я зайду к тебе выпить кофе и умру у твоих подошв

      рассвет размывал горизонт мазками персикового и сизого, когда машина, припаркованная на пустынной улице, стала сценой для немого спектакля.             парень прислонился к холодному стеклу, следя, как пар от дыхания мужчины рисует мимолетные узоры на поверхности окна. его собственные мысли гудели в висках навязчивым гулом, заглушая слова собеседника.       губы Хана двигались размеренно, будто дирижируя невидимым оркестром фраз, но Су Ёль ловил лишь отблеск уличного фонаря на их влажной поверхности. мягкий изгиб, легкое подрагивание уголков при акцентах — он изучал их, как шифр, за которым скрывалось что-то запретное. внезапно губы сомкнулись, и тишина ворвалась в салон, плотная, словно вата, пропитанная током.       Рю оторвался от созерцания и встретил взгляд Хана. тот наклонил голову, словно рассматривая редкий экспонат — любопытство в темных глазах граничило с вызовом.       – ты опять молчишь, — голос мужчины прошелестел, как осенний лист по асфальту, но инспектор ощутил его грудью, глухим эхом.       он сглотнул ком стыда, сжимая руль до побеления костяшек.       – просто устал.       ложь обожгла гортань кислотой. Хан усмехнулся, но веки его приопустились, приоткрыв едва уловимую трещину в броне — мимолетную уязвимость, боль, может, надежду? парень замер, чувствуя, как сердце колотится в такт тиканью часов на приборной панели.       мужчина двинулся внезапно, плавно, как хищник, не оставляя времени на бегство. тепло его дыхания смешалось с запахом кофе и чего-то острого — мяты или горечи. расстояние между ними испарилось.       – скажи, если не хочешь, — прошептал он, и слова осели на губах Рю жгучим росчерком.       «не хочу».       фраза металась в сознании, обрастая шипами, но язык предательски онемел. он закрыл глаза, ожидая, что пространство взорвется отторжением, но вместо этого тело само потянулось навстречу — предательски, неудержимо. ложь осталась невысказанной. правда же витала в миллиметре между их губами, готовая сорваться в свободное падение.       тишина стала третьим в салоне — тягучим, удушающим. Хан замер, будто время сковало его черты льдом, но под кожей пульсировала живая волна: дыхание, прерывистое и горячее, обжигало щеку Су Ёля. каждая клетка его тела кричала, цепенея между отторжением и тягой.       скажи. всего одно слово.       но язык прилип к нёбу, предав разум. правда вырвалась наружу беззвучно — зрачки расширились, губы дрогнули в полувздохе, взгляд, словно опаленный, скользнул вниз, на чужие губы. мужчине хватило этого.       его пальцы впились в затылок Рю, не оставляя места побегу. поцелуй вспыхнул, как короткое замыкание — не искры, а полноценного пламени. инспектор ахнул в чужой рот.       это не было смирением.       он вцепился в воротник Хана, стаскивая его через подлокотник, стирая границы «слишком близко». зубы стукнулись в порыве, губы заныли от давления — боль смешалась со сладостью. мужчина пригвоздил его к сиденью, ладонь, обхватившая бедро, жгла сквозь ткань.       — а ты... долго сопротивлялся, — фраза Хана рассыпалась между поцелуями, голос напоминал скрип заржавевших шестеренок.       парень ответил движением — резким, отчаянным. втянул его обратно, пальцы запутались в чёрных прядях. разум отключился, остались рефлексы: ногти впиваются в кожу, тело выгибается навстречу, в горле звучит что-то животное.       Хан смеялся.       тихим, глухим смехом, что вибрировал где-то между их грудями. он оторвался на полдыхания, и Су Ёль, не давая опомниться, сам настиг его, кусая нижнюю губу. в этом не было нежности — только голод, прятавшийся под слоями «нельзя» и «не должен».       кожаное сиденье скрипело под ними. где-то за бортом пролетела машина с включённой сиреной, но звук растворился, как сахар в кипятке. мир сузился до точки соприкосновения губ, до дрожи в коленях, до пальцев мужчины, сжимающих его талию так, что останутся синяки.       Рю не останавливался.       даже когда легкие взвыли о воздухе, даже когда Хан откинулся назад, оставляя между ними сантиметр, пропитанный статикой. он тянулся за ним, как за кислородом на дне океана — слепо, с паническим упрямством.       мужчина поймал его подбородок, принудительно остановив.       — дыши, — приказал он, но большой палец гладил разбитые губы парня, выдавая свою неправду.       он не хотел останавливаться.       и инспектор это видел.       