Слепой самурай и его дочь

Дни после вынужденного отпуска тянулись медленно, потому что и Унохана вновь не спешила брать ребят на задания, а следить за ними, когда молодые генины отправлялись на поручения ранга Д не считала нужным. Оба ее студента и так были для нее уже взрослыми. Вот и приходилось Ханаби довольствоваться тем, что рисовать пейзажи гор и зарисовывать местную речку на прочакренной бумаге, пока Унохана работает в больнице. - Мне нет смысла учить вас обоих. Настоящими воинами вам не стать. - Говаривала она. Хьюга не очень понимала, что ее сенсей подразумевала под "настоящим воином", но подсознательно чувствовала, что рисовать и копаться в картофельных грядках вовсе не занятие для истинных куноичи, по мнению ее наставницы. - А почему мы не настоящие? - Все-таки спросила однажды девочка. - Обидно ей было не столько за себя, сколько за клан, в котором сейчас делают свитки-рюкзаки тысячи таких же "ненастоящих шиноби". - Убить-то ты меня все равно не сможешь. - Разочарованно сказала Унохана. - Даже если б я взялась обучать тебя, как следует, толку бы не было. - Ханаби посмотрела на нее слепым , отсутствующим взглядом. В такие моменты Рецу даже не всегда знала, хорошо ли понимает эта девчонка со стремной мордой, что ей говорят или нет. И когда она видела только взгляд Хьюги, тупой и равнодушный, то только убеждалась, что в такую вкладываться не стоит. А на этот раз Хьюга отстранилась, прошла несколько шагов назад, будто борясь с желанием уйти. - Как это "убить наставника"? У нас принято уважать сенсея. - Ханаби сделала паузу. - Вы же не в прямом смысле? - Вот именно, что в прямом! Только такой трусихе об этом и подумать страшно. Поэтому ваш род и загибается! В вас, белоглазых, нет тяги к преодолению предела. - Объяснила Унохана. - В полку, где я служила, был такой обычай: командир там должен был подобрать себе смену, найти человека, который превзойдет его и, сразившись с ним, умереть в бою. Только так наши лучшие воины достигают совершенства в искусстве владения мечом. А ты, - ну-ка подойди сюда... - Есть. - Хьюга подошла к Унохане почти вплотную. - Ты слишком испорчена воспитанием, слишком запугана. - Произнесла женщина. - Вот учили тебя только защищаться и не объяснили, что победа улыбается тому, кто бьет первым. И Ханаби понимала, что Унохана права. Даже самая сильная техника у ее рода защитная, а дзюцу нападения у клана всего два, да и то из-за возраста ей рано их изучать. Вот и выходит, что она, недоучка, совсем сенсею неинтересна до такой степени, что Ханаби это открыто говорят. Хьюге оставалось только стрелять из лука, а этим Унохану точно удивить было нельзя. Она сама в молодости была мастером точного выстрела. Только все равно идея убить учителя была для Хьюги какая-то дикая. Вот, например, если она вдруг сойдет с ума и заколет дядю Широ, то лучшим художником от этого не станет. Что там творилось у Уноханы в этом одиннадцатом самурайском полку? Даже и подумать страшно. Рецу, решив, что поучений на сегодня достаточно, отпустила студентку, а та уже больше ничего и не спрашивала. Однажды Ханаби сидела за мольбертом, уже разложила краски и кисть, чтобы рисовать свитки с боевыми кандзи. И вдруг почувствовала себя странно. Ей почему-то стало очень нехорошо, и она даже не успела положить кисточку, как услышала хлопок призыва. Девчонка подумала, что это опять проголодались ее птицы-мыши и теперь станут канючить еду, отвлекать ее от работы, только через мгновение оказалось, что она дома, в земле Хьюга. Голова кружилась, кто-то сунул ей ведро, и ее вывернуло. Все-таки обратный призыв - штука очень неприятная. Ханаби пришла в себя, подошла к двери господского дома. Ей нужно было узнать, почему ее так срочно вернули. И услышала в ответ, что таким образом возвратили всех Хьюг которые оказались далеко от деревни белоглазых. Разведчики докладывали, что километрах в восьми от их поселка маршируют тысячи асигару без знаков деревни шиноби, зато с белыми повязками для различения своих. И шли они со стороны Молнии. Ханаби поняла, что все случится снова, как два года назад, а ее с Неджи и Хинатой вернули, потому что любая помощь пригодится. Теперь-то их не будут держать в глубине крепости, как всех прочих детей по малолетству. Выдали