Коснуться звезды

Я хочу по-настоящему любить,

но что я знаю о любви?

Феликс. Мне определенно хреново. С момента вызволения нас из карточного мира прошло практически пять месяцев, во время которых я все сильнее и сильнее отделялся от своего образа оптимистичного себя, становясь все более агрессивным и раздражительным человеком, каким мне не хотелось быть. Я наблюдал за людьми, пропуская мимо себя все изменения в погоде, игнорируя приближающийся холод, опадение листьев с деревьев и вянущие цветы. Мне нравилось находится в толпе и быть частью огромного социума, мне было интересно чувствовать себя хорошо, без того груза ответственности, что лежал на мне в карточном мире, и мне уж точно импонировало изучение столь многого в реальном мире, о чем я ранее не мог даже догадываться. За почти полгода я узнал так много, сколько не знал за всю жизнь: теперь я владел нынешним сленгом, знал множество стилей, фандомов, аниме, игр и всякой всячины, которую постят люди в тиктоке. Мне нравилось наблюдать за самовыражением людей, лайкать щитпосты, которые они выкладывают с их любимыми персонажами на фоне, я лайкал и репостил позитивные, сохраняя негативные себе в галерею, пряча это от чужих глаз. Я пытался заинтересовать такой социально сетевой жизнью пикового валета, но он всегда воротил нос, избегая этого разговора. Ему не нравилось проводить время в телефоне ровно также, как узнавать людскую жизнь и их повадки. Вару было плевать на фандомы, на аниме и новеллы, но ему нравилось обсуждать погоду или раздумывать на вселенские вопросы, на которые зачастую нет единого правильного ответа. Он никогда не говорил об этом вслух, но я мог заметить его интерес к подобному из-за спокойствия, что распространялось по его телу, поэтому в его компании мы говорили только о подобных вещах, а свои познания в мире людей я тоннами выливал на моего лучшего друга — Зонтика. Трефовый никогда не был против чего бы то ни было, поэтому с удовольствием слушал мои рассказы о всем-всем на свете. Мы всегда были близки с ним, но в карточном мире на меня свалилась слишком большая ответственность управления двумя государствами, объединенными в одну огромную страну, — Ниццу — поэтому пока я искал хотя бы день в трех месяцах ужасной апатии из-за загруженности бумагами-бумагами-бумагами, ведь Ромео только развлекался все то время, пока я работал, Зонтик не мог меня видеть, но в реальном мире все было иначе: я был свободен от оков непосильного груза, что по глупости взвалил на свои плечи, пытаясь тянуть два государства на себе, поэтому каждую свободную минуту проводил рядом с Зонтом, что был всегда рад моей компании. Мы гуляли вместе после школы, делали домашние задания сидя рядом друг с другом, в конце концов уговорили Куромаку поселиться рядом с Ромео, поэтому стали жить в одной комнате, и я был счастлив из-за этого. Мои эмоции в темпе кросса бегали от радости ежедневных ночевок с моим другом до ужасной агрессии на самые, казалось бы, незначительные вещи, чему я часто пугался и искал пикового, чтобы закурить потребность в совершении зла. Несколько недель назад я узнал о том, что мой друг ходит к психологу и очень этому удивился — разве Зонтику он нужен? Мне всегда казалось, что со своими проблемами стоит справляться самому, не втягивая в это незнакомцев, но когда я спросил об этом Зонта, он сказал, что у него другое мнение на этот счет и ему помогают встречи с психологом. Я и сам замечал это: трефовый стал менее запуганным, не прятал взгляд, когда к нему обращались, стал чаще улыбаться, в целом стал смелее — настолько, что перестал шугаться Пика, который выходил из комнаты попить кофе или собраться перед школой. Мне нравилось то, что Зонт действительно расцветает передо мной, я был искренне рад за своего лучшего друга, но он по-прежнему часто был грустным. Неделю назад он узнал о моей привычке, которую я практически ежедневно делю с Вару. В тот день мы случайно столкнулись с пиковым после занятий — он был у дома раньше положенного, но я не стал приставать к нему по поводу его прогулов — за все время общения с