По пути

Стоит Карасуно наконец оказаться на национальных, Хината становится взвинченным до предела. Ожидаемо было бы видеть, как он зеленеет и нервничает перед первыми матчами, но сегодня блокирующий изменяет сам себе: не кусает беспокойно кончики пальцев, не рвет свои волосы в ужасе, не блюет на брюки Танаке, а в самом прямом смысле метает молнии в разные стороны. Оказывается заряжен настолько, что составляет сильную конкуренцию самому Солнцу. Когда Кагеяма на такого лучезарного сокомандника смотрит, волей неволей хочет натянуть на глаза солнечные очки и обмазаться для сохранности кремом с SPF, невзирая на то, что на улице ещё только февраль. Но стоит подойти ближе и коснуться хотя бы кончиком пальца, становится ясно — это солнце не обжигает, только очень мягко печет, проникая через эпидермис прямиком внутрь, к главенствующему органу. Будоражит кровь. Разносит по венам тепло и укрепляет веру не только в себя самого, но и в команду в целом. Товарищи сидят рядом и слышат: сегодня победим и завтра обязательно тоже! Хотя Хината молчит. Внимает словам тренера на собрании перед игрой. Тобио же слышит не только это. Волна, что накатила от легкого касания чужого колена к своему, оставляет на сердце слова, написанные немного кривым, но все равно понятным почерком: «Доверяй мне. Я не подведу. Ни сегодня, ни вообще. Хочу больше, больше твоих пасов. Все твои пасы» Кагеяме ново чувствовать тайные послания шестым чувством, учитывая, что раньше он и разговоры через рот не всегда мог воспринять верно. Но то было раньше. А сейчас… Сейчас ему приходится подавлять улыбку, усмирять линию губ, кончики которой почему-то сами собой ползут вверх, нарушая внутреннее спокойствие, не без труда обретенное. Хината стреляет взглядом перед началом разминки и, сливаясь с толпой, улавливает момент, чтобы невесомо тронуть его за запястье. Задержаться на коже касанием крыльев бабочки. Оставить отклик, след глубоко внутри. Там от него уже много всего. Много следов. Хинаты много. Но всё равно недостаточно. Кагеяма не дергается и не отталкивает, позволяет себе на мгновение замереть. Ничего, что одолевают мурашки и алеют кончики ушей: у Кагеямы впереди несколько минут, чтобы успеть настроиться на игру.               Хината очень тактильный. Всегда готов дать пять, нужно это или не нужно, готов кататься на спине у Нои или Танаки, готов обниматься с кем угодно и когда угодно. Кагеяма обессиленно подкатывает глаза, когда либеро треплет своего друга за щеки после матча, разрывая большой зал довольными групповыми воплями: «Мы победили! Первая победа Карасуно на национальных! Да здравствуют вороны!». И Кагеяма, одновременно возбужденный и уставший, поддается настроению толпы и кричит вместе со всеми. Хоть это лишь первый матч и первый день на национальных — дорогого стоит даже просто оказаться здесь. На этом огромное корте с замечательными товарищами рядом. На рыжего налетает Суга и Ямагучи, уже вдоволь наобнимавшие кряхтящего и недовольного Цукишиму, у которого от таких движений ремешок очков сбивается набок. Ноя дарит короткое и явно неловкое похлопывание по спине асу Карасуно, получает полный добра и нежности взгляд в ответ, и неожиданно возникает рядом с Кагеямой, хлопает по плечу и его: — Хорошая работа, Кагеяма-кун! — Да, ты отлично прикрывал, Ноя-сан. Впрочем, как всегда… — Тобио всё ещё приводит дыхание в норму, вытирает пот на лице краем футболки. Даёт себе время додумать фразу. — только вот… — Что «вот»? — Коротышка кидает на сокомандника внимательный и изучающий взгляд. — Чего