或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Первым весть о захвате Пристани Лотоса получил клан Лань. Не весь клан, конечно, а новый молодой глава клана Лань Сичэнь. Занявший эту должность вопреки ожиданиям некоторых старейшин, которых хотели бы видеть на его месте Лань Цижэня. От этого хоть было понятно, чего ждать — давно изученное зло. А вот юный Сичэнь оказался, вопреки всем прогнозам, той еще неведомой тварью. О том, что он — «тварь» — Сичэнь был осведомлен весьма подробно: брат, изучивший изобретение Вэй Усяня, смог воспроизвести талисман «тени», а Сичэнь без зазрения совести им воспользовался. Дивное изобретение, а какое полезное! Теперь он знал всех, кто против него, всех, кто нейтрален, и всех — мизерное число! — кто за и готов поддержать. Из сорока «за» было четверо, трое воздерживались. Тридцать три старейшины — с огромным жизненным опытом, с высоким уровнем совершенствования, с реальной властью над умами людей. Во время нападения на Облачные Глубины умирали дети и женщины, юные и взрослые адепты. Но эти змеи выжили все до одного! Впору заподозрить, что все они продались Цишань Вэнь, но нет, тоже нет.       Иногда Сичэнь думал, что будет разумным (не хорошим, не праведным, даже не правильным с точки зрения мести!) выходом перетравить все гнездо. Как травят шершней, чтоб наверняка. Потом понимал, что у него маловато опыта, замести следы не получится. Но только это и останавливало.       Когда это он начал думать такие неподобающие мысли? Давно, с тех пор, как узнал правду о смерти матери. Просто ранее не давал себе воли и не позволял им укорениться. Когда же они с А-Чжанем вернулись домой, и он в полной мере ощутил на себе давление старейшин — запреты рухнули. О, он до сих пор недоумевал, как они могли согласиться с его назначением. Но здесь все было просто: дядя всегда делал максимально незаинтересованный в титуле главы вид, так что Сичэнь просто сказал, что не желает и далее обременять уважаемого Учителя обязанностями, которые ему в тягость, и все с этим согласились. Тем более страшно, но и забавно в то же время, было видеть огоньки осознания и бессильной ненависти в глазах того, кто столько лет делал все, чтобы подмять под себя их с братом — прямых наследников. Править из-за спины. И теперь понимал, что так — уже не получится. Что временная свобода их изменила. Что он упустил цепи от их ошейников из рук, а кто-то там, за границами Гусу Лань, разомкнул и сами ошейники.       И вот этот «кто-то» оказался в опасности — в смертельной опасности! И Сичэнь ничем не мог помочь. Точнее, его попросили не присылать помощь. Твердый, резкий почерк юного главы Цзян описывал все произошедшее детально и четко, но за столбцами иероглифов Сичэнь видел боль, ужас и жажду мести. Цзян Ваньинь давал понять, что орден Цзян отнюдь не погиб, как считают вэньские твари, но пусть они и далее так считают. Он писал, что начинает собирать ополчение и разворачивает партизанскую войну в захваченной провинции, что намерен справиться своими силами и рекомендует — боги и будды! Семнадцатилетний мальчишка рекомендует ему! — ускорить заключение договоров с главами подконтрольных ордену Гусу Лань кланов.       — Брат? — в ханьши заглянул Ванцзи, благо, двери были распахнуты настежь, а сам Сичэнь в теплой накидке устроился на подушке прямо у порога.       — Новости из Юньмэна.       Ванцзи мгновенно сделал стойку, стоило упомянуть этот город. Сичэнь до сих пор не понимал, что произошло в том проклятом демонами лагере, что смогло изменить отношение брата к... тому человеку. И как именно. Ванцзи не торопился раскрываться перед ним, прятал и таил в себе все свои мысли и чувства, и даже Сичэнь не мог прочесть их по его глазам и скудной мимике. Но вот это короткое движение всем телом вперед, этот высверк янтаря в глазах — он потаить не мог. Или не хотел.       — На пристань Лотоса напали. Город сожжен, резиденция захвачена. Глава Цзян и его супруга погибли.       Нет, он не наро... да, он нарочно сделал паузу — и тут же пожалел, глядя, как наливается мертвенной белизной лицо брата.       — Цзян Ваньинь, Цзян Яньли и Вэй Усянь живы.       На лицо брата медленно возвращались краски. Кажется, ничего большего из того, что Сичэнь ему говорил, он не слышал. Но нет, это же Ванцзи.       — Да, глава, я немедленно последую вашим распоряжениям, — он почтительно сложил ладони и поклонился, после исчезнув в мгновение ока.       Вскоре после этого на тропе к ханьши показался силуэт в простых белых одеждах приглашенного ученика. Остановился у террасы, замерев в поклоне на несколько мяо.       — Здравствуй, Мэн Яо, — улыбнулся ему Сичэнь. — Возьми подушку и присядь рядом. Расскажи, как прошел твой день.       