Истинная свобода

      Почва под моими ногами остановится всё твёрже и твёрже. Постепенно из-под земли проклёвывается трава. Внутри меня всё оживает, расцветает и отдаёт свежестью утреннего ветра, в то время как мир за окном усыхает, замерзает и просто гниёт. Внутри меня весна. Яркая и солнечная, пускай и холодная. Весна без намека на аллергию. Весна, в которую можно вдохнуть полной грудью.       Наверное, так и должна в идеале ощущаться любовь. Даже лучше. Теплее. Скоро я дойду до этого «лучше». Но не буду спускать на это все силы. Это опрометчиво и неэффективно. Это будет мешать. Сейчас вся энергия продолжает уходить по большей части на учёбу, которая стоит выше даже моих потребностей. Как бы я ни цвел, моё счастье никогда не означало, что пора перестать работать на износ. Это означало лишь то, что в свободное от страданий время я чувствовал себя лучше, чем раньше. Увереннее. Сейчас Коля продолжал выслушивать россказни о моих переживаниях и устраивал нам… Свидания? Слово вроде и правильное, но немного не… Ладно. Короче, мне бы стоило самому взять инициативу за их организацию, но, чёрт, я тут же об этом забывал и вспоминал лишь тогда, когда Николай говорил, что мне снова нужно развеяться. Это было как-то некрасиво с моей стороны, так что я поговорил об этом с Колей. Он сказал, что ему только в радость таскать меня по разным местам самому, так что мы решили отложить организацию мною свиданий до лучших времён. Так вот. Николай водил меня на свидания в самые разные места. Художественная выставка? Да. Театр? Определённо. Музей? Можно и так. Экскурсия по ночному городу? Конечно, ведь «Федь, я знаю, что ты знаешь город как свои пять пальцев, но там будут рассказывать городские байки, которые ты точно не слышал! Да, я их знаю. Да, я специально тебе не рассказывал. Пожа-а-алуйста, давай пойдём!!!» И я пошёл. И ни на секунду не пожалел. Это было чудесно. Особенно с Колей…       Сегодня у нас было стандартное для всех…блядь…парочек свидание в ресторане. Романтичная атмосфера, приятная музыка и всё такое… Такое странное и неуместное. Я боялся, что от нервов у меня пропадёт аппетит, но, к счастью, я вообще не переживал. Было просто непривычно, что странно, ведь с рестораном у меня возникали очень неприятные ассоциации, во много раз превосходящие простое «непривычно». Не сказал бы, что мне было прям противно от мысли о таком свидании. Будь оно так, я бы сказал простое «нет». Я умею это делать, если что. Сейчас это абсолютно не нужно. Просто есть в сегодняшней ситуации нечто однозначное, с чем я ещё не до конца смирился. Да и на лице у Николая сейчас что-то… Этакое. Мы только сделали заказ и ещё не разговорились, так что паузы длинноватые. Меня это редко напрягает. В молчании в целом присутствует нечто приятное. Всегда так считал. Но бывают особые обстоятельства, при которых вся прелесть его испаряется. Как, например, сейчас. — Выглядишь так, будто чем-то недоволен, — нехотя отмечаю я. Коля вздрагивает и, неловко хихикнув, достаёт телефон. Через пару секунд мне приходит сообщение, текст которого гласит: «Я недоволен только тем, что не могу взять тебя за руку.» Я тут же выдыхаю. — Хорошо, понял. Но едва ли стоит делать такое обречённое лицо из-за этого… Подобное напрягает. — Говорит человек, постоянно сверлящий меня взглядом, моргающий на азбуке Морзе и стучащий ногой в каком-то очень странном ритме. Вот что на самом деле напрягает! — отмахивается Коля в своей