Твари цвета ультрамарин

I

— Я не заметил ни следа проявлений эмоциональной нестабильности. Совет Директоров не хранит напряжённое молчание, как того следовало бы ожидать. Они методично исследуют материалы дела, общаются между собой, выслушивают мнение каждого и не торопятся выносить окончательный вердикт. Так обычно расследуют преступления вышестоящих по рангу сотрудников Корпорации Межзвёздного Мира, но никак не сотрудников, лишь косвенно, пусть и де-факто, относящихся к Корпорации. Поручительство главы департамента технологий создало прецедент, который Совет Директоров не смог проигнорировать, чтобы закрыть дело быстрее и однозначнее: пришлось разворачивать полноценный трибунал и расследовать все материалы, так или иначе причастные к делу. Авантюрин ненавязчиво скользит взглядом по присутствующим: не то чтобы ему так уж часто приходится видеть Совет в полном составе, ведь обычным сотрудникам, пусть и топ-менеджерам, на подобные собрания путь априори закрыт — не доросли рангом. Ну… в почти полном составе. Господин Луи Флеминг уже давным-давно не показывается на глаза общественности, отказавшись участвовать в любого рода мероприятиях [впрочем, он явно жив, о чём вышестоящее руководство не перестаёт так или иначе напоминать], а ведь его личный рекорд — 14 600 посещённых заседаний. Второй Основатель, Дунфан Цисин, тоже не присутствует сейчас на трибунале, но, по крайней мере, периодически показывается на официальных трансляциях КММ и передаёт Совету распоряжения Повелителя Янтаря. — А мы вообще можем верить только лишь словам… м-м… нашего независимого наблюдателя? А ещё вот этот. Авантюрин сжимает пальцы левой руки за спиной и медленно разжимает, так, чтобы не было заметно со стороны. Ну, конечно. Руководитель департамента развития маркетинга, Освальдо Шнайдер. Он ещё не дослужился до полномочий заседания в Совете Директоров, но он — кандидат в члены правления. Его голос не учитывается в вынесении окончательного решения, но принимается к сведению. Как и некоторых других присутствующих. Например, Алмаза. Алмаз тоже ещё только кандидат в члены правления, как и Шнайдер, но происшествие случилось непосредственно в подчинённой ему особой группе, именно поэтому он присутствует. К тому же Алмаз — эманатор Сохранения, и его голос наверняка будет учитываться. Вместо того, чтобы осадить коллегу и, по совместительству, главу другого отдела, Алмаз коротко предлагает: — Насколько мне известно, в распоряжении Совета Директоров также есть записи камер наблюдения. По ним наверняка можно проверить как степень виновности подозреваемого, так и правдивость слов моего подчинённого. Вот так, просто. Уж в чём в чём, а в этом Алмаз должен быть прав. Авантюрин думал было, что его присутствие здесь уже не понадобится, но Алмаз одним только взглядом чуть ли не приказывает, что необходимо остаться — Авантюрин и остаётся, пряча левую руку под стол. Госпожа Шрамоглаз, глава департамента консолидации бизнеса, согласно кивает. Сидящий рядом с ней глава департамента традиционных проектов, Арита, поднимает руку и делает знак ассистентам; ассистенты, верно истолковав предназначенный им приказ, споро переводят изображение на голографический экран, развёртывающийся кубом над столом Совета. Секунда, другая, и все четыре грани куба, обращённые к членам правления Корпорацией, а также к кандидатам в члены правления, начинают проецировать данные, извлечённые с камеры аудитории. Камера, судя по углу изображения, находится над огромной мультимедийной доской за столом лектора, однако технологии позволяют приблизить изображение, чтобы система распознавания явственно идентифицировала сидящую на дальних студенческих скамьях Жэйд. А вот мужчину, повёрнутого к камере спиной, система распознать пока не может — лица не видно. — В аудиториях что, только одна камера? — спрашивает госпожа Шрамоглаз и, не получив ответа, качает головой. — Оплошность, которую необходимо