ей два колчана стрел и отправили на отстроенную после предыдущего нападения стену с амбразурами. А там уже собрались хьюговские лучники. Несмотря на то, что род Ханаби всегда в первую очередь полагался на зрение, девчонка врага скорее не увидела, а услышала. Услышала, как со стороны стены раскрываются гигантские свитки, как сыплются, а потом взрываются падающие на молниевиков зажигательные бомбы - взрывные печати. Затем зазвенели сюрикены, засвистели стрелы. Она видела их так близко, как будто бы враги не перелезли через ров, не карабкались по насыпям, а были уже за стеной. Ханаби могла разглядеть даже рисунок на их амулетах, которые они надевали в этот день на удачу. Ей казалось, что они текли, как реки, парни в островерхих железных касках, державшие наперевес нагинату. Ханаби вспомнила, что таких воинов за то и назвали "легконогими", что на полноценную броню у их хозяев денег не хватало. И девчонку учили, если она увидит таких солдат, то целиться надо именно в незащищенные ноги. Стрела свистнула. Хьюга увидела, как налились красным обмотки на ногах у вражеского воина. Фигура раненого нырнула куда-то вниз, ее теснили, со всех сторон наступали другие, которые рвались вперед так, что даже бьякуган терял его из виду, только поняла Ханаби, что тот в шлеме не удержался на ногах, и его затоптали. А она попала. Убила из лука своего первого. Радоваться было некогда, и она натягивала следующую стрелу, только в ее колчане стрел гораздо меньше, чем за стеной врагов. От нервов бешено стучало сердце. Еще утром она в Конохе рисовала пейзажи да мечтала о заочной школе чакро-рисования, а сейчас ее просто вернули домой обратным призывом, вручили свиток с боевыми кандзи, связку взрыв-печатей и два колчана стрел. И вот она выпускает стрелы так быстро, что и задуматься некогда, только уже несут, приставляют к стенам широкие штурмовые лестницы с крюками. Когда-то Ханаби просто ждала в крепости, просто смотрела издалека, как сражаются старшие, и представляла, что когда-нибудь и ее возьмут защищать семью. Почему-то Ханаби считала этот момент особенно торжественным. Девочке казалось, что даже не ритуал моги, а первое сражение должно было стать той границей, когда она точно перестанет быть ребенком и начнет служить клану, а их, молодых воинов племени, просто наспех собрали на стену и приказали палить по вражеским асигару. Хьюга вспомнила про связку с взрыв-печатями и поскорее примотала ее к стреле да и выпустила не глядя прямо в толпу, прилаживавшую лестницу с крюками. Взрыв впервые прозвучал так близко. Она прижалась холодной, потной спиной к стылым камням, а бьякуган в это время в замедленном темпе рисовал перед ней жуткую картину вывернутых внутренностей, разорванных на части людей, и спрятаться от этого видения было некуда. Ее колотила крупная дрожь так, что даже новая стрела полетела нечетко, звякнула о чью-то кольчугу. Но второй выстрел уже пришелся верно - в бедро молниевского воина. Нелепо в падении взмахнула его рука, а Ханаби снова потянулась к колчану. В этот момент почему-то вспомнилось ей, как в прошлый раз после битвы погнали их собирать сюрикены и кунаи, оставшиеся на поле боя, да вырезать из трупов наконечники стрел и тащить домой все, что найдут железного. Хьюга слышала, как все реже свистят стрелы, которые давно уже кончились у более быстрых и опытных лучников. Появившиеся на поле битвы призывные птицы, привлеченные запахом павших врагов, приступили к своей страшной трапезе. Ряды асигару, которые такое диво-дивное видели впервые, смешались. А в воздухе запахло грозой, засверкали всполохи молний. Это к асигарской голытьбе, которая было побежала от одного вида чакро-соколов, присоединились настоящие шинобские отряды. Сейчас Ханаби не сомневалась, что это молниевики прислали своих людей забрать из их поселка ценный трофей - бьякуган. Ни у кого поблизости не могло быть таких больших отрядов ниндзя с райтоном. Зато в Стране Молнии оставалось много мелких князьков, которые считали, что не обязаны соблюдать перемирие с ослабевшей Конохой, думали, что она не вступится за своих не слишком-то верных, а наоборот, очень проблемных вассалов, Хьюг, а с дайме своей страны они как-нибудь договорятся. Мир с Конохой их не устраивал. Райкаге и дайме