привычной манере. — Я оставлю пасхалки, — только и остаётся мне оправдываться. А что? Должна быть в этом мире загадка. — Я не могу их расшифровать, — ворчит он, подпирая голову рукой. — Я тоже, — заявляю я, после чего в воздухе повисает молчание. Судя по всему, оно залезло в петлю. Иначе я не могу объяснить выражения лица Николая. Он всегда считал меня слишком особенным и загадочным, что отнюдь не является правдой. Но вряд ли эта иллюзия могла быть настолько сильна, чтобы повернуть Колю в такой шок. Он снял розовые очки. И черные тоже. Оттого я просто надеюсь, что увидел он повесившееся молчание, потому и удивился. Впрочем, несмотря на всю сомнительность ситуации, я держу серьёзную мину. — Стоп, что?! Ещё скажи, что наш язык переглядок ты не можешь понять!!! — ох, он и впрямь думал, что в моих постукиваниях есть какой-то смысл… Наверное, я даже могу назвать это милым, хотя по смыслу ближе «наивно». Но это мило, так как… Коля это Коля. Это не может не очаровывать. — Не надо приплетать сюда язык богов, Николай. Это другое, — с улыбкой качаю головой я, наблюдая за мимикой Николая. Она выглядит довольно искренней, хоть и по-Гоголевски утрированной. Это тоже очаровательно. И я невообразимо спокойно это признаю… Можно ли считать это успехом? Скорее да, чем нет. Благодаря постоянным свиданиям таких успехов всё больше, что несказанно радует. — Я и не сомневаюсь, господин я-сделаю-умный-вид-и-буду-вводить-людей-в-заблуждение!!! — выплёвывает слова Коля. Мне трудно сдержать улыбку. И когда я успел стать таким? — Ваши коктейли, — поставив перед нами напитки, улыбчиво произносит официантка, делая вид, будто ничего не слышит. — Благодарю, — киваю я. Коля грозно пьёт коктейль. — Не выпей сразу всё. Холодный же. Сколько в нём тонн мороженого? — Николай бессовестно игнорирует мой комментарий, продолжая наслаждаться онемением всего, чего только можно. И чего нельзя тоже. — Ты обманывал меня!!! Ты знал, что я думал, что это какой-то код! Ты предатель и лжец!       Я всё же смеюсь. Довольно тихо, но достаточно, чтобы Коля скукурузил недовольное лицо. Кто из нас ещё лжец. — До этой фразы ты был искренним. Слишком любишь раскручивать всё до вселенский масштабов. Стоит ли мне говорить, что в жизни люди так делают только в ситуациях крайнего стресса? У нас тут не развод, Николай. Хочешь попробовать снова? — Не запрещай мне разводить драму! Ну пожалуйста-а-а! В этом вся суть! — Ладно, не буду, но давай ты зачитаешь мне монолог о том, какой я предатель, попозже. Я понимаю, что это очень хорошая практика, но не здесь. Лады? — Как пожелаешь, — фыркает Николай, пододвигая к себе мой коктейль, вставляя в него свою трубочку и вновь выпивая слишком много. — Хватит морозить себе мозг, — закатываю глаза я. Ну что за человек такой чудесный? — То есть то, что я пью твой коктейль тебя не волнует? Ха, замечательно! Тогда я продолжу, но медленнее.       Я закрываю глаза, вздыхая. Почему-то такие глупости (а под глупостями я подразумеваю весь наш разговор) раз за разом возвращают меня в детство. Что-то всегда остаётся неизменным. И это отвлекает от абсолютно всего. Я бы никогда не назвал себя любителем подурачиться, но с Колей — да. Абсолютно всегда неизменное, твердое и уверенное «да». Теперь молчание вновь воспринимается мною спокойно. Теперь вечный шум в голове в виде мыслей о ЕГЭ и будущего чуточку утих. С Коленькой всегда так. И за что мне он… Такой чудный. И вовсе не чудной.

