мальчик хочет в тамбов

Катя уже привыкла быть непутёвой дочерью. Это было просто — с таким-то отцом, как Валерий Сергеевич. Но в ней словно обновилась основная программа, заложенная с самого рождения. Если раньше она боялась сказать папе и слово поперёк, боялась его гнева — то теперь ей было… нет, не всё равно. Ей никогда не было всё равно на своих родителей. Просто — будто бы она осознала свою от них отдельность. Папа покричит и перестанет — дальше ничего не случится. Он будет нервничать, но из дома не выгонит. Из семьи не исключит. Ну, а кто не нервничает из-за своих детей? — логично рассудила Катя, размышляя наедине с собой в последние дни уходящего две тысячи пятого. Это неотъемлемая часть взросления — и её, и родительского. В конце концов, она президент целой компании. Пусть и временно — но ей доверили такой опыт. У неё есть мужчина — далеко не идеальный и, наверное, вовсе не такой, как мечталось матери с отцом, и тоже, возможно, очень даже временно — но он есть; с ним она в данный момент жизни, в этот день, час и минуту чувствует себя прекрасно. Будто декабрьский снег, блестящий от солнца, становится ещё более блестящим; начинает сиять так, как никогда до этого не сиял. И солнце, которая Катя до этого не очень-то и любила, больше предпочитая пасмурные дни, неожиданно обдавало приветливым, улыбчивым теплом, а не утомительно слепило. Конечно, конечно оно светило!.. Потому что Катя знала — что утром за ней приедет Рома, они вместе доедут до «Зималетто», перебрасываясь милыми колкостями и долго целуясь перед тем, как выбраться из машины. И после, через пару часов, уже на работе. Не в ущерб делам, конечно. И в обеденном перерыве… Ей будет очень смешно от любой его реплики, а ему — от её. Смешно не потому, что он мечтает своровать лишний поцелуй (хотя, и поэтому тоже), а потому, что в самом деле — хочется смеяться. Над совершенной ерундой, над всякими пустяками — строя планы по примирению Коли и Амуры или обсуждая, что в новом галстуке Урядов похож на престарелого жирафа. Потому что они, наверное, на одной волне, и хочется воспарить над пространством, подняться выше головы и мягко, не разбиваясь, спуститься обратно, на рабочее место, от того, как здорово это ощущать? Эту симпатию, влюблённость, однородность — которую, наверное, так мало с кем можно почувствовать? …И как вот это всё объяснить папе? Тем более как объяснить, с чего всё началось? Как из плохого могло получиться что-то хорошее? Катя не знала. Лишь молча наблюдала за папиной хмуростью. Валерий Сергеевич же, поняв, что строгостью дочь больше не проймёшь, и страх перед ним улетучился, лишь тяжко вздыхал. Мать тоже вздыхала тяжко — но с заговорщическим оттенком. Она, видимо, была рада, что в жизни Кати кто-то появился. — Бой курантов-то хоть дома? — только и спросил папа, опираясь на дверной проём. — Или тоже у этого твоего? — Дома, конечно, — улыбнулась Катя, стараясь заглушить небольшое, но всё же чувство вины. — Уеду позже. — Ясно, — промычал Валерий Сергеевич. — Ясно. О, сколько всего было в этом кратком «ясно»!.. Но Катя была рада встретить Новый год с какими-то новыми мыслями. Дом у неё навсегда один, но теперь она гораздо больше — сама по себе. Это положение номер раз. Положение номер два: чувства могут быть вовсе не сказочными. Они не спрашивают, к кому возникнуть — к мифическому идеальному мужчине, который признается ей в любви на крыше небоскрёба, подарит огромный букет белых роз, а затем сразу же предложит руку, сердце, кольцо с бриллиантом и всего себя безраздельно… …Или к самому реальному мужчине на свете. У Малиновского была куча недостатков и комплексов. Прежде всего — человек без них не предложил бы план Катиного соблазнения; нет, конечно, Катя об этом не забыла. Можно ли забыть о таком? Он до сих пор так и не попросил у неё прощения. А