Always On My Mind

Просыпаться в хорошем настроении, в предвкушении нового учебного дня, уже не было чем-то странным. Удивительно, как появление одного человека в моей жизни заставляло меня ждать скорейшего наступления каждого следующего утра. Одной мысли о том, что сегодня я снова увижусь с Твиком, было достаточно, что бы я молниеносно поднялся с кровати и начал собирать нужные тетради в сумку. Мне не очень нравилось расписание вторника, но сейчас, даже самые ненавистные уроки казались мне относительно терпимыми. Да и в целом, с воспоминаниями о нем, мир вокруг будто бы стал краше, потому что любая минута наших коротких встреч была для меня маленьким праздником. Даже немного жаль, что это не продлится долго, ведь совсем скоро он перестанет меня интересовать, не так ли? А что будет потом, когда это пройдет? Или, что пугает меня ещё больше: что будет, если это не пройдет? Хочу ли я, что бы всё было так, как раньше? Эти мысли все чаще посещали меня, но я старался отогнать их, ведь в эти моменты с Твиком жизнь казалась особенно прекрасной — это всё, что имело значение. Если однажды случится любой из вышеперечисленных вариантов, то это будут уже проблемы этого дня. Вот тогда и подумаю о том, что мне делать дальше. А пока, просто буду наслаждаться внезапно обретенной жизненной силой. Эти ощущения были чем-то похожи с тем, что чувствуешь, когда находишь интересный фильм и хоть ещё не смотрел его — точно уверен, что он тебе понравится; когда только собираешься выйти на встречу с друзьями, но уже заранее знаешь, что будет весело; когда открываешь для себя новое занятие, и понимаешь, что все самые лучшие дни только впереди. Ну, или наиболее близкий для меня вариант: когда в тихую безоблачную ночь только пришёл на далёкую лесную поляну, где вокруг ни одного человека, а на небе тысячи звёзд. И, несмотря на то, что я только начал устанавливать и настраивать телескоп — я не сомневаюсь, что следующие несколько часов пройдут незабываемо. По какой-то причине, жизнь во время усиленного увлечения чем-либо становилась в разы лучше, и я искренне любил такие дни всей душой. Проблема только в том, что никогда раньше объектом моего интереса не был человек, а это делало ситуацию гораздо сложнее. В отличие от не оживлённых предметов, у Твика были свои чувства, своя жизнь и свои эмоции — я не могу ориентироваться только на мои желания и нарушать его спокойствие по своей прихоти. Я и так стараюсь не упускать любой возможности поговорить с ним, но, как бы мне не хотелось большего, я не могу позволить себе беспокоить его слишком часто. Кроме того, вступить с ним во взаимодействие, как оказалось — задача не из простых. Но нет ничего, что могло бы меня остановить. Я обязательно найду способ, узнать о Твике больше, сколько бы времени это не заняло. В конце концов, именно наблюдение является одним из основных методов исследования, и если это пока единственный доступный мне вариант — я готов наблюдать за ним издалека столько, сколько понадобится.

***

На этот раз, сидя в автобусе, я не отвлекался на вид за окном, а старательно всматривался в лица людей, входящих внутрь. Я невольно затаил дыхание, когда среди входивших учеников заметил Твика. Место возле меня все ещё было свободно, и хоть я понимал, что у него не было никаких объективных причин выбрать именно его — всё равно верил в чудо до последнего. Вполне ожидаемо, Твик решил занять ближайшее пустое сиденье в средней части салона, даже не рассмотрев другие варианты. Таким образом, он оказался в соседнем ряду всего на несколько мест впереди от меня. Не рядом со мной, конечно, но, по крайней мере, достаточно близко, что бы я мог смотреть на него беспрепятственно и незаметно для окружающих. Сегодня он был в объемной джинсовой куртке, черный цвет которой сильно контрастировал с его бледной кожей и светлыми волосами. Он, конечно, хорошо выглядел в ней, но мысль о том, что в моей куртке он смотрелся бы значительно лучше, все равно не покидала меня. Я все ещё был несколько расстроен, что Твик так категорично отказался от моего вчерашнего предложения, но надеялся, что однажды мне ещё представится возможность увидеть его в моей одежде. Это ведь нормальное желание по отношению к своему однокласснику? Чёрт, определено нет. Ладно, буду считать это частью своего исследования и простым научным интересом, не более. Мне до сих пор не было понятно, как Твику удалось так ненавязчиво, но крайне уверенно поселиться в моём сознании, причём, не прикладывая для этого никаких усилий. Если смотреть объективно, то даже наоборот: похоже, ему не особо то и нравилась моя компания, хоть мне и не было известно почему. Я привык, что мой мозг был очень организованным местом, где всё было простым и закономерным. Если я чего-то не понимаю — значит, мне и не нужно в этом разбираться. Если что-то было слишком сложным или требовало слишком большой эмоциональной нагрузки для осмысления, я предпочитал просто игнорировать такие вещи. Но с Твиком всё было по-другому. Не замечать его просто невозможно, (даже если мне, каким-то образом, и удалось упустить его из видимости на более чем пять лет), он слишком сильно выделялся на общем фоне. А, соответственно, и все те чувства, что возникают при одном только взгляде на него, игнорировать не получалось. Как бы я ни старался, я не мог отвести взгляд, когда замечал его в толпе, не мог перестать думать о нём, о том, что он делает и что говорит. Похоже, что я и сам не заметил, как неожиданно Твик стал занимать все мои мысли. В памяти то и дело всплывали случайные обрывки событий последних дней — просто периодически выскакивали двадцать пятым кадром перед глазами, словно наяву. Сказать честно, я ужасно напуган этой странной и такой сильной привязанностью к человеку, что так внезапно ворвался в мою жизнь всего пару дней назад. Он заставлял думать о вещах, что никогда не волновали меня прежде, переживать те чувства, что не были мне известны ранее. И, вроде бы, это не было плохо, но я не скажу, что могу принять эти изменения так легко. Я раз за разом пытался похоронить новоявленные эмоции глубоко в груди, но они были куда сильнее, чем я мог себе представить. Они неугомонно кипели и обжигали меня изнутри, и мне не удавалось сдерживать их так долго, как я бы хотел. Стоило Твику явиться в поле моего зрения, как все нежеланные чувства выползали наружу, прямо как мертвецы из своих могил в фильмах ужасов. Хотя, нет, это плохое сравнение. Зомби тупые и медлительные — полная противоположность тому, что я ощущал. Это скорее походило на извергающийся вулкан, проснувшийся от тысячелетнего сна; на раскалённую лаву, вырвавшуюся на поверхность и сносящую всё на своём пути. Да, пожалуй, именно так. Самое кошмарное, что Твик даже не осознавал, что делает со мной одним лишь присутствием. Я вёл ожесточённую войну с собой, своим сознанием и новыми сторонами своей личности, (образовавшихся, между прочим, по его вине), а Твик, тем временем, всё так же беззаботно смотрел в окно, завернувшись в куртку на своём сидении и прижавшись щекой к запотевшему стеклу. Сцена прямо-таки кинематографическая, и я почти мог услышать, как играет лирическая музыка на фоне. Он выглядел куда более уставшим, чем за день до этого. Безучастно смотря вдаль, он явно боролся с сонливостью и веками, грозящими закрыться в любой момент, а круги под его глазами казались ещё темнее в сумраке пасмурного дня. Его волосы всё так же оставались лохматыми и неукрощёнными, и, на самом деле, я не могу точно сказать, держал ли он вообще расчёску этим утром. Казалось бы, эти характеристики должны делать внешний вид человека хуже, но, сколько бы изъянов я не пытался в нём найти — он по-прежнему был чертовски красивым. Я бы даже сказал: необъяснимо красивым. Был ли Твик особенным? Чёрт, похоже, что да. Вот только, мне никак не удавалось осознать, что именно делало его таким? Твик был не более чем обычным, сонным, измученным школьником, скучающе следящим за дорогой. Да тут половина автобуса таких едет! Может, причина крылась в том, что я находил его личность не менее привлекательной, чем внешность? Всякий раз, когда Твик находился в одном помещении со мной, мой взгляд, словно по волшебству, неизменно приклеивался к нему, а воздух опьянялся некой таинственностью. Каждое его действие заставляло смотреть неотрывно, что бы не упустить ни единой детали. Твик был закрытой, запылившейся книгой, ожидающей своего читателя, а мне, как никому другому, хотелось первым перелистать все страницы, что бы узнать, что будет дальше и чем всё закончится. Я искренне желал прочесть эту книгу, но в то же время — хотел отбросить её подальше и запереть в дальнем ящике, с намерением больше никогда оттуда не вынимать. Кому известно, что может таиться между строк? Вот и я не знаю. К тому же, если я открою, а сюжет окажется слишком захватывающим, есть очень большая вероятность, что оторваться я уже не смогу. Но с другой с стороны, у любой книги, даже самой интересной, всегда есть конец. Это только подтверждает мою теорию о том, что разгадав все его загадки, я смогу поставить точку в этой истории. Итак, вывод: книгу всё-таки придется открыть, как бы сильно меня не пугало её возможное содержание. Хотя, и тут были некие трудности, если брать во внимание тот факт, что все мои попытки узнать о Твике что-нибудь заканчивались только появлением большего количества вопросов. К этому времени, автобус уже прибыл к месту назначения и затормозил. Ученики поднялись со своих мест и выстроились в длинную шеренгу у выхода. По старой привычке, я даже не потрудился подняться с места, пока все остальные не покинут салон. Только когда автобус остался пустым, я неспешно забрал свою сумку с соседнего сиденья и двинулся вперёд по проходу. Каким же было моё удивление, когда я обнаружил, что не единственный, кто ещё не вышел на улицу. Несмотря на моё наблюдение за Твиком на протяжении всей поездки, я как-то упустил из виду момент, когда он перестал следить за дорогой и задремал, расслабленно упав на боковую часть автобуса. Не обращая внимания на протестующие мысли в голове и убедившись, что водителя уже нет на его месте, я в очередной раз поддался своему желанию оставить эту сцену не только в своей памяти, но и в памяти своего телефона. Стараясь создавать как можно меньше шума, я потянулся к одному из отсеков школьной сумки. Нужный предмет успешно оказался в моих руках, но как только я направил камеру на Твика, его плечи дёрнулись и он оторвал голову от окна, потирая заспанные глаза костяшками пальцев, а я, едва не выронив телефон из рук, спрятал его в кармане куртки и выскочил из автобуса. Повезло, что Твик не поспешил отвернуться от окна — представить не могу, как бы оправдывался, если бы он меня увидел. Я не помню, как оказался посреди школьного коридора — настолько быстро я покинул своё, так называемое, место преступления. Первый урок у меня был общий с Токеном, что как бы лучше, чем вообще без него, но, в отличие от Клайда, он никогда не соглашался заниматься на занятии чем-то посторонним, а потому мне приходилось развлекать себя самому. Но сейчас, пожалуй, это было даже к месту, ведь мне было о чём подумать.