исправить. Едва ли на самой защищённой планете во Вселенной хоть кто-нибудь задумывался о том, что придётся использовать камеры в лекционных аудиториях, чтобы расследовать преступления. На практике… вероятно, с учётом замечания главы департамента консолидации бизнеса, в коридорах и помещениях появится больше камер слежения. И временно — больше охраны, которой будет наказано следить за любыми возможными проявлениями поведения, похожего на эмоции и чувства. Тем временем на записи с камеры Жэйд заканчивает читать стихотворение из книги и поднимает взгляд на мужчину перед собой. Раздаётся мужской голос: «Возможно, если ты добровольно сдашь книгу, то Совет Директоров отнесётся к тебе снисходительнее. Увеличат дозу «Прозиума»». А затем по совещательной зале разносится искажённый записью смех Жэйд. Присутствующие члены правления переглядываются между собой, кто-то отстранённо делает запись в личный блокнот с обложкой из наверняка натуральной кожи. Этот смех звучит иррационально в стенах Пир-Пойнта; он должен звучать не здесь и не так. «Это — Корпорация. Ты не хуже меня знаешь, что снисходительности не будет». — Промотайте немного, — просит госпожа Шрамоглаз. — Отсюда не видно, кто стоит перед Жэйд. Ассистент тут же тянется к панели управления; запись проходит ускоренную перемотку. На ней видно, как Жэйд и мужчина разговаривают между собой [звук тоже ускорен — в два, а то и в три раза], а затем Жэйд поднимает со своих колен нечто, похожее на пистолет, и протягивает в сторону мужчины. Пауза. Система распознавания прогружается несколько секунд, после выводит на экран поверх видеозаписи две-три похожих моделей оружия, в том числе модель, стоящую на вооружении у базового персонала КММ. — Это что-то доказывает? — спрашивает Шнайдер. — Пистолет одной из этих модификаций был найден на месте преступления, — спокойно отвечает Алмаз. Он, едва склонив голову, смотрит то на оружие в руках Жэйд, то на предоставленную системой подборку. — У каждой единицы оружия есть свой идентификационный номер, по которому можно отследить владельца. — И владельца, мы можем полагать, уже отследили, — не спрашивает, но утверждает кто-то из членов правления, сидящих по правую сторону стола. Авантюрин переводит взгляд с этого мужчины обратно на Алмаза. Алмаз медленно кивает, как будто дальнейшие слова даются ему не без труда: — Этот пистолет был списан несколько месяцев назад ввиду гибели владельца на миссии по охране объекта. Его должны были сдать на склад и присвоить новый идентификационный номер, чтобы вновь поставить на вооружение. Я приказал перерыть базу склада, но ни в одном реестре передачи оружия этого пистолета нет. — Это же как получается, — Тараван Кин [Авантюрин, наконец, вспоминает, как зовут этого мужчину], глава департамента логистики строительных материалов, вновь что-то записывает в кожаный блокнот, — что вам приходится разбираться ещё и с этим, господин Алмаз. — Жэйд была моим заместителем, — поразительно ровно [впрочем, тут дело в «Прозиуме»] отвечает Алмаз. — Давайте досмотрим запись. Скорее всего это был пистолет одного из подчинённых Жэйд, — прикидывает возможные варианты Авантюрин, не вмешиваясь в происходящее. — Тогда не удивительно, откуда она его достала. Ассистент вновь прикасается к панели управления, и запись продолжается уже в обычном режиме. На видеозаписи Жэйд окончательно передаёт пистолет в руки мужчины перед собой и произносит всего одну фразу: «Застрели меня. Я не хочу после трибунала гореть заживо». Авантюрин задерживает дыхание. Жэйд, она знала, что ей не избежать наказания, и на последок она просто решила уйти по-своему, плюнув в лицо и Совету Директоров, и Алмазу лично. Она ведь была не просто одной из Десяти каменных сердец, она была заместителем Алмаза, а это значит, что её проступок бросает тень не только на департамент стратегических инвестиций в целом, но и на главу департамента в частности. Начнутся внутренние