Сказка или смазка

      — Ух ты! — с неба раздался детский голосок. — От дома сюда так близко. Я вижу шпиль!       Было хмурое утро. По земле стелилась сизая дымка, и кромка неба едва подернулась алым, когда на горизонте вынырнули два силуэта. Они неторопливо пересекали местность, поросшую травой и высокими кустами. Пока маленькая фигурка бодро парила в воздухе, ее долговязый спутник шагал по земле. В руках он нес большую корзину. Видимо, его рань прельщала куда меньше.       — Молодец, вишенка.       Пинстрайп (а кто еще) задрал голову и улыбнулся Бо. Холод пронизывал, но на нем— лишь привычный костюм и ничего теплого поверх. Любой новоприбывший поначалу дивился этому, равно как и вечно-осенней адской палитре серо-красно-черного, пока старожилы не объясняли, что такое нормально. В отличие от слабых грешников, демон, похоже, не испытывал никаких проблем. Он вообще не замерзал.       А вот Бо пришлось надеть перед выходом пальто и шапку, невзирая на протесты. У полукровок дела обстояли иначе.       — Почему ты не летишь? — спросила она отца. — Не страшно запачкаться?       Тот задумался.       — М-м-м… Знаешь, летать порой надоедает. Иногда приятно размять ноги. А насчет запачкаться… У нас ведь есть Хэппи, а у Хэппи — прачечная.       — Ага, а обувь он зато не чистит.       — Не проблема, — демон окинул блестящие от росы туфли. — Обувью займутся прислужники.       — Да ну. Скучно. Все такое огромное внизу. А когда ты высоко-высоко — маленькое. О, — она запнулась. — Вон и яблоня. Мы почти на месте… О! — взгляд переметнулся на стаю ворон, взмывших с дерева.       Такая неугомонная и любопытная. Живая, насколько возможно быть живым в мире теней и грешных душ. Живая, ведь в ней пылал интерес даже к мельчайшей мелочи. Демон вздохнул с какой-то горечью. Его собственная душа (если она у него была) уже давно обросла черствой коркой прожитых столетий. Если смотреть на мир с небес, он действительно был мизерный. Но во время пеших прогулок в последнее время дышалось легче… или так работало самовнушение. В глобальном же разрезе что верх, что низ — одинаково тесно и тоскливо.       Как в табакерке.       Наконец добрались. Пинстрайп раздвинул кусты и уставился на яблоню. Будь он художником или поэтом — нашел бы пейзаж занимательным. Но он не был. Янтарные глаза прагматично осматривали крону.        Бо недоверчиво покосилась на корзину.       — А она выдержит? А мы сможем ее унести?       — Безусловно, выдержит. И да, сможем. Прислужники и не такие тяжести таскают, им играючи. Ну, готова помогать?       — Конечно!       Легче сказать, чем сделать, и вот вскоре девочке надоедает монотонная работа. Она плюхнулась на ветку с надкушенным яблоком в руке. Пинстрайп возражать не стал. Он собрал все самое спелое с дерева и принялся за осыпавшееся в траву. Пришлось попотеть — то и дело попадались негодные.       Теперь от росы подмокли и колени.       — Здорово тут, — огрызок улетел в ближайшие кусты.       — Согласен, здорово.       — И часто вы с Тедом сюда ходите?       — Ну, зависит от того, как быстро пустеет корзина. А пустеет она в последнее время очень быстро.       — Потому что я расту?       — Именно. Потому что моя вишенка растет.       «И растет очень быстро», — промелькнула тревожная мысль.       Бо покачалась на ветке, перелезла на другую, покачалась на ней тоже. Сорвала листок. Закрутившись вокруг собственной оси, тот спланировал прямо на полосатый пиджак ее отца.       — Кстати, а почему Тед сейчас не с нами?       До этого лицо демона было спокойным, но вдруг на него легла беспричинная тень. Ответ вылетел так быстро, словно его заготавливали всю дорогу:       — Он в Желобах, работает.       — Работает? — неподдельное удивление. — А вчера?..       — Так бывает порой, вишенка. Вчера не успел, сегодня пошел доделывать. Но мы управились и без его помощи, правда?       — Да, конечно, управились. Мы с тобой большие молодцы! О, смотри, опять вороны! — Бо вскочила радостно. — Можно, я к ним? Обещаю, что не буду щипать перышки.       Демон вздохнул и отпустил ее. В конце концов, они не на тренировке, где нужна полная дисциплина и самоотдача. Пусть резвится. Главное — чтобы не начала допытываться, почему Тед ушел в пальто и без инструмента. И если не заметила спросонья, пусть не замечает и дальше.       Рука невольно нырнула в карман пиджака. Тед исчез из Прихода сегодня утром, без предупреждения, оставив по себе лишь скомканный клочок бумаги у порога. Пинстрайп нашел его и забрал с собой. Сейчас же, пользуясь тем, что Бо не видит, достал и развернул.       Сложно, конечно же, не узнать вырванную страницу Псалтыря. И сложно не узнать на ней собственные художества.              

