Прекрасен когда плачешь

Острый слух, обретённый Ацуши с осознанием собственной способности, был одновременно даром и проклятием. Стоило прислушаться к мимолётному шуму, и он становился невольным свидетелем разговоров за закрытыми дверями, а голоса коллег вдруг оказывались невыносимо громкими, вынуждая одёргивать затаившегося внутри любопытного тигра. И пусть этот навык оказался весьма полезным, многое из услышанного Накаджима не хотел бы узнавать по собственной воле. За то время, что он приноравливался использовать способность лишь в исключительных случаях, парень успел выяснить, какие обиды таили друг на друга коллеги, узнать, что женская половина офиса была намерена свести его с Люси, и чуть не получить сердечный приступ, подслушав приватный разговор четы Танидзаки. Когда Ацуши привык к сознательному использованию тигриных чувств, неприятные эпизоды канули в недалёкое прошлое и позволили ему вздохнуть полной грудью. «Меньше знаешь – крепче спишь», – считал он. И всё же крепко ему не спалось – ночь за ночью Накаджима продолжал вслушиваться в доносящиеся из-за смежной стены душераздирающие звуки. По вечерам из соседней комнаты то и дело доносился звон бутылок и лезвий, сопровождающийся неосторожными нетрезвыми шагами и возней в аптечке. Лишь за полночь, когда резкий запах медикаментов переставал просачиваться через узкие щели, человек по сторону стены грузно опускался на футон и плакал так тихо, словно изо всех сил зажимал рукой рот. В такие моменты парень и сам не мог сдержать слёз, зная, кто проживает в соседней комнате. Это был Дазай-сан, такой несчастный, одинокий и... недоступный в своих страданиях. Они спелись в первый же день знакомства и за несколько месяцев успели сблизиться настолько, что теперь проводили вместе свободное время. Чуткий и рассудительный, Дазай был кроток в своём сострадании, но ласковые нотки его голоса и крепкие полуобъятия давали понять, что ему не было чуждо желание заботиться. Он стал для Ацуши хорошим другом и надёжной опорой, но не позволял ответить тем же – довольствовался ролью покровителя, выдерживая дистанцию и принимая благодарность в виде мелких поручений, когда Накаджиме так страстно хотелось обогреть его и унять его боль. Лёжа вплотную к стене и выводя узоры на штукатурке, парень думал, каково было бы оказаться по ту сторону с заходящимся в тихой истерике Осаму. Взглянуть в его заплаканное лицо, коснуться кончиками пальцев мокрых щёк и заключить в крепкие, непозволительно близкие объятия, нашёптывая ласковые слова и больше не изнемогая от переполняющей сердце нежности. И мужчина доверился бы, растаял в его руках, найдя утешение и позволив коснуться губами виска... ...если бы Ацуши хоть раз хватило смелости переступить порог. Члены агентства дружно махнули рукой на заспавшегося на офисном диване Дазая и разбрелись по домам. Лишь Ацуши, не разделявший идею о том, что наставнику было бы полезно проспать в офисе до утра и хоть раз не опоздать на работу, не нашел в себе сил поддержать всеобщую инициативу. Дождавшись, пока зал опустеет, он опустился подле дивана и взглянул на застывшее в безмятежном выражении лицо Осаму. Замечал ли кто-нибудь из коллег, насколько уязвимым мужчина становился во сне? Как расслаблялись вечно натянутые улыбкой щёки и приоткрывались пухлые губы? Присматривался ли к бледным веснушкам и длинным ресницам? Или же в эти моменты он по-прежнему оставался раздражающим всех Дазаем? Сморгнув наваждение, Накаджима мягко потрепал наставника по плечу. Тот заворочался, поворчал и, нехотя открыв глаза, приподнялся. – А, это ты, Ацуши-кун, – сонно проронил Осаму, дёрнув уголком губ. – А где все? – спросил он, растерянно оглядевшись. – Разошлись по домам, – ответил Ацуши, робко улыбнувшись в ответ. Об идее оставить