проверки. Наверняка начнутся внутренние проверки. Видеозапись продолжается. Мужчина на ней берёт предложенный пистолет, а Жэйд закрывается от него сборником стихов, который читала до этого. Мужчина как бы взвешивает пистолет в руке, а затем поднимает и, не целясь, стреляет прямо в книгу. Даже через запись ощущается, как оглушительно звучит выстрел в пустой аудитории. Пуля пробивает тоненькую книжку насквозь. Жэйд обмякает, сборник выпадает у неё из рук, и она кренится на бок, пока не падает плечом на студенческую скамью — именно в ту позу, в которой её, в конечном итоге, и обнаружили. Мужчина медленно кладёт рядом с её руками пистолет, а затем, немного постояв, наклоняется за сборником стихов, чтобы закрыть его и тоже положить рядом. Мужчина не задерживается надолго рядом с трупом: разворачивается и начинает спускаться по лестнице между скамьями к началу аудитории. Тут-то система распознавания, наконец, срабатывает, и фиксирует личность: Веритас Рацио, член Гильдии Эрудитов. Запись останавливается. Никто из членов правления не берётся начать обсуждение того, что все видели собственными глазами. Эту запись уже изучали ранее, но окончательное решение ни один следователь был не в праве выдвинуть: получившее резонанс в высших кругах дело перешло в иную юрисдикцию. — Из чего следует, — наконец, подаёт голос Яполи, тоже присутствующий в зале, — что доктор Рацио не потенциальный источник дестабилизации в Корпорации, а законопослушный гражданин, выполнивший свой долг. Господин Авантюрин также сегодня нам подтвердил, что результаты теста Войта-Кампфа верные, и доктор Рацио не прекращал принимать «Прозиум», что подтверждается ещё и анализом крови. А, значит, подозреваемый находился в полном равновесии рассудка. Верно, господин Авантюрин? Авантюрин коротко кивает: — Из ваших слов, господин Яполи, могу поручиться разве что за результаты теста. Машина ни разу не сообщила о сбое в поведенческой линии или же о дестабилизации эмоционального состояния. — Это всё ещё не служит полным доказательством, — вновь говорит Освальдо Шнайдер. — Жэйд была одной из Десяти каменных сердец, и господин Авантюрин, — Освальдо делает паузу, явно вынуждая себя произносить обращение, — тоже относится к Каменным сердцам. Можно ли верить его словам, пока не будет проведена внутренняя проверка не только особой группы, но и всего департамента? — Внутренней проверкой, — негромко, но весьма отчётливо встревает Алмаз, — в своём департаменте я займусь сам, господин Шнайдер. Если Совет согласен перейти к вынесению вердикта, то предлагаю вернуться к делу. Авантюрин смотрит на то, как Шнайдер откидывается на спинку сиденья. Авантюрину есть что сказать Шнайдеру, но сейчас не время и не место, тем более, что Совет занят весьма щепетильным делом, которое ранее не имело прецедентов, а подозреваемый до сих пор находится под стражей и именно поэтому не присутствует на трибунале. Всего лишь меры безопасности против эмоциональных преступников. У Совета Директоров уходит ещё, может быть, полчаса, чтобы вынести окончательное решение по делу, которое удовлетворит все стороны. Доктор Веритас Рацио признан невиновным в эмоциональном преступлении, так как его деяние не подходит ни под одну статью указа-991 по ЕС-10. Проступок Жэйд единогласно признан тяжким эмоциональным преступлением по тому же указу, и проступок карался бы искуплением через очищение «процедурой». В текущей ситуации, когда признанная виновной Жэйд мертва, рекомендуется предать тело кремации, а прах передать ближайшим родственникам, если таковые имеются. Тем не менее, убийство Каменного сердца без трибунала Совета — это крайне не обдуманное и не взвешенное решение, поэтому доктор Веритас Рацио приговаривается к принудительным общественно-полезным работам, связанным с восстановлением доверия к нему КММ: налаживанию рабочих контактов с космической станцией «Герта», через которую можно облегчить доступ к Обществу Гениев.

