Когда сгорают мосты

Махидевран лежала на коленях у сына, который лениво перебирал ее волосы. Ночной летний воздух освежал разум от бесконечных тревожных мыслей, которые поселились в женщине, словно паразиты, съедая ее изнутри. Она боялась. Боялась даже на шаг отступать от Мустафы, дышать, когда его не было рядом. Страшные картины из сна не покидали ни на миг ее голову.  Мустафа не понимал поведения матери. После смерти Эфсун она решила оставить его в покое, понимая, что никак не сможет разбавить горечь от потери, но в последние дни, будто назойливая колючка, прилипла к нему. Почти заполнила его легкие. Она не говорила причины, но, почему-то, видя ее почти сумасшедший взгляд, юноша не мог отказать ей. Он подумал было, что она окунулась в тоску вместе с ним, но в ее глазах бушевало что-то другое; что-то, что было гораздо страшнее и сильнее обычной печали. Мустафа разбивался в догадках, но так и не смог ничего понять, смиряясь.  Может, она боялась, что он покончит с собой?  Он не знал. Он не думал, что способен на такой поступок. Мустафа не мог оставить мать одну, и этот жалкий, усталый ее вид только усилил его мысли. Ему было страшно даже представить, что будет с матерью без него.  Махидевран неожиданно перехватила его руку, переплетая пальцы; он услышал, как она кротко, но тревожно вздохнула. Мягкая кушетка на балконе в его покоях теперь числилась в его мыслях как символ тоски и печали, ибо, именно здесь он всегда проводил свои одинокие дни. Теперь же мягкая обивка впитала в себя соленые слезы Махидевран.  Гладя шершавую руку сына, она заставляла мысли вихрем сменять одну на другую. Как ей теперь смотреть в глаза Сулейману? Человеку, которого она так долго любила, человеку, который окажется способен убить собственного сына? Как защитить Мустафу от цепких лап смерти, когда та уже взяла его след?  Как найти женщину, образ которой не выходит у нее из головы?  Чем больше разум создавал вопросов, тем меньше становилось на них ответов. Слепое ожидание чуда съедало изнутри, царапало глотку, мешая дышать, скользкими щупальцами обвивало грудь. За одну ночь Махидевран постарела на тысячу лет. И впитала в себя столько отчаяния, что ничье другое сердце бы не выдержало.  Валиде заваливала ее вопросами, как и сын, Фатьма, Гюльшах… Каждый, кто видел женщину, считал своим долгом предложить плечо помощи, но ни один человек на целом свете не смог бы понять ее.  Хотя, один все же был. Но где?  Махидевран показалось, будто в ее голову метнули горящий шар. Она приподняла голову, и, глянув вверх, сквозь мраморные перила,  наткнулась на неясный взгляд голубых глаз, и она никогда не думала, что он может быть таким страшным. Таким ненавистным. Поглощающим.  Сулейман смотрел на нее цепко, по-своему странно. Будто что-то обдумывал, будто в его голове был такой же ворох, как у нее. В его взгляде на миг промелькнуло странное сожаление, и глаза Махидевран округлились от поглотившего ее ужаса. На нее смотрел убийца ее сына. И она не могла оторваться, будто странная, неведомая ей сила заставляла ее смотреть. Что она хотела увидеть? Что хотел увидеть он?  Женщина наконец отняла глаза от мужа и резко поднялась, прикладывая ладонь ко лбу. Она услышала шелест ткани позади, и ее плечи накрыли руки сына. Он ничего ей не говорил, судя по всему, привыкнув к ее порывам. Махидевран повернулась к Мустафе, и, вымученно улыбнувшись, поцеловала его в висок, задерживая губы на холодной коже больше, чем обычно. Погладив его по щеке, она встала и ушла, так ничего и не сказав.  Шлейф темно-синего платья волочился за ней следом, как и Фатьма-хатун. Девушка стала непривычно молчалива, ходила тенью за Махидевран, наверное, ожидая, что та что-то скажет о ее обожженных щеках. Однако женщина едва ли думала об этом — перед ней каждый раз вставала картина повешенной будущей фаворитки. Махидевран не могла на нее спокойно смотреть. Она не желала девчонке такой судьбы, какой бы глупой и надоедливой она не была. Но Фатьма хотя бы была верной. В отличие от Гюльшах. Хотя можно ли назвать ту предательницей после того, что с ней сделал Ибрагим, а сама Махидевран добавила масла в огонь? Она не знала. Она не знала что делать. Ни с Фатьмой, ни с Ибрагимом, ни с Гюльшах. Не знала что теперь делать с самой собой.  Из этого сна женщина извлекла много уроков, но едва ли понимала, что делать со всем тем, что вскоре начнет разрушаться, доходя до самой сердцевины, до ядра всего этого механизма — Мустафы. Сколько всего она должна предпринять и перевернуть, сколько людей уничтожить, что еще придумать? Для нее, для разбитой несуществующим горем женщины, это было слишком тяжело. В голове не было места для рациональных мыслей. Страх неизбежного сковал ее.  