***

По окончанию урока, мы с Токеном вышли из класса и, попрощавшись до обеда, разошлись в разные стороны. Идя по коридору, я не особо предавал значение людям вокруг, но одна из фигур всё-таки заставила меня обратить внимание. На мгновение, я даже засомневался, не привиделось ли мне это, но я определенно точно видел, как Твик, огибая небольшие группы учеников, юркнул за дверь какого то кабинета. Не то что бы школьники, входящие в учебные классы были странным явлением, но что-то в его поведении меня насторожило. Не уверен, будет ли правильным решение пойти за ним, но остановившись у двери, я наклонился ближе, прислушиваясь к происходящему внутри. Там было подозрительно тихо, и я снова задумался, стоит ли мне войти. «Ладно, если что, просто скажу, что ошибся с номером класса и уйду» — подумал я, нажимая на дверную ручку. Переступив порог, я быстро обвел помещение глазами, но никого не увидел. Да ну, неужели и впрямь показалось? Но потом, мой взгляд наткнулся небольшой комочек в нескольких шагах от входа. Вот блин, значит, всё-таки, это было реальностью: Твик действительно был тут, а его сумка, брошенная на пол, лежала рядом. Он сидел на полу с низко опущенной головой, вжимаясь спиной в стену и обнимая колени руками. До сих пор не было никакой реакции на мое появление, что, наверное, означало, что он о нём попросту не знал. Я всё ещё могу уйти, но не знаю, хотел бы Твик этого? Может, будет лучше оставить его в покое, а, может, и наоборот, нельзя оставлять его одного в таком состоянии. Что-то на подсознательном уровне уговаривало меня остаться и даже подталкивало подойти к нему ближе. Хоть я и не понимал природу своих побуждений, но знал, что если брошу эту ситуацию так, как есть, то не смогу потом убедить себя в том, что для Твика так было лучше. Наблюдая его подрагивающие плечи и часто вздымающуюся спину от быстрых резких вдохов, скребущее чувство в груди становилось все сильнее и вынуждало меня сделать хоть что-нибудь, что бы остановить это. Никогда в жизни я не чувствовал такой сильной потребности утешать кого-либо, но в этот момент, я был готов на всё, чтобы он снова улыбнулся мне так же, как вчера в коридоре. Я все ещё сжимал ладонью дверную ручку и прямо сейчас должен решить, с какой стороны я закрою дверь: с той, бросив Твика одного или с этой, оставшись с ним один на один. Ладно, кого я пытаюсь обмануть, конечно, я не могу позволить себе уйти. Потянув за ручку, я попробовал рассчитать необходимую силу для хлопка двери, делая его достаточно громким, что бы известить о моём присутствии, но не слишком сильным, что бы не пугать его лишний раз. И вот только теперь пришло осознание, что я понятия не имею, что собираюсь делать и чем могу ему помочь. Ни разу до этого мне не приходилось никого успокаивать, да и сочувствовать людям я совсем не умел. Если честно, мне, зачастую, было всё равно на чужие проблемы и переживания, а разделять их тревоги я тем более не собирался, но с Твиком всё было немного иначе. Я испытываю искреннее сожаление и хочу, что бы он почувствовал себя лучше, но я совсем не знаю, как должным образом выразить свою поддержку. А если я сделаю это неправильно? Или если ему не понравится то, что я сделаю? Но отступать уже поздно и я интуитивно подхожу ближе, не сводя глаз с его дрожащей спины. Тихо садясь на пол рядом с ним, даю себе ещё несколько секунд для раздумий и, прежде, чем успеть усомниться в этой идее, я протянул к нему руку и медленно опустил на его спину между лопаток. Я дотронулся так аккуратно, словно он был сделан из тончайшего стекла и мог рассыпаться от любого прикосновения. Без объемной куртки Твик казался гораздо меньше и, говоря честно, мне скорее хотелось притянуть его к себе целиком, нежели пытаться утешить одним незначительным касанием. Сейчас на нём, помимо рубашки, была теплая кофта поверх, но даже через неё мелкая дрожь его тела ощутимо отдавала мне в пальцы. Моё прикосновение заставило его дыхание сбиться, а сам он сильнее вжался в колени, отрывая тело от стены. После его неоднозначной реакции, я рефлекторно едва не отдёрнул руку, остерегаясь, что уже накосячил с первой же попытки, но всё же старался не делать поспешных выводов. Тяжело сглотнув, я экспериментально провел ладонью вниз, до поясницы, а потом вернул в прежнее положение. Я не заметил никаких изменений в его поведении и, приняв это за хороший знак, стал повторять одни и те же действия более уверенно. Это заняло какое-то время, но, похоже, всё начало налаживаться: Твик перестал трястись так сильно, а его вздохи стали более спокойными и размеренными. Я же мог только мысленно порадоваться, что выбрал верную модель поведения. Мне даже казалось, что ещё пара минут, и я смогу полностью привести его в чувство. Но потом, ровный, установленный нами ритм сбился, Твик судорожно вцепился в волосы, с силой оттягивая их от корней, а я снова чувствовал себя беспомощным перед буйством чужих эмоций. Я думал, что, вот он, правильный подход — порядок действий, которых нужно придерживаться; думал, что смог подобрать код к его спокойствию. Но в чем я ошибся? Почему одинаковые движения сначала утешили его, а потом заставили разволноваться только сильнее? Об этом я порассуждаю позже, а сейчас надо исправлять ситуацию. Не уверенный, что собираюсь делать, я переместился вперёд, сев лицом к Твику, что бы мы оказались друг напротив друга и потянулся к его рукам — они привлекли моё внимание ещё давно, но только сейчас я имел реальную возможность прикоснуться. Когда я приближаюсь к ним, кажется, что я совершаю преступление. В последний момент, мне хотелось отстраниться, но я всё же поддаюсь искушению и срываю спелое яблоко в райском саду. Я не спеша кладу руки поверх, позволяя себе привыкнуть к новому ощущению, и удерживаю пальцы Твика своими. Это всего одно невесомое касание, а я уже вижу искры перед глазами. Когда он разжимает хватку, я беру его ладони в более удобное положение и тяну их на себя. С каждым мгновением, всё отчётливее становится чувство, словно небольшие разряды электрических импульсов проходят по моему телу. Мне кажется, что меня обязательно ударит током, если я решусь сжать чуть сильнее, поэтому придерживаю его ладони так осторожно, как только могу. Я был удивлен тем, насколько приятными были руки Твика: его кожа была эластичной, мягкой и прохладной на ощупь. Даже если они все в пластырях и слегка обветренные на тыльной стороне ладоней — это все равно самые лучшие руки, которые мне когда-либо приходилось держать. Помимо тактильных ощущений, я также мог визуально оценить их и рассмотреть каждую мелкую деталь. Я заметил и слабые веснушки, и мелкие царапинки, что не были заклеены пластырем, и даже крошечную родинку на безымянном пальце левой руки. Кожа рук была бледной, почти прозрачной, и тонкие, синие венки просматривались под ней витиеватым узором. Мне хотелось проследить каждую линию, провести по ней от начала до самого конца. И я не стал отказывать себе в этом — я обвел большими пальцами каждую выступающую костяшку и каждую просвечивающуюся венку. Как я уже упоминал ранее, его руки не были даже слабо тёплыми, скорее наоборот, но мне всё больше казалось, что я держу раскаленные угли. Или, может, оголённые провода? Но это и не важно — отпускать я не собирался в любом случае. Мне правда было очень жаль, что Твик находиться в таком загнанном, тревожном состоянии, но, в настоящее время, не мог не наслаждаться этими секундами. Было что-то умиротворяющее в том, что бы просто быть рядом с ним, не говоря ни слова и наблюдать за ним украдкой, ловя мимолётные и самые незначительные детали. Я старался запомнить всё, о чем мог бы вспоминать в будущем: температуру и текстуру его рук, мелкие подёргивания пальцев, выступающие косточки на запястьях и часто бьющийся пульс под тонкой кожей с их обратной стороны. Мне хотелось перевернуть его ладони и поднести запястья к своим губам, что бы почувствовать эту пульсацию на них. Интересно, как бы он отреагировал, если бы я в самом деле это сделал? Этого мне не суждено узнать, потому что в следующий момент, Твик резко вскинул голову и начал вглядываться в моё лицо с испуганно расширенными и несколько замутнёнными глазами. Я тоже моргаю пару раз, словно только что проснулся ото сна, но не успел я выйти из этого транса, как тут же попал в другой. Он смотрит на меня своим изучающим зелёным взглядом, и весь мир перестаёт существовать. Ничего больше не имеет смысла, пока я вижу перед собой его глаза, затянутые туманной поволокой. Если присмотреться ближе, разводы и прожилки в радужке напоминали мне звёздные туманности в космосе. Удивительно красивое явление. Никогда бы не подумал, что такое возможно увидеть без телескопа, вот так просто, только лишь глядя в глаза напротив. Я думал, что мог бы провести целую вечность в этой секунде, непрерывно наблюдая настоящее чудо наяву, но зрение Твика уже достаточно сфокусировалось. Осознание промелькнуло в его глазах, и они из просто широко раскрытых вмиг стали размером с обеденные тарелки. Он мгновенно выдернул свои руки из моих и отстранился. Пусть в этом движении и не должно быть ничего болезненного, по какой-то причине, моя грудь начинает болеть, словно в неё только что всадили целую пулемётную очередь. Твик смотрел на меня ещё мгновение, после чего, быстро схватил свою сумку и вылетел из класса, пока я едва успевал соображать, что только что произошло. Всё ведь шло относительно неплохо до тех пор, пока он не посмотрел на меня. Значит ли это, что он был готов принять помощь от кого угодно, кроме меня? Но что я сделал не так? Я ведь правда старался угадать наилучший подход и быть максимально точным в выборе своих действий. Почему же Твик отвергает любую мою помощь? Была ли в этом моя вина? Если бы только он не был так категоричен и объяснил мне, в чем моя ошибка, я бы сделал все, что бы исправиться, но Твик не даёт мне ни единого шанса. Когда раньше я игнорировал людей, проявлявших ко мне внимание, и всегда отвечал отказом на любые их предложения — это не казалось мне чем-то плохим. Но, вот, сейчас, когда уже я сам оказался на месте отвергнутого человека, меня это ужасно огорчает. То есть, нет, разумеется, я не стану расстраиваться из-за чего-то столь глупого. На самом деле, вся эта ситуация вообще не имеет для меня никакого значения и мне было совершенно всё равно, если Твик избегал меня. Если он не хочет, то и пожалуйста, можно подумать, мне это сильно надо. Я понимал, насколько абсурдно звучат эти мысли на фоне прошлых, но не собирался признаваться в том, что это меня действительно задело. Посмотрев на время, я понял, что пора уходить, Клайд, наверное, уже ждёт меня возле шкафчика, что бы мы могли вместе пойти на урок, а мне не хватало ещё, что бы он начал выспрашивать, где я был.

