Трудный день

      У Хиджикаты выдался трудный день. Начался он с неудачной попытки задержания банды, нелегально торгующей оружием, продолжился горой бумажной работы и закончился патрулированием улиц Эдо. Погода стояла ужасная, с неба падал то ли дождь, то ли мокрый снег, превращая землю под ногами в липкую грязь. Холодный ветер пробирал до костей, и не спасали даже сигареты, которые, как на зло, закончились. В общем, Хиджиката был зол. И если вопрос с сигаретами ему удалось решить, то вот повлиять на все остальное он был не в состоянии.       Тоширо ненавидел все вокруг себя. А сигареты, купленные только что, угрожали очень скоро закончиться. Рабочий день тоже должен был закончиться, но возвращаться в казармы Хиджиката не хотел, подозревая, что Сого обязательно попытается его убить, потому что Окита был убежден в том, что это именно из-за него Шинсенгуми не удалось задержать ту группировку. А еще потому, что это в принципе было его любимым хобби. Однако до утра шататься по улицам Хиджиката очевидно тоже не собирался. И именно в момент принятия этого факта, у него перестала работать зажигалка.       Как ни посмотри, день был по-настоящему ужасен. Тоширо со всей силы швырнул зажигалку в мусорку, но промазал и она, ударившись о стену здания, отлетела на середину тротуара. Поднимать Хиджиката не стал, даже несмотря на то, что какой-то ребенок, идущий с мамой за руку, окинул взглядом, полным осуждения. Наверное, Тоширо не должен был порочить честь Шинсенгуми, разбрасывая мусор, но ему было не до этого. Раздавив свою зажигалку каблуком, он проследовал к ближайшему магазину, потому что желание курить без остановки было единственным, что Хиджиката испытывал, помимо злости и раздражения.       Порог магазина он перешагнул в девять вечера, и означало это то, что его рабочий день официально окончен. Не испытав от этого ни капли удовлетворения, Тоширо подошел к кассе, где стал свидетелем следующей картины: продавщица, вскинув обе руки в оправдательном жесте, говорила:       — Простите, но у нас правда нет…       — В смысле нет?! Почему во всем гребанном Эдо нет клубничного молока?! Это что проклятие какое-то? Куда оно делось? Я уже пять магазинов обошел!       Ну да, конечно. Только встречи с Гинтоки Хиджикате для полного счастья не хватало. Впрочем, ему давно следовало привыкнуть к их случайным встречам в неподходящие, но и в подходящие тоже, моменты.       Небрежно отпихнув Гинтоки от прилавка плечом, Хиджиката попросил:       — Дайте зажигалку.       Продавщица, и без того напуганная, поспешила выполнить его просьбу. Пока она отсчитывала сдачу дрожащими руками, Тоширо чуть было не стал жертвой ответного пинка, но, вовремя среагировав, перехватил руку Гинтоки.       — Эй, транжира налогов, где мое клубничное молоко? — спросил Саката абсолютно равнодушно.       — Откуда мне знать?! — вспылил Хиджиката, забрал зажигалку и сдачу, и поспешил убраться из магазина.       Бывали дни, когда он радовался обществу Гинтоки, но этот день явно выдался не из таких. Тоширо предпочел бы вообще никого не видеть до следующего утра, как минимум. Однако он вместо того, чтобы уйти подальше и затеряться в толпе, закурил, стоя у дверей магазина. Он определенно точно не дожидался, пока Саката закончит спор с продавщицей и окончательно поверит в то, что в магазине нет его дурацкого клубничного молока, но он дождался. Через пару минут Гинтоки вышел с печально опущенной головой, но, стоило ему увидеть Тоширо, его настроение тут же улучшилось.       — Хиджиката-кун, какая неожиданная встреча, — сказал так, будто они не пересеклись у кассы пару мгновений назад.       — Отвали.       Тоширо потушил сигарету и тут же взялся за следующую.       — Зачем так грубо? У меня тоже сегодня выдался трудный день.       