Хан растягивал мгновения, как резиновую ленту, готовую лопнуть. его губы скользили по коже Су Ёля с методичной медлительностью хирурга, вскрывающего нерв. каждое движение — точный надрез, обнажающий дрожь под кожей. пальцы, впившиеся в его бока, напоминали тиски — не больно, но безвыходно.       Рю выдохнул струйку смеха, горького и хриплого. все эти месяцы бегства — в пустоту. он проиграл не сейчас. он капитулировал тогда, в ту первую тишину, когда язык отказался выдохнуть «нет».       мужчина ускорился внезапно. поцелуй превратился в падение с обрыва — бездонное, захлестывающее. ладонь, ползущая по ребрам, выжигала цифры на его рёбрах: три… два… один… взрыв. парень впился ногтями в подголовник, когда пальцы Хана врезались в его бедра.       — ты… — голос сорвался в сиплый шепот, когда мужчина отстранился на сантиметр, — чертовски самоуверен.       ответом стал укус. острая боль в губе, медная проба крови на языке. Су Ёль дёрнулся, но не назад — вперёд, впиваясь зубами в воротник Хана, рвя ткань. что-то щёлкнуло внутри, как перегоревший предохранитель.       он перевернул их одним рывком, пригвоздив мужчину к сиденью. кожаный чехол захрустел под весом. инспектор поймал его запястья, прижимая к подушке над головой — пародия на арест.       — думаешь, монополия на власть? — прошипел он, чувствуя, как бьётся пульс под пальцами.       Хан выгнул бровь. в его взгляде вспыхнуло нечто новое — азарт, вызов, готовность к игре без правил.       — инспектор, — он нарочито медленно провёл языком по губам, смазывая каплю крови, — ты же любишь докапываться до сути.       Рю обрушился на него. поцелуй стал битвой — зубы, язык, прерывистое дыхание, смешанное с хриплым смешком мужчины. руки освободились, но не для того, чтобы оттолкнуть — ладони врезались в спину парня, прижимая так, что рёбра затрещали.       гудок клаксона снаружи пробился сквозь туман. они замолчали одновременно, ловя воздух ртами, как выброшенные на берег рыбы. Су Ёль упёрся лбом в плечо Хана, чувствуя, как дрожат его собственные пальцы.       — продолжим? — мужчина провёл ногтем по его позвоночнику, заставив тело выгнуться рефлекторно.       Рю ответил без слов. укусом в ключицу, рукой, запутавшейся в ремне безопасности. часы на приборке показывали семь утра.       он больше не смотрел на время.       время сплющилось в раскалённую точку. воздух гудел, как высоковольтный провод, наполненный хриплым дыханием, скрипом кожи о кожу, приглушёнными звуками, которые Рю не решался назвать своими. рубашка Хана висела лоскутом на локте, обнажая шрам на груди — будто от меча.       парень впился в шею зубами, не зная, мстит или молит. ладони мужчины скользили под его футболкой, оставляя огненные дорожки на рёбрах. каждое прикосновение — детонатор, взрывающий пластырь самообмана.       — почему... — голос Хана пробился сквозь шум в висках, — ты так долго сопротивлялся?       вопрос упал в тишину между их ртами. Су Ёль замер, чувствуя, как пальцы мужчины впиваются в его бёдра — больно, почти до синяков. он поднял взгляд. глаза Хана горели чёрным огнём, отражая его собственное лицо — раскрасневшееся, с растрёпанными волосами, с губой, распухшей от укусов. идеальное зеркало падения.       — потому что... — Рю попытался выпрямиться, но колени подкосились, прижав его плотнее к бёдрам Хана, — ...боялся, что ты не остановишься.       ложь. сладкая, удобная, привычная.       мужчина рассмеялся тихо, беззвучно, только грудь вздрагивала под ладонью парня.       — врешь, — он приподнялся, заставив их поменяться местами. — ты боялся, что сам не захочешь остановиться.       и снова поцелуй — не утешение, а приговор. Су Ёль ухватился за его плечи, ногти впились в мышцы, но это лишь подстегнуло Хана. рука, скользнувшая под пояс джинсов, вырвала стон, который парень пытался похоронить в чужих губах.       где-то за пределами машины шумел город. где-то существовали долги, смены, нераскрытые дела. здесь же остался только запах пота, металлический привкус крови на губах и хрупкое понимание: он пересёк черту, которую сам же нарисовал мелом.       мужчина оторвался, держа его за подбородок.       — смотри, — прошептал он, направляя взгляд Рю в зеркало заднего вида.       там отражались двое незнакомцев: мужчина с растрёпанной рубашкой и парень с глазами дикого зверя, загнанного в угол. инспектор не узнал себя.       — теперь ты видишь? — Хан прижал губы к его виску, смешивая слова с дыханием. — ты уже мой.       и Рю... не стал спорить.

