обращаюсь, – в голосе Теодора послышались стальные нотки. – Да или нет?       – Да! – отчётливо ответила Коппелиус, а затем показала язык. – Я забрала его и съела.       На языке девушки не осталось и намёка на съеденный глаз. Но этого и не требовалось. Главное, что признание было получено. Оставалось только добиться того же от Гамельтона.       – Рэтт, так и было? – будто прочтя мысли директора, прямо спросил Теодор.       – Да, мастер. Мы с Сенди это сделали, – Рэтт отступил на полшага к стене и коротко поклонился. – Мы следовали своим Сказкам.       – Я хочу ещё чей-нибудь глаз! – капризным тоном протянула Коппелиус и принялась болтать ногами.       Гримм с облегчением вздохнул. Вот оно. То, что нужно. Признание сразу от обоих. Полдела сделано, остается вывести их отцов к необходимым выводам.       Несмотря на объёмный живот, Мильтон с завидным проворством приподнялся из-за стола и громко откашлялся, привлекая всеобщее внимание.       – Отлично! Они сами признались в содеянном, поэтому...       – Так что мы, во имя Всех Птиц, тут делаем?! – воскликнул Роланд, резко вскочив со своего кресла.       Четыре деревянные ножки тотчас примяли ворс ковра, оставляя на нём узкие тёмные полосы.       – Мы ехали из самого Шварцвальда, отложив все дела, чтобы услышать, что наши дети... делают всё правильно?!       С каждым словом, с каждой сказанной фразой, голос Гамельтона-старшего всё сильнее срывался на крик. Худое, моложавое лицо исказила гневная гримаса, а в глазах проступило откровенное презрение.       – Гримм, ты в своем уме?! Они подписали Книгу, что тебе ещё надо?       – Разве не в этом суть Эвер Афтер Хай? – глубоким низким голосом вмешался Теодор Коппелиус. – Разве дети не должны идти по нашим стопам? Мне что, отругать свою дочь за то, что она Песочный Человек?       Тонкие худые пальцы мужчины заботливо коснулись волос Сенди. Принялись перебирать светлые пряди, словно струи песка, а после заправили одну из них за ухо девушки.       – Ну так ведь есть границы дозволенного! – вмешался Бэдфольф, разведя руками.       – Какие границы? Кто их установил? На кой ваша школа тогда нужна? – тотчас парировал Гамельтон-старший, всплеснув руками.       Чем больше Мильтон наблюдал за ним, тем сильнее у него начинала болеть голова. Снова. Вспышка мигрени разгоралась под кожей головы с такой силой, что боль переходила в зубную. Директор стиснул челюсти и тяжело опустился в своё кресло.       Роланд Гамельтон был из той породы людей, кто мог создать вокруг себя драму безо всяких усилий. И не имело значения, кто именно попадёт под раздачу – важен был, скорее, сам процесс.       И Бэдвольф в этой сцене больше походил на жертвенную овцу, чем на Большого и Злого Волка. Под напором претензий Гамельтона-старшего он лишь опасливо отступил и прижался спиной к полкам книжного шкафа. Растерянно смотрел, а сам не мог связать и двух слов.       – Что этот мужлан преподаёт?! – спросил Роланд, наконец, прервав череду претензий.       – Общее Злодейство, – невозмутимо пояснила Сенди, коснувшись своего подбородка указательным пальцем. – На сегодняшнем занятии мистер Би учил нас вскрывать...       – Коппелиус, закройся! – рявкнул Бэдвольф, обнажив пару острых клыков.       – Ещё одно слово в адрес моей дочери, Волк, и ты узнаешь, что такое кошмар наяву, – холодным тоном вмешался Теодор Коппелиус.       Сенди улыбнулась ещё шире и, довольная, прильнула к груди отца, словно замерзший птенец.       Сердце Гримма пропустило удар. Ещё секунда – и он готов был поклясться, что эта перепалка вот-вот перерастёт в драку. А ещё хуже – во внешнеполитический конфликт. Если уж кто и мог поспорить с такими влиятельными гостями из Шварцвальда, так это Мадам Яга. Если бы она пришла, а не наплевала на свои прямые обязанности!       Яга служила в Эвер Афтер Хай с момента основания школы и являлась бессменным руководителем тёмномагического факультета. А значит, несла прямую ответственность за то, как Рэтт и Сенди применяют свой магический дар. К тому же статус древнейшей тёмной колдуньи и тот факт, что она родом из Московии, заставили бы обоих отцов прикусить языки. Увы, самый главный козырь выпал из колоды в самый ответственный момент. И всё вновь приходилось решать самому.       