Мудрость обнимающая лотос

– Так, хорошо, продолжай, - он заложил руки за спину и ободряюще кивнул. Отблески общих воспоминаний вспыхнули и погасли в наших глазах. Утрачен был всякий миг надежды. Борьба внутри меня лишь иссушит мое сердце, изведет, собьет с ритма. У меня будет время оплакать его и оплакать себя… Я взметнула в воздухе шелк рукавов – роскошное ханьфу цветов Вэй. Алое и черное, пояс вышитый узорами Ветра. перед ними предстанет не жалкая нищенка, не просящая о помощи и милосердии слабая женщина! Они увидят силу – силу и мощь, что не упала мне в руки сама, а стала плодом заслуженных трудов. Внутри меня зазвенела оглушаюшая тишина – нет ни мыслей, ни чувств. У меня есть приказ – и я исполню его, до конца. Вэй Усянь наклонил голову, принимая такое мое преображение, на губах мелькнула одновременно дерзкая и довольная улыбка. Тьма, прервавшая свою скорбную песнь потянулась к нему, к нам обоим черным плотным туманом, что ковром расстелился по пещере. Каплями крови вспыхнули зрачки наших глаз, отзываясь на ласку нашей общей, нареченной матери. Тьма обнимала наши плечи, продолжала скорбеть о разлуке своих детей. Но в этом же вое, вое чудовищ, вое потерянных душ, голодных призраков и всякой нечисти слышалось и восхищение. Мы – первые, кто зашел так далеко. Кто так глубоко погрузился в темные глубины познания. Мы первые за многие поколения заклинателей разгадали загадку, чье решение веками было на поверхности. Выпив этот миг темного восторга до дна, я заговорила. Мой голос звучал спокойно и ровно. – Мне следует разыграть побег. Как только минует положеный срок, я использую Талисман сокрытия, – меж пальцев правой руки тут же появился бумажный амулет с темной вязью по центру. Я продемонстрировала его Вэй Усяню, он в ответ медленно кивнул, и я тут же смяла бумагу в ладони. Осыпавшийся к моим ногам пепел подхватил Ветер, а темный туман поглотил все выплески духовной силы. Защитные барьеры отозвались тяжелым гулом. – Я направлюсь к западному склону горы. Там же меня должен будет перехватить Цзян Чэн. И мы начнем свой бой, – я продемонстрировала ему черный браслет, на правом предплечье, что в положенный срок развернется длинной плетью в моей руке. – Они должны будут удостовериться в том, что нашим с тобой преступлениям нет конца. Плеть созданная в насмешку над кланом Цзян убьет последние подозрения в возможной причастности Цзян Чэна к нашим с тобой делам, -- я дерзко фыркнула, не скрывая своего пренебрежения к остальным обитателям нашего мира. – Все верно, – довольно отозвался Вэй Усянь. – А-Чэн обещал, что не покалечит тебя, -- тень легкой, печальной улыбки скользнула по его лицу. -- Вы с детства сражаетесь, а этот бой... этот бой... -- он запнулся, замолчал, и впервые не нашел для меня слов. Для нас обоих. Для меня и Цзян Чэна. Дрожь снова пробежала по моему телу, я усилием воли подавила темную волну поднявшуюся в моей душе. Как же ловко мы придумали: через бой мы с Цзян Чэном выпустим всю боль, всю свою обиду, всю нашу горечь, что может стать преградой на пути реки наших грядущих дел. Как ловко мы придумали прожить и отпустить эти чувства. Как ловко мы выдумали убедить весь мир! Как же ловко! Ловко... Ловко. Ловко?! Мысли грозили обернуться внутренним криком, воплем, полным ужаса. Звуком, который разнесет мою голову на осколки, а душу порвет в клочья. "Ты -- Фэн, Тяньчжи. Помни об этом. Ты сражалась. Ты отомстила за гибель своих родных. Кровью умылись те, кто посмел покуситься на Пристань Лотоса. Ты -- Фэн. Ветер, живая. Последняя, -- я с силой сжала кулаки, болью стегая саму себя. -- Ты выстоишь. Выстоишь ты -- выстоят они. Твой Цзян Чэн. Твой Вэй Усянь. " Мой брат отвернулся, даже здесь, сейчас, он давал мне один миг побыть наедине с собой. Я качнула головой: – В нашем деле чем больше ран будет, тем лучше. Мы привлечем их внимание громкой бранью. Заклинатели сбегутся на наши голоса позабыв обо всем, -- слова сами лились из моих уст. Все было заучено на зубок... – Рубежи