объяснили своим вассалам, что в обмен на невыгодное перемирие Коноха отдаст Кумо драгоценный бьякуган, а из-за этого придурка Хиаши все сорвалось. Вот теперь молниевики уже второй раз собирали лихих людей, чтобы забрать свое. Асигару с короткими те-яри наперевес никаким шуншином не владели, вот и тащили штурмовые лестницы, чтобы забраться на стены, а настоящим шиноби-молниевикам и семиметровая стена была нипочем. Криками призывных птиц, которые воспринимали еще живых асигару, как вкусную, свежую и пытающуюся убежать добычу, заглушалась основная борьба, как и положено у шиноби, тихая и тайная. Техники молниевиков, и дзюцу Хьюг были бесшумными. Ханаби своими белыми глазами увидела разгоревшийся бой внутри стен и всполохи молний, и точные удары в сердце. Когда-то ей говорили, что только схватка с шиноби приносит славу, а бить асигару - все равно, что драться с бродягами. Их благородные молниевики повели первыми, чтобы те на себя приняли самый сильный удар. Ханаби только и слышала своим острым слухом, как с помощью шуншина шиноби перепрыгивают стену да как после короткого боя падают раненые. Девчонка увидела бьякуганом, как появились старейшины ее клана, и Хиаши-сама посреди них. А потом были только дзюцу молнии и чакру от кидо. Потом и вовсе джонины завихрились кайтеном, а Ханаби не могла разглядеть, как ее отец и дядья сражаются даже своими чудесными глазами. А значит, ей нечего делать у бойницы, а нужно было спешить туда, где решалась судьба их поселка. Только сражаться с настоящими шиноби это не все равно, что отстреливать тот сброд, который только и может, что грабить и насиловать. Добежала она до соседней бойницы, то и дело спотыкаясь о тела. Посмотреть под ноги жутко, а только куда денешься? Хьюги обречены смотреть в лицо тому, что их пугает. И видела она то тела своих родных, братьев да дядьев, всех в ожогах от странного молниевого огня, то незнакомых шиноби в белых повязках с дырой в груди. Ханаби считала, что пользы от такой, как она, совсем немного да и стихийных шиноби девочка всегда побаивалась. Про них ведь в клановой библиотеке все самые страшные сказки и написаны. И когда девочка увидела со спины первого живого "настоящего молниевика" в маске с белой нарукавной повязкой, совсем близко, то не помня себя от страха, сконцентрировала чакру в кончиках пальцев и зазубренными до автоматизма движениями как вдарила по всем его тенкецу, какие только видела, а сколько раз их вышибла так и не считала, только услышала сначала крик раненого, а потом - хруст костей. Враг ее, как подрубленный, повалился на скользкий от крови пол. А она поняла, что это ее дядька Изао свалил его усиленным чакрой ударом, тем самым, который ей самой изучать пока рано. Выждал момент, когда его племянница исподтишка нападет. После этой техники Ханаби оказалась вся в крови того молниевика от кончиков волос до сандалий. Только мелькнуло возле нее еще несколько теней. Она знала, что это - враг. Свои шуншином не бегают. Если б не бьякуган, то она бы и не рассмотрела, как дядя Изао выпустил еще один поток чакры, как подкосились ноги у одной из таких "быстрых" теней, как подбежали к ней с Изао-саном ее белоглазые двоюродные братья, как зазвенели мечи, засверкали молниевые вспышки. Она быстро огляделась, увидела на поясе у того мертвеца с дырой в груди вакидзаси, отцепила меч да и вогнала его по самую рукоять в лодыжку шиноби с белым нарукавником. Всполох на руке молниевика сверкнул и тут же погас. Кто-то из братьев добрался до него мягкой дланью. А другой вражеский воин валялся опутанный сетью из чакры. Ханаби узнала в этом приеме кидо "фушиби". И тут оба ее брата недобро улыбнулись, и один из них протянул Ханаби меч. - Отруби-ка голову этому молодцу, - сказал он ей. - Попробуй. Последнее, что Ханаби помнила, это то, как она коснулась холодной металлической рукоятки. Она услышала гром, будто в крепость попала молния. На крыше занялся пожар. Очнулась Ханаби в лазарете. Бьякуган вдалеке расплывчато показывал несколько сожженных башен. Тишина в палате была страшная, хотя больше всего Ханаби сейчас хотелось покоя. С тех пор, как ее оглушило тогда от распечатанного свитка с зажигательными бомбами, в голове все перепуталось. Она только узнала, что шиноби-райтонщики