Хиджиката закатил глаза. Если отсутствие клубничного молока делает его день трудным, то Гинтоки не достоин называться самураем.       — У мужчин такое случается, — Саката пустился в бессмысленные рассуждения, продолжая идти за Тоширо. — Бывают плохие дни, бывают хорошие, но любой день станет лучше, если закончить его в лав-отеле. Тут неподалеку, кстати, открылся один новый. Я ни на что не намекаю, но…       Если бы его правую руку не занимала сигарета, Хиджиката взялся бы ей за меч. Хотя, если задуматься, нечего необычного в предложении Гинтоки не было. Все это началось слишком давно, чтобы придавать этому какое-то серьезное значение. Тоширо, правда, так и не смог до конца принять, что они с Гинтоки любовники. Однако он не был против. Порой ему даже хотелось этих встреч в лав-отелях, но точно не сегодня.       Одна только мысль о сексе почему-то вызывала отторжение. Сил у Хиджикаты осталось только на то, чтобы доползти до дома и предотвратить парочку попыток Окиты убить его. Да и раздражение точно не располагало к романтическому вечеру. У Тоширо даже не получилось послать Гинтоки на три буквы.       — Нет, — вот таким коротким ответом он ограничился.       Хиджиката всем своим видом показывал, что не собирается никуда идти вместе с Гинтоки, но последний не был бы собой, если бы просто так отстал от него. Саката обнял его рукой за плечи, и тут же получил сильный удар локтем в бок, но не отступил.       — Хиджиката-кун, ну почему? — наигранно простонал Гинтоки.       — Не хочу. Я устал. Оставь меня в покое.       — Какие-то проблемы? Не стоит?       — Еще одно слово, и я тебе врежу!       Угроза подействовала. Гинтоки действительно больше ни слова не сказал. Он вцепился в рукав Хиджикаты пальцами и потащил его за собой. Тоширо не понимал, почему не сопротивляется. Он даже на усталость списать это не мог. Саката держал его не крепко, он так-то вообще держал не его, а его одежду, нужно было лишь выдернуть рукав из его хватки и уйти, но… Хиджиката покорно продолжал идти вперед и опомнился лишь тогда, когда они уже вошли в упомянутый лав-отель и стояли у ресепшн.       — Эх, я хотел потратить все свои деньги на клубничное молоко, но, так как его нигде не оказалось, я заплачу, — произнес Гинтоки, нехотя протянув несколько смятых купюр работнице отеля.       Хиджиката знал, что ему не стоит появляться в подобных местах, но все равно иногда этим грешил. Однако до этого момента он никогда не появлялся в лав-отелях в форме. Никто не должен был видеть замкомандующего Шинсенгуми в таких местах, тем более с другим мужчиной. Но, к счастью, девушка на ресепшн даже не обратила на него внимание. Гинтоки, к еще большему счастью, быстро забрал ключ и отвел его в номер.       Отель, как Саката и сказал, был новый, никакой потрескавшейся штукатурки, дырявых простыней и плесени под потолком. Номер выглядел вполне себе прилично: светлые тона, приглушенная подсветка (не красная!) и большая кровать (не круглая!). Единственной странной вещью была ванная, расположенная прямо напротив кровати. На полке рядом с ней расположилось множество каких-то баночек непонятного назначения, там же стояла ваза с одной единственной розой.       Хиджиката первым делом заглянул за дверь, вторую, помимо входной. Там обнаружился только унитаз, но не душ.       — Иди посиди в туалете, — потребовал Тоширо.       — Чего? Зачем? — не понял Гинтоки.       — Мне надо помыться.       Хиджиката не считал возможной любого рода близость до того, как он примет душ после рабочего дня, но он не собирался делать это на глазах у Гинтоки. Раз в этом дурацком номере, уединиться можно только в туалете, то пускай Саката там и сидит.       — Как удачно, что мне тоже, — улыбнулся Гинтоки, — поэтому мы сделаем это вместе.       