Лёгкое поведение

Соседки по палате вполголоса перешептывались, косясь на него: - Молчаливый такой, дикий. - Ой, не говорите Тамар Пална, я его потрясти за плечо хотела, а он как заорёт: «Не трогайте меня! Уйдите!». - Что ж с ним случилось? - Зиночка сказала что его на улице нашли избитого, весь в крови лежал на мусорке. - Кошма-ар! - Да ещё и поговаривают что его не только избили, но и ещё… кое-что сделали! - Как это – «кое-что»? - А вот так… Эдика привезли в Елизаветинскую больницу с сильнейшим обморожением, многочисленными ушибами, синяками, разбитой губой и переломанными рёбрами. За неимением места в палате мужчин, его положили в палату женщин, в компанию стайки бальзаковских красавиц необъятной окружности, любящих пошушукаться в уголочке, засупонили его в гипс…и забыли про него. Эдик никого из врачей к себе не подпускал, кричал, махал руками, швырял во врачей всё что окажется под рукой, ронял капельницы. Ночная сонная тишь палаты часто прерывалась надрывным плачем. Женщины жалели его, делились с ним фруктами и печеньем, так как к мальчику никто не приходил, но фрукты так и гнили на тумбочке, нетронутые. Очередной больничный день Эдик проводил или в болезненном сне или в болезненных воспоминаниях. Глазами полными боли, тяжёлой словно ртуть, той боли, которая отныне навечно отразится в его взгляде, он смотрел не отрываясь в окно. Он ждал его. Ждал что вот-вот в окно окажется знакомый силуэт с гривой снежных волос… Но проходили дни, ко всем приходили посетители, а к нему нет… И Эдик медленно умирал. Умирал хотя его и пичкали лекарствами. Умирал, пока заживали его раны и срастались раздробленные рёбра… Петербург, как обычно, плакал дождями. Эдик смотрел в окно. Тёплая ладонь тронула его плечо и Эдик тут же резко обернулся, несмотря на гипс, заискрившись от гнева. Но тут же весь гнев испарился, как испаряется лёд когда появляется солнце. На него с глядели для огромных глаза, глубоких и бездонных, как само небо, только цвета мёда с шоколадом. Эдик никогда не видел подобных глаз. Медсестра, кажется, испугалась сильнее чем он. Заметив что пациент не собирается агрессировать в её сторону, она тихо зашептала: - И-изви-ни-ните, что помешала… Вам н-надо капельницу постав-вить… Она говорила очень тихо, а в коридоре больницы было очень шумно. Но Эдик слышал только её голос и слышал громче всего на свете и видел её ярче всего на свете. Словно спала пелена с его глаз, которую он носил долгое время и эта пелена не позволила ему разглядеть опасность когда это надо было. В эту секунду, увидев её, он словно исцелился! - Д-да, конечно, - ответил он спёкшимися от долгого молчания губами. Она поставила ему капельницу, слегка касаясь его тонкими пальцами. Эдмунд не сводил с девушки взгляд. Уже уходя она наградила его девичьей кокетливой улыбкой одними губами и ушла. В тот вечер Эдик впервые вышел из палаты. Упакованный в гипсовые «латы», прикрыв их казённой пижамой, он вышел чтобы найти её и снова упасть в омут этих глаз. Он прошёл по коридору туда и обратно, встретил несколько медсестричек, но она на его пути не попалась… Через месяц его выписали. Выйдя за пределы больницы он в последний раз посмотрел на здание и печально побрел до остановки. За этот месяц он увидел любезную ему девицу только раз и только издалека и теперь, думалось Эдику, он будет как Данте встречать свою Беатриче только в мечтах, снах и несбыточных фантазиях… Огромная кровать медленно качалась и поскрипывала тонюсеньким голосочком. Эдмунд стоял в коленно-локтовой и по-страусиному воткнув голову в подушку, громко дышал с подстаныванием, вцепившись пальцами в резное изголовье. Сзади в него грузно и влажно вторгался Царёв. Депутат издавал звуки похожие на рык и хрюканье, толстыми пальцами сжимал бёдра своего продажного пассива. Кончая он издал вопль вепря, пару раз матюкнулся, сделал три сильных толчка и обмяк всей тушей на Эдмунде. Под весом хрякоподобного слуги народа у Шклярского ноги прогибались коленями внутрь, но он терпел. Депутат не долго сжимал его в своих пудовых объятиях, устав, упал на постель, обтёр лицо простыней. - Боже, Эдик, ты – огонь. Эдмунд медленно поднялся с локтей и спиной вперед упал на постель рядом с клиентом. Кровать обиженно пискнула под весом двух мужчин. Рядом с растёкшимся, будто масло на солнцепёке, депутатом, Эд казался тонкой травинкой. - Поужинаешь со мной? – спросил депутат, ласково погладив Эда по голове. - Хорошо. В столовой депутатского особняка сидя за широким столом Эдмунд медленно жевал бутерброд с красной икрой и запивал его бокалом «Каберне» из личных погребов патриота своей страны. Царёв жадно поглощал копчёную баранью ногу по самое копыто. Чавканье, хрюканье и хруст кости сильно портили Эдмунду аппетит, но он из чувства вежливости жевал и жевал свой несчастный бутерброд… Прощаясь со своим постельным увлечением депутат вдруг стал серьёзным, почти гневным и обрушил на любимого куртизана грозный вопрос: - Я звонил тебе на той неделе. Почему ты не отвечал? Эдмунд не успел подумать о том, когда это было и как он умудрился это пропустить, как пьяный жиробас вдруг стиснул свои пальцы-сосиски на тонкой шее Шклярского. - Учти, шалава, - пьяное дыхание обожгло веки Эдмунда, - если надумаешь меня кинуть, я тебя, падаль продажную, уничтожу нахер! У меня есть связи, я тебя просто раздавлю. Понял? Вали! Подзатыльник придал Эдмунду ускорение. Убегая из особняка он чуть не потерял свою выручку. Выйдя за ворота он потёр шею, плюнул в сторону особняка и вдруг его пробило на громкий смех. - Связи у тебя, сука. У меня, слава Богу, есть кое-кто со связями