Мильтон плавно поднялся со своего кресла, вновь привлекая всеобщее внимание.       – Господа, прошу успокоиться. Позвольте мне пояснить, – начал он властным тоном и зачем–то вскинул вверх указательный палец. – Проблема не в том, что ваши дети следуют своим Сказкам...       Сработало. Двое учеников и их отцы, будто заворожённые, следили за каждым словом директора. И даже Бэдвольф, в чьём присутствии не было никакого толка, наконец, ступил ближе к директорскому столу.       – Напротив, мистер Гамельтон и мисс Коппелиус очень серьёзно относятся к своему Наследию и прилагают массу усилий, чтобы стать следующими Крысоловом и Песочным Человеком. Но из-за того....       Дверь в кабинет директора распахнулась. Так резко, что длинные позолоченные ручки синхронно ударились о книжные шкафы. На долю секунды в сердце Гримма закралась надежда, что в дверном проёме окажется Мадам Яга. Но нет. Сегодня, определённо, был не его день...       – Мистер Гримм! Что здесь происходит?!       Через порог переступила мадам Марион. Несмотря на небольшой рост, ступала она твёрдо и решительно. В повисшей тишине был отчётливо слышен стук невысоких каблуков и шуршание длинного тёмно-синего платья.       – А это ещё кто? – спросил Роланд, вновь опустившись в своё кресло.       – Мать Гуда, – тотчас пояснил Рэтт.       Гамельтон-старший принялся с интересом изучать вошедшую даму. Чем ближе она подходила, тем отчётливее он мог видеть узкое бледное лицо с едва заметными морщинками в уголках глаз. Мог коснуться длинных ярко-рыжих волос, скрывавших худые узкие плечи. Мог услужливо уступить даме свое кресло, чтобы не вынуждать её стоять на ногах. Мог. Но ничего из этого не сделал. Лишь состроил странную, полную разочарования гримасу и отвёл от Марион взгляд.       – Как вам её шляпка, дядя Ро? – спросила Сенди игривым тоном.       – Кринж, – Роланд чуть подался вперёд, забрав со стола свой миррорфон. – Я думал, такое уже лет тридцать не носят.       Сенди издала смешок. Озорной, по–детски непосредственный. Гамельтона собственная шутка тоже позабавила, заставив рассмеяться и его.       – Это вы обо мне? – в голосе Марион послышалась растерянность.       Так и не найдя свободного сидения, она остановилась напротив директорского стола. Точно между креслами двух отцов, Песочного Человека и Гамельнского Крысолова. Но ни тот, ни другой даже не задумались над тем, чтобы уступить ей своё место. Оттого Марион выглядела потерянной, если не сказать испуганной. Она стояла между креслами и смотрела на Мильтона большими синими глазами. Словно олень, застывший посреди дороги. И, наверняка, она даже не представляла, в логове каких хищников оказалась по собственной глупости.       – Мадам Марион, почему вы не на факультативе по истории моды? – строго спросил директор Гримм, нависнув над ней с высоты своего роста.       – История моды?! – Роланд разразился новым приступом смеха.       Недоумение в лице Марион сменилось обидой. Она вскинула подбородок и чуть скривила тонкие алые губы. Несмотря на благородное происхождение, скрывать эмоции она не умела совершенно. За что её обожали ученицы и недолюбливали коллеги.       – Я отменила все дела, как только узнала, что у вас проходит встреча с родителями Рэтта и Сенди, – ответила Марион, наконец, собравшись с духом.       С завидной лёгкостью она развернулась на каблуках, словно исполняла движение вальса, и оказалась лицом и лицу с двумя отцами.       – Вам уже сказали, что они сделали с моим мальчиком?       – Да, мы в курсе, – сухо признал Теодор, продолжая гладить дочь по волосам.       Роланд же вскинул левую руку и провёл ладонью в воздухе. Сперва приподнял на уровень своего лица, а затем плавно опустил к груди.       – Тон на пару октав ниже, пожалуйста. Ваш тембр режет мой слух.       Марион отпрянула на полшага и приоткрыла рот в недоумении. Затем вмиг приосанилась и властно упёрла руки в бока.       – На каком основании вы со мной так разговариваете? Я – глава факультета Принцессологии. Я сотрудник этой школы, в которой учатся ваши дети, и я мать Сперроу Гуда, несчастного мальчика, которого ваши дети сделали калекой!       Мильтон не мог видеть её лица, но отчетливо представлял, как маска вежливости не просто соскользнула с лица мадам Марион, а рухнула к ногам и разбилась вдребезги. Гримм буквально кожей чувствовал её ярость. Её возмущение. Она жаждала справедливости и не смогла бы принять ничьё другое решение, кроме её собственного.       – Они следовали своим Сказкам. Verstehen? – строгим тоном парировал Теодор, переходя на шварцвальдское наречие.       – А Сперроу – нет, – тотчас добавила Сенди, едва сдерживая самодовольную улыбку. – Он толкнул Натаниэля из-за ревности к Дачес. И поставил под угрозу главную Сказку нашего королевства.       – И мы лишь восстановили справедливость, – отозвался Рэтт Гамельтон, вновь подхватив партию в нужный момент. – Сперроу получил то, что заслужил.       – Именно это я и хотел сказать, – громко и чётко подытожил директор Гримм.       Повисло неловкое молчание. Взгляды всех собравшихся вновь устремились к нему. Хорошо. Теперь осталось вывести их всех к правильным выводам. И надеяться, что мадам Марион не развяжет войну между королевствами.       – Гримм, вы... вы на их стороне? – голос женщины дрогнул, а ноги сами отступили на шаг. – Вы в своём уме?       Мильтон беззвучно вздохнул. Реакция Марион не то чтобы его удивляла, но... раздражение вызывала изрядно. Женщины, по природе своей, уступают мужчинам и в интеллекте, и в самообладании. А уж разгневанные матери так вообще теряют человеческий облик.       – Вы что не понимаете?! Моего ребёнка покалечили! Изуродовали! Как он будет жить дальше?!       – Мадам Марион, помолчите! – приказал Гримм тоном, не терпящим возражений. – Просто. Помолчите.       Молчать Марион не собиралась. Напротив, гнев её распалялся тем сильнее, чем больше она слышала слов протеста.       – Но они должны быть как–то наказаны! Они же монстры! Чудовища!       Взгляд Мильтона заметался по сторонам. Бэдвольфа на прежнем месте уже не было. Он стоял у закрытой двери в кабинет, опершись на ближайшую стену и... самодовольно ухмылялся.       Интересно, что именно его так позабавило? Истерика Марион? Или попытки её усмирить? Плевать. Пусть хоть в чем–то окажется полезным, а не стоит как чучело, набитое соломой.       Быстрым движением руки Гримм указал сперва на Марион, а затем в сторону двери. Бэдвольф этот жест без внимания не оставил, но и с места не сдвинулся. Лишь медленно покачал головой в знак отрицания.       Упрямая псина! Забыл, с чьих рук он кормится?! Пусть только попробует прийти в этот кабинет за помощью. А он явится. Непременно явится, когда за его шкурой придут сотрудники СКАЗа. Или за Сериз Худ.       Гримм гневно сжал ладони в кулаки и вновь обратил своё внимание на женщину.       – Мадам Марион, дайте мне сказать, – потребовал он, смиряя её тяжёлым взглядом.       – Я уже знаю, что вы скажете! – гневно парировала она, опершись руками о стол. – То же, что и бедной Голди Локс!       На бледном лице женщины выступили красные пятна. Прежде безупречный макияж смазался у уголков рта, а в голосе проступила хриплость.       – Вам плевать на моего сына! На всех детей в этой школе! Что бы с ними ни произошло, вас интересуют только Сказки! И ничего больше! Мой сын подписал Книгу, так почему вы не защищаете его?!       Дыхание Марион сбилось с ритма. Вместо слов с губ её сорвались приступы кашля. Короткие и частые, они походили на приступ паники и, к счастью, мешали говорить. Прекрасно. Ещё немного и её пришлось бы усмирять при помощи чар.       – Вы абсолютно правы. От первого до последнего слова, – спокойно и размеренно пояснил директор Гримм, садясь в своё кресло. – Проблема не в том, что мистер Гамельтон и мисс Коппелиус покалечили Сперроу, а в их деянии против Культа Судьбы.       – Что?       Вопрос был озвучен Мадам Марион, но в то же время отчетливо читался в глазах всех присутствующих. Включая двух отцов.       – Ваш Сын, мадам, – будущий Робин Гуд, и он должен быть непревзойденным лучником, – Мильтон чуть прищурил правый глаз, словно целился в мишень. – А после действий мистера Гамельтона и мисс Коппелиус он остался без глаза. Они поставили под угрозу его Сказку. И в этом наша проблема.       В кабинете директора школы Эвер Афтер Хай воцарилась тишина. Прекрасная, благословленная тишина. После истеричной тирады Марион она была глотком свежего воздуха. Не говоря уже о том, как любопытно было наблюдать за лицами присутствующих. В первую очередь за Рэттом и Сенди.       Впервые за заседание на их лицах проступила лёгкая тревога. Ведь такой формулировки обвинения они явно не ожидали. Коппелиусы и Гамельтоны, старшие и младшие, безмолвно переглядывались друг с другом. Молчал и Мильтон, давая им время осмыслить услышанное.       Бэдвольф тем временем, видимо, осознал собственную бесполезность. Тяжёлыми твердыми шагами он прошел в глубь кабинета и, приблизившись к креслам для посетителей, попытался увести Мадам Марион.       К удивлению Мильтона, она не противилась. Выбилась из сил, словно угодившая в силки птица. Оттого ступала медленно, а потом неловко и неуклюже опустилась на небольшой двухместный диван.       – Мы это предусмотрели, сэр, – подала голос Сенди Коппелиус. – Я взяла только один глаз.       Указательным пальцем она коснулась собственной щеки, а затем оттянула ногтем нижнее веко.       – Но ему нужны оба, – парировал Мильтон.       – А где это сказано?       Коппелиус не сдавалась. Всеми силами пыталась увильнуть от обвинений. И, надо признать делала это весьма ловко. Видимо Бэдвольф всё же пытается чему–то научить своих подопечных, а не только жалуется на свою никчёмную жизнь.       Гримм собирался было ответить. Терпеливым наставническим тоном напомнить о том, что в балладах о Робин Гуде нет ни одного упоминания об отсутствии у него глаза. Однако Теодор Коппелиус вмешался в их разговор раньше:       – Всё равно не вижу проблемы, – бледная худая ладонь мужчины крепко сжала плечо Сенди. – Поставьте мальчишке протез. Это дело одного дня.       – Кстати, в протез можно поместить увеличительные линзы, – подхватил идею Роланд Гамельтон, лениво отведя взгляд от экрана миррорфона.       – Хоть во что–то он тогда будет попадать... – с издёвкой добавил Рэтт.       – Какой еще протез?! – воскликнула Марион и попыталась вскочить с дивана.       Бэдвольф, сидевший чуть левее, тотчас накрыл широкими ладонями её худые предплечья и попытался вернуть на сидение.       – Пустите меня! Мой мальчик пострадал! А они даже не извинились!       Гримм театрально закатил глаза. Уличив паузу между возгласами Марион, продолжил говорить. Голос его намеренно прозвучал громче обычного, удерживая всеобщее внимание.       – Достать хороший протез не так просто, – рассудил он, потирая широкий подбородок. – Если же вы поспособствуете и пригласите мастера из Шварцвальда, то... проблема будет решена.       – То есть, заплатить нам всё-таки придется? – с досадой отметил Роланд. – Я думал, обойдёмся без этого.       Гримм утвердительно кивнул, не оставляя шанса на отказ.       – Мы решим этот вопрос, – объявил Теодор Коппелиус, не меняясь в лице.       – Вот и славно, – Мильтон позволил себе улыбнуться и с довольным видом потер ладони друг о друга. – Мадам Марион, вы согласны? Вас все устраивает?       Взгляд его устремился в сторону небольшого двухместного дивана. Марион больше не пыталась вскочить на ноги. Не пыталась кричать и чего-то требовать. На фоне высокого, широкоплечего Бэдвольфа, что сидел позади нее, она казалась особенно слабой, маленькой и полной отчаяния.       – Нет. Эта жалкая подачка – меньшее, что они могут сделать для Сперроу, – потухшим голосом объявила она. – И я всё ещё настаиваю...Нет, я требую, чтобы Рэтта и Сенди исключили из школы.       – К сожалению, это невозможно, – возразил директор Гримм, переведя на не взгляд. – Они подписали Книгу и должны быть здесь. Иначе все мы отправимся в небытие. Verstehen, frau Marion?