В беседах с этим юношей он находил отдохновение. У Мэн Яо был острый, изворотливый разум, он был из тех, кого можно было назвать «гибкими клинками» — такой можно обернуть вокруг талии вместо пояса, но стоит расстегнуть пряжку-гарду, и клинок распрямится, чтобы ударить врага прямо в сердце. Мэн Яо был очень полезен. Он впитывал знания, как морская губка, и уже сейчас, всего через несколько недель начала систематических занятий, понимал гораздо больше, чем понимают клановые ученики в его возрасте. С теорией у него не было никаких проблем. Ну а практика — дело наживное, тем более что золотое ядро у него уже начало формироваться, пусть и представляло пока лишь неопределенный сгусток светлой ци в дяньтяне. Еще немного, и оно уплотнится в киноварно-золотую сферу.       Ну а кроме того Мэн Яо получил привилегию помогать главе Лань с документами. Пока ничего сложного, всего лишь счетные книги — к этому у юного А-Яо оказался настоящий талант. Но теперь отпускать его во имя исполнения глупой мечты? Да как бы ни так. В разговорах с юношей Сичэнь позволял себе тонкие намеки, «обмолвки», выставляя Цзинь Гуаншаня в таком свете, чтобы Мэн Яо к этому крокодилу и на шаг не пожелал подойти. Уж лучше он, Сичэнь, продавит старейшин и примет этого мальчика, эту драгоценную неотшлифованную яшму, в свой клан, чем уступит его старому козлу-осеменителю. Нет-нет, никаких золотых пионов на груди! Только плывущие облака, тем более они так замечательно смотрелись бы, оттеняя нежные краски его совсем еще детского лица.       В разговорах с Сичэнем Мэн Яо ничуть не таился и ничего не приукрашивал еще в Юньпине, да и теперь тоже. Глава Лань прекрасно знал, кем была его мать и что она сделала для своего сына. О, боги словно взяли смазливость, присущую крови рода Цзинь, и отшлифовали ее истинной красотой и изяществом черт знаменитой «яшмовой бабочки» Мэн Ши. К сожалению, сделать для этой женщины хоть что-то Сичэнь уже не мог — она умерла и была похоронена в Юньпине, но мог обещать, что однажды они приедут в этот город и облагородят ее могилу.       — Когда-нибудь я выстрою для матушки храм, — сказал Мэн Яо, и Сичэнь не стал даже пытаться его отговаривать.       — Несомненно, А-Яо. А теперь — давай посмотрим, каковы твои успехи в освоении циня. Покажешь мне?       Юноша вспыхнул смущенным румянцем и закивал, с обожанием глядя на того, кто принес в его жизнь такие коренные перемены.       

***

      Нечистая Юдоль готовилась к войне уже давно, все те четыре года, что пост главы клана и ордена занимал Не Минцзюэ. Укреплялись сторожевые посты на перевалах, вдоль дорог и рядом с небольшими поселениями, вместо таких же постов-башенок строились полноценные крепости в крупных городах и больших селах. Копились запасы, рылись колодцы. Провинция Хэбэй могла похвастать выходом к Желтому морю, на северо-западе располагались многочисленные горы, нагорья и холмы, меж которыми прятались укромные долины, которым горные пики и труднопроходимые перевалы служили защитой. Центр и юго-восток занимала обширная равнина, которую защищали уже многочисленные крепости. Было что защищать: здесь возделывали хлопок и пшеницу, кропотливо растили яблоневые сады, устойчивые к резким сменам времен года. В горах же отдавали предпочтение многочисленным стадам овец, разводили охотничьих и почтовых птиц, добывали медь, железо и серебро.       Не Минцзюэ прекрасно видел, отмечая на карте, вырезанной прямо в каменной стене его кабинета, как расползается от Цишаня алая зараза, подбираясь к его границам. Но его орден физически не мог бы взять под свою защиту еще больше кланов за уже существующими границами. Если уж по чести — то и не хотел. Мелкие кланы желали скинуть все заботы о безопасности на плечи его закаленных бойцов, а сами практически прекращали ночные охоты. До чего дошло: ради истребления гнезда змеев-измерителей эти... эти лентяи вызывали отряд из Цзынани! Еще парочка таких писем — и его хватит искажение ци!       Не Минцзюэ зарычал и швырнул в стену скомканное письмо.       — Дагэ? Дагэ, что случилось? — в комнату сунулся Хуайсан, оценил степень разгрома (минимальную. Пока) и вошел целиком. Волосы и ханьфу у него были мокрые, сапоги и подол покрыты грязью, на руке все еще была надета сокольничья перчатка из толстой кожи, испачканная кровью, а в волосах застряло пестрое перышко.       Минцзюэ словно неведомой силой вынесло из-за стола. Пресветлая Гуаньинь, как же ему нравилось смотреть на такого диди! Настоящего, открытого, свободного! А ведь для этого всего-то раз стоило пообещать ему не насиловать с сабельным боем, если начнет помогать. Толчком к тому стал очень короткий разговор с едва-едва пришедшим в сознание юношей, с которым Хуайсан сдружился еще в Облачных Глубинах и которого держался после в проклятом лагере перевоспитания. «Глава Не, — прошелестел тогда этот странный мальчишка, горячечно блестящий глазами из-под ресниц, — а вы видели, какой у вас брат? Он похож на демоническую зубастую устрицу». И рассмеялся, поганец.       