Фрагменты

Я скрываю его от всех, Он молчание моё, мой грех. Сколько долгих ночей и дней Я сгораю меж двух огней. Под гипнозом иду к нему, В поцелуях его тону. Возвращаюсь к утру домой, А внутри и любовь, и боль. ©

Гриша — лучший на свете муж. Гриша — самый любящий в мире отец. Гриша — ее самая большая ошибка. Женя остервенело трет мокрое лицо полотенцем и в зеркало старается не смотреть. И так знает, что там увидит. И что увидит он, когда жена, нацепив свою самую фальшивую улыбку, выйдет к нему на кухню пить чай, разогревать ужин и болтать о какой-то семейно-бытовой ерунде. Но припухшие исцелованные губы, шальной пьяный взгляд и болезненно-яркий румянец все равно предательски выдадут. Конечно, она чувствует себя до ужаса виноватой. Предательницей, преступницей, лгуньей и еще десятком эпитетов, половина из которых не для печати. Конечно, она не имеет права так поступать с любящим мужем и отцом ее дочери. Конечно, она должна включить голову, повзрослеть и научиться себя контролировать. Конечно, завтра она снова поедет в ту гостиницу, где поселился контр-адмирал Булатов, прибывший на очередную важную конференцию. Конечно, она его все еще любит. И почему от этого ей так невыносимо больно и нестерпимо сладко?

---

«Между двух огней». Самый заезженный штамп — и самое точное описание. Она сгорает. Страсть и чувство вины. Любовь и чувство вины. Слепая самоотверженность — и снова чувство вины. У нее есть внимательный и заботливый муж. Есть забавная, донельзя избалованная непоседа-дочь. Есть уютный дом, который они выстраивали и обустраивали долго и тщательно. Есть семья. А есть он. Самый родной и недостижимо-далекий, самый любимый и нужный, за которым в огонь и воду, в ад и под пули, на край света босиком. Неизлечимый, непроходящий, несбыточный. Хронический, как болезнь. Необходимый, как лекарство.

---

Она все также красива. Она все также его ждет. Она любит его все также. И она по-прежнему Мурашова. Фамилия — еще одна дань общему прошлому. Тому прошлому, которое она так и не смогла отпустить. А он все также не может перед ней устоять. Не получается и сейчас.       — Я скучал.       — Я скучала. Его лихорадочный шепот, ее восторженный выдох. Сливаются в единое, сталкиваются в поцелуе — и уже не разнять. Не отстраниться, не отступить, не распутаться. Ее ладони, накрывающие его погоны. Его пальцы, путающиеся в ее волосах. Ее дрожащие губы на его шее. Его настойчивые и парадоксально нежные руки под ее платьем. Его отчаянно-хриплое «Мурашова, что ты творишь». Ее едва слышный счастливый смех. И не остается сейчас ничего. Нет мира за дверью номера, нет мира за пределами его объятий. Только это сумасшедшее, запретное, преступное счастье. Только жажда наверстать все упущенные годы, все несбывшиеся мечты, все неслучившиеся поцелуи. Только он. И она, принадлежащая ему без остатка.

---

Знаю точно, ещё не спишь,

Я молчу, ты в ответ молчишь.

В сотый раз всё простишь, а я

Не прощаю сама себя.

Мне так страшно тебя предать,

Его именем вдруг назвать.

Без него меня нет совсем,

Это наш треугольный плен.

У нее самый лучший на свете муж. Прощающий то, что простить невозможно. Терпеливо ждет на простуженной кухне, ломает в пепельнице незажженные сигареты. У них же дочка, ей нельзя дышать всякой гадостью. Она привычно соврет, что задержалась на службе. Он привычно сделает вид, что поверил. Усадит ее ужинать, будет рассказывать о проделках Анюты, улыбаться на ее шутки и старательно изображать у-нас-идеальная-семья счастье. А в спальне Женя будет стискивать зубы, чтобы вдруг не сорвалось с губ чужое имя. И его нежность окажется мучительней всякой пытки. А когда муж наконец-то уснет, Мура будет бессмысленно таращиться в потолок и проревет в ванной почти целый час от осознания невозможности. Если бы он позвал ее за собой чуть раньше, ничего бы этого не было. Скоропалительного брака, прекрасного мужа, любимой дочки. А теперь ей снова жить от встречи к встрече и лучиться несуществующим счастьем. Потому что у нее есть Анютка, которая обожает папу и ни за что не захочет с ним расставаться. И потому что какой бы распоследней предательницей и эгоисткой она ни была, она не имеет права лишать дочку отца. А еще потому что на тонкой полоске бумаги — две бескомпромиссные черточки. И впору взвыть. Ведь по всем подсчетам ее идеальный муж уже во второй раз станет идеальным отцом.