обороны не нуждаются в твоем контроле, Правая Рука, – сухо бросил Вэй Усянь. – Ты помнишь об этом? Никаких призывов, никаких темных заклинаний. – Помню, – так же сухо отозвалась я. – Меня должны заметить только в дуэли с Цзян Чэном. – С этого дня, с этого самого мига, – он шагнул ближе ко мне. – Ты не моя советница, Правая Рука. Ты – не могучая Демоница Илина, ты не Ветер Перемен, Тяньчжи. Ты обманутая сестра, похищенная возлюбленая. Ты, – он замер прямо передо мной, вскинув левую руку перед моим лицом, – средство, для унижения и оскорбления главы Цзян, – он сжал свою ладонь в кулкак, словно погасил последний огонек жизни внутри себя. Я посмотрела на Вэй Усяня – холодное, почти белое лицо, отстраненый и высокомерный взгляд. – Ты, – проложал он, – воин, сбившийся с пути. Ты потерянная во тьме горя и невежества, ты брошенная и слабая женщина. Женщина, что вступает в бой, чтобы смыть свой позор. Покажи им это, Правая Рука. Сквозь свою ярость и ненависть, – он положил руки мне на плечи. – Убеди их в этом, – Вэй Усянь напоследок сверкнул глазами. – До срока, – отозвалась я. – Разумеется, Правая Рука. До срока. Но а пока-а-а… – протянул он и выжидающе посмотрел на меня. – Я использую свою плеть и гуфэн против нападающих. Мы с главой Цзян начнем сражение – он выбросит вперед хвост Цзыдянь, и я дам себя пленить. – Подпусти зрителей поближе, – кивнул он на мой витой браслет. – Когда все соберутся вокруг вас, тогда и действуй. А ярости в вас обоих хватит. Главное помни ты, Тяньчжи – я разлучил вас. Я не дал вам соединиться. Я и только я виновен в том, что произошло. – Старейшина Илина, – возразила я подаваясь вперед. Он упредительно вскинул вверх ладонь: – Старейшина Илина приказывает, Правая Рука повинуется. – Да, – отозвалась я, снова согнувшись в поклоне. – Говори все, что они от тебя потребуют. Или, хотя бы не мешай сделать им свои собственные выводы. Заодно посмотришь, куда каждого из них приведет нить рассуждений. Лови свой ветер, последняя из Фэн. – Их ярость… – начала было я, но Вэй Усянь вновь прервал меня взмахом руки. – Моим преступлениям нет счета, всё так. Но тебя они не казнят. Они захотят спасти последнюю из тех, кто всегда был на страже мудрости. И справедливости. Будь стойкой, когда увидишь их лица, их души. Какой я ужасный, правда? – его голос вдруг странно дрогнул, а улыбка получилась изломанной. Едва ли способной скрыть всю его боль. Я отвела взгляд и тихонько всхлипнула от сухого плача, но в слух я уверено сказала: – Принимать правила противника следует лишь для того, чтобы проиграть сражение с наименьшими потерями. – Чудно, Правая Рука. Итак, бой, – его брови взлетели вверх, и он принялся мерить пространство передо мной шагами. – Мы будем безжалостны друг к другу, Старейшина Илин. Я вступлю в бой – ведь ничего другого мне не остаётся. Я буду защищать себя, а они увидят попытку спасти свою честь. – Глава Цзян будет нападать, ты – защищаться. Он идет карать тебя за предательство, но на самом деле, – Вэй Усянь прервался на миг, чтобы подобрать слова – он будет мстить мне через тебя. Я ни вздохом, ни позой не выдала весь ужас, что сковал мою душу изнутри. Я лишь отвела глаза, вспоминая наш поцелуй. О нем я не рассказала даже Вэй Ину, ибо это принадлежало теперь мне и А-Чэну. Правы были древние, говоря: у любящих одна душа и одни тайны на двоих. На короткий миг я представила, как моему главе клана Цзян будет тяжело... Хуже чем мне. Ему придется быть яростным и беспощадным, ему придется выставить меня на позор... Если это убьет нашу любовь, то значит это была лишь иллюзия. А значит, и печалиться будет не о чём. Верно? Снова, было, воцарилась тишина, но Вэй Усянь тут же ее прервал. Он не желал давать нам ни одного мига передышки. Чтобы никто из нас не дрогнул, не отступил, перед лицом того кошмара, что нам предстояло принять. Пережить. Пережить нам с Цзян Чэном. О себе он в этот миг думал меньше всего. – Дай ему себя пленить. Протащить на аркане перед