Поздравляю! Вы беременны!

Тело восстанавливается достаточно быстро. Гуань Хэмэн даже говорит, что Ли Ляньхуа вернётся в своё прежнее состояние всего за несколько недель — вдвое, а то и втрое быстрее, чем женщины, спасибо замедлению времени. Энергия в нём струится, копится и так и норовит выскочить наружу. По крайней мере, отлежавшись один день в кровати, он уже способен передвигаться. Разрез затягивается, будто его и не было, превращается в кривой белёсый шрам, каких и без того полно по всему телу Ли Ляньхуа. — Мог бы и ровнее зашить... — ворчит Сяохуа, разглядывая неровный шов, улыбкой разместившийся на даньтяне. Цзи Бо снова опустошилась, и лучшего ощущения Ли Ляньхуа вспомнить не может. Ди Фэйшэн играет бровями, без слов бросая собранный и перелитый Шаоши рядом с его кроватью. — Нет, — гнёт свою линию Ляньхуа, но предательский взгляд с жадностью исследует любимый меч со всех сторон. Почти как новый. Прежние царапины исчезли, затянулись литым серебром, как и истерзанная душа Ляньхуа отдохнула, разгладилась под слоем любви, которую ему подарили. Став лишь бледной задыхающейся тенью самого себя, он не хотел даже прикасаться к Шаоши. Ли Ляньхуа боялся, что не совладает с ним, а то меч и вовсе не признает в нем своего хозяина. Тогда едкое чувство стыда расползется по венам, напоминая о том, каким ничтожным он стал. Какой смысл лишний раз вспоминать об этом? Но проклятое любопытство вкупе с дрожащими от количества ци меридианами заставляет снова и снова думать о том, как ощущался бы меч в его руках. Снова. Ди Фэйшэн усмехается. Наверняка думает о том же самом. Ли Ляньхуа уже проиграл, но всё ещё напускает на лицо неприступный вид. Словно он не собирается, едва мышцы вернутся в тонус, побежать тренироваться. Об этом он никому не говорит и даже пытается притвориться, что ничего подобного не планирует, вместо этого законно отлёживаясь в тёплой постели. Добин по возможности не отлипает от него, рассказывая что-то смешное или удивительное о малышке. Они всё никак не могут придумать ей имя, и Добин куксится, забавно отпячивая нижнюю губу, остерегаясь, что их дочь постигнет его участь — быть названной случайным сочетанием слов. А Фан Добин здорово повзрослел за этот год, думается Ляньхуа. Какой-то он стал самостоятельный, вон, готов отвечать за ребёнка. Испытав наплыв тёплых чувств, Ли Ляньхуа не сдерживается, припадая к этой откляченной губе, ненароком затягивая мальчишку в долгий поцелуй. Благодарность захлёстывает изнутри, и выразить её получается только так. Грудь Ли Ляньхуа приподнимается и опускается в выдохе, потому что жар пробегается по его покалеченному телу. Фан Добин не оставляет это незамеченным, распахивая ханьфу и спускаясь по шее влажными поцелуями, вслушиваясь в тихие вздохи. Это так хорошо и беззаботно, как не было, пожалуй, никогда раньше. Ли Ляньхуа бы и рад продолжать, тягуче медленно ощущая губы Добина, но сдвинувшийся желудок не располагает к веселью. — Сяобао, стой... — шепчет Ли Ляньхуа, ощущая, как Добин влажными поцелуями спускается к его груди. Фан Добин не останавливается, захватывая поцелуем красную ягоду. — Сяоба-ао-о. Мы всё равно не сможем... Ближайшее время. — Д-да, — останавливается Добин, всё ещё касаясь худых боков трясущимися от желания трогать пальцами. Ещё не время — есть дела более неотложные.