мужчину в офисе до утра он решил умолчать. – Вы проспали конец смены. – А ты чего не пошёл со всеми? – широко зевнул Дазай, даже не удосужившись прикрыть рукой рот. На глазах его выступили слёзы; весь он выглядел помято и непринуждённо, и ничто в его привычной рассеянности не выдавало того, насколько этот человек был одинок в своём горе. – Я бы не ушёл без вас, Дазай-сан, –смущённо признался Накаджима, накручивая на палец длинную прядь. – Мы ведь вместе ходим домой с работы. Я бы не пропустил нашу прогулку. После этих слов Осаму заметно оживился: лицо его приобрело осмысленное выражение, а взгляд прояснился. Он поспешно выпрямился и, сбросив ноги с дивана, сладко потянулся. – Удивлён, что тебе хватает терпения гулять со мной каждый день, – поддразнил он, уронив руки на бедра. – Порой мне кажется, что ты меня в чём-то да понимаешь. – Боюсь, вы слишком высокого обо мне мнения, Дазай-сан, – возразил парень, украдкой коснувшись потеплевшей от гордости груди. – Но, может, такими темпами вы однажды сможете на меня положиться, – добавил он, поднявшись с пола. – Опять ты за своё... – вздохнул мужчина и протянул руку вверх, чтобы взъерошить волосы ученика. – Ты гораздо способнее, чем думаешь, и я полагаюсь на тебя едва ли не больше, чем на других членов агентства. К тому же, мы славно проводим время вместе. Ацуши боднул лбом сухую ладонь и зажмурился, пережидая волну тепла. Дазай как всегда одаривал его своеобразной лаской, такой скромной и бесконечно желанной, но открыв глаза в этот раз, Накаджима лишь печально улыбнулся. – Нет, я... совсем не об этом... – еле слышно проронил он. – Вы полагаетесь на меня как на коллегу, но не как на друга. Рука в его волосах замерла и, упав на колено Осаму, повисла безжизненной плетью. Лицо мужчины помрачнело и, как это обычно случалось в такие моменты, стало непроницаемым словно посмертная маска. Он не отвечал; лишь потерянно разглядывал обращённые вверх ладони. К горлу подкатил ком. Больше всего на свете парню хотелось никогда не видеть Дазая таким – недоступным, зажатым и отчуждённым. Боявшийся показаться уязвимым, Осаму избегал откровенных разговоров, мгновенно возводя вокруг себя непреодолимые стены. Ацуши дорожил его хрупким доверием и обычно не требовал большего, но печальное знание слишком давно лежало на сердце тяжким грузом и более не позволяло отступить. – Я ведь... слышу, как вы плачете за стеной, – прошептал он, безжалостно полоснув лезвием по назревшим нарывам. Вмиг оцепеневшее тело едва подчинялось воле мужчины – с великим трудом он поднял голову и вперился в лицо ученика пустым взглядом, словно сама непроглядная бездна разверзлась в тёмных зрачках. Горло его саднило от хватки невидимой злой руки, а ноги стремительно немели. – Ты слышишь?.. – сипло, неверяще переспросил он. – Каждый раз, Дазай-сан, – кивнул Накаджима и постучал пальцем по уху, напоминая о своём тигрином слухе. – Когда вы плачете... я тоже плачу. Потому что не могу утешить вас. Тигрёнок плакал ночами, мечтая утешить его... Сердце Дазая болело при виде окрашенного печалью личика. Так не должно было быть; он считал своим долгом оберегать эти глаза от слёз и взращивать в ласковом мальчике стойкость, но сам же расстраивал его. Осаму боялся представить, сколько раз они, сами того не ведая, вместе проводили полные рыданий ночи. – Почему ты молчал? Почему... – замялся мужчина, – не приходил?.. Голос его казался таким надломленным, что Ацуши и самому стало горько. Не столько потому, что что в те печальные ночи он ощущал одиночество Дазая своим собственным; потому что на самом деле прийти было можно. В глазах Осаму плескалась доселе невиданная нужда, а на бледном лице отпечатался застарелый след одиноких вечеров. Мужчина хотел, чтобы Накаджима хоть раз оказался