ним, я стал куда более терпимым к его характеру, хотя раньше искренне ненавидел каждое его нежелательное действие. Вару стоял и по своему обыкновению курил у подъезда, скрываясь от снегопада под подъездным козырьком, а когда я подошел ближе с искусанными губами и потянулся к нему, не сумевшими зажить после драки двухдневной давности, костяшками, он без лишних слов протянул мне сигарету и зажигалку, получая в ответ благодарный кивок от меня и протянутые сто рублей, за которые он мог закрыть глаза на то, что я трачу его сигареты. В молчании мы вдыхали никотин, пока Вару не щелкнул пальцами, выкидывая окурок и хмыкнув, осматривая меня, ушел домой. Я, привыкший к такому немногословию от него, остался стоять, прикрыв глаза, не задумываясь ни о чем, кроме того, что с каждым вдохом я становлюсь спокойнее, но вздрогнул всем телом и подавился дымом, когда услышал напуганный вскрик совсем рядом со мной. — Феликс! — в нескольких метрах от меня, закрывая рот ладонью, стоял Зонтик. Я напрягся, незаметно туша сигарету о железные перила, но чувствовал, что было уже слишком поздно: мой друг увидел все то, что ему нужно было и сейчас направлялся ко мне с эмоцией на лице, которую я не мог опознать. Мне казалось, что Зонт либо ударит меня, либо проигнорирует, проходя мимо, но внезапно он просто крепко обнял меня, утыкаясь головой в мое плечо, чуть горбясь. Я в удивлении раскрыл глаза, но просто обнял его в ответ, почувствовав, как он дрожит всем телом. — Прости, — выдавил я, зная, что слишком воняю дымом для того, чтобы Зонту было комфортно рядом со мной. — Не кури больше, — пробормотал в ткань моей куртки он. — Это ужасная привычка, Феликс, брось курить. — Хорошо, — сказал я больше удивляясь его бурной реакции, на самом деле не имея ввиду: «хорошо», думая лишь о том, что пока не готов расстаться с сигаретами. Я избавляюсь от гнева тогда, когда курю, а сейчас я злюсь больше, чем когда-либо, но я не лгал, когда говорил: — Я постараюсь. Я действительно пытался. За прошедшую неделю я выкурил всего три сигареты, сорвавшись в понедельник и среду, так что сегодня проводил уже третий день без сигарет. Было не так сложно, как я думал: а курил я лишь потому, что просто забывал о том, что это под запретом. Зонт не знал о том, что у меня были неудачные попытки бросить курить, но я не то чтобы хотел ему об этом рассказывать — не хотелось огорчать того, кто уверенно идет наверх. Я сам справлюсь, у меня, на самом деле, нет таких уж больших проблем, чтобы не суметь справиться с ними в одиночку. Сегодня был плохой день, который я проводил дома на диванчике в нашей с Зонтом комнате, размышляя обо всем этом. О своей неясно откуда берущейся агрессии и жажде драки — приходило на ум только мысль о подсознательном желании выплеснуть куда-то всю свою энергию, но не может же быть все так просто, верно? Я раздумывал и раздумывал о месяцах в реальном мире, о том, как они повлияли на всех клонов, о их характере: Данте стал более молчаливым, чем был раньше, Куромаку, казалось, изменился меньше всех, но ходил безэмоциональной тенью с кругами под глазами и незаменимой чашкой кофе в его руке, Габриэль, напротив, стал очень общительным и наблюдательным ко всему, что его окружает, но почему-то избегал колюще-режущее предметы, обходя их практически за километр, Вару был загадкой — он то не появлялся дома днями и ночами, заставляя всех беспокоится, а после приходил с рваной одеждой и маниакальной улыбкой на лице, то ходил закрытой стеной обороны, молчал и был заторможенным, словно слышал нас через толщу воды, Ромео, казалось, не изменился, — скорее поменялось мое отношение к нему — ведь редко бывал дома, ночуя у своих девушек, с которыми он кутил романы, но болезненно расставался с каждой после нескольких месяцев общения, а Пик стал для меня недоступной стеной — он будто включил свои защитнические чувства к Вару и Зонту, то ругая своего валета, то игнорируя его, больше ни с кем из клонов не разговаривая. Было странно жить среди всех них, учитывая то, что когда мы были в карточном мире и находились за много километров