И вот опять он не поинтересовался, согласен ли Тоширо на такой расклад событий. Хиджиката согласен не был. Он вообще не должен был находиться здесь. Он не хотел находиться здесь и еще больше не хотел того, что произойдет сразу после того, как они примут душ. Тоширо бросил взгляд на кровать и понял, что у него есть только одно желание — уронить голову на подушку и проспать минимум часов десять. И он даже мог бы себе это позволить, потому что завтра у него выходной, но… вернись он в казармы, и не смог бы нормально спать из-за Сого, но и здесь у него не имелось возможности выспаться, потому что он предпочитал не оставаться с Гинтоки до утра, и делал так лишь пару раз, когда был пьян. Как ни крути, жизнь — это сплошное разочарование.       Саката включил воду. Пока она набиралась в ванну, он успел раздеться и теперь, ничего не стесняясь, расхаживал по номеру полностью обнаженным. Когда он подошел к Хиджикате, тот был готов, что Гинтоки начнет приставать. Однако вместо того, чтобы поцеловать или сделать что-то в этом роде, он принялся спокойно снимать с Тоширо форменный пиджак. Хиджиката позволил ему, но от остальной одежды предпочел избавиться самостоятельно. Убрав катану, Тоширо снял рубашку и брюки вместе с бельем. Кожа тут же покрылась мурашками, напоминая о том, как же чертовски сильно он сегодня замерз, пока патрулировал улицы.       Сигареты Хиджиката забрал с собой, оставив их на полке возле ванны. Что делать дальше он не знал. Не знал до тех пор, пока Гинтоки не забрался в воду первым и не поманил его жестом к себе. Тоширо, впрочем, долго не решался. Это было как-то странно. Посещать горячие источники или общественную баню вместе с другими мужчинами — это нормально, но вот ванная несколько выбивалась из понятия нормальности. Его даже не утешал тот факт, что, согласно его мнению, спать с другими мужчинами (по крайней мере с одним конкретным мужчиной, у которого серебряные волосы и вишневые глаза) было нормально.       — Мне долго тебя ждать? — недовольно вздохнул Гинтоки.       Тоширо неуверенно перекинул ногу через край ванны, потом вторую. Места было достаточно. При строительстве этого отеля явно учли, чем люди здесь будут заниматься, и размер ванны подобрали соответствующий. Но не касаться Гинтоки у Хиджикаты все равно не вышло, особенно когда тот притянул его к себе, прижимая его спину к своей груди.       Мурашки, вызванные холодом, тут же сменились другими, теми, что бывают, когда становится очень тепло. Хиджиката соврал бы сказав, что это неприятно. Нет, ему стало приятно, но он все еще испытывал напряжение, а внутри шла борьба между тем, чтобы попробовать сбежать отсюда и тем, чтобы дать Гинтоки то, что он хочет.       Тоширо взял сигареты и закурил. Саката тоже потянулся к полке и схватил первую попавшуюся бутылку.       — Так, что тут у нас? — поинтересовался он, пытаясь разобрать буквы на этикетке в полумраке комнаты. — Гель для душа с ароматом ванили? Отлично!       Гинтоки, не жалея, вылил в воду чуть ли не полбанки, от чего очень скоро начала образовываться пушистая пена. Этого, по мнению Тоширо, было достаточно, но Саката так не считал. Он взял следующую банку, которая оказалась тоже гелем для душа, но уже с запахом клубники. Ее содержимое оказалось в воде.       — Соль для ванны, — прочитал Гинтоки надпись на следующей банке.       Хиджиката закрыл на это глаза, как и на то, что Саката вылил в ванну шампунь и кондиционер для волос.       — Массажное масло.       — Ты же не собираешься добавить эту хрень?! — терпение Хиджикаты лопнуло, он чуть было не взял еще одну сигарету.       Гинтоки, очевидно, собирался. Он плеснул немного масла в воду и выдал действительно весомый аргумент в пользу своих действий:       — Раз я за это заплатил, значит нужно использовать.       