***

      Сутками ранее       -… Считаешь выходку остроумной?       Тед стоял на пороге спальни и пылал похлеще костра. Или это свет так падал по-особенному, не разобрать. Лицо искажено гневом, губы не различимы — так плотно их стиснули. Веко дергается. Пальцы цепко ухватили дверной косяк.       Он такой милый, когда сердится, похож на маленького ежика. Кажется, ежик нашел в любимой книжке небольшой подарок. Пинстрайп отозвался невозмутимо:       — Ага.       Тед опешил.       — …То есть, ты даже отнекиваться не будешь? И объяснять ничего не надо?       Веселый оскал.       — Зачем, если у тебя на лбу и так написано: «Я увидел член». Пастор отцепился от косяка и шагнул навстречу демону. Предвещается бурная ругань.       — Просто член? Просто? Ты изгадил мне целый лист! Весь тридцатый псалом!       — А что, это твой любимый? Ох, смотри, угадал! Теперь он заботливо украшен авторским орнаментом.       — Чего?! — мужчина перешел на крик, но тут же притих, опасаясь разбудить Бо: — Так. Я на многое закрывал глаза, но любому терпению есть предел! Твой поступок — кощунство, какого не видывал свет, открытый плевок в лицо!       Возмущения лились без остановки. Пинстрайп наблюдал за этим перфомансом и продолжал свою рутину — поправлял подушки и шторы. Внутренне его пробирал хохот, внешне проявлялась лишь загадочная улыбка. А когда он захотел недотрогу изловить и потискать — получил отпор. Уже в спину Теду летели слова о том, что грош цена вере, которую вытеснил из головы мимолетный рисунок. Ответом стал гневный хлопок входной двери. Ладно, веселого тебе дня, лицемер.       Тед вернулся домой только к вечеру, молчаливый, и сразу прошел в кухню. Ни он, ни демон не рискнули затеять светской беседы. Едва их взгляды пересекались, пастор тут же утыкался в тарелку и принимался сосредоточенно жевать ужин. Молча. Его голос впервые раздался лишь из-за двери детской. Судя по звукам, игры были активными. Но стоило Теду спустя время войти в общую спальню — снова набрал в рот воды и замкнулся. Переодевался в пижаму, отвернувшись и сгорбившись, словно все тяготы мира легли на его плечи. Демон недовольно поморщился.       — Так и будешь корчить избирательно немого?       Ответа не последовало.       — …Видимо, еще и глухого.       — Буду, — сухо. — Пока не увижу раскаяния на твоем лице.       Ухмылка.       — Тедди, мое раскаяние висит на стене в рамочке, подписанное твоей рукой.       — Это не считается.       Зашуршало покрывало, в воздух взмыли ворсинки. Синхронно загорелись ночники.       — Как прошел вечер с Бо? — Пинстрайп сходу решил поиграть в угадайку: — Паровозик? Прятки? Впрочем, для пряток ты был слишком шумным и болтливым. Наверняка паровозик. Да, — уже более задумчиво, — хорошие игры — залог отличного сна. Кстати, об этом. Бо ведь просила рассказать ей на ночь сказку?       Молчание.       — О. И ты, конечно же, рассказал. Что-нибудь в духе братьев Гримм. О немых принцессах и доблестных рыцарях. Или про приключения. Н-да, сколько ни старайся, тебе на этом поприще уступаю, как ни крути. Опыт не пропьешь, да, отче?       Пастор перестегивал пуговицы. Он даже не удосужился хотя бы чуть повернуться, демонстрируя свое безразличие. А когда закончил — нырнул под одеяло, накрывшись практически с головой. С таким же успехом можно было разговаривать со стеной.       Пинстрайп не смутился ни капельки.       — Может, и мне сказочку расскажешь, а-а-а?       В этот раз ждать не пришлось. Из-под одеяла донеслось однозначное:       — Нет.       — Ох-х-х, да брось. Убудет с тебя, что ли? Хотя бы одну, — голос приобрел игривые нотки: — Ну, Тедди, не будь вредной букой. Расскажи. На хороший сон.       Пастор приподнялся на локте.       — Тоже про принцесс и рыцарей? Тебе же не понравится детская сказка.       — Именно, именно, — Пинстрайп подполз ближе и подмигнул. Рука сама начала когтить место рядом. Прямо сейчас ему так недоставало хвоста. — А ты придумай… не совсем детскую. Так сказать, сообразно моему возрасту и интересам. Я знаю, у тебя точно найдется пара-тройка идей…       — Хватит нести околесицу.       Не дослушав, Тед спокойно погасил лампу на своей стороне и отвернулся, оставляя лицезреть лишь одеяльный горб. Один и тот же трюк, дважды. А вот это уже достаточно дерзко.       Желтые огни превратились в точки.       — Околесицу, говоришь… Вот, значит, как, — демон внезапно зазвучал тихо и тягуче, словно хищник, жмущий добычу в угол. Лицо украсил оскал. Пастор не видел его, но несомненно мог себе представить. — Устал ворочать языком? Тогда я сам расскажу тебе сказочку, — когти цепко ухватили наглеца. — Один набожный мальчик все утро возмущался и размахивал своей жалкой книженцией, а потом унес ее в Желоба. Рисованные члены оказались крепче веры.       — Чтобы ты не наделал там новых рисунков!..       — Ох, — теплый выдох прямо в ухо, — да кому ты врешь. Ты ханжа, и взял ее ради самоудовлетворения. Тебе же проще умереть, чем признаться в своих желаниях. Удачно, что я умею считывать их с твоего кукольного личика, — на этих словах горб нехорошо вздрогнул, и его стиснули крепче. — Вазелин на полке, банка полная. Не просто сладких — ты вообще снов не увидишь, мой мальчик. Теперь выбирай, что больше по душе: сказка? или все-таки смазка?       Дальше произошло неожиданное. Пастор поднялся, сбрасывая с себя и приставучего демона, и одеяло. Затем рывком стащил пижамные брюки вместе с бельем до колен и упал обратно:       — На. Возьми уже! Только, пожалуйста, быстрее, я очень устал.       В свете ночника белые бедра манили сильнее, чем когда-либо. Демон покосился и нервно сглотнул. Поза. Все самое аппетитное — вот оно. То, что Тед берёг с остервенением, выставлено на показ. Взгляд тут же скользнул меж ягодиц. Пинстрайп вожделенно ухватил одну из них, и зашел бы куда дальше, если бы вовремя не понял, что творившееся мало походило на приглашение к интиму. Пастор спрятался в подушке, сгреб ее и застыл подобно изваянию из мрамора, разделившись на две части, верхнюю и нижнюю. И обе подавали диаметрально противоположные сигналы.       Животный порыв ослабел. Пинстрайп разжал когти. Затем сел, сконфуженно моргая. Словно на голову вылил кто ушат ледяной воды. Поблуждав еще по закоулкам разума, он напоследок позволил себе чуть-чуть погладить бледную кожу, а затем подтянул Теду штаны назад (не оставлять же его спать в таком виде) и укрыл по самую маковку. Погасил второй ночник и устроился полусидя, в смятении и с неприятным осадком. Через десять минут он услышал шорох и обернулся.       От него отодвинулись на самый край.              

***

      Одиннадцатый час. Весь Приход давно замер и погрузился во мрак, но с кухни продолжал литься свет. Пинстрайп молча сидел за столом, уставившись в никуда. В парадном, напряженный и задумчивый, как Сократ. Голова пухла. Она походила на улей, набитый нервными мыслями. Так случается, когда остаешься с проблемами наедине и не находишь из них выхода.       Иногда он вставал и расхаживал взад-вперед, то приближаясь к окну, то отдаляясь от него. И не прекращал вслушиваться, с тревогой и надеждой на лучшее. Однако все, что ему оставалось — тиканье из пиджака. И шаги. Стук собственных каблуков, глухой, днем не замечаемый, казался громче криков из пыточных. Более того — громче какофонии в мозгах. Возможно, единственная ей сейчас конкуренция.       Даже таинственный голос «совести» сегодня молчал. Обычно встревает по любому поводу, а сегодня притих. Хоть и повод был. Но нет — ни тебе совета, ни даже упрека. Хорошо это или плохо? Пинстрайп колебался. Сейчас не помешало бы мнение со стороны, пусть и от невидимки. Как там, в споре рождается истина? Что же ты, ничего не скажешь? Почему позволяешь тонуть в этих зыбучих песках? Свидетель всех неурядиц и катастроф, сегодня ты тоже бросил меня и замолк. Пропади пропадом, зараза.       Снаружи хрустнула ветка — демон тут же подскочил и метнулся высматривать. Но много ли можно было увидеть в непроглядном мраке? Вот и теперь ничего. Померещилось, снова. В который уже раз? Четвертый? Пятый? Сознанию явно нравится потешаться.       Минута подобна вечности.       Когти глубже вошли в подоконник. Забавно, как он внезапно озаботился временем. Забавно, как его заботит благополучие одного-единственного грешника. Демон напряг слух и начал вскипать. Он молил услышать что-нибудь, кроме тиканья из кармана. Возникло острое желание раздавить часы ботинком. А они точно и выжидали, и чувствовали, и каждый тик-так казался молотом. Заткнитесь, заткнитесь…       Бах!       Треск, хлопок — и кухня во мгновение померкла, проглоченная ночью.       Любой другой, наверное, испугался бы взорвавшейся лампочки, но на черном лице не дрогнул ни единый мускул. Наоборот, оно внезапно прояснилось. Точка. Оказывается, свет мог раздражать не меньше, чем звук. Ну что ж, выдыхаем. Пора приводить мысли в порядок.       Демон выпрямился, возвращая утраченное самообладание. Прошагал обратно за стол. Осколки захрустели под ногами.       Спокойно. Прохвост не уйдет далеко. Бо здесь, в Приходе. Как миленький, вернется, приползет в ноги. Да, точно. Ради Бо он готов на любые жертвы.       Эйфория подступила и буквально сразу сошла на нет, перекрываемая ощущением тупика. Да здравствует подлый и низкий шантаж. Нет, не поймите неправильно, пару лет назад он сработал бы на ура, но сейчас… Как обстояли дела сейчас? Неужели Бо так и осталась единственным рычагом давления на Теда? Пинстрайпу думалось, что за долгое время притираний они шагнули куда дальше таких дешевых трюков. Нет, это был голос отчаяния, но не разума.       Рука смахнула со стола стеклянное крошево. Пинстрайп прикрыл глаза и начал прокручивать события вчерашнего дня. Псалтырь, рисунки, сказка. Обнаженные ягодицы. Стоп. Еще раз — Псалтырь, рисунки… сказка. Молчание. Сгорбленная фигура возится с пуговицами рубашки. Только ли из-за Псалтыря? Даже здесь демон больше не был так уверен. Безусловно, ломать гордых людишек приятно, но с этим все пошло наперекосяк. Его капитуляция — нервная, на надрыве, — в итоге отдавала не послевкусием победы, а полным поражением.       В груди засвербело. Руки по наитию потянулся за чайником. Пара движений — и лаванда уже в чашке.       Светильник, подушки, черные волосы. Белая кожа. Псалтырь, рисунки, сказка.       Загорелась конфорка. Демон взгромоздил чайник на плиту. Не так уж много той мороки — дождись кипятка и залей. Не сложнее, чем подобрать пластинку на вечер. Впрочем, в последнее время и выбирать не приходилось — всегда одна и та же. Если бы пару лет назад кто ему сказал, что место Ады Джонс в какой-то момент займет бульканье — не поверил бы ни в жизнь.       Едва крышка подпрыгнула и звякнула, Пинстрайп ухватил горячую ручку безо всяких подручных средств и залил лаванду. Вернулся за стол и сунул руку в карман, нащупывая ту самую вырванную страницу из Псалтыря. Оттягивает, будто и не бумага вовсе, а камень.       Однако демон ошибся. Внезапно это оказался листок из альбома Бо. Ох, точно. Наверное, когда рисовал в детской, вынес случайно. Пинстрайп целый день не вылезал оттуда, обложившись ботаническими и зоологическими атласами. Вороны, змеи, бабочки. Большие леопарды. И, конечно же, цветы. Самые разные — от ромашек до сирени и маков. Все земное, так как и флора, и фауна Ада крайне бедны. Рука тщательно выводила каждый штрих, каждую линию. Бо и сама творила увлеченно, но по большей части наблюдала и восхищалась тем, что рождалось под грифелем отцовского карандаша. Лишь один свой набросок она показала, и Пинстрайп узнал в корявой кучке прислужника-путешественника. Именно про него Тед выдумывал сказки на ночь в последние дни. Не выдержав, демон спешно ретировался в лабораторию. Вышел он лишь для того, чтобы накормить и уложить ребенка спать. Так и отжил целый день, гоняя по кругу одну и ту же мысленную жвачку.       На белоснежном скомканном поле раскинулся куст пиона. Большие, крупные цветки. Академически красиво.       Пинстрайп, видимо, срисовывал не вникая, потому что наконец прозрел и всмотрелся в творение рук своих. Чай медленно остывал, а янтарные глаза пытливо изучали. Тонкие ножки не ломаются — они лишь низко пригибаются к земле. Цветы падают прямо под ноги идущим, под тяжестью собственной красоты. Нелепость. У Всевышнего проблемы с чувством юмора. Как можно было создать подобную несуразицу? Любой дождь, малейший ветер — и…        Вот попадись ему такая прелесть — он нашел бы для нее опору. Цветы в Аду — большая редкость. Если бы в его саду затесалось такое сокровище, он бы обязательно подвязал его к чему-нибудь крепкому. Он бы ухаживал за пионами как положено. Он бы не позволил…       Пальцы провели по грифельному следу, размазывая его. Внезапно стало еще тоскливей, чем было. Как же, не позволил бы. Уже.       На этом моменте Пинстрайп готов быть окончательно утратить веру и сдаться на милость унынию. Рука отложила рисунок и зацепила остывший чай.       «А может, Тед таки вернется?» — снова несмело зашевелилось в усталом мозге. Слишком много его теперь связывает с Приходом, нельзя же в один миг выбросить из головы все, чем ты жил целых два года? Было бы неплохо. Эх. Пусть и лишь ради Бо, но снова сюда, снова рядом. Даже если после вчерашнего он больше не заговорит с ним. И вообще съедет спать обратно в детскую. Одного присутствия было бы уже достаточно.       На самом деле в глубине души отчаянно хотелось быть еще одной веской причиной для возвращения.              Пинстрайп опомнился только в начале двенадцатого. Никто не спешил появляться на пороге Прихода. И чем дальше, тем становилось боязней.       "С ним точно что-то случилось."       Нет, попытался успокоить себя демон, не случилось. Он взрослый мужчина, к тому же с боевым опытом. Он вылезал и не из таких передряг.       "На земле. А здесь Ад. Даже не сравнивай. На улице хоть глаз выколи."       У пастора наверняка с собой фонарик.       "Да сколько продержится слабый фонарик? Хватит ли ему заряда? Поможет ли он в схватке с Леди? А в психотропной воде? А посреди Эджвудской метели?"       Он уже и сам был не рад, что потерял столько времени на самобичевание вместо реальных действий. Тем более, из Эджвуда весь день веяло колебаниями, предвещающими буран. Скорее всего, там вовсю метет. А если и не буран, так скользкие полы Желобов или, не дай вечность, встреча с Леди могла оборвать Тедово существование. В конце концов Пинстрайп не выдержал терзаний и подорвался с намерением обрыскать весь Ад. И уже сделал было пару шагов прочь из кухни, когда услышал звук открывающейся входной двери. Во мгновение накал сошел на нет. Руки, как тяжелые плети, опустились вдоль тела, а наружу вырвался долгий облегченный выдох. Наконец-то.        Наконец-то.       Тед старался вести себя максимально тихо, хоть это и было сложно, учитывая предательские половицы. Нога ступала, словно кошачья, но избежать столкновения с Пинстрайпом не удалось. Пастор замер, когда увидел знакомый силуэт, и с перепугу вжался в дверь, полагая, что тут и встретит свой конец. Однако ничего подобного не случилось. Демон спокойно плыл по направлению в спальню, и его фонари привычно тлели в глазницах, придавая лицу еще более устрашающий вид. Лишь на мгновение тень притормозила у спальни и глянула в его сторону, устало. А после поманила пальцем за собой.       Ожидаемо, пастор не ринулся следом в тот же миг, но уже и не столь важно. Главное — он здесь. Вернулся, живой и невредимый. Пусть и трясущийся, как осиновый лист. Все закончилось. Все уже хорошо. Пинстрайп молча стоял в темноте и ждал, позволяя ему медлить.        В коридоре тихо скрипнула вешалка, зашелестело пальто. Прошло какое-то время, прежде чем Тед рискнул переступить порог спальни. И тут же подломился в коленях и ослаб: из ниоткуда выросли длинные руки и ухватили его, крепко, но бережно.       — Тише. Тише, не бойся, — зашелестело сверху. — Я ничего не сделаю. Ничего. Обещаю.       Впоследствии Тед смог успокоиться, когда понял, что ему действительно не угрожают. Он расслабился и позволил стиснуть себя крепче. Демон улыбнулся и уткнулся в чернявую копну. Она еще хранила влажность и прохладу улицы. Затем подобрался к Тедовым пальцам. Такие… холодные. Ледяные. Пинстрайп тут же взял его за вторую руку, затем потрогал уши, щеки. Отстранившись немного, взглянул прямо в черные глаза.       — Тедди, ты ледяной. Ты совсем ледяной, — взволнованные интонации заставили того напрячься. — Где тебя носило целый день?       Не получив внятного ответа, Пинстрайп принялся отступать назад, не разжимая объятий. Снова, и снова, и снова. Шаг за шагом он уводил Теда вглубь комнаты, а тот позволял, доверчиво перебирая ногами, пока не очутился у кровати, а позже — на ней. Рассеянно пялясь в потолок, пастор вновь встретился с янтарными фонариками:       — Засыпаешь? Позволь… я тебя переодену?       Так подсказывал внутренний компас, и Пинстрайп лишь сильнее уверялся, что решение спросить перед вмешательством — единственно правильное. Поэтому лишь дождавшись слабого кивка он приступил к работе, и уже через пять минут кутал озябшее тело в одеяло и отогревал своим собственным. Остаток ночи они провели, приклеенные друг к другу невидимым клеем, почти не меняя позы, внутри слабого Пинстрайпового поля, которое желтым куполом накрыло кровать.

***

      Но когда пастор в следующий раз проснулся, желтое свечение сменилось на полуденный алый.       Сложно было сказать, что именно разбудило его: свет, бьющий из окна, отсутствие демона рядом, или колесики, щекочущие бок медленными перекатываниями.       — Доброе утро, Тед.       Бо сидела напротив и елозила по одеялу маленький деревянный паровозик.       — Доброе.       — Ты проспал весь завтрак, — укоризненный тон. — Папа сказал, что ты долго работал и пришел поздно. Нельзя так долго работать. Ты устаешь, а будешь часто уставать — заболеешь.       Значит, Пинстрайп уже успел наврать ей с три короба. Так даже лучше, не придется выдумывать оправдания.       — Ты права. Извини, я совершенно не следил за временем и заставил вас волноваться, — Тед мягко перехватил Бо и усадил себе на колени. Очевидно, он соскучился. — Кстати, про папу… а где он?       — Наверху, — Бо пожала плечами. — На самом верху. Занят. Я хотела с ним снова поиграть, а он сказал идти к тебе. Но ты спал и играть не хотел. Значит, будешь горой.       — Сколько же тогда сейчас времени… — вопрос скорее риторический, но девочка ответила и на него:       — Не знаю. Посмотри на часах.       Неловкая заминка.       — Н-не могу их найти. Так… чем, говоришь, вы без меня занимались?       Тед выпал из жизни Прихода на целые сутки, и Бо с радостью выступила в роли рассказчика. Упомянула она и про яблоню, и про ворон, и про то, как сложно было сдержаться и не щипать им перья. Уже в момент, когда кровать начала обрастать кипами вчерашних рисунков, появился и Пинстрайп, помятый, но чем-то весьма довольный.       — Хвастаешься, вишенка? Давай, покажи Теду, что он пропустил, со своими машинами.       Тот заметил в черных руках знакомую вещь, но акцентировать внимания не стал. Лишь позже, когда художественная выставка закончилась и ребенок оставил взрослых наедине, Пинстрайп подсунул по кровати… Псалтырь. Но какой-то не такой, измененный. Пастор недоверчиво покосился. Он долго изучал каждый сантиметр книги на предмет подвоха, но ничего не находил. Тогда он перелистнул на тридцатый псалом, и вот теперь настало время удивляться по-настоящему. Лист словно никогда и не выдирали. Ни единого следа клея, ни единой неровности. И что самое поразительное — поля вычищены от похабщины так мастерски, будто само время повернуло вспять. Магия, не иначе.       — Да уж, магия. Если хочешь, могу как-нибудь посвятить тебя в тонкости процесса. Но настаивать не буду. Вы, священники, вечно смотрите на подобные штучки свысока.       — Спасибо.       Тед рассматривал подарок, но украдкой все же поглядывал на собеседника. Тот восседал на своей половине, закутанный в большой банный халат. Видать, сразу после лаборатории принял душ.       — Не стоит благодарности. Ох, ни в вечность не свяжусь больше с религиозной литературой. Работать с ней на тонком плане, знаешь ли, не шибко приятно.       — На тонком?       — Да. Откатывать в первоначальное состояние, до моих авторских вензелей.       В мозге проснулась давно зудевшая мысль, и демон уловил ее без лишних слов, скривившись:       — О-о-о, нет, не начинай. Твоей одежде ничего бы не помогло. Во-первых, после сожжения весь пепел смешался. Во-вторых, она уже при нашей первой встрече напоминала лохмотья. Ну, и в-третьих, согласись, новый свитер куда приятнее старого.       Ах да, свитер. Пастор оглянулся на стул, на котором красовалось яркое вязаное пятно, когда услышал негромкое:       -…Навещал вчера Берди, да?       Вот она, точка невозврата. Тедова спина похолодела. Он немного изменился в лице, но после смирился, ведь отступать больше некуда. Пинстрайпов взгляд стал серьезней, а сам он — тише. Оба понимали, что долго ходить вокруг да около не получится. Оба чувствовали на сердце тяжесть грядущего разговора. И оба так и не удосужились подобрать правильных слов, пуская беседу на самотек.       -…Было дело, — неуверенный голос. — Гулял по Эджвуду, пока не замерз, зашел к старикам. Берди как раз заканчивала прятать нитки. Отчитала за долгое шатание по снегу. Меня, взрослого мужчину, как мальчишку. Подумать только, — Тед не удержал смешка и наконец выпрямил спину. Видимо, пытался разрядить обстановку, но получилось не очень.       