Куда приводят мечты

Сам себя считаю городским теперь я, Здесь моя работа, здесь мои друзья. Но всё так же ночью снится мне деревня - Отпустить меня не хочет родина моя. Там горячим хлебом пахнет в доме нашем, И бежит куда-то под горой река, И дорогу гуси переходят важно, И в овраге шмель мохнатый пьёт росу с цветка. Там стеной зелёной бор стоит в июле, А зимой равнина вся белым бела. Городские песни целый день пою я, А душа ждет не дождется, чтобы ночь пришла. Беликов Сергей – “Снится мне деревня” Гастон скакал на Нуаре во весь опор. Ветер бил в лицо, занимался рассвет. Солнце вставало над полем огромным оранжевым шаром, и вся природа оживала. Он спешился, отпустив коня, и упал на спину на высокую траву. Пряный запах полевых трав приятно щекотал ноздри. Чистая синева неба и белоснежные облака. О, тут же рядом недалеко речушка, отличное время, чтобы искупаться. Широким шагом он двинулся к реке, на ходу снимая рубаху, чтобы в одно движение спрыгнуть в прохладную воду с высокого берега… — Гастон! Гастон, проснись! Сознание отчаянно цеплялось за сон, Гастон все еще надеялся, что он сейчас проснется в своей постели, на приятном жестком матрасе, набитом замечательной соломой, от которого спина отдыхала, но, конечно же, чуда не случилось — его тело утопало в пуховом нечто так, что было жарко и болела шея. Он сел на пышных подушках и вгляделся в лицо Белль — она держала лишь одну свечу. — Он вернулся, — сказала его жена. Тихо чертыхаясь, Гастон быстро натянул штаны и пошел за Белль. Если недостаточно торопиться, то проснется эта сука Селестина, и все их старания пойдут прахом. Они тихо спустились вниз по лестнице, и Белль быстро и почти бесшумно открыла входную дверь вместо слуги — тот уже спал. В темноте был различим экипаж принца. Адам, пошатываясь, пошел к дому, и Гастон предусмотрительно подхватил его под руку и почти потащил его наверх, в его комнату. По пути он, конечно, начал блевать, а Белль начала подтирать его блевотину. Гастон держал голову принца над ночным горшком так, чтобы тот не захлебнулся своей собственной рвотой, а потом аккуратно вытер его лицо полотенцем и, наконец, уложил бесчувственное тело на кровать на бок, опять же, чтобы тот не подох. Поганец совершенно не умел пить. Гастон придирчиво оглядел комнату Адама — все выглядело нормально, ничего не было разбито. Он немного проветрил помещение и вернулся к себе в комнату. Белль уже подчистила блевотину на лестнице и теперь молча сидела на кровати, горела все та же одна свеча. Они молча сидели плечом к плечу. Вытирать за Адамом не было мечтой их жизни. Они могли бы этого и не делать. Могли бы, черт возьми! Конечно, могли бы и не делать этого. Так же, как и Лефу мог не участвовать в этой идиотской авантюре с месье д’Арком ради Гастона, а Белль могла бы не выходить замуж за Гастона ради своего отца. Но самые идиотские поступки люди совершают ради своих близких, которые слишком беспомощны или слишком упрямы… Белль как-то пошла за газетами в книжную лавку, и там были эти, как их там… памфлеты. Это были небольшие бумажки с карикатурами и оскорбительными стихами на членов королевской семьи, особенно на королеву. Но также ей попались памфлеты на принца Адама. Это были злобные стихи и рисунки, высмеивающие его и выставляющие его чудовищем, уродом, мифическим монстром. Не то чтобы все, что там писали, была абсолютная неправда, нет. Часть правды была. Но это выглядело так, как, например, когда Гастон упал в лужу после неудачного предложения, что про него написали бы, что он целыми днями валяется в грязи со свиньями. Все недостатки Адама преувеличивались, его поездки в дома кокоток обрастали чудовищными выдумками, и, что самое главное, среди огромного нагромождения лжи были такие крупицы правды, которые могли знать только те, кто был близок к принцу. Кто-то продавал газетам и политическим партиям информацию о принце, и так как Гастон и Белль этого явно не делали, то, скорее всего, это делали Мари-Эрнестина и Анри. Они постоянно крутились рядом с принцем и даже несколько раз ездили с ним в гости, хотя в их обязанности это и не входило, но они пользовались тем, что сам Адам особо не знал, что к чему, так как всю жизнь жил в глуши. Ничего такого особенного принц не делал, просто оттого, что он всю юность прожил как какой-то святой из пустыни, а опыт общения с женщинами у него был практически нулевой, таким образом, он был легкой добычей для женщин, чье ремесло заключалось в обольщении с целью выманить как можно больше денег. То, что свою светскую жизнь Адам начал именно с домов кокоток, по своей неопытности и недосмотру тетки, которая так или иначе витала в иных мирах и тоске о прошлом, сделали свое черное дело. Репутация принца была почти совсем загублена. Также, из каких-то низких целей, рассуждения в памфлетах относительно трат принца перемешивались рядом с новостями о голодающих крестьянах и их пухнущих от голода детях. Все вместе могло послужить тому, что принцу будет просто опасно ездить по улицам Парижа, Гастон каким-то внутренним чувством понимал, что такое ярость толпы. Он сам не ожидал, как милые и добродушные жители деревни быстро превратились во что-то вроде погромщиков, когда Лефу их немного раззадорил тем, что Морис — опасный сумасшедший. Как только Белль и Гастон поняли, откуда появляется информация для этих ужасных бумажек, то они сначала намекнули Адаму, что домашних слуг не следует брать в поездки, а по возвращению принца в дом пытались по возможности минимизировать ущерб его репутации так, чтобы его не видели сильно пьяным, и так далее. Памфлетов стало немного меньше, но, видимо, Эрнестину и Анри это не устраивало, и они как стервятники кружили около принца. Нормально поговорить с принцем тоже не было возможности. Он вставал очень поздно, и около него сразу крутились слуги. Гастон не привык к тому, что его постоянно подслушивают, но именно так все и было в этом доме. Они с Белль никак не могли остаться с принцем наедине. За завтраком и обедом прислуживали куча слуг, если они ехали в театр — всегда кто-то сидел с ними в карете, ну а на ужины кокоток Белль и Гастон сами отказывались приезжать. Обратно Адам возвращался в состоянии бесчувственного тела, с которым было говорить бесполезно. Ну а утро, то есть день, когда он вставал, опять начинался таким же образом — слуги раздвигали шторы, приносили ему умывание и так далее, и тому подобное… Так и прошло пара месяцев с их приезда сюда. Просто уехать и бросить Адама они почему-то не могли. Они все надеялись, что принц, ошалевший от свободы, денег и собственной красоты, подурит и перестанет, вернется домой, в замок. Но, видимо, его сильно затянуло. И серьезный разговор все назревал и назревал. Белль засунула руку под подушку и достала письмо. Гастон взял свечу и поднес ее ближе к девушке. — Прочитай его еще раз, пожалуйста. Белль тихо начала читать: она так часто читала это письмо, которое пришло всего еще вчера, что они оба почти выучили его наизусть. Писал, конечно же, Когсворт: его каллиграфический, как его описала Белль, почерк выглядел очень красиво, и слова переносили их мысли туда, в заброшенный замок далеко-далеко отсюда, куда, как и в деревню рядом, так хотелось вернуться, потому что в этом замке, рядом с толстеньким человечком, который, хмурясь, держал перо, стояли те люди, которые были им самыми близкими. “Милая (зачеркнуто) Дорогая (зачеркнуто) Уважаемая Белль! Пишет тебе Когсворт со всем почтением, коего заслуживает