II

Общество Гениев. Рацио так и не получил приглашение, потому что Нус, Эон Эрудиции, всё ещё не посмотрела в его сторону. Может быть, никогда и не посмотрит. Сначала он строил предположения. Потом он перестал спрашивать. А потом он основал Совет Заурядностей. Сложно дать правильный ответ на вопрос «является ли миссия по налаживанию рабочих контактов достаточным наказанием?» В большинстве своём Рацио крайне тяжело идти на контакт с людьми — умственными способностями, к сожалению, мало кто из них отличается. «Прозиум», принимаемый каждый день, сильно сглаживает те выражения, которыми он бы мог описать индивидуумов [да хоть работающих в той же самой Гильдии, не говоря о приходящих на лекции студентах]. А что касается членов Общества Гениев… все они так или иначе пропадают, оставляя после себя знания, потрясающие Вселенную. Ладно, хорошо. Любой человек, который в достаточной мере варился на внутренней кухне КММ, понимает, что «налаживание рабочих контактов» — это лишь предлог для чего-то, скрытого между строк. По факту решение Совета Директоров нужно воспринимать как «найти рычаг давления на Общество Гениев». Рацио может не использовать лично подобный подход к решению проблем, но и спорить с решением руководства тоже не станет — это удел глупых людей, у которых слишком много свободного времени. Космическая станция «Герта» — оптимальный вариант, по крайней мере потому что непосредственная владелица Станции совершенно не против научного сотрудничества с Гильдией Эрудитов [в этом Рацио с ней согласен: знания должны на безвозмездной основе передаваться между разумными видами], но не с КММ в частности. Множество кукол той самой Герты, выполняющих различные функции, можно найти чуть ли не в каждом уголке Станции. Поговаривают, что Герта сделала этих кукол по прототипу себя же в девичестве, но насколько это правда — совершенно неинтересно проверять. Первые несколько дней на «Герте» прошли продуктивно. Потом на Станцию прибыл Скрюллум. Попасть на совещание Гениев было затруднительно, но не невозможно. Кто знает, возможно, они пригласили Рацио на обсуждение потому что им нужен был взгляд со стороны на проект, которым они сами занимаются уже достаточное количество времени, потому могут упускать из внимания огрехи. А, может быть, у них была иная причина. По крайней мере, знакомы они уже несколько лет: встречались на научных конференциях в других звёздных системах. — Пока что работа на паузе, — говорит Герта, — нам нужно усовершенствовать техническую часть и решить, откуда подгружать данные в симуляцию. Особенно те данные, которые неоткуда достать. Рацио склоняет голову, раздумывая над словами Герты. Проект «Виртуальная Вселенная» звучит достаточно амбициозно, но имеет под фундаментом сразу ряд проблем, некоторые из которых просачиваются буквально сквозь пальцы. В частности — то, что проект направлен на изучение историю возникновения Эонов и на воссоздание возможных событий прошлых янтарных эр. Эоны — весьма щепетильная тема. Некоторые разумные виды поклоняются им, как единственно верным Божествам, некоторые и вовсе не слышали ни о каких Эонах, а придумали собственную систему вероисповедания и поклонения. С учётом доказанного существования Эонов Рацио же склонен предполагать, что отличные от Эонов божества народностей иного вероисповедания — это те же самые Эоны, только под другими именами. — Если вы не хотите, чтобы КММ прислала вам своё «вето» на проект Виртуальной Вселенной, то лучше не публикуйте никаких статей, связанных с исследованиями в этой области, — негромко отвечает Рацио. — Разве вы не за распространение знаний, доктор Рацио? Тактичный вопрос Скрюллума звучит весьма уместно. Рацио переводит взгляд на механического аристократа и поджимает губы. Дело ведь не в распространении знаний, а в самой КММ. — Клипот. Дело в них, — всё же объясняет Рацио. — Я уверен, что Общество Гениев должно было слышать о запрете на исследование Повелителя Янтаря. Корпорация Межзвёздного Мира слишком ревностно относится к своей задаче — поддерживать Эона Сохранения. И пусть Клипот никогда не пользовались ресурсами, которые им предоставляет Корпорация для строительства Стены, Корпорация продолжает снабжать их материалами, а также выносить запреты и отменять