Своими руками

Только несколько мгновений в жизни решают, герой ты или нет. Когда делаешь важный выбор, чем-то жертвуешь, себя осаживаешь, друга спасаешь, щадишь врага… Вот в такие моменты с вещей спадает всё лишