Banbury Stories

             Воскресенье наступило быстро, став пятым в череде удивительно солнечных и тёплых апрельских дней в Лондоне. Гравий перед домом семьи Аккерманов хрустел под ботинками Ханджи, пока она подходила к входной двери. Она нервно дергала перчатки, пытаясь ослабить их мёртвую хватку на запястьях. Того, кто решил, что кружевные перчатки заслуживают быть в моде, следовало бы выпороть.       Она вздохнула, поднялась по ступенькам и позвонила в колокольчик, опустив руки вдоль тела. Так было хотя бы немного легче. Ханджи вздрогнула, когда дверь распахнулась почти сразу, и перед ней застыл Леви, выглядевший растерянным, словно её присутствие совершенно его ошарашило. Он ведь должен был её ожидать… Это же воскресенье, верно? Они ведь договорились о воскресном чаепитии?       Леви, казалось, очнулся, снял цилиндр и жестом пригласил её войти.       — Я как раз собирался послать тебе записку. У нас небольшие изменения в планах.       — Ах да? — спросила Ханджи, перешагивая порог.       — Как оказалось, — Леви на мгновение остановился, чтобы передать шляпу в руки Эйлса и кивнуть ему в знак благодарности. — Микаса пригласила на чай семью Йегеров и удосужилась сообщить мне об этом только пару минут назад. Они должны приехать с минуты на минуту.       — Клянусь, я сказала тебе об этом ещё вчера, — Микаса выглянула из гостиной, подхватив раздражённый тон брата. — Это не моя вина, что ты никогда не слушаешь.       — Да, ну, сообщать мне об этом, когда я не обращаю внимания, вряд ли считается, верно?       Микаса лишь пожала плечами и исчезла в комнате, а Леви потер переносицу с явной досадой.       — Я могу прийти завтра, — осторожно предложила Ханджи, немного сбитая с толку царящей суетой. Если у них гости, расследованием они сегодня явно заниматься не будут, и, несмотря на её желание познакомиться с Йегером, она не хотела вмешиваться.       — Нет, ты всегда желанный гость, — пробормотал он рассеянно. — Хотя я не обижусь, если ты не захочешь участвовать в спонтанном чаепитии с совершенно незнакомыми людьми.       Она задумалась. Ханджи никогда не возражала против подобных светских раутов, даже если едва знала присутствующих, но очевидно, что он сам иначе смотрел на всю эту ситуацию…       — Я лучше останусь, — беззаботно пожала плечами она. — К тому же, я давно хотела познакомиться с мистером Йегером, которым так сильно увлечена Микаса.       А Леви, похоже, нуждался в ком-то, кто помог бы ему сохранить здравый рассудок, хотя она, конечно, не стала бы говорить ему об этом вслух.       Он коротко кивнул, все еще нахмуренный, но его плечи заметно расслабились после ее слов.       Дверной звонок прозвучал, и Леви вновь напрягся, кивнув Ханджи, чтобы она присоединилась к Микасе в гостиной. Она устроилась рядом с его сестрой на диване, заговорщицки ей подмигнув, пока они слушали, как Леви открывал дверь и приветствовал лорда Йегера и его сына в своем доме. Для человека, который ненавидел светскую болтовню, он всегда умудрялся звучать весьма достойно, когда это требовалось.       Ханджи и Микаса поднялись, когда мужчины вошли в гостиную. Микаса аккуратно положила книгу, делая вид, что читала её с полным спокойствием, а не с нетерпением ждала их появления.       Мистер Йегер оказался значительно выше, чем Ханджи запомнила по беглому взгляду на балу; Леви едва доходил ему до подбородка, а его внешность была столь же впечатляющей, как описывала Микаса. Но даже острые черты лица и яркие зеленые глаза не могли скрыть, насколько он был молод. Ханджи ожидала кого-то её возраста, если не старше, но мистер Йегер выглядел не старше мистера Кирштейна, даже моложе, учитывая отсутствие какой-либо растительности на лице, которую Кирштейн только начинал отращивать.       — Мисс Аккерман, — произнес мистер Йегер, снимая шляпу и кланяясь в сторону Микасы. — Разрешите, э-э, представить вам моего отца, доктора… то есть, лорда Йегера.       Лорд Йегер был таким же высоким, как его сын, и выглядел вполне здоровым, несмотря на темные круги под глазами и седые корни его чёрных волос. В его манерах ощущалась определенная уверенность — держался он так, словно был лордом всю жизнь.       — Рад познакомиться, — повторил движения сына лорд Йегер, добродушно улыбаясь, пока Ханджи и Микаса по очереди приседали в реверансе. — Хотя, если хотите, можете звать меня доктор Йегер. Я еще не совсем привык к титулу.       Ханджи заметила небольшой кивок понимания, который сделал Леви. Похоже, эти двое могли найти общий язык.       — А это, — сказала Микаса, шагнув вперед и указывая на Ханджи, — мисс Ханджи Браус. Дочь лорда и леди Браус, наших соседей как здесь, так и в Девоншире.       — Приятно познакомиться, мисс Браус, — произнёс лорд Йегер и вместе с сыном учтиво склонил голову.       — Ну, — Леви прочистил горло, едва дав Ханджи завершить реверанс, прежде чем жестом указал на дверь. — Теперь, когда мы все познакомились, может, пройдемся? — Мужчины кивнули, а мистер Йегер предложил Микасе свою руку.       — Я покажу вам дорогу к веранде, милорд, — Микаса звонко рассмеялась, принимая его руку. — Это мое любимое место для чаепития. Сад сейчас особенно прекрасен.       Ханджи приняла руку, которую протянул Леви, и с плохо скрываемой ухмылкой посмотрела на него, пока они следовали за молодой парой и лордом Йегером из гостиной. Она никогда раньше не слышала, чтобы Микаса так хихикала. И это при том, что Ханджи знала её с трех месяцев от роду.       — Кажется, они друг от друга без ума, — наклонилась она к Леви и прошептала с ноткой шутливости.       — Да, — пробормотал он в ответ, явно менее развеселённый. — Я это вижу.       Они вышли на свежий воздух, и Леви отодвинул стул для Ханджи, прежде чем сам устроился между ней и Микасой. На столе перед ними стояли двухъярусные подносы, уставленные булочками, пирожными и тарталетками, включая любимые Ханджи.       — Угощайтесь, — Леви жестом пригласил их приступить к трапезе. Ханджи дождалась, пока Йегеры начнут, прежде чем положить себе пару тарталеток с ревенью и налить чаю.       Как она ни старалась, ей так и не удалось уговорить свою семью выращивать ревень — проклятие быть единственной в семье, кто любит его вкус. Но в садах Аккерманов он всегда был в достатке, а сейчас он был особенно свеж — только начался сезон. Она откусила кусочек и позволила ему растаять во рту. Божественно.       Как и обещала Микаса, вид на сад с веранды был сегодня особенно восхитителен — яблоневые деревья были покрыты цветами. Успокаивающие звуки пения птиц и журчания фонтана наполняли воздух, изредка прерываемые лишь звоном серебра о фарфор. В обычных обстоятельствах такая тишина была бы умиротворяющей, но с гостями она лишь болезненно растягивала каждую секунду, пока Ханджи не захотелось провалиться сквозь землю.       — Лорд Йегер, — неожиданно обратилась Ханджи, ставя чашку на стол с резким звоном. — Если позволите спросить, мне любопытно, как вы пришли к владению баронством. Не каждый день титул даруется короной.       — Разумеется, — быстро ответил лорд Егер, словно сам был рад сменить тему. — Хотя, боюсь, это не так впечатляюще, как многие из тех историй, что вы привыкли слышать. — Он отставил чашку на стол и откинулся на спинку кресла. — Я по профессии врач, как и все мужчины в моей семье, и руковожу практикой здесь, в Лондоне. Два зимы назад, в разгар эпидемии оспы, которую вы, я уверен, хорошо помните, все дети королевской семьи заболели одновременно. Ситуацию усугубило то, что королевский врач и его помощник также слегли. Мне посчастливилось учиться в медицинском колледже в Эдинбурге несколько лет назад, где я познакомился с нынешним королевским врачом. Мы поддерживали связь, и, думаю, он вспомнил обо мне или знал, что я практикую в Лондоне, потому что порекомендовал Её Величеству обратиться ко мне. Конечно, я немедленно отправился туда и сделал все, что было в моих силах, чтобы выходить их. Хотя, как мне кажется, это было скорее дело Божьей воли или удачи, что все они остались невредимы, Её Величество настояла на даровании мне баронства.       — Не так впечатляюще? Вы себя недооцениваете, сэр, — сказала Ханджи с удивлением. — Это куда более впечатляюще, чем большинство историй, которыми хвастаются лорды.       — Да, — кивнула Микаса. — Я бы тоже чувствовала себя в долгу перед тем, кто… — её голос дрогнул, и Ханджи заметила, как по щеке девушки готовится скатиться слеза. — Прошу прощения.       — Нет-нет, мисс Аккерман, — поспешно сказал лорд Йегер, пока мистер Йегер протягивал ей платок. — Уверяю, я не хотел вас расстроить. Прошу прощения.       — Никакого вреда не причинено, — заверил доктора Леви, впервые нарушая молчание за всё время беседы, пока Микаса промакивала глаза, краснея от смущения. — Наши родители… Скончались… От оспы в то же время. Здесь, в этом доме.       — Понимаю, — лицо лорда Йегера омрачилось скорбным выражением. — Моя жена тоже покинула нас той зимой. Я всегда буду задаваться вопросом, почему Господь позволил мне спасти стольких людей, но не мою Карлу. — Его серые глаза заблестели от слёз за стеклами очков, и Ханджи почувствовала прилив сострадания. В гостиной его присутствие было столь величественным, но сейчас, сидя в кресле, он казался просто разбитым человеком, которому нужна поддержка. В глубине души, наверное, все такими и были.       — Прошу прощения, — лорд Йегер подарил им вымученную улыбку. — Я не пришёл сюда, чтобы распространять меланхолию или нагружать вас своими проблемами, — он выпрямился и налил себе еще чаю, добавив дольку лимона. — Ваша светлость, если позволите, как семье, недавно вошедшей в свет, нам ещё многое предстоит понять о негласных правилах. Есть ли у вас советы, как лучше всего их усвоить, или, возможно, можете подсказать, какие из них особенно важны, особенно для моего сына?       Леви выглядел ошарашенным внезапной сменой темы, но обдумал вопрос и, спустя несколько мгновений, повернулся к мистеру Йегеру.       — Чем вы хотите заниматься?       — Я… эм… прохожу обучение у своего отца, чтобы стать врачом, — ответил молодой человек, отводя взгляд от Микасы. — Но к Рождеству я собираюсь занять должность полевого медика. Я хочу получить опыт работы медицинским офицером.       Леви нахмурился и откинулся на спинку кресла, позволяя тишине зависнуть над столом, пока он размышлял.       — Вы всегда хотели стать врачом? — спросила Ханджи, чтобы заполнить паузу.       — Я всегда знал, что, скорее всего, унаследую практику, как и папа от своего отца, — медленно проговорил мистер Йегер. — Но после того, как умерла мама, я думаю… — он замолчал.       — Это то, что заставило вас гореть медициной? — предположила Ханджи, видя, как он борется с собой, пытаясь подобрать слова. Она могла это понять. Одно дело — интересоваться чем-то, и совсем другое — чувствовать, что собственная душа подталкивает к этому, будь то из надежды, гнева или отчаяния.       — Да, именно, — кивнул он. — Должность полевого медика позволит мне расширить свои знания в области медицины и при этом увидеть мир. Когда мой контракт закончится, я вернусь в Лондон и буду помогать отцу в его практике, пока он не уйдет на покой.       Ханджи понимающе кивнула. Медицина, возможно, была одной из наименее гламурных профессий, но, по её (возможно, предвзятому) мнению, она была самой благородной. Микаса могла бы выбрать претендента гораздо хуже.       Леви выпрямился, наполнил свою чашку чаем и наконец обратился к мистеру Йегеру.       — Если вы собираетесь в армию, я бы не слишком беспокоился о правилах и этикете. Даже офицеры обычно относятся к ним с насмешкой в полевых условиях. Кроме того, как дворянская семья, получившая титул не по крови, вы столкнетесь с теми, кто будет вас осуждать, даже если вы будете следовать всем правилам, просто из предубеждения. Пока вы ведете себя как джентльмен — с уважением, честностью, надежностью — не будет важно, идеальны ли ваши слова. Взгляните на вашего отца: он явно был джентльменом по своим поступкам задолго до того, как стал таковым по титулу. Это действительно имеет значение.       — Благ… благодарю вас, ваша светлость, — пробормотал лорд Йегер, выглядя так, словно он совершенно не привык к столь лестным оценкам. Леви коротко кивнул, снова замкнувшись, как это обычно случалось, когда он говорил больше, чем намеревался.       — Вы упомянули, что изучали медицину в Эдинбурге, — сказала Ханджи, поворачиваясь к лорду Йегеру, чтобы сменить тему разговора и напрягая мозг в поисках вопроса. — Вы… вы когда-нибудь изучали инокуляцию?       — К сожалению, нет. Я уже не так молод, как кажется, — рассмеялся лорд Йегер. — Это открытие случилось уже после моего обучения. Хотя я видел некоторые труды по этому вопросу, мне самому пока не довелось с этим поработать. Но, полагаю, я хотел бы заняться этим, если представится возможность.       — Это как раз то, чем я сейчас занимаюсь, — ответила Ханджи, внутренне проклиная себя. Она уже могла слышать голос своей матери: «Ханджи Зое Браус, уважаемые леди не обсуждают политику или науку с джентльменами. Это неприлично». Но она ничего не могла с собой поделать — это было единственное, что пришло ей в голову. — Мы расширяем существующую литературу по инокуляции от оспы под руководством лорда Ковентри, с которым я работала во время учёбы в университете. Вы можете как-нибудь заглянуть к нам и посмотреть, над чем мы работаем.       — Удивительно, — глаза доктора загорелись. — Каковы ваши показатели успешности?       — Пока они кажутся довольно высокими, — ответила она с улыбкой, подаваясь вперёд с явным возбуждением. Её ободрило и даже удивило, как спокойно лорд Йегер отнёсся к её упоминанию научной работы. Редко можно было встретить человека, который одновременно понимал бы её труд и не смеялся бы при мысли, что этим занимается леди.       — Хотя, признаюсь, наша главная проблема — это найти участников. Большинство наших пациентов — представители среднего или высшего класса, потому что с ними у нас больше всего контактов. Но я задаюсь вопросом, насколько достоверны наши результаты. Ведь высшие слои общества обычно последними сталкиваются с эпидемиями, так как мы живем в относительно чистых и комфортных условиях. Можем ли мы быть уверены, что инокуляция защищает наших пациентов от оспы? Или они просто не сталкиваются с условиями, способствующими её распространению?       — Хм… Да, разумеется. Возможно… — лорд Йегер задумался, нахмурив брови. — С тех пор, как я получил баронство, часть дополнительных средств я направил на предоставление медицинских услуг в нескольких работных домах Лондона. Их состояние удручающее, и там часто вспыхивают эпидемии. Уверен, некоторые из их обитателей были бы готовы принять участие в вашем исследовании. Через два дня я как раз планирую очередной визит, если хотите, можете составить мне компанию.       — Конечно! — выпалила она, едва дав ему закончить. Это было настоящей мечтой. Возможности, подобные этой, почти никогда не представлялись — не только для их исследований, но и для помощи самым уязвимым. Работные дома управлялись надзирателями, назначенными приходами, и те редко позволяли посторонним вмешиваться. Для этого требовались как связи, так и надзиратель, который был бы сочувствующим к условиям, в которых находились его подопечные. Ни того, ни другого у неё до сегодняшнего дня не было.       Ситуацию усложняло ещё и то, что большинство работных домов находились в довольно неблагополучных районах города, через которые ей, как леди, даже не позволяли проезжать. Она определённо должна будет взять с собой Нифу. Ханджи это не нравилось, но даже она понимала, что появление в таком месте без сопровождения может принести только неприятности для неё или репутации её семьи.       — Можно ли мне взять с собой горничную? И коллегу для помощи? — спросила она. Хотя это и было возможно, выполнять такую работу в одиночку было бы намного сложнее, а Нифа, хоть и была замечательной, не отличалась крепким желудком. Моблит был бы настоящим спасением, если удастся предупредить его вовремя.       — Разумеется, — кивнул лорд Йегер.       — Не беспокойте мистера Бернера так внезапно, Ханджи, — перебил Леви, продолжая смотреть на сад. — Я могу вам помочь.       — Вы уверены? — Ханджи приподняла бровь. Несмотря на то что Леви никогда не возражал, когда она рассказывала о своих исследованиях, он ни разу не предлагал свою помощь, да и особой терпимости к грязи или телесным жидкостям за ним не замечалось. — Вам совсем необязательно.       — Мы всё равно идём в оперу в тот вечер, — ответил он, всё так же избегая её взгляда. — Так что это вполне логично.       — Ладно, — пожала плечами Ханджи, стараясь игнорировать странное тепло, которое разлилось у неё в груди. Нифа всё равно должна была поехать с ней, и это избавляло её от необходимости писать Моблиту. А ещё это действительно выглядело логично — было бы странно, если бы её видели в один день с двумя холостыми мужчинами. Нет смысла давать Уислдаун повод усомниться в их статусе пары или, что ещё хуже, написать что-то ужасное о ней, если этого можно избежать.       — Что ж, — кивнул лорд Йегер, — я заберу вас обоих рано утром во вторник. На рассвете.       Доктор перевёл взгляд с одного на другого, улыбаясь так, словно у него сложилось несколько пазлов в голове. Ханджи залилась краской и уставилась в свою чашку. Она вдруг поняла, что Леви только что непринуждённо назвал её по имени в приличном обществе. Несмотря на их договорённость, Ханджи всегда было неловко, когда окружающие начинали думать, что между ними действительно что-то есть, в моменты, когда они даже не пытались играть. Одно дело — намеренно создавать впечатление, другое — просто быть собой.       Мистер Йегер взглянул на карманные часы и с сожалением улыбнулся Микасе.       — Отец, боюсь, мы уже злоупотребляем гостеприимством.       — Ах, конечно, — быстро поднялся лорд Йегер. — Простите меня, я порой увлекаюсь, когда речь заходит о работе. Большое спасибо за ваше гостеприимство, ваша светлость.       — Никаких проблем. Я к этому уже привык, — ответил Леви, слегка кивнув головой и мельком улыбнувшись Ханджи.       Она легонько пнула его под столом, прежде чем встать. Затем обернулась к мистеру Йегеру, который настаивал, чтобы Микаса оставила себе его красный платок.       — Было очень приятно познакомиться с вами обоими. Удачи в ваших занятиях, надеюсь, мы ещё увидимся на событиях этого сезона. И ещё раз спасибо за ваше предложение, лорд Йегер, — она снова слегка поклонилась в знак благодарности. — С нетерпением жду вторника.       — Весьма рад, мисс Браус, — лорд Йегер поклонился и вежливо поцеловал её руку. — До встречи.

***

      Лорд Йегер был точен, как часы, и заехал за ними ровно тогда, когда солнце начало показываться из-за горизонта. Маленькая деревянная повозка тряслась по всё ухудшающейся мостовой, пока они покидали Вест-Энд, а Леви мысленно благодарил себя за то, что на завтрак выпил только чашку чая.       — Простите, — окликнул их лорд Йегер после особенно сильного толчка от очередной выбоины. — Уверен, вы привыкли к куда лучшему транспорту, но для таких улиц нам нужно что-то покрепче.       — Нет-нет, — откликнулась Ханджи из кузова повозки, где они с Нифой сидели, прижавшись друг к другу. — Это идеально. Спасибо.       Леви мог подобрать множество слов для описания этого опыта, но «идеально» не было среди них. Он прислонился головой к деревянному борту их транспорта и закрыл глаза, чтобы хоть немного унять подступающую тошноту.       Если бы он подумал об этом заранее, то, возможно, не вызвался бы так охотно, но сама мысль о том, что Ханджи будет практически одна с почти незнакомым мужчиной в той части города, без его присутствия, перечеркнула все его дальнейшие размышления на эту тему. Лорд Йегер производил впечатление вполне порядочного человека, и Леви действительно был искренен в своих словах за чаем, но… Первые впечатления бывают обманчивы. Ханджи могла доверять людям слишком легко, а он — нет, особенно когда они целовали женские руки так уверенно, как лорд Йегер целовал руку Ханджи.       Леви хмыкнул самому себе. Он звучал, как мать Ханджи. Она прекрасно могла о себе позаботиться, как делала это последние двадцать пять лет. Тот факт, что они притворялись парой, вовсе не давал ему права вести себя как излишне заботливый супруг. Даже если бы это была настоящая помолвка, такое поведение было бы недопустимо. Если бы она знала, о чём он думает, то наверняка бы отвесила ему заслуженный подзатыльник.       Повозка замедлилась и, наконец, остановилась. Леви приподнял голову, а его желудок немного успокоился. Вместо запахов свежей травы и хлеба воздух теперь был насыщен гарью и отходами, а всё вокруг покрывал тонкий слой чёрной сажи — результат клубов дыма, вырывающихся из труб над ними.       Леви спрыгнул с телеги, его туфли с отвратительным чавканьем утонули в грязной жиже. Отвратительно. Он поморщился, снял пальто и разложил его у основания повозки.       — Ах, Леви, ты всё-таки настоящий джентльмен, — поддразнила его Ханджи, стоя на краю их транспорта.       — Не звучи так удивлённо, — пробурчал он, протягивая ей руку, чтобы помочь спуститься на его теперь уже испорченное пальто. Леви знал, что, будь её воля, Ханджи с радостью бы утопала в любой грязи и мусоре, но Нифа бы сняла с него шкуру за такое пренебрежение правилами этикета. И, если честно, он больше боялся её, чем Ханджи.       — Знаешь, — ухмыльнулась она, сжимая его руку, которая всё ещё удерживала её. — Я, конечно, обворожительна, но, думаю, оставшийся путь способна пройти и сама.       — С тобой я никогда не могу быть до конца уверен, — пробормотал он, отдёргивая руку и поворачиваясь к Нифе, стараясь скрыть внезапный румянец. Он просто задумался, в этом не было ничего, из-за чего стоило бы так смущаться. Вот почему он ненавидел вставать рано — это мешало нормально мыслить.       