Странная дружба.

Как только посиделки у принца закончились, Алон с беспокойством вышел из медпункта. Ноги его ощущались тяжёлыми, будто каждая шаг носила в себе невыносимую ношу. Сердце сильно стучало в груди; мысли о состоянии принца, отражённом в его болезненных глазах, не давали покоя. В коридоре его взгляд остановился на другой медсестре, которая почти безвольно опиралась на стену, закрыв лицо руками, словно пытаясь скрыть своё отчаяние и усталость. «Здравствуйте, я хотел бы узнать насчёт принца ДеЛеонМаффа 7... Что с ним? Когда я читал в первый раз диагноза нигде не было указано про проблемы с внутренними органами...» — держа себя в руках, произнёс он, но в его голосе звучала непривычная для него нервозность. Медсестра медленно подняла голову, её глаза отражали не только усталость и притомлённость, но и холодный профессионализм, приобретённый за многие часы работы. «Аппараты барахлили, и симптомы появились позднее», — произнесла она с оттенком безразличия, как будто повторяла это уже в сотый раз. Алон замер, осознав всю нелепость и тревожность ситуации. «Вы сами себя слышите? Это же абсурд! Как аппараты не заметили такой серьезности?» — выпалилось из его уст с нарастающей агрессией, голос его дрожал от напряжения, словно он стоял на краю пропасти. Медсестра свела брови к переносице и встала, указывая пальцем на выход. «Шел бы ты отсюда, мальчик. У нас и без тебя забот хватает», — произнесла она, её голос был полон усталой строгости, как командующий, который не терпит возражений. Алон почувствовал себя, как будто его оттолкнули от спасительной соломинки. Он осознал, что от него просто отмахиваются, что он своим присутствием нарушает их устоявшийся порядок. Прежде чем покинуть медпункт, он всё же задавал вопрос, который мучил его больше всего: «Извините... А что тогда ждёт принца?» — его голос прозвучал неуверенно, но медсестра сразу поняла суть вопроса. «Мы пока последим за ним, а потом с вероятностью 70% проведем операцию», — произнесла она, вновь погружаясь в монитор, словно её слова не имели значения для неё самой. Эти слова словно ударили Алона током. Холодный пот пробежал по спине, а грудь сжалась в гробовом ожидании. Как же так? Он хотел задать ещё вопросы, но в этот момент к нему подошёл охранник — высокий, крепкий, с недобрым взглядом. Это был его первый раз, когда он видел этого охранника, и от его присутствия Алон резко ощутил, что дальнейшее общение не имеет смысла. С тревожными мыслями он направился в свою комнату, воздух вокруг казался густым и тяжёлым. Страх за принца не покидал его: несмотря на ужасную боль, тот продолжал улыбаться, пряча свои страдания за маской жизнерадостности. Как это возможно? Каждое воспоминание о том, как принц смеялся и шутил, придаёт сил и в то же время заставляет замирать сердце от беспомощного отчаяния. Когда он вошел в комнату, его товарищи обсуждали проведённый день, и вскоре разговоры затихли — все взгляды устремились на него. От их внимательных лиц подступало смятение, словно они ожидали какого-то важного заявления. Алон чувствовал, как их ожидания давят ему на плечи, вызывая волнение. Эти взгляды, полные вопросов и надежд, не отпускали его ни на мгновение. Однако, когда разговоры снова возобновились, он вздохнул с облегчением — как будто груз был сброшен, но вскоре уединился в собственных мыслях. Вечером, лежа на кровати и слушая храп товарищей, покой всё ещё не приходил. Мысли о принце, о той невыносимой атмосфере ожидания, бойких словах медиков и молчаливых тревогах сводили его с ума. Он резко поднялся, схватился за голову — её раздирали мысли о том, как аппараты могли не определить проблемы с принцем. Что произошло не так? Сделают ли они операцию? Эти тревожные раздумья словно раскалывали его голову. Выйдя в ванную, он умывался холодной водой, пытаясь привести себя в порядок. Капли стекали по его лицу, но отражение в зеркале лишь подтверждало его внутренние переживания: тусклые глаза, бледная кожа и легкая дрожь в руках. Внезапно в голове у него засияла идея: он не может так оставлять всё на волю судьбы. Сжимающийся комок в груди заставлял его действовать. Мигом выбежав из общей душевой, он направился в медпункт, полон решимости разобраться в ситуации, несмотря на то, что был всего лишь в спальных шортах и футболке. По пути его шаги становились всё более уверенными, но когда он достиг половины пути, сознание ударило, осознав: медпункт закрыт. Его охватило отчаяние, переполняющее и разрывающее его изнутри, как пузырь, готовый лопнуть. Он вернулся обратно в комнату, чувствуя, как опускаются руки, и устанавливающиеся тени на его лице придавали ему вид потерянного. Но вскоре в голове прозвучала новая идея — он мог выбраться через окно. Свежий