друг от друга были гораздо дружнее и ближе, чем когда поселились на расстоянии нескольких шагов, но я не то чтобы жаловался этому, когда все, что имело для меня значение, жило в одной комнате со мной. Я глазел в потолок, усеянный флуоресцентными звездами, купленными на маркетплейсе за бесценок и поклеенными мною в порыве какого-то съедающего меня интереса ко всему этому, что после быстро пропал, но результат моей мотивации все еще красовался на потолке, пока я мысленно съедал самого себя за свою агрессию, что прямо сейчас разрасталась во мне без единого на то повода — Зонтик давненько ушел в магазинчики мелких товаров, а я пообещал встретится с ним в парке через некоторое время, так что до встречи с ним мне оставался еще час одиночества с самим собой, но его нарушил стук открывшейся двери о стену и нытье моего короля с самого порога. Раздражение, что уже кипело во мне превратилась в злость, когда Ромео упал на диван рядом со мной — мало того, что он даже не подумал постучать, прежде чем ввалиться в мою с Зонтом комнату, он еще и ныл с самого порога, а мне никогда не нравилось его саможаление. — Феликс, мне так плохо… Меня опять бросили! Я настолько плох? Фелюшечка, скажи же, что нет. — он попытался обнять меня, но я не дал ему сделать этого. — Нет, ты нормальный. — это вся поддержка, которая могла выйти из меня в данный момент. Мой король реально пришел невовремя, я ничем не могу ему помочь, с собой бы для начала разобраться. Со своими вспышками агрессии и навязчивыми мыслями. — Уйди пожалуйста. — Что? — опешил Ромео. — Феликс, ты тоже меня ненавидишь? Почему ты говоришь мне уйти? — он все продолжал цепляться за меня, пока я тихо закипал. — Хороший друг должен поддерживать своих друзей, а не пытаться выгнать в неудобный момент. Все. Это, блять, контрольный выстрел. Я вскочил с дивана и начал кричать. Ромео настолько слепой, что не видит того, что делает все то, о чем говорит или специально меня нервирует? Называет меня плохим валетом и другом хотя сам является таковым, ебучая несправедливость! — Ты! Ты, сука, сам себе противоречишь! Ты приходишь ко мне только тогда, когда тебе плохо и после этого считаешь себя хорошим королем? Да ты, блять, совсем не интересуешься моей жизнью, никогда меня не поддерживаешь, так почему я должен делать все это для тебя?! Когда мы общались в последний раз, не считая те моменты, когда ты приходил ко мне со своими проблемами? Не знаешь? А хочешь я тебе напомню? А я напомню! Ни — ког — да! — Феликс, ты чего вскипел то? Я же несерьезно. — не зная как реагировать, удивленно проговорил Ромео. — Несерьезно? Несерьезно? Я должен прыгать до потолка от счастья, услышав это или что? Ты самый инфантильный человек, которого я знаю. Мне всегда приходилось подчищать за тобой все говно, почему я должен это делать? Ты король! Ты должен заботиться обо мне, а не наоборот! Это я должен получать поддержку и защиту! — Пиздец, прорвало плотину. Я больше не в силах держать себя в руках и вовремя остановиться. — Когда это ты подчищал за мной? — А-а, тебя только это и интересует, конечно! — горько посмеялся я. — Почему Ниццей управлял один я? Почему ты спихнул всю эту огромную ответственность, это на меня одного, а сам пошел развлекаться? Почему, когда я просил помощи, ты убегал, говоря «я сейчас занят»? Я чуть руки на себя не наложил от усталости, просил тебя хотя бы день занять место правителя, а тебе было поебать! И после такого отношения к себе я должен поддерживать тебя после расставания с очередной девушкой? Ты же через неделю найдешь новую! Всегда так было. — Я замолк на секунду, переводя дыхание. Ромео лежал на диване передо мной и выглядел раскаивающимся, но было уже поздно. Я должен высказаться до конца, слишком долго я копил все в себе. — Ты вообще без понятия насколько мне плохо! Ты должен был быть моим старшим братом, что помогал бы мне! Почему у Зонта, Габриэля, да даже у Вару есть такой, а у меня нет?! Почему при первой просьбе Зонтика, Куромаку, превозмогая свою усталость, поможет ему? Почему Данте с Габриэлем неразлучны, поддерживают друг