Не Минцзюэ был бы последним идиотом, если бы не понял намека.       За невзрачными серыми створками обычно таились ядовитые выступы-зубы и баснословной ценности золотые жемчужины. Нужно только заставить устрицу раскрыться, но силой это сделать невозможно. Точнее, возможно — единожды. Вырвать из искалеченной раковины и порванного в ошметки нутра жемчужину — и вышвырнуть прочь останки. Но если раскрыть раковину лаской, хитростью, терпением — можно ждать, что в складочках моллюска спустя время появится новая жемчужина.       Хуайсан ожидания оправдал. О, право, Минцзюэ не должен себе лгать — ничего он от брата не ожидал толком, вот еще — верить всяким там... Даже если этого «всякого» брат в восторге называет «командиром». Единожды сболтнул и наглухо рот закрыл, паршивец. Потому-то Минцзюэ и заинтересовался, и поглядеть на этого «командира» пришел. А теперь, тиская диди, отогревая его от промозглой осенней сырости и успокаивая течение ци его объятиями, понимал: он должен мальчишке Вэй. Много.       — Дагэ, ну!.. Грязный же... Ладно, где оно? — Хуайсан стряхнул перчатку и залез за отворот ханьфу, пошарил и достал небольшой, в полпальца длиной, футляр. — Письмо от главы Лань.       — Спасибо, диди. Ступай, переоденься в сухое, скажи, чтоб принесли чай ко мне, и сам приходи.       — Я скоро, — Хуайсан боднул его в плечо и выкрутился из рук, спеша исполнить желание.       Минцзюэ вернулся за стол, зажег еще пару свечей, подбросил в очаг еще пару поленьев: непогода к вечеру только сильнее разыгралась, а диди не очень-то любит сырость. Читать письмо старого друга совсем не хотелось. Скреблось где-то внутри подозрение, что ничего хорошего Сичэнь не написал. Своей интуиции Минцзюэ доверял полностью, она его еще ни разу не обманула. И в этот раз тоже.       Дождавшись брата и слугу с чайными принадлежностями, он выпроводил последнего вон и кивнул, предлагая Хуайсану заняться чаем. Тот умел и любил все эти церемонии, за ним приятно было наблюдать.       — О чем пишет Сичэнь-гэ?       — Еще не смотрел. Неспокойно на душе.       Минцзюэ очень внимательно смотрел на брата, потому только и заметил, как дернулись его пальцы к поясу, где висел очень потрепанный, но тщательно выправленный веер. Значит, и у самого Хуайсана тоже душа не на месте.       — Откроем?       Брат кивнул, дотянулся-таки до веера, сжал так сильно, что побелели костяшки.       Минцзюэ понял его, когда вскрыл футляр, разгладил крохотный свиток тончайшей рисовой бумаги и прочел первые слова. Сичэнь писал без витиеватых фраз, вместо приветствия ограничившись именем:       «Минцзюэ, Вэнь напали на Пристань Лотоса. Юньмэн сожжен, резиденция ордена захвачена. Глава и госпожа убиты. Младшие живы. Готовься к войне».       — Командир? — хрипло выдавил Хуайсан.       — Не знаю, как видишь, Сичэнь не упомянул.       Веер жалобно треснул.       — Сволочь!       — Сан-ди?..       — Всегда знал, что эта локва в меду с червями!       — А-Сан!       — Гр-р-р! — Хуайсан с размаху треснул кулаком по стене.       Минцзюэ не видел его таким еще... никогда? От этого челюсть неумолимо отвисала, а глаза раскрывались сильнее. Да это же кровь Не! И как он мог думать, что она совсем спит в его младшеньком?       — Сука! Шкура овечья, клыки волчьи!       — Хуайсан!       — Он знал, как мне важно будет! И. Не. Написал!       — Хуайсан, тише, — вздохнув, Минцзюэ перебрался на его сторону стола и крепко обнял брата. — Ты мог бы написать им, в смысле, командиру твоему сам. Возьми Шаньдянь, я использовал ее для переписки с предыдущим главой Цзян.       — И куда полетит Шаньдянь, брат? — покачал головой Хуайсан, заставив его соображать, а после — приглушенно ахнуть. — Вот именно. Сообщение с выжившими пока одностороннее, потому я и злюсь. Вряд ли Ванцзи позволено было использовать дипломатическую почту, иначе он бы мне написал отдельно. И, скорее всего, Цзысюань-гэ тоже остается без вестей, ты говорил, Ланьлин Цзинь не вошли в союз, так что им никто и не сообщит, кроме нас. Но у меня нет птицы, что знала бы руки наследника Цзинь.       — Значит, отправим гонца. Уж человек с человеком встретиться сумеет всяко. А-Сан?       — Да, дагэ?       — Я уверен, с этим твоим Усянем все в порядке. Ты же сам говорил, что он из тех, кто не пропадет даже в пасти Сюань-У.       Хуайсан с силой ткнулся в его плечо лицом, беззвучно всхлипнул и хрипло сказал:       — Дагэ, люди страшнее даже самого лютого Искаженного Зверя.       