покруче чем у тебя, жирная жопа! *** Борис остолбенел увидев неожиданного гостя. Сперва молодому наркоману в состоянии позднего трипа показалось что это сам Дьявол поднялся из Ада по его душу. Но это был лишь его бывший любовник. На пороге стоял Эдик. Заметив шок Гребня он растянул губы в усмешку: - Не ждал, да? От тихого скромного мальчика не осталось ничего. Вместо него Борису явился парень со сломавшимся голосом и взглядом, плотным и тяжёлым, как туман над могилой. Эдик гордо прошагал мимо опешившего бывшего, бухнулся на кровать, достал из кармана пачку сигарет «Стрела», закурил. - Полтинник, - вдруг произнёс он. - Что? – чирикнул Борис упавшим голоском. - Полтинник тебя устроит? - За что? - За то что будешь находить мне клиентов. С каждого «кошелька» полтос я отслюнявливаю тебе. Идёт? Борис с ужасом смотрел на чудовище сидящее на его кровати и заполняющее комнату горьким дымом ленинградских сигарет. Чудовище, которое он сам же и создал… Закончился Эдик. Начинался Эдмунд. Среди ленинградских бабочек и мотыльков Эдмунд быстро обрёл репутацию «ляльки», то есть юного и очаровательного путана. Милый и деликатный мальчик он интуитивно понимал когда надо побыть в сторонке, а когда идти напролом. Предложит клиенту выпить или поесть, справится о делах и здоровье, достанет сигареты, протянет пачку и про мурлычет: «Пра-а-ашу-у вас…». Он умел производить впечатление доброго паренька, который умеет выслушать и этим снискал себе первую популярность у завсегдатаев валютных баров и «гастролёров» в номерах «Интуриста». Борис иногда оказывал ему заискивающе-виноватые знаки внимания, но всегда натыкался на лёд в глубоких глазах («глаза филина и газели»). Эдмунд честно выполнял свою часть «сделки», отдавал Борису пятьдесят рублей с каждого клиента. Он приходил в комнату общежития лишь чтобы переодеть один дефицит на другой, чтобы помыться, швырнуть пятьдесят рублей на кровать и снова отправиться в ночной город за телесными удовольствиями, выпивкой и деньгами. Эдмунд – это сила, но непутевая сила. Талант, но талант без «маячков», безбашенный и дикий. Порок, но красивый порок, на котором даже грязь выглядит старинной бронзой. * Грузовой корабль «Урим Тумим», шатаясь на волнах, проник во Внутреннее Японское море, его приветствовали тёплые огни Мацуямы, затем ненадолго остановился в Кобе и наконец, совершив крутой крюк, пришвартовался к Йокогаме, где открывался шикарный вид на Фудзияму. Марат медленно сошёл на японский берег. Было холодно. Алина дрожала, кутаясь в шубку и не сдержала счастливую улыбку, когда они оказались в тёплом вагоне личного поезда министра обороны Кокоцу. Марат был молчалив, нахохлившись смотрел в окно. Неожиданное приглашение на разговор от самого микадо Мирохито застало его врасплох в Алеппо, где он отгружал оружие для сирийских боевиков, почти без проблем захвативших город. - Раз зовёт, значит поедем, - сказал Марат, зевая… В окне поезда мелькали рисовые поля, в которых даже несмотря на холодную погоду, стояли люди по колени в воде. Чудная страна! Цивилизация и фанатичный традиционализм сосуществуют рядом в странном тандеме. Токийский вокзал встретил их суетой, толкотнёй, свойственной всем сверх-столицам. Марат с охраной и секретарём пересел в министерский лимузин. В Императорском дворце оружейного барона и его свиту встретил адъютант микадо, провёл их в залу для встреч и любезно на хорошем английском попросил главу концерна отпустить охрану. Корчемный сказал чтобы все телохранители, кроме Никиты, вышли из зала. Ждать императора пришлось долго. Юная микадесса, императрица Харуто появилась лишь на секунду, внимательно изучила командировочный наряд Алины и скрылась в глубине дворца, словно испуганный зверёк в нору. Наконец явился сам император. Мирохито был одет в строгий костюм от «Гуччи», на близоруких глазах неровно сидели круглые очки. Все встали и нижайше ему поклонились. - Добро пожаловать, Корчем-сан, - сказал микадо на ломаном русском. Марат предполагал для чего император допустил его до личной аудиенции и его предположения подтвердились. Мирохито предлагал Марату свою дружбу, защиту и помощь, а также орден Восходящего Солнца, виллу на окраине Токио и ещё и ещё и ещё… Но при одном условии: Марат прекращает поставку оружия их врагам – китайцам. Речь микадо текла как мёд, такая же сладкая и липкая. - От такого предложения может отказаться только безумец, - Марат окунул руку в свои волосы. – Знаете, Ваше Императорское Величество, - сказал он после паузы, - у нас в России есть такая пословица: «За двумя зайцами погонишься – ни одно не поймаешь». В погоне за оружием «Орчема» и за оружием братьев Си вы рискуете не получить ни то ни другое. Отодвинув стул Марат встал. Микадо смотрел на него каменным взглядом из-за стёкол очков. - Мой вам совет, Корчем-сан, подумайте хорошо. - Мой вам совет, господин Мирохито, предложите все ваши блага, ордена и прочее дерьмо Фрэнсису Си. Он будет несказанно рад… Разговора не получилось. Марат понимал что отказ от помощи Китаю означало полное перекрытие поставок оружия в Азию. Он потеряет не только Китай, но и Тайвань. Азию получат братья Си, создатели американской компании «Ferfrans», с которыми недавно заключил контракт хитрый Кокоцу. Министр обороны Японии решил с помощью безвольного императора вывести Марата из конфликта. На ночь Корчемный с эскортом остановился всё в том же хорошо знакомом доме Иитиро Кокоцу, в котором жил он с Эдмундом во время предыдущего путешествия в Японии. Эдмунд. В душе теплело от этого имени. Раскинув конечности Марат лежал на кровати и тихо напевал себе под нос:

Где вы теперь?

Кто вам целует пальцы?

Куда ушёл ваш китайчонок Ли?

…

Мне снилось что теперь

В протонах Петербурга

Жирдяй с деньгами

Вам подаёт пальто…

- Чё делаешь? – в комнату тихо вошла Елена. - Думаю, - ответил Марат. - О нём? – хмыкнула женщина. Марат не ответил. И это молчание было знаком согласия. Прошуршав длинной юбкой женщина села к «брату» на край кровати. - Что делать будем? – спросила. – Кокоцу борзеет на глазах. - Борзым хвосты режут чтобы тихими стали. Елена поняла его и кивнув вышла. Следующим утром у Марата была встреча с самим министром обороны. Кокоцу вёл свою игру, оплетая Марата своими нитями, но не догадывался что Марат, обдумав ночью план, тоже обвивал его своими нитями, сладко пел, приглашая министра посетить Россию, обещал быть паинькой и, наконец, сообщил что готов заключить соглашение с Кокоцу о взаимной помощи, но при условии что это будет сделано на российской земле. Высокопоставленный японец заглотил наживку, пообещав что он прилетит в Петербург как только составит все документы. Прикинув Корчемный понял что заветная встреча состоится в начале декабря. Вот и славно. В каюте «Урим Тумима» Марат снова вспомнил Эдмунда. Он вёз ему в подарок целый пакет шмоток и дорогие часы от «Картье», которые бы в том же Нью-Йорке стоили в три раза дешевле. Но это Япония, здесь всё баснословно дорогое, кроме, разве что, человеческой жизни. * Эдмунд сидел у стойки бара в клубе «Блу». В клубе было тихо и пусто; вчера тут прошла облава силовиков: искали проституток и наркоманов, но повязали всех. Это постоянно так в конце месяца, если надо выполнять план по шлюхам, с одного клуба по пять-шесть штук снимают и к концу дня план оказывается выполнен и перевыполнен. Сегодня на клиента можно не рассчитывать, поэтому Эд просто пил один шот за другим. Голос вонзился в спину, словно острое копьё: - Здравствуй, Эдик. Эдмунд сжал в руке стопку. Он предполагал что встретит этого человека здесь, но надеялся что пронесёт. Не принесло. - Вадим. – сказал что выплюнул, не оборачиваясь. Вадим Самойлов грузно опустился на стул рядом с ним. Старый знакомый Эдмунда, мужчина сорока пяти лет, круглый как шар, глазки поросячьи, нос массивный, губы тонкие. Местный полубезумный идиот, который сначала бродил по Невскому и угрожал проституткам «судом Божьим», а потом стал их самым преданным клиентом. Старший брат Матрицы, с которым не поделил пылкую любовь проститута (не Эдмунда!). - Скучал? – хрюкнул Самойлов, доставая толстую сигару. - Нет, - честно признался Эдмунд. – Я надеялся что ты окончательно зарылся в своём блядюшнике. Зачем выполз? - Смотри, - воткнув сигару меж узких губ Вадим поднял вверх бокал с коктейлем «Black velvet». – Видишь, внизу чёрненькое, а вверху беленькое? Мы все такие. Скрываем всё чёрное, показывая лишь белое. - Кстати, привет тебе от братика. Выронив изо рта сигару толстяк зашатался на стуле от праведного гнева, лицо его, круглое и надутое, покраснело как мячик на японском флаге. - Не смей мне говорить об этом пидоре!! Я всё жду когда он сдохнет и очистит воздух над этим городом убийц и воров. - Он пока не собирается подыхать, - усмехнулся Эд, с удовольствием наблюдая как пухнет от злобы его почти бывший клиент, - завёл себе твинка-задрота, которого я хотел зашлюшить, живёт сладко, глушит кокс, дерёт под хвост всё что движется. От этих слов Самойлов буквально обезумел, начал крушить бар, швырять в разную сторону бокалы, стулья, под горячую руку чокнутого попал даже пульт диджея. И только приезд полиции остановил безумца. Двое погононосцев под локти вели Вадима в машину. Размахивая руками спятивший мужик орал: - Не трогайте меня! Моё тело свято! Я ангел мщения, пришёл в этот мир чтобы очистить его! Кругом бесы! Бесы! Один мощный пинок под зад и «очиститель мира», визжа и тряся руками, словно больной Паркинсоном, влетел с гулом в полицейский автозак. Эдмунд, юркий словно угорь, успел ретироваться через запасной выход и наблюдал за этой сценой из-за угла, посмеиваясь. Затем, довольный, он поехал домой. Вечером он вышел погулять по городу. Возле ночного клуба «Грин Парадиз», откуда по ночам стайками вылетали «ночные бабочки» и садились на тачки за зелёные бумажки, он увидел как огромный прямоугольный, похожий на шкаф, мужик таскает по асфальту за волосы хрупкую девчонку. Судя по наряду девицы (мини юбка, сапоги на шпильках и тонкая куртка; на улице был дождь и сильный ветер), она была как раз из отряда порхающих за деньги прелестниц. Эду издалека показалось что он уже где-то видел этот необычный сине-зелёный цвет волос. Он ускорил шаг и в паре метров от странной парочки он увидел что жирдяй действительно волтузит по асфальту его знакомую, Хелавису (она же Наташа). Толстосум был так увлечён избиением путаны что кулак под дых стал для него полной неожиданностью. Качнувшись на пухлых ножках он завалился на спину, как подкошенная матрёшка, а Эд уже помогал подняться избитой путане. - Подруга, ты цела? Глаза девушки зашореные страхом смотрели сквозь Эдмунда немигающим взором. Эд слегка потряс «коллегу» за плечи. И в этот момент Хелависа очнулась, крикнула «бежим» и рванула к станции метро, развив на тонких шпильках скорость молодой газели, Эдмунд едва за ней поспевал. Успокоились они только в пустом медленно пошатывающемся вагоне метро. Наташка достала из сумочки зеркальце, посмотрела в него на свои разбитые губы, на синяк под глазом и струйки крови, вытекающие из ноздрей. Эд молча дал ей влажную салфетку. - Тварь, - прошипела девушка, убирая кровь с лица; получалось плохо, только размазала её по щекам. - Посчитал что ты на свои деньги не отработала? – спросил Эдмунд, Наташа кивнула. – Мне тоже такие ублюдки попадались. Куда ты сейчас? - Домой, - прошептала девушка. - Где живёшь? Давай провожу. Путана жила на Кронверкском проспекте. У подъезда она предложила зайти к ней и в благодарность за спасение напоить его «рюмочкой чая». В дверь, оббитую потрёпанным бледно-жёлтым дерматином сначала вошёл Эдмунд, за тихо шмыгнула Наташка. В коридоре их встретила высокая красотка модельной внешности. - Ты чё, работу на дом берёшь? – поприветствовала она Хелавису. - Он