ещё — меньше всего на свете Рома хотел бы показаться слабым. Он ни словом не обмолвился о том, что произошло когда-то с его родителями, и что это за брат такой, с которым они не виделись много лет. С большим трудом у него получалось снизить градус своего цинизма: на Катин осторожный вопрос он лишь отмахнулся, слегка скривился и сказал: — Если часто вспоминать то, что было так давно — мозг отсохнет. Тебе же нужен функциональный вице-президент, а не с отсохшим мозгом? Давай лучше думать о сегодняшнем дне, ладно?.. Никто толком не знал, что это за история. Женсовет что-то слышал — но достоверной информации у них, конечно, не было. Оставалось спросить Андрея — кого ещё? Если честно, Катя до сих пор не знала, как и о чём с ним говорить, чтобы это было хоть сколько-нибудь… удобно. Неловкость так и сквозила в воздухе. Жданов залетал в свой бывший кабинет, тихо сверкал глазами, скомкано рассказывая, что у производства на повестке дня, а затем — так же скомкано исчезал. Катя ни с чем не спорила. И когда Андрей предложил идею с франшизами — была только за. Наверное, он сам в состоянии разобраться. И тем не менее — она не могла не спросить. Несмотря на всю неловкость между ними желание знать перевешивало. И ещё — желание хоть сколько-нибудь понять, в каком состоянии находятся отношения Андрея и Ромы. К нынешнему состоянию которых она, собственно говоря, сама приложила руку. — Не знаю, — хмуро ответил Жданов на Катин прямой вопрос, присаживаясь рядом с ней на стол, — мы редко говорили о таких вещах. — О каких? — полюбопытствовала Пушкарёва. И вдруг неловкость исчезла сама собой — когда они вдвоём начали говорить не о самих себе, а о ком-то третьем. — Наверное, о важных, — едва заметно передёрнул он плечом, а затем начал вспоминать: — Мы же с Малиновским в университете познакомились. Я знал… ну, в общих чертах… что он поступил по льготам для детей-сирот. Стипендия у него была большая — он её пропивал в первый же день со всей группой. — Жданов мрачно усмехнулся: — Ну и как-то он так выглядел всегда… Что даже в голову не приходило спросить. Человек, у которого всегда и всё в порядке. Не может быть — чтобы не в порядке. Я пару раз, бывало, порывался спросить, но… Как-то в итоге не вышло. — А ты хотел спрашивать? — задала наглый вопрос Катя. — Но я согласна. Это сложно — лезть в душу к тому, кто меньше всего этого хочет. — Вот именно, что лезть в душу, — подтвердил Андрей. — Это Рома всегда мог меня растормошить — да я-то и не особо сопротивлялся. В нашем тандеме секреты всегда выведывал он. А мне если не хотят что-то рассказывать — зачем я буду настаивать? Это тоже не совсем по-дружески. — Может, и не по-дружески. — Пушкарёва задумчиво кивнула, а затем, взглянув на Андрея, улыбнулась: — Но я-то ему и не подруга вроде как. Мне хочется знать. — Если он тебе хоть что-то расскажет, — хмыкнул Жданов, — я тебе лично вручу золотую медаль по Роману Малиновскому. Родители — это тема под запретом. Я знаю, что они погибли, когда Роме было четырнадцать. Ну, и всё. — А про брата ты знал? — спросила Катя. — Младшего брата. Он приезжает первого вечером. Андрей не понял. Уставился удивлённо. Значит, не знал. — Если это не очередная сказка, — растерянно ответил он, — значит, медаль можно вручать уже сейчас. — Медаль мне точно не нужна, — покивала Катя. — Скажи, ты хочешь с ним помириться? — А что, есть предложения? — Есть. Просто пойти и поговорить. А вообще — нам бы не мешало это сделать втроём. — Организовать круглый стол? — Что-то вроде. — Знаешь, Катя, — Жданов посмотрел на девушку с сомнением, а затем отмахнулся, — нет, ничего ты не знаешь. — Тогда объясни мне, чтобы я узнала. — Да что объяснять? Да, чёрт возьми, я скучаю по нему. Мне банально не с кем поговорить. Съездить развеяться — тоже не с кем. Но я не могу переступить через