финансирование любых сомнительных исследований, направленных на одного из самых малоизученных Эонов. Финансирование «Виртуальной Вселенной» КММ не сможет отменить, потому что едва ли именно она занимается финансированием, но вот наложить вето на исследования — это она в состоянии сделать. — Да, я знаю, — раздосадованно отвечает Герта. — КММ проводит слишком тщательную работу, чтобы сохранить информацию о Клипоте в секрете. Ровно ноль полезной информации. Ну не может такого быть, чтобы первые две сотни янтарных лет были абсолютно пустыми! — Они и не были пустыми, — ровно отвечает Рацио. Обмен информацией. Гильдия Эрудитов никогда не уважала Клипота так, как Нус, поэтому… если он в общих чертах сейчас даст этим Гениям информацию, может быть он даже услышит от них что-то полезное в ответ. Совершенно не его стиль ведения переговоров. В офисе Герты спокойно. Закрытое помещение без постоянно снующих учёных и сотрудников Станции, из посторонних звуков слышен разве что тихий шум работы кулеров электроники. Позади, у самой стенки, недостроенная конструкция — видимо, это и есть остов Виртуальной Вселенной, о которой сейчас идёт речь. Тусклый, недоделанный и не подключенный к сети. С тихим шипением входная дверь задвигается в стенку, чтобы пропустить в офис третьего человека [но четвёртого присутствующего]. Герта даже не оборачивается, как будто ожидала чей-то приход, а вот Скрюллум отвлёкся на приветствие. Рацио, уловив движение боковым зрением, переводит взгляд в сторону дальней стены: женщина сянчжоуской внешности, зашедшая в офис, даже не поздоровалась со Скрюллумом в ответ. Она забрала пачку документов со стола, а затем так же молча вышла, как зашла буквально минуту назад. — То есть, — говорит Герта после того, как дверь в офис вновь с шипением герметично закрывает комнату, — вы, доктор Рацио, знаете, что происходило в первые две сотни янтарных эр. Она даже не спрашивает, она утверждает. Рацио кивает. Он лично не занимался исследованиями на тему, но знает людей, которые занимались — одна из многочисленных школ, подчинённых Гильдии Эрудитов. Девайс на запястье мягко подсвечивается, стоит повернуть предплечье: приходится надевать, чтобы не пропускать время приёма «Прозиума». Каждый день в семь утра этот девайс начинает вибрировать, предупреждая, что пора вколоть лекарство. — Этот период раньше исследовала школа астральной экологии, но их вынудили отказаться от проекта, — всё же возвращается Рацио к прерванному разговору. — Период с 0 до 180 янтарных эр не был таким уж пустым. Их исследования доказали, что левиафаны были активны в первые дни после вознесения Эона Сохранения. В общих чертах и не слишком углубляясь в реальные результаты исследования. Небольшой крючок, которым можно подцепить. — В таком случае, — подмечает Скрюллум, — это идёт вразрез с линией КММ о том, что «Сумеречные войны» закончились рождением Повелителя Янтаря. Никто точно не знает, когда именно пропали Ороборос, Эон Ненасытности. Ороборос — они и Эон, и единственный вознёсшийся левиафан. Разумная чёрная дыра, пожирающая миры один за другим. В прошлых янтарных эрах слишком много пустых мест, которые можно заполнить только лишь упорными изысканиями и исследованиями. Чем, собственно, некоторые учёные и занимаются: ищут, разыскивают, восстанавливают прошлое по крупицам. — То есть если предположить, что Ороборос были ещё живы на тот момент, — живо откликается Герта, — то это меняет вектор поисков. Нам нужно будет подгрузить данные в Виртуальную Вселенную и провести симуляцию. Теперь я практически уверена, что и падение Тайззиронта напрямую связано с Сохранением. — Вектор поисков? — переспрашивает Рацио. — Ороборос или погибли, или пропали. Многие склоняются к тому, что всё-таки пропали, — не слишком охотно поясняет Герта. — Но я не хочу искать сама, поэтому поисками занимаются Скрюллик и Жуань Мэй. — Понимаю, хотя не слишком заинтересован мифами. Они ещё некоторое время разговаривают на общие темы, уже не касаясь непосредственно Виртуальной Вселенной. Оказалось что женщина сянчжоуской внешности, недавно заходившая в офис забрать документы, это уже упомянутая Жуань Мэй — та периодически наведывается на «Герту», чтобы проводить собственные исследования. По большей части Жуань Мэй не