***

— Знаеф, я хотел тебе кое-фто рафказать… — дожевывая мясо, невнятно произносит Николай. — Тут офстановка не совсем подходящая, но, мофет, мы закроем на это глафа? — Конечно, — как и на то, что ты снова бурчишь что-то неразборчивое с набитым ртом. Я расшифрую. Честное слово. — Рассказывай. Обстановка не имеет значения, когда речь идёт о тебе.       Коля всё-таки дожевывает злосчастный кусок и начинает говорить понятнее, пускай и довольно сбивчиво: — Мне часто снится повторяющийся сон. Он не всегда одинаковый, отнюдь, но суть одна: наше время ограничено. В каждом сне мы договариваемся о встрече, но появляется уйма внешних факторов, что ограничивают нас. Я хватаюсь за каждую секунду общения, хочу остаться с тобой, но ты рассеиваешься. Всегда. А проснувшись, я осознаю, что нам не хватит даже всего времени мира… Нет, прости, я равняю на под одну гребёнку. Мне не хватит всего времени мира, чтобы восполнить пробел, полученный во сне. И… Тебе, наверное, нужно это знать.       Я поджимаю губы. Это плохо. Это очень и очень плохо! Мой взгляд бегает по столу, по стенам, по рукам Николая. А его взгляд направлен прямо на меня. Уж лучше Коля меня застрелил. — Так ты поэтому так стараешься разнообразит наш досуг? — бесцветно бормочу я. — Да!!! — неожиданно громко восклицает Николай. — Я просто очень сильно боюсь и... Это глупо, я понимаю! Я веду себя как маленький ребёнок, которому прислали сообщение в духе «отправь пятидесяти друзьям, или твоя семья умрёт», а он поверил и теперь плачется мамочке о том, что не хочет её терять. Но… — он запрокидывает голову. Кажется, не хочет смазать слезами макияж, если он на нём есть. Честно говоря, я не вглядывался. Вглядываюсь я исключительно в руки Коли. Он был прав. За руку действительно хочется взять. Хочется утешить. Но нельзя. Кругом куча глаз. Куча. На улице можно найти пустое место. Да и в людном мало кому есть дело. Здесь всё иначе. Кажется, все пялятся. Николай возвращает голову в прежнее положение. Я стараюсь заглянуть ему в глаза. Сложно. — Почему это должно быть глупым? То, насчёт чего ты неосознанно переживаешь, переносится в твой сон, и ты начинаешь переживать об этом уже осознанно. Что в этом глупого? — стараюсь передать Коле своё спокойствие, но ему видно, что то спокойствие не совсем честное. — Ничего. Ничего в этом глупого нет! Это мои чувства, я понимаю. Я хотел сказать, что мне необходимо больше… Всего. Постой! Да, мы оба очень и очень заняты, мы и так много времени проводим вместе. Знаю я! Честное слово, знаю! Я не знаю только того, когда это чувство пройдёт. А оно точно пройдёт либо само собой, либо когда я смогу убедиться в том, что у нас есть время, либо когда проведу достаточно времени с тобой, чтобы с гордостью сказать, что я могу умереть завтра, не жалея, — тараторит он. — Прям совсем не жалея? — удивляюсь я. — О, теперь я об этом подумал, и… Ох, Федя… — Мы можем попытаться подробнее обсудить твои переживания, когда вернёмся. Тебе сложно говорить в такой обстановке, да? Мне тоже. Наверное, это в целом не наш формат. — Да. Определённо. О, так это же значит, что ты останешься с ночёвкой?! — Конечно. Может, тебе станет спокойнее. Этот год — самый тревожный. И я готов быть рядом, чтобы сделать его более приятным. — Спасибо, tu es le meilleur.