рядом. Впервые парень так явственно чувствовал исходящую от легкомысленного наставника эмоцию. Тяжёлая и горькая, она давила на плечи, маня поддаться чужому голоду и крепко прильнуть к Дазаю; обогреть его стылое тело и одарить желанной нежностью. Шумно сглотнув, Ацуши робко потянулся к лицу Осаму и нежно скользнул пальцами по его щеке, коснулся пухлой нижней губы. – Я боялся нарушить ваше личное пространство. Думал, что не впустите, не захотите, чтобы я видел ваши слёзы,– объяснился он. – Но если я был не прав... Дазай-сан, если мне больше не придётся плакать из-за того, что я не могу быть рядом, впредь я буду приходить к вам. Поздним вечером или глубокой ночью, я всё равно приду. – Прямо-таки глубокой ночью? – еле слышно прошептал мужчина, в острой нужде прильнув к мягкой ладони, и сердце Накаджимы забилось чаще от вида его блаженно прикрытых глаз. – Даже глубокой ночью, Дазай-сан. Я обещаю. Только и вы должны мне кое-что пообещать, – мягко потребовал парень, чувствуя, как теплеют щёки. – В следующий раз, когда я вам понадоблюсь, назовите моё имя. Я буду настороже и услышу даже шёпот через стену. Когда Дазай открыл глаза, взгляд его был полон уязвимости, а сам наставник, взирающий на Ацуши снизу вверх, казался непривычно хрупким. И всё же в нём продолжала томиться неутолимая жажда, которую его ученик так милостиво предлагал восполнить. – Обещаю, – проронил Осаму, обжигая дыханием застывшие на его губах пальцы, такой бледный и измождённый в искусственном свете ламп. – Я прошепчу твоё имя, и ты придёшь... – Вот так, Дазай-сан, – улыбнулся Накаджима, медленно отняв руку. – А теперь пойдёмте домой, уже совсем стемнело. Мужчина потянулся было вслед за нежным прикосновением, желая продлить непозволительную ласку, но в последний момент отстранился; отвёл от лица парня преданный взгляд и наконец встал с дивана, резким движением вновь набрасывая на себя флёр недоступности. – Пожалуй, ты прав, – кивнул Дазай, показательно разминая спину. – Не хотелось бы, чтобы тебя, такого красивого, утащили по темноте! – усмехнулся он и повернулся в сторону двери. Образ напускной беззаботности предавала лишь приглашающе раскрытая ладонь, в которую Ацуши поспешил вложить свою руку.

***

Каждый раз, когда Осаму думал о предложении Накаджимы, грудь его отзывалась забытым трепетом, напоминая о времени, когда он мог позволить себе принять чужую суховатую заботу. Одасаку давно покоился под одиноким деревом на Йокогамском кладбище, и огонь его синих глаз постепенно тускнел в увядающей памяти. Но Ацуши был живым; смотрел на него добрыми глазами, касался тёплыми ладонями и задевал струны сердца мягким голосом. И отчего-то всё пытался достучаться до мужчины, взявшего себе за правило ни на кого не полагаться, пробуждал в нём задавленное желание вновь ощутить чужую ласку. Кромешную тьму комнаты рассекал лишь свет фонаря, тусклой полосой лёгший на смежную стену. Дазай свернулся калачиком на футоне, боясь пошевелиться и выпрямить затёкшие ноги, словно единственное лишнее движение способно было толкнуть его навстречу инстинкту смерти, с которым он так отчаянно боролся. Матрас давно промялся под весом закоченевшего тела, а ненавязчивый прежде гул холодильника теперь служил аккомпанементом одолевающему Осаму чувству собственной никчёмности и одиночества. Мысли его были темнее обратной стороны век и давили тяжёлым комом на корень языка, заставляя горло содрогаться в спазмах. На глазах застывала и высыхала пелена слёз, но ни одна из них так и не скатилась по виску. Он был в таком отчаянии, что не мог заплакать, и от этого было только хуже.  «Какой же стыд...», – подумал мужчина, протянув дрожащую руку к стене и очертив кончиками пальцев бледную полосу света. – Ацуши... – задушенно воззвал он к спящему по ту сторону стены ученику. Ответом ему был заунывный вой старого холодильника. Отчаявшись, Дазай уронил руку и перевернулся на спину, чтобы впериться взглядом в потолок, но тут же подскочил на футоне – замок его комнаты звонко щёлкнул, а дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Ацуши, растрёпанный и босой, в одних только боксерах и футболке. Глаза его горели жёлтым, а подсвеченный уличным светом нимб волос трепетал под натиском промозглого осеннего сквозняка. Казалось, Накаджима сорвался сюда из постели, только заслышав его жалкий шёпот. – Я здесь, Дазай-сан, – неожиданно тихо проговорил он, прикрыв за собой дверь. – Ты... и правда пришёл, – пробормотал мужчина, рассеянно комкая пальцами край одеяла. Он был настолько ошарашен появлением парня, что забыл, зачем позвал его. Открывшийся ему вид не мог не задевать струны души. Ацуши не раз готов был отдать за Дазая жизнь, но именно этим поступком, казавшимся сущей мелочью по сравнению тем, как отчаянно он бросался грудью на амбразуру, ему удалось коснуться в наставнике чего-то, что бурной волной окатило сердце. Чего-то нежного и трепещущего, в чём сам Осаму не позволял себе признаться. – Вы ведь позвали меня, Дазай-сан. Как я мог не прийти? – улыбнулся Накаджима. Мягкой поступью босых ног он подошёл к футону и опустился на пятки у изголовья, выдерживая небольшую дистанцию. Коснулся с несвойственной ему решимостью прохладной ладони мужчины и накрыл её своей. – Спасибо, что позвали. Я здесь, Дазай-сан. С вами, – ласково, утешающе проворковал парень, в подтверждение своих слов на мгновение сжав руку Дазая. От воцарившейся между ними доверительной тишины хотелось плакать. На контрасте со стылым воздухом неотапливаемой комнаты ладонь Ацуши казалось обжигающе тёплой, приковывала внимание мягкостью прикосновения. Жестокий к себе, Осаму не думал, что с ним можно вот так – нежно и невесомо, бережно сплетая пальцы и поглаживая подушечкой ребро ладони. А Накаджима осторожно подступался – не отнимал руки, но по-прежнему сохранял дистанцию, пока вновь не решился заговорить: – Вам... нравится лежать в обнимку, Дазай-сан? – прошептал он, смущённо потупив взгляд. Осаму моргнул и растерянно уставился на светящийся в сумраке белый силуэт. Он продолжал балансировать на грани беззвучной истерики, но при мысли об объятиях с учеником грудь его налилась жаром, а в животе взвились бабочки. Возникший перед глазами образ сплетённых под одеялом, непозволительно тесно прильнувших друг к другу тел рыболовным крючком вытягивал наружу то жадное и нуждающееся, чему мужчина прежде не позволял одерживать верх. – Нравится, – выдохнул он, поддаваясь. – Тогда я мог бы лечь к вам, – робко предложил парень. – Если не хотите лежать лицом ко мне, я обниму вас сзади. Только, эм, – замялся он, вытащив из-под себя ноги и бросив беглый взгляд на пыльные пятки. – Я забыл обуться и могу запачкать постельное. Извините, – сокрушённо выдохнул Ацуши и резко поклонился, коснувшись лбом футона. Дазаю по-прежнему не верилось в то, что Накаджима был здесь, с ним. Чинно сидел у изголовья, продолжая держать его руку, и беспокоился о такой мелочи как состояние его постельного белья. Мало того – подумал о его гордости, предложив устроиться сзади. Душил своей добротой, смягчая недоверчивое сердце и заставляя глаза вновь гореть невыносимой жаждой. – Чёрт с ним, с постельным. Обними меня, – сипло взмолился Осаму. Медленно выпрямившись, Ацуши неохотно отпустил руку мужчины и пересел с татами на край футона. Тронутое счастливой улыбкой лицо потеплело, стоило ему накинуть на себя одеяло и, придвинувшись ближе, коснуться голыми ногами забинтованных голеней наставника. На мгновение он неловко замер, осваиваясь в тепле нагретого футона и тела Дазая, неожиданно