из наших, - пояснила бабочка, - из глиномесов с Невского. - Ого! – округлила глаза орехами девица. – Кто такой? - Не шебурши, Ларчик. Кто я такой ты знаешь, - подал голос Эд. Он сразу узнал эту тёлочку. Это была Танька-Ларь, в обычной жизни известная как Татьяна Ларионова. Не проститутка, но тоже умеющая с помощью своей красоты вытягивать из мужиков деньги. Она была профессиональной комсуматоршей. Девочки по вызову добывали свой кусок, используя руки, грудь, дупло и рот, а девочкам-клубницам хватало лишь ослепительной улыбки и сладкого голоска. Но тем не менее, и проститутки и комсуматорши стояли в одном ряду на полке в кабинете капитана Кирноса, он ставил знак равно между ними. Эд познакомился с Танькой случайно при крайне неприятных обстоятельствах. Она из-под носа увела у него клиента. Для Шклярского это было не просто неуважение, это была абсолютная дерзость. Он встретил соперницу за углом ресторана и, наплевав на нормы морали и этики, оттаскал девицу за волосы и пригрозил что если она ещё раз сунется на его территорию, то может пенять на себя… От неожиданности встречи Танька сразу как-то обмякла. Эд приготовился к истерике, крикам и кулачному бою, но ума хитромудрой девке хватило лишь на то чтобы спрятаться в ванне. - Натка, кто тебе фэйс разрисовал? – прогудел голос из ванны. - Борис. Гондон решил что я его зеленью наебать решила, - с глухим стуком упали на пол сапоги Хелависы, она устало опустилась на банкетку. От имени Борис у Эдмунда прокатился электрический разряд по позвонкам. Видимо все Борисы априори гондоны… - Проходи на кухню, - сказала Наташа и указала пальцем в нужную сторону. - Мам…- тонкий писк котёнка прозвенел в воздухе, наполненном ароматом бабских духов и сигаретного дыма. В коридор из комнаты медленно вышла маленькая девочка лет пяти с головкой полностью без волос и личиком белым как свежий снег. Лицо знакомой Эда осветилось улыбкой. - Мама пришла, - Хелависа подошла к ребёнку и обняла её. Эд стоял не моргая смотрел на обеих. На грудь ему упал тяжёлый камень. Когда-то он тоже обнимал свою дочь. Наташка протянула дочке цветной пакет, который всё то время что её мурыжил клиент, они с Эдом бежали к метро и шли домой, она крепко держала в руках. Девочка достала из пакета красивую куклу в коробке. - Нравится? - Да…спасибо, мам. - Не за что. Иди, поиграй, потом будем ложиться спать. На убогой кухоньке среди немытой посуды на деревянном столе была накрыта истинно проститутская поляна: варёная картошка, колбаса, сыр, хлеб и…дорогое «Божоле» урожая 1967 года. Наливая себе полный стакан, слушая как шебуршит в коридоре подруга, собираясь на «охоту», и играет в комнате дочь, Наташа-Хелависа рассказывала историю своей жизни: - Познакомилась с ним когда мне было шестнадцать, позвал к себе в Питер, сказал что буду учиться, он будет меня содержать. Я дура, блять, поверила, прискакала и вскоре залетела. А он меня бросил. И я одна, без денег, без профессии, с ребёнком. Эд молча прожевал кусок сыра. - Мой первый заказ был «садик». Я после родов, всё болит… Не знаю как я не сдохла. Эд долил себе и собеседнице ещё вина. Он знал, раз уж человек решил вытащить душу перед ним – не надо его перебивать. - А ты только по мужикам работаешь? – вдруг спросила девушка. - Да. - И чё, прям ни одной бабы у тебя не было? – ещё один стакан сменил настроение путаны с грустно-ностальгического на кокетливо-заигрывающий. Эдмунд заел сыр целой картошкой. Есть ему хотелось страшно! - Нет. А сколько твоей дочке лет? - Почти четыре. - А как её зовут? - Инна. - А она…немножко нездорова? Собеседница снова посерела. - Лейкоз. Но мы не сдаёмся. Ждём операцию. Стоим на очереди. После операции должен наступить период ремиссии. Эдмунд понял что коснулся темы, которой не должен был касаться, но бледная дочка его знакомицы стояла у него перед глазами. - И когда ваша очередь? - Мы сейчас уже семьсот…семьсот тридцать вторые, кажется. Эд снова разлил дорогой алкоголь по стаканам. - Ладно, Натали, давай выпьем за жизнь нашу потаскушную. Выпили они молча. Эд посмотрел на часы и удивился в меру его опьянения. Было уже почти час ночи. - Блять! Как я домой поеду? Мосты уже развели. Сука! - Ложись у нас, в Танькиной комнате. Её всё равно до утра не будет, она на Конюшенной в баре у Костяна будет квасить всю ночь. Ложись, давай. Пока подвыпившая Наташка укладывала дочь спать, подвыпивший Эд пытался уложить спать сам себя на узком диване под тонким пледом в розовый цветочек. С трудом он принял удобное положение на боку и, в ожидании сна, глядел в стену. Морфей забирал его к себе по кусочку и ожидая полного погружения в мир сновидений он снова вспоминал свою жизнь. Так уж вышло что со времён гетеры Таис, которая ради удовлетворения своего клиента сожгла дворец, заниматься проституцией считалось вещью стыдной, а вот пользоваться услугами считалось совершенно нормальным. Быть проституткой – плохо, быть клиентом проститутки – хорошо. Понял Эдмунд эту истину когда впервые попал в обезьянник. Ничто не предвещало беды. В тот прохладный осенний вечер он сидел в валютном баре в компании симпатичного моряка с норвежского грузового судна, стоящего на рейде в Кронштадте. Они мило разговорились и уже почти договорились и вдруг – шасть! -за его спиной из ниоткуда выросли милиционеры. - Гостю страны – гудбай, а этого хлопчика - в машину. На белых запястьях парня защёлкнулись наручники, а перед глазами замелькала статья 121 УК РСФСР. В отделении его допросили, вывернули карманы, конфисковали заработок и отправили в «сушилку», где сидели ещё двое попавшихся и его длинноногая коллега женского пола. Эдмунд сидел между мокрушником Тимохой Раздраем и домушником Митей Горелым, крутил в пальцах цигарку и вёл оживлённую беседу. Проститутка, назвавшись Катей Кроликом, сидела поотдаль, охраняя свою честь. - Тебя за что замели, Эдик? – спросил Раздрай. - За торговлю, - хмыкнул Эд, - торговал не там где положено, согласно новой директиве ЦК КПСС. Бандит кивнул, не догоняя двойное дно сказанных Шклярским слов. Горелый достал из кармана поношенного пиджака губную гармошку, заиграл частушечный мотив. Раздрай затянул во всю глотку:

Мимо кузницы шла,

Всё посвистывала

Увидала кузнеца-

Сиськи выставила

Эдмунд подхватил (первое что на ум пришло):

Эх, огурчики,

Да помидорчики.

Сталин Кирова убил,

Да в коридорчике.

Весь обезьянник покатился от смеха. Горелый похлопал Эда по плечу: - Хороший ты пацан, приходи ко мне, я тебя «щипать» научу, жизнь будет – малина с сахаром. Но Эд не хотел «щипать», ему светило пять лет в отнюдь не весёлом месте. Но пронесло. Продержав в обезьяннике три дня его выпустили, выписали штраф и пригрозили чтобы больше по «валюткам» он не мотался, иначе будет плохо. Страна начинала перестроечный разбег, набирал обороты гуманизм, особенно в адрес детей, подростков и женщин. Эдмунд поклялся что больше ни-ни. Выйдя из милиции он сел на трамвай и поехал в тот же бар, надеясь на продолжение встречи со своим симпатичным норвежским морячком… Эд проснулся резко от ощущения что на него смотрят. В центре комнаты, вытянувшись, стояла Хелависа. - Ты чего? Не говоря ни слова в ответ она с электрическим треском стянула через голову майку, переступила тонкими ногами (все в синяках!) через упавшие на пол шорты. - Бессовестная ты, - сказал Эд, когда она змейкой юркнула к нему под плед, прижалась к нему всей своей обнажённой плотью. - Ну не верю я что ты баб не мял. - Мурчала она ему на ухо. – Разве я тебе не нравлюсь? Образ горячей девушки, лежащей рядом с ним сейчас столкнулся с образом, который он уже много лет бережно хранил в памяти. - Нет, не нравишься, - резко ответил Шклярский и оттолкнул девушку, встал и начал одеваться. - В чём дело, Эд? – прошипела кошечка, секунду назад мурлыкавшая. – Тебе яйца слаще вареников? Эд защёлкнул на поясе ремень брюк, надел рубашку, поднял с пола рюкзак. - У меня принципы есть. Первый: я не трахаюсь с соплячками. Второй: я трахаюсь только с мужиками. И третий: я уверен что когда у матери больной ребёнок, она должна спать рядом с ним, а не лезть в трусы малознакомому мужику. Наташа вспорхнула над диваном и отвесила Эдмунду яркую пощёчину. - Вон! – завизжала девица истошно. – Пошёл вон! Урод! Козёл! Сраное хуйло! Эдмунд был только рад уйти. Ночной город принял его в свою компанию с радостью и удивлением, обдал его прохладным ветром со стороны Финского залива, приласкал его слух звуками круглосуточных подвальных кафешантанов, лаем собак, визгом мотоциклов, редкими голосами. Эд немного погулял у крепости, немного подремал на скамейке, ожидая наступления дня. Ночь всегда была его любимым временем и он всегда чувствовал себя комфортно во тьме. Он был частью этой тьмы, свет он выпустил в себя лишь единожды – когда у него была она. Нет, не забыл он ту медсестричку с безумно красивыми глазами, которая исцелила его и его душу просто посмотрев на него. И в один из дней он решился её найти. Он долго бродил возле больницы, тянул голову через кусты, надеясь что появится она. Она появилась на улице лишь на мгновение. Пробежала вдоль стены больницы с кипой белых простыней и порхнула внутрь. Эд чуть не лопнул от радости и счастья. Развернувшись на носках Эдмунд побежал в ближайший цветочный магазин. - Скажите, какой у вас самый большой букет? – задыхаясь от быстрого бега спросил он продавщицу. Продавщица сильно удивилась. - Букет из сто одной розы. - Давайте! - Он стоит… - Неважно сколько он стоит. Давайте. Продавщица удивилась ещё сильнее. С искренним удивлением она достала сто одну розу, красиво упаковала букет в дефицитную коричневую подарочную бумагу, перевязала красной ленточкой. Два заработка Эдмунда тут же испарились. На прощание он оставил продавщице на чай три рубля, чем довёл её до высшей степени шока… Букет из ста одного цветка давил на плечо, Эд гордо шагал с ним до больницы, сопровождаемый удивленными взглядами мужчин и завистливыми взглядами женщин. Во дворе больницы он бережно запрятал букет за лавочку и подошёл к группе сестричек, курящих под ивой, невпопад описал им внешность нужной ему девушки. Они кивнули и ушли, и три минуты ожидания по тягучести напомнили падение в чёрную дыру. Наконец она вышла. Эд в секунду вспотел во всех местах. Удивление в её бриллиантовых глазах сменилось радостью. - Это вы? Как вы себя чувствуете? - Хорошо, - правдиво ответил юноша, - я пришёл чтобы поблагодарить вас за спасение моей души. - Да я ничего и не сделала особо. - тряхнула тонкими натруженными плечами девушка. – За что меня благодарить? «Не только красивая и нежная, но и очень скромная». - А я всё равно хочу вас отблагодарить. Давайте сходим…в Эрмитаж. - В Эрмитаж? «Еблан» взвизгнул внутренний голос Эдмунда. Но сказанное слово – не воробей и девушка его поймала. - Да. - Ну…я сегодня на дежурстве. Давайте завтра? - В восемь. - В восемь… Тогда до завтра? - Да… Постойте! Подбежав к скамейке он извлёк из-за неё огромный букет. За спиной ясноглазой девушки раздалось змеиное шипение: это её коллеги, уронив сигареты, завистливо зашептались. Эд вручил розы медсестричке. - Это вам. Она, обалдев от размера букета, только открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Взяв букет обеими руками она едва удерживала его. - До завтра? - улыбнулся Эдмунд, шок и смущение девушки подпитало уверенностью его мужское эго. - До завтра. Вместе с букетом, шагая словно в трансе, она вошла в здание больницы. А Эдмунд отправился домой. Тогда он впервые принял по-настоящему взрослое решение. … Борис сначала не понял что сказал ему бывший любовник. Блондин переживал яркие галлюцинации после очередной дозы и внезапно ворвавшийся Эдмунд разрушил магию его наркотического трипа. - Не понял…- прогундел он, помотав головой словно верблюд. - А чё не понятно? Я забираю свои вещи, джинсу и сигареты и сваливаю отсюда. Долби порошок в своё удовольствие, а с меня хватит. И в этот момент Борис понял! Его золотоносная курица устроила бунт и хочет покинуть курятник. - Куда собрался? - Не твоё дело. - Эдик деловито пихал в чемодан свои дефицитные шмотки. - А никуда ты, мой хороший, не уйдёшь. Понял? Эдмунд распрямился над чемоданом. Сложил руки на груди. - Чё? - Чё слышал. Я тебя, блядь подзаборная, из дерьма вытащил, я тебя сюда привёз, ты бабки зарабатываешь благодаря мне, все эти шмотки… - Не доводи до греха! - А что ты мне сделаешь? Защеканец! Я твой хозяин, хуесос трёхкопеечный, да я тебя.. Но Эдмунд опередил его. Он в мах произвёл страшное сокрушение, от чего молодой наркоман закатился в угол. - Отдохни, - велел ему Эдмунд, - и больше не вставай у меня на пути. Грохну сразу. И взяв в руки чемодан он ушёл. Борис с трудом поднялся (его никто до этого не смел бить), вытер кровь с губы: - Ты у меня, тварь, ещё кровавыми слезами умоешься. Я тебя заставлю страдать. И не только тебя. Эти слова трипующего торчка окажутся пророческими… *** Спустя несколько дней Эдмунд снова встретил Наташку на Литейном. Она стояла у обочины дороги, покручивая в руке телефон. Эд поздоровался первый: - Привет. - Привет, - ответила Хелависа и испуганно защебетала, - слушай, извини что я тогда тебе по фэйсу съездила. Я чёт тогда наговнилась в очко, ну и сглупила. Сорри. - Ноу проблем, - подмигнул девице Шклярский, - всё норм, не переживай. Всё будет хорошо. А тебе куда? Может нам по пути. - Навряд ли, - хихикнула путана, - я «кошелька» жду. Поедем в «Рибай», а потом к нему, - Наташка заарделась от гордости, взглянув на «коллегу» высокомерным взглядом. - Ясно… Удачки тебе. Резинку не забудь. Он поехал в «Розовый дворец». В блуд-хате он застал бледного осунувшегося Кондрашку. Из комнаты Киса доносились громкие стоны и звуки шлепков ладонью по голому телу (сразу было ясно что это шлёпает не ладонь) и хихиканья. Едва восстановить