По законам жанра

Осень, 1991-й год. Стоя под облупившимся шифером небольшого выступа над крыльцом старой пятиэтажки на окраине Москвы, Поспелова затягивалась сигаретой, пепел которой рисковал упасть ей прямо на костяшки и оставить ожог, но она вовремя стряхнула кренящийся горелый табак. Вика пропускала в лёгкие едкий дым, вместе с ним порцию холодного осеннего воздуха, уже во всю главенствующего, пришедшего на смену летней духоте. Мелкий моросящий дождь, подхватываемый очередным потоком воздуха и летящий девушке прямо в лицо, порывался намочить сигарету. Она не решалась зайти внутрь. Подняться на третий этаж, опять заговорить с ней. С этой тучной женщиной в очках, стёкла которых были толщиной с лупу. Баба смотрела на Вику осуждающе, хотя и не имела никакого права. Она же врач! Что там говорят о клятве Гиппократа? Поспелова точно не знала, но явно должно быть нечто про «не осуждать». Или это у священников? Когда Соня предложила ей начать сеансы у психолога, так, в шутку, Вика вдруг сочла это хорошей идеей. В её голове причиной этих встреч стало лето 87-го и выпускной вечер. Однако подруга и не знала о том, что тогда произошло. До сих пор. Она же советовала начать походы потому, что искренне считала: Вика сошла с ума, и ей необходима помощь. Софья сделала такой вывод ещё в день свадьбы Поспеловой, с каждым днём всё сильнее укрепляясь в своём мнении. Если бы Вике было необходимо написать книгу о своей жизни, то биограф бы заскучал на отрезке с 89-го по 91-й. Точно попросил бы потом двойную плату за текст, написанный о том периоде. Хотя Поспелова искренне считала его ключевым в своей жизни. Решающим. Она достала ещё одну сигарету и вновь прикурилась от зажигалки, мельком посмотрев на наручные часы. Уже три минуты, как сеанс начался. Плевать. С того момента, когда Пчёлкин проводил её до дверей квартиры и наказал «не высовываться», жизнь девушки превратилась лишь в подобие существования. Кляксой растеклась по холсту. Она делала привычные вещи, чтобы не привлекать внимания. Ходила на практику и готовила вечерами ужины, если мама с папой возвращвлись поздно. Единственное, что изменилось — это нервозность, которую вызывал телефонный звонок. Как оголтелая, она бежала к трубке, срываясь с места, и с разочарованием вздыхала, услышав голос Сони на том конце провода. Или любой другой. Любой, но не Пчёлкина. Ведь если бы позвонил Витя, то ни о каком разочаровании не шло бы и речи. Но он не звонил. Ни разу. Первые пару месяцев Вика заходила к его родителям. Наталья Ивановна сетовала, что Витюша набирал крайне редко, лишь раз в две недели, да и то на несколько секунд. Говорил, что жив, но о том, где именно осел, предпочитал умалчивать. Он ничего не передавал Поспеловой. Ни единого словечка. Когда мама Пчёлкина пообещала обязательно передать сыну про приход бывшей одноклассницы в гости, девушка встрепенулась и умоляла этого не делать. Как бы сильно она ни желала напомнить ему о себе. Это было слишком. Слишком навязчиво и открыто, как если бы она вложила ему в руку свою фотку на прощание. Так, будто она для него что-то значила. Витя же, сидя невесть где на Урале вместе с друзьями, был готов хоть пешком идти к Вике. Проложить чёртов мост до её дома. Только он прекрасно понимал: любой звонок, малейший намёк, что она входила в близкий круг, и лбу Поспеловой появлялся прицел. Подвергать её опасности — всё равно, что самолично вести на эшафот. Она даже не злилась. Ещё стоя на дачной кухне каких-то неизвестный ей людей, Вика приняла для себя удивительно взвешенное решение, которое поражало её саму: она готова к тому, что станет не нужна. Вместе с остальными девчонками, так же клюнувших на Пчёлкина. Вполне осознано она легла с ним в кровать, желая почувствовать, каково это — спать с тем, в кого влюблена. И было бы странно сейчас обижаться. На кого? На саму себя? Нет, такой расклад её не устраивал. Они оба сделали то, что хотели. Оставили это ещё одним секретом, заточённым за дверьми дома Царёвых. Примерно через полгода после ночи на даче всё чаще Вика стала замечать Андрея Лаврова, неожиданным образом встречающего её у метро и провожающего до дома. Иногда в его руках была плитка шоколада, молочного, с какими-то орехами. Вика его терпеть