растерявшего в его глазах былую статность. Робко, славно боясь собственной неуклюжести, Накаджима коснулся кончиками пальцев плеча Осаму, мазнул подушечкой большого по выглядывающей из-под расстёгнутой рубашки острой ключице и прошептал: – Ложитесь, Дазай-сан. От этого ласкового шёпота ком в горле налился тяжестью с новой силой. Растроганный чужой добротой, Дазай не смел ослушаться – покорно опустился на локти и улёгся лицом к стене, подставив взгляду ученика уязвимую спину. Он съёжился в ожидании тёплой близости и почти заскулил, когда мягкая ладонь скользнула по талии, очерчивая контуры изголодавшегося тела, а к лопаткам прильнула твёрдая грудь. Кожа Осаму приятно ныла от долгожданного прикосновения, заставляя теряться между желанием разрыдаться или, выгнув спину, прижаться теснее. Неужели грудь парня всегда была такой крепкой, плечи – широкими, а обвившая живот рука – сильной? Или же это сам мужчина боялся увидеть в Ацуши равного и позволить себе ухватиться за едва уловимую нить влечения? – Спасибо, что позволили мне быть здесь... – тепло прошептал Накаджима в самое ухо, и Дазай сипло вобрал воздух сжавшимся горлом. – Я держу вас. Со мной вы в безопасности, – заверил парень, зарывшись носом в растрёпанные локоны. Безопасность. Чувство, которое Осаму уже отчаялся искать, предпочитая причину и следствие непредсказуемости человеческого фактора, ведь стоило один раз отпустить вожжи – и в мгновение ока всё рухнуло карточным домиком, оставив на руках въевшийся запах крови и пороха. Он привык держаться особняком: быть рядом и в то же время не подпускать слишком близко, крепче натягивая пресловутые вожжи, когда в глубине души клокотала жажда отдаться примитивным человеческим чувствам, простительным всем, кроме него. Чувственные и нежные, объятия Ацуши сомкнулись вокруг него защитным коконом, и ослабевшие нервы лопнули: мужчина судорожно всхлипнул и, найдя чужую руку на своём животе, сплёл с ней дрожащие пальцы. Рыдания обрушивались на него подобно волнам оргазма, не позволяя провести грань между муками и облегчением, а Накаджима тёрся носом о чувствительное место за ухом, нашёптывая: – Вы такой молодец, Дазай-сан... Так хорошо справляетесь... Поплачьте, я рядом... А Дазай надрывающимся голосом вторил, до боли сжимая ладонь парня: – Я молодец... Я с тобой... Я... хорошо справляюсь... «Маленький», – само собой прозвучало в голове Ацуши. Рассыпаясь на части в его руках, Осаму казался маленьким и беспомощным: льнул к его груди острыми лопатками, вжимал его руку в дрожащий напряжённый живот и давился всхлипами такими жалобными, что хотелось навалиться всем весом и спрятать мужчину от целого мира. Впервые Накаджиме было позволено ощутить себя сильным; сжимая наставника в крепких тигриных объятиях, он чувствовал груз чужой уязвимости и возложенного на него доверия. Дазай, у которого всё и всегда было под контролем, Дазай, который не выказывал слабости, внутри оказался хрупким, ранимым и таким... хорошим. – Хороший... Вы такой хороший... – ласково бормотал парень, ведя их сплетённые руки выше и накрывая ими болезненно содрогающуюся грудь. Сердце Осаму надрывалось под кончиками пальцев, но Ацуши был рядом. Наконец-то был рядом. – Хочу... быть хорошим... для тебя... – прохрипел в ответ мужчина и потёрся лицом о подушку, растерев по лицу солёные жгучие слёзы. – Но вы и так хороший, Дазай-сан, – заверил его Ацуши, твердой ладонью выводя круги на груди. – Такой хороший... – он прервался, пытаясь подобрать подходящее слово, но ничего не приходило на ум. Друг, наставник, человек – ни один из этих образов не вязался с тем, как выглядел Дазай в его руках, каким маленьким, беззащитным и нежным он казался. Наконец, прислушавшись к себе, он произнёс единственное слово, которое ощущалось