Светлый луч истины совсем тускло прорывался через густые черные тучи отчаяния — старуха пожалела Махидевран. Ее ангел-спаситель явится к ней сам, если она не сможет его найти. Но ведьма не сделала этим ее задачу проще. Согласно ее словам, девушку будет непросто заполучить. А если не выйдет? А что будет, если она умрет? Если угаснет, если сама не сможет вынести груз, о котором не догадывается?  Если, если, если, если.  Махидевран была бы рада жестоко заткнуть навязчивый голос в голове.  — Султанша.  Она вздрогнула и порывисто вздохнула. Перед ее покоями стоял Хюсрев с небольшой стопкой папирусов. Женщине понадобилось больше времени, чтобы понять, что здесь делает евнух. Спустя минуту она дернула щекой в сторону дверей в покои.  — Султанша, за эти четыре дня мы нашли двадцать одну девушку, подходящую под ваше описание… Я решил, что подробная зарисовка потянет время, поэтому здесь лишь наброски. Но узнаваемые.  — Так мало? — ее голос охрип от длительного молчания, и она прокашлялась. — Рыжих с зелеными глазами не так много, госпожа. Вот, посмотрите, — он протянул ей небольшую стопку бумаг, и Махидевран резко выдернула их из рук слуги.  С каждым листком она все резче откладывала рисунки. Она не чувствовала ничего, кроме растущего гнева, когда смотрела на портреты. Всё не то, не то, не то. Уверенность в этом была настолько сильной, что злость ее становилась всё более разрушающей.  Она смяла последнюю бумажку с такой силой, что та превратилась в шарик с размером в кольцо и выкинула ее. Ее руки коснулись висков, брови сошлись на переносице. Она теряла терпение.  — Госпожа…  — Ты еще здесь!? — рявкнула Махидевран и поджала губы. У нее сдавали нервы, но никто не должен был страдать от этого. Однако она была слишком горда, чтобы извиняться.  — Может, вам будет любопытно… Вы, наверное, знаете, что сюда едет сестра Айбиге-хатун. Я немного поспрашивал людей, которые приехали из Крыма вместе с принцессой. Говорят, Даная Герай имеет яркую внешность. У нее темно-рыжие волосы и выразительные глаза. Хотя, не думаю, что вам нужна принцесса…  Махидевран подняла руку.  — Стой. Рыжая? А какого цвета глаза? Сколько ей лет?  — Я не знаю о цвете глаз, султанша, простите. Ей пятнадцать. Однако слуги из Крыма видели ее в последний раз почти пять лет назад… — Посмотрим. Не останавливай поиски, Хюсрев. И держи Гюльшах в неведении. Не дай Аллах она все испортит. Выкрутись как-нибудь, не говори ей обо всем напрямую. И найди мне несколько девушек. Тех, кто никому не подчиняется, умных, но верных. Мне нужно расширить круг людей, которым я могу доверять. Что касается моего сына, стража не должна спускать с него глаз. Если потребуется, пусть даже сон его сторожат прямо в опочивальне, тебе ясно?  Она видела застывший в его глазах вопрос, но не знала, что ему ответить. Впрочем, от этого ее избавил настойчивый стук в дверях.  — Войдите.  — Госпожа моя, — Сюмбюль засеменил к ней, — вас желает видеть повелитель. 

*** 

Даная задумчиво смотрела наверх, в окно на втором этаже. Она видела лишь отблеск тени брата, но знала, что он наблюдает. Но вряд ли за ней, она понимала это, когда оборачивалась на Диану, которая не спускала глаз с того же самого окна. Ее лицо было непробиваемым, пока на нее со злостью смотрела жена Орхана. Та не скрывала своего презрения ни к Диане, ни к самой принцессе. Она была копией Семихи, словно ее второй ипостасью.  Даная отвернулась навстречу Фериту, человеку, которому доверили ее жизнь. Она бы и сама доверила. Он заменял ей отца, когда того не было рядом, учил ее жизни, борьбе, бою на мечах, учил ее защищаться. Физически и морально. И она безумно ценила его за всё то, что он сделал для нее, пусть и в последние годы его заменял Орхан.  Зара стояла справа, перебирая пальцами четки из жемчуга и хмуро смотрела на жену хана, и взгляд ее был взаимен. Человеком, которого Семиха могла бы ненавидеть больше, была именно Зара. Сестра женщины, которая разрушила мирную жизнь во дворце до основания. Даная предпочла не замечать этих молчаливых перепалок, ей не хотелось никаких ссор в этот день. Как бы она терпеть не могла Семиху, как бы не любила мотать ей нервы, она не хотела ассоциировать этот день с чем-то ужасным. В конце концов, она смотрит на поместье в последний раз. Она точно это знает.    — Ваше Высочество, нам пора. Корабль ждет, — твердо произнес Ферит.  — Преприятной дороги, — из голоса Семихи сквозило желчью.  Даная кивнула, разворачиваясь. Вместе с ней отвернулись и Зара с Дианой.  — Ферит, я поеду на своем коне. Ненавижу трястись в карете…  Ее прервал какой-то мальчишка, который тихо подошел к Диане и сунул ей в руки небольшую записку. Даная хмыкнула, увидев, как ее подруга зарделась и спрятала клочок бумаги в пояс дорожного платья. Удивительные вещи, все-таки, творила любовь с людьми. 