***

Когда я подошёл к нашему месту, как я и предположил, Клайд уже был там, но, к моему счастью, не стал уточнять, почему я опоздал. Похоже, ему было не до этого, потому что, глядя на него, я мог сказать, что он был чем-то очень взволнован. — Знаешь, о чем я думаю? — спросил он меня, как только мы отошли от шкафчиков. Я знал, что Клайд не отстанет, даже если я скажу, что мне всё равно, особенно, когда он практически светится от переполнявшего его восторга, поэтому просто решил позволить ему болтать обо всем, что у него на уме. — Ну, давай, поделись своей мыслью со мной, просветлённый, — сказал я, но перестал слушать ещё до того, как он начал говорить. Невидящим взглядом, я уставился в пол, мысленно возвращаясь в кабинет с Твиком, где я наслаждался тишиной и обжигал свои пальцы о его холодные руки. Я переживал этот момент снова и снова, будто во мгновение забуду его, если перестану думать об этом. А потом, я опять вспомнил, с каким отторжением на лице он выдернул свои ладони. Я так наивно полагал, что если смог подобраться к нему ближе, то и самая сложная часть моего исследования уже выполнена. Как же я ошибался. Физически то, конечно, он был очень близко ко мне, но вот эмоционально — неимоверно далёко. Между нами постоянно была какая-то пропасть, не позволяющая мне приблизится к разгадке ни на шаг. Как я собираюсь гасить свой интерес, если он сокращает до минимума любые наши взаимодействия? Что было ещё хуже, я не понимал алгоритм его действий и никогда не мог точно сказать, как он поведет себя в следующий раз. Твик был настоящей стихией — тяжело предугадать и невозможно контролировать. Если точнее, он был огнём: подойдёшь слишком близко — обожжёшься, но если отойдёшь слишком далеко — замёрзнешь насмерть. И, вот, я застрял в этой неопределённой позиции, где я не имею возможности подобраться к нему ближе, чем он позволяет, но не могу и отдалиться, находясь в постоянной зависимости от его тепла, согревающего мое сердце. Я уже попробовал ухватиться за эти манящие языки пламени, но Твик снова выскользнул из моих рук, оставив меня с тлеющим сердцем и обожжёнными пальцами. Честно говоря, с каждым днём мне всё сильнее хотелось броситься прямо в середину полыхающего пожара, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни. — Ну, что скажешь? — Ага, круто, — ответил я, хоть и понятия не имел, о чем он говорил. — Я рад, что ты тоже так думаешь, — по его улыбке было понятно, что я дал подходящий ответ. — Кстати, ты же не готовился к сегодняшнему тесту? — Клайд продолжил после небольшой паузы, с надеждой смотря на меня. — У нас сегодня тест? — тупо переспросил я. — Я в тебе не сомневался, чувак, — рассмеялся он, толкая меня локтем в бок.