Демон хмыкнул.       — Дай угадаю: потом ты попал в буран.       — Застал лишь самый конец. Клянусь, старики не хотели меня отпускать. Дикки даже загородил дверь. До телефона в Перевале далеко, и прислужники тоже все разлетелись. Я не смог бы…       — Конечно. Конечно.       Тед нервно сплел пальцы перед собой. Пятью минутами ранее он был в себе уверен, теперь же начал скатываться в оправдания.       — Послушай, мне нужно было побыть одному, все обдумать. Помолиться, в конце концов. Ты сам прекрасно знаешь, что бывает, когда я молюсь в Приходе. Мы и так в конфликте, куда еще усугублять?       — Ты прав. Куда еще.       Пастор потупился.       — Прости, если заставил волноваться. Я не хотел. Обещаю, больше такого не повторится.       Казалось, проблема наконец исчерпана, и можно расслабиться, ведь на место виноватого быстро нашелся желающий им побыть. Но с какой легкостью Тед принял на себя всю ответственность, с такой же силой у Пинстрайпа вновь потяжелело в груди. Он продолжал жевать губу и хмуриться, а глаза его нехорошо вспыхнули. Нет, нет, нет. Это не должно закончиться вот так. Ты знаешь, почему он ушел, ты знаешь, почему вернулся поздно. Огонь не погас, угли тлеют, и, если ничего не предпринять прямо сейчас, все вернется на круги своя.       — …повторится.       — Прости?       — Повторится, — уже громче, — потому что дело не в тебе. Тц, почему ты так легко со всем соглашаешься?       — Соглашаюсь с чем? Я и правда виноват, я не вернулся вовремя, — Тед снова начал как заведенный, однако демон отчетливо слышал, как звенит он от хорошо замаскированной обиды. И в упор не понимал, почему пастор старательно избегает конфликта.       — Тебе же не отшибло память, не строй дурачка! Вина не твоя, а моя. Я все испортил. Теперь ты снова будешь шарахаться по углам, будто мы незнакомцы.       — Но я не буду...       — Бороться со старухой Гранди оказалось тщетно.       — Пинстрайп, я не боюсь... — Тед попытался встрять, но его вновь перебили:       — Не плетью, так членом. Молодец. Это же священник, что ты от него ожидал? Эротических танцев? Все мои попытки хоть как-то изменить ситуацию с треском провалились! - демон обхватил виски и в отчаянии зарычал сам на себя. — Нет, мы разные, полярно разные, я это вижу, я понял, насколько тебе чужда похоть…       — Да не чужда она мне, не чужда! Замолчи и выслушай наконец!       И в этот момент мир застыл. Даже слабый ветерок перестал нагонять волны на поверхность водной глади, окружавшей Приход. И Паб сиюсекундно притих, хотя до этого в нем копошилось и лениво гудело. Точно от того, что произойдет после, зависела судьба целого Ада. Ни единого звука.       Тед сделал медленный вдох.       — Да, я священник. Но не камень. Как и любой человек, я слаб и способен испытывать влечение. И открою тебе большой секрет: я его испытываю! К тебе!       Получив в ответ глупое моргание, он чуть осмелел и продолжил:       — Когда ты спокоен, а не заряжен по венчики. Когда ты меня слышишь, а не зажимаешь с самого утра посреди кухни, наплевав на все. Когда совершаешь акт похоти со мной, а не надо мной! Твой эгоизм никак не способствует доверию, а идиотские шутки, как с Псалтырем, вообще убивают любое желание что-либо открыто проявлять. Если это флирт у тебя такой, то знай, он больше похож на издевательство!       Пинстрайп едва дышал, слушая и не смея вмешиваться. Хоть и хотелось ущипнуть — вдруг фигурка напротив не более чем иллюзия? Впрочем, он и без того знал, что она реальна. И все сказанное ею — тоже. До последнего слова.       — Конечно, после такого я лицемер, ведь прячусь в ванной. Интересно узнать, почему? — не дождавшись ответа, пастор вздохнул расстроенно: — Потому что только наедине с собой мне удается обрести хоть какой-то контроль и расслабиться. Я могу представить, каким процесс мог бы быть, поддаться фантазии, выплеснуть свои желания. Сначала было очень стыдно, потом привык. Все равно уже навеки в Аду, дальше не сошлют, — Тед покачал головой, затем улыбнулся в никуда. — Забавно, правда? Любуюсь тобой, а потом лгу в лицо. Точно лицемер. Ханжа. Можешь называть меня так.       Кораблик вовсю давал крен.       -…Почему ты не рассказал мне раньше? — начал было демон тихо, но потом запнулся.       — Хочешь сказать, риск стоил бы свеч?       — Но сегодня же ты на него пошел!       Тед пожал плечами.       — С большой опаской. На самом деле я не очень хотел. Лишь тот факт, что ты оставил меня нетронутым позавчера… — внезапно голос надломился, давая понять, что выдержки осталось на пару минут. — Я правда не знаю, где бы я был, куда бы запропастился… увидел ли бы еще Приход... Или, может, только ради Бо…       Только ради Бо. По спине побежали мурашки, и мысленно демона швырнуло в недавние ночные терзания. Нет. Он немедленно ухватил Теда за руку, словно тот опять готовился убежать на край света. Влажная, еще бы. Такой уязвимый.       