друга и общаются как лучшие друзья? Почему Пик ходит за своим валетом хвостиком, оберегая, даже когда Вару шлет его нахуй и сбегает из дома?! Почему ты не делаешь того же для меня? Ты никогда мною не интересовался, откуда же тебе знать, что я ебучий псих, неконтролирующий свои вспышки агрессии?! Откуда тебе знать, что я комплексую по этому поводу? Ты ужасный человек, не хочу иметь с тобой ничего общего. — Я почти выбежал из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. — Не хлопай дверьми, Феликс! — крикнул Куромаку с кухни. — Отвали! — Мне срочно нужно уйти, пока я не разрушил отношения со всеми. Я накинул на себя куртку, обул кроссовки, не останавливаясь, чтобы завязать шнурки и открыл входную дверь, выбегая в подъезд. — Феликс! — Ромео показался из комнаты, но я захлопнул дверь, чтобы не видеть его и поднялся по ступенькам на пятый этаж, а после — на крышу, в надежде встретить там Вару. Мои руки дрожали, а мысли путались. Я только что накричал на своего короля. Я никогда прежде не делал этого, ни разу в жизни я не повышал на него голос и не смел противоречить. Я сорвался, пытаясь унять свою агрессию, я сказал лишнего. Не стоило мне срываться на него, он не был виноват в том, что получил. Ладно, может сказанное мной отчасти правда, но ему не стоило этого слышать. Мне следует успокоится и извиниться. Я же не такой злой, чтобы искренне яростно накричать на своего короля за такие мелочи, верно? — Вару ты тут? — крикнул я, открывая горизонтальную дверцу и взбираясь на бетонную поверхность крыши. — Это я Феликс! — В лицо ударил порыв холодного и влажного декабрьского ветра. — Тут я. — Недовольный голос, которому я был несказанно рад. Я повернулся на его звук, замечая, что пятый сидел у края крыши, чуть ли не свешивая ноги в пропасть. Он смотрел вниз и выкуривал бог знает какую по счету сигарету, окутывая себя дымом никотина. Я подошел к нему, усаживаясь рядом, но чуть дальше от края и попросил поделиться этими никотиновыми палочками, протянув руку. Вару хмыкнул, но передал мне одну вместе с зажигалкой. — Кого побил на этот раз? — незаинтересованно кинул он, все еще не смотря на меня. — Накричал. На Ромео, — раскаялся я, поджигая кончик сигареты. — Ого-о, на самого Ромео, — с сарказмом в голосе протянул он. — Уже жалеешь или совесть еще не догнала? — Догнала. Вару, не беси, — нахмурился я, пытаясь отбиться от его разговоров. — Ладно, — выдохнул он. — Представляешь, заявляет, что я плохой, ибо не даю проплакаться в жилеточку и не утешаю. А сам он когда нибудь делал подобное для меня? — я глубоко затянулся и выдохнул сигаретный дым. — Несправедливость жуткая, но и я хорош. Не нужно было кричать, все же Ромео сейчас нехорошо. Да и я сорвался, был зол еще до встречи с ним, но он стал последней каплей. Я не прав, нужно извинится. — Мгм, — казалось бы, незаинтересованно хмыкнул пиковый, но я знал его достаточно, чтобы знать, что ему еще не наскучил этот разговор. — У тебя чего нового? Ты неактивный какой-то. Все в порядке? — Ты такой бестолковый. Все со мной нормально, отъебись, — фыркнул Вару рядом. — Настроения нет просто. Сижу, курю, за людьми наблюдаю. Кстати, не ты ли мне пару дней назад говорил, что обещал бросить курить. Что тут забыл? — Блять. — Воспоминание о данном и вновь нарушенном обещании настигло меня внезапно и ударили ровно между ребер. Стало так стыдно перед Зонтом за это. — Зонтик же просил меня прекратить, я не справился. Он был так расстроен, когда узнал в субботу, а я подвел его, мне так стыдно за себя. — Опять Зонт, — с какой-то странной интонацией в голосе проговорил Вару. — Не хочу слышать о нем, честно. — Что-то имеешь против Зонтика? — нахмурился я. Собственническое чувство защиты своего ближнего окутало меня, и я сказал эту фразу гораздо более твердо, чем намеревался. — Я не трогаю его и не собираюсь в будущем, успокойся. Мы оба замолчали на некоторое время, просто наблюдая за городом. Снежные сугробы и глыбы льда медленно таяли. Сегодня погода немного ошиблась и стала чуть теплее, чем вчера, хотя сейчас все еще декабрь. На ближайшем дереве