ты… чего ты вечно щупаешь его за щеки? Либеро хлопает глазами. Сначала не понимает, кого «его», а потом в зоне видимости появляется растрепанный, уставший, но счастливый как никогда Хината. И Ноя не находит ничего другого, кроме как захохотать во весь голос: — Ты! Кагеяма! Аххахаха! Ты что, ревнууууешь? Кагеяма краснеет целиком: — Ничего я не… нет! — Ворчит он. А потом шипит, когда Нишиноя лохматит его волосы, превращая их в сплошной кавардак, но все равно остается неподвижным. — Мне правда просто интересно! Ное нужна минута, чтобы успокоиться. Он глядит в сторону Шое даже как-то любовно и выдает, дразнясь: — Ты его чудесные щеки вообще видел? Я удивлен, как ты сам этим не занимаешься 24/7, Кагеяма-кун! Говорит это так, будто это самая очевидная вещь на свете. Вот ведь пройдоха.               Из всех ежедневно окружающих Хинату сверстников Нишиноя заметен сильнее всех остальных: постоянно болтается с Шоё на переменах, занимает для него (а теперь еще и для Кагеямы) место рядом с собой в столовой, вечно строчит ему сообщения, в прямом смысле носит на руках по залу и вокруг. Кагеяма не мог этого не заметить, даже если бы был на 100% слепым. И нервничал бы, даже если бы был на 1000% опытным в отношениях. Но, чтоб как-то разобраться в этих хитросплетениях, всё же задал однажды Хинате прямой вопрос. И теперь периодически напоминал себе о том, ставшем уже воспоминанием, разговоре: — А если бы Нишиноя тебе взаправду предложил тогда встречаться, ты бы согласился? — Что? — Ты слышал. Представь, если бы у Нои не было Асахи. И если бы Ное нравился конкретно ты. Шоё мнется: — Не думаю, что согласился бы. Он правда очень классный, и мне нравится как человек и вообще. Он офигительный друг. Возможно, и симпатия какая-то к нему есть. Но я бы не согласился. Не тогда. — А когда? — Ну… до нашего с тобой поцелуя, я думаю... — То есть? — Что «то есть»? Че ты тупишь так, Дургеяма? Говорю же, может, и согласился бы, если бы мы с тобой не поцеловались! — Но почему? — Потому что мне понравилось! И мне было интересно, к чему это может привести! Целовать всех подряд у меня цели никогда не было! — С первого раза понравилось? — Ну… да! И я тебе это уже говорил! А тебе что, нет? Кагеяма бы соврал, скажи он «нет», но и согласиться не мог. Зацепили даже не эти глупые уроки с поцелуями — сам Шоё чем-то зацепил. Околдовал его, не иначе, своим мандариновым запахом и раскосыми карими глазами. Возможно, он был слишком ослаблен своей болезнью и поэтому позволил Шоё приблизиться к себе настолько. А может, она как раз обнажила то, что зародилось когда-то до. Заметила одинокое семя и позволила ему расти, пустить длинные корни в почву и расцвести буйным цветом. Тобио не мог припомнить, когда конкретно его в этот ураган затянуло. Вроде бы до и вовсе не существовало. В начале учебного года Хината был просто проблемным, глупым балбесом, недоволейболистом без какой-либо техники. Одним из многих сокомандников, которого Кагеяма терпел с огромным трудом. Совсем не так, как Цукишиму, конечно же. Однако отрицать, что с Хинатой поначалу было сложно — тупо. Но потом же… все эти подколы, споры и соревнования… тренировки до седьмого пота, съеденные на двоих тысяча онигири и булок с мясом, обсуждение любимой манги и череда сообщений ни о чем… Хината будто был другим человеком. С которым, ну, ничего романтичного... Нынешний же Хината — особенный. При чем для него одного. Как так получилось? Хината пихает его в плечо, недовольно бурчит, возвращая с небес на землю: — У тебя что, язык отсох? Отвечай! Кагеяма еле припоминает заданный ему вопрос и из вредности тянет: — Ни один не понравился. — Получает тычок в бок. — Надо пробовать еще!               