устроили пожар, который чуть не спалил целую улицу. Ханаби была жива, а битвы вокруг не было. Узнала она в лазарете, что ее отец встретил шиноби с клановыми татуировками и его свиту, которая и метала молнии. А Хьюги, которые видели поединок воочию, рассказали о том, что их вождь применил страшное кидо, которое бывалые воины давно не видали, а вместе с кайтеном оно было похоже на разыгравшуюся по воле Хиаши бурю. Кайтен и кидо напоминали вихрь, а техники шиноби из Кумо - грозовые молнии. Только эту бурю пережили далеко не все, и прыть-то у врагов поубавилась. Из всего рассказанного поняла Ханаби, что их поселок с ходу взять не удалось, а враг потерял столько людей, что на осаде стоять не решился. И доказательством последнему был соколиный пир, который Ханаби слышала, но, слава Ками, не видела. Бьякуган от слабости либо не пробуждался вовсе, либо не работал в полную силу, показывая непонятное, размазанное изображение. Ей пришлось задержаться в поселке до полного выздоровления, только больше всего боялась Хана, что мелкие князья из Кумо, которые все это затеяли, соберут новое войско, особенно из асигару, которые легко отзываются на клич, но также легко разбегаются, когда получают отпор. Ханаби не хотелось никуда уезжать, если она вдруг снова понадобится. Убитых похоронили еще когда она лежала в хьюговской больнице. Просто потом Хиаши привел ее на сильно разросшееся кладбище, и Ханаби показалось, что прошло не несколько недель, а несколько лет. - Ты слишком печалишься. - Сказал ей Хиаши, который привел девочку в это место. - Мы защитили бьякуган. Призывные соколы не пострадали. А побочная ветвь вообще узнала обо всем неделю спустя, когда опасность миновала. Они сейчас заняты чем положено: мирно сажают рис для коноховского налога. - У нас несколько улиц вымерло под чистую. - Ответила девочка. - А я любила своих братьев и дядьев. - Ханаби, мы сохранили жизни в других хьюговских деревнях. У кареглазых Хьюг родятся новые носители бьякугана. Мы их заберем, вырастим и всему научим. В наших семьях тоже родятся новые белоглазые. Все они со временем заменят убитых. - Ответил Хиаши. - И меня тоже заменят? - Со страхом в голосе спросила она. - Наши родственники выполнили свой долг перед кланом и погибли. Когда ты погибнешь, защищая клан, то да, придет следующее поколение, и тебя заменит. В этом судьба Хьюга. - Сказал Хиаши и кивнул головой. А Ханаби было больно привыкать к тому, что больше не увидит своих кузенов и к тому, что учителя у нее будут другие, и дядьям своим она больше не пожалуется на то, как в училище в городе тяжело, а в Конохе тошно. Жизнь менялась слишком быстро. Раньше ей говорили, что нужно закончить клановое училище, хотя бы заочно, не отрываясь от службы в Конохе, и этого ждать нужно еще полгода. А тут позвал ее к себе Хиаши-сама и объявил: - Я хочу обучить тебя одному хадо. Вообще-то Хиаши редко сам ее тренировал, передавая эти обязанности своим родственникам. И в этом нарушении уже привычного хода событий чудилось для Ханаби что-то страшное. Только в клановых делах Хиаши-сама, с ее точки зрения, понимал больше всех, и раз он решил, то так и будет. Девчонке, конечно, объяснили, что Хьюги просто талантливее к барьерам, техникам связывания, а для хадо почти всегда нужно владеть какой-нибудь стихией, поэтому ударные кидо Хьюги в своей жизни очень редко используют. Сама Ханаби знала только самое простенькое заклинание, отталкивающее врага, и еще "фушиби", которое было, с одной стороны, кидо начального уровня, а с другой - походило на барьер. Только тогда чему именно отец решил ее научить? Оставались только высокоуровневые дзюцу и то самое заклинание, похожее на бурю, о котором медики из лазарета "ничего не знали". Отец привел ее на площадку, где обычно тренировались воины их рода. Девчонка слышала, как где-то недалеко упражнялись в кендо. На сердце стало тревожно: звон мечей напомнил о прошлой битве. Хиаши подошел к старому пню и приказал дочери запоминать. Он произнес: "Хадо 54: Испепеляющее пламя". Пень тут же объяло невиданным Ханой синим пламенем, которое было похоже по цвету на чакру мягкого кулака гораздо больше, чем на обычный огонь, а когда все погасло, то осталась на месте пня только горсть пепла. И вот Ханаби, выставив