*** 

Они плыли на большом балингере. Корабль был дочиста отмыт, а может просто был новым — Даная не особо интересовалась. Главное, что внутри были большие и уютные каюты.  За последние два часа от отплыва Диана не сказала ни слова, закрывшись в своей каюте. Данае было непривычно любопытно: что такого написал Орхан возлюбленной, что смог так сильно растрогать девушку, сотканную из жесткости. Но принцессе не хотелось беспокоить подругу, каким бы сильным не было любопытство, поэтому большее количество времени она проводила на помосте, смотря на опасно бушующие волны. Они отплыли от берега давно, и теперь вокруг оказалось лишь море. Издалека оно казалось спокойным, но теперь, находясь в его сердце, Даная чувствовала всю его мощь, весь его гнев и непокорность. Однако пока что море им благоволило, и приятному штилю мешал лишь шум волн. Он успокаивал.  Однако ее мысли сейчас были далеки от понятия штиля. Скорее, это было предвкушение. Приятное, чарующее, кидающее в легкий озноб от желания. Даная всё гадала, удастся ли ей воплотить свой план. Конечно, ей хотелось оказаться во дворце и стать его частью, когда она поняла, в какой семье возродилась. И она ждала момента.  Сначала она метила на место жены какого-нибудь паши, думая, что уж лучше ее жизнь будет спокойнее и без всяких интриг, в которых она бы точно имела прямое участие, но с каждым письмом Айбиге ей хотелось большего. Теперь ее планы поменялись. Она хотела быть частью этого. В конце концов, она всегда была такой. Коварной, хитрой, умной. И она обожала адреналин. Опасность разгоняла в ее венах чувство жизни. Сейчас она как никогда понимала, что это ее шанс поменять все под корень. Осознание, что при желании она наверняка могла бы повернуть вспять судьбы целых миллиардов людей и несколько столетий, разливалось по телу негой. Однако с каждым днем, проведенным в семье хана, она все сильнее понимала, на какую опасную дорогу может ступить, и что обычной изворотливости ей будет недостаточно. Это не сериал, в котором она лишь наблюдает; это ее настоящая жизнь, и от каждой секунды ее действия будет зависеть все. Даная не позволяла предвкушению взять над собой верх и затуманить разум. Становясь более зрелой, она понимала, что ее… необычная натура будет ей мешать. Она не хотела поддаваться тому безумству, с которым жила раньше.  ‘  — Я видела вашу медицинскую книжку, — ровным голосом произнесла психотерапевт, глядя ей в глаза.  — Как невежливо. Вы знали, что копаться в чужом белье — некрасиво? — съязвила Даная. В ней не было никакого желания разговаривать с этой дамой, но это было единственным, что отделяло ее от принудительного лечения невесть в какой больнице для сумасшедших.  — Это моя работа, — не поддаваясь на провокации, все также спокойно ответила женщина, — У вас внушительный список… Расстройств. Шизотипическое расстройство, Тревожное расстройство, Обсессивно-компульсивное расстройство личности… Аффективные психозы, биполярное расстройство, ПТСР. Многие из них вам поставили давно. Скажите, Даная, какие чувства у вас вызывает все вышесказанное? Верите ли вы в реальность поставленных диагнозов?  Девушка проглотила колкости, пытаясь держать себя в руках.  — Раз поставили, значит, так и есть. Кто тут врач: вы или я? Психотерапевт, скрипя ручкой, что-то записала. Этот звук медленно капал Данае на нервы.  — Хорошо. Даная, скажите мне: когда все это началось?  ‘  Она вновь начала бороться с заледеневшими пальцами. Здесь, сколько она себя помнит, это странное, но удручающее явление было всегда с ней. Она не знала как от этого избавиться.  Легкое прикосновение к руке пробудило Данаю от странного транса, и она ощутимо вздрогнула, обернувшись. На нее теплым взглядом смотрела Зара. Девушка попыталась ответить тете улыбкой, но поняла, что выглядит это, наверное, смешно.  Зара поравнялась с ней и взглянула на чернеющие волны, ухватившись за деревянный борт.  — Ты так давно хотела этого. Представляю, сколько в тебе сейчас предвкушения, — вполголоса сказала она, — но, Даная, прошу тебя, помни, что это не Крым и не Родос. Ты должна быть осторожна со своим поведением и высказываниями. Там не все люди будут целовать тебе ноги.  Даная в миг сильно взбесилась от того, за кого ее принимала Зара, но ей удалось утихомирить свой гнев: нынешняя тетушка не знала, что настоящей Данае далеко не пятнадцать.  Однако осадок от обиды остался. — Я не та девица, у которой вместо мозгов ветер в голове, Зара. Не заставляй меня думать, что ты плохо меня знаешь, — процедила она.  — Я говорю лишь о том, что там далеко не всем захочется быть к тебе благосклонным. Это настоящее логово змей, и я это чувствую. Я лишь забочусь о тебе. Не злись на мои слова, — извиняющимся тоном произнесла рыжая женщина, удивительно похожая на саму Данаю. И на ее мать.  Она ничего не ответила, отходя от борта. Ей стоило проверить Диану. Отвлечь чем-то свои бушующие мысли и чувства. Почему все так и норовили испортить ей настроение в последнее время?  Даная робко постучалась в каюту Дианы. На удивление, ждать ответа долго не пришлось: девушка сама открыла ей дверь. Даная сразу заметила ее поникшее лицо, и ее вдруг захлестнула обида: неужели подруга больше не хочет быть с ней из-за какого-то… Кого? Возлюбленного? Человека, ради которого живешь? Что на самом деле Орхан значил для Дианы и насколько крепка эта связь? Она не знала. Она никогда никого не любила вот так. Если и говорить по правде, то Даная всегда завидовала людям, которые способны так сильно любить. Это чувство для нее было неизведанным, далеким и непонятным. Она видела, как люди развивались на мелкие осколки из-за любви, как угасала в людях жизнь, и ненавидела любовь за это. Но видела, как светятся глаза влюбленных. Видела, какое по-настоящему чистое, праведное и светлое счастье приносила людям любовь. И она ненавидела их всех за это. За то, что они могли любить, а она нет.  Даная подавила неуместные чувства. Она знала, что обижаться на подобное — верх эгоизма. Но совладать с собой ей все равно было трудно.  Она заткнула голоса в голове.  — Клянусь, что такого он написал тебе, Диана? Я не помню, когда в последний раз видела тебя такой.  — Какой? — ее голос был надломленным.  — Разбитой.  Диана хмыкнула, и ее лицо озарилось несчастной улыбкой. Она ответила кратко, и тогда ее голос вновь приобрел нотки стали:  — Он со мной попрощался. 