такая уважаемая мадам, как ты. Рядом со мной сейчас стоит твой отец и твои друзья, которые мешают (зачеркнуто) подсказывают мне, что писать. Передай, пожалуйста, наши пожелания всего самого хорошего и крепкого здоровья нашему хозяину и твоему супругу. У нас все хорошо. Твой отец чувствует себя нормально, миссис Поттс навещает его каждый день”. На этом месте Белль остановилась и вздохнула. — Врет, как пить дать, — прокомментировал Гастон. — Если бы он был здоров, то зачем миссис Поттс навещать его каждый день? Белль вздохнула еще раз и продолжила. “Чип так подрос за это время, что вы его даже не узнаете. Очень скучает по тебе, Белль, и передает тебе привет. Лефу, друг Гастона, также передает своему другу наилучшие пожелания (неразборчиво, зачеркнуто), просит, по возможности, вернуться поскорее, потому что он хотел бы готовиться к своей свадьбе, а так как Гастону же он помогал (зачеркнуто), он надеется, что Гастона не обременит оказать ему посильную помощь в приготовлениях. Люмьер просит тебя, Белль, по возможности, описать внешность и наряды парижских дам, а также то, что ты пробовала на приемах. Ему очень интересно. Фифи также передает тебе привет и спрашивает, можешь ли ты дать ей совет, что сейчас в моде, а то наши провинциальные вкусы могли устареть. Мы все, слуги Его Высочества, передаем ему большое привет еще раз, волнуемся за него, рады за него и все такое прочее, Белль, милая, черкни пару строк, как Его Светлость? Как его приняли в высшем свете, чем он занят? Полетт также передает ему наилучшие пожелания (зачеркнуто). Белль, ты прости меня за помарки в письме, я иногда смею надеяться, что то, что не сказано, может быть даже важнее сказанного. Мы, конечно, никоим образом не хотим как-то умничать и давать хозяину (зачеркнуто) Его Высочеству советы и свои умствования, но просто хотим спросить, что он решил, останется ли он в Париже или вернется в наш замок, и, может быть, ему все еще нужны будут наши услуги, как слуг? Спроси у него, пожалуйста, Белль. С любовью (зачеркнуто) с уважением, ваш Когсворт“. Белль закончила читать, и слезы катились из ее прекрасных глаз. Гастон не стал ее утешать, потому что сам был на грани того, чтобы разреветься, как девчонка. Надо было что-то решать. Они молча легли в постель, и Гастон задул свечу. Когда Гастон проснулся и, сунув руку под подушку и достав часы, увидел, что уже десять утра. Самое время, чтобы разбудить Его Высочество и немного потолковать. Он наспех оделся, сам, как смог, и вышел за дверь. Около двери принца уже высматривала что-то в замочную скважину Мари-Эрнестина, и Гастон, взбесившись, отпихнул ее от двери. — Опять что-то вынюхиваешь, мерзкая шлюха? Она попятилась и, видимо, не подумав, зашипела на него: — Сам ты шлюха! Ты и твоя жена! Мерзкие развратники! Тут горбатишься за копейки, а вы торгуете своими красивыми мордашками, получаете все без труда! Да из какой только дыры вы вылезли?! Одному Богу известно, за какие такие заслуги Его Высочество решил вам купить дом в Париже! Гастон так удивился последним словам, что даже опустил руку, которой хотел отвесить оплеуху за такие оскорбления. Он схватил Мари-Эрнестину за шиворот. — Что ты мелешь? Какой еще дом в Париже? — Ой, не притворяйся, что не в курсе. Я сама видела, как он с поверенным оформляет бумаги на дом на ваше имя! Он молча отпустил ее и прошел в комнату к Белль. — Ты знаешь, Белль, Адам покупает нам дом. Тут, в Париже! — Но… Зачем это ему? — Понятия не имею. Они делали вид, что не понимали, говорили, что не понимают, потому что, пока что-то не понимаешь своими мозгами, то этого как бы и не случилось. А на самом деле они жили тут уже два месяца, а теперь Адам решил купить им тут дом. Все было достаточно ясно.