***

Я сдал свою работу сразу после звонка, не желая находиться тут больше ни минуты. Принимая мой тест, учительница скептически просмотрела его и спросила, не хочу ли я вернуться на место и подумать ещё немного, но я отказался и сразу покинул класс, коротко махнув Клайду на прощание. Ничего лучше я всё равно уже не придумаю, так что и смысла тянуть не было. Поскольку на всех её уроках мы только и делали, что играли в морской бой, ответы я проставил наугад, что-то вроде: 1-В, 2-А. Если так посмотреть, то часы, проведенные за этой игрой, не прошли бесследно и мои искусные навыки тут пригодились. Хочется верить, что хоть несколько попаданий там было. Проходя по коридору мимо многочисленных дверей, я не спешил и неосознанно задерживался на пару лишних секунд возле каждой из них, в надежде, что оттуда выйдет Твик и, быть может, даже поговорит со мной. Но, кроме этого, я просто хотел убедиться, что с ним все в порядке. Мне не нравилось не видеть его слишком долго. И не только по моим собственным, эгоистичным и навязчивым причинам. Я остановился возле очередного кабинета и неловко отшатнулся назад, когда его дверь внезапно открылась. Конечно, это был не Твик, а всего лишь наша учительница по естествознанию — миссис Дженкинс. До неё, мне никакого дела не было, но, вот, до того, что находилось за её спиной в пустом классе — очень даже. Учительский стол располагался близко к выходу, и с моего ракурса экран её ноутбука было хорошо видно. На нём была открыта таблица в две колонки с именами учеников нашего потока — я сразу догадался, что она формирует пары для будущего задания. Приближался конец темы, а это всегда означало выполнение какой либо работы индивидуально или в паре в виде проекта или эксперимента с последующим выводом. В этот раз, очевидно, задание намечалось парное, и я не мог не поддаться интересу узнать, с кем буду работать. Заходя в класс, я аккуратно прикрыл дверь и обошёл стол, что бы оказаться перед ноутбуком. И, наверное, лучше бы я не смотрел, потому что увиденное мне не понравилось. Единственное, что порадовало — Клайду повезло ещё меньше. Я уже собирался уходить, когда вдруг понял, что, в общем-то, мне ничто не мешает прямо сейчас воспользоваться возможностью поставить себя в пару с более выгодным партнёром, что бы максимально облегчить выполнение этого задания. Нет, ну а что? А нечего было оставлять такие вещи без присмотра. Не знаю, что подтолкнуло меня к этой идее, но я был благодарен, что она пришла мне в голову так вовремя. Так, только надо решить, с кем я хочу работать. Первая мысль: с Клайдом, но, будем честны, толку от нас двоих будет мало, и быть с ним в паре — заведомо проигрышный вариант. Тем более, что миссис Дженкинс предпочитала расставлять всех учеников по принципу мальчик - девочка, и увидеть наши имена вместе было бы слишком подозрительно. С этой мыслью, я пролистал страницу дальше и замер в неверии, когда имя Твика тоже было там среди прочих. Джекпот. А я и не знал, что мы вместе на этом предмете. Теперь меня мало волновало, что это могло вызвать подозрения — я хотел быть с ним. К тому же, если о том, что я и Клайд лучшие друзья было известно всем, что автоматически исключало вероятность того, что учителя будут ставить нас в пару, то с Твиком до недавнего времени я даже не общался, поэтому было бы не так странно, что нам поручили работать над проектом вместе. У меня даже настроение поднялось, когда я представил, что смогу быть рядом с ним практически каждый день на протяжении недели, а, может, даже больше. Я уже понял, что хотеть чего-то, наблюдая издалека, сложнее, чем я думал. И если мне нужно добиться каких-то результатов в своём исследовании, то придется делать что-то большее, чем надеяться увидеть его и мечтать о разговоре. Хоть обычно такие проекты и не были рассчитаны на слишком долгое время, это уже лучше, чем ничего. В конце концов, ничто не сближает так хорошо, как совместный труд, ну, или мне хотелось так думать. Потому что если Твик и дальше будет меня избегать, то продолжать эту игру в одни ворота было бессмысленно. И раз уж мне выпал такой шанс, то я подстрою события так, что игнорировать меня уже не получится. Рука зависла над клавиатурой — я все ещё мог передумать. Я не из тех, кто не доводит дело до конца, но вот о чём я не подумал, так о том, насколько эгоистичен такой поступок с моей стороны. Ведь я практически вынуждаю Твика работать со мной, лишая его потенциально куда более полезного партнёра, чем я. Но он же не узнает, что это из-за меня мы оказались вместе? А, значит, и переживать не из-за чего. Подтверждая свою мысль, я сохранил отредактированную таблицу. Ну, вот и всё. Если всё пойдет как надо, уже к концу этой недели он никуда от меня не денется. Главное, что бы миссис Дженкинс не заметила изменений в списке до дня, когда она вывесит его на уроке. А будет это либо завтра, либо уже в пятницу. В любом случае, осталось не так долго, и у меня были все шансы. Поскольку эта таблица уже выглядела завершенной, надеюсь, он не станет её перечитывать, а просто распечатает и повесит на доску, так же, как и всегда. Я ещё раз окинул взглядом обе колонки и понял, что не могу уйти, не сделав ещё кое-что. Раз уж я все равно здесь, то можно и благотворительностью заняться, я же хороший друг. Снова поднеся руку к клавиатуре, я внёс ещё несколько правок, и теперь имя Бебе располагалось напротив Клайда — будет мне должен, за оказанную услугу. Убедившись, что обновленный файл сохранён, я вышел из кабинета, оставляя дверь открытой, в том же положении, как её бросила учительница, и поспешил удалиться. К слову, миссис Дженкинс я встретил за первым же поворотом, так что ушёл я очень вовремя.

