Vestiges

Совет матриархов встревожен человеческой экспансией. Остальные воспринимают вероятную угрозу гораздо спокойнее, но, как говорят тысячелетние азари, им никогда не хватало проницательности заглянуть дальше, чем в ближайшие десять, двадцать лет. Они, может, и не захватят галактику физически, как кроганы (да и куда им — на супер-солдата, каким кроган рождается, едва ли потянет даже Шепард), но прогнозы ведущих правительственных экономистов внушают тревогу. Кралла бы с ней, с самой экспансией, на любой колонии всегда найдется место паре-другой сотен азари, так уж они устроены — нравятся всем, везде найдут себе место. Лишь бы нерушимая Тессия оставалась за спиной… Люди как будто думают точно так же — или похоже, во всяком случае. Лиара никогда не воображала даже, что ей выпадет защищать родные миры от настолько… иллюзорной угрозы. Казалось бы, экономика! Неужели не договоримся, как раньше? Но люди, видимо, оказались слишком похожи на азари, чтобы ситуация разрешилась сама собой. И Совет решил действовать, не оглядываясь на остальных. И что бы там ни произошло, на Цитадели об этом и не узнают, взятки, угрозы и саботаж об этом позаботятся. Шепард слишком легко поверил ей, когда она предложила свою помощь с расшифровкой послания маяка. От отчаяния ли, или от слепого желания угодить Совету и вытащить человечество из опалы, но он верит им всем — и турианскому полицейскому, и кварианской девочке, и даже, кажется, массивному крогану, единственному на борту, кто старше нее. А может, дело в том послании, которое их агенты вложили в голову коммандеру под видом протеанского предупреждения. Такое кого угодно выбьет из колеи. Или, может, дело совсем в другом. Об этом она задумывается впервые, когда его рука ненавязчиво, как бы случайно, коснулась ее кисти. В первую очередь это слабость, которую можно использовать. Только потом азари понимает, что это может оказаться и ее слабостью. Командованию до этого нет дела. Ее задача — продолжать регулярные слияния для поддержки видения и истории о Жнецах. Пытаясь защитить Галактику, Шепард загоняет себя в ловушку все глубже. Человеческий разум оказался совсем иным, не тем, что она ожидала. Шепард словно окружен плотной, упругой оболочкой, которую она пытается преодолеть, на которую приходится давить и продвигаться миллиметр за миллиметром, прежде чем она поддается, и сознание человека высыпается на опешившую азари ворохом фантиков. Разрозненные детские воспоминания, более четкие — подростковые, вбитые на подкорку уроки и рефлексы учебки, череда боевых операций… Целая жизнь, спрессованная в одну секунду полного слияния. «Протеанское» послание выделяется среди них чуждым, легко узнаваемым фрагментом, лишь слегка зашлифованным по краям человеческим восприятием. Когда Лиара надавливает, транслируя заново страшные картины из выдуманного прошлого, детали, тревогу, он ощутимо разрастается, забирая в щупальца все больше личности Джона, все больше отравляя его разум ложью. Идея эта — протеане, Жнецы, угроза, предательство — и особенно ее исполнение настолько жестоки, что с трудом укладываются в голове самой исполнительницы. Работа лучших психологов, инженеров, медиков, агентов — и все идеально сходится в одной точке, здесь и сейчас. Но едва ли приносит удовлетворение. Лиару укалывает сожалением — сильная личность, которую она своими руками направляет на путь разрушения, не может не вызывать у нее восхищения. А еще она чувствует направленный на нее интерес, который не может затмить даже профессионализм, чувствует, как чужие пальцы сжимают ее руки чуть сильнее, чем это было нужно. Видит вдалеке смутные тени его подавленных фантазий. Этому сложно не отвечать. Не отвечать на взгляды, касания, заигрывания… уже куда более недвусмысленные предложения. А она, отвечая на прикосновения и шепча что-то ласковое в ухо Джона, вместе со словами незаметно вливает яд. И никто не замечает. Никому нет дела до этой невидимой трагедии. Она никогда не была так близка с кем-либо — с тех самых пор, как ее обучали всем возможностям нервной системы азари. С тех пор, как ее учили внушать чувства, которых на самом деле не существовало, разрушать принципы и установки изнутри, сводить других живых существ с ума. — Все идет по плану, — сообщает она тем вечером. — Идея стабильна, отклонений не наблюдается. — Завтра мы завершим операцию, — ее связная, азари с невыразительным, усредненным лицом, довольно кивает. — Хорошая работа. Экран гаснет, а Т’Сони продолжает сидеть перед ним, глядя в черноту и думая о своем, пока Шепард не зовет ее к себе по интеркому. В этом слиянии уже нет нужды, фрагмент уже полностью укоренился, да и извлекать такое Лиару не учили, даже захоти она того. Но она убедила себя, что ей нужна последняя проверка перед сдачей проекта, только увериться, что все в порядке. На самом деле ей хочется в последний раз коснуться личности Шепарда, которая может быть самой выдающейся на ее веку — и которая едва ли будет прежней, когда операция будет завершена. Первый человеческий Спектр поставил на уши всю Цитадель, рассказывая о Жнецах, но никаких доказательств обнаружено не было. Вот это лакомый кусочек! Как скандальные заголовки в прессе («Безумная одиссея: катастрофическая миссия Шепарда», «Как человек Спектром был — история провала», «Первый Спектр человечества: безумец под маской гения») не просто подорвут, а разрушат репутацию человечества, ведь Джон не мог себе позволить ни малейшего огреха, не то что такую грандиозную ошибку… Расцвет людей на галактическом пространстве окончится, не успев начаться. Той ночью она цепляется за Шепарда, прекрасно зная, что это будет последний раз, что ей не позволят остаться с ним, даже если она попросит или откажется возвращаться. Дает волю чувствам, почти ничего не удерживая для себя — кроме самого страшного секрета. Ей нужно запомнить его таким — любящим ее, доверившимся… Им. Больше этого не будет никогда. Когда она испарится без следа после завтрашнего финала, ему не составит труда сложить два и два. Попытки обвинить ее будут бессмысленны, провальному Спектру уже не поверят. Поверили уже — и что из этого вышло? Нельзя только было позволять себе привязываться. Позволить ему — да, пожалуйста, но не себе. Но сложно избежать этого, когда, проникая в чужой разум, невольно приоткрываешь и свой… Когда Джона вызывают на ковер, она уже знает, что произойдет, вещи уже собраны и ждут ее в сумке у дверей. Лиара, правда, постояла посреди странно опустевшей каюты, раздумывая, оставить ли записку. Не стала. Не простит. Не захочет знать. Не увидятся. Она держала человеческое сердце в ладони и выбрала сжать кулак — и больше нечего сказать. Азари тайно сходит с Нормандии, когда экипаж столпился в кают-компании, слушая разгромные репортажи с Цитадели. Все так поглощены и раздавлены новостями, что не замечают побег, и Лиара беспрепятственно пропадает в толпе на станции, стараясь не смотреть на окаменевшее лицо коммандера Шепарда на каждом экране.