***

— Время лишает меня свободы, — произношу я одну единственную фразу, после которой тут же замолкаю. Часы неприятно тикают. Я лежу в позе звезды и таращусь в потолок. Федя пристраивается рядом. — Я слушаю, Коль. Продолжай, — напоминает он, проводя кончиками пальцев по моей руке. Ого. Я ожидал другого ответа. — Мне почему-то казалось, что ты скажешь, мол, время лишает всех свободы. И нервов. И вечно заставляет что-то делать. И давит. И… Ну, мне казалось, что ты скажешь, что это проблема всего человечества, так что тут ничего не поделаешь. Жизнь такова, нужно смириться. Время не остановишь.       Я усмехаюсь и поворачиваюсь на бок. Теперь удобнее играть в гляделки с Феденькой. — И какой был бы прок от таких моих слов? Ты же хочешь выговориться, а не получить от меня волшебную пилюлю, не так ли? Так что зачем напоминать о её отсутствии? Ты и сам прекрасно знаешь. Своим ртом же сказал, что оно точно пройдёт либо само, либо когда ты найти подтверждение тому, что у нас есть время, либо когда проведёшь достаточно времени со мной, чтобы с гордостью сказать, что я можешь умереть завтра, не жалея. Ни в одном из этих вариантов развития событий не фигурирует волшебная пилюля. Так в чём смысл? — Да-а-а, его нет, но у меня была такая мысль и… Короче, проехали. Время всем своим существом лишает меня свободы. И не только в стандартном смысле. Да, оно идёт, нужно уметь его распределять, нужно всё успеть и бла-бла-бла. Это скорее твоя проблема. Я, конечно, сказал, что меня пугает то, что я нихрена не успеваю с тобой, но суть немного в другом. Я не могу изменить ход времени, поэтому вынужден приспосабливаться к нему и действовать в соответствии с его течением. Это означает, что я должен выбирать те действия, которые считаю наиболее важными и актуальными в данный момент времени. Я должен выбирать!!! И дело не в свободности моего выбора. Дело в эмоциях, которые я могу тебе дать за это время. Дело в том, насколько ты отдохнёшь за это время. Ну, и я тоже, понятное дело. Просто сейчас у меня в приоритете ты. Поэтому мне нужно всё время выбирать особенно тщательно… Ох, как бы я хотел просто за один день сделать всё. Абсолютно всё! Чтобы ты испытал столько эмоций, сколько не испытываешь за год! И чтобы ты был счастлив-счастлив! Но я вынужден считаться со временем. А оно всё бежит и бежит. С каждым годом всё быстрее и быстрее. А дел всё больше и больше… Единственная моя радость в том, что ты не отдаляешься от меня со временем. Если бы отдалялся, я бы не выдержал. Если бы ты остывал ко мне, я бы не выдержал. Я ненавижу время. Пускай оно и даёт много возможностей, минусов больше. Я ненавижу выбирать. Плюсов в выборе нет. И быть не может. Но я не могу заставить выбирать кого-то другого, ведь это лишит меня свободы. Я хочу выбирать, хочу распоряжаться своим временем, своей жизнью, но не хочу лишаться чего-то. Я смирился с тем, что лишаюсь какого-то процента свободы. Я не смирился с тем, что лишаюсь какого-то процента тебя, — я нервозно сжимаю хрупкие руки Фёдора в своих. Такие чувство, что они ещё чуть-чуть и треснут. — Какого же процента меня ты лишаешься? Я цел и невредим, — появляется желание стиснуть Федю в объятиях с такой силой, чтобы он разорвался пополам. Но вместо этого я благоразумно ослабляю хватку на его руках. — Но потом снова тонешь в учёбе. И я чувствую, что многое упустил за те несколько часов, что мне удалось урвать. Не увидел одной из твоих улыбок, например… Мне нужно больше времени, но его просто не может быть больше! Ты и так изменил свой распорядок дня под наши свидания. А мне всё мало. И это так глупо… И… — я целую его руки, чтобы тишина