*** 

Махидевран на негнущихся ногах шла в покои некогда любимого мужа. Мысль о том, что ей придется стоять к нему лицом к лицу, учтиво разговаривать и даже улыбаться претила ей. Она не знала, как сможет совладать с собой. Была бы ее воля и никакого наказания — она бы накинулась на него с ножом в любой момент времени. Но Махидевран должна выстоять, должна стерпеть, смочь смириться с мыслью о том, что в ближайшие десять лет ей придется быть кроткой и покорной перед ним, не показывать своих истинных чувств: ни языком, ни умом. Она хорошо запомнила, как поплатилась за свои необдуманные речи перед Сулейманом, когда он болел. Сейчас она ни за что не совершит такой ошибки.  Осталось утихомирить свой гнев на Хюррем.  О рыжеволосой султанше думать уже не было времени — Махидевран и сама не заметила, как оказалась прямо перед дверьми приемной султана. Бостанджи, не спрашивая, пропустили женщину в покои. Она вошла навстречу духу смерти, вдыхая его полной грудью.  Все ее картины о превратившейся обители султана в темную, удушающую тюрьму разбились. У него в покоях было светло, как и всегда. А тьму он никогда не любил. Ветер, нетерпеливо колыхавший подрагивающие свечи, наполнил покои вечерней свежестью, а в воздухе витал легкий флер мяты, которую так обожал Сулейман. Махидевран когда-то специально пользовалась духами с этим же запахом. Вспомнив это, она горько усмехнулась про себя.  Внутри его не было. Женщина обнаружила глазами его спину, видную из под раскрытых дверей на балкон. С недоумением и тревогой Махидевран заметила, что падишах мира стоял, ссутулившись, будто под каким-то невидимым тяжким грузом. Страх вновь заиграл у черкешенки в поджилках, но что-то глубоко внутри ликовало, видя его таким. С этого ракурса Сулейман казался гораздо меньше, чем был, а опустившаяся спина и вовсе размыла его силуэт, будто он был растаявшей тенью.  Махидевран сглотнула и нарочно медленным шагом направилась на балкон. Все отрепетированные речи и выражения лица перед мужем разбились вдребезги — в голове зияла страшная, тревожная пустота. Но отступать было поздно.  Услышав тихие шаги женщины позади, Сулейман выпрямился и повернул голову, мельком заметив, что его жена не поклонилась ему; лишь с непонятным выражением лица и глазами, полными страха, рассматривала. Поймав его полный боли взгляд, Махидевран вдруг легко вскинула брови.  — Сулейман? Тревога сковала ее голос, сделав его тихим и подрагивающим. Сулейман оттого слышно вздохнул так, будто его легкие были заполнены водой.  Он ответил кратко и тихо:  — Мне приснился сон.  Махидевран отшатнулась. Неужели он видел тоже самое, что и она? От усилившейся до невероятных размеров тревоги она задышала чаще и села на тахту, позволив голове безвольно виснуть. Ее прямые волосы послушно слезли с плеч, укрывая лицо.  — Я… Я убил Мустафу, Махидевран. Своего сына головы лишил собственным мечом… Сам. Сам… Даже не зная, за что, — он обратил внимание на то, как она вскинула голову. Лицо ее было искажено гримасой боли и страха, и он продолжил сбивчиво, — Я все наблюдал за тобой последние дни. Ты сама не своя. Угасла, словно звезда на небе. Мне докладывали, что ты не отходила от сына. Скажи мне, Махидевран, ты ведь тоже видела этот сон? Что с тобой иначе приключилось?  Она не находила в себе сил ему ответить. На миг она испытала облегчение, понимая, что сон ему приснился совсем другой, однако его суть не прибавила в ее душе спокойствия. Будущее подбиралось цепкими щупальцами и овивало все, что касалось Мустафы. Сейчас Махидевран как никогда поняла, сколько он успел совершить ошибок уже сейчас, и большинство из них были по её вине.  По щеке скользнула одинокая слеза. А затем еще. Еще и еще, до тех пор, пока скупые слезинки не начали превращаться в нарастающую истерику, и черкешенка отвернулась от мужа, пытаясь сдержаться. Получалось плохо.  Когда его ладонь легко и нежно коснулась ее щеки, Махидевран замерла. Ее тело было парализовано от переполняющих ее чувств: давно забытой, но такой родной любви и одновременно всепоглощающей ненависти. Она чувствовала себя самой слабой женщиной во всем мире, понимая, что никогда не сможет разлюбить Сулеймана полностью. И она ненавидела его за это.  — Я обещаю. Я обещаю, Махидевран, я никогда не подниму свой меч против сына. Я не убью его. Никогда, — прошептал он.  «Никогда не говори никогда», — пронеслось в голове черкешенки. Она подняла красные от влаги и плохого сна глаза на султана.  — Твой отец говорил тоже самое, Сулейман. И что он сделал потом? Он послал тебе отравленный кафтан. Твои слова разве могут что-то значить в этот момент? Будут ли они истинной защитой? Нет. Ты никогда не держал свое слово для меня, — взгляд мужчины стал неясным, но Махидевран продолжила, — Но я скажу тебе мое. Мустафа любит тебя. Всегда любил. Больше, чем меня, чем бабушку или тетушку. Всегда грезил лишь о тебе и твоей заботе. Не верь, Сулейман, не верь никому, кто скажет тебе, что Мустафа тебе неверен. Он лучше умрет сам, лишь бы твоей смерти не видеть. Не питайся лживыми речами других, Сулейман, никогда не позволяй червю сомнений проесть в твоей голове брешь; лишь взгляни в глаза сына. И ты увидишь все сам…  Его глаза покраснели. Что-то внутри Махидевран весело дернулось, увидев его таким. Она была бы рада тому, чтобы его терзали муки совести — он заслужил.  А потом он обнял ее, и она снова разбилась в пыль.  — Я закрою себя в самой темной тюрьме, но не позволю себе убить его. Я обещаю.  Махидевран зарыдала ему в плечо. Ей было больно, очень больно. Его слова, словно лезвие, одной стороной прижигали ее раны, пытаясь подарить утешение, а второй стороной, острее любого в мире меча, резали на куски всю ее душу.  В этом всегда была сущность Сулеймана.  Распадаясь на частицы от чувств, уткнувшись в мужа, Махидевран не могла заметить пылающий взгляд голубых глаз, что следили за ней с другого балкона. 

***

Спустя пару дней, казалось бы, состояние Дианы пришло в норму, однако её сразила другая напасть — морская болезнь. Личный лекарь Данаи разводил руками, и в последний раз, как он посетил подругу своей госпожи, был изгнан прочь под гневные тирады принцессы. На третий день плавания она обратилась к своему телохранителю.  — Ферит-ага, есть ли поблизости какая-то земля? Нам нужно сделать остановку. Не одна Диана страдает морской болезнью, — забравшись на капитанский мостик, громко проговорила Даная из-за разбушевавшихся волн.  Мужчина потер подбородок и, раздумывая пару секунд, ответил:  — Через час-два мы окажемся вблизи малого острова Мирины, там живут греки под крылом Османского государства. Я думаю, капитан разрешит нам остановиться там на ночь, Даная-хатун. Тем более, погода портится, а рисковать мы не можем.  — Отлично. Остановка многим пойдет на пользу. И надеюсь, там есть лекари не столь безнадежные, как мой, — ответила принцесса с не особо скрываемым раздражением в голосе, и Ферит оставил ее, задумчиво кивнув.  До острова они добрались за полтора часа. Капитан сильно опасался надвигающегося шторма и велел задействовать всех людей балингера, чтобы добраться до земли как можно быстрее.  Жители Мирины встретили османский корабль без особого энтузиазма, что было видно по их лицам. Многие жались по углам, думая, что османы в очередной раз приехали за новыми рабами.  Ферит-ага велел трем бойцам окружить Данаю по кругу, и сам встал впереди нее, когда к ним подошел на вид неплохого достатка мужчина. Внешне он точно был турком.  — Эфенди, могу я узнать, с какой целью вы пожаловали на Мирину? — ровным и достаточно дружелюбным голосом спросил он.  — Мы без злых намерений, эфенди. Мы везем важную персону во дворец Топкапы. Но, как видишь, погода совсем ненастная, и нам пришлось остановиться здесь. Было бы славно, если у вас есть дельные лекари — некоторые люди на корабле страдают морской болезнью. И нам нужен хороший ночлег. Не волнуйся, мы за все заплатим, — ответил ему Ферит.  Мужчина, что задал ему вопрос, заглянул воину за спину, наткнувшись на зеленые глаза Данаи, затем на остальную составляющую корабля, и миролюбиво улыбнулся.  — Меня зовут Айдан-ага. Я управляющий островом. Конечно, мы удовлетворим все ваши просьбы. Ночлег нужен каждому члену экипажа?  — На скольких людей хватит, столько пусть и будет. Некоторые могут потерпеть и переночевать на корабле.  — Хорошо, эфенди. Лекари у нас, к счастью, тоже найдутся хорошие. Не волнуйтесь. Я провожу вас к своему поместью, оно недалеко от берега.  Айдан щелкнул пальцами, и его окружили слуги. Все они были греками. Управляющий вел их около десяти минут, прежде чем они оказались у ворот внушительных размеров поместья. Там же экипаж встретила целая орава людей, и Даная поежилась — вокруг их было слишком много, и это начало нервировать. Пребывание на Родосе без огромной пачки слуг не пошло ей на пользу.  Айдан-ага тихо раздал указания слугам поместья, и часть из них разбрелась.  — В поместье двадцать пять комнат для наших гостей, есть свободные пристройки. Я думаю, места хватит на всех, если наши посетители позволят себе немного потесниться, эфенди. Все мои слуги понимают турецкий, вы можете обращаться к ним за любой помощью. Я послал за целителями, они прибудут в течение часа. А пока я проведу вас к вашим опочивальням, если позволите. Ферит сурово махнул рукой, и управляющий в сопровождении своих слуг провел гостей в поместье. Притихшие греки, которые следовали за своим господином, распределили большую часть корабля по комнатам и пристройкам, а основную часть, что прибыли на балингер изначально с Данаей, Айдан распределил сам. Ферит изъявил беспрекословное желание иметь комнату рядом с опочивальней принцессы и поставил у ее комнаты двух воинов, которые должны были охранять ее покой и смениться два раза за ночь.  