правильным: – Такой хороший мальчик... Осаму на мгновение затих, словно переваривая услышанное, и вновь всхлипнул. Щёки Накаджимы обдало жаром, и он собрался было сказать, что совсем не это имел в виду, когда мужчина крепче вжал его руку в свою грудь и, икая, пробормотал в нос: – Я... хороший мальчик? Твой... хороший мальчик?.. Дрогнувшие губы растянулись в улыбке, и парень спрятал её, вновь наклонившись к уху Дазая и уткнувшись носом в каштановые пряди. Томное тёплое чувство, которое он так долго вынашивал и держал при себе, теперь находило выход в бережных объятиях и добрых словах, и те, казалось, откликались чему-то в глубине души Осаму. – Мой хороший мальчик. Так хорошо справляетесь, доверяете мне... – Назови меня так снова... – взмолился мужчина, откинув голову и подставив ухо горячим сухим губам. Чужое дыхание обожгло чувствительную раковину, когда Ацуши выдохнул, повторяя: – Хороший, хороший мальчик Осаму-сан. Дазай вздрогнул, различив в чувственном шёпоте собственное имя. Из уст Накаджимы оно звучало почти инородно и очень... интимно, так, как никто не обращался к нему долгие годы. Похвала ученика ласковой волной окатывала уязвимое нутро, и Осаму никак не мог ей насытиться – с каждым словом нуждающееся сердце только больше тяжелело, разжигая жажду отдаться и раствориться в тепле человеческой близости. Ужас перед стремительно ускользающим контролем затухал, уступая место чувству покоя и безопасности, и мужчина сам не заметил как перестал различать слившиеся в приятное воркование слова, а его собственные всхлипы начали стихать. – Вам получше? – мягко поинтересовался парень, откинув голову на подушку. – Да... Кажется, да, – ответил Дазай, шумно втянув скопившуюся в носу влагу. Ему стало лучше, и пора было прервать затянувшиеся объятия, вспомнив о положенной им дистанции, но пригревшийся Осаму не находил в себе ни смелости, ни желания. Казалось, он прикоснулся к тому, в чём так долго нуждался, и теперь не в силах был от этого отказаться. Впервые за долгое время он разрешил себе признаться в собственной жажде и отбросить бессмысленную гордость, повернувшись к Ацуши. Ладонь Накаджимы тут же скользнула вдоль позвоночника, вынуждая прильнуть грудью к груди, и мужчина растерянно заозирался, не понимая куда деть заплаканное лицо, которое он намеревался спрятать в чужом плече. – Посмотрите на меня, Дазай-сан, – тихо попросил парень, коснувшись второй рукой опухшей щеки. Отёкшая кожа отозвалась жжением, и Дазай вздрогнул, но скоро поддался: взглянул в светящиеся глаза Ацуши из-под воспалённых век. – Вы прекрасны, – добавил ученик, глядя на него так, словно и впрямь увидел что-то драгоценное. – Даже опухший от слёз? – хрипло спросил Осаму, не решаясь поверить в то, что таким он может быть для кого-то прекрасным. Он ждал удара в спину, насмешки над своим жалким видом, но вместо этого Накаджима лишь бережно провёл подушечкой пальца по раздражённой коже, утирая остатки слёз. – Даже опухший. И особенно – когда плачете, – улыбнулся парень. Улыбка его была странно нежной, и она ничуть не дрогнула, когда Дазай озадаченно свёл брови. – Я имею в виду... вы ведь доверились мне. И это... именно это – прекрасно, – объяснил ученик, неловко отведя взгляд. Если бы мужчина видел в темноте, то непременно заметил бы разлившийся под жёлтыми глазами румянец. Но Ацуши не позволил ему даже задуматься: сгрёб в удушающе искренние объятия, вынудив зарыться лицом в шею, и окутал своим спокойным запахом. В его руках пронзительный прежде гул холодильника превращался в ненавязчивый белый шум, а затопившая комнату тьма больше не казалась беспросветной. Хотелось остаться так, спрятавшись лицом в его шее и чувствуя себя почти дома. – Ты так... нежно меня держишь, – отметил Осаму, положив ладонь на