воздух обещал свободу, пусть и на миг. Подбежав к окну, он с трепетом попробовал открыть его, но крепкие ставни вернулись к нему таким же бунтом, как и его сердце. За спиной раздались шаги, и он, парализованный страхом, вскочил на постель, притворяясь спящим. Струя пота скатилась по лбу, он старательно дышал спокойно, надеясь, что его трепетное сердце не выдает его. В комнату вошёл главнокомандующий. Его суровый взгляд сразу нашёл Алона, но тот, казалось, воспринимал ситуацию как нечто обыденное. Брови главнокомандующего резко нахмурились. Алон почувствовал, как сердце забилось быстрее, словно металлический молот сокрушал железные прутья своей тюремной клетки. Он стал молиться, чтобы тот не заподозрил неладное, а его внутренний голос подсказывал, что это не просто случайность. В нем росло напряжение — этот инспектор, этот немой судья, пронзая его холодным взглядом, мог в любой момент разоблачить его тайну. Секунды, казавшиеся вечностью, тянулись безжалостно, и во мгле нарастающей паники он напряг все свои чувства, готовясь к неожиданному повороту судьбы. Главнокомандующий, казалось, даже не собирался уходить. Усадив себя на жесткий стул возле двери, он просто сидел, уставившись в одну точку, словно что-то ждал. В его взгляде читалась усталость и напряжение. Алон, тем временем, пытался сделать вид, что спит. Его глаза тяжело опустились, и неожиданно для самого себя он провалился в сон. Утром, воробьиный трель пробудил его от тяжелого сна. Алон открыл глаза и, осознав свою беспомощность, с досадой ударил себя по лбу. Как же он мог заснуть? Ему предстояло встретиться с принцем! Он быстро начал одеваться, руки его дрожали от волнения, и он стремительно направился в медпункт. Однако его остановил дежурный солдат, который с сочувствием произнес: "Простите, но принцу стало хуже, ему сейчас нельзя принимать посетителей". Тревога закралась в сердце Алона, это было так непривычно — не находиться рядом с принцем. Он чувствовал себя потерянным и одиноким. Что ему теперь делать? Он бездумно бродил по коридорам, потом вышел на улицу, где прохладный ветер шевелил его волосы, но даже свежий воздух не приносил облегчения. Гуляя, он прошел мимо здания, окна которого выходили на улицу. Алон заметил своих товарищей на уроке. Один из них стоял возле главнокомандующего, напряженно писав что-то на доске. Подойдя поближе, он прищурился, и его сердце неприятно сжалось: "Я больше никогда так не буду делать". Надпись была написана мелким почерком, с трудом различимым на расстоянии. Алон вспомнил, как за подобные ошибки главнокомандующий мог наказывать даже жестко: пинки по бедрам, бесконечные отжимания — это было самым слабым наказанием, впрочем, на уроках царила строгая дисциплина. Не удержавшись, Алон тихо постучал в окно и, спрятавшись за углом, затаил дыхание. Тишина вокруг казалась гнетущей, но когда он постучал еще раз, один из его товарищей, наконец, обернулся. Улыбающийся Алон ощутил прилив радости и стукнул еще раз. Другой оглянулся еще раз, на этот раз заметив его, и начал наклоняться на стуле, пытаясь увидеть, кто там прячется. Вдруг раздался оглушительный звук, и товарищ гремел на пол. Алон невольно обернулся, и даже снаружи его задело падающее тело. Класс взорвался смехом, и все взгляды устремились на упавшего. Главнокомандующий тоже оторвался от своих мыслей, обернувшись в их сторону. Но мальчик, упавший с стула, не растерялся и, словно по волшебству, оказался сидящим прямо на стуле. Как он это сделал? Алон не мог сдержать смеха, ведь его собственная смеявшаяся душа была рада, что никто серьезно не пострадал. В глубине души он чувствовал напоминание о том, что смех может быть опасен — но в данный момент только радость заполнила его сердце. К счастью, главнокомандующий не заметил истинной причины общего истерического смешка. Вместо этого он объявил о новом наказании: сто отжиманий. Это было не самое страшное, но все равно Алон почувствовал легкую щемящую зависть. Смешно и грустно одновременно — но он ведь все еще был ребенком. Пока он смеялся, его мысли блуждали в сторону медпункта. Он вспомнил о окна и палате принца. Сложно было поверить, как в такие моменты можно сосредоточиться на чем-то, кроме своего волнения. Проходя мимо окон медпункта, он взглянул внутрь и увидел картины, которые было трудно забыть — бледные лица, перебинтованные руки, угрюмое молчание. Это нагнетало атмосферу, и сердце снова сжалось. Наконец, он нашел палату принца, но в этот момент его увели куда-то. Встреча, которую он так ждал, не состоялась, и досада накрыла его, как мокрое одеяло. Грустно потянувшись, он отправился обратно в свою комнату, вновь ощущая себя потерянным в этом огромном мире, где раньше все казалось таким ясным.