***

Третьим уроком в моём расписании была биология — вполне сносный предмет, да и учительница неплохая, но зная, что после этого мне предстоит встреча с глубоко ненавистным мной мистером Фрейзером, в класс я заходил без особого энтузиазма. Переступив порог, я стал искать глазами свободную парте подальше. На моем лице появилась глупая улыбка, когда перед собой я увидел Твика с книгой в руках. Почему я никогда не могу найти его, когда хочу этого, но как только я полностью теряю надежду, он тут же появляется? Поскольку я задержался, редактируя тот список, почти все тут уже собрались и заняли свои места. А вот стул рядом с Твиком всё ещё пустовал — я не ожидал, что мне так крупно повезет второй раз подряд. Мне с большим трудом удалось заставить свое лицо принять обычный вид, когда я подходил к нужной парте. Я стараюсь вести себя непринуждённо, бросая сумку на стул так, как делаю это всегда, и начинаю доставать свою тетрадь. Когда я поднимаю взгляд поверх неё, Твик уже смотрит на меня. То, как он сжал пальцы на книге, его поджатые губы, не говоря уже о потере цвета на его лице, дали мне понять, что он был скорее напуган, чем удивлен. Наступает очередная немая сцена, и я понимаю, что, возможно, стоило сначала спросить, могу ли я сесть рядом. Но лучше ведь поздно, чем никогда, верно? — Ты же не против? — я замираю в ожидании ответа, переживая, как бы он не попросил меня уйти. — Нет, — коротко отвечает он и сразу же отворачивается к учебнику. Надо же, как его лаконичное "нет" вселило в меня надежду, что ещё не всё потеряно. Может, он и не избегал меня вовсе, а мне просто так показалось? Ведь тогда, он бы точно не согласился сидеть со мной за одной партой. Значит ли это, что, всё-таки, Твик не против моей компании? Когда я думаю об этом, предстоящий урок с мистером Фрейзером уже не волнует меня так сильно, и даже пасмурная погода за окном больше не кажется такой мрачной. Мне было необходимо проверить свою теорию, и когда урок начался, создавая как можно меньше шума, я немного сдвинул свой стул в сторону Твика и перевёл взгляд на доску. Спустя минуту, мне показалось, что он снова находится дальше от меня, чем было до этого, поэтому повторил то же самое ещё раз. Я беззвучно стучу пальцами по столу, пытаясь вести себя так же, как и обычно, но моя рука замирает, когда я замечаю, что Твик аккуратно отодвигается к противоположному краю парты. Казалось бы, этот жест такой незаметный и незначительный, да и будь это кто угодно другой, я бы только порадовался освободившемуся месту, но Твик не был "кто угодно другим". Я проделал этот же алгоритм ещё пару раз, в ожидании получить другой результат, и сам не понял, как мы вдвоем оказались на одной половине стола. Моя же часть парты была полностью свободной, а Твику уже было некуда двигаться дальше. Чёрт, наверное, со стороны выглядело это очень глупо, и как бы я был счастлив, если бы Твик не обратил на это внимания, но, боюсь, он не мог не заметить. Думаю, двигаться назад в обратном порядке будет ещё более странно, поэтому оставлю все, как есть. Вероятно, пытаясь получить немного личного пространства, Твик отвернулся от меня практически полностью, насколько могло позволить положение за партой, и я не могу его за это осуждать. Более того, я был даже рад, что он не увидит, как я на него пялился. Но, в этом моей вины нет — это выходило ненамеренно. Я не мог отвести взгляд, как бы сильно я ни хотел, потому что всё вокруг Твика казалось таким серым и тусклым по сравнению с ним. Будто сама вселенная приглушила свет и направила прожектор только на него. Краем уха, я выцепил, что учительница задала классу какой-то вопрос, но какой именно я не услышал — у меня были свои, куда более важные вопросы. Мне, вот, интересно, а волосы Твика вообще поддаются законам гравитации? Они выглядят так, словно он прямо сейчас был где-то в космосе, в невесомости. Я бы даже сказал, что его волосы выглядели, будто у них есть собственный разум: все эти дикие, неестественные углы и торчащие пряди. Глядя на них, у меня даже закралось сомнение, не был ли Твик дальним потомком Медузы Горгоны. К тому же, это бы объяснило, как он каждый раз, одним лишь взглядом, заставляет меня каменеть и застывать на месте. Отбросив все эти сравнения, они были мягкими на вид, тонкими и слегка вьющимися на концах. И я нагло совру, если скажу, что не хотел бы их потрогать. Вообще-то, если так подумать, то кто мне мешает? Нет, ну, это уже перебор! Да ладно, я только быстро прикоснусь и всё — никто не увидит. Нет, нет, я не стану распускать руки на уроке! Я вёл это мысленное сражение ещё честных две минуты и, понадеявшись, что Твик не заметит, приблизил руку к нему. И только я зажал одну небольшую прядку между пальцами, как он тут же обернулся и настороженно посмотрел на меня с явным упрёком в глазах. Чёрт! Вот и как он это почувствовал? У него что, нервные окончания и в волосах тоже? Иначе я не могу объяснить, как он так мгновенно отреагировал на мое прикосновение. Он ничего мне не сказал и, тем не менее, я не могу не чувствовать себя странно уязвимым под взглядом Твика. Мне было стыдно оказаться пойманным с поличным, но зато он больше спиной ко мне не поворачивался. Занятие всё продолжалось, но признаю честно, учительницу я совсем не слушал. Не то что бы мне не был интересен урок, но наблюдать за Твиком было куда занимательнее, чем за сменой слайдов презентации на экране. Меня действительно увлекало его поведение и то, как менялось его лицо, когда он пытался сконцентрироваться. У Твика была такая живая мимика, и каждая эмоция явно отражалась на нём. Мне нравилось, как хмурились его брови и слегка щурились глаза, пока он прислушивался к лекции; как он прикусывал нижнюю губу и сжимал пальцы, впиваясь ногтями в ладони, если что-то требовало особого внимания; как он кусал кончик ручки и свободной рукой мял уголок страницы, записывая что-то в тетрадь, и как смешно он морщил нос, если допускал ошибку. Особенно меня повеселило, когда Твик, оторвавшись от написания конспекта, спрятал ручку за ухо, но уже через десять секунд стал искать её, растерянно оглядываясь вокруг и заглядывая то под тетрадь, то под парту. И я очень пожалел, что не снимал видео в тот момент, когда от всех его резких движений ручка наконец-то выпуталась из блондинистых волос и упала на стол прямо перед ним — выражение его лица было бесценно. Примерно такое же лицо делали дети, когда фокусник доставал монетку у них из-за уха. Это смесь удивления и искреннего непонимания, откуда она там появилась. Я наблюдал за ним с лёгкой улыбкой, когда он, словно почувствовав мой взгляд, снова посмотрел на меня, но тут же пристыженно увёл глаза. Блин, кажется, Твик подумал, что я над ним насмехаюсь. Хотя, думаю, было бы куда хуже, если бы он понял, что, на самом деле, я был глубоко очарован его причудами. Мне пришлось отвернуться и сделать вид, что я очень увлечен лекцией, а в его сторону посмотрел по чистой случайности. Долго я не продержался, и уже через минуту мой взгляд вновь приклеился к Твику, точнее, на этот раз к его рукам. Я не мог не удивиться, когда неожиданно обнаружил странную закономерность: на левой стороне тетради он писал правой рукой и наоборот — когда писать предстояло на правой стороне, ручка указывалась в его левой руке. При этом, оставшаяся не занятой рука не была свободной надолго: ему обязательно надо было что-то вертеть в пальцах, щёлкать крышкой от маркера, катать ладонью ластик по столу или бесконечно мусолить шнурок от своей кофты. Если же ничего интересного для его рук не находилось, Твик начинал делать какую-то странную вещь: поочередно соединял большой палец с указательным, средним, безымянным и мизинцем, а потом повторял всё это в обратном порядке, постепенно ускоряя темп. Я попробовал повторить за ним и, к моему удивлению, сбился почти сразу, а он мог не останавливаться по несколько минут, ещё и писать конспект умудрялся. Спустя какое-то время, Твик стал менее сосредоточенным, казалось, что держать веки открытыми стоило ему больших трудов. Паузы между морганиями становились все дольше, а его руки всё чаще оставались неподвижными, несколько раз он даже выронил карандаш из пальцев. Я бы мог сказать, что он просто сонный, но, если честно, он скорее выглядит больным и измождённым. Его лицо приобрело странный оттенок серого, а к щекам прилил нездоровый румянец. Когда со стороны Твика стали доносится звуки, словно он задыхается, я окончательно убедился в том, что с ним что-то было не так, но не был уверен, стоит ли мне спросить его об этом. Тем не менее, я дал себе слово: если увижу, что ему становится хуже, то сам расскажу об этом учителю. — Хорошо, дети, на этом всё, урок окончен. Оставьте, пожалуйста, свои тетради на краю парты, я соберу их для проверки. Что? Урок уже закончился? Я же вроде смотрел на него всего-то минут десять, не больше? Или больше? По-прежнему не отрывая глаз от своего соседа по парте, я видел, как он перелистнул назад несколько страниц тетради, зрительно оценивая проделанную работу, а после, захлопнул её и сдвинул к краю стола. Я перевел взгляд на свою тетрадь, в которой из всей лекции были записаны только сегодняшнее число и тема урока. Ой. Ну, это ведь уже больше, чем ничего, не так ли? Так что я с гордым видом прилежного ученика уверенно разместил тетрадь на углу парты, будто у меня там была научная работа, достойная Нобелевской премии и стал складывать оставшиеся вещи в сумку. Уходить я не спешил, искоса следя за Твиком и его безрезультатными попытками собрать в пенал мелкую канцелярию — его пальцы то и дело промахивались мимо карандашей и ручек. Я решил не предлагать свою помощь, не желая получить ещё один отказ, но всё больше сомневался в своём выборе. Все его движения были обессиленными, и, кажется, даже обычный учебник стал для него неподъёмной тяжестью. Ещё большим испытанием для него оказалось подняться на ноги и пройти по узкому коридору между парт. С целью унять свое беспокойство, я шёл на шаг позади него и, как оказалось, не зря. Почти у самого выхода нас обогнал ученик и толкнул Твика плечом, крикнув в его адрес пару нелестных слов, из-за чего Твик тут же оступился и едва удержал равновесие. Так, ну всё, я должен хотя бы предложить провести его к медсестре. — Твик? Эй? — я попробовал окликнуть его, но не было похоже, что он меня услышал. Тогда я аккуратно прикоснулся к его плечу