чужую крепкую грудь. – Конечно. Вы ведь важны для меня, – прошептал в ответ Накаджима, запустив пальцы в спутавшиеся локоны. Важен. Он был важен кому-то настолько доброму, чистому и любящему. В груди ёкнуло, и тлеющее доселе сладкое чувство окрепло, разгоревшись жарче. Оно казалось пугающе тёплым и сильным, заставляло тянуться к парню и плавиться в его надёжных руках. Оно сбивало с толку, вынуждая чувствовать себя уязвимым и беззащитным, но, даже успокоившись, мужчина продолжал нуждаться в том, чтобы упиваться им и знать, что в груди Ацуши сейчас тоже разливается патока. – Ацуши, я... хочу тебе кое-что сказать. Голос Дазая звучал робко и нерешительно, и Накаджима чувствовал, что в очередной раз за сегодняшнюю ночь наставник открывался ему с новой стороны, чувствительной и боязливой. Вот только это не было похоже на его обычную, почти отчаянную оборону, обусловленную страхом подпустить кого-то слишком близко – сейчас Осаму сам тянулся к парню, перешагивая через страх и позволяя себе быть уязвимым. – Конечно, Дазай-сан. Я слушаю, – пробормотал Ацуши, массируя кожу головы мужчины и ободряюще стискивая его в объятиях. Накаджима чувствовал, как тяжело Дазай дышал, собираясь с мыслями, и как кожу шеи щекотали трепещущие ресницы. Наконец, сжав в кулаке ткань его футболки, Осаму приготовился говорить. – Я... Мне кажется, я влюбляюсь в тебя... – признался он тихо и будто бы обречённо, вжавшись лицом в шею парня. – Когда ты рядом... когда говоришь со мной, касаешься меня... ты исцеляшь что-то внутри. А я... я даже не знал, что мне нужно исцеление. Сердце пульсирующим комом застряло в горле, отдавая гулким грохотом в уши. Ацуши рефлекторно сомкнул руки, крепче обняв мужчину и рассеянно уставившись на прочертившую стену полосу света. Голова его кружилась от мысли, что Дазай-сан – тот самый Дазай-сан, которого он уважал и считал авторитетом – не просто позволил заглянуть ему в душу, но взращивал в себе то же нежное чувство, признаться в котором Накаджиме никогда не хватало духу. Осаму только влюблялся в него, но парень уже давно был влюблён.  – Скажи что-нибудь... Пожалуйста... – надломленным голосом взмолился мужчина и крепче оттянул футболку Ацуши, вернув того в реальность. – П-простите, Дазай-сан, я просто р-растерялся, – ответил Накаджима и отстранился, чтобы взглянуть в испуганные глаза наставника, которые едва влажно блестели от подступающих слёз. Набрав в грудь побольше воздуха, парень продолжил: – Я... совсем не против вас исцелить. Мне бы этого даже хотелось, потому что я давно вас люблю... Возможно, Дазай действительно не подозревал, – или просто не позволял себе догадаться – но на его лице отразилось облегчение, сменившееся болезненной улыбкой, а в глазах мелькнула уже привычная нужда. Казалось, от вскользь брошенных намёков и непрестанных ужимок не осталось и следа, и Осаму предстал перед Ацуши совершенно беззащитным и отчаянным в своих желаниях. – Тогда исцели меня. Ты... ты мне нужен, – прошептал он, испустив дрожащий вздох и сдавшись под сокрушительным напором вмиг накалившихся чувств. – Обещаю, Дазай-сан, – заверил его Накаджима, коснувшись тыльной стороной ладони раздражённой кожи щеки. Глядя на устроившегося в его руках мужчину, он чувствовал, как в груди разливается тепло. Оно омывало собой внутренности, заставляя живот трепетать в предвкушении того, что ожидало их дальше. Всего за одну ночь их отношения приняли совершенно неожиданный поворот, в котором они ещё не успели освоиться, но в воображении парня уже рисовались сценарии, в которых ему точно так же позволено было быть рядом. Быть тем, кто сможет оберегать неприступного и независимого Дазая. Замечтавшись, Ацуши оказался не готов к тому, что Осаму придвинется ближе и своим тёплым дыханием обдаст