не так пугала. Не помогает. — Не молчи, пожалуйста. Мне начинает казаться, что я зря вообще это начал. — Нет, не зря. Я просто думаю, что можно сделать, кроме того, о чём ты сам говорил. — Ого, хочешь сказать, что берёшь свои слова о волшебной пилюле обратно? Или у тебя просто есть мысль, что это поправимо и иными способами, что не являются по сути своей быстрыми и приятными? В любом случае звучит непривычно оптимистично! Но не скажу, что оно мне необходимо. Не парься, Федюш. — Нет, от своих слов я не отказываюсь, но и не париться не могу. Ведь всё в этом мире поправимо тысячами разных способов. Нужно просто иметь нужные инструменты. Я бы хотел найти их все. Только вот если сейчас так сразу посмотреть, то у меня нет ни инструментов, ни способов. Поэтому я и молчу. Ищу, — а я смотрю в серьезное лицо Феди. Веет прохладой. Я же сказал, что не надо... — Когда ты ищешь, я чувствую, что теряю тебя. А ты теряешь связь с реальностью. Я не требую решения. Это не математический тест, — бормочу я, немного приближаясь к нему. — Я — не математический тест — Ты — нет. Но это задачка на логику, — отвечает он с всё той же серьёзностью. Не надо. — Я не бросаю тебе вызов. И не ставлю твои способности к логическому мышлению под сомнение. Не надо уходить в себя, — мямлю я. — Ты же сам определил, что я просто хотел выговориться, не? Я выговорился. И теперь я нуждаюсь в твоём пребывании здесь, а не на МКС. S'il te plaît? Mon cher?       К моему восторгу, Федя смягчается. Он вроде и неохотно, но с пониманием своей оплошности, кивает. — Извини. Перегнул, — я жду лёгкого поглаживания по плечу или щеке, но нет. Беру всё в свои руки. Кладу ладонь ему на щёку. Не реагирует. — Перегнул, — подтверждаю я с лёгкой печалью. Чувствую, за пару минут лёгкого холода от Фёдора я упустил чересчур много. Смотрю ему в глаза. Жалобно, с нуждой и тенью обиды. Дурацкая игра на чувстве вины, которая не должна была сработать. Но срабатывает. Феденька кивает. И наши губы соприкасаются в чувственном поцелуе. Зря. Плечи Феди подрагивают. Сначала немного, а потом всё сильнее и сильнее. Я снова ошибся. Снова сделал дурацкий выбор. Снова всё испортил, всё упустил. Останавливаюсь. Достоевский глупо улыбается. Я готов умереть. А его никак не перестаёт трясти. Фёдор вытирает губы. Ему мерзко. И правильно.

***

— Почему мне кажется, что последние годы — это просто одна громадная проблема, которую мы никак не можем решить? — ходя из угла в угол, ворчу я. Вроде, мы немного замяли то недоразумение, но вина всё так же меня гложет. — Потому что так и есть? — непринуждённо предполагает Фёдор, валяясь в кровати под двумя пледами. Опять замер. Или просто скрывает дрожь. — Ага. Мне это не нравится. — Но мы же не абсолютно всегда копаемся в этом, да? — нет, он сегодня действительно оптимист. — Да как будто это отменяет то, что я уже дико уста-а-ал! Хочу уже просто уснуть лет на десять. Верни меня и детский сад. А, нет, тогда меня мамаша пиздила. Нахуй мне такое не надо. — Теперь и ты в рядах измотавших себя, — отмечает Федя. — Определённо, — вздыхаю, присаживаясь на кровать. — И как оно? — Не так уж и плохо. Я представлял себе это чем-то ещё более… Убивающим. Да. Хорошее слово, — я снова ложусь и одалживаю у Феденьки одеяло. Он морщится, а я приобнимаю его. Кажется, не дрожит. И слава Богу. — Кстати, не находишь ли ты, Фёдор Михайлович, что мы просто две огромные проблемы? — Имеет ли это значение, Николай Васильевич? — улыбается он. Ему словно совсем начихать на то, какие мысли со стопроцентной вероятностью роятся у него в голове. — Нет, ведь минус на минус даёт плюс, не так ли? — Да ты физмат.