то, что произошло, понимаешь? Не могу переступить через себя. — Голос Андрея стал на пару тонов выше. — Как посмотрю на него… и сразу вспоминаю. Да, я не такой, блин, изверг, чтобы не понимать его чувства. Я не считаю, что он не имеет права на влюблённость. Но то, как это случилось — я не могу преодолеть. Если бы он тебя встретил в каких-нибудь других условиях, в другом месте… — Жданов спешно поправил очки, отводя взгляд. — Да даже если бы я относился к тебе так же, как и сейчас… Я бы уступил! Но вышло так, что он предал меня, лучшего друга, которого знает много лет. Вот этого я понять не могу. Пусть он знал, что всё в итоге будет хорошо. Да, у него отменная интуиция. — Мужчина нервно пожал плечами. — Если бы он знал, что мне будет угрожать серьёзная опасность, он бы поступил по-другому. Да, я понимаю, что рассказать отцу правду было разумным решением, и что от этого выиграли все. Лучше, чем если бы это всё всплыло непонятным образом. Наконец, Андрей перестал прятать взгляд. Он посмотрел на Катю болезненно и выразил своим новым взглядом самую главную претензию за всё прошедшее время. — Я думал, что он должен был выбрать меня, а не тебя. Звучало, конечно, логично. — Извини за резкость, но я считаю, что это правда. Потому что мы дружим почти пятнадцать лет, а тебя он знает меньше полугода. А более-менее близко — вообще месяц. И если он предал забвению эти пятнадцать лет, то как он поступит с тобой, когда ему… когда он поймёт, что снова хочет стать свободным? А я зуб даю, что он поймёт. К словам Андрея было не придраться. Катя всё прекрасно понимала. — Треугольники — это всегда плохо, — тихо хмыкнула она, сложив руки в замок. Затем, помолчав, начала говорить: — Знаешь, Коля классе в седьмом или восьмом дружил с одной девочкой по переписке. Нашёл в газете объявление на последней странице — меня зовут так-то, люблю гулять, слушать музыку, ищу новых друзей… Ну вот он ей и написал, а она ответила. Они где-то год переписывались. Он мог часами ей ответ сочинять, из дома не выходил, даже ел плохо. Чтобы Коля, — Катя хохотнула, — и плохо ел! А потом… потом она перестала ему писать. В один момент, и ничего не объяснила. Просто исчезла. — А ты? — Я? — Пушкарёва посмотрела на Жданова долгим, нечитаемым взглядом. — А у меня, кроме Коли, друзей никогда не было. Если бы ты знал, как я ненавидела тот год! Жду его вечером у себя — а он сидит, очередное письмо пишет. Это сейчас, — улыбнулась она, — я только и мечтаю, как бы сбагрить его в хорошие женские руки. А тогда… Тогда я радовалась, что она перестала писать. Я никогда не говорила этого вслух и даже думать себе об этом запрещала — но да, я была рада. И мне было за это так стыдно. Ему было плохо, он даже неделю в школу не ходил — а я думала «ничего, пройдёт». Прошло, конечно. Но мне до сих пор стыдно. — Это такая едва уловимая аналогия? — усмехнулся Андрей. — Сравниваешь меня с собой? — Нет, — прикусила Катя нижнюю губу, — нет. Коля никогда не поступал плохо, так что это полностью мои проблемы. У всех друзей ведь рано или поздно появляется личная жизнь, даже у самых лучших. И девочка та наверняка была неплохая. Я просто хочу, чтобы ты понял, — вновь посмотрела она на Андрея с надеждой и даже придвинулась к нему ближе, — что и Рома вовсе не такой плохой друг, как ты решил. И я уверенно говорю об этом, потому что была с ним в ту ночь. Это я поставила ему условие, понимаешь? Потому что знала, что что бы он ни выбрал — это будет плохо. Рассказать тебе или не рассказать — всё равно. Я совсем не горжусь этим поступком, — скривилась она. — Мне стало так же плохо, как только я от него вышла. Это очень дорого мне стоило. Но я справилась со своей ролью. Я всё сделала для того, чтобы это выглядело почти игриво. Как будто для меня обводить мужчин вокруг пальца — постоянное хобби. Если я