интересуют обыденные дела Станции, а вот к разработке Виртуальной Вселенной та подключается, считая наработки полезными для своих изысканий в области создания жизни. Точнее — сама симуляция Эонов. Рацио сталкивается с Жуань Мэй ещё пару раз в ближайшие несколько дней, и им даже удаётся поговорить. Ни о чём конкретном, потому что Рацио никогда особо не работал в той области науки, которой так заинтересована член Общества Гениев №81. Однако, она всё-таки интересуется кое-чем личным. — Что вы чувствуете, доктор Рацио? — спрашивает Жуань Мэй. — Принимая «Прозиум» на протяжении стольких лет, что вы чувствуете? Этот вопрос задают многие, и ответ на него не меняется. Вычислить тех, кто принимает лекарство, достаточно просто: все они собранные и сосредоточенные на деле, все они — спокойные и не реагирующие на раздражители. Никто из них не высказывает и не показывает никаких эмоций: ни радости, ни переживаний, ни агрессии. — Я ничего не чувствую. Жуань Мэй понимающе постукивает кончиками пальцев по перилам, ради безопасности отгораживающим часть одной из верхних платформ главной контрольной зоны Станции. Она больше ничего не спрашивает и не говорит, и отчего-то Рацио кажется, что она погрузилась глубоко в свои размышления. Она так и не ответила, чем именно занимается на Станции, но за эти пару дней Рацио искоса видел, как она то и дело уходит работать одна в закрытую зону секций «Герты». — Знаете, — всё же говорит она, — раз уж вы здесь, то, может быть, напишете рецензию на одну из моих статей? Не то чтобы это действительно мне нужно, но взгляд кого-то помимо моих постоянных коллег может быть полезным. Рацио соглашается.

III

На то, чтобы ознакомиться со статьёй и написать на неё рецензию, по-хорошему нужно некоторое время. И Рацио даже добросовестно её написал, так как в просьбе Жуань Мэй не было ничего предосудительного. А вот сама статья вызвала некоторые вопросы. В частности, в статье было много рассуждений и поисков взаимосвязей между распространением и созданием жизни. Точнее — между Распространением и созданием жизни. Небезызвестный факт: Император Инсекториум, оставшись один в своём роде, начал бесконечно реплицировать самого себя, и Нашествие Роя грозило глобальной вселенской катастрофой. Вооружённые археологи собрали множество доказательств тому, что звёзды, засеянные роем, буквально стали адскими зонами, и единственный вариант сдерживания их вреда окружающим планетам — это уничтожение арсеналами звёздных разрушителей. Со смертью Тайззиронта ужасы не исчезли полностью: некоторые учёные полагают, что потомки Короля Песков всё ещё где-то есть, и их собственное тело может вернуться в любой момент. Впрочем, поиски останков Тайззиронта успехами до сих пор не увенчались. Одно время останки так настойчиво пытались обнаружить, что Гильдия Эрудитов повелась на уловку и всерьёз начала искать их в пустыне на Сигонии-IV. Обернулось это тем, что происшествие до сих пор называют «чудовищным делом Золотых Песков Эгихазо». Рацио, смотря на развёрнутую на экране монитора статью, скользит взглядом по строчкам. Фундаментальная основа жизни. Жуань Мэй не интересны социальные взаимодействия, она находится на космической станции только чтобы работать. На «Герте», как удалось выяснить за время пребывания здесь, не так-то много закрытых для посещения зон, и одна из таких зон — в секции, там, куда уходит исследовательница. Очень не хочется верить в то, что умозаключения о содержимом запретной зоны могут оказаться правдоподобными. Он сворачивает статью и переходит на внутренний сервер Станции. Вероятно, можно обнаружить какую-то структуру отделов, чтобы понять хотя бы примерно, что может там находиться. Обнаруженная в открытом доступе схема космической станции не самая подробная, отсек так и называется: «изолированная зона». Находится она не на нижних ярусах, как Рацио предполагал изначально, а практически в центральной части Станции. Рацио заставляет 3D-модель Станции вращаться, чтобы рассмотреть отсек изолированный зоны со всех сторон. Судя по схеме, пройти туда не составит труда, а вот чтобы получить ключ доступа… Ожидаемо. Попытка запроса доступа к расширенным данным о «изолированной зоне» заканчивается лаконичным отказом. Не тот уровень. Рацио, держа пальцы