суетились птицы, чирикая время от времени, собираясь либо окончательно улететь, либо остаться на всю зиму. Вороны каркали и хлопали черными крыльями, очищая их от снежной влаги. Смотря на такую зимнюю идиллию в моей голове всплыла бессмысленная и неподходящая под ситуацию, но тем не менее интересная мысль. — С тобой мы общаемся чаще, чем с Ромео, хотя ты ненавидишь меня. Я не питал иллюзий о том, что наши сигаретные посиделки с Вару растопили ледяную стену между нами — нет, мы все еще недолюбливаем друг друга, однако вместе с этим гораздо лучше, чем раньше, понимаем. — Ты тоже, не делай меня злодеем. — Ладно, возможно я немножечко ненавижу тебя, — фыркнул я, улыбаясь. — Тем не менее, это правда. Ну, про меня с Ромео. — Разве это имеет значение? — после долгой паузы и наблюдения за играющими детьми на площадке, ответил он. — Имею ввиду масти, короли, валеты. Почему одномастники должны быть дружны? — Вару сделал новую затяжку, медленно проговаривая свои слова. — Тебе легко говорить, вы с Пиком хотя бы общаетесь. Он тебя— — Знаешь, что я слышу каждый раз, когда он открывает рот? Какую-то херню. Лучше бы мы вовсе не общались, — перебив, пробормотал он. — Вару… — я хотел сказать ему что-то подбадривающее, но он вновь перебил меня, отталкивая. — Нет, закрой рот. Это к тому, что, может быть, хорошо, что вы не общаетесь. — Он щелчком отправил сигарету в полет и встал, отряхивая одежду. — Хотя нет, на самом деле мне все равно на вас обоих, — сказал он и ушел с крыши, оставив меня наедине с наполовину выкуренной сигаретой. Действительно ли наше молчание лучше, чем злые или саркастичные перекидывания слов? Стоит ли нам держать рты закрытыми только для того, чтобы потом все мое недовольство выливалось подобным беспрерывным потоком? Есть ли Ромео вообще дело до того, чтобы исправить давно сломанное и начать нормальное общение, как король с валетом. Хотя, учитывая мои знания о взаимоотношениях других одномастников, только у бубновых вырисовываются вполне гармоничные отношения друг с другом и это, на самом деле, печалит меня. Способны ли мы с Ромео на то, чтобы ладить друг с другом? Будет ли эта дружба двухсторонней, а не такой, что объединяла нас все эти годы — я был моральной подушкой и поддержкой для короля, получая взамен лишь тихое спасибо по ночам и полное игнорирование по утрам, когда он находил себе человека поинтереснее. Я не знал. Я не был уверен, что во мне достаточно сил и терпения, чтобы узнать обо всем этом, однако все равно потушил почти выкуренную до фильтра сигарету о холодный камень крыши и медленно отправился вниз — в нашу квартиру. 𖤓𖤓𖤓 — Что ты купил? — вместо приветствия сказал я, кивнув подошедшему ко мне Зонтику. Хотелось поскорее отвлечься от мыслей. Когда я уходил из квартиры, в спешке собираясь встретится со своим другом в парке неподалеку, на пороге меня осадил Ромео, хмуро глядя прямо мне в глаза. Я тяжело вздохнул и выдавил тихое «извини», после которого весь гнев моего короля, кажется, исчез, и он, кивнув с таким же тихим «прости», отошел с дороги. Вот и поговорили: извинились друг перед другом и продолжили взаимное молчание, но не то что бы меня это волновало прямо сейчас, рядом с Зонтом. — Подвеску с символом солнца и спиралью в ней. — чуть помедлив, ответил он. — И такую же с луной. Мне сказали, что спираль означает цикличность и бесконечность, мне нравится такое. Я ухмыльнулся, наблюдая за легкой улыбкой, что появилась на лице Зонтика, и потрепал бы его по волосам, если на нем не было шапки, что скрывала практически все волосы, кроме торчащей из-под нее челки. Его щеки порозовели из-за морозного ветра на улице, но мы все равно стояли на холодце, не желая идти в кофейню, чтобы погреться. Зонту вообще через несколько десятков минут идти на прием к психологу, а я вызвался быть его моральной поддержкой до этого времени, поэтому не хотел терять драгоценные минуты на жалобы о холоде. Если Зонтику нормально — мне тоже нормально. Если ему станет холодно, я готов отдать свою куртку, чтобы согреть его, потому что я не вынесу наблюдать за ним больным — он слишком мил, чтобы мучаться от температуры. — Конечно тебе нравится, ты же прям вайбишь таким, — хихикнул я — Что такое «вайбишь»? — не понял Зонт, а я с горящими глазами завел разговор о новой порции выражений, что выучил за последние несколько часов, топая по заснеженным тропинкам пустого парка рядом со своим другом, что увлеченно меня слушал, хотя иногда нервно перебирал руками, но я смахнул это на беспокойство перед психологом, и продолжил болтать. — Фель, остановись, пожалуйста, — аккуратно попросил Зонт, и я мгновенно замолк. — Зачем? — Мне нужно кое-что тебе сказать, — помялся он, а я совершенно не понимал в чем причина происходящего. — Знаешь… — начал Зонт и замолк, пока я внутренне напрягся, и этот ком негодования рос во мне до тех пор, пока не лопнул после одной простой фразы моего друга: — Я люблю тебя. Я просто хлопнул глазами, пытаясь понять: зачем так нагнетать атмосферу ради таких простых и очевидных слов? — Ага, и я люблю тебя. Ты, дурашка, думаешь, дружил бы я с тобой, если не любил бы? — хихикнул я над его глупостью. — Нет, ты не понял. Я люблю тебя не как друга, Феликс, — сказал Зонт, и его полный серьезности тон вместе со взглядом, опущенным в землю, беспокоили меня. — О, — булькнул я, а потом, кажется, понял. — О-о… В смысле «не как друга»? — В том смысле, что ты привлекаешь меня как парень, я хочу встречаться с тобой, понимаешь? — он щелкнул костяшками пальцев и продолжил избегать моего взгляда. — Я… я не знаю, что сказать, — в конце концов ответил я, ведь действительно ничего не понимал: ни то, как мне следует реагировать на такое признание, ни того, что мой друг — а друг ли теперь? — любит меня, как парня, ни то, что вообще люди говорят в подобных ситуациях. Если бы у меня была инструкция с правильными ответами, жизнь была бы гораздо проще. — Я пойму если ты не хочешь больше дружить со мной. Да, да, ты прав, я был готов к этому. Извини, мне не стоило об этом говорить, да? — начал суетиться Зонтик, заламывая пальцы и суматошно вертя головой, мешая мне сосредоточится на своих мыслях и как следует обо всем подумать. — Нет, я не про это. Все в порядке, не беспокойся об этом, — я помахал рукой, показывая, что его мысли зашли совсем не в то русло, где сейчас плескались мои. — Я думал о том, как ты вообще отличаешь то, что любишь меня как друга от того, что любишь меня как парня. Я пытаюсь разобраться, мне не удавалось влюбиться, мне интересно как это работает. — Ты хочешь знать? — с удивлением в глазах и облегчением, заметным в тоне его голоса, спросил Зонт, впервые за наш разговор, посмотрев мне в глаза. — Конечно. Вдруг я тоже люблю тебя? Я скажу, если это так. Ты только объясни, как это работает. Просто я не разбираюсь в этом, понимаешь? — пытаюсь объяснить я, ведь расставаться с Зонтиком мне не хочется — казалось, что если наши пути разойдутся, я с ума сойду и в жизни никогда ни с кем больше не заговорю. — Типа, мне полностью нравишься ты — все твои мелочи и повадки, мне нравится твоя компания и мне всегда хочется защитить тебя, но я не знаю относится ли это к дружбе или к возлюбленным. Объясни мне. — Правда? — выдыхает он, смущаясь. — Мне приятно это слышать, но… я не знаю, как объяснить то, что чувствую. Мне чересчур нравится быть рядом и я… Ну, я хочу поцеловать тебя. — А-а… Тогда не знаю. Я не хочу тебя целовать, — поджал губы я, раздумывая об этом. Я представил нас, целующихся, но эта картинка не вызвала никакого отклика в сердце, так что я решил, что такое мне не интересно. — По правде говоря, мне никогда никого целовать не хотелось. Но мне нравится быть рядом с тобой, мне хорошо и комфортно. Очень… Я имею в виду, что наверное это и называют «чересчур». — Я читал, — начал Зонт, пропуская мимо ушей вторую часть моего монолога, садясь на скамейку, стряхнув с нее липкий снег, — что есть асексуальный и аромантический спектр. Если ты на самом деле никогда в жизни ничего подобного не хотел… Типа совсем-совсем… Может быть, ты относишься к одному из них? — Расскажи мне, — потребовал я, плюхнувшись на скамейку рядом с ним. — Асексуалы не