Пока Леви помогал Нифе спуститься и забирал сумку Ханджи, к ним через двор подошёл хорошо одетый мужчина. Он представился управляющим этого заведения, мистером Ворманом. Лорд Йегер в свою очередь представил всех троих, назвав их лишь своими помощниками. Доктор объяснил, что в таких местах проще действовать, когда люди не воспринимают тебя как аристократа: жители расслабляются и честно рассказывают о своих недугах, а управляющий не прячет обитателей с тяжёлыми травмами или признаками запущенного состояния из страха потерять место.       Мистер Ворман провёл их внутрь через главный холл, мимо тесных общежитий с потрёпанными кроватями и закрытыми дверьми, за которыми слышались приглушённые звуки ударов и плеска воды, в грязное помещение в самом конце здания.       — Я сообщу всем, что вы прибыли, — сухо сказал он, зажигая керосиновую лампу, которая едва освещала комнату без окон, после чего кивнул лорду Йегеру и покинул их.       Это был лазарет? В комнате едва помещались три койки, а через плохо закрывающуюся наружную дверь Леви чувствовал сквозняк даже с другого конца помещения. Стеклянные шкафы на стенах содержали минимум припасов: тканевые бинты, бутылку виски и несколько неподписанных склянок. Что здесь вообще можно лечить?       — Лорд Йегер, эти бутылки не подписаны, — возмутилась Ханджи, следуя за взглядом Леви. — Разве это не опасно?       Лорд Йегер тяжело вздохнул.       — В большинстве случаев, — объяснил он, нахмурившись, пока раскладывал содержимое своей сумки на одной из коек, — те, кто здесь живёт, включая главную смотрительницу, которая отвечает за базовую медицинскую помощь, не умеют читать. Им приходится определять содержимое по виду или запаху. Надписи им бесполезны.       Леви кивнул, слишком потрясённый, чтобы говорить. Он знал, что условия в таких местах далеки от роскоши, но не мог представить, что они настолько ужасны.       — Здесь не хватит места, чтобы мы все могли работать, — заметил лорд Йегер, осматривая помещение. — Вы сможете устроиться во дворе, сразу за той дверью. Я поговорю с каждым, кто зайдёт, и отправлю желающих к вам.       Ханджи кивнула, и Леви молча пошёл за ней во двор — почти голый клочок земли, за исключением сада на заднем дворе, уставленного несколькими шаткими скамейками и ящиками. Она указала ему, чтобы он положил её сумку на скамью у двери, и он наблюдал, как она готовится к работе. Нифа завязывала на Ханджи большой фартук поверх её нежно-голубого платья и помогала ей закрепить белый чепец на волосах. Она достала чистый платок, разложила его поверх большого ящика и начала выкладывать свои инструменты: склянки с жидкостями, бутылку виски, острый металлический предмет.       — Так… э-э… Как это работает? — спросил он медленно, сразу пожалев, что подошёл ближе и увидел густую жёлтую жидкость в склянках.       — Думала, ты никогда не спросишь, — ухмыльнулась Ханджи. — Эти флаконы содержат гной, который мы собрали из оспин пациентов с коровьей оспой лорда Ковентри. Я беру небольшое количество на этот ланцет и ввожу под кожу, например, в верхнюю часть руки, чтобы это было не так больно и не вызвало сильного кровотечения.       Его желудок скрутило, а нос невольно сморщился. Это было… крайне неприятно. Как она справляется с этим, не испытывая тошноты? Одно лишь описание заставило его захотеть согнуться пополам.       — Звучит отвратительно, знаю, — рассмеялась она, заметив его выражение. — Но я вытираю ланцет и обмакиваю его в виски после каждого использования, что, как говорят, предотвращает инфекции. Похоже, это действительно работает, так что хуже точно не будет.       Почему-то Леви это нисколько не успокоило.       — Но… почему коровья оспа? Я думал, это для предотвращения натуральной? — попытался он перевести тему, чтобы больше не слышать о гное и ланцетах.       Она пожала плечами.       — Мы знаем лишь то, что коровья оспа протекает гораздо легче, и те, кто ей переболел, похоже, не заражаются натуральной оспой. Значит, если ввести в организм небольшое количество коровьей оспы и позволить пациенту переболеть ею в лёгкой форме, можно с достаточной уверенностью сказать, что в будущем он не заболеет ни тем, ни другим видом болезни.              Он кивнул медленно, воспоминания из детства нахлынули неожиданно: он и Микаса нарушают запрет родителей, играя в амбарах, подхватывают жар и ужасную сыпь, что укладывает их в постель на неделю.       — Так вот почему мы с Микасой не заболели? — задумчиво проговорил он вслух. Когда его родители заболели, они с Микасой оставались у их постелей, несмотря на настойчивые просьбы держаться подальше: меняли холодные компрессы, помогали есть, читали, чтобы те могли уснуть. Но они сами так и не заразились оспой.       — Да, — Ханджи слегка запнулась, её глаза расширились. — Если в детстве вы переболели коровьей оспой, это… Это имеет смысл.       Верно. Он никогда не говорил ей об этом, не говорил никому. Даже сейчас не планировал. После смерти родителей он закрылся от неё, как и от всех. Теперь он жалел об этом. Ханджи любила его родителей, как свою семью, и она винила себя, ощущая вину за то, что не смогла убедить их сделать прививку, как убедила своих. Но тогда он просто не мог заставить себя встретиться с кем-либо, даже с ней, в течение нескольких месяцев.       — Это не твоя вина, ты знаешь, — прошептал он, отводя взгляд. Это, вероятно, был не лучший момент для таких слов, но ей нужно было это услышать. Он был ей многим обязан, но этот разговор стоит оставить для другого времени.       Она, казалось, опешила от его неожиданной откровенности, но её лицо быстро смягчилось в сочувственной улыбке. Она нерешительно протянула руку и сжала его ладонь, и он ощутил, как у него сжалось сердце вместе с этим движением.       — И не твоя, — мягко ответила она.       Нифа негромко кашлянула, и Леви резко убрал руку, ощущая, как её тепло ещё остаётся на его пальцах.       — Что мне делать? — спросил он, быстро меняя тему.       Она мгновенно отвернулась, её щёки вспыхнули румянцем, и она принялась рыться в своей сумке, извлекая оттуда записную книжку и пузырёк с нюхательными солями.       — Когда мы будем делать прививку каждому человеку, — сказала она, протягивая ему блокнот и карандаш, — мне нужно, чтобы ты записывал его имя, возраст, пол и все симптомы, которые появятся в ближайшие минуты. А если кто-то почувствует себя плохо, — тут она передала ему флакончик с нюхательными солями. — Воспользуйся этим.       — Это… Часто случается? — спросил он с сомнением, принимая пузырёк. Эти соли он видел в использовании довольно часто, но обычно ими приводили в чувство знатных дам, которые оказались под палящим летним солнцем в туго затянутом корсете.       — Ммм, — задумчиво протянула она. — Обычно один или два человека в этом нуждаются, но не волнуйся. Это не опасно.       Он кивнул, не совсем уверенный, как относиться к этому, когда дверь заскрипела, и чья-то голова с осторожностью заглянула в проём.       — Вы… вы те, о ком говорил доктор? — прозвучал робкий голос.       — Да, да, заходите, — Ханджи отвернулась от Леви и с энтузиазмом поманила к себе пациентку. За женщиной зашла ещё одна, и Ханджи жестом указала им сесть рядом с собой на скамью.       — Что доктор Йегер успел вам рассказать? — спросила она.       — Он сказал, что вы можете дать нам что-то… Не помню слово… Чтобы мы не заразились оспой. Это правда?       — Мы так думаем, — кивнула Ханджи. — Это не чудо, это может не уберечь вас от болезни полностью, но если вы заболеете, она пройдёт в гораздо более лёгкой форме.       Он наблюдал, как она объясняла женщинам, как всё это работает, избегая тех неприятных подробностей, которыми она так любезно поделилась с ним, терпеливо отвечала на их вопросы и заверяла, что они не обязаны соглашаться, если не хотят.       — Это будет больно? — после долгой паузы спросила одна из женщин, недоверчиво глядя на ланцет.       — Немного, — честно ответила Ханджи. — Но это быстро.       Женщина задумалась, обменялась взглядом с подругой и кивнула.       — Хорошо.       Ханджи улыбнулась и попросила их назвать Леви свои имена и возраст: Сара и Эбигейл, 21 и 23. Сёстры. Они были младше него и Ханджи, но выглядели лет на тридцать, их волосы уже начали седеть, а руки были искривлены от тяжёлой работы.       Он отвернулся, когда Ханджи приступила к процедуре, не желая снова испытывать на прочность свой желудок.       — Вот и всё, — сказала она, завязывая бинт на руке Сары и тепло улыбнулась. — Я навещу вас через пару недель вместе с доктором, чтобы убедиться, что вы чувствуете себя хорошо. Но, повторяю, не удивляйтесь, если сегодня и завтра будете чувствовать слабость. Хотя это должно помочь.       Ханджи кивнула Нифе, которая вытащила что-то из корзины и протянула по одной каждому из сестёр. Этот запах Леви узнал сразу. Мясные пирожки.       — Ты их принесла? — спросил он, сразу почувствовав себя немного глупо. Конечно, она принесла. Откуда ещё они могли взяться?       — Мгм, — кивнула Ханджи, протирая ланцет. — Я попросила нашего повара приготовить их. Мы всегда стараемся, чтобы пациенты поддерживали силы. А здесь, как я и подозревала, это может быть проблематично, поэтому решила привезти что-то своё.       Она и правда всё продумала. Сколько бы Леви её ни знал, он не мог не поражаться тому, как скрупулезно и вдумчиво она относится к своей работе. Любой мужчина, который до сих пор считал подобную работу неподобающей для леди, просто не понимал, что говорит. Именно здесь было её место.       Дверь снова открылась, и Ханджи тут же вернулась к работе. Лорд Йегер, должно быть, оказался крайне убедительным: поток пациентов почти не прекращался большую часть утра. Леви записывал данные каждого из них и следил за состоянием пациентов для Ханджи, как она его инструктировала. К счастью, нюхательные соли понадобились лишь однажды, и то для одного из немногих мужчин в приюте, что заставило Леви почувствовать себя немного лучше относительно собственной слабости к подобным вещам.       Из всех, кто обратился к Ханджи за помощью, большинство составляли женщины. Многие из них пришли с детьми — малыши сидели у них на руках, а старшие шли следом, цепляясь за подолы юбок. Чем дольше Леви наблюдал за этими людьми, тем больше замечал, насколько они все похожи: кожа, покрытая синяками и грязью, тёмные круги под глазами, седые волосы, независимо от возраста, и отсутствующие пальцы. Одежда детей больше напоминала лохмотья, а взрослые выглядели ненамного лучше.       Всё, что он увидел сегодня — от условий жизни до отсутствия ухода и гигиены, — потрясло его, но больше всего разрывали сердце дети, растущие в таких условиях. Никто не заслуживает такой жизни, но меньше всего — дети.       Могла ли его мать когда-то жить в таком месте? Мысль возникла внезапно. Так ли выглядело её детство? Неудивительно, что она приняла те решения, что приняла. Если их вообще можно было назвать решениями. Был ли у неё тогда выбор? Всё, что угодно, было лучше, чем это.       Его вырвало из раздумий ощущение, что кто-то тянет его за штанину. Одна из девочек уже забралась на колени к Ханджи, и, похоже, все дети во дворе столпились вокруг неё, слушая, как она отвечает на вопросы. Очередной рывок. Он опустил взгляд и увидел совсем маленького мальчика с потрёпанным одеяльцем в руках.       — Хочешь посмотреть? — тихо спросил он.       Кивок.       Он присел на корточки, позволив мальчику взобраться к нему на плечи. Маленькие руки ухватились за волосы для равновесия, пока он выпрямлялся. Леви слушал, как Ханджи объясняет детям, что она делает, но на простом языке. Она показывала им свои инструменты, отвечала на вопросы и время от времени останавливала объяснения, чтобы провести очередную процедуру. Дети наблюдали с неподдельным любопытством, смешанным с лёгким отвращением.       Когда поток пациентов окончательно иссяк, Ханджи вместе с Нифой раздала оставшиеся пирожки детям, бросив Леви хитрую улыбку, когда протянула один тому самому мальчику, который всё ещё сидел у него на плечах. Она общалась с детьми с такой лёгкостью, рассказывала им истории, расспрашивала о них самих, прогуливаясь по двору. Что-то в этом завораживало. Леви редко видел, как Ханджи общается с детьми — их окружение просто не предоставляло таких возможностей, — но сейчас она была… невероятной. Это было трудно объяснить, но он чувствовал себя… Спокойно. Тепло. Она была бы замечательной матерью, хотя, возможно, и слегка необычной. За какого бы мужчину она не выйдет замуж, ему несказанно повезёт увидеть это.       Лорд Йегер распахнул дверь во двор, сигнализируя, что пора уходить. Леви снял мальчика с плеч, поставив его на землю, и они на мгновение растерянно уставились друг на друга. Нужно ли ему что-то сказать?       — Джеймс, — тихо сказал мальчик после долгой паузы.       — Леви.       Мальчик кивнул и нетвёрдой походкой побежал прочь, словно это была вся информация, которая ему требовалась. Леви усмехнулся про себя. Дети — настоящая загадка.       Он поднял взгляд и увидел, как лорд Йегер помогает Ханджи собирать её вещи, оживлённо обсуждая с ней всё, что они успели сделать за сегодня. Он ищет новую жену? Казалось, доктор явно увлёкся Ханджи, а ей, возможно, понравилось бы быть с кем-то, кто понимает и даже разделяет её работу. Желчь подступила к горлу при одной лишь мысли о Ханджи, шагающей к алтарю навстречу мужчине вдвое старше её, улыбающейся ему, держащей его за руки, целующей его.       Леви сердито отогнал эти мысли, вклинившись между ней и доктором, чтобы взять её сумку раньше, чем это сделает Йегер. Ханджи бросила на него странный взгляд. Он отвернулся, снова мысленно одёрнув себя. Она вполне могла сама решать, за кого выйти замуж, и если это был вдовец возрастом с её отца, то это её право. В конце концов, это точно не его дело.       Когда они вышли за порог, рука легла на его предплечье.       — Можешь передать мне мой блокнот? — попросила Ханджи, протянув руку.       Он кивнул, порывшись в её сумке и чувствуя, как лицо заливает краска, будто его поймали с поличным, хотя он прекрасно знал, что Ханджи не могла читать его мысли.       — Спасибо. Я сейчас вернусь, — сказала она, поворачиваясь назад к двери и направляясь к управляющему. Леви остался ждать её вместе с Нифой.       — Здравствуйте, сэр, — приветствовала она его с широкой улыбкой. — Спасибо ещё раз, что позволили нам прийти. У меня есть список жителей, которым, возможно, стоит отдохнуть оставшуюся часть дня, а может быть, и завтра. После вакцинации это…       Мистер Ворман поднял руку, чтобы заставить её замолчать, и губы Леви недовольно сжались.       — Мэм, это работный дом, а не санаторий.       — Я… Я понимаю, сэр, — сказала Ханджи, её голос выдавал смятение от внезапного замечания. — Но вспышки болезней в таких условиях случаются часто. Если вы хотите сохранить здоровье работников, это необходимость…       Он тяжело вздохнул, вновь перебивая её.       — Мисс, я уверен, вы привыкли лечить людей более высокого достатка, которые могут позволить себе такую роскошь, как нескольких дней отдыха. Однако, если эти люди не работают, они едва ли смогут прокормить себя. Так что, что для них важнее: отдых или еда?       Ханджи растерялась.       — Но… Это ужасно. Почему они должны выбирать? Я думала, эти места помогают малоимущим и немощным?       — Работный дом — это не благотворительная организация, мисс, — ответил управляющий снисходительно. — Эти люди получают оплату за свою работу в виде еды и крыши над головой. Они могут рискнуть и уйти в богадельню или оказаться на улице.       Кем он себя возомнил, говоря с Ханджи в таком тоне? Говоря о людях здесь так пренебрежительно, словно их жизни для него ничего не значили? Леви сделал шаг вперёд, намереваясь высказать мистеру Ворману всё, что он думает о таких, как он, но Нифа остановила его, лишь покачав головой. Её взгляд ясно говорил: она уже видела подобное раньше и знала, что лучше просто отпустить это.       Ханджи сжала челюсти, на её лице отражалась боль, но она не собиралась уступать.       — Как минимум вы можете следить за ними во время работы, — твёрдо сказала она. — Убедитесь, что они едят и пьют. Думаю, обмороки плохо скажутся на производительности.       — Мы закончили, мадам? — закатил глаза управляющий.       — Да, сэр, — сказала Ханджи, не сводя с мужчины тяжелого взгляда. — Вы можете идти.       Только после того, как мистер Ворман вернулся внутрь, с хлопком закрыв за собой дверь, Ханджи повернулась к ним, и её суровое выражение лица растаяло. Она выглядела так, словно была готова заплакать.       — Ты в порядке? — тихо спросил Леви, протягивая ей руку, чтобы она могла на неё опереться.       — Что? — Ханджи подняла глаза, натянуто улыбнувшись и отмахнулась от его руки. — Да, конечно. Всё хорошо.       Она явно была далеко не в порядке, но он не знал, что сказать. Возможно, и нечего было сказать. Возможно, и не было ничего, что можно было бы сказать. Мир был жесток, а они были наивны, не замечая ужасов, происходящих у них под носом. Даже он, зная то, что знал о своей матери, только сейчас начал по-настоящему понимать, что значит быть обездоленным. А Ханджи, будучи леди, имела ещё меньше шансов увидеть такие места, чем он.       Он помог ей и Ниффе снова забраться в повозку и устроился напротив, наблюдая за лицом Ханджи, пока они отъезжали. Её брови были нахмурены, янтарные глаза всё ещё блестели от невыплаканных слёз, но она отказывалась дать им волю. У него сжалось сердце при этом зрелище. Она была такой умной, такой упрямой и обладала такой доброй, чуткой душой. Ему хотелось обнять её, позволить ей плакать, жаловаться на несправедливость мира.       От одной только мысли его лицо разгорелось, а сердце забилось быстрее. Ханджи в его объятиях, её лицо прижато к его шее, он гладит её волосы, целует в лоб, целует… Нет. Это было неправильно. Он просто хотел её утешить — и только. Ничего больше. Его мозг лихорадочно метался от недосыпа.       Он отвёл взгляд. Ему нужно было принять долгую ванну и остаться в тишине и покое. Что угодно, чтобы упорядочить свои хаотичные, запутанные мысли перед вечером. Ведь сегодня вечером… Вечером его ожидал вызов самому себе.

***

      Ханджи взяла Леви за руку, выходя из кареты, и тёплый, мерцающий свет огней Ковент-Гардена окутал его фигуру. Теперь, оказавшись вне тени, она заметила, что его пальто было глубокого тёмно-зелёного оттенка, который она прежде на нём не видела. Этот цвет подчёркивал его черты и безупречный стиль. Леви был бы хорош в любой одежде, подумала она, и неудивительно, что каждая благоразумная девушка на выданье обращала на него внимание. И дело здесь было не только в его титуле.       — Ты прекрасно выглядишь сегодня, — сказал Леви, предлагая ей руку и смущённо прочищая горло. — Этот… этот цвет тебе очень идет.       — С-спасибо, — пробормотала она, чувствуя, как щеки слегка разгорелись, и, взяв Леви под руку, бросила взгляд на своё платье, пока они направлялись к дверям.              Мама настояла на том, чтобы Ханджи заказала несколько новых нарядов, когда они с Сашей ходили по магазинам в субботу. «Если ты должна быть представлена как почти невеста герцога, то должна выглядеть соответствующе, Ханджи.» Это платье доставили только сегодня днём: мягкий жёлтый шёлк, почти прозрачные короткие рукава и такой глубокий и широкий вырез, что она чувствовала себя почти обнажённой от плеч и выше. Единственным украшением была тонкая тёмно-зелёная лента на талии под грудью, всего на несколько оттенков светлее, чем цвет плаща Леви.       Она подняла взгляд на открытые двери, когда они поднимались по мраморной лестнице, и её желудок сжался при виде толпы, собравшейся в фойе. Она сжала руку Леви, поддерживая его так же, как он поддерживал её, и заставила себя улыбнуться, надеясь, что её улыбка выглядит непринуждённой.       Опера. Как и все события сезона, её посещали не только ради развлечений и общения, но и ради того, чтобы быть замеченными. Чтобы делать заявления вроде того, которое они с Леви вот-вот собирались сделать — к лучшему или к худшему.       Все знали, что оперные ложи предоставляют особое уединение для пар. Достаточно открытые, чтобы считаться общественным местом, но достаточно уединённые для того, чтобы вести беседы без страха быть подслушанными. Идеальное место для пары, желающей провести первую частную беседу без присутствия сопровождающих.       Однако высший свет не относился к перспективе предоставления мужчине и женщине столь уединённого общения легкомысленно. Таким образом, джентльмен, пригласивший леди сопровождать его в таком формате, отправлял весьма однозначный сигнал не только ей и её семье, но и всему свету: он был серьёзен в своих чувствах и, если не случится непреодолимых разногласий, намеревался просить её руки. Многие воспринимали это как неофициальную помолвку, включая мать Ханджи, которая была в восторге с тех пор, как Ханджи сообщила ей о приглашении Леви.       Леви оказался невероятно сообразителен, придумав это. Это не было настоящей помолвкой, и их будущий разрыв можно было бы объяснить какой-нибудь вымышленной ссорой. Но теперь Уислдаун не могла принять их союз за что-то основанное на жалости. Эффектность этого шага обеспечивала им внимание — и отвлекала его от Микасы — по меньшей мере на две недели. Однако у Ханджи всё равно ёкало в груди при мысли о том, что они делают такое заявление… настолько публично.       Забавно. Когда она предложила этот план в пылу момента, она была готова пожертвовать своей репутацией ради спасения репутации их сестёр. Но, несмотря на это, сейчас — что-то абсолютно правильное и приличное — вызывало у неё гораздо больше волнения.       