***

      «Сюань-гэ, здравствуй.       Можешь ли ты написать Ванцзи-сюну, чтобы выяснить судьбу командира после нападения на Пристань Лотоса? Был бы очень признателен тебе. Мой человек привезет птицу, дай ей попробовать твоей крови и ци, чтобы она могла найти тебя после. Нам всем нужна связь в это время.       Не Хуайсан»       Цзинь Цзысюаню очень хотелось убивать. До дрожи, поселившейся в кистях рук, до ладони, прикипевшей к рукояти Суйхуа. А еще было интересно — отец знал о нападении на Юньмэн Цзян, или нет? И если знал — почему он, наследник, вообще не в курсе? Его что, ни в медный цянь не ставят? А если не знал... Чушь, такого не может быть. Пусть Цзинь Гуаншань и выглядит ничем не интересующимся, кроме прелестей любой попавшейся навстречу красотки, вина и денег, это не так. Клан Цзинь не был бы самым богатым, после Вэнь, если бы у отца не было волчьей хватки. Наверняка ему уже известно, что в Хубэе сейчас неспокойно, а значит, все товары, что ранее шли в ту сторону, будут оседать на рынках окрестных провинций. Ну, пусть не все, конечно, но многие. Отец знает. Но ему не сказал и не намекнул. Отец был недоволен, очень недоволен участием Цзысюаня в бунте в лагере. Выходило так, что сам Цзысюань должен был оставаться в пещере Сюань-У, а адепты Ланьлин Цзинь — в лагере, даже когда оттуда улетели все остальные. Какая чушь! Какая невообразимая чушь!       Посланник Не Хуайсана передал ему маленькую клетку, в которой на жердочке гордо восседал самый удивительный птах, что доводилось видеть Цзысюаню. По виду — какой-то маленький соколок, а вот оперение... Под невзрачной бурой окраской спинки и крыльев прятались золотистые перышки, точь-в-точь того цвета, что и сердцевина у «Сияния средь снегов».       — Как его имя? — спросил он у посланника.       — У этой птицы нет имени, молодой господин. Вы вольны назвать ее, как захотите.       Цзысюань в лагере наслушался шуточек про отсутствие у молодого господина Цзян таланта к именованию питомцев. Сам помалкивал, потому что... ну! Все, что ему пришло в голову, это:       — Пусть будет Цзинь-эр.       — Позвольте ему вас клюнуть и выпустите в этот момент свою ци, — проинструктировал его мужчина. — Теперь он знает вас, а когда выпустите с письмом — полетит в родное гнездо, где молодой господин Не так же привяжет его. Здесь есть описание птицы и как за ней ухаживать, — он протянул Цзысюаню небольшую книжицу, написанную знакомым почерком — тем же, что и письмо.       — Мои благодарности молодому господину Не за все, — кивнув, Цзысюань поспешил вернуться в Башню.       Того, что он отлучался в город, не знал никто. Выходил он потайным ходом, переодетый в одежду среднего горожанина, с волосами, убранными в тугой пучок с самой обычной костяной шпилькой и без киноварной метки на лбу. Теперь предстояло вернуться и не попасться. И написать письмо Сан-эру. И, наверное, письмо Ванцзи, уж в Облачные Глубины послать голубя было проще простого. Почему же сам Ванцзи не послал ему птицу?