И сейчас, когда Хината так ловко запирает их вдвоем внутри небольшой и наверняка пыльной кладовой, у Кагеямы в груди замирает сердце. Шоё оставляет максимально сдержанный поцелуй на губах напротив и туда же шепчет: — Победили, Кагеяма, мы пережили первый день! Руки Тобио скользят по чужим, ощущают мурашки. — Значит, завтра снова победим — На полном серьезе отвечает брюнет и целует глубже, притягивает к себе за талию, оказывается между стеной и горячим телом. Хината забывает, как правильно дышать, и возится в объятьях, кожа на щеках наливается краской: — Я...я еще не ходил в душ, так что не прижимайся так крепко! Как будто Кагеяма мог не заметить. Как будто не всё равно, только из душа он или нет. От Хинаты всегда приятно пахнет. Всегда. Кагеяма вздыхает прерывисто и громко. Не каждый же раз говорить Шоё про это. Пусть помучается. Вместо этого ведет пальцами по линии шеи, касается языком — там же, ощущает солоноватый привкус. Хината смешно пищит, больше в шутку упирается ладонями в чужие плечи, шепчет: — Дурак, Кагеяма! Улыбается, как бесенок. В глазах два пылающих огонька: — Завтра с Инаризаки… Встречу твоего засранца Мию! — Он не мой засранец. — Значит просто засранец! Встречу его и все выскажу! — Зачем высказывать? Покажи, что уме-ешь, на поле, — отвечает Тобио больше на автомате, сейчас явно заинтересованный руками, блуждающими под его собственной футболкой, чем какими-то там… связующими команды противника. — Это я точно собираюсь сделать! Кагеяму так припекает, что новые поцелуи сами по себе выходят смазанными и более долгими. Где-то на фоне укоряет свои вдруг ставшие деревянными руки, которыми… которыми очень хочется трогать Хинату везде. И пока он решается, Шое из этой дремы уже выплывает, тихо отстраняется в сторону, чуть не рухнув на сборище швабр у противоположной стены, наделав при этом немало шума. Поправляет волосы и футболку. Брюнет ловит краем глаза движение ткани шорт, Хината поправляет и их. Подтягивает резинку, старается разгладить, спрятать стояк. Получается очень даже не двусмысленно. Тобио бы уже сгорел от смущения, но Шое… Шое сам сверлит его взглядом, настырно опускаясь ниже и ниже. Улыбается. Слишком нахально. Потому что Тобио возбужден не меньше. И, обронив на прощание: «Завтра здесь же», выходит за дверь.               Кагеяма натягивает новую форму и слышит удрученный комментарий от Шое: — Надо же, Дургеяма. А оранжевый тебе совсем не идет! — Так грустно, будто бы возлагал на это надежды. — Че сказал? — Он бесится в ответ и снова выпаливает: — Ты сам вообще как ходячий мандарин! Сказал так, как будто бы это плохо, дурак, — отвешивает себе мысленную оплеуху Кагеяма. Стоит им выйти на разминку, с другой стороны поля к брюнету уже подплывает тот самый Мия Атсуму, и Тобио слышит его голос прежде, чем видит. — Тобио-кун! Я так рад тебя видеть! Кагеяма этих чувств не разделяет, но согласно кивает, зажатый в тисках между моральной этикой и желанием заехать по крашенной макушке. — Привет, Мия-сан! — Карасуно попала на национальные! Я тронут! И счастлив! — Мия тянет последний слог и пялится прямо за спину кохая. На лице вырисовывается широкая, плутоватая улыбка. Из глаз того и гляди посыпятся звезды. — О божеееее, Хина-ата-кун! — Восклицает так, будто встретил старого друга. Делает несколько шагов навстречу, — Хината из Карасуно, словами не описать, как я удивился, когда узнал, что ты с Тобио-куном