***

      дверь захлопнулась с грохотом, эхо разбилось о стены пустой прихожей. они двигались как ураган — сметая куртку с вешалки, опрокидывая вазу с искусственными пионами. лепестки прилипли к подошвам, хрустели под ступнями, пока Хан прижимал Рю к стене возле спальни, выдирая пуговицы с его рубашки.       клык.       мужчина обнаружил его внезапно — когда вторично прокусил губу парня. не острый шип, а упрямый выступ, словно насмешка природы над идеальным прикусом. он провёл кончиком языка по неровности, чувствуя, как Су Ёль вздрагивает — не от боли, а от неожиданности.       — ты... — начал Хан, но инспектор заткнул его поцелуем, сбивая фразами на ходу.       они рухнули на кровать сквозь. мужчина рывком задрал ему футболку, обнажая живот, перетянутый тонким шрамом от аппендицита. его губы опустились на гладкую кожу ниже пупка — медленно, с театральной небрежностью, пока парень впивался пальцами в покрывало.       — перестань... играть, — выдохнул он, выгибаясь, когда зубы Хана скользнули по чувствительному месту над бедренной артерией.       мужчина поднял голову, блестя в полутьме как хищник.       — это ты начал игру, инспектор. — ладонь легла на грудную клетку, прижимая к матрасу. — кто теперь отступает?       Рю ответил движением — резким, яростным. перевернул их, впиваясь зубами в основание Хановой шеи, где пульс бился частой дробью. тот засмеялся — низко, глухо, — обхватив его бёдра так, что швы джинсов врезались в кожу.       футболка съехала к подмышкам, обнажая старую татуировку на ребре парня — кривые иероглифы, напоминающие детский почерк. Хан провёл по ним языком, заставив его задрожать.       — стой... — Су Ёль попытался отодвинуться, но руки предательски обвили Ханову спину.       — лжец, — прошептал тот в складку локтя, кусая нежно, точно проверяя на прочность.       за окном завыла сирена скорой. никто не услышал, как Рю сорвал замок с последней двери внутри себя.       полгода воздержания превратили его кожу в паутину нервов — каждое прикосновение Хана било током, оставляя за собой волны мурашек. парень стиснул зубы, когда губы скользнули по шее, но тело предало его сразу: выгнулось дугой, будто пытаясь впитать каждую точку контакта.       мужчина смеялся беззвучно, расстегивая ремень дрожащими — нет, черт, идеально спокойными — пальцами. джинсы сползли на пол с шелестом, похожим на аплодисменты. Рю остался в черных боксерах, слишком тонких, чтобы скрыть правду. Хан же был всё ещё одет — рубашка с закатанными рукавами, брюки с безупречными стрелками. контраст унизительный: он лежал раздетый, как пациент на операционном столе, а мужчина вёл себя как хирург, методично вскрывающий его слабости.       — ты... — парень охнул, когда ладонь обхватила его голый бок, — ...должен раздеться.       — должен? — Хан приподнял бровь, проводя ногтем от пупка до рёбер. Су Ёль дёрнулся, как наэлектризованный. — инспектор, ты не в том положении, чтобы приказывать.       его руки, шершавые от рубцов и лабораторных реактивов, скользили вверх. замедленно, как бы невзначай, задевая соски, которые тут же набухли от прикосновений. полгода. полгода холодного душа, сжатых кулаков и намертво запертых дверей. а теперь — пальцы, выжимающие из него стоны, как сок из перезрелого плода.       