вперед ладонь, целый день тренировала это дзюцу. "Не слишком ли рано учить меня такой сложной технике?" - Думала она, только с отцом не поспоришь. Когда Ханаби произносила заклинание кидо, вспыхивало пламя, и тут же гасло. А девчонка понимала, что эти вырывающиеся у нее из-под пальцев слабеющие язычки пламени на самом деле в пепел никого не сожгут. А она с каждой такой попыткой только больше устает. Но изо дня в день она ходила на тренировочную площадку, привыкла к стуку учебных мечей и раз за разом палила воображаемых врагов этим синим пламенем. В конце концов, ей начало казаться, что отец специально затягивает ее возвращение в Коноху, потому что она нужна своему клану здесь. Ханаби, как и большинство Хьюг, считали, что лучшее образование - клановое и решила, что Хиаши пользуется случаем получше научить ее родовым техникам, о которых не расскажут в Конохе. Наконец, у нее стало получаться что-то похожее на испепеляющее кидо. И она позвала отца. Показала. Хиаши похвалил, но сказал, что технику еще надо совершенствовать, а теперь она должна кое-что сделать. Применить эту технику по назначению. Повели Ханаби сначала в лазарет, а потом - в мертвецкую при больнице, а потом в особое помещение, где умершего Хьюгу должен был проводить в последний путь кидо-мастер. Хиаши сказал, что все это время знахари клана выхаживали раненых и спасли, к сожалению, не всех. И если она, оглушенная, от своей легкой травмы достаточно быстро оправилась, то некоторые так и не смогли встать с больничной кровати. - Проверим, как ты усвоила кидо. - Сказал отец. Он подошел к телу с сизым, синюшным лицом. Только по прическе Ханаби догадалась, что это была девочка. Глаза ее истлели. Крестообразная печать, которая уничтожила бьякуган, виднелась на лбу. - Ты должна отправить ее на тот свет. -Сказал Хиаши. - Должна будешь дать ей настоящее имя, потому что она не прошла моги, и сжечь ее тело хайеном. Ханаби похолодела. Ей вновь стало почти так же жутко, как когда она увидела своего первого живого молниевика. Если та девочка не прошла ритуал совершеннолетия, моги, то значит, перед ней совсем ребенок. - Почему я? - Только и пришло в голову Ханаби. - А кто еще это должен делать? - Ответил вопросом на вопрос ее отец. - Что будет, если ты отправишься работать в боевую команду и на задании выживешь одна? Кто похоронит твоих товарищей? Ты должна это уметь. Ханаби молча кивнула головой, хотя ей хотелось сказать, что она еще сама не оправилась от того, что потеряла братьев и дядьев, от налета молниевиков и всех тех бед, которые случились с кланом после. - Я должна дать ей настоящее имя? - Спросила она. - Да. - Ответил ее отец. Ханаби не знала, как назвать ту девочку. Обычно ребенка называли по характеру, а тут она с ней была почти незнакома. Дочь Хиаши решила, что раз та девочка умерла весной, то пусть будет Харуко. Весенняя. Она вопросительно посмотрела на отца, только даже бьякуганом по его взгляду она ничего прочесть не могла и поняла, что это должно быть ее решением. - Прощай, Харуко. - Сказала она и добавила, - Хайен! Синяя вспышка озарила скорбное место и пылала долго, чтобы все сгорело дотла. Ханаби понимала, что это важно. Некромантами ее пугали с детства, поэтому нужно, чтобы последняя церемония Харуки прошла правильно. Синяя чакра хайена сгасла, только когда Хьюга совсем ослабла. Остался только пепел, который собрали в урну. Ханаби знала, что завтра на и так большом кладбище Хьюга появится еще одна свежая могила. - Ступай. - Приказал ей отец. В следующие дни ее отправили в мастерскую свитков, где подмастерья восстанавливали потраченные запасы и готовили новые связки с кибаку фуда - взрывными печатями. А еще нужны были работники, чтобы выполнять заказы для людей, которые ждали своих свитков-сумок, и им не было дел до проблем в поселке. Только после посещения кладбища и сожжения Харуки Ханаби очень хотелось уехать обратно, даже к жестокой Унохане, ведь душевная рана еще не затянулась. А поездка все откладывалась. Сначала Хана боялась, что молниевики соберут новое войско, и ее снова вытащат обратным призывом, потом ее уговорили остаться на собственный нерадостный тринадцатый день рождения. И только потом дали ей золотой ре для сокола, чтобы она вернулась обратно.