в одной команде! Я тогда подумал — не может это быть совпадением! Чтобы Хината из волейбольной команды Карасуно и Хината, по которому Тобио вздыхал в лагере молодежки, — один и тот же человек! Но всё же это так?! Как здорово! Мия движется так, будто сейчас же готов сорваться в пылкий танец. Еще немного — и с округи начнут слетаться птицы и бабочки, словно тот диснеевская принцесса. Кагеяму подташнивает. Он крутит головой по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто на них. А вот на маленького рыжего вороненка подобные выпады, кажется, ну, совсем никак не действуют. Отвечает он спокойным и ровным тоном: — Я очень много слышал о тебе. Хочу вживую посмотреть на твою игру, Атсуму-сан. Жду не дождусь, когда мы сойдемся с вашей командой на площадке! — Я тронут! Такой лапочка! — Связующий наклоняется ниже, будто в попытке рассмотреть каждую клеточку на лице Хинаты, брови его при этом складываются домиком. И заявляет уже Кагеяме: — Какая же прелесть! Понимаю, почему ты выбрал его! Собирается сказать что-то еще, но его очень уж недовольно зовет капитан команды Инаризаки. — Ох...Меня уже заждались, — хлопает в ладоши. И в миг меняет выражение лица и всю ауру вокруг себя на тяжелую и давящую: — Покажите мне на что способны, вороны из Карасуно! Кагеяма ну очень, очень хочет ему врезать или хотя бы толкнуть. Хината же чуть не грохается в обморок, когда рядом появляется Нишиноя и хвалит: — Ты хорошо ему ответил, Шое! — Да я… — Хината в миг становится бледным, маска напускного спокойствия с треском приземляется на пол. — Я чуть не умер! Ноя лишь смеется, уводя первогодок на официальную разминку. Впереди потрясающий матч с сильным соперником, удивительные близнецы и самая бессовестная кража на свете. У Кагеямы холодок бежит по коже, когда он, невзирая на визги болельщиков, слышит: — Они… они повторили нашу атаку! Без подготовки! Оглядываться времени нет, он и сам шокирован быстрой братьев Мия и раздосадован не меньше остальных членов своей команды: Они не повторили её. Они… они её украли! Если сейчас… Если сейчас Шоё расстроится, то всё станет хуже… У Карасуно меняется подающий, и Тобио урывает момент, чтобы глянуть на Хинату. Но на лице нет и намека на разочарование — только неподдающееся логике нормального человека восхищение. Вот сейчас у Шоё действительно в глазах расплавленное золото, а рядом вокруг — огонь. И желание побеждать. Азарт. Хината поглощен процессом игры настолько, что физически не способен замечать товарищей по команде. Нет: он не становится неловким или слишком заметным, он движется выверенно, спокойно, аккуратно. Смешивается с толпой, как и было задумано. Выходит на предел своих способностей, по площадке буквально летает. Перекидывается со связующим Инаризаки редкими колкими фразами, даже не задумываясь. Как будто бы делал это тысячу раз. Будто бы соперничать с Мией для него не впервой. Атсуму явно заводится. Несколько раз Карасуно отчетливо слышит его довольный голос: «Вау! Ты это видел?», а что слышит Карасуно, то слышит и Тобио. Насколько же сильным нужно быть, чтоб восхищаться соперниками? Мия улыбается, стоит ему занять позицию напротив Шоё, а стоит Шоё ему что-нибудь сказать, хоть слово, линия губ у него расползается еще шире. До Кагеямы, также сильно увлеченного игрой, причина такого поведения доходит уже после матча. Звучит свисток. Толпа сокомандников врывается на поле и утягивает всех причастных в жаркие объятья, без разбору валясь на пол. Тобио пытается отдышаться: и от счастья, что вырвали очередную победу, и от еле