мужчина наклонился, вдыхая запах его пота у основания горла.       — чувствуешь? — прошептал он, кусая мочку уха. — твоё тело молит о пощаде. от одного прикосновения.       ложь. оно молило не о пощаде, а о продолжении — бессвязно, истерично, волнами жара внизу живота. инспектор вцепился в одеяло, когда Хан стащил с него последний лоскут ткани. холодный воздух ударил по коже, но тут же сменился жаром чужого тела, прижавшегося сверху — одетого, недоступного, дразнящего своей закрытостью.       — почему... ты... — слова рассыпались, когда ладонь обхватила его возбуждение, — ...все ещё в костюме?       — чтобы ты помнил, — мужчина прижал его запястья к изголовью, — кто здесь держит контроль.       Рю закусил губу, пытаясь подавить стон, но Хан выжал его легко — одним движением большого пальца по чувствительной головке. тело взорвалось дугой, пятна света поплясали перед глазами. он ненавидел это. ненавидел, как мужчина играет на его полугодовой жажде, как превращает каждое касание в пытку и награду одновременно.       — Хан... — голос звучал чужим — сдавленным, надтреснутым.       — молчи, — тот прикрыл ему рот ладонью, чувствуя, как губы дрожат под кожей. — просто... чувствуй.       и парень чувствовал. каждый шов на Хановых брюках, врезающийся в бедро. каждую пуговицу рубашки, оставляющую следы на груди. каждый палец, движущийся с бесстыдной уверенностью, будто перебирающий струны запретного инструмента.       когда оргазм накрыл его, внезапный и жестокий, Су Ёль впился зубами в ладонь мужчины. не чтобы заглушить крик — чтобы оставить хоть какой-то след на этом безупречном контроле.       Хан дождался, пока дрожь в бёдрах утихнет, прежде чем прошептать:       — всего полгода? — его смех звучал как скрежет металла. — детка, ты и месяца бы не выдержал.       солнечный свет сквозь щель в занавесках, словно соучастник, скользнул по флакону в руке Хана, выхватывая прозрачную каплю геля. холодная субстанция растеклась по его пальцам, и Рю вздрогнул, когда прикосновение сменилось влажным теплом. всё в нём сжалось — не от страха, а от невыносимой новизны. шесть месяцев одиночества превратили простые касания в шквал, а теперь это...       — дыши, — голос мужчины прозвучал как якорь, пригвождающий к реальности.       пальцы двигались методично, словно расшифровывая невидимые знаки на его коже. сначала — круги у входа, едва заметное давление, дающее телу время вспомнить, как принимать, а не сопротивляться. инспектор впился пальцами в простыни, ткань грубая под ногтями, дыхание сбивчивое. Хан, всё ещё одетый, казался неприступным, но в его движениях читалась осторожность алхимика, смешивающего элементы.       первое проникновение было холодным, как зимний ветер в щель окна. Су Ёль ахнул, дуга спины уперлась в матрас, но мужчина не отступал. медленно, сантиметр за сантиметром, преодолевая сопротивление, пока гель не смешался с внутренним жаром, превратив холод в тягучий огонь.       — боже... — сорвалось с губ парня, голос раздробленный, чуждый самому себе.       Хан замер, позволив ему адаптироваться к вторжению. его свободная рука легла на живот инспектора, сдерживая, успокаивая, словно говорила: «я здесь». в этой паузе Рю услышал тиканье часов на стене — звук, которого раньше не замечал. время снова обрело вес, но теперь оно текло иначе: не линейно, а спиралью, закручиваясь вокруг точки, где их тела соединялись.       