***

      Я, подперев голову рукой, с улыбкой слушаю то, что говорит Адам, лениво дописывая что-то в тетради. Да-да, я, Антон Павлович Чехов, не отчаянно пытаюсь помочь, пропуская всё через себя, а просто слушаю о том, что даже проблемой не является. Просто обычный рассказ. История из жизни, которую совершенно не нужно анализировать с психологической точки зрения. Просто шик! В чём подвох? Адам немного тормозит из-за антидепрессантов и нейролептиков. Много тормозит. Да и в начале нашего разговора он сказал, что у него есть некоторые неприятные побочки… Но Адаму всё равно лучше, чем было (да от такого типа побочек, что у него, можно избавиться просто понизив дозировку). И мне лучше. Я люблю, когда всем хорошо. Люблю видеть, что всем хорошо. Раз за разом восхищаюсь тем, как приятно общаться с теми, у кого всё налаживается. Вот, Адам говорит, говорит, говорит, и я наслаждаюсь этой историей, изретка добавляя что-то от себя. Потом я говорю. И всё так спокойно. Безмятежно. Я ничего не должен, мне ничего не должны. На моих плечах ответственность только за меня самого. На плечах Ади — за него. И эта ноша не впечатывает его в землю. Наконец-то.       Клонит в сон. Кажется, Адам заражает меня своей сонливостью. Но я всё равно улыбаюсь. Как-то меня разморило. Всё так похоже на глюк при температуре под сорок. Но хороший глюк. В моём вкусе. Он даёт такую необходимую мне энергию. Я заряжаюсь. Кое-как, но заряжаюсь. А время всё идёт и идёт… Адаму пора уходить. Я, как все любят говорить, смотрю на него глазами печального щенка. Было так хорошо. Адам только успевает сделать пару шагов в сторону прихожей, как раздаётся звонок в дверь. — Открой, пожалуйста, это мой приятель, — прошу я его сонным голосом, кладя голову на стол и смотря из кухни в прихожую. Адам кивает, открывает дверь и вваливается конь в пальто, а точнее Достоевский. Я начинаю немного просыпаться. Первое, что приходит мне на ум — надежда на то, под пальто у него нет топора. Остроумная шутка. Я потираю глаза, стараясь вернуть себе прежнюю бодрость и навести себя на ещё более гениальные мысли. Не выходит. Адам слишком хорошо на меня влияет. Боже, мне нужно всех друзей отправить к психиатрам. Пусть сидят на колёсах. И пусть они действуют на них как на Адама, но исключая пару побочек. Тогда трава стала бы зеленее. — Ух, ёшки-матрешки… — бормочет Фёдор, смотря на Адама снизу вверх. Да, этот фонарный столб под два метра и с волосами по пояс выглядит довольно внушительно. А. Ну и он старше Достоевского лет на восемь. Или девять? К десяти ближе, короче. Контраст! Хотя внешне у них сходства есть. Ну так, парочка. Так сразу подмечу только цвет волос, острые черты лица да синяки под глазами. Нет, ну братья! — Здрасьте, — Достоевский смотрит Адаму за спину, чтобы увидеть меня. — Антон Павлыч, меня поражает то, как разнообразен Ваш круг общения.       Адам поворачивается ко мне, всем своим видом демонстрируя абсолютное безразличие и словно спрашивая, когда приличнее будет уйти. Успех. Обычно у него "чуточку" другие эмоции. — Я просто поставил встречи с вами двумя подряд. Что-то не устраивает? Скажи прямо, Фёдор, и мы это проанализируем, — улыбаюсь я. Теперь точно проснулся. — Интересно, и сколько у Вас таких «сеансов» в день? И когда же у Антона Павловича выходной? — саркастично протягивает Достоевский, снимая ботинки и пальто, после чего с надменным выражением лица направляясь в ванну мыть руки. О, знал бы он, какой у меня сегодня восхитительный выходной. Вообще, Фёдор просто пубертатная язва! Никакого уважения! Я даже начинаю немного