после свидания с «маруськами» Трифонов снова вернулся к ночной деятельности, но предпочитал встречи у себя и держал, на всякий случай, под подушкой газовый пистолет. Эд сидел на кухне и медленно лакал кипяток с лимоном (чая в этом блядюшнике он не отыскал) и слушал песнопение Анатолия. Наконец всё стихло, открылась затем закрылась дверь его комнаты, открылась и закрылась входная дверь и на кухне появился уставший Кис в обнимку с большой чёрной кошкой. - Как клиент? – поинтересовался Маэстро. - Деревня. – Толик опустил кота на пол перед миской. – Без фантазий, но заплатил хорошо. Выпив два стакана воды Кис начал вываливать на Эдмунда все сплетни города, в ответ на них Эд вываливал свои сплетни. Шёл панельный добровольный обмен питерской чернухой- от нашей панели вашей панели. Затем Кис вдруг попросил: - Старый, тема есть. Пошуруди малёк. - Чё надо? - Слетай махаончиком к Матрице, забери у него кокушек пару штук, плиз. В переводе на человеческий язык Анатолий просил Эдмунда привезти им кокаина, поскольку между Кисом и «майданщиком» Самойловым давно цвела и пахла вражда. Эд решительно отодвинул от себя деньги «на кокушки». - Слышь, ты меня в ваше ширево не вмешивай. Я к вашему порошку не хочу иметь никакого отношения. - Старый, пожалуйста, - взмолился Трифонов, - Рапунцель с хуем в Выборге, а нам без кокса – амба. Димона уже штырит, меня вот-вот начнёт. Одного драга уже замели, я сам трясусь, второй вот-вот загремит. Помоги, я тебе сверху накину за доставку. Эдмунд смотрел то на деньги, то на коллегу. Вспомнился Борис, который ради дозы продал его своим кентам на ночь. Неизвестно на что способны эти двое без порошка. С т р а х перед наркоманами жил в Шклярском все эти годы, замаскированный под брезгливость. И этот страх толкал его на рискованные действия. Он сгрёб деньги себе. - Ладно. Привезу. Жди. Кис от счастья чуть не прослезился. С радостью сбегал к себе в комнату, отслюнявил Эду ещё долларов сверху и подарил бутылку «Брюта». Эд и сам хотел поехать к Глебу за информацией, но без порошка или бабла он не пошевелит и мизинцем. В секс-шопе Матрица вместе с Бекревым расставлял на полках товар. Вид очкастого полюбовника Матрицы с фиолетовым вибратором в руке вызывал смех. Эд вручил Самойлову деньги и получил от него два пакетика с белым порошком. - И ещё… Инфу мне собери. - А что мне за это будет? - по-лисьи усмехнулся Глеб. Эд положил на прилавок пачку долларов, полученных от Киса. Матрица тут же сделал максимально располагающее к общению лицо. - На кого копаем? - Девка одна. У Снежка работает. Погоняло - Хелависа. - Знаю такую. - Откопай мне всё на неё. Матрица проник в Даркнет юрким пауком, прополз по этой паутине, заглянул во все потаённые углы и выкатил всё что нашёл на Наталью Андреевну О'Шей (она же Хелависа) и её дочь Инну. Девочка уже два года стоит на очереди на трансплантацию костного мозга и, судя по всему, шансов получить своего донора у неё нет. Отдав заветную дозу Кондрашкин Эд поехал домой вместе с ценной информацией об Инне и собственными размышлениями. Дома, поставив на проигрывание пластинку «Led Zeppelin» он погрузился в изучение лейкоза. Прервало его блуждание по медицинским терминам сообщение от Царёва. Он срочно просил о встрече. Эд, оставив изучение лейкоза, поспешил на встречу со своим «кошельком». Но, увы, не с тем, с которым хотел… Развалившись на шёлковых подушках Маэстро наблюдал как Царёв жадно пьёт коньяк из горла, как движется под жирным подбородком его кадык, как быстро опустошается бутылка, перетекая в тело депутата ЗакСобрания. - Вот как надо, - опустошив бутыль Виктор Степанович закинул её под стол, - видел? - Видел, - кивнул Эдмунд. Его напрягало что высокопоставленный клиент при каждой их встрече прикладывается к бутылкам, выпивая за одно свидание до трёх «полторашек», но пока что вёл себя спокойно с редкими вспышками секундного гнева, которые быстро гасились. - Ты любишь меня? – спросил депутат, завалившись в постель и прижав путана к себе - Да. - Скажи ещё раз. - Да. - Скажи чётко. - Я люблю вас, Виктор Степанович, - говоря это Эд мечтал звездануть чинушу-бухарика чем-нибудь тяжёлым. - За то что ты меня любишь я готов исполнить любое твоё желание. Чего ты хочешь? Неожиданный вопрос. Но Эд думал недолго. - Виктор Степанович, я прошу у вас помощи. Но не для себя. Есть одна девочка, её зовут Инна… Выслушав рассказ о несчастной дочке Наташки Царёв призадумался и пока думал выпил ещё полбутылки портвейна. - Значит помочь ей сделать пересадку? - Да, прошу вас. Мне просто жаль этого ребёнка, жаль Наталку. - Хорошо, я сделаю всё что могу. Потому что ты это просишь. - Спасибо, - улыбка заполнила всё лицо Шклярского. Свою благодарность он закрепил минетом… *** Она пришла к главному входу в Эрмитаж вовремя. - Здравствуйте. - При…Э-э, здрасьте, - ночь, ушедший от Бориса Эдмунд, провёл на Московском вокзале под скамейкой, поэтому выглядел он серым и не выспавшимся, но увидев её забыл сразу про недосып. - Пойдём? – спросила красавица, печально измерив взглядом гигантскую очередь в кассы музея. - Пойдем. Но мы пойдем другим путём. - Как это? - А мы как мышки, пророем свой лаз. Идём. Сюда. Эд увлекал спутницу в сторону служебных входов. Иногда всё же полезно ездить на «телефонные вызовы», можно попасть на смотрительницу одного из залов Эрмитажа, одинокую женщину, озверевшую от одиночества и отсутствия секса. В благодарность она дала Эдику бумажный пропуск для персонала, дающий возможность попасть в Эрмитаж, в обход касс. Поплутав в лабиринтах служебных входов они всё же оказались в египетском зале. - Не люблю этот зал, - сказал Эдмунд, разглядывая мумии. – Пойдёмте дальше? - Хорошо. Два часа они гуляли по залам, смотрели картины и чаще чем на полотна Эд смотрел на девушку рядом с ним. Задумчивая, устремившая свои бездонные глаза на полотна Караваджо и Васнецова она казалась ему недосягаемым эталоном красоты. Эд мечтал прикоснуться к ней, подарить первый поцелуй, но робел… Она остановилась возле статуи «Амур и Психея». Изваянные Он и Она тянулись друг к другу в ожидании долгожданного слияния губ. - Обожаю эту статую, - шепнула спутница и Эд решил что момент настал. Он аккуратно соединил свою руку с её рукой. Она обернулась с выражением смешанного удивления и радости, но руку не убирала. - Я тоже обожаю, - ответил парень, имея ввиду совсем не статую. Поцелуй распустился сам собой. Возле каменных влюблённых, стремящихся к поцелую, стояли двое влюблённых, которые свой первый поцелуй совершили. Проходящие мимо посетители умилилялись глядя на них. *** Трёх пальцев на руке вполне хватит чтобы перечислить привязанности Марата. К людям он относился небрежно, швырялся ими, кидался, уничтожал как хотел, не ценил хорошего отношения к себе, принимая его как данность. К мужчинам, занимавшим месте в его постели относился так же – ушёл, пришёл, этого убрал, того убрал, придёт новый. Образ жизни вёл хоть и гедонистический, но по большей части замкнуто-интровертный, к новым знакомствам был открыт, но к себе не приближал, держал на коротком поводке, в постоянном напряжении, а в ответ на даже малейшее оскорбление выносил один свой собственный приговор. Октябрь не принёс ничего кроме дождей и слякоти. Эдмунд сидя у зеркала мазал крем от морщин. Звонок прервал косметические процедуры. Это был Марат. Всего лишь три недели прошло с их последней встречи. - Алло? - Привет. Не забыл? - Не дождешься. Соскучился что-ли? - Приезжай ко мне. - Ладно. Скоро буду. Отложив телефон Эд уставился на своё отражение в зеркале. Белая маска из омолаживающего крема отливала на коже