движения возобновились, уже глубже, с едва уловимой вибрацией. парень ловил каждый изгиб пальцев, каждый поворот — сначала как боль, потом как предвестие чего-то большего.       его мышцы дрожали, цепляясь за вторжение, но мужчина не ускорялся. каждое «ещё» было вопросом, на который тело отвечало судорогой, вздохом, каплей пота на виске.       — ты... так тесен, — прошептал Хан, и в его обычно ровном голосе прорвалось что-то голодное.       Рю повернул голову, поймав отражение в зеркале на стене: его собственное тело, выгнутое, обнажённое, и мужчина над ним — всё ещё в рубашке, лишь расстёгнутой на две пуговицы. этот контраст жёг сильнее любого прикосновения. он закрыл глаза, но образ не исчез — теперь он чувствовал его изнутри, как отзвук в костях.       пальцы Хана изменили угол, наткнувшись на точку, от которой мир сузился до белого шума. инспектор вскрикнул, не узнав собственный голос, тело вздрогнуло, будто его ударили током.       — вот так, — мужчина пригнул его запястья к кровати, голос низкий, как гром перед ливнем. — дай этому случиться.       и Су Ёль сдался. волна накрыла с головой, смывая стыд, страх, память о тех шести месяцах пустоты. он больше не дрожал — он горел, и каждый толчок пальцев раздувал пламя. гель, тело, пот — всё смешалось в алхимии, которую Хан проводил с безупречной точностью.              — теперь ты готов, — сказал Хан, и впервые за вечер расстегнул свою рубашку.       когда пальцы выскользнули, пустота заставила Су Ёля всхлипнуть. он попытался сжаться, но мужчина уже расстегнул ремень, освобождая себя. грубая ткань брюк терлась о внутреннюю сторону его бёдер, напоминая о дисбалансе между ними: один всё ещё закован в одежду, другой — разобран до дрожи.       — всё, что ты заслуживаешь, — Хан наклонился к его уху, губы касаясь мочки, — это быть распахнутым настежь.       первое проникновение было молнией, рассекающей плоть. Су Ёль закричал, но звук поглотил рот мужчины — поцелуй-удушье, поцелуй-обетование.       Хан двигался с чудовищной медлительностью, позволяя каждому сантиметру стать отдельной пыткой и наградой.       — боже… ты… — голос Хана сорвался, когда он полностью вошёл, — …рождён, чтобы это принять.       парень чувствовал, как его тело рвётся на части, адаптируясь к размеру, превосходящему всё, что он помнил. боль перетекала в жар, жар — в нечто острое, пульсирующее в такт толчкам. мужчина, схватив его за бёдра, приподнял выше, меняя угол, и вдруг.       — вот она, — он хрипло засмеялся, обнаружив ту самую точку.       Су Ёль не узнал собственный голос: вопли, мольбы, животные звуки, вырывающиеся из горла при каждом ударе. Хан не сбавлял темпа, его слова лились как смола — густые, обжигающие:       — ты чувствуешь, как я заполняю тебя? — ладонь скользнула вниз, сжав основание члена парня, — всё твоё дрожание… вся эта теснота… это для меня.       Хан пригнул его голову к плечу, зубы впились в шею, помечая, а тело парня, вопреки боли, начало двигаться навстречу, жадно, отчаянно — пока границы между «я» и «он» не растворились в солёном вихре кожи, стонов и лунного света.