всеми, – его голос все же дрогнул от грядущего для меня унижения. Я подалась вперед, желая забрать хоть сколько-нибудь боли на себя, но Вэй Усянь легко скользнул от меня подальше. На его губах расцвела безжалостная улыбка. Мне ничего не оставалось как только продолжать: – Дальше будет суд. – Пересуд, если быть точным, – бросил ядовитую шпильку Вэй Усянь. – Пересуд в Башне Золотого Карпа, – подвхатила я его злую иронию. – Там же мне следует опасаться ловушек от Лань Лин Цзинь. Я буду отмалчиваться с той поры, когда меня поместят в камеру. Но до этого мига я досыта накормлю их ненавистью и презрением! Каждого из них! – мой голос взлетел к потолку, наполнил воздух яростью. Яростью, что уже пылала в моей груди и требовала выхода. Яростью, что пылала в моей душе. – Но, Господин… там же будет и глава Не. Разве он не захочет взять мою жизнь? Разве удержит он в ножнах Бася? Вэй Усянь в ответ лишь хмыкнул: – Твой генерал будет рад увидеть своего десятника. Остальное же… оставь искусству стратагем. Я стойко выдержала его взгляд и кивнула: – Я буду спокойной, когда они будут требовать моей казни. Я не издам ни звука, если они толькл попробуют применить пытки, – я с вызовом вскинула голову и подарила Вэй Усяню лихую и смелую улыбку. – Пусть устрашатся моей верности, Старейшина! Кажется, именно это слово нашло брешь в броне Вэй Усяня – “пытки” и “верность”. Он отвернулся, скрывая от меня на миг свое лицо, а послушная ему Тьма словно разделила нас двоих пологом. Мы замолчали, Я приложила ладонь к груди. Там, за слоями шелка цветов Старешины Илина хранились его записи, его наработки. Будто бы уже появилась потребность защищать их. Оговоренную часть амулетов и свитков мы разбросали по всей пещере – крохи праздничного пирога тем, кто придет сюда поживиться. Я огляделась – посмотрела на неаккуратные стопки бумаги, раскиданных по углам, на запечатанные простым заклинанием артефакты, что обязательно найдут своего нового хозяина. Вэй Ин шагнул ко мне, положил руки на плечи, его лицо побледнело, он испуганно посмотрел на меня: – До пыток дело не дойдет. Цзян Чэн обещал... Он будет стоять рядом, полагайся во всем на него. Но допрос будет. – Я не боюсь пыток, я выдержу, – снова повторила я. – Сам подумай, ведь надо же им на ком-то будет сорвать зло. Это мужчины, братец, а мужчины Цзинь среди них худшие из всех. Наконец-то я буду в руках Цзинь Гуаньшаня, и он постарается своего добиться. Любой ценой. Они – правят нашим миром. А я для них – жухлая трава, по которой ходят*. Он в один шаг оказался рядом со мной, крепко обнял, горячо пообещал: – Я вернусь снова и уже жутким призраком, если по воле клана Цзинь с головы моей меймей упадёт хоть один волосок! – угрожающе прошептал он. И я знала, что он не шутит, он действительно способен вернуться из мира Теней для мести. "Мы – семья. Мы все одна семья и мы всегда будем вместе. Ты даешь клятву, что может задержать тебя при Переходе, заставить висеть между мирами. Я не позволю, А-Сянь. Не позволю.” – думала я сжимая его ладони в своих руках. Я знала, что в этот миг мы оба думали об одном и том же. Мы вспоминали последний совет в Башне, на котором присутствовали мы оба. Совет, который так и не был окончен, совет, на котором двое заклинтелей – брат и сестра бросили вызов всему миру. Встали плечом к плечу, обвиняя тирана, что готов был восстать на месте недавно поверженного идола. Я вспомнила глаза Цзян Чэна – ведь в тот день он потерял сразу двоих. Он и клан потеряли своего второго героя, и потерял меня – в прошлом одну из лучших учениц клана Гусу, одну из лучших учениц Цзян, и... И это после нашего с ним поцелуя, после стольких лет детской вражды, когда мы оба нашли смелость заглянуть в свои сердца. Когда мы оба поверили, что можем быть счастливы. Я вскинула глаза на брата и господина: столько нужно сказать, но слова будут пустыми. Мой голос прозвучал безжизненно, отстраненно – выучку было не спрятать. А верность приказу – не заглушить никакой болью. Фэн, покуда не исполнят свой долг, не видят ничего кроме своей тропы. А я последняя из Фэн… – Допрос займет несколько дней. Цзян Чэн будет настаивать на личном разбирательстве клана Цзян. – Он и только он в этих обстоятельствах имеет право на твою жизнь и смерть. Ты – воспитанница клана Цзян, и, при неимении других покровителей, он – Вэй Усянь крутанул Чэнцинь меж пальцев, – если уж не несет за тебя ответственность, то имеет право распоряжаться твоей судьбой. Я с тихим, долгим рыком сжала драгоценный, расшитый шелк подола в руках, безжалостно скомкала алые узоры ветра на черном. – Они все мужчины, и они пойдут на уступку молодому герою. Герою, что доказал свою преданность миру заклинателей и Пути Меча. Мужчине, что хочет смыть позор со своего имени преступными чувствами к предательнице. – Какая выйдет драма, Правая Рука. Вот увидишь, они еще будут вами восхищаться, – он указал на меня флейтой. Я презрительно бросила, небрежно расправляя рукава: – Будто бы у них есть выбор. – Если кто-то в зале попробует тебя обыскать – атакуй немедленно, кто бы это ни был. Вэй Усянь посмотрел на меня в упор. – Они убьют меня на месте, – сухо сообщила ему я, словно бы мы говорили о ценах на редьку. – Не убьют. Случись такое, Цзыдянь быстро успокоит бурю. Не мешай Цзян Чэну заявлять права на твою жизнь и смерть. – Он не владеет мной, я не вещь! – тут же отозвалась я, за гневом скрывая всю свою горечь. – Стань вещью, а не будь ей, – отвечал мне в ответ мой брат. – Тебе предстоит долгий Путь. На ваши с Цзян Чэном плечи ляжет больше, чем ты сейчас, вы оба можете себе вообразить. Не трать силы попусту, Правая Рука. Я кивнула. Действительно, благородные заклинатели будут поставлены в самое неловкое положение! Уж я им это обеспечу! Вэй Усянь подошел к выходу из пещеры, щёлкнул пальцами по защитному барьеру. Пещера тут же наполнилась тихим гудением – заклинание было безупречным, и спешило заверить своего хозяина в надежности. – Пока ты будешь в камере, будут заходить разные… личности. – Я буду отмалчиваться, кто бы не пришел. С моих губ не сорвется ни слова. Пусть же они прочитают в моей душе все, что захотят услышать сами. Вэй Усянь кивнул мне, и чтобы спрятать свое волнение, заложил руки за спину. Время стремительно убегало сквозь пальцы прибрежным песком. Время, котрое вот-вот превратится в расстояние длиной в долгие, долгие годы. Годы ожидания и борьбы, тренировок и изнурительной партии за разлинованной доской. Ум против ума, верность против верности – вот что ждет мир заклинателей, покуда мой Старейшина не явится на зов. Я должна буду все подготовить, и тогда… тогда все, кто сомневался, все, кто нас осуждал падут ниц, в ужасе и благоговении. Такую участь мы уготовили всему нашему миру. Только от чего так саднит душа? От чего, когда в сотый и тысячный раз мы проговариваем то, что давно уже решено, эти слова оборачиваются на губах пеплом? – Мне надо будет продержаться до Пристани Лотоса, – моя ладонь легла на грудь. – Все должно занять не больше недели. Заклятия хватит на этот срок. Но если… если вы задержитесь, если все затянется … – То Тьма возьмет с меня свою цену. Ты говорил мне, что вступив на Темный Путь, позволив ему хоть раз себя увидеть – прежней я уже не буду, – я скривилась и равнодушно пожала плечами. – Значит, я приму и это. Золотым ляном больше, золотым ляном меньше – какая разница? “Какая разница для того, чей кошель и без того пуст?” – подумала я, но вслух говорить не стала. Я понимала, что он услышит всю боль что скрывалась за этой напускной бравадой, но я не могла не попытаться убедить его. Убедить себя. – Тьма может накрыть тебя искажениями, Правая Рука. – Не сможет, – уверенно парировала я. – Ни одной Тьме не под силу тягаться с верностью. – Терпи до Ляньхуа. Там ты уже будешь в безопасности. Вы оба. – Его ждут годы позора… Я тяжело вздохнула и присела на камень. Предательски звякнула подвеска на поясе, я тут же спрятала ее в складках шелка. И стало стыдно, словно я