сдерживаемых слез. Хината рядом. У Хинаты они все-таки текут по щекам, и сердце громко колотится, а Кагеяма это чувствует, потому что сейчас тот его обнимает. У Шое во взгляде настоящий пожар, адреналин. И в этот момент и в следующий, когда за спиной Тобио вновь звучит голос Атсуму: — Шоё-кун. — Да? Хината послушно подходит ближе, по эту сторону сетки. — Знаешь, когда-нибудь я буду пасовать тебе, а ты будешь делать со мной любую, абсолютно любую атаку. Знаешь? И Хината кивает, мол, знает. И у Кагеямы вдруг сдавливает сердце. Так вот, чего ты так пылал… ты понял… Понял, что пасовать тебе могу не я один… Хината…               Кагеяме хочется побыть одному вплоть до самого вечера. Сначала они с командой кушают в кафе неподалеку, чуть позже Хината улетучивается на прогулку с ребятами из Некомы, долго уламывая Кагеяму пойти с ним, на что Тобио только бессвязно ворчит и отворачивается к стенке. Сугавара и Дайчи, ставшие этому свидетелями, обмениваются беспокойными взглядами. Потому что у Кагеямы после настолько успешного матча, очень, ну очень не свойственное настроение. Бегает Тобио сегодня один, без Хинаты и нянечки в лице Цукишимы. На бегу он как следует охлаждает уставшую башку, освобождая её от убогих, ненужных, ревнивых мыслей. Оставшиеся крупицы глупой обиды смывают упругие струи воды в душе, под которыми он, совершенно забывшись, варится как минимум минут 40. И вспоминает про встречу в подсобке, только когда выходит в раздевалку и натыкается взглядом на крайне недовольное лицо Шоё. Хината скрещивает на груди руки: — Ты! Ты чего не пришел? Я прождал полчаса! — Я… я совершенно забыл, — оправдывается Кагеяма, не зная, что теперь и делать. У мелкого готов пар валить из ушей. — П…пошли сейчас сходим! — Тоже мне одолжение! Не пойду я уже никуда. Ты меня расстроил! Я специально с прогулки торопился, а ты! Рыжий бесцеремонно шагает мимо Тобио, задевая его при этом плечом, на котором тоже висит подготовленное махровое полотенце. И громко хлопает дверью душевой. Кагеяма теряется. И мнется. И злится, как и Хината, уже сам не понимая, на что. Надо извиниться, и чтоб он извинился тоже! Его банные принадлежности оказываются неряшливо брошенными на скамейку. Сердце опять бьется в горле. Идет туда, откуда слышаться тяжелые капли, падающие на пол. Хината рядом с кабинкой стягивает с себя футболку и замечает Тобио почти сразу же, шепчет, в голосе уже нет злобы: — Ну, и чего ты? — А ты? Рыжий хлопает глазами, отгоняет наваждение, потому что… потому что Кагеяма стоит перед ним лишь в шортах. Таким он видел его сотни раз, но сегодня, сейчас, когда они только вдвоем, у Хинаты от этого зрелища учащается пульс. Потому что Кагеяма с редкими капельками воды на торсе удивительно красивый. Потому что, когда Кагеяма смотрит потемневшим взглядом, у Шое подкашиваются коленки. Хината невольно прикусывает губу, как делает это в моменты тревоги, и тут же ощущает на своих губах чужие. И несдержанно стонет, когда его прижимают к холодному кафелю стены. Футболка из ослабевших рук валится на пол. Струи бьют по плечам нависающего над ним Тобио, который опять что-то себе там надумывает, остановившись. И стоит только Хинате шелохнуться, в попытке перенять инициативу, ведь сейчас без продолжения он уходить не намерен, — Тобио действует первым. И затягивает в такой влажный и умопомрачительный поцелуй, что ничего другого, кроме как цепляться мокрыми от душа пальцами за широкую спину, ему не остается. А потом Кагеяма спускается ниже и целует там, где никогда раньше не целовал: кадык, линию ключицы, плечо, солнечное сплетение, недолго думая — сосок, втягивает глубже, отчего Хината нетерпеливо охает. И исправляется: прикусывает ребро руки, ведь спугнуть Кагеяму сейчас… Да ни за что! И где он этого нахватался? Тобио ведет языком по мокрому от капель воды впалому животу, ближе к пупку, и этим самым языком обжигает, заставляет подкатываться карие глаза. Заставляет мурашки бегать по всему телу. Хината хотел бы слышать его дыхание или хоть что-то, кроме шума воды, но слышит даже больше, когда Кагеяма вдруг поднимается и прижимается к его уху. Параллельно приставляя большой и указательный пальцы к резинке шорт, осторожно при этом оттягивая: — Могу я? Хината знает, что у Кагеямы духу не хватит договорить фразу целиком, поэтому нетерпеливо кивает, ёрзая в его руках. Если Тобио надумал пойти до конца… То кто Хината такой, чтобы его останавливать? Рассудок проясняется всего на секунду и прежде, чем впасть в транс окончательно, распаленный ни на шутку Хината хватает чужую руку сам и по-хозяйски рисует ею линию от талии шорт ниже, до самой ширинки. Кагеяма немного дергается, как от огня, но в следующее мгновенье накрывает пах ладонью, прижимает сильнее, чувствует очертания сквозь тонкую ткань и (не)множечко сходит с ума. Сколько бы он не воображал этого в своей голове, реальность оказывается в тысячу раз безумнее и горячее. — Шое… а хочешь… — Хочу. — Я не договорил, — пытается в споры, остудиться, отвлечься. Потому что как спичка сгореть за 30 секунд — ужасно не хочется. — Я всё хочу, — выговаривает Хината уже прямо в губы, мягко подрагивая. Кагеяма протяжно стонет, когда его рука юрко проникает под слой белья. Чувствует, как пальцы обхватывают возбужденный член, и нетерпеливо притирается к ним, распаляясь еще сильнее. И шорты Шое оказываются стянутыми до колен, как и его собственные. Времени, чтобы избавиться от одежды полностью, в запасе нет. Кагеяма больно кусает губы и свои и чужие, опаляет дыханием. Тянет Хинату к себе еще ближе. Ведет рукой вверх-вниз по стволу и ловит дрожь в коленках, когда получает те же движения в ответ. Хотел бы заткнуться, потому что потом будет стыдно, но не может. Бормочет бессвязную чушь: Боже. Так хорошо. Хина-та… Расслабь немного, а то я так… Агхх.. Хината дрочит ему быстрее, но более равномерно, нежели он сам. Кагеяма пытается подстроиться под ритм, но быстро сбивается. Желание синхронизироваться еще и здесь ломает все возможные преграды и границы, стирает их начисто, смывает гребаным душем. Целует смелее, забывая, кажется, как правильно дышать, и просит. И Кагеяме совсем не стыдно об этом просить. Может быть, позже, но не сейчас точно: — Обхвати оба, Шоё. И Шое обхватывает два члена сразу, послушно подаваясь навстречу, в горячке касаясь: кожа к коже. Ладонь у него вся в вязкой смазке, и всё это из-за Кагеямы. Слюна скатывается по подбородку, и он не в силах её контролировать, потому что его Тобио толкается головкой в руку и мелко дрожит. Кагеяма накрывает своей ладонью сверху, сжимая потуже, но ослабляя темп. Несколько рваных, неровных, неловких движений, и оба уже на пике.               Но проигрывает всё равно Кагеяма, потому что в глаза Шое в такой момент смотреть вовсе не стоило. Там — омуты. Непроходимые болота. Танцы, мать их, бесов. Которые тянут к себе, зазывают, хватают за руки, проникают в душу, вонзаются в кожу. Не тот взгляд, как сотни горящих взглядов на поле. Совершенно другой. Пламя, пылающее для него одного. Мол, пожалуйста, Тобио, — заходи погреться и ублажить моих чертей. Ты им до одури нравишься.