над клавиатурой, задумывается, как правильнее поступить. Прямо сейчас, так как терминалы наверняка связаны, к администратору сети улетело логирование. То есть если администратор начнёт проверять, кто чем занимается на рабочих терминалах, то увидит, что к запрещённым для общего доступа данным направлялся запрос на открытие. Лучший из возможных вариантов: оставить всё как есть, по крайней мере на этом терминале. Тогда администратор сети увидит только лишь одиночный запрос, и наверняка решит, что, получив отказ, пользователь прекратил попытки открыть данные. А самому Рацио лучше попытаться получить доступ с другого терминала. Скажем, общего пользования, находящихся в рубках управления и переговорных. На это уходит добрая часть ночи, так как сначала нужно было дождаться, когда переговорную покинут засидевшиеся учёные, а потом заблокировать двери и прикрыть внутреннюю камеру наблюдения. О том, что делать с камерами, Рацио решит параллельно. Самое логичное — через тот же терминал, который придётся взломать для расширения настроек доступа, зациклить предыдущие несколько минут воспроизведения, чтобы казалось, будто в рубке никого нет. И перед самым уходом запустить камеру обратно. Докторская степень в технологиях это, конечно, далеко не докторская по компьютерным наукам, но Рацио будет не собой, если не сумеет разобраться в возникшем затруднении. Он то и дело замирает над терминалом, когда ему чудится, словно кто-то подходит к рубке. Заблокированную изнутри дверь не откроют карточки с невысокими уровнями доступа, поэтому нет необходимости беспокоиться о том, что его поймают с поличным. Проблема лишь в том, что стены на Станции сделаны из хорошего материала, и практически не пропускают звук чужих шагов. Будет… затруднительно объясняться, если его заметят выходящим из запертой рубки. Но у Рацио всё-таки получается. Он забирает карточку, которую вложил в терминал для коррекции данных доступа, а также небольшой кейс, который прихватил на случай, если до утра не вернётся в свою каюту. Отсек абсолютно пуст. Освещение включено на аварийный режим — видимо, чтобы сэкономить энергопотребление, так как всё погружено в полумрак, и под тусклым светом таблички с указанием направления на стенах читаются с трудом. Рацио щурится, силясь разглядеть надпись на одном из указателей. Кажется, дальше будет лифт вниз. Абсолютно пустынно. Если в других секциях космической станции чувствуется чужое присутствие, даже если никого в радиусе видимости нет, то здесь — пустынно, заброшено и оглушающе тихо. Сквозь тишину иногда пробивается потрескивание электроники [хотелось бы иметь уверенность, что не проводки], а шаги слишком гулко отражаются от стен. В соседнем помещении, ближе к лифт-холлу, уже не так заброшено: стены увивают культивируемые растения, и даже как будто дышать становится легче: больше доступа чистого воздуха, меньше плавающей в воздухе пыли. Рацио добирается до лифта и нажимает кнопку — лифт срабатывает, отправляясь на нужный этаж, — в ожидании же разглядывает ближайшую платформу, находящуюся через мост от лифтов. Всем эти занимается один человек, который даже не всегда присутствует на «Герте». Постоянно ли этот сектор является изолированным? Лифт очень долго спускается вниз. Герметично закрытая коробка, в которой нет ни окон, ни табло, по которому можно было бы определить уровень спуска. Лифт движется чрезвычайно медленно, настолько, что если бы не звук — Рацио бы уже подумал, что подъёмный механизм перестал работать и остановился. Будет не очень хорошо встретить Жуань Мэй. Но и оттягивать момент тоже уже нет времени. Двери открываются в небольшой коридор, стоит пересечь который, и попадёшь на обзорную площадку; площадка тоже заполнена небольшими растениями, определить принадлежность которых без знаний в области ботаники на первый взгляд весьма затруднительно. По бокам нет дверей спусков вниз, значит в само помещение, на которое выходит площадка, есть иные пути. Перед Рацио предстаёт просторный складской ангар, расположенный прямо под обзорной площадкой. Рацио подходит к стеклу и стучит по нему костяшками пальцев: звук глухой, пробивающийся как через толщу. Либо это очень толстое стекло, либо бронированное. А там, внизу… По запястью ощущается едва слышимая