Она ощущала взгляды, устремлённые на них, когда Леви уверенно вёл её через людное фойе к обитой бархатом лестнице. Она держала взгляд прямо перед собой, рука в перчатке лежала на руке Леви, стараясь не обращать внимания на нарастающий шёпот, но это было бесполезно.       — Неужели это мисс Браус с Его Светлостью? Уж наверняка у него были варианты и получше. Как думаешь, какое у неё приданое, чтобы герцог согласился?       — Тише, мне это кажется милым. Их семьи близки, возможно, их помолвка была решена заранее.       — Какое несчастье для него.       Ханджи с облегчением выдохнула, когда они поднялись на второй этаж и проскользнули за занавес в его ложу, где шум высшего света сменился звуками оркестра. Она опустилась в одно из мягких кресел у балюстрады, позволив музыке захватить её. Она думала, что готова к этому, морально подготовилась, но после утренних событий… это оказалось слишком. Ханджи бросила взгляд на Леви, сидящего всего в нескольких дюймах от неё. Казалось, он не обращал внимания на происходящее: брови были нахмурены, а колено нервно подрагивало, отражая её собственное волнение.       Теперь, когда они наконец устроились, всё нахлынуло на неё разом. Вернувшись домой сразу после полудня, она едва успела убрать оборудование в своём кабинете, прежде чем мать почти силой увела её наверх, в ванну, которую уже приготовила Нифа. Остаток дня прошёл в сплошной суете, не оставив ни секунды на размышления: мать заботилась о каждой детали её внешности до самого приезда кареты Леви. Бедняжка Нифа более чем заслужила выходной, который Ханджи настояла ей предоставить.       Ханджи не могла винить мать за её усердие — это было вполне объяснимо, учитывая, что та была уверена: её дочь вскоре станет герцогиней. Но чувство вины поднималось в душе Ханджи, добавляя хаоса к её и без того бурным эмоциям. Радость и надежда сегодняшнего утра сменились гневом и разочарованием, одновременно переплетаясь с тревогой и удовлетворением от того, что её представляли на публике под руку с Леви. К этому примешивалась обида от осуждения света, которую она не хотела признавать, и, наконец, тяжёлое осознание того, что правда сделает с её матерью.       — Ты собираешься рассказать мне, что тебя беспокоит, или мне придётся вытягивать это из тебя? — вдруг спросил Леви, когда увертюра завершилась и её громкий финал раздался эхом по всему залу.       — Что? — она повернулась к нему, удивлённая его прямотой. Неужели её настроение было настолько очевидным?       — Сегодня утром ты сказала, что у тебя всё хорошо, что было явной ложью, и ты ни разу искренне не улыбнулась за весь вечер. И не пытайся убедить меня, что это не связано, потому что я тебя знаю, — он пристально смотрел ей в глаза, с вызовом, словно требуя опровергнуть его слова.       — Я просто… — на сцене внизу начался первый акт, а Ханджи пыталась собраться мыслями. Казалось, все остальные чувства только усиливали тяжесть от утренних событий, которые она до сих пор не успела осмыслить. Она привыкла сталкиваться с разочарованием в своей работе, но никогда ещё не ощущала себя такой… беспомощной. Нет, это было не совсем верно. Это было что-то более острое, более глубокое. Что-то, заставляющее её усомниться во всём, что она делала в своей жизни до этого момента. — Мне… так стыдно. Я была такой наивной. Я не знала, что мы позволяем людям жить в таких условиях, Леви.       Он замер, его взгляд смягчился, прежде чем он отвернулся.       — Ты не могла этого знать, — тихо сказал он. — Откуда? Ни одна благородная семья не допустила бы, чтобы их дочери оказались в таком месте.       — Я знаю, но… — она замялась. Как Леви воспринял всё это? Кажется, она даже не спросила. Она предполагала, что он был так же потрясён, как и она, но так ли это? Теперь он был герцогом, отвечавшим, наряду с её отцом и другими лордами, за назначение управляющих работными домами в Девоншире. Возможно, он испытывал симпатию к мистеру Ворману? Считал ли он такие условия просто частью существующего порядка? Посчитает ли он её заботы глупыми и излишне сентиментальными?       Нет, это было несправедливо по отношению к нему. Леви не был таким человеком. Он был добрым и чутким, несмотря на свой иногда бесстрастный внешний облик, и она видела гнев в его глазах этим утром, после её перепалки с мистером Ворманом. Он никогда не счёл бы её глупой. С ним она всегда могла говорить открыто. Он был её тихой гаванью.       Поэтому она позволила словам вырваться наружу.       — Но разве это не делает всё ещё хуже? — сказала она, и голос её дрожал. — Лорды и приходы назначают таких людей, как мистер Ворман, чтобы те держали людей в ужасных условиях, совершенно не заботясь об их здоровье или безопасности, а затем создают правила, по которым их жёны и дочери не могут быть ни свидетелями, ни даже осведомлёнными о тех самых условиях, которые создают их мужья и отцы? И почему? Потому что боятся, что женщины проявят жалость, сочувствие или доброту?       Леви кивнул сдержанно, словно обдумывая, что сказать в ответ.       — Ты помнишь бедняцкий приют в Девоншире? — спросил он.       Она кивнула, немного удивлённая вопросом. Конечно, она помнила.       — Мама брала меня и Микасу туда в детстве каждый раз, когда шла сама. Насколько я мог судить, там всё всегда было в порядке, и управляющий казался хорошим человеком. Всё было чисто, а труд, которым занимались жители, был направлен исключительно на их же благополучие — работа на ферме, приготовление еды, уборка. До сегодняшнего дня я думал, что все такие места устроены так же, — признался он. — Я знал, что некоторые из них хуже, чем у нас, но считал это редкостью. Я никогда не видел, насколько ужасными могут быть условия. А ведь я… я герцог. Наследник моего отца. Я отвечаю за наш приют и имел все возможности увидеть, как обстоят дела в других. Даже моя мать… — он замолчал, так и не закончив мысль. — Я просто хочу сказать… если кто и должен был это знать, так это я. Но я не знал. Так что не вини себя за то, что ты тоже не знала. Всё, что мы можем сделать, — это двигаться вперёд и позволить этим знаниям направлять наши будущие решения.       Она кивнула. Логически он был прав, но настойчивый голос в её голове не хотел слушать логику. Он всё повторял те же вопросы, что терзали её весь день. Все ли чувствуют себя хорошо? Хватает ли у них одеял, чтобы укрыться от холода, который они, возможно, ощущают? Позволят ли им дополнительную еду или отдых?       — А что, если то, что я сделала сегодня, принесёт больше вреда, чем пользы? — пробормотала она, наконец озвучив свой самый большой страх. — Это была моя идея, мои исследования, моё оборудование. Что бы с ними ни случилось, ответственность на мне. В своём неведении я и представить не могла, что условия могут быть настолько ужасными, что людям придётся выбирать между достаточным количеством еды и отдыхом. Ты сам видел, как они выглядят, сколько из них уже лишились пальцев. Что, если я подвергла их ещё большей опасности?       Леви повернулся всем телом к ней, одарив её тяжёлым, проникновенным взглядом.       — Ханджи, ты попала в ужасную ситуацию, пытаясь дать людям шанс избежать страшной смерти. Ты рассказала им о рисках. Ты дала им всю информацию, которой располагала. И даже зная, где они живут и к чему это может привести, они всё равно приняли решение. Это был их выбор.       Она кивнула снова, на этот раз с трудом сдерживая слёзы от его искренности.       — Это твоя плохая привычка — винить себя за выбор других людей, — добавил он, как будто собираясь продолжить, но остановился, просто протянув ей свой носовой платок и отвёл взгляд, пока она промокала глаза.       Ханджи знала, что это правда, хотя не помнила, чтобы чувствовала себя так в детстве. На самом деле, это казалось чем-то, что появилось совсем недавно. Когда родители Леви умерли, она корила себя, представляя каждый способ, которым могла бы их спасти. Если бы она была умнее, настойчивее, прилежнее, возможно, их судьба была бы иной. И поэтому она ушла в свою работу с головой, словно пытаясь искупить свои грехи. Если она не смогла спасти его родителей, то, возможно, сможет уберечь других от такой участи.       Но, несмотря на всё хорошее, что они делали, ей всегда казалось, что этого недостаточно. Всегда находились те, кого они не могли убедить, до кого не могли достучаться или, как сегодня, те, кого их усилия не могли по-настоящему спасти. И, несмотря на то, что она понимала правоту Леви, что выбор других — это их ответственность, а не её бремя, она так и не смогла избавиться от чувства вины в таких ситуациях.       Возможно, именно этот образ мыслей и заставил её так далеко зайти в расследовании дела Уислдаун. Тот самый внутренний голос, который твердил, что именно она должна находить решения. Это было частью её сущности, тем, в чём она была хороша столько, сколько себя помнила. И если она не могла помочь окружающим, то какой был от неё толк?       Но по сравнению с проблемами тех, кого она видела сегодня, Уислдаун казалась такой ничтожной.       — Это кажется глупым, правда? — наконец заговорила она, Леви откинулся на спинку кресла, подняв бровь. — Мы так беспокоимся о Уислдаун, в то время как люди беспокоятся о том, как просто выжить. Они бы сочли наши проблемы сущими пустяками.       Леви задумчиво хмыкнул.       — Возможно, — он снова посмотрел на сцену. — Но… то, что их проблемы гораздо серьёзнее, не значит, что Уислдаун не представляет собой реальной угрозы. Это может показаться абсурдным, но мы всё ещё живём в этом обществе и по его правилам, и вряд ли это изменится в одночасье. Ты права, нам невероятно повезло, что наша проблема — это не голод или нищета, но… я не думаю, что кто-то назовёт пустяком стремление защитить от беды тех, кого ты любишь.       Он был прав. В очередной раз. Женщинам, чья репутация была безнадёжно запятнана, зачастую оставалось лишь примкнуть к рядам фактически нищих. И Ханджи понимала, что вовсе не перегибает палку, желая уберечь Микасу от подобной участи, особенно после того, что они видели сегодня.       — Когда ты стал таким мудрым? — ухмыльнулась она, пытаясь разрядить обстановку.       Он хмыкнул, и уголки его губ слегка приподнялись.       — Я всегда был мудрым, просто ты меня не слушаешь.       Она добродушно фыркнула, закатив глаза, и позволила уютной тишине заполнить пространство между ними, ощущая, как узел напряжения в животе начинает распутываться. Леви всегда умел находить слова, чтобы успокоить её лихорадочные мысли, и за это она была ему благодарна. Он мог притворяться отстранённым и сдержанным, но на самом деле был куда более чутким к эмоциям и поведению окружающих, чем показывал.       Ханджи обратила своё внимание на сцену, позволяя себе наконец погрузиться в действие. La Vestale. Она никогда не видела эту оперу раньше, но сюжет был ей смутно знаком. История о молодой девушке, которую отец заставляет стать весталкой, поскольку не одобряет её возлюбленного. В ней было всё, что делало оперу прекрасной: борьба, танцы, трагедия, страсть, и головокружительные голоса, бросающие вызов реальности.       Сопрано начала свою величественную арию. Её голос был кристально чистым, идеально попадающим в каждую ноту. Она звучала напуганно, отчаянно, а музыка передавала её эмоции с такой ясностью, какой её слова, благодаря отвратительному французскому Ханджи, не могли бы добиться. Она повернулась к Леви, который облокотился на перила, положив подбородок на руку, с каким-то странным выражением на лице. Он свободно говорил на этом языке. Что бы она ни пела, это, несомненно, находило отклик в его душе.       Ханджи наклонилась, чтобы занять ту же позу, и мягко подтолкнула Леви ногой.       — О чём она поёт, что тебя так заворожило?       Он несколько секунд молчал, словно обдумывая, как лучше объяснить.       — Джулия молится Весте, — начал он медленно, повернув голову и удерживая её взгляд. — Она влюблена в Лициния и хочет… — он замялся, щеки его чуть порозовели в полумраке, и он продолжил шёпотом: — Ей стыдно за свои желания из-за обета целомудрия. Она умоляет Весту либо избавить её от этих чувств, либо позволить им быть вместе, несмотря ни на что.       Он смотрел на неё так, словно пытался запомнить каждую черту, каждую деталь, пока они оба сидели, прижавшись щеками к перилам, всего в нескольких дюймах друг от друга. От его взгляда всё её тело словно вспыхнуло пламенем. Это было новое, чуждое чувство, но всё же оно было тем же, что побудило её протянуть руку и прикоснуться к его лицу.       Не задумываясь, она положила ладонь ему на щеку, осторожно смахнув ресницу, упавшую на его кожу. Она ожидала, что он вздрогнет или отстранится, но он не двинулся, оставаясь неподвижным и закрыв глаза под её прикосновением. Его кожа под пальцами была мягкой, за исключением лёгкой щетины, а скулы и линия челюсти чётко выделялись под её ладонью. Были ли его губы такими же мягкими, как остальная часть лица? Они выглядели именно так.       Она резко отдёрнула руку при этой мысли.       — Прошу прощения, — неловко пробормотала Ханджи, опуская руку на перила рядом со своим лицом. — У тебя была ресница.       — Ты… — он прочистил горло с таким же смущением. — Тебе не за что извиняться.       Она заставила себя отвести взгляд, стараясь сосредоточиться на сцене, разворачивавшейся внизу. Джулия наконец поддалась, распахнув двери храма перед Лицинием. Он вбежал внутрь, они кружили друг друга в танце, музыка становилась всё громче и напряжённее, пока, наконец, Джулия не уступила своим желаниям, позволяя ему прижать её к алтарю в страстных объятиях.       Тело снова охватило жар, а в груди поселилось странное чувство тоски. Она… она тоже хотела чего-то подобного. Страсти. Все говорили о любви — чистой, красивой, нежной, — но никто никогда не упоминал о желаниях плоти. Разве было так ужасно желать и того, и другого?       Ханджи украдкой взглянула на Леви. Его лицо, как обычно, оставалось бесстрастным. Казалось, сцена, разворачивавшаяся перед ними, не произвела на него никакого впечатления. Чего он хотел? Искал ли он брак, основанный на простой, дружеской привязанности? На взаимной симпатии и понимании, но не больше? Или же он, как и она, стремился к чему-то большему? К любви, которая вобрала бы в себя всё: дружбу, преданность, желание.       Её взгляд снова упал на его губы, и она на мгновение поймала себя на мысли, каково это — почувствовать их на своей обнажённой коже. Она резко отвернулась, испытывая отвращение к самой себе. Чего бы они оба не хотели, она была почти уверена, что это не то. Эти мысли были лишь результатом усталого разума и провокационной тематики оперы.       Ничего более, заверила она себя. Ничего более.