сказала, что могу забрать вашу компанию — значит, я могла это сделать. Я очень постаралась, чтобы это выглядело именно так. У Ромы не было никаких причин думать, что я не сдержу своего слова. Поэтому он на самом деле выбрал меньшее из двух зол. Андрей глубоко вдохнул, чтобы, скорее всего, что-то возразить, но Катя решительно остановила его выставленной вперёд ладонью. — Нет, подожди. Я тебя слушала тогда, в ресторане. И ты послушай сейчас. Ты не слышал, как он тогда защищал тебя перед Павлом Олеговичем. А я слышала. Он практически наорал на него. Если бы не тот разговор — ещё неизвестно, что бы Павел Олегович надумал. Я вообще не знала, что Рома может говорить с такой патетикой! Но ты дорог ему. Знаешь, что он сказал? Жданов тяжело помотал головой, не имея никаких предположений. — Что не может получить похвалу от своих родителей. Вообще ничего уже не может. А ты можешь — если только Павел Олегович немного подумает и не будет судить тебя строго. И я видела, понимаешь, видела, что на него это подействовало! — Пушкарёва выдохнула и сама не заметила, как её рука осторожно легла на плечо Андрея. — Глупо говорить, что он ничего не предпринял. Было видно, что и на Жданова эти слова возымели определённое действие; он снова выглядел удивлённым, но через несколько мгновений постарался вернуть себе беспристрастное, холодное выражение лица. — С таким адвокатом, как ты, Малиновский может перебить хоть целый легион — его оправдают. Слушай, а он может Воропаева пристрелить? А ты в суде расскажешь, почему он не виноват, и судья сразу же его отпустит. — Какая тонкая ирония! — фыркнула Катя, наоборот, всё больше распаляясь. — Но да, Андрей, я буду его защищать. Это, может, глупо, — встала она со стола и начала ходить туда-сюда. — Глупо, да! Потому что именно он автор всей этой истории. Но, знаешь, святых здесь нет. Мы все втроём хороши. А время — это понятие растяжимое. Да, пятнадцать лет — это очень много, ничто против полугода. Но живём мы здесь и сейчас, а не теми годами, которые были. Я не знаю, как и почему это произошло, но мы с Ромой стали близки. Может, — развела она руками, — наоборот, стоит показывать все свои плохие черты сразу, а не как все обычно показывают хорошие. Может, это гораздо больше объединяет людей, не знаю! Может, мы вообще два недоразвитых садомазохиста. Но чтобы почувствовать связь — не всегда нужны годы. Да, ты правильно говоришь, Роме может наскучить. И мне, кстати, тоже может наскучить, или я разочаруюсь — не нужно делать из меня жертву, которую обязательно бросят. В итоге Катя остановилась прямо напротив Андрея, который устало и недоверчиво следил за траекторией её движения. — И я прошу, чтобы ты поверил в чувства Малиновского. Потому что даже я предпочла поверить. Не надо говорить, что он поступит плохо. Это совсем необязательно. Глаза Жданова стали почти чёрными. Черты лица, как по мановению волшебной палочки, в один миг заострились. — Вы друг друга, на самом деле, стоите, — только и сказал он, тоже поднимаясь со стола и приближаясь к Пушкарёвой. — Не знаю. Мне почему-то раньше казалось, что ты немного другая. — Осуждаешь? — Нет, — поджал Андрей губы и подумал о чём-то, ведомом только ему одному, смотря куда-то сквозь Катю. — Просто расстаюсь с иллюзией. В самом деле, не хрустальная. А я не верил… — О чём ты? — Да так. — Андрей быстро и резко положил руки на Катины плечи, сжал их и, приблизившись к девичьему уху, прошептал: — Может, я через какое-то время смогу порадоваться за вас. Не хочется быть тобой… классе в седьмом или восьмом. А потом так же резко отпустил. Подойдя к двери, он всё-таки вымученно улыбнулся: — С наступающим, Катерина. Желаю счастья. С Малиновским или без. — С наступающим, Андрей, — ответила Пушкарёва, смотря ему вслед и чувствуя странное облегчение. — В командировке и после