и, ожидаемо, Твик предпринял попытку избежать контакта, отступив вперёд на подкашивающихся ногах. Но вот чего я не ожидал — увидеть, как он делает последний неуверенный полушаг, его колени подгибаются, а ноги перестают держать. Прежде, чем я успеваю осознать происходящее, Твик начинает падать. Я рефлекторно поймал его под руки и крепко обхватил туловище, прижимая его спину к своей груди. Он безвольно повис в моих руках, словно тряпичная кукла. Я пробую его встряхнуть, но тело Твика по-прежнему ощущается мёртвым грузом. Его голова низко опущена, а волосы спадают вниз на лицо. И вот теперь я понял, что он не просто упал из-за нехватки сил, а полноценно потерял сознание. Паника начинает охватывать меня с новой силой, когда я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что вокруг нет никого, кроме нас двоих. Миссис Руденваль тоже вышла из кабинета по наступлению перемены и, думаю, должна скоро вернуться, но что мне делать сейчас? До этого дня, я не был свидетелем реальных случаев, где люди падали в обморок, и уж тем более, мне ранее не доводилось стоять посреди пустого класса с бессознательным человеком в руках. Я перехватываю его поудобней и крепче прижимаю к себе — да, не об этом я мечтал, когда хотел его обнять. Стараясь обхватить тело Твика одной рукой, я закинул его голову назад и убрал взмокшую чёлку со лба. На этом лице не осталось и следа от его живой мимики — даже глаза под закрытыми веками оставались неподвижными. Я приложил ладонь к его щеке, но тут же убрал, испугавшись того, насколько она мертвецки холодная. Его голова снова падает вниз, и я больше не решаюсь заглянуть в это безжизненное лицо. Я никогда не был впечатлительным, но это — не то, на что я могу смотреть, не чувствуя при этом, как ужас скручивает все мои органы. Да и видеть что-то подобное на экране телевизора — не то же самое, что в реальной жизни. Скрип двери вернул меня в реальность, на пороге оказалась миссис Руденваль, и мы шокировано переглянулись с ней, пока я все ещё удерживал Твика на весу. Доли секунды в её глазах преобладал страх, но она быстро взяла себя в руки. — Господи, опускай его скорее! — воскликнула она севшим голосом и махнула руками вниз. Я сделал, как меня просили, уложив Твика на пол, и мы с ней тоже опустились рядом. Она расстегнула молнию на его кофте и откинула её края в разные стороны, после чего быстрыми движениями стянула кофту с его рук и, скрутив в небольшой жгут, подложила Твику под голову. Как хорошо, что она смогла сориентироваться в ситуации куда быстрее меня. — Что произошло? — Ничего такого, мы просто выходили из класса и он вдруг э-э… — перед моими глазами снова всплыло это замершее, потускневшее лицо и я не смог продолжить, — я не знаю, это случилось так внезапно. Через открытую дверь, тем временем, продолжало входить всё больше любопытных учеников. Они толпились и толкались, стараясь подойти ближе и сильнее сужая и без того плотное кольцо вокруг нас. Из толпы доносились десятки голосов, сливаясь в единую кашу. Многие из них были сочувствующими, но до моих ушей донеслись также несколько насмешек и издевательских комментариев, завершающихся звуком щелчка камеры. На душе как-то сразу стало гадко, от мысли, что эти люди учатся со мной в одной школе, но гораздо сильнее меня тяготил вид Твика, неподвижно лежащего на полу. Я был удивлен тем, как быстро и чётко миссис Руденваль проводила различные манипуляции, поочередно проверяя его пульс, дыхание и температуру. Хотя и не было ничего странного в том, что учительница биологии была хорошо знакома с оказанием первой помощи и анатомией человека. Я чувствовал себя бесполезным от осознания, что не могу ничего сделать — только быть простым наблюдателем, смотря, как она наклоняется к его груди и пытается прислушаться к слабым вдохам. Наконец закончив с первичным осмотром, миссис Руденваль заговорила на непривычно для неё повышенном и грубом тоне: — Эй, идите, куда шли, расступитесь! Не создавайте толпу, ему и так не хватает кислорода, — она поднялась на ноги и принялась разгонять школьников подальше от Твика, чему я был очень рад. — Давайте, живее! Все до единого, вышли вон из класса! Я посмотрел на неё, пытаясь понять, стоит ли и мне уходить. Встретившись со мной взглядом, она, видимо, поняла мой не озвученный вопрос. — Ты останься, поможешь мне, — коротко сказала она и продолжила выпровождать самых настырных учеников. В этой суматохе я нашёл в себе силы взглянуть на Твика ещё раз и слегка поддался вперёд, что бы улучшить обзор. Его губы посинели и пересохли, а лицо стало жутко бледным, куда хуже, чем было до этого — теперь оно напоминало мне фарфоровую куклу. Глаза по-прежнему были закрыты, а светло-коричневые ресницы отбрасывали тени на его веснушчатые щёки. Сейчас, на почти белой коже, веснушки стали более заметными. Прослеживая их расположение взглядом, я понял, что отныне буду видеть созвездия не только в его глазах. Я горько усмехнулся про себя, понимая, что даже в таком состоянии Твик всё равно имел необъяснимую власть надо мной. Когда миссис Руденваль выгнала всех из класса, отправив кого-то за медсестрой, она закрыла дверь кабинета и заговорила со мной: — Я сейчас открою окна, а ты пока раздень его. — Ч-что… что мне сделать? — недоверчиво переспросил я. В горле пересохло и мне с трудом удавалось формировать слова. — Расстегни ему рубашку. У него гипоксия, в мозг поступает недостаточно кислорода, поэтому нужно убрать всё, что может затруднять дыхание, — объяснила она мне, проходя через весь класс в сторону окон. Я только неуверенно кивнул, садясь к Твику ближе, и услышал, что его дыхание действительно было хриплым и тяжёлым. В звенящей тишине я поднес руки к его шее и слегка промедлил, боясь прикоснуться. Первые верхние пуговицы поддались мне легко, но с каждой следующей мои пальцы слушались меня все меньше. Я почувствовал, как начинают потеть мои ладони, и попробовал перевести взгляд с его тела на лицо, но это вогнало меня в краску только больше. Чёрт возьми, я снимаю с него одежду, пока он без сознания — ситуации хуже я себе и представить не мог. Чем меньше пуговиц оставалось, тем выше поднимались мои брови. Расстёгивая его рубашку, я ожидал увидеть впалый живот и выступающие ребра, но совсем не это. Я и подумать не мог, что у Твика будет подтянутая, спортивная фигура — он вовсе не был похож на парня, что активно занимается спортом и поддерживает свою форму, но, похоже, это было так. Оторвав взгляд на секунду, что бы убедиться, что учительница все ещё стоит ко мне спиной, открывая окна, я снова опустил глаза и стал в открытую разглядывать его сверху вниз. Я чувствовал себя ужасно из-за того, что пока Твик был без сознания и нуждался в помощи, я, как последний мудак, пускал слюни при виде его голого торса, но и повлиять на свое поведение никак не мог. Отвлечься меня заставил только звук шагов и, для своего же спокойствия, я прикрыл его тело рубашкой так, как если бы она была застёгнута, пока миссис Руденваль подходила ближе. — Ремень тоже расстёгивай, — сказала она мне, проходя мимо. Не успел я выдохнуть, а непрошеный жар отлить от моего лица, как меня ожидало уже следующее испытание. Я медленно повернулся к ней, подумав, что она шутит, но нет, она только стала подкладывать стопки книг ему под ноги, вероятно, что бы улучшить приток крови к голове, а я вздохнул и молча приступил к выполнению данных мне указаний. Хотя, "приступил" — это, конечно, громко сказано, скорее, просто неуверенно мусолил пальцами вокруг пряжки, не решаясь на что-то большее. Сделав ещё один глубокий вдох, я подцепил застёжку пальцем и быстро расстегнул, после чего мгновенно оторвал от неё руки, словно она была раскалена до тысячи градусов. — Всё? — спросил я, поворачиваясь к учительнице. — Не всё, — она взглядом указала на верхнюю пуговицу брюк, а я в тот же момент, кажется, перестал чувствовать биение своего сердца. Господи, она так наказывает меня за невнимательность на уроке или что? В моменте, мне показалось, что теперь я тоже близок к тому, что бы потерять сознание и упасть рядом. — И голову ему чуть повыше приподнимешь потом, — добавила миссис Руденваль. Я снова поднял взгляд, на его лицо, что бы напомнить себе о том, что прежде всего, всё это было ради его здоровья, но даже это не делает ситуацию менее неловкой. Так, ладно, я могу это сделать — это всего одна чёртова пуговица. Вся моя решительность пропала также быстро, как и появилась, и я пытался смотреть куда угодно, только не на то, что делали мои руки. «Надо же, какой густой снег за окном!» — я очень хотел обмануть свой мозг и заставить его переключиться на что-то другое, но на деле, невозможно думать ни о чём постороннем, кроме того, что прямо сейчас я расстёгиваю чужие брюки. Закончив с этим, я наконец-то выдохнул, даже не осознавая, что задержал дыхание на всё это время, и вытер ладони о свои джинсы. Вспомнив про следующие инструкции, я убрал кофту из-под головы Твика и отложил её в сторону, а после, сел позади него, подобрав под себя ноги и опустив колени на пол. Бережно подняв его голову одной рукой, второй я придерживал верхнюю часть спины, что бы аккуратно уложить безвольное тело на свои ноги. Мне было страшно притрагиваться к Твику, я боялся, что сделаю что-то не так, и ему станет только хуже — я ещё никогда не чувствовал такой ответственности за другого человека. — Вот так? — задал я уточняющий вопрос. — Да, только голову набок поверни. Я как можно нежнее обхватил ладонью его подбородок, снова ощутив этот ужасный холод, и медленно развернул голову в сторону. — Он будет в порядке? — тихо спросил я, будто, звук моего голоса может потревожить Твика. — Думаю, да, мы сделали всё, что могли, — сказала миссис Руденваль, кладя последнюю книгу под его ступни и переводя взгляд на меня. — Хорошо, что ты оказался рядом, если бы он разбил голову при падении, проблем было бы гораздо больше. — Да, наверное, вы правы, — согласился я с ней, чувствуя себя более спокойно, когда понял, что я оказался не так бесполезен, как думал изначально. Теперь, когда голова Твика лежала на моих коленях, я мог трогать его волосы сколько захочу. И пусть, из-за сложившихся обстоятельств, эта мысль не приносила такой радости, я не смог удержаться и осторожно протянул руку, коснувшись волос Твика. Они похожи на сладкую вату: легкие и пушистые. Я стал аккуратно поглаживать его по голове, надеясь, что