Данае досталась, очевидно, самая роскошная гостевая комната с большой кроватью. Не такая, какая у нее была даже на Родосе, но более менее комфортная для одного дня проживания. Диана и Зара поселились вдвоем в соседней спальне.  Вскоре, как и обещал управляющий, прибыли три целителя и их ученики. Из троих самой одаренной была женщина, и ее направили к Диане с подачи обеспокоенной Данаи.  Таинственной лекаршей оказалась гречанка по имени Гера; на вид ей было около тридцати пяти, но выглядела женщина свежо. У нее были длинные золотистые волосы и орлиные, вечно прищуренные голубые глаза. Она привела с собой пару девушек помладше, которые помогали ей распределить лекарства. Даная, наблюдая за процессом, заметила, что Гера имела более нестандартные для этого времени методы лечения, а ее «чудодейственный отвар», коим его назвала Диана, подействовал очень быстро.  После того, как Диана окончательно пришла в норму, Даная попросила целительницу к себе.  — Есть ли у тебя что-то от сильной мигрени? Я мучаюсь с ней много лет, но мои лекари разводят руками. Кроме сна мне ничего не помогает, — усевшись на мягкую кровать, спросила принцесса.  Очевидно, она ожидала, что Гера достанет какой-нибудь бутыль с не особо приятной на вкус жидкостью, но этого не произошло. Золотоволосая лекарша нахмурила брови и спросила:  — Боли вас не покидают, госпожа?  — Редко.  — Как давно у вас мигрени?  — Наверное, лет с десяти. С каждым годом все сильнее.  — Можете описать характер болей? Где, насколько сильно, колет, режет или ноет?  — Чаще всего колет в висках, но иногда ноет в затылочной части. Ощущение, что меня бьют молотом по голове со средней силой удара.  Гера поджала губы, ее брови сошлись на переносице. По виду ее лица — несколько минут лекарша о чем-то напряженно думала, и Даная чуть ли не видела, как в ее голове работают шестеренки.  В конце концов, лекарша подняла необычный взгляд голубых глаз на принцессу и ответила:  — Сейчас я сделаю вам массаж. Не тот, о котором вы думаете, у меня другая техника. Чтобы избавить вас от подобных болей, мне нужно собрать редкие травы. Завтра будет готов сухой отвар. Будете пить его на ночь, заливая молоком и только. Вкус будет неприятным, но отвар имеет нарастающий эффект и понемногу будет избавлять вас от болей. Придется потерпеть.  Даная кивнула, и лекарша подошла к ней. Нагнувшись, она без разрешения взяла правую руку девушки. Та вздрогнула, но решила не мешать Гере. Она несколько секунд водила пальцами по запястью Данаи, и, что-то нащупав, надавила на подходящую точку. Тоже самое сделала и с левой рукой принцессы, а затем с шеей. Все время девушка сидела неподвижно, стойко выдерживая прикосновения целительницы и с недоверием сдедила за каждым ее движением. Странный массаж занял около десяти минут, и Даная почувствовала, как мигрень начала тускнеть, но не ушла полностью. Однако для удивления навыками Геры этого было достаточно.  Лекарша молча отошла и стала собирать вещи.  — У тебя какой-то дар, Гера? — спросила Даная притихшим голосом, и женщина подняла голову.  — Нет. Моя семья хорошо знает, как работают травы, а я люблю лечебное дело и много думать. Мозги, к счастью, у меня работают хорошо. Вот и весь секрет.  Даная задумчиво кивнула и дождалась, пока Гера уйдет. После принцесса пришла в комнату к Заре и Диане, застав их за разговором. Судя по внешнему виду служанки, отвар действительно подействовал на нее хорошо, и Даная расслабилась.  — Я хочу взять эту лекаршу с собой, — заявила она, садясь на подушки к тетушке и подруге.  Зара изогнула бровь в своей манере; у нее была живая и красноречивая мимика, и Данае захотелось улыбнуться. Диана ничего не сказала, легко кивая с одобрением.  — Мы не можем забрать ее как рабыню, милая. Только если она сама захочет поехать с нами. — ответила Зара, перекидывая идентичную племяннице копну рыжих волос за спину.  — Она права. Но я за. С морской болезнью мне даже в Крыму никак не могли помочь. Эта женщина показалась мне очень умной. Она знает свое дело, — дополнила Диана.  — Мне тоже она показалась хорошей целительницей. Она избавила меня от мигрени. Не на совсем, но мне стало ощутимо легче. В таком месте, как Топкапы, такой человек будет нам очень нужен.  — Такие люди обычно сильно привязаны к родной земле. У нее настоящий дар, она давным-давно могла уехать отсюда. Тебе придется постараться, чтобы уговорить ее поехать с нами, — заключающе сказала Диана. Даная лишь кивнула ей, и пожелав своей маленькой свите спокойной ночи, предупредив подругу-служанку о том, что ее помощи не потребуется, ушла к себе.  