желтизной. - Поехали трахаться, - сказал Эд отражению… Щедро смачиваемый дождями особняк напоминал титана, держащего небесный свод. Капли глухо стучали по огромному окну в спальне. Натрахавшись до белых точек перед глазами они лежали в обнимку и вели светский диалог: - Я вчера фильм смотрел об этих чуркачах в Афгане, которых сейчас наши долбят по всякому. Показывали их местность, там одни горы. Как там вообще можно жить? Как туда оружие то доставлять, там дорог нет. Марат двумя пальцами потрогал гильзу на шее любовника. - На ишаках, - ответил он. - Ишаках? - Ну да. Ишаки и лошади. Грузишь в телегу ящики со стволами, запрягаешь туда ишака, говоришь «пошёл» и он пошёл. Ишак везде пройдет, по всем горным тропам. - С ума сойти! – воскликнул Эдмунд, извернувшись в руках барона чтобы почесать себе пятку. – Двадцать первый век, у тебя три спутника в небе висят и ты с помощью ишаков доставляешь оружие душманам. - А ты, кстати, не был? - Где? - В Кабуле. - Не довелось бывать. - Такая срань, просто пиздец. У меня в десяти километров от Кабула был «холодильник», то есть перевалочный пункт, где мои стволы распаковывали и на «буханках» везли на дальние базы. Рядом с «холодильником» был кишлак и ночью какие-то пидоры из этого кишлака подорвали две машины с автоматами. Столько добра погибло. Твари! В сердцах Марат ударил кулаком по одеялу, которым были укрыты они оба; видевиденоо что воспоминания о потерянных драгоценных «эмкашках» его сильно ранит. - И что потом было? - А ничего, блять. Я наши артиллеристам передал координаты, сказал что банда душманов там прячется,они этот кишлак расхерачили из «Градов» вместе с душманами, детьми, бабами, стариками. Всех в камень закопали. Вот и всё. Эдмунд сжал губы. В который раз он слышит равнодушный рассказ любовника, о том как по его прихоти умирают ни в чём не повинные люди, женщины и дети и каждый раз ему не по себе от холодности Корчемного. - А женщины и дети тут причём? – сипло спросил он. - Лес рубят – щепки летят, - ответил Марат и потянулся к графину с соком на тумбочке, выпил залпом два стакана. После услышанного Эд даже не знал о чём с Маратом говорить. Эта холодная глыба чистого льда без намёка на человечность и любовь к кому-либо леденил и его нутро, грозил остудить тот вечный огонь безграничных страстей, горящий в Шклярском. Лёд и огонь никогда не могут быть в союзе, одно обязательно уничтожит другое. Встав с кровати, Марат оделся и сел к столу, закопался с интересом в какие-то бумажки. Эдмунд, заскучав, достал телефон и тоже закопался с интересом во Всемирную паутину. Тишину, вялую, полную безразличия друг к другу, перебил Никита, тайфуном ворвавшийся в спальню. - Шеф! Катастрофа! Марат полубоком повернулся к своему секьюрити. - Что опять? - Наш караван раздолбали на блокпосту возле Баглана. - ЧТО-О?? – отлетел в сторону стул, на котором секунду назад сидел оружейный барон Корчемный. Никиту бил боязливый озноб, трясущимися руками он протянул своему шефу телефон. Схватив гаджет Марат вылетел из спальни, охранник за ним. Эдмунд плюхнулся на подушки, покачав головой. «Ну сейчас начнётся» подумалось ему и в ту же секунду, осознав весь ужас своей мысли он подорвался с кровати и сам стал спешно натягивать шмотки. Сейчас начнётся же! Он ворвался в кабинет и понял что опоздал. Гнев человеческий уже обрушился на ближних Марата. Никита и Михаил лежали на полу, скорчившись от боли, бочкотелый Олег стоял на ногах, но удар маратовского кулака заставил его согнуться пополам. Сам барон, похожий на огромный смерч из сплошной всеобъемлющей ярости метался по кабинету, приставив сразу к обоим ушам два телефона он орал матом в оба гаджета так громко что казалось, будто он хочет докричаться до собеседников без помощи гаджетов. В углу кабинета, встав у окна бледной тенью стояла Алина. Марат кружил вокруг стола, орал в телефон и Эдмунд боялся что Марат обрушит свой гнев и на хрупкую секретаршу. И будто бы прочитав его страх, Марат, швырнув телефоны в разные стороны, направился к девушке, попутно поднимая над головой кулак. Алина зажмурилась, понимая что сейчас для неё наступит ночь и она крепко уснёт. Но между мощным Маратом и хрупкой Алиной неожиданной стеной вдруг вырос Эдмунд. Пальцы пауками вонзились в запястье, обрамлённое тяжёлым кулаком. - Ты охерел!? – заорал Шклярский прям в лицо любовнику. -Ты чё творишь, нахуй!? Ты решил с девчонкой смалиться? Чё, блять, решил раз бабок много, у тебя есть власть над этими людьми? Они не твои рабы, уясни это раз и навсегда и я за Алинку и за этих парней тебе бошку нахуй оторву. Понял? Пойди вон об стену уебнись, раз так хочется. Понял? Чё молчишь? В кабинете Корчемного случилось то что не случалось никогда: сила столкнулась со слабостью. На столе Марата лежал заряженный пистолет МК, а обе руки были стиснуты в кулаки. Эд был без оружия, храбро смотрел в лицо тому кто может уничтожить его в секунду. Случилось страшное. Сила, столкнувшись со слабостью, проиграла ей. Марат разжал кулак, отвёл взгляд. На него внимательно смотрели два белёсых глаза. - Ну и взгляд у тебя, - прошипел он, - смотреть тошно. - А ты не смотри, - дерзко ответил куртизан, - а то вон все волосы выпадут. Оттолкнув от себя обмякшую руку блондина он бросился на помощь побитым секьюрити, помог подняться Никите, подхватил Михаила и обернувшись громко поинтересовался у Алины где ванна. Белая, будто изваяние, секретарша указала ручкой нужное направление. Эдмунд перекинул через плечи руку охранника, принимая его вес на себя понёс его в сторону ванны, остальные заковыляли за ним следом. Марат стоял недвижимо, оглушённый отпором продажного мужчины. - Набери мне Федечко, - пробормотал он, обращаясь к секретарю, - и свяжись с Ибрагимом. - Хорошо… В ванне Эдмунд помогал Никите остановить кровь, которая густо сочилась у парня из ноздрей. - Вот это вы его прочехвостили, - закинув голову назад и прижимая к носу влажное полотенце сказал охранник, - никто до этого ему такие люля не выписывал. - Я такую сволочь ещё в 90-е гасил на месте, - отвечал Эд воинственно, - возомнил себя Господом Богом, блять, только потому что у него бабла немерено. Таких надо сразу к ногтю, иначе охуеют и их потом не остановишь. Если ещё раз посмеет на вас руку поднять, скажи мне, я на него так подниму, что его врачи будут по четвергам собирать, хуило поганое. Понял? - Понял, - усмехнулся Никита. Перед уходом Эдмунд снова зашёл в кабинет. Марат почти полностью погрузил своё лицо в экран ноутбука. Мощно вдавливая каждый шаг в дорогой паркет Эдмунд подошёл к клиенту: - Ты мне не заплатил. Давай кэш и я пошёл. Мне домой пора. Блондин молча достал из ящика стола пачку денег, молча протянул её Эдмунду. Уже в двери Эд услышал тонкий, как дуновение ветерка, шепоток: - Я позвоню. Вечером Марат выпил за пять минут две бутылки португальской мадеры. Горло обдал сладкий вкус винограда сорта Мальвазия. Угнетало Корчемного уязвлённое честолюбие и полученная словесная оплеуху…и от кого? От этого продажного ублюдка, которого он однажды из интереса снял для нескучного вечера, и теперь этот потаскун завладевает его мыслями и унижает его публично перед его подчинёнными. Другого кого за такое он бы сразу же пулями из своего пистолета превратил в лохмотья. Но Эдмунд…почему он ему покорился?.. Снова оружейный барон пересчитал на пальцах. Снова убедился что Эдмунд - его девятый. Не был первым, но станет последним… *** Эдмунд дома по привычке принял душ, переоделся, наспех поел и достав первый попавшийся винил, вставил его в граммофон, опустил иглу. После секундного шипения запел меланхоличный голос Джима Мориссона:

People are strange

When you're a stranger

Faces look ugly

When you're alone

Women seem wicked

When you're unwanted

Streets are uneven

When you're down

When you're strange

«Как это похоже на меня» думал Эдмунд, лёжа на полу. Люди странные, ты сам странный. В квартире, как и в голове бардак. В голове, как и в квартире - бордель. Песня закончилась, игла поднялась, пластинка, шипя, каталась по кругу. Эдмунд встал, прошёл в ванну, умыл лицо, затем подняв мембрану, остановил граммофон. После чего лёг спать и проспал без сна и пробуждения и даже не слышал как свой концерт устроили Панфиловы. *** Эд с интересом прочитал огромную афишу на кинотеатре «Родина»: - «Интердевочка». Хм… Комедия, наверное… Сойдёт. С афиши на него смотрела томным взглядом прекрасная Елена Яковлева. И не долго думая он купил два билета на вечерний сеанс на задний ряд на места для поцелуев. В назначенный час она пришла, красивая как всегда – в платье в горошек стеснительно теребила сумочку. - Пошли? – спросил Эдмунд. - Пошли. … Из кинотеатра они оба вышли на негнущихся ногах. Эдик был потерян, его спутница – бледна и молчалива. Каждый думал о своём. Она о том как можно такое снимать и показывать на больших экранах, он – о тех гранях своей «профессии», о которых он и не знал. Как забавно, но у него ни разу не возникало идей податься туда, в страны, где властвуют деньги и секс. Ему и в прекрасном Союзе, где во главе стоит труд и добро, хорошо… … На автобусной остановке они стояли держась за руки, смотря глаза в глаза. - Завтра. Согласна? - Согласна. - Тогда в восемь. Возле ЗАГСа. - Да, в восемь. Возле ЗАГСа. - Придёшь? - Обязательно. А ты придёшь? - Приду. - Обещаешь? - Обещаю. Лил питерский холодный дождь. Сейчас они сами себе напоминали героев картины Ильи Репина «Какой простор!». Они стоят посреди стихии и всё им нипочём, им обоим и море по колено. Молодые, влюбленные, полные сил, надежд и стремлений. Какой простор! Какая любовь! *** Наташка собиралась на ночную работу когда процесс нанесения трёх слоёв макияжа прервал звонок. - Алло? - Наталья Андреевна О'Шей? - Да, я. - Вашей дочери нашли донора. Вы могли бы… Телефон выпал из блестящей от крема ручки на пол. Наташка побежала в комнату, схватила полусонную ночь на руки и начала её целовать. Она и смеялась и плакала. И слёзы были её от смеха. Девочка ничего не понимала, но она знала что где-то есть добрый волшебник, который вытащит «бяку» из неё и она будет здорова. У этого волшебника было и имя волшебное… - Эдмунд… - пробормотала Хелависа, сама не понимая почему. Петербург снова одевался в ночь, снова демоны побеждали ангелов. Бабочки и мотыльки вылетали из своих нор и растворялись в холодной сырой тьме. Они садились на тачки и за столики люксовых ресторанов. Мужчины и женщины. Молодые, как Наташка. И в возрасте, как Эдмунд. Умные и конкретные дебилы. Красивые и уродливые. Дешёвые и дорогие. Но назывались они одинаково. Ёмко и выразительно. Словом из пяти букв.