неё. — Постараюсь приехать не с пустыми руками, — заверил её Жданов. — Во всех смыслах. Обошлись без традиционных подарков. Впрочем, откровенный разговор иногда может оказаться гораздо полезнее, чем фарфоровая фигурка снеговика. *** Новый год — на то и Новый. Это вестник перемен. Чего Катя точно не ожидала, так это того, что Рома встретит её на пороге своей квартиры с ножом в руке. Нет, он не хотел её зарезать. (Хотя, казалось бы, после всего-то, да?) Он всего лишь резал колбасу в оливье. — Я думала, ты вообще не в курсе, что еда обитает не только в ресторанах, но и в магазинах, — фыркнула Пушкарёва, нагромождённая пакетами с едой от мамы. — В ресторанах, дорогуша, я питался далеко не всегда, — фыркнул в ответ Рома, снимая с Кати пальто и забирая пакеты. — Но ты меня раскусила. В магазинах я давно не был и сегодня тоже заказал доставку продуктов. — Удивительно, что ты не вызвал повара на дом. Роман Малиновский нарезает новогодний салат — вот что должно быть на обложках всех январских журналов. — Решил вспомнить бурную студенческую юность, — рассмеялся Малиновский, провожая Катю на свою просторную кухню. — И зря ты смеёшься! Готовил я в своё время так, что на запах сбегалась вся общага. И даже тараканы выползали из своих укрытий — заглядывали на огонёк. — Ты жил в общаге? — искренне удивилась Пушкарёва, разглядывая развешанные на окне разноцветные гирлянды. — С тараканами? — Согласен, — вернулся к нарезке салата Рома. — Роман Малиновский и общага — не звучит. Вот Роман Малиновский и Сен-Тропе… Роман Малиновский и Куршевель… — Роман Малиновский в Сен-Тропе с тараканами! — Милая моя, — ухмыльнулся Рома, отправляя колбасу и лук в большую салатницу, — единственные тараканы, с которыми я теперь имею дело — это тараканы в ваших прелестных женских головушках. А в твоей пандорьей голове — вообще с целым полком тараканов! Никакая общага не сравнится. Они бы могли всю новогоднюю ночь обмениваться остротами — силы и фантазия для этого никогда не кончались. Но Катя молча посмотрела на Рому, стоявшего к ней спиной. Он был одет в красный свитер с надписью «Coca-Cola» и белыми медведями. Он украсил квартиру к её приходу и резал салат; а ещё из светящейся духовки доносился аппетитный запах — мясо или что там?.. Это было так непривычно, что Катя не придумала ничего лучше, как подойти и осторожно обнять Рому со спины, прижавшись своей щекой к его лопатке. — Не сравнится, — тихо сказала она, застыв. — Всем этим тараканам ты очень нравишься. Ты даже представить не можешь, как. Как объяснить папе то счастье, которое она чувствует? Как?.. На мгновение Катя почувствовала, как рука Малиновского, в которой находился нож, застыла. Затем Рома медленно отложил нож… — Так, — всполошилась Катя, — только попробуй теперь называть меня ещё и тараканом! А не то я знаю… …отцепил Катины руки, обвившиеся вокруг его живота, и развернулся к ней. В его зелёных глазах не танцевали чёртики — он не собирался придумывать очередную шутку. — Прости меня, — сказал он, не улыбаясь. — Чего? — выпала в осадок Катя и тут же встревожилась: — Ром, всё хорошо?.. — Лучше не бывает. Просто — прости. Я поступил подло. Катя, которая вплоть до этого момента думала, что Малиновскому всё-таки неплохо было бы извиниться, сглотнула. — Я тоже поступила подло, Ром. — Но я начал. — Рома осторожно положил руки на Катины плечи и, сам не выдержав патетичности момента, постепенно расплылся в хитрой ухмылке: — Так что либо прощаешь меня прямо сейчас, либо я беру свои слова обратно! — Ещё чего! — тут же пришла в себя Катя. — Я тебе дам — обратно! Подарки — не отдарки. Извинения принимаются. Рома тут же притянул её к себе, легко целуя в макушку, а Пушкарёва, пряча лицо на его груди, пробормотала: — И ты прости меня. — Что ты там шепчешь, Пандора? — Говорю, если не простишь, я тоже