Пожалев о том, что отказалась от помощи, девушка долго провозилась с платьем, но все же смогла его снять. В смежной комнате обнаружилась ванна. Она уже была наполнена водой, от которой до сих пор шел пар и ненавязчивые нотки розового масла. Даная мысленно поблагодарила догадливых слуг поместья и погрузилась в горячую воду по подбородок, сумев выкинуть мысли из головы на пару минут…  Ранним утром следующего дня она проснулась и почувствовала себя более чем удовлетворительно. На комоде рядом с кроватью заметила небольшой хлопчато-бумажный мешочек и записку. По телу на миг прошел холод от того, что чуткий сон подвел девушку в этот раз, и она не услышала, что к ней кто-то заходил. Она схватила записку, и неряшливо разорвав нить на ней, прочитала несколько слов, удовлетворенно выдохнув.  «Одна чайная ложка без горок, залить стаканом теплого молока. Пить каждый день перед сном. Трав хватит на два месяца. Главное — не пропускать прием.»  Даная отбросила записку и взяла мешочек. Потеребив ткань в руках, она принюхалась; не то чтобы крымская принцесса была знатоком трав, но этот жест создавал хоть какую-то иллюзию надежности. Из всего набора растений она узнала только чабрец по запаху, и вздохнув, отложила мешочек. Мысленно сделала пометку дать понюхать Заре, которая неплохо разбиралась в травах.  Через пару часов весь экипаж уже собирал вещи, а Даная велела пригласить Геру. Та пришла через полчаса, вопросительно выгнув бровь, глядя на крымскую принцессу. Позади нее живой статуей застыла Диана с привычным суровым взглядом и кивнула лекарше. Зара собирала немногочисленные вещи в другой комнате, и Даная слышала, как шуршала за закрытыми дверьми ткань.  — Я хочу взять тебя с собой, как личную лекаршу, — без прелюдий начала Даная.  — Я не могу уехать из родного дома, госпожа, — твердо ответила Гера.  — Ты останешься свободной женщиной и будешь вольна делать все, что разрешено законом. Твоей единственной задачей будет лечить меня и мою свиту. Ты будешь полностью обеспечена. Тебя не привлекают такие условия?  — На острове катастрофически мало целителей. Я и мои ученицы — основная составляющая лечебного дела на Мирине. Как я оставлю свой дом?  — Я прикажу немедля привезти сюда хороших лекарей. Жители Мирины не будут нуждаться в твоей помощи. И у меня есть то, чего у тебя никогда не будет — деньги. Я обеспечу любую твою прихоть касательно твоего дела, — Даная парировала. Уж очень она хотела оставить умную лекаршу себе — ее навыки впечатляли — и это факт. Такой человек будет очень полезен при дворе…  Гера застыла, поджав губы и сцепила руки в замок. По хмурому лицу было ясно — она явно взвешивает решение. Даная пожалела, что не известила об этом лекаршу ночью, и у той было бы больше времени подумать. Сейчас же корабль отправляется в Стамбул через час. Хотя, такая сжатость времени могла и сыграть на руку, надавив на Геру.  — У меня есть условия. Выполните их — и я уеду с вами.  — Говори.  — Я останусь свободной. Исходя из того, что вы едете прямиком во дворец, то наверняка останетесь там жить… Или имеете планы. В этом случае я также требую оставить меня в моем вероисповедании и не менять имя. Мои ученицы тоже поедут со мной, и вы также их обеспечите и оставите свободными. Лечить я буду только вас, вашу семью и никого больше. И, наконец, главное — я хочу разрешение на вскрытие трупов после смерти. Любых, которые выйдет достать.  С последней фразой улыбка слезла с лица Данаи. Она воровато оглянулась на подругу и увидела, как вытянулось ее лицо. Повернувшись, принцесса увидела ухмылку на губах лекарши. Она, наверное, ожидала, что Даная назовет ее сумасшедшей и ни за что не разрешит истязания над трупами. Но молодая девушка была из иного теста.  Поэтому, совершенно невинно улыбнувшись, она ответила:  — Идет. Я куплю тебе специальный дом и обустрою, чтобы ты могла заниматься там трупами. Естественно, моя власть не безгранична и доставать каждый день новых мертвых я не смогу. Однако я в силах удовлетворить твое условие…. Получается, ты можешь идти собираться, — слащаво проговорила принцесса и усмехнулась, когда уже лекарша перестала ухмыляться.  — Кхм… Даная! Ты сошла с ума? Это запрещено церковью, и, как мне известно в Коране тоже. И это ненормально, — на русском прошипела Диана на ухо подруге.  — Успокойся. Я все тебе объясню. Мне только нужно, чтобы она согласилась.  Служанка шумно выдохнула и ничего не сказала. Доселе молчавшая Гера подала полный поражения голос:  — Я согласна… Но если вы обманете меня… Госпожа, простите, но я вынуждена напомнить, что я искусна не только в лечении людей.  Даная спиной почувствовала напряжение Дианы, но реплика лекарши саму принцессу лишь позабавила.  — Не беспокойся. Я сделаю всё, что в моих силах. Ты не пожалеешь о своем решении, я клянусь тебе. Я не бросаю слов на ветер.  — Вы кажетесь мне умной девушкой. Надеюсь, мои чувства — явь.  Гера легко поклонилась, и ее золотистые волосы заструились по плечам. Данае они нравились.  Затем лекарша ушла, оставив напряженный разговор позади.  Вскоре пополнившийся экипаж отбыл. Ферит, как было обещано, щедро заплатил за все услуги, которые предоставили на острове. Крымская принцесса не стала интересоваться, где воин взял такие деньги.  Гера взяла с собой двух лучших своих учениц, доверившись Данае. Принцессе оставалось лишь догадываться, как лекарша смогла за час собраться и попрощаться с родными, не говоря о ее подопечных. Айдан провожал выходцев Мирины хмурым, задумчивым взглядом, но отпустил их без сопротивления. Все, что осталось под занавесом, Данаю не волновало. У нее в руках появилось мощное оружие — этого достаточно.  Геру и двух ее молодых учениц — Селену и Рею, — разместили в одной каюте поближе к принцессе. Часом позже она зашла к ним поинтересоваться, всего ли хватает, но лекарши не были требовательными; а может, молчали из вежливости, понимая, что показывать когти на чужой территории — глупо.  До конца пути оставалось плыть сутки. С наступлением тьмы Даная так и не смогла уснуть, движимая предвкушением перед своим дебютом. Собеседниками ее были шумные волны и бессонные чайки, под ногами скрипел деревянный пол, укрытый расписанным ковром, и в тишине ночи девушка слышала даже то, как плескалась неукротимая морская вода в трюме. Чуткий слух мешал. Мигрень возобновилась, и Даная выпила ужасно гадкую на вкус жидкость, которую Гера умудрилась назвать отваром. Впрочем, результата сейчас от него все равно бы не было никакого — девушка выпила отвар для хотя бы какой-нибудь иллюзии успокоения.  Сон не вышел даже под утро. Даная выглядела помятой и бледнее, чем обычно, поэтому она обратилась к Гере. Лекарша сварила принцессе отвар, напоминающий чай по вкусу, но перед тем, как его принять, наказала хорошо поесть, и Даная содрогнулась от этой мысли. На корабле она ела и подавно мало, как мышь, и ей казалось, что ее желудок уменьшился до размеров пуговицы. В итоге ее хватило лишь на питательный суп из чечевицы с кориандром. Он был вкусным, но девушка думала только о том, чтобы ее тяжкие труды в поедании супа не вышли наружу.  К тому моменту, как балингер подобрался достаточно близко к порту Стамбула, лицо Данаи приобрело более здоровый цвет, даже появился румянец на щеках, а губы порозовели. Ей пришлось отметить, что Зара, кажется, и в половину не была так искусна с травами, как Гера.  Стоя у зеркала в своей каюте, поглядывая на то, как Диана выбирает ей украшения, Даная слушала, как семенят по кораблю люди, собираясь. Она разборчиво слышала слова, которых по своему воспитанию не должна была знать, крики, скрип дерева, по которому перекатывали бочки и возили сундуки. Сейчас, как никогда, балингер казался ей огромным организмом.  Зара вошла без стука, громко выдыхая, но выглядя совершенно спокойной, так что тень усталости на ее лице быстро исчезла, отдавая свое место предвкушению. Женщина улыбнулась, глядя в зеркало на племянницу, и устало присела на оттоманку у двери. Диана недовольно выдохнула. Подхватив два изящных ожерелья, она подошла к Заре, давая ей их рассмотреть. Та мельком взглянула на племянницу, затем снова на украшения, и похлопала длинным указательным пальцем по серебряному ожерелью с жемчужными вставками. Данае нравился тот факт, что эти женщины старались не раздражать ее уши ненужной болтовней или шумом.  Принцесса поправила несуществующие складки на серебристом платье: оно имело некоторые европейские элементы, но в целом было пошито в восточном стиле. Нижнее платье — легкий шелк, позволяющий коже дышать в летнюю жару, обхватывал силуэт, а верхний кафтан — прозрачный шифон, вышитый серебряными нитями. Рукава, что продолжались от кафтана, начинались не с шеи, как принято, а с плеч, были широкими и имели длинный разрез. В Турцию пришло жаркое лето, и Даная не собиралась прятаться под слоями одежды из-за религиозных предрассудков. Серой вуали, что скроет обнаженные шею и плечи, будет достаточно — думала она. Подошедшая сзади Диана аккуратно положила на шею ожерелье. Сзади щелкнула застежка, и Даная сморщилась от звука, что раздался прямо у нее под ухом. Наверное, ей все же стоило приказать изготовить беруши. Она надеялась, что здесь уже знают, что это такое.  Оставив блаженную тишину в каюте, она молча ушла и поднялась на палубу. Морской ветер тут же подхватил ее рыжие локоны, и девушка прикрыла глаза, отдаваясь на пару секунд порыву прохладного ветра. Мимо нее бесновались члены экипажа, торопливо кланяясь. Даная подошла вплотную к деревянному борту и взглянула на огромный дворцовый комплекс, что возвышался своим величием над городом.  Она думала о том, что переступив порог этого дворца, изменит историю навсегда.