не могла. Шоколад, конечно, не Андрея. Порой он притаскивал омерзительные розовые гвоздики. Лавров словно был соткан из всего того, что ей претило. Что вызывало рвотный рефлекс, который вставал у самого основания гортани, угрожая сработать в неподходящий момент. Андрей ухаживал. Как мог. Он был абсолютно искренним в своих порывах, и Вику это очаровывало, но не слишком. Так же, как очаровывает идея прогуляться вечером. Приятно, правда, ничего сверхъестественного. Когда же в июне 90-го, набравшись смелости, Андрец встал на одно колено перед Викой и её родителями, пригласившими бывшего одноклассника дочери на чай, парень вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку с кольцом. Вика, мягко говоря, была в шоке. Она потом признается Соне, что охуела. Он нёс чушь про любовь ещё с шестого класса, уверял, будто никогда не обидит, обещал безоблачное будущее, где девушка горя знать не будет, просил руки дочери у Викиного отца, а она всё пялилась на него, словно увидела перед собой умалишённого, разгуливающего по городу абсолютно нагим. Николай Поспелов благословил брак, и тогда девушка уже могла поклясться, что отклонения, которые развились у Андрея, заразные. Вика пообещала подумать. Лавров заявил, что будет ждать столько, сколько потребуется. Поспелова надеялась найти какие-то таблетки, лишь парня отпустит эта хворь, разъедающая мозг. Она даже всерьёз не размышляла. Ну какой бред! Замужество вроде как предполагало взаимную любовь и всё такое, а она ничего, даже отдаленно похожего, не испытывала. Максимум — симпатия, да и то связанная исключительно со смазливой внешностью парня. Он бы вполне мог очаровать какую-нибудь девчушку, жениться на ней и быть счастливым. Она бы родила ему ребёнка, сразу забеременела бы вторым, чтобы создать идеальную семью. Поспелова абсолютно точно к таким девушкам не относилась. Её твёрдое решение в отказе подкосила Соня, заявив, что Вике нравилось страдать в отношениях. Действительно, картина вырисовывалась именно такая: сначала Шатунов, который, несомненно, заставил испытать её много боли. Потом Пчёлкин, тоже катавший на эмоциональных качелях будь здоров. Как будто Поспеловой едва перевалило за пять лет, и она упросила пустить её на аттракцион для детей постарше, после которого блюёшь и выворачиваешь кишки наружу. При выборе: любить самой или быть любимой, она выбрала второе, согласившись на предложение Лаврова. Всеми силами Вика заставляла его разочароваться в себе. Заявила, что не будет никакой свадьбы, они просто распишутся и всё. Без торжества, поцелуев под горстками риса, путающегося в волосах. Предупреждала, что кольцо носить не станет, ей неудобно. Говорила, что секса до свадьбы тоже он мог не ждать. Это было даже смешно. Она прямым текстом заявляла: у неё были мужчины, она не девственница. И Андрей принимал за чистую монету то, что Вика ему рассказывала после подобных фраз. А рассказывала она, будто боялась снова быть брошенной, использованной и разбитой. Но разбить мог лишь тот, кто держал в руках, тогда как Поспелова в руках Лаврова не была. Она просто его не хотела. После росписи, Вика даже не называла это свадьбой, они переехали в двушку на Комсомольской, совсем рядом с площадью трёх вокзалов. Родители Поспеловой уехали в ФРГ, куда отца пригласили работать. Благо, вырученных от продажи квартиры денег хватило на небольшое жильё, и мама с папой приглашали дочь приехать к себе, как только обживутся. Всё чаще Поспелова, отказавшаяся брать фамилию мужа, объясняя это нежеланием прерывать свой род и какой-то ещё хренью, подумывала забрать документы из института и пойти куда-нибудь в другое место. На вулканолога учиться. Или на аквалангиста. На них вообще обучали? Ей бы стоило проверить. Единственный, кто убедил девушку остаться на юрфаке — мужчина, который формально числился куратором её преддипломной практики — Веденский Игорь Леонидович. Приходя на Лубянку, она ожидала кого угодно увидеть в большом кожаном кресле, но точно не человека. Не того, у кого имелись жена и ребёнок. Не того, кто советовал Поспеловой идти в адвокатуру, потому как прекрасно видел: система её сломает. Не по причине слабости девушки, а потому, что она будет изо всех сил бороться, но всё равно в итоге