его губы. В комнате по-прежнему было темно, но тигриное зрение позволяло явственно различить выражение лица наставника. В душе и глазах мужчины царил тот же раздрай, что и несколько минут назад, но теперь изнуряющая жажда сочилась из трещин его зрачков, и Накаджиме сложно было противостоять накатывающему ответному желанию. – Я хочу... Так хочу, чтобы ты... поцеловал меня, – признался Дазай, обжигая его рот рваным выдохом. Бросив взгляд на приоткрытые полные губы, парень сглотнул. Простых прикосновений теперь казалось мало, и хотелось скрепить новообретённую близость первым трепетным поцелуем, но Ацуши держал себя в узде, помня о хрупком состоянии, в котором сейчас пребывал Осаму. – Может, подождём до утра? Нам с вами о многом нужно поговорить, – мягко предложил он, приложив палец к губам мужчины. – Вы так много плакали, вам пора отдохнуть. Дазай замотал головой и жалобно свёл брови, заставив сердце Накаджимы болезненно сжаться. – Пожалуйста, всего раз... Прошу, мне это так нужно, – захныкал он, комкая пальцами ткань на груди парня. Он льнул и ластился, не то притворяясь, не то позволяя себе быть беспомощным в своей нужде, и Ацуши не хотел обманывать доверие Осаму, боясь, что тот костяным фарфором треснет прямо в его руках. – Всего раз, и я укладываю вас спать, договорились? – мягко потребовал он, попытавшись найти компромисс между желанием и благоразумием. Мужчина энергично закивал, продолжая заглядывать ему в душу умоляющим взглядом. – Да... Всего один поцелуй. Я буду хорошим мальчиком и больше ничего не попрошу, – прошептал он, и внутри у Накаджимы всё перекрутилось в тугой жгут. – Вы не знаете, что со мной делаете, – выдохнул парень и придвинулся ближе, чтобы невесомо мазнуть своими губами по чужим. Но Дазай знал и пользовался этим. Он блаженно промычал, когда их влажные рты наконец сомкнулись в утешительном поцелуе. Осаму сразу же ощутил неопытность Ацуши, и от этого становилось только слаще направлять его, дразня язык и губы умелыми движениями. Они то стремились друг к другу, то отстранялись, чтобы глотнуть воздуха и вновь втянуться в томную ласку. Сплетясь в тугой клубок, они слепо шарили руками; сжимая и поглаживая, каждый из них пытался на ощупь выучить тело другого, пока тот ловил губами его губы и скользил языком по языку. Под одеялом становилось всё жарче, и совсем не хотелось прекращать драгоценный миг, почти невинный по своей сути, но значащий так много для них обоих. Мужчина жалобно проскулил, когда Накаджима отстранился и тыльной стороной ладони утёр с губ слюну, напоминая об их уговоре. Дазай потянулся вслед за его ртом, но остановил себя, сквозь тьму ощутив на себе строгий взгляд. – Вы обещали быть хорошим мальчиком и позволить мне уложить вас. Тяжесть выплаканных слёз внезапно обрушилась на него, и когда парень приглашающе распахнул руки, Осаму не нашел в себе сил возразить – придвинулся ближе, уткнувшись носом меж его ключиц и вновь вдохнув тонкий запах кожи и пота. Он всё ещё чувствовал себя уязвимым словно оголённый провод, но постепенно свыкался с этим чувством, ведь парень был здесь, чтобы защитить его. – Пообещай мне, – прошептал мужчина, елозя губами по тёплой коже, – что не уйдёшь... Я не хочу проснуться один. – Я не оставлю вас, Дазай-сан, – заверил его Ацуши, оставив поцелуй на кучерявой макушке. – А теперь отдыхайте. Жар чужого тела и тяжёлого одеяла согревал и убаюкивал, размывая грани яви и сна. Разомлев на груди Накаджимы, Дазай чувствовал, как слипаются веки, а сознание стремительно проваливается в темноту. Сегодня эта тьма не предвещала кошмаров; она была тёплой, податливой и пахла слегка терпким ароматом живого тела. Ей можно было довериться. Из последних ускользающих сил Осаму еле слышно пробормотал в грудь парня: – Спасибо...