вибрация. Уже семь? Приходится отвлечься. Рацио кладёт кейс перед собой на узкую панель у обзорного стекла и достаёт из него футляр со шприц-ручкой. Приходится пододвинуть горшки ползучих растений, стоящие на этой же панели, чтобы освободить себе немного места. В том же футляре лежит три ампулы «Прозиума»: одну он израсходует сейчас, а ещё две как раз хватит, чтобы вернуться на Пир-Пойнт и написать служебную записку о выдаче запасов на месяц. Капсула с коротким щелчком вставляется в паз, и Рацио снимает колпачок со шприца, чтобы поднести его к шее. Не самая безопасная точка прокола, но самая эффективная, как показали когда-то результаты тестов лекарства: близко к сердцу, значит «Прозиум» как можно быстрее разнесётся по организму вместе с кровотоком, и не нужно прилагать много усилий, чтобы сделать инъекцию, так как кожа достаточно тонкая. Вместе с тем, как «Прозиум» впрыскивается в кровь, Рацио замечает движение в складском отсеке. Больше всего это похоже на огромную инкубационную капсулу, внутри которой в подготовленной среде плавает и развивается нечто. Очевидно, Жуань Мэй мало её летающих оленей, наполненных страхом растений, деревьев с гигантской корневой системой и прочих представителей жизни, до которых ей… нет никакого дела. Рацио кладёт шприц-ручку в футляр, отходит от своего места и приближается к самой выпуклой части стекла, чтобы как следует разглядеть происходящее внизу. Инкубационная капсула словно мерцает изнутри в такт развитию жизни. А жизни ли? Почти как полупрозрачное акулье яйцо, только круглое и без отростков, позволяющих цепляться к поверхностям. Инкубатор прикреплён к самому потолку помещения, и существо, развивающееся в нём, должно оказаться в момент вылупления больше человеческого роста. Два плюс два складываются в явственную картину того, что может произойти: пока Гильдия Эрудитов и вооружённые археологи в частности ищут тело Императора Инсекториума в других звёздных системах, член Общества Гениев №81, Жуань Мэй, выращивает представителя Роя на нижних отсеках космической станции «Герта». В курсе ли владелица Станции того, что происходит буквально под ногами её кукол? И где Жуань Мэй сумела найти ДНК представителя жесткокрылых для своих экспериментов? Сейчас вопросов больше, чем ответов. Впрочем, на один вопрос ответ искать не нужно: чья-то теория о том, что Тайззиронт когда-нибудь обретёт их собственное тело, прямо сейчас оказывается как никогда близкой к истине. Что же, здесь ему больше делать нечего, он подтвердил для себя всё, что хотел узнать. Спуститься вниз, чтобы исследовать инкубатор поближе, у него не получится, а искать обходные пути уже нет ни времени, ни возможностей. Главное — то, что находящееся внутри существо ещё явно не достигло той стадии, когда будет готово появится на свет. Рацио возвращается к панели и выпутывает футляр из успевшего обвиться вокруг него растения, убирает в кейс, а затем выходит тем же путём, которым пробрался в отсек. Уже в каюте, перед отходом ко сну, Рацио ещё раз перечитывает рецензию на статью. Теперь статья воспринимается совершенно по-другому: Жуань Мэй прописывала в ней не только теорию и расчёты предполагаемых явлений, а буквально начала этот эксперимент и первые его этапы записывала исходя не из предположений, а из уже свершившихся фактов. Предсказуемо, что случится с ближайшими к космической станции звёздами, если это создание Жуань Мэй когда-нибудь вырвется на свободу и не будет уничтожено прямиком в инкубаторе. Изучение природы Эонов. Этого должно хватить для КММ, чтобы Рацио смог вернуться к собственным изысканиям и продолжить размеренную жизнь учёного. Рацио берёт в руки футляр и открывает, чтобы выкинуть использованную капсулу «Прозиума». Он вынимает пустую капсулу из шприц-руки, закрывает было футляр, но затем практически сразу вновь открывает. В глаза бросается отсутствие двух полных капсул. Не мог же он потерять их? Не мог. А потом вспоминает, что одно настойчивое растение, вероятно выращенное тоже Жуань Мэй, успело обвиться вокруг футляра, пока он сам смотрел на зашевелившийся инкубатор. Два дня без «Прозиума». Рацио вздыхает и потирает висок подушечками пальцев. У лекарства накопительный эффект, поэтому едва ли что-то случится до возвращения на Пир-Пойнт.