хотят физической близости. Я имею в виду не объятия, — им они могут вполне нравится — а поцелуев и… подобного. Они могут любить человека, дорожить им, но они просто… не хотят большего, — Зонтик смущенно спрятал половину лица в складке шарфа. — Аромантики же не могут любить, им чужда романтика, но они могут целоваться и… Ты понял. — Первое похоже на меня, — медленно кивнул я, обрабатывая все сказанное Зонтом, открывая для себя кучу новой информации. Ощущение, что я был дураком, не понимающим, кто я такой и что я из себя представляю, до узнавания удивительной новости было не в новинку, однако сейчас было слишком сильным, чтобы похихикать с него. — Я не понимаю, как тогда отличать любовь от дружбы, если я не хочу поцелуев? Ладно, если бы было отличие друга от любви, да, это я могу понять, но как различить любовь от лучшего друга до меня не доходит. — Я не знаю, — неловко произнес Зонт. — Не унывай, — подбодрил я его. — Мне кажется, я просто люблю тебя как человека. Не парень, не друг, а человек — понимаешь, это что-то очень собирательное и всеобъемлющее. Ты хороший человек, мне все в тебе нравится и если ты хочешь, чтобы мы назывались парой, а не лучшими друзьями, то без проблем. — Ч-чего? Но ты говорил, — опешил Зонтик. — Мне интересно это, честно. Что измениться с того, что мы будем называть себя и друг друга иначе? Я не из жалости, не подумай. Если что-то пойдет не так, просто снова станем друзьями, идет? — Ты… Феликс, ты теперь мой парень? — жутко смущаясь сказал Зонтик. — Именно. И… ну, поцелуй меня. — Ты сказал, что не хочешь. Я не буду делать этого, если ты а— — Мне интересно попробовать это, — оборвал его серьезную речь я. — Нет, Феликс. Я… — начал твердо он, но потом смягчился — По крайней мере не сейчас, хорошо? — Без проблем. — Спасибо, Фель. Я люблю тебя, вечером увидимся, — мило улыбнулся мой парень и, глянув на время, поспешил уйти к психологу, сбежав до того, как я успел сказать что-то в ответ, оставив для меня подвеску с солнцем и спиралью на ней. Я расплылся в широкой ухмылке, довольный как кот, и без промедлений надел подаренный кулон на шею, запоздало поняв, что он был парным — у Зонтика была такая же, но с луной. Почему-то это до мурашек умилило меня, согревая сердце вместе со знанием того, что Зонтик меня любит. Ему приятно со мной, он даже хочет меня поцеловать. Мне жаль, что я физически не хочу такого, но я могу сделать все ради Зонта. Я правда люблю его — мне не хочется петь оды о его красоте и прочем, ведь самое лучшее в нем это его обыкновенность. Цикличность, спокойствие, тихий характер, интровертность и легкий шлейф социофобии, внешность, что дает ему без проблем затеряться в толпе, мягкий характер — все можно найти в другом человеке, но Зонтик все равно останется незаменимым. Не знаю в чем причина, но что бы о нем не говорили, какой бы «серой массой» не называли, я всегда увижу его первым в толпе, услышу его голос, почувствую присутствие. Наверняка люди просто не знают, как искать, ведь я без проблем могу сделать это. Я не спеша шел к дому, раздумывая и раздумывая от этом — и это чувство, что возникало мои мыслях о моем парне нравилось мне куда больше, чем сжирающая из-за ничего агрессия. Что измениться между нами из-за смены слова, с которым мы обращаемся друг к другу? Нужно ли нам рассказать об этом остальным клонам? Хотя мы никогда не говорили о том, что лучшие друзья, так что есть ли разница скажем мы или нет? Мою бесконечную карусель мыслей прерывает скрип такой же, но уже настоящей и немного поржавевшей карусели — обычно на ней никто не катается из-за того, что она слишком медленная, но я не думал, что она так ужасно скрипит. Мое внимание, конечно, привлек звук, но задержало вовсе не скрипящее представление, а зеленые патлы, что колыхались на ветру — Вару развалился на карусели, свесив голову вниз, почти лежа и прокручиваясь на этой адовой машине, спугнув пару детишек на другую сторону площадки запахом сигареты, что он снова курил. Иногда мне казалось, что у него слишком серьезная зависимость, от которой он не сможет избавиться, как