      позднее когда Хан уснул, Су Ёль так и не сомкнув глаз направился на кухню. прислонившись к столешнице, он механически перетирал ложкой сахар в чашке. звук лопающихся гранул смешивался с тиканьем часов — назойливым, как голос совести. кофе пахло горько, слишком крепко, точно отражая его внутреннее состояние. всё ещё дрожащие пальцы, запах чужого постельного белья на коже, и эта тишина, густая, словно смола.       шаги за спиной прозвучали как гром. парень не обернулся, но сердце ударило в виски, когда сильные руки обвили его талию, а губы коснулись шеи — горячие, влажные, слишком уверенные.       — я думал, ты сбежал. от стыда... — голос Хана, низкий, с хрипотцой недосыпа, заставил мурашки побежать по спине.       Су Ёль замер, впиваясь взглядом в парящие над чашкой клубы пара. стыд? да, он знал это чувство. оно глодало его все те месяцы, когда он отводил глаза, прятал дрожь в кулаках когда мужчина «случайно» касался его плеча. но сейчас...       — а должен был? — он повернулся в объятиях, упираясь ладонями в грудь Хана. мужчина пахнул сном, теплом и чем-то острым — древесным одеколоном, въевшимся в кожу.       ответом стал жесткий толчок — поясницей в край стола. парень вздрогнул, инстинктивно ухватившись за плечи Хана, когда тот заставил его сесть на столешницу. кофе опрокинулся, тёмная лужа поползла к краю, капли падали на пол.       — ты же «бежал» от взглядов, от прикосновений... от правды, — пальцы мужчины впились в его затылок, заставляя запрокинуть голову. зубы сомкнулись на шее, боль смешалась с подавленным стоном. — я бы не удивился, если бы не нашёл тебя в квартире сейчас.       — а если бы я ушёл... что тогда? — он выдохнул, чувствуя, как рука мужчины скользит под футболкой, опаляет кожу живота.       ответа не последовало. вместо слов — грубый поцелуй в губы, в котором было больше гнева, чем нежности. Хан будто хотел доказать что-то: себе, ему, миру. Су Ёль откинулся назад, натыкаясь на холодную поверхность стола. над ним нависло лицо мужчины — морщины у глаз, щетина, тень невысказанных вопросов.       ты боишься, что я сломаю тебя? — мелькнуло в голове, но парень не произнёс этого вслух. вместо этого он вцепился в волосы Хана, позволяя тому срывать с него одежду, как будто завтра не наступит.       а за окном, в луже на асфальте, дрожало отражение облаков — серых, тяжелых, несущих ливень.       дождь начал стучать по карнизу, когда Хан, не выпуская Су Ёля из рук, шагнул в ванную. свет от старой лампы дрожал на кафеле, превращая струйки воды в серебристые нити. пар уже затягивал зеркало, стирая границы, но парень всё ещё видел отражение — своё лицо, искажённое желанием и тревогой, и руки Хана, срывающие с него футболку, как будто та была доспехом, а не хлопком.       — после трёх мне нужно ехать за дочерью, — голос мужчины прозвучал глухо, словно сквозь стену. его губы скользнули по ключице, оставляя на коже багровые метки, а зубы сжали сосок — резко, до боли.       Су Ёль вскрикнул, впиваясь ногтями в мокрые от пара плечи Хана.       — у нас ещё есть пара часов, — мужчина прижал его к холодной плитке, контраст температур заставил Су Ёля выгнуться. руки скользнули вниз, сдирая спортивные штаны, ладони обвили бёдра — властно, будто заявляя права. — хватит думать.       он дёрнул его за руку, и они рухнули под душ. кипящие струи обожгли спину, смывая запах секса и кофе, но не смывая стыд. Су Ёль захлёбывался водой и дыханием Хана целующим висок, шею, плечи — методично, как отмечая вехи на карте.       — ты... всегда так? — прошептал парень, когда пальцы мужчины вошли в него, растягивая, готовя. боль смешалась с облегчением: наконец-то что-то реальное, а не эти месяцы намёков.       — только с теми, кто сам ломится в мою дверь, — хриплый смешок. Хан приподнял его, заставив обвить ногами свою талию. — держись. ты ведь хотел этого. каждый раз, когда краснел, когда прятался.       это была правда. от неё Су Ёль закричал громче, чем от боли, когда Хан, схватив его за волосы, заставил смотреть в потускневшее зеркало. на запотевшем стекле их силуэты сливались в одно — изломанное, дрожащее, чужое.       — ты чертовски узкий… — хриплый шёпот в шею заставил вздрогнуть. мужчина вынул пальцы, заменив их членом, и парень задохнулся. даже после утра он чувствовал каждую выпуклую вену, каждый сантиметр, медленно раздвигающий его изнутри. боль смешивалась с чем-то горьким: для него я просто тот, кто сам пришёл. случайность.       — расслабься, — Хан вцепился в его бёдра, вдавливая глубже. вода стекала по их спинам, смывая пот, но не смывая главного: инспектор знал расписание девочки — уроки танцев по средам, рисование по субботам. знал, что мужчина носит её фото в потёртом бумажнике. и теперь, когда Хан вонзался в него с тихим стоном, Рю ненавидел себя за то, что появился в его жизни.       — ты… — он попытался заговорить, но мужчина прикрыл ему рот ладонью, ускоряя ритм.       что я для тебя? — кричало внутри. секунды растягивались: чавканье воды в сливе, хлюпающие звуки тел, хриплое дыхание. парень ухватился за предплечье Хана, чувствуя, как тот дрожит — не от страсти, а от усилия сдержать всё в рамках этих пары часов.       когда оргазм накрыл волной, Су Ёль посмотрел в зеркало. запотевшее стекло показывало искажённые силуэты: он — с поджатыми губами, Хан — с лицом человека, который уже мысленно собирает сумку за дочерью.       вода смягчила резкость линий, превратив пространство душевой в размытый акварельный эскиз. Рю стоял, прислонившись лбом к стеклу, пока струи омывали спину — то ли пытаясь смыть остатки напряжения, то ли продлить миг, когда Хан прижимался губами к его шее, словно искал место, где спрятаны все невысказанные слова.       — может, тебя отвезти? — парень повернулся, ловя взгляд мужчины. мокрые ресницы делали глаза Хана глубже, но не прозрачнее. — у меня весь день свободный. могу отвезти и потом забрать…       мужчина усмехнулся, проводя ладонью по его бедру. капли скатывались с пальцев, оставляя влажные дорожки на коже.       — я не задержусь. мама куда-то поедет, поэтому к моему приезду Лина будет уже собрана. — пауза. рука Хана замерла на секунду, как будто он сам удивился следующей фразе: — может… раз ты свободен, то все вместе сходим в парк?       инспектор почувствовал, как сердце ударило в ребра. все вместе. слово, которое не вязалось с произошедшим. он представил Лину — её смех, когда она гонялась за голубями, и как она смотрела на отца, словно он мог остановить дождь. а теперь он, Рю, должен втиснуться в эту картину?       — ты… уверен? — он попытался звучать легче, но голос дрогнул. — я же не…       — не няня, — Хан перебил, притягивая его ближе. губы коснулись уголка рта — мимоходом, небрежно. — просто прогулка.       просто. парень закрыл глаза, вспомнив, как неделю назад Лина, нарисовав мелом единорога, сказала:       у папы нет друзей. ты особенный?       — хорошо, — он выдохнул, не узнавая собственный голос.       одевались молча. мужчина натягивал джинсы, бросив взгляд на детский рюкзак у двери. Су Ёль поймал себя на том, что разглаживает мятый воротник футболки — будто готовился к экзамену.       в машине пахло мокрым асфальтом и жевательной резинкой со вкусом арбуза — Лининой.       — она… не задаст вопросов? — не удержался он.       — спросит. всегда спрашивает, — мужчина притормозил на светофоре, повернув голову.       когда они подъехали к дому, Лина выскочила под зонтиком в лягушачьих сапогах. увидев парня, замерла, потом заулыбалась во все тридцать два зуба.       — ты пришёл с папой! — она вскарабкалась на заднее сиденье, шлёпая по сиденью мокрым рюкзаком. — нарисуешь мне динозавра в парке? того, который летает!       Су Ёль кивнул, ловя взгляд Хана в зеркале заднего вида. уголок его рта дрогнул — почти что улыбка.              дождь перестал, оставив воздух свежим, как обещание. Лина бежала впереди, крича что-то о мороженом, а они шли следом — на расстоянии, которое можно было бы сократить, если бы инспектор осмелился.       — папа, смотри! — девочка показала на лужу, где плавал бумажный кораблик. — это моё судно!       