злиться. На душе становится неприятно. Паршивец. — А ты что скажешь? — обращаюсь я к Адаму. — А что должен? — немного сводит брови он. — Меня смущает только то, что ты рассчитал время нашего предполагаемого разговора с минимальной погрешностью. Это удивительно. — О-о-о-о-о, спасибо за комплимент, — расплываюсь я в улыбке до ушей. — Это не комплимент, а сухой факт, — качает головой Адам. Небрежный высокий хвост забавно дергается. — Это называется комплиментом, — всё ещё улыбаюсь я, когда Достоевский возвращается. — Так что вы скажете в своё оправдание, Антон? — продолжает он. Поскорей бы унялся. — Это дружеские встречи, а не сеансы. Я так отдыхаю, — поясняю неучу я. Адам усмехается. Фёдор косо поглядывает на него. — Он так не думает, — щурится подлец. — Он вообще не думает, — махаю рукой я. — Я вообще не думаю, — ожидаемо подтверждает Адам. Хороший мальчик. — И выглядит так, будто готов в любую секунду вступить в дебаты, — добавляет Достоевский так, словно это весомый аргумент. Пф. Да, он в пиджаке. Да, в галстуке. Но без дипломата же! — Он адвокат. — Надеюсь, не ваш друг, а просто адвокат, а Вы кого-то убили.       Это действительно чёртов допрос. И у меня, о чудо, возникает один вопрос. Вопрос жизни и смерти. Не охринел ли Фёдор Михалыч? — Друг. — Досадно. — Мы так и продолжим стоять или что? — о, мой герой, Адам. После его вмешательства я даже немного остываю. Хотя я и не сильно успел закипеть... — Ну не знакомство же нам устраивать. Давайте просто сделаем вид, что это было не так неловко. Он идёт туда, я иду сюда. Лады? — Да, проходи тогда, — киваю я Фёдору, а сам иду в прихожую к своему спасителю. — Через неделю увидимся, получается? — спрашивает Адам, застегивая сапоги. — Или мне всё же лучше освободить тебе время на следующей неделе, раз ты начал менять расписание встреч? Мне не принципиально, ты знаешь. — Да, было бы неплохо. Но я не с сотней людей встречаюсь за неделю. На тебя всегда есть время. Если есть желание, то приходи, — улыбаюсь я. — У меня есть психиатр, Тош, — уголки губ опускаются. И ты туда же. Почему все пытаются обвинить меня в спасательстве?!!? Почему моя вежливость и добродушие расцениваются так и никак иначе? Сейчас я этим не занимаюсь героизмом! А когда занимаюсь, никого это не колышет так сильно, ведь бесподобный Антон всем помогает, а это до чёртиков удобно! Попользуемся им и упрекнём, когда уймётся! Ладно. Это удобно и мне. Ведь я по-настоящему существую только рядом с кем-то, а свою ценность ощущаю, лишь отражаясь в чьих-то глазах. Да-да-да, себя я и сам прекрасно знаю. Не новость это. Но сейчас же не так!!! — А у меня есть время, — фыркаю я. Адам невозмутим. А за спиной я слышу тихое поцокивание когтей по полу. Хина и Бром идут прощаться. — Хорошо, скинешь мне потом расписание твоих встреч, пар и дел, чтобы мне было проще сориентироваться, — соглашается он, поверяя что-то в телефоне. — Ты же не пойдёшь ко мне вечером после работы, Адам. Не выдумывай. — Могу и прийти. Особенно если с треском провалю дело, — он усмехается и, наклонившись, похлопывает моих собак по головам. — Пока, Хиночка. Пока, Бромчик. Пока, мои блохастики. Мои пушистики. Мои утю-тю-тю-тю! — Адам тепло улыбается, но вскоре выпрямляется, принимая прежний серьёзный вид. Он оттряхивает руки от шерсти, распрямляет складки на одежде, поправляет волосы. Но на лице всё-таки мелькает улыбка и для меня. Я хороший человек, если даже Адам дарит мне свою улыбку. Я молодец. Я нигде не перегнул. Меня не в чем упрекать. Не в чем. — До встречи, Тош. Рад был поболтать, не манипулируя твоим спасательским сердцем. Всегда бы так.       