возьму свои слова обратно! — Ты смотри-ка! Обратно! Нет уж. Прощена. Хоть ты и не такая выдумщица, как я. — Это я-то не выдумщица? — Ну так кто начал-то? Кто автор идеи? — Ты ещё скажи, что это преимущество! — Не скажу. — Рома потянулся рукой к столешнице и через несколько секунд протянул Кате бокал с шампанским. — Выпьем? — Они у тебя из воздуха материализуются, что ли? — подняв голову, удивлённо приняла бокал Пушкарёва. — Сила любви, — подмигнул ей Малиновский, одной рукой поднимая свой бокал, а другой придерживая Катю за талию. — К алкоголю. Катя лишь рассмеялась, показывая Малиновскому язык. — С Новым годом, Пандора Валерьевна? — С Новым годом, Иуда Дмитрич. — Желаю вам много меня. — И вам меня — не меньше. Поздравление скрепили звоном хрусталя. К нормальным, стандартным подаркам они перейдут позже. А пока — Рома включил музыкальный центр, чтобы станцевать с Катей. Как тогда, в караоке — но только теперь наедине. Мальчик хочет в Тамбов, Ты знаешь чики-чики-чики-чики-та. Самое главное — это взгляд. Взгляд теперь был направлен только лишь на Катю. *** В то же время, в одном из самых модных ресторанов, расположенных в Москва-Сити, сидели Коля с Амурой и совершенно невоспитанно комкали накрахмаленные белоснежные салфетки. Рома с Катей всё очень хитро придумали. Амуре сказали, что в ресторане её будет ждать Женсовет. И ведь она поверила, даром что гадалка. Ну, в самом деле, что делать Женсовету в новогоднюю ночь в каком-то там ресторане?! У них — семьи, дети. Разве что Шура… Но нет. Амуру подло обманули. Или она слишком хотела в это поверить. А Зорькина, с тоской думала она, тоже обманули. Наверняка сказали, что его здесь будет ждать Клочкова, собственной персоной. Иначе почему он сидит такой задумчивый и сбитый с толку?!.. Ух, Амура, конечно, наподдаст этой сладкой парочке. Только счёт, уже оплаченный, наест — и обязательно наподдаст. Порчу наведёт, во. Африканских духов призовёт, чтобы эти двое в лифте застряли. Хотя нет, в лифте не надо — им же ещё и приятно будет. Ух!.. Чего Амура не ведала — так это того, что заговорщиками были на двое, а трое. Что Коля сам сдался и попросил Катю с Ромой помочь организовать ему свидание, вовсе не с Викторией. Что юный Коля был настолько глуп, что вместо того, чтобы признаться гадалке в своих чувствах, начал обхаживать обратившую на него внимание Клочкову. Которая, впрочем, уже и не была ему интересна. Зорькин не умел нормально говорить — он умел лишь привлекать внимание. Вызвать ревность получилось, но как обратно помириться с Амурой, он не знал. Зато он знал, что его подозрения точно верны. — Амур, а скажи мне… — Не буду я с тобой говорить! — Амур, только один вопрос. Ну пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста. — Три секунды у тебя. — Ты когда-нибудь называла себя чужим именем? Буйо тут же забыла обо всех обидах и посмотрела на Зорькина с тревогой. Откуда он знает? — А тебе-то что за дело? — нервно спросила она. — Значит, называла, — сам себе кивнул Коля, а затем неловко улыбнулся. — Знаешь, я в восьмом классе переписывался с одной девочкой… Правда, её звали Аня. Но она тоже гадала на картах. Это ладно — мало ли девушек гадает на картах? Но она тоже жила в Казани, как и ты. И любила астры, как и ты. И предки у неё тоже были из Африки — как и у тебя. В конце концов, у неё была рыжая кошка по кличке Нефертити. И вот я недавно узнал, что у тебя она тоже была! Амура не нашлась, что ответить. Она лишь потрясённо молчала, не в силах переварить информацию. Коля посмотрел на девушку одновременно и с небывалой тоской, и с небывалой радостью. Если такое возможно. — Всё-таки нашлась, — не веря самому себе, тихо сказал он. — Я не спрашиваю, почему ты представилась другим именем. Но почему? Почему ты перестала мне писать тогда?.. Такого нагадать не могла даже она.