воровка, словно что-то постыдное совершила, а теперь хочу скрыть от взгляда судьи свое преступление. Но, если Вэй Усянь и обратил внимание на подвеску, то не показал мне этого. Зато тут же надул щеки: – Так уж и годы! Поговорят и перестанут! У них же будут эти крохи, а я злой и ужасный Вэй Ин заморочил голову несчастной меймей. Вот увидишь, – он указал на меня флейтой, но заметив это, смутился, убрал ее за спину и указал уже пальцем левой руки. – Тебя еще жалеть будут. И причитать над тобой. А потом воспевать твой дух и твою верность. И еще... Когда придет Ханьгуан-цзюнь… Мое лицо осветила улыбка: нежная и понимающая улыбка. Со светлой грустью я посмотрела на смутившегося в один миг А-Сяня и мягко, но с силой пообещала: – Я передам ему письма. Вэй Усянь тут же восклинул: – Нет! – он даже топнул ногой, в один мтг переменившись. На его лице проступил настоящий страх, он заметался передо мной, зарывшись одной ладонью в волосы. Его взгляд метался по сторонам, в судорожной попытке зацепиться хоть за что-то, что могло бы быть самым действенным аргументом, для его, в один миг изменившегося мнения. Я, все с той же понимающей улыбкой следила за его метаниями, вслушивались в его бормотание, и решила отрубить ему последние ниточки к отступлению. Пусть же, там, в Пустошах Скорби, песнь его сердца станет для него опорой, если вдруг все иные голоса и образы погаснут. Мы могли только предполагать что его ждет там, во тьме, в самом ее сердце. Могли лишь гадать о ловушках и испытаниях, что ему предстоят. Но я знала лишь одно – в том, что его ждет на неведомых прежде дорожках он не должег быть один. Поэтому, наивно распахнув глаза, я поинтересовалась: – Нет? Но ты же говорил, – я замолкла, наблюдая как он остановился, замер, словно перед ним в миг выросла стена. Вэй Усянь мотнул головой, быстро взял себя в руки и тихо пробормотал: – Я…я не, я… – он все качал головой из стороны в сторону, не в силах подобрать окончание для фразы. Я подошла ближе к нему, положила ладонь на плечо. Он накрыл мою руку своей рукой и кивнул. Я заверила его: – Я передам Второму Нефриту письма, подгадаю лучший из возможных моментов. Это объяснит ему всё, если вдруг слов окажется не достаточно. Вэй Усянь бросил на меня затравленный взгляд и пострался улыбнуться – все же знал, что я сделаю все так, что лучше не сделает никто. Вэй Ин смущенно кивнул, я понимающе промолчала. Он похлопал меня по руке и мы разошлись в разные стороны. Наконец, найдя в себе силы продолжать, мой братец вновь обратился ко мне. – Когда придет Ханьгуан-цзюнь, он будет тебя журить, взывать к твоей совести, напоминать тебе о том, что ты когда-то была лучшей ученицей Гусу... Но ничего не говори, даже ему. Только кивай в ответ. – Траур. Дерзновенная женщина будет держать траур. Он кивнул в ответ. Мы замолчали. Наступала ночь... Неумолимо бежало время. Его было не остановить, как воду не удержать в ладони. Мы все уже сказали друг другу. Мы все доказали. Нареченные брат и сестра... Господин и его Правая Рука, та что больше многих других людей знавшая о его тайнах, многие из которых творились вместе с ней. Мы сплетали мелодию Чэнцинь с моим пением гуфэн** – одним из оружий и техник совершенства клана, в котором я родилась. С каждым ударом наших сердец времени становилось все меньше. Я знала – это лицо будет мне сниться по ночам. Я знала, что этот миг не забыть никогда... Он шагнул к выходу, спиной вперед, держа руки скрещенными на груди, нежно и тепло улыбаясь. И тут, повинуясь порыву, я протянула вперёд руку и надломленно воскликнула: – А-Сянь! – и упала на пол пещеры. Тело содрогалось от сухих рыданий, ибо все слезы я уже выплакала. – А-Чжи! - он не шагнул ко мне, ибо знал, что будет только хуже. Он заботился обо мне даже сейчас, уходя, чтобы не вернуться. Какое странное милосердие! – Мне пора, - прошептал он: – Будьте счастливы. И прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он вылетел из пещеры, все так же не поворачиваясь ко мне спиной.