Ошибается. Моё сердце страдает от несправедливости! Да и обняться Адам не предлагает. Даже руку не протягивает. Для него это не удивительно, Адам вообще не любитель подобного. Но, о чудо, когда я возился с его припадками, меня буквально душили в объятиях. Угрожая при этом ножом, но не суть. Я не виню Адама в том, что он якобы мной пользуется. Он мной не пользуется. Нет. Он — не они. Я могу доверять Адаму. Могу помогать ему, а могу не помогать, не боясь быть брошенным. Но... Но такая разница раз за разом бьёт по больному. И с этим ничего не поделать. Даже не позлиться. — Пока-пока!!! Не забудь поговорить с психиатром о понижении дозировки! Такие побочки крайне нежелательны!!! И… — он уходит. — Ц… Кто бы меня слушал.       Возвращаюсь я на кухню не очень счастливым. Но привычная улыбка сама появляется на лице. Я бы хотел прикрикнуть на что-нибудь или на кого-нибудь, но продолжаю быть добряком. Паршиво. — У него есть психиатр, — опять эта уёбищная фраза. Да знаю я!!! Не спасаю я Адама! Иди к черту, Фёдор! Исчезни! — Ты в плане, что он нестабильный или в плане, что я не должен его спасать? — вместо этого спрашиваю я совершенно спокойным голосом. — Если про нестабильность, то да. Этот тот, которого я описал ёмким «пиздец». Если про спасательсиво, то я уже спихнул это на его психиатра. Я ограждаю себя от его проблем уже как… Достаточное количество времени. Мы их обсуждаем минимально, потому что ему вообще и без этого в последние время нормально. Так что не начинай, а? — Ладно. Окей. Просто я боюсь, что перегружаю Вас, — правда?! Вау! Но засунь себе в жопу такую заботу, дружище! Я класть на неё хотел. — Ты открыто говоришь о своих чувствах! Крутяк! Молодчина! Жжёшь! — улыбаюсь во все тридцать два зуба я. Уверен, этот актёр меня раскусит. Хотя… Нет. Он же думает, что я не умею притворяться. — Вы сегодня очень счастливый, — действительно не раскусил. Или это сарказм, но я уже не замечаю? Без разницы. — Приятно видеть своего друга счастливым. — Он выглядел безэмоциональным. — Выглядел. — Хорошо. Я понял. — А ты счастливый? — я перевожу тему на Достоевского. Да, не тонко. — Довольно-таки. Но с «но», — только начинает он, как я испытываю невероятнейшее отвращение. Я не хочу слышать нихуя. Я заебался. Настроение испорчено. Но не буду же я грубить и портить о себе впечатление. Отвлечь. Просто отвлечь. — Да, с «но». Ты определённо хрипишь. Открой рот! — Чего? — удивляется он. — Открой рот, — Фёдор открывает. Я свечу фонариком и да. Я был прав. — У тебя горло сырое!!! Скоро болеть начнёт. Я сейчас тебе солевой растворчик разведу и сосалку дам. Погоди. И витамины скажу, какие купить, чтобы иммунитет повысить. — Очуметь. — Да-да, я лучший врач на всём белом свете. А теперь поведай же мне о своих «но», — надеюсь, теперь он, отвлекшись на другую тему, постарается рассказать всё как можно короче, я отстреляюсь и всё. Плюс параллельно я буду искать лекарства. Это поможет отвлечься. Надеюсь.       Да, я очень устал. Да, я сейчас ненавижу всех и вся. Да, было бы лучше, если бы меня пожалели и решили не рассказывать ничего. Да, было бы лучше, сели бы обо мне позаботились. Если бы кто-то спас меня так, как их спасаю я. Но мне не нужна чужая жалость! Я не посмею быть в долгу. Мне просто нужно вновь слушать монотонный голос Адама, рассказывающий о какой-то интересной бессмыслице. Я не хочу впитывать ничьи эмоции. Не хочу. Я ведь, наверное, оттого и вспылил, что почувствовал негативный настрой Фёдора. И мог же отвергнуть инородную эмоцию… Мог, но не стал.       Идиот.