это ему как-то поможет. Мне хотелось верить, что он, точно так же, как полчаса назад, почувствует мои прикосновения и снова посмотрит на меня настороженными зелёными глазами. Но этого никак не происходило, а я всё продолжал вглядываться в его расслабленное лицо и неторопливо перебирать белокурые пряди. В какой-то момент, я слишком увлекся поглаживанием Твика, и хоть мне было известно о влиянии физического контакта на выработку эндорфинов — гормона счастья, но я никогда не думал, что могу так сильно наслаждаться прикосновениями к другому человеку. Из-за двери стал эхом доноситься звук быстрых шагов, а вскоре, и сама медсестра с большой красной сумкой, тяжёлой на вид, показалась на пороге. К моему удивлению, эта женщина была мне незнакома, вероятно, она работала в другом крыле школы. Похоже, нашей привычной медсестры на посту не оказалось, поэтому пришлось звать другую, наверное, это и заняло столько времени. В любом случае, мы ждали её прихода, потому что хоть кожа Твика начала приобретать чуть более здоровый оттенок, а дыхание стало глубже и ровнее, пропали те жуткие хрипы, но в себя он так и не приходил. Видеть его с до сих пор закрытыми глазами было уже почти невыносимо, и я никак не мог успокоить своё колотящееся сердце. Конечно, я переживал за близких мне людей, но в том то и дело, что Твик был мне почти незнакомцем (до недавнего времени), и несмотря на это, моя внутренняя тревога за него нарастала с каждой секундой все сильнее. Чем дольше он оставался неподвижным, тем беспокойнее мне становилось. — Давно он без сознания? — спросила медсестра, опуская свою сумку на пол. — Минут семь уже, — ответила миссис Руденваль и начала набирать номер на своём телефоне. Скорее всего, она собиралась позвонить родителям Твика, что бы кто-нибудь забрал его домой. Семь минут. Господи, неужели это все действительно произошло за каких-то семь минут? Мне казалось, что это длиться уже целую вечность. Медсестра же только неодобрительно покачала головой и села ближе к Твику, что бы вытереть его лоб от пота и тоже проверить дыхание. Потом, она большим пальцем нащупала болевую точку у основания носовой перегородки и надавила на неё, параллельно наблюдая за его реакцией. Точнее её отсутствие. Тогда, она капнула нашатырный спирт на ватку и поднесла к его носу, развеивая запах второй рукой. Прошло около двадцати секунд, но он все ещё лежал смирно, без каких либо признаков сознания. Я догадался, что она пыталась сыграть на рефлекторном воздействии, раздражая биологически активные точки, которые могли бы подать сигнал мозгу, тем самым разбудив его. В общем-то, стандартные методы, но Твик был в состоянии обморока слишком долго и, наверное, этого было уже недостаточно. Медсестра тоже это понимала и, тяжело вздохнув, капнула на ватку ещё немного спирта и протянула мне. — На, держи. В полном недоумении я забрал у неё вату, удивленный её грубым тоном, а она стала доставать из сумки тонометр, собираясь измерить давление Твика. Я повторил то, что она делала раньше, опустив пропитанную спиртом ватку перед его носом, пока моя левая рука все так же лежала на блондинистой макушке. — Ну не подноси же так близко, ты ему всю слизистую сожжёшь! — медсестра недовольно смотрела, как я отвожу руку дальше. «И незачем так повышать голос! Откуда мне было знать, что спирт нельзя держать так близко к носу?» — подумал я, но чувства стыда и вины все равно накрыли меня с головой. Не перед ней, а перед Твиком — я совсем не хотел навредить ему. И я снова нежно провел рукой по его волосам в качестве извинения за свой проступок. Тонометр издал писк, оповещающий о конце измерений, но, похоже, результаты были не самые лучшие. Медсестра молчала какое-то время, оценивая возможные варианты, заглянула в свою сумку, но, видимо, сочла её содержимое неэффективным в данном случае, и, наконец, приняла решение. — Давление очень низкое, да и времени уже много прошло, нужно глюкозу вводить. Я могу поставить капельницу, но надо будет перенести его в медкабинет. — Я отнесу, — моя фраза прозвучала сразу, едва она успела закончить предложение. Дождавшись от миссис Руденваль утвердительного кивка, я спрятал уже высохшую вату в карман и осторожно убрал голову Твика со своих колен. Обойдя его сбоку, я застегнул ему рубашку на одну пуговицу посередине, надеясь, что это спасёт меня от нежелательных мыслей и аккуратно просунул одну руку под его спину, резко ощущая выступающие позвонки, а вторую — под колени. «Всё будет хорошо», — прошептал я так тихо, как только мог, вот, только не уверен, ему или, скорее, себе. Когда я начал его поднимать, голова Твика упала на мое плечо, и мне понадобилась вся сила воли, что бы не отвлекаться на это. Разумеется, всю дорогу до медкабинета я не мог думать ни о чем другом, кроме щекочущего чувства от его волос на моей шее и сладкого запаха его шампуня. Не скажу, что Твик был лёгким, но, в то же время, держать его совсем не тяжело, на самом деле, я даже немного расстроился, когда понял, что мы будем идти не в другое крыло школы, а до ближайшего поста. Конечно, это было абсолютно логично и правильно, с точки зрения рационального распределения времени, но я не был бы против пронести его на руках и через всю школу. К нашему счастью, в коридорах было пусто, потому что шла уже пятнадцатая минута обеденной перемены — как раз то время, когда все ученики уже успели уйти в столовую, но ещё не успели оттуда вернуться. Нужный кабинет в нашем крыле находился совсем недалеко, и меньше, чем за минуту мы были уже на месте. — Клади вон туда, — медсестра указала пальцем на кушетку. — Сюда? — я переспросил только потому, что просто хотел подержать его ещё немного, но когда она кивнула, мне пришлось его отпустить. Без Твика рукам как-то сразу стало пусто и я неловко сложил их на груди, наблюдая за тем, как медсестра подготавливает капельницу с глюкозой. Внезапно, на моем плече появилась чужая ладонь и я обернулся. — Спасибо за помощь, Крэйг, ты можешь быть свободен, — поблагодарила меня миссис Руденваль с теплотой в глазах. Стоит ли мне говорить, что уходить я совсем не хотел. Бросить Твика одного, пусть и под присмотром двух взрослых людей с надлежащим образованием казалось мне предательством. — Можно мне остаться, пока он не придёт в сознание? — с надеждой спросил я. — Не переживай, он будет в порядке, — уверяла она, — а тебе лучше пойти на обед, пока перемена не закончилась. — Я не голоден, правда. Обещаю, я уйду, как только ему станет лучше. Я не был готов отступать в своем решении и миссис Руденваль, похоже, тоже это понимала. Несмотря на свою строгость, она была глубоко сочувствующим человеком, а потому, довольно быстро сдалась: — Как знаешь, — она похлопала меня по плечу и отошла назад. — Твику повезло, что у него есть такой заботливый друг. «Друг? Если бы» — пронеслось у меня в голове, но ей я ничего не сказал. Она снова достала телефон и начала выходить за дверь. Тут я понял, что её разговора с родителями Твика я так и не слышал, наверное, на звонок никто не ответил. Когда я обернулся, к руке Твика уже была подключена капельница, а медсестра заполняла какой-то документ. Следуя своей интуиции, я расстегнул свою куртку, чтобы укрыть Твика, накинув её сверху. После чего, я тихо сел на край кушетки возле него, желая, что бы он как можно скорее открыл глаза и избавил меня от бесконечной тянущей тревоги в груди. Не уверен, сколько точно времени прошло, но ожидание становилось все более невыносимым. В надежде унять свои переживания, я нерешительно протягиваю руку к лицу Твика, трачу ещё секунду на сомнения и всё же касаюсь его щеки — тёплая. Думаю, не показалось ли мне, и уже увереннее прижимаю ладонь поверх светлых веснушек — точно тёплая. И в сердце у меня тоже начинает разливаться тепло. Теперь, я был спокоен и взял его свободную от иглы руку между двумя своими, смотря на него и просто наслаждаясь тем, что могу быть рядом. Эти ощущения вернули меня в начало этого дня, в тот самый пустой кабинет. Сначала, воспоминания были приятными, но потом, я дошёл до части, где Твик выдернул свои руки и выбежал прочь из класса после того, как посмотрел на меня. Это презрение и отторжение на его лице плотно засело в моей памяти. И уже в настоящем времени я неловко разжал пальцы, не желая увидеть аналогичную ситуацию ещё раз. Когда глаза Твика начали двигаться под закрытыми веками, а между светлых бровей появилась небольшая складка, мне вдруг показалось, что меня здесь быть вообще не должно. Меньше всего я хотел заставлять его волноваться, когда он и без того был в таком уязвимом состоянии. Твик снова поморщился и шумно вздохнул, что даже медсестра обратила внимание и, отложив документы в сторону, начала вставать из-за стола. А я, буду честен, просто испугался и сбежал из кабинета раньше, чем Твик успел поднять веки. Я боялся его реакции, когда он очнётся и увидит меня; боялся своей реакции, когда снова встречусь с его зелёными глазами, точнее, с тем, что могло быть в его глазах; в конце концов, я совершенно не представлял, что скажу ему, когда он проснется. За дверью я столкнулся с миссис Руденваль и она, ожидаемо, спросила меня: — Твик пришёл в сознание? — Нет, но мне уже пора идти, извините, — скомкано бросил я, уходя дальше от двери. — Без проблем, я передам ему, что ты оставался с ним всё это время, — добродушно предложила она, но меня это заставило застыть на месте. — Нет, пожалуйста, не говорите ему ничего, — я развернулся к ней лицом, — я не хочу, что бы он знал. Она выглядела растерянной и удивлённой, но согласилась, а я ушёл, так и не узнав, как бы Твик отреагировал, если бы я остался. Нет, я поступил правильно, лучше ему не знать. Если я действительно заботился о его самочувствии, я обязан был оградить его от любых переживаний. Выходя из школы на морозный воздух, я увидел, как чья-то машина подъезжает к парковке. Наверное, это приехали за Твиком, а если его из школы забирают, то и мне здесь делать больше нечего. К тому же, к мистеру Фрейзеру на урок не хотелось идти в любом настроении, а сейчас, так тем более. Без каких-либо угрызений совести, я выбрал наименее людную дорогу, которой я всегда отдавал предпочтение, если хотел уйти с занятий, и отправился домой. Только сейчас я вспомнил об оставленной в медкабинете куртке, но думать об этом уже было поздно. Могу лишь верить, что Твик её не узнает, а миссис Руденваль ему не скажет.