он говорил: «По щелчку пальцев». Вару начал довольно часто кашлять — особенно по ночам, когда никто, кроме меня, страдающего от неумения спать после одиннадцати вечера, не может услышать этот жуткий звук; у него хриплый голос, что нормально, если человек простыл или только проснулся, но точно не нормально, когда он такой постоянно. В конце концов Вару стал странным — заторможенным, пассивным и незаинтересованным, но я не знаю действительно ли это связано с никотином или он сам по себе такой. Я отмел все крутящиеся на языке фразы о вреде курения и нравоучения, почему пиковому нужно срочно бросать, и вместо них почему-то мне захотелось поделиться с ним своей шокирующей новостью. Перепрыгнув через невысокий заборчик, что поставлен только ради того, чтобы случайно не затоптать летом цветы, я почти бегом дошел до Вару, что продолжал неторопливо крутиться в карусели, смотря в небо, откинувшись на спинку седушки и временами поднося сигарету ко рту, вдыхая и медленно выдыхая. — Привет, — поздоровался я, хотя мы уже виделись. Пиковый лишь полоснул меня незаинтересованным взглядом, показывающий всю его отрешенность к происходящему и ко мне в частности. — Мы с Зонтиком теперь пара! — объявил я, помогая ему крутиться в карусели. Скрип был не таким громким — по крайней мере, он перебивался разговором крикливых детей неподалеку, что бросались друг в друга кусками мокрого снега и смеялись, если попадали. — Мерзость, — спустя секунд десять выдавил Вару, но я чувствовал, что на самом деле, он не ощущает по этому поводу отвращения. — Ничего не мерзость! — все равно воспротивился я. — Я всегда думал, что он мой друг, а он, оказывается, любил меня, представляешь? — Ты? — после очень долгого молчания между нами, спросил он. — Я, наверное, тоже. Не знаю. Зонт сказал, что я, похоже, асексуал, потому что люблю его, но мне не нравятся поцелуи. Ну… не интересует и подобное. — Бред, — закатил он глаза, снова делая затяжку; но после моего непонимающего взгляда, он покачал головой и, собравшись с силами, перевел тему. — Что будет, когда ты поймешь, что ты не любишь его как парня? Мне не понравилось его «когда», а не «если», вместе с тем, что он слился с изначальной нити разговора, поэтому я тоже перевел тему: — Какую по счету сигарету ты куришь? — Я долго молчал, ожидая ответа, но Вару не выглядел так, будто собирался хоть что-то сказать мне в ответ, поэтому я тяжело вздохнул и все-таки ответил на его вопрос. — Мы снова станем друзьями? На самом деле я не знаю, что должно поменяться кроме того, что я теперь называю его парнем, а не другом. Ну когда встречаются там же потом идет вся эта романтика, потом она угасает, и люди живут годами в браке в качестве друзей. Я перепрыгнул романтику. — Я провел ладонью по воздуху, имитируя лестницу и то, как я скачу по ступенькам, пропуская некоторые. — Вару, а как ты думаешь, что такое любовь? — Не знаю, — выдохнул он дым, но через секунду замер и из апатичного перешел в раздраженное состояние, что удивило меня — такая быстрая смена настроения была внезапностью даже для такого, как Вару. Я не думал, что человек может так резко поменять выражение лица, движения тела, голос и общую ауру, исходящую от него. — Отвали, я не буду разговаривать. — Что? Но почему? — в замешательстве прикрикнул я, пугая ближайшего ворона, сидящего на ветке. — Мне действительно важно знать! Вару проигнорировал меня также, как игнорировал мой вопрос про сигареты, вместе с чем пресекал все дальнейшие попытки завести с ним диалог. Он просто не воспринимал меня, как интересного человека и в наглую курил, глядя в темнеющее небо, пока я изо всех сил пытался вывести его на разговор, но в конечном итоге я замерз, устал от всего этого, сдался и пошел в квартиру, греться и ждать, когда Зонтик придет домой, чтобы устроить вечер-киномарафон с пледом и печеньем, припрятанным за шкафом. Одна лишь реакция Вару на такой простой вопрос не давала мне покоя — кажется, я нечаянно затронул больную ему тему, но, боже, не мог же пиковый быть влюблен, чтобы ему так остро отзывался простой диалог и любви.