проиграет. Все проигрывали. Ты не можешь ложиться под гусеницы танка и рассчитывать, что он объедет или сломается от того, насколько крепкой окажется твоя грудная клетка. Махина проедется по тебе, переломает кости, а после отправится дальше, оставляя лежать распластанным месивом из крови и разорвавшихся внутренних органов. Если повезёт, умрёшь быстро. Но, скорее всего, будешь захлёбываться собственной кровью и выпучивать глаза так сильно, что они не выдержат, лопнув. Прощаясь с Поспеловой на ступенях здания по адресу Лубянская Площадь, дом один, Веденский дал ей бумажку со своим номером телефона, написанным от руки, и попросил звонить, если когда-нибудь ей понадобится. Вика была отличной студенткой. Правильной. Её бесило это слово. Будто оно не про неё. Словно про какую-то другую Поспелову. Она чувствовала себя насквозь фальшивой, когда получала диплом, за четыре года закончив пять курсов, что было практически нереально, и смотрела в зал, где аплодировал ей Андрей. Её муж. Такой же правильный. Это слово стало сродни ругательству, чем-то грязным, вроде блядь. Штампом, который ставят на мёртвую тушу и отправляют дальше по конвейеру. После того, как закончила институт, Поспелова начала работать в адвокатской конторе. Помимо неё там просиживали штаны ещё трое немолодых мужчин, чьи лысины были такими большими, будто работали в качестве солнечных батарей, нагреваясь днём и отражая лучи яркого солнца. Её взяли только благодаря отличным отметкам в дипломе да рекомендательным письмам с мест прохождения практики. Каверин в своём использовал выражения: «неоценимый сотрудник», «невосполнимая потеря для правоохранительных органов», «блестящие аналитические способности». Поспелова раза три перечитывала, не меньше, смеясь в голос. Было даже интересно: где она смогла проявить свои незаурядные способности к аналитике? В сортировке архивных папок с делами? Её сразу предупредили, что стоящих дел можно не ждать. Какая неожиданность! Никогда такого не было, и вот опять. Но в один из дней в их контору зашёл шкафообразный мужчина, назвавший себя Алимом, и принялся выбирать адвоката. Будто девочку на ночь снять решил, честное слово. Другого объяснения тому, что он выбрал Поспелову, не было. Если он искал шлюху, то она, Вика, безусловно подходила на эту роль больше, чем стареющие мужчины за соседними столами. Так в её жизни появилась новая интересная работа: что-то вроде адвокатессы, задача которой быть достаточно глупой, чтобы расположить к себе, и достаточно умной, чтобы взять за яйца. Фигурально выражаясь, конечно же. Она стала помогать вести дела бандитам с их коллегами, пытаясь урегулировать конфликты без кровопролития. У неё не было какого-то конкретного работодателя, однако слух про красивую, к тому же, не глупую адвокатшу расползался быстро, а потому работа имелась всегда. Поспелова обернулась и заглянула в подъезд. Туда, где выстроились бетонные ступени лестницы цвета нового асфальта с облупившейся мерзкой грязно-зелёной краской. Словно могла отсюда увидеть психолога, которая уже, наверное, недовольно хмурила лоб и поправляла очки на свиноподобном лице. К чёрту её! Вика щелчком отбросила окурок в сторону и ступила под дождь, который уже во всю нещадно бил неровную кладку плитки около подъезда. Она бежала к старенькому «BMW», купленному Андреем для себя, вообще-то, однако девушка считала, что ей автомобиль нужнее. Запрыгнув внутрь, Вика посмотрела в зеркало заднего вида и ладонями убрала от лица намокшие пряди назад, пытаясь выровнять дыхание. К чёрту эту бабу, которая опять стала бы задавать вопросы, как на прошлом сеансе. «Вы не думаете, что сами могли спровоцировать его?». «Не кажется ли вам, что молодой человек видел какие-то знаки, которые вы подавали своим поведением?». «Не считаете ли вы, что отчасти сами виноваты в произошедшем?». Старая сука. К чёрту Соню, называвшую её брак доказательством существования Бога и того, что у Господ обладал чувством юмора. К чёрту Андрея, который сегодня вечером примется рассказывать свои скучные истории с работы, а она опять не будет слушать. Потому что ей плевать. На его работу. На их брак. На него. Хотелось выпить коньяка и забыться. Вике стало часто этого хотеться в последнее время.