***

Придя домой, я падаю на свою кровать лицом в подушку и отказываюсь выходить до самого ужина. Вечером, когда вся семья собирается за столом, мне кажется, что начинает веять атмосферой зарождающегося конфликта, и я оказываюсь прав. — Мне сегодня звонили из школы, — мама останавливается передо мной с тарелкой в руках, но не спешит ставить её. О, нет, только не опять. Неужели, о моём прогуле стало известно так скоро? Я ведь позаботился о том, что бы никто не увидел, как я ухожу оттуда, но мог ли я что-то упустить? Или ей сообщили о чём-то, про что уже не помнил и я сам? Да и не важно, похоже, сегодня опять без ужина. — Миссис Руденваль сказала, что ты забыл свою куртку, — это заявление заставляет меня поднять глаза и начать слушать внимательнее, — она хотела вернуть её, но так и не увидела тебя до конца дня. Не знаешь почему? — она опускает одну руку на стол, постукивая по нему ногтем указательного пальца. Ой, ну что за обвинения сразу? Даже если они были вполне оправданы, разве можно так в открытую спрашивать? — А, ну… у меня все следующие уроки в другом крыле были, вот мы и не встретились, — я смотрю прямо на нее, пока в голове у меня крутится единственный вопрос: успел ли Твик увидеть мою куртку или миссис Руденваль забрала её раньше? Мама подозрительно сощурила глаза в ответ на мое заявление, пытаясь понять, вру я или нет. Понимая, что запас её доверия ко мне был давно исчерпан, пришлось прибегнуть к помощи со стороны. На лице я сохранил абсолютно нейтральное выражение и взгляда не отвёл, но под столом толкнул Тришу коленом, в надежде, что она поймет мой намёк. — Это правда, мам, мы встретились с ним там, в коридоре, — сказала Триша скучающим тоном, перебирая вилкой рис в своей тарелке. — Между пятым и шестым уроком, кажется, — закончила она. О, да, дополнение лжи фактами, что в целом не имеют особо смысла, но как бы добавляют ощущение правдивости — должен признать, она умела врать убедительно. Мама на это ничего не ответила, но по ее смягчившемуся лицу я мог сказать, что она отпустила эту ситуацию. Она поставила тарелку передо мной и добавила: — Во всяком случае, она только просила передать, что оставила твою куртку в своём кабинете, и ты можешь забрать её, когда тебе будет удобно. — Хорошо, я зайду завтра перед уроками. Прежде чем приступить к ужину, мы с Тришей коротко переглянулись, и нам не нужно было ничего говорить, что бы понять друг друга. Ладно, иногда моя сестра могла быть полезной.

***

Уже была глубокая ночь, но сон ко мне никак не приходил. Это был слишком насыщенный день, и как же я рад, что он закончился. Я опять прокручивал в голове все события, думая о том, правильно ли я поступил. Прежде всего, я винил себя в том, что бросил Твика там, не убедившись, что он чувствует себя лучше. Но, одновременно с этим, понимал, что если бы у меня был шанс вернуться в прошлое, мне бы всё равно не хватило смелости остаться с ним и посмотреть ему в глаза. Я так сильно боялся увидеть в них то отторжение снова. Признаться в этом было нелегко, но я больше не знаю, смогу ли когда-нибудь посмотреть на него без страха ещё раз. Что бы подумали остальные, если бы узнали, что моим самым большим страхом отныне является наш одноклассник? И вовсе не из-за стандартных, обоснованных для фобий причин, нет. Я боялся его, потому что любое появление Твика в моей жизни, поворачивало её в совершенно другом направлении. Его появление меняло всё: от моего распорядка дня до моего самосознания. Все эти чувства, все эти мысли — так много всего для меня. И только здесь, в темноте своей комнаты, где ни одна тень не могла бы меня подслушать, я мог сказать, что это всё было слишком тяжёлым для меня одного. Я привык разбираться со своими проблемами сам, но в этот раз, их было куда больше, чем я мог осилить в одиночку. Может, мне стоит просто бросить это всё? Если всё в этой ситуации зависит только от меня одного, то и плевать я хотел на эту странную пустоту внутри — привыкну как-нибудь. Я бы сказал, что будет даже лучше, если я вернусь к своей старой жизни, а Твик больше никогда со мной не заговорит. Да и вообще, у меня и без этого проблем полно: завтра надо успеть дописать есе на перемене, пора начинать готовиться к контрольной по истории, мне все ещё нужно прийти на пересдачу к мистеру Фрейзеру, а теперь, ещё и этот проект по естествознанию. Эти мысли быстро погружают меня в сон, но возвращаюсь я оттуда ещё быстрее, когда вспоминаю, чьё имя я вписал в той таблице рядом со своим. Чёрт возьми, во что я впутал нас обоих?