Пастор не отпрянул, не вырвался, не возмутился. Он умолк. И пробыли они вдвоем в тишине минуты две, совершенно не зная, как дальше быть и что говорить друг другу.       — Слушай, — Пинстрайп оклемался первым. — Я уже спрашивал однажды, но думаю, следует спросить снова. Если убрать полностью фактор похоти из нашей жизни, тебе в целом будет также со мной хорошо?       Тед немножко помялся.       — Раньше, возможно, я сказал бы да. Теперь спрошу встречно: зачем? Ты не поможешь проблеме такими жесткими мерами. Поверь, станет только хуже, и для тебя, и для меня. Должен быть другой выход. Я хочу его найти, но в одиночку не справлюсь. Вдвоем у нас больше шансов прийти к компромиссу. Надеюсь, ты хочешь того же, — пастор с надеждой поднял взгляд. — Хочешь ведь?       — Хочу, — согласный кивок. — Иначе не ждал бы тебя до глухой ночи. Тедди, — демон сжал подрагивающего бедолагу в объятиях. — Ох… вечность мне в глотку, так страшно – торчать тут в неведении, не знать, где ты, где тебя искать. Если бы тебе встретилась Леди, если бы ты сорвался в воду из-за меня…       — Да ничего такого не случилось, — ответил тот сдавленно, — просто продрог знатно и часы в снегу потерял.       — Плевать на них. Новые достану. Тысячу, смерть подери. Главное — целый, а не на дне Желобов. Скажи еще, — внезапно демон сменил тему и перестал сдавливать собеседника так сильно. — Что значит «совершаешь акт надо мной»? Что ты имел в виду?       Тед снова слегка зарделся.       — Как бы это описать...       — Как можешь.       — Ладно. Это чувствуется... Знаешь, как будто через этот… процесс ты демонстрируешь свою власть и просто пользуешь мое тело. Подминаешь под себя. Будто я второстепенный и в целом не важен как участник.       Лицо напротив вытянулось от удивления.       — И после всего я чувствую себя грязным. Хотя с женой такого не было, — от упоминания жены Пинстрайп скривился, как от дольки лимона. Тед стушевался и быстро добавил: — Она никогда не говорила, что хочет после меня отмыться. А я — очень даже.       Похоже, последнее заявление задело демонскую гордость, но ее обладатель все проглотил. Не ему сейчас что-либо говорить об этом. Вздохнув, он ответил:       — Секс может преследовать разные цели, в том числе и доминирование. Да, чисто технически наши силы не равны. Но у меня и в мыслях не было посредством интима принижать тебя. По крайней мере, у нынешнего меня. За прошлого не ручаюсь. Да и вообще, в постели или вне ее, разве мы до сих пор соревнуемся? Я думал, разногласия по поводу Бо остались в прошлом. Ты заботишься о ее человеческой части, я опекаюсь демонической. Нужно сотрудничать — мы сотрудничаем. Конечно, если вдруг у тебя назрели претензии…       — Нет, нет, — Тед замахал руками. — Все хорошо. С этим мы справляемся.       — …Я правда хотел бы разделить с тобой удовольствие, — тоскливо продолжил демон. — Дать прочувствовать всю глубину наслаждения, какую ощущаю сам. Мне всегда казалось, что земная чопорность мешает тебе раскрыться. Любое сопротивление трактовал как призыв надавить сильнее. Там, в библиотеке, да и не только…сам знаешь, о чем я. Как оказалось, я до последнего не видел целостной картины. Знал бы ты, на что действительно способен, как кружишь голову. Ты манишь с самого начала, все в тебе. Порой так… — Пинстрайп с силой втянул носом воздух, а потом выдохнул, успокаиваясь. — Ладно. Глупые оправдания, и они ничего не отменяют. Прости, что был таким невыносимым, что за пеленой влечения к тебе забывал о, собственно, тебе. Клянусь, отныне я буду сдержан. Я буду тебя слышать и слушать. Больше никаких розыгрышей и приставаний. Никаких двусмысленных намеков.       — Ты тоже прости, — торопливо встрял пастор в монолог, ощущая неясную тревогу. — Прости, что молчал, и что ушел без предупреждения, я…       — Ш-ш-ш. Повторяю: ты ни в чем не виноват.       Тед уткнулся в черную шею. Кожа пахла мылом, и лишь в отдалении — виски. Все такая же мягкая, бархатная. Уже не страшно признаться в этом, и не страшно показать, как приятно быть рядом с ней, нюхать ее, млеть. Незаметно для себя пастор сдвинул ткань халата, чтобы захватить больше, когда демонские руки внезапно скользнули по швам, а голова его отклонилась в сторону.       — М?       Вместо ответа Пинстрайп лишь ободрительно улыбнулся. Зацепившись за эту улыбку, Тед решил зайти чуть дальше и снова вдохнул тонкий аромат. Не встретив сопротивления, повторил свой смелый выпад. А затем накрыл кожу губами, неловко, смущенно, пытаясь распробовать себя в роли инициатора.       По-настоящему он взволновался, когда демон отстранился и глазами указал на узел халатного пояса. Тед вскинул голову, но наткнулся на выверенное спокойствие. На него не давили, его лишь мягко приглашали зайти дальше. Горящие блюдца моргали, как моргают порой сытые коты под солнцем.       — Только тебе решать.       И пастор принял решение. Узел в ту же минуту ослаб, полочки разъехались, халат соскользнул с плеч. Пинстрайп сидел недвижимо и наблюдал за бледным лицом и тем, как вспыхивают на нем две угольные бездны. Тед буквально впитывал ими, старался запечатлеть каждую деталь, выжечь ее в мозге. Окончательно поддавшись порыву, он коснулся чужой груди, осторожно скользнул вверх, до самого плеча, зашел на лопатку. Спустя время подключил другую руку, и демон заурчал от неловких поглаживаний. Даже сам начал ластиться, но пока не сильно.       Вот пальцы касаются живота, а Пинстрайповы коготки подбираются к пасторскому бедру. Вот Тед вновь беспокойно елозит губами по черному бархату, ни капельки не колеблясь. Вот уже его собственная рубашка расстегнута, и через нее просвечивается полупрозрачная белая полоска. Но это уже не было неравной игрой. Это больше походило на слаженную работу двух шестеренок, которые приводили в движение целый механизм тяги и желания. Особенно остро оно ощутилось, когда оба, уже обнаженные, слились в горячем поцелуе, а потом Тед позволил себя опрокинуть, но не утратил контроля, а продолжил активно работать руками по демону, заходя и на крестец, и на ягодицы, и на чувствительные бока, и заставляя того ерзать и не просто урчать, но откровенно изнывать от желания. Сердцебиение обоих участилось, останавливаться на полпути никто не собирался. Хоть Пинстрайп и отдал первую скрипку, он не оставался в стороне: так же ласкал под собой бледное тело, целовал, куда дотянется, прикусывал и распалял его сильней и сильней. В какой-то момент он съехал набок и забросил на пастора ногу, а тот ухватил ее и подтянул, теснее, ближе, прижимаясь самым пахом к тому, другому, уже чувствуя нарастающую твердость и в нем, и в себе.       И вот, когда дело на всех парах мчалось к основному акту, в дверь спальни раздался стук.       — Пап? Пап!       Оба замерли, как есть. Демон не растерялся и мгновенно отозвался, голосом, словно был пойман за будничными делами, а не за плотскими утехами:       — Да, вишенка?       — У нас закончились яблоки!       Интересно. Проблема.       — Как же так? Вчера утром мы приносили полную корзину! Ты точно ничего не перепутала?       — Яблок уже нет! Пап, пошли за яблоками! И Теда возьми, я с Тедом хочу! Пошлите все втроем.       Тед в это время ерзал на демонском животе, распаленный, и грыз ноготь в ожидании. Момент максимально неловкий, и у него не было ни тени сомнений — Пинстрайп откажет. Ну, или выкроит им хотя бы часок, чтобы закончить начатое. Но каково же было потрясение, когда тот внезапно объявил о десятиминутной готовности!       — С ума сошел? — пастор весь звенел от возбуждения. — Каким образом мы успеем за десять минут?!       Пинстрайп поймал его за талию и ссадил на кровать.       — Поверь, я сам не в большем восторге, но с яблоками лучше не медлить. К тому же, Бо правда ждала тебя и скучала. Не отказывай ей в прогулке.       — А с этим тогда что делать? — Тед ткнул пальцем в собственный стояк. — И на свой посмотри. Предлагаешь идти прямо так?       — Тедди, я похож на умалишенного? Ах да, — на черное лицо легла вуаль загадочности, — ты же не знаешь про мой маленький трюк…       — Какой такой трюк?       — Интересно? Иди сюда.       Черные пальцы ловко ухватили два члена разом и с усилием провели от основания до самих головок, будто выдавливая из них что-то. Тед заметил свечение, но сильнее прочувствовал в паху нестерпимое покалывание, похожее на слабый разряд тока. И враз тело целиком взмокло, а затем напряжение в нем исчезло. Во всех его частях. Пастор замешкался и перевел взгляд — демон уже вытирал руку от семени.       — Порядок. Согласен, неприятно. Но в неловких ситуациях выручает. Как здорово, когда из вас двоих хотя бы у одного есть магия. Все, дело улажено, собирайся.       Отведенного времени хватило, дабы убрать следы недавних игрищ, и вот взрослые уже готовы были переступить порог спальни, когда Тед внезапно притормозил. Он взял черные руки в свои и сосредоточенно взглянул в самые фонарики, уже более смелый, чем до того.       — Слушай. Фокусы, конечно, хорошо, но знаешь, мы можем продолжить вечером… это самое, когда уложим Бо. Если ты не сильно устанешь.       Пастор догадывался, что из его уст подобное — снег на голову, но даже и не думал, насколько. И не знал, что Пинстрайп способен так широко тянуть улыбку. В какой-то момент в голове мелькнуло сравнение с обольстителем… коим, по сути, демон и являлся, правда, с такой гримасой он был скорее глуповатым обольстителем. Эх, ему бы поупражняться лучше скрывать бестолковый восторг.       Отойдя от первого шока, демон тряхнул головой, а затем выдал, довольно прищурившись:       — Конечно.       И резво потянул спутника за собой, на улицу, где их уже ждала Бо в компании двух больших прислужников и плетеной соломенной корзины.