Хан наклонился, чтобы поднять его, и их пальцы случайно коснулись. парень отдернул руку, но мужчина вдруг поймал его ладонь, спрятав в кармане своей куртки.       — тут… холодно, — пробормотал он, не глядя в глаза.       Рю сжал пальцы, чувствуя, как браслет удача в его кармане внезапно кажется тяжелее.       а где-то за спиной Лина хохотала, запуская кораблик в новую лужу — побольше, где их отражения плыли, сливаясь в странную, но цельную картину.       ветер сорвал с Лины смех, разнеся его по парку, где аттракцион взвизгивал, как испуганная птица. инспектор смотрел, как её розовая куртка мелькает в кабинке «солнышка», а пальцы подрагивали на руле его старой голубой дэу матиз, припаркованной у обочины. Хан сидел на пассажирском сиденье, разминая затекшую шею, пока парень нервно постукивал по приборной панели.       — ты много думаешь… — мужчина выдохнул дым от сигареты, которую так и не зажёг, вертя её между пальцев. — о чём?       Су Ёль почувствовал, как сердце замерло. о нас. о том, что я — третий лист на ветру, а ты — дуб, пустивший корни. вместо этого он кивнул на аттракцион, где Лина махала им из кабинки:       — о том, что она упадёт, если слишком высунутся.       Хан фыркнул, но его рука неожиданно легла на колено Рю, сжимая его через ткань джинсов.       — ты так и не ответил… — парень повернулся, ловя взгляд мужчины. солнце пробивалось сквозь тучи, освещая морщинки у его глаз — те самые, что Лина обводила фломастером в альбоме. — а если бы я ушёл утром?       мужчина замер. где-то вдали завыла сирена скорой, звук растворился в гуле карусели.       — я бы ждал тебя возле твоей работы, — он потянул сигарету к губам, забыв, что она не прикуренная. — как ты тогда ждал меня. — на секунду замолчал. — но я не умею говорить о чувствах, учти это, — мужчина резко откинулся на сиденье, убирая руку.       тишина повисла колючей пеленой. даже аттракцион замер, выпуская Лину с румяными щеками. она вскарабкалась на заднее сиденье, шлёпая мокрым рюкзаком по чехлам.       — папа, я хочу на водопад! — Лина потянула Хана за рукав, но тот не двигался, глазами пригвоздив Рю к рулю.       — сначала ответь, — прошептал парень, зная, что это самосаботаж. — что между нами?       мужчина вздохнул. в его взгляде мелькнуло что-то, чего Су Ёль не видел даже в душевой — уязвимость, спрятанная под слоями иронии.       — между нами… — он мотнул головой в сторону Лины, которая напевала песенку про единорогов. — её рисунки на моём холодильнике. твои смущённые глаза и мои сорок лет, в которые, кажется, уже поздно целоваться украдкой и зажиматься по углам.— голос сорвался, — а ещё моя бывшая, которая звонит раз в месяц пьяная.       инспектор почувствовал, как комок подступает к горлу. он сжал руль, оставляя отпечатки пальцев на потёртой кожаной обивке.       — а я? — выдохнул он.       Хан наклонился ближе, закрывая собой солнце, пробивавшееся через лобовое стекло. его губы едва коснулись уха парня:       — ты… между надо и хочу. между страхом, что не смогу дать тебе больше, и…       — папа, смотри! — Лина высунулась в окно, указывая на фонтан. — там уточки!       мужчина отпрянул, маска привычной строгости вернулась.       — включай передачу, — он кивнул на дорожку к парку. — поехали к уточкам.       Рю завёл мотор, стараясь не смотреть, как Хан поправляет воротник его рубашки. матиз дёрнулась с места, и Лина засмеялась, раскачиваясь на заднем сиденье.       позже, когда девочка уснула, обняв игрушечного динозавра, Су Ёль остановился у подъезда мужчины.       — завтра… — начал Хан, но парень перебил:       — в семь. я заеду.       мужчина открыл дверь, потом обернулся, держа в руке смятый детский рисунок:       — в восемь. у Лины утренник. если… захочешь.       парень взял листок, чувствуя, как трещина между надо и хочу начинает зарастать паутинкой надежды.       — приеду, — он дёрнул рычаг передач, оставляя Хана стоять под фонарём.       а в блокноте, под рисунком, мелким почерком Хана было написано: между нами — то, что я не могу назвать. но это не значит, что его нет.