***

Фан Добин возится с малышкой, разговаривает, щекоча, и вслушиваясь в детское улюлюкание. Ли Ляньхуа часто смотрит на них издалека, незамеченный, пытаясь разобрать свои чувства, скиданные в кучу им самим, чтобы не сейчас, чтобы потом, когда не будет так больно. Кажется, этот момент настал? Может быть. Пора уже позволить прошлому отпустить его горло и наконец вдохнуть глоток свежего воздуха, ту реальность, в которой у него есть настоящая семья. Ляньхуа по-прежнему притворяется больным и слабым, скидывая большую часть обязанностей на Фан Добина. Себе же он с удовольствием оставляет то, что умеет лучше всего — наблюдать. Ляньхуа любит садиться рядом с колыбелью и просто смотреть, как сопит их дочь. Он находит это увлекательным. Иногда он ловит на себе ответный цепкий взгляд. Малышка ещё слишком маленькая, чтобы делать выводы, но наблюдательность точно будет её преимуществом. По крайней мере, возраст не мешает ей беспрерывно пялиться на Ли Ляньхуа, иногда даже забывая обращать внимание на внешний мир. — Как будто бы вам нравится просто смотреть друг на друга, — шутит Сяобао, меняя пелёнки. Кормилица не может находиться в Лотосовом тереме всё время, у них просто нет места для ещё одного человека, поэтому приходится делать это самому. Фан Добин, на удивление, не против. Вспоминая, каким был Сяобао, когда они только познакомились, и думая о том, как он изменился за последние годы, Ли Ляньхуа невольно исполняется нежностью. Она охватывает всё его сердце, каждую чи, заполняет мысли желанием похвалить, обнять. — Она хочет с тобой дружить, почему ты не попробуешь? — Я... — прочищает горло Ли Ляньхуа и прикрывает глаза. — Думаю об этом... — Пока ты думаешь об этом, малышка уже вырастет! Фан Добин упирается руками в бока, а потом грациозно и профессионально пихает младенца в руки Ли Ляньхуа, что тот даже осознать не успевает. — Придерживай головку, она пока ещё не умеет сама, — шепчет Добин. «Не умеет», — тупо проносится в голове Ли Ляньхуа, пока он глядит на ребенка в руках. Ребёнок с интересом глядит в ответ. С интересом, как же. Такие малыши вообще ничего не видят, хаотично обшаривая взглядом пространство. Однако пространство малышки почему-то каждый раз сосредотачивается в самом Ли Ляньхуа. Она родилась слишком маленькой — в неприспособленном теле Ли Ляньхуа ей не хватало ни места, ни любви, и Сянъи чувствует вину за это. Фан Добин с лихвой восполняет всё то, в чём отказывал ей Ли Ляньхуа. Он постоянно нежит её и таскается с ней на ручках. Ляньхуа уверен, что её первая улыбка будет принадлежать Сяобао. Вполне заслуженно — Сяобао был и тем, кто заставил Ли Ляньхуа улыбнуться искренне впервые за долгие-долгие годы. Ли Ляньхуа берет меч с опаской, ночью. Так, чтобы никто не увидел. Наверное, его жизнь стала его поражением, потому что он никогда не болел за себя. За складкой бровей, прикушенной губой и дрожащей жилкой скрывается надежда, что всё это было зря. Шорох за спиной заставляет обернуться, сделав резкий выпад. — Воу-воу, — поднимает руки перед собой Добин. — У меня нет шансов, великий мастер Сянъи. Ли Ляньхуа фыркает, убирая меч. — Не спится? — Не сегодня, — шепчет Сяобао. — Луна сводит с ума. — Луна, ага, — бормочет Сянъи. Глаза Фан Добина загадочно блестят под её лучами. Глаза Ли Ляньхуа неотрывно смотрят на него, пытаясь запечатлеть момент в самом сердце. Может, потом, когда снова настанет время умирать, он вспомнит, как горели глаза Сяобао, когда тот смотрел на него. Фан Добин ковыряет ногти, отводит взгляд и подозрительно краснеет. — Что-то не так? — Ничего. Меч тебе очень идёт. — А, — внезапно смущается Ли Ляньхуа. Он знает, вообще-то. Знал когда-то. Ощущение странное, спутанное. Будто это всё сон, фантазия, сказка. Словно та его часть, которая так долго считалась отмершей, снова возродилась и с каждым днём становится сильнее. Ли Ляньхуа кажется, что он соврал когда-то сам себе и врал другим, выдавая за правду то, что ей не было. О том, что Ли Сянъи умер. Ли Сянъи, возможно, просто... повзрослел. Как и Сяобао, как малышка становится старше с каждым днем и учится чему-то новому. Сяобао тянется к нему, обнимая, и шумно дышит в шею. Ли Ляньхуа слышит, как сильно колотится его сердце. Может, также, как и сердце Ляньхуа. — Когда придумаешь имя? — почти неслышно, но понятно интуитивно, как если бы слова проникали сразу душу, минуя физические препятствия. Ли Ляньхуа стоит, наслаждаясь теплом объятий и запахом чужой кожи, рука запутывается в волосах Добина, играя с прядями, подсвечивающимися светом луны. — Я придумал. Конечно, придумал. Уж в придумывании имён Ли Ляньхуа действительно хорош. Фан Добин усмехается, и не ожидая другого ответа. — Не сомневался. Он оставляет нежный поцелуй на подбородке, под глазом и около носа, зацеловывает всё лицо, запечатывая в каждом прикосновении свою любовь. Сяобао любит Ли Ляньхуа. И Ли Ляньхуа любит Сяобао тоже.