Когда в ход пошла интимная смазка, Тоширо был готов выбраться из ванны, схватить Гинтоки за волосы и окунуть его тупую башку в эту сладко пахнущую пенную субстанцию, некогда бывшую водой. Но Саката продолжал обнимать его поперек груди одной рукой, тем самым будто бы лишая возможности пошевелиться.       Напоследок Гинтоки выхватил розу из вазы и оборвал все ее красные лепестки, украшая ими клубы пены. Он вел себя как ребенок, или как идиот, или как ребенок-идиот, и где-то в глубине души Тоширо это даже нравилось.       — Идеально, — констатировал Гинтоки. — Вот так надо принимать ванну.       Хиджиката мог бы поспорить, но не хотел. Ему стало тепло, но не спокойно, не до конца спокойно, по крайней мере. Отголоски ушедшего дня продолжали терзать его разум, и Гинтоки это чувствовал. Он всегда был слишком чутким, пусть и не показывал это в открытую.       — Хиджиката-кун, что такое? — спросил Саката совсем не тем голосом, каким зачитывал свой рецепт зелья для ванны.       — Да ничего, — ответил Хиджиката, — просто дерьмовый день. Мы должны были перехватить ублюдков, привозящих в Эдо оружие, но они ушли от нас. Мне удалось выяснить, как выйти на их босса, но сегодня мы их упустили, и Сого начал беситься из-за того, что обошлось без резни. Потом пришлось кучу отчетов писать. А еще эта погода ужасная, ненавижу зиму!       Тоширо не совсем понимал, зачем поделился всем этим с Гинтоки, просто захотелось, наверное. И все же на душе стало как-то легче.       — Но теперь ведь тепло, — сказал Саката.       — Ну да, — согласился Хиджиката.       Гинтоки обнял его обеими руками, крепче прижимая к себе, носом уткнулся в его волосы на затылке.       — Тоши, расслабься, — попросил он.       Хиджиката никогда не признает это даже самому себе, но, на самом деле, он испытывал некую слабость к тому, что Гинтоки порой называет его так.       Возможно, к совету стоило прислушаться. Если Тоширо и дальше продолжит цепляться за собственную злость и ненависть к сегодняшнему дню, то вечер точно приятным не будет. Он попытался выбросить все это из головы, медленно выдохнул, закрыл глаза и откинул голову на плечо Гинтоки.       Хорошо стало, но не сразу. Сначала Хиджиката сосредоточился на сладком запахе пены и звуке редких всплесков воды. Потом он почувствовал, как размеренно бьется сердце Гинтоки, и его собственное тоже почему-то выровняло свой ритм.       Что бы там Тоширо не думал про Гинтоки, его близость всегда успокаивала. С одной стороны, логики в этом не было, ведь Саката полный придурок, ведущий сомнительный образ жизни и читающий мангу в свои двадцать семь лет. Но, с другой стороны, он хороший человек. Он преданный, защищает тех, кто ему дорог, и готов отдать за них жизнь. Он человек с темным прошлым и шрамами на теле, вечно напоминающими о том, от чего он отрекся. Он сильный, сильнейший из всех, кого Хиджиката когда-либо знал. Он понимающий, надежный, добрый и… хороший, очень хороший.       Тоширо, не открывая глаз, нашел одну из рук Гинтоки, обнимающую его, и переплел их пальцы. Наверное, именно тогда приятное спокойствие накрыло его с головой. Что было дальше, Хиджиката запомнил плохо. Сладкий аромат, тепло, сердцебиение и дыхание смешались в нечто единое, очень мягкое и трепетное, и Тоширо растворился в этих ощущениях, проваливаясь в умиротворенное небытие.       Наверное, прошло достаточное количество времени, но Хиджиката не считал. Он наслаждался. До тех пор, пока над ухом не раздался голос.       — Доброе утро!       Тоширо резко распахнул глаза и осмотрелся по сторонам, обнаружив, что они с Гинтоки по-прежнему находятся в ванне.       — Просыпайся, вода уже почти остыла.       Он что уснул в ванне? Какой позор! Тоширо вырвался из чужих объятий и вылез из воды. Потом еще минут пять пришлось ждать, пока она уйдет в слив, чтобы смыть с себя пену и прочие штуки, который Саката вылил в ванну. И после этого нужно было… Признаться честно, Хиджиката по-прежнему хотел лишь спать.       Он расслабился и согрелся, но все еще не чувствовал себя отдохнувшим. Возможно, тут стоило пошутить про старость, Гинтоки точно бы так сделал, но шутить было не в характере Тоширо. Он промолчал и в целом был не против. В конце концов, ему следовало чем-то отблагодарить Сакату за то, что он оплатил номер в отеле и, что самое главное, помог ему почувствовать себя лучше после всех событий сегодняшнего дня.       Когда с водными процедурами наконец было покончено, Гинтоки подошел к Хиджикате и спустил полотенце с его плеч, роняя его на пол. Погладил обнаженную горячую кожу, скользнул кончиками пальцев вдоль ключиц и, поднявшись выше, обхватил лицо обеими руками, поцеловал. Обычно Гинтоки целовался страстно и напористо, либо лениво, но не сейчас. Этот поцелуй вышел другим, слишком мягким и нежным. У Хиджикаты внутри что-то замерло, словно он какая-то старшеклассница, которую впервые целуют, а не замкомандующего Шинсенгуми.       Тоширо слишком отвлекся на собственные ощущения и отвечать на поцелуй начал не сразу, а когда начал, Гинтоки отстранился.       — Иди в кровать, — сказал он.       Хиджиката покорно добрался до постели, откинул одеяло и лег, уронив голову на подушку. Обычно в отелях, куда люди приходят, чтобы придаться плотским утехам, с кроватями все плохо, подушки твердые и постельное белье выглядит так, будто на нем зачали не одно поколение граждан Японии. Но здесь было не так, здесь подушка оказалась мягкой, как облако, а белье пахло свежестью и чистотой. Вот бы сейчас накрыться одеялом, которое, хочется верить, окажется таким же мягким, и проспать до позднего утра.       Гинтоки устроился на соседней половине кровати, накрыл их обоих одеялом и погасил свет.       Хиджиката, если честно, не понял. У Сакаты появилось какое-то странное желание представить, что Тоширо девственница, с которой можно только под одеялом в темноте? Раньше его предпочтения смотрели совершенно в другую сторону.       — Ну и? — спросил Хиджиката.       — Я припоминаю, что ты не хотел трахаться, — буднично произнес Гинтоки, — но даже если ты передумал, то не дождешься, я устал, трудно было весь день искать клубничное молоко.       Тоширо усмехнулся, искренне. Вряд ли Саката устал от своего путешествия по магазинам. И вряд ли он действительно оплатил номер в лав-отеле только для того, чтобы принять ванну и вместе лечь спать, но… выходит он сделал именно это. Вот за такое Гинтоки Хиджикате и нравился, за то, что он, пусть и бесит, но способен скрасить даже самый ужасный и отвратительный день.       Какая-то часть Тоширо, правда, все еще пыталась бороться с происходящим. Ему было сложно принять, что Гинтоки ограничится одним поцелуем и потратит ночь (и деньги) на сон. К тому же они ведь не имели привычки оставаться вместе до утра, и делали такое только по пьяни, будучи неуверенными в своих силах добраться до дома. Хотя все когда-нибудь случается впервые. Хиджиката может и не хотел этого, но очень быстро от своего нежелания избавился. Сделал это в тот момент, когда Гинтоки придвинулся к нему вплотную и обнял со спины. Снова стало очень тепло и спокойно, и трудный день наконец-то навсегда канул в прошлое.       — Спокойной ночи, Тоши, — прошептал Гинтоки.       — И тебе, — ответил Хиджиката.       Он сомкнул глаза и уснул почти мгновенно, будучи уверенным в том, что этой ночью он обязательно заполучит свои десять часов крепкого здорового сна, о которых так долго мечтал.