По пути

— Гхм… Хината… Тобио собирает волю в свои трясущиеся пальцы, в то время как мозг превращает и без того беспокойные мысли в какое-то месиво из обрывков фраз, желаний и воспоминаний. Как будто ему как следует встряхнули башку. И всему виной — рыжее чудо с карими глазами, что пялится сейчас на него исподлобья. Сердце бьется под ребрами, Кагеяма выпускает ртом белое облачко пара и выдает: — Я не смог вернуть тебе твой зеленый шарф. — Чего? — Шарфик твой. Который ты постоянно носил. — Он у тебя что ли? — Да. Мама сказала вернуть. Я несколько раз пытался его отдать, но каждый раз оставлял себе. Хината не понимает. Вроде бы они собрались тут выяснять отношения, а Тобио — о шарфе. О котором он и думать забыл. Хочется треснуть его как следует за то, что он так… Но Кагеяма такой взвинченный и растерянный, будто бы это важно. Хината кусает губы и слушает дальше. — Ты забыл его у меня, когда я болел. А потом ты собрался на свидание с Ячи, и я решил, что теперь останусь без тебя, но зато хотя бы… хотя бы с твоим запахом. Потому что шарфик… он так сильно тобой пах… у него аромат был мандариновый, то ли от шампуня, может, от геля для душа. Я не знаю… Хината думает, какая еще нахрен Ячи. — А потом ты вообще начал встречаться с Нишиноей, и я, ну, я очень разозлился, что даже заблокировал тебя. Я понять не мог, почему я злюсь. — Щеки у Тобио с каждым новым словом горели всё сильнее, жгли всё внутри и снаружи. Заткнуться бы уже и убежать отсюда подальше. Но поток будто сам его понес. — Будто бы свыкнуться с тем, что ты с девушкой, было легче, а с ним… типа… а почему тогда не со мной? — Кагеяма… — Подожди, Шоё. Дай договорить… мне и так трудно… — Брюнет кашляет в кулак, освобождая горло, и оседает всё ниже, будто на плечи и правда давит неподъемный груз. А у Хинаты в груди взрываются фейерверки, потому что Кагеяма впервые назвал его по имени, сам того не замечая, и это будто что-то особенное. — Потом тот сеанс в кино… Я целый фильм хотел к тебе прикоснуться, но всё время себя одергивал, ведь одно дело — наедине дома, и совсем другое — в кинотеатре. Ещё ты выглядел в тот день так круто, так… боже. так красиво. То есть, ты всегда красивый, волосы твои… они такие мягкие, и смех, очень звонкий и задорный. И весь ты какой-то солнечный, улыбчивый, теплый, совсем не как я. — Кагеяма больно трет переносицу, пытаясь хоть как-то прийти в норму, но чувств столько, что голова начинает кружиться. Глубокий вдох и выдох. — А ещё те две курицы в кафе! Которые так нагло игнорировали тебя! Как так можно? Я бы не смог. И не стал бы! И когда Мива сказала, что мы были на свидании, я испугался. Я наговорил всякой чуши, это было резко и неправильно, так тупо! То есть… я так не думаю, Хината. Мои слова о том, что я никогда бы с тобой не… Я лишь думаю, что тебе бы было со мной ужасно, не только потому, что я не хочу светить тем, что ты мне нравишься, но и потому, что тебе нужен кто-то типа тебя, веселый и открытый… заботливый, добрый. Тот, кто будет катить твой велик, когда ты болтаешь без умолку, и кто ищет твои наколенники, когда ты растеряешь их по залу, пока носишься после тренировки со второгодками. Кто будет помогать тебе с учебой и ухаживать за твоими волосами и… не знаю, подпиливать тебе ногти, потому что ты сам постоянно забываешь. Кагеяма все-таки опустился на корточки и зарылся пальцами в волосы, грубо сжимая, прямо до боли. Состояние отвратное, будто бы выжали все соки. В ушах пульсирует, ветер холодит конечности. И Шое… молчит. — Хината, прости… Слова застревают в глотке, потому что снег скрипит под ногами Шоё, когда он буквально падает на колени напротив. Отнимает руки от головы своими, гладит пальцами и шмыгает носом. — Кагеяма, пошли. Ну вот. Придем домой, он переоденется и уйдет, и всё… Зачем я только… — Надо идти. Мы оба остыли и замерзли, Кагеяма. Надо согреться. — У него срывается голос, он тянет за руку, и Кагеяма врастает в землю ещё больше, стопорится на месте. Потому что стыдно, больно и страшно Хинате даже в глаза смотреть. — Не хочу. — Бурчит. Со стороны слышится шумный вздох. И хнык, или… хихиканье? Шое наклоняется ближе, шепчет на самое ухо так, что Кагеяму пробирает до мурашек: — Там идут бабуля, девчонка и мелкая собачка. Ты хочешь, чтобы я при них тебя поцеловал? — А?               К дому их будто телепортирует. Кагеяма не помнит, кто тянул больше, он сам или Шоё, или их просто принесло ветром. Они добираются молча, потому что у Тобио кончились слова в лексиконе, а Шоё до этого и дела, кажется, нет. В двери они вваливаются, возятся у входа, и, пока Тобио трясущейся рукой поворачивает ключ в замке, Хината по-хозяйски скидывает с себя ботинки. В доме — очень жарко. У Хинаты в глазах пляшут черти. Кагеяма блаженно зависает, когда его губы накрывают другие. Хината прикрывает глаза, тянется на носочках, потому что он уже босой, а Тобио всё еще в ботинках. И дыхание спирает окончательно. Шоё жмется ближе, водит языком по мягким губам, пробует на вкус, мурчит. Руки брюнета замирают в миллиметре от чужой талии, будто боясь поломать, если прикоснутся. Опять какой-то ступор, и в голове — каша. Хината прикусывает его губу, даже как-то больно, и шипит: — Да обними уже, я не хрустальный — Снимай свою хренову куртку. — Сам тоже. И ботинки свои дурацкие! У Кагеямы хватает стойкости закинуть вещи на вешалку, прежде чем он снова получает поцелуи. В губы, в щеки, в линию челюсти. Легкое прикосновение к уху, нерешительное и совершенно особенное. Дыхание в шею. Руки сами зарываются в рыжую макушку, тянут Шоё обратно к губам. Пока воздух холодит кипящую кожу. Теперь целует уже Тобио: более размеренно и плавно, чтоб не растерять по пути остатки мозгов. И пока он неспеша рисует узоры языком, совсем обезумевший Хината гладит ему спину, бока, и низ живота. — Хината…не… — Вздрагивает. — Молчи. — Я вспотел на пробежке, придурок. — Мне пофиг. И ему действительно пофиг: кусает за ключицу, играется с подолом лонгслива, туда-сюда задирая ткань. Касается холодными пальцами кожи, и Кагеяму словно током бьет. Так чувствительно. Так приятно. От Хинаты ведет. От Хинаты даже сейчас приятно пахнет. И это какое-то безумие, в котором они оба вязнут. Они медленно продвигаются в сторону лестницы, сталкиваются со ступенями конечностями, пока поднимаются. Кагеяма тянет наверх Шое, в то время как Шое тянет выше его кофту, кажется, совсем уже не стесняясь. — У тебя приятная кожа, — выдыхает Шое, отцепившись, когда они оказываются в спальне. Кагеяма теряет рассудок и понимает это, потому что сам шепчет: — Может, поцелуешь? Если хочешь! — Конечно. И Хината действительно нагибается ниже, задирает кофту и ведет языком рядом с пупком, заставляя Тобио съежиться и потеряться где-то на грани мечты с реальностью. — Немного соленый, — заключает Хината с довольным лицом, будто сделал величайшее в мире открытие. Стыдно. — Можешь не зажиматься? — Хината ведет по телу Кагеямы руками, как зачарованный на него пялясь, и добавляет: — Хочу кое-что попробовать… Уже ведь и так попробовал. Куда же… Хината вытягивается в полный рост, осторожно накрывает ртом чужую шею, посылая по телу волну мурашек. Посасывает кожу. У Кагеямы подкатываются глаза и подкашиваются коленки. Скрученный внизу живота тугой узел проваливается ниже, тянет в паху. Хината давит напористо, прикусывает рядом с кадыком и брюнет, не в силах больше терпеть, рвано выдыхает: — Хината, не…продолжай. — М? — Губы отрываются от шеи с влажным чпоком, только усугубляя ситуацию. Взгляд мутный и потемневший, шальной. Как и у самого Кагеямы, впрочем. Потому что сопротивляться такому трудно. — Почему? Тобио давится стыдом: — Просто… у меня встал Хината странно ухмыляется, но отступает на шаг. Пялится. А Кагеяма такой потерянный и открытый, и находится не сразу. Он беспокойно тянет подол кофты вниз, в попытке скрыть выступающий бугорок в штанах. На щеках — пожар. На голове — хаос. Губы влажные и опухшие от поцелуев. Красота. Такого Кагеяму Хината ещё никогда не видел. — Тогда… пойдешь в душ? — Раздумывает. — Угу. — Виновато тянет Тобио, шагая, наконец, к шкафу, и становясь к Хинате спиной. Шое решается как-то разрядить обстановку, успокоить, и делает это абсолютно по-своему. То есть по-идиотски. — Кагеяма. — А? — У меня тоже. Просто штаны мешковатые.               Градус возбуждения немного спадает, стоит Кагеяме принять контрастный душ. Следом он загоняет туда Шоё, который, как дурачок, на ходу чмокает его куда-то в плечо. Тобио занимается своими делами: ставит обувь, оставленную на месте преступления фиг пойми как, куда нужно, даже поправляет развешенные куртки, чтоб висели аккуратней. Готовит две чашки какао, уносит их в комнату, прикусив зубами шелестящие пакетики с маршмеллоу и молотой корицей. Загружает на ноутбуке неважный фильм и падает на кровать в аккурат, когда заходит Хината. Кивает в сторону чашки, застенчиво пряча взгляд: — Твоя порция какао с зефирками. Какао после поцелуев — самое то. На Хинате — футболка Кагеямы и его же шорты, которые он надевал в прошлый раз. И короткие белые носки. Выглядит слишком уж комфортно, будто на него и сшили. Глядит. Улыбается. — Чего лыбишься? — Кагеяма хочет спрятаться за кружкой в руках, потому что всё, чем они несколько минут назад занимались, маячит перед глазами и вызывает внутри какие-то нереальные волны удовольствия, теплоту внизу живота и слабое покалывание в конечностях. Всё же стоило подрочить в душе, а не ждать, пока возбуждение спадет само. Потому что нихера оно не спало. Потому что кожа до сих пор плавится в тех местах, которых касался Шое… руками и языком. Боже. Хината странно молчит, хоть и выглядит, будто хочет сказать многое. Семенит по комнате и берется за кружку обеими руками, оглядывает ковер на полу, и, видимо, хочет туда приземлиться, но Тобио останавливает: — Падай рядом, — хлопает по кровати, безумно смущаясь. Хината не садится, а буквально льнет. Близко. Плечом к плечу. Отпивает какао и тихо так говорит: — Ты мне тоже нравишься, Кагеяма. Очень. Кагеяме опять не хватает воздуха. — Ты сказал, что тебе нравится мой запах… а я вот с ума схожу по твоим синим глазам. Они какие-то нереальные, как самое… самое красивое небо или как чистое море. И когда ты смотришь на меня, не важно, на поле мы или нет — у меня внутри будто сжимается всё. Я не могу припомнить точно, когда это началось, но я, как припадочный, стал ждать твоего взгляда на себе. А еще касаний. Каждое твоё касание… для меня особенное. — Хината поворачивает голову, смотрит глазами, в которых плещется ещё много всего несказанного и тёплого, и шепчет: — И ты особенный для меня, Кагеяма. Они целуются до опухших губ, совсем позабыв о загруженном фильме. Ласкают и обнимают друг друга, пока спускаются вместе за новыми порциями синнабонов, плевав на мамин запрет есть только их, и держатся за руки, болтая о всякой чепухе и о важном, валяясь при этом на полу. О волейболе, тренировках, учебе и даже погоде. Будто наверстывая дни, проведенные порознь. И потом Хината спрашивает: — А… Кагеяма, а почему ты думал, что я с Ячи на свидание пойду? — Ну, — Кагеяма трет затылок, припоминая, — потому что записка была её почерком написана… — Нет же! — Да чего нет-то? Я в этом уверен! Спроси у Нишинои, наверняка это она для него написала! Хината вскидывается, шаря рукой по сторонам в поисках телефона. И, когда находит, почти что угрожает: — Я ведь позвоню! — Вот и позвони, — хмыкает Кагеяма, любой ценой готовый доказать свою правоту. Хината смотрит с вызовом, когда, набрав номер, ждет ответа и радостно пружинит на месте, стоит Нишиное ответить. — Да, Хината… — Ноя, привет! Послушай… я тут подумал, а приглашение на то наше свидание ты сам написал? — Ну… нет. Если честно, не сам. Я Ячи просил. Я сам пишу как курица лапой, преподаватели в школе вешаются. Хината глядит потерянно, в то время как Кагеяма, услышав подтверждение своих слов, беззвучно торжествует. — Ну, понятно. Спасибо. Хотя я, конечно, удивлен! — А чего… ты вдруг спросил? — Да я… — Шое пихает Кагеяму ногой, потому что тот дразнится. — Просто об этом вдруг вспомнил. — Понятно. — Ноя вздыхает и это совсем на него не похоже. Хината приподнимается на локтях. — Ноя, всё нормально? Ты какой-то грустный! Ноя тянет: — Да не очень. Всё куда-то катится в задницу, Шоё… — Что случилось? — Давай встретимся, ты можешь? Я расскажу, я бы хотел поговорить… Хината пялится на Тобио просящим взглядом, зажимая динамик, говорит: — Я, наверно, с ним встречусь! У него явно что-то случилось! — Сдурел? Поздно уже! Комендантский час скоро! — Шипит в ответ Тобио. — Ну, а что тогда? Я не могу его бросить! Возможно, он еще об этом пожалеет, но бросает всё равно: — Зови тогда! — Куда звать? — Тупица! Сюда зови! Хината ошеломленно хлопает глазами, буравит взглядом Кагеяму, будто видит его в первый раз, и делает то, чего не делал ни разу в жизни — зовёт кого-то в гости не к себе: — Ноя, есть предложение. Хочешь прийти в гости? От тебя не очень далеко. Здесь и поговорим. — Да мне без разницы, далеко или нет. Скинешь адрес? Я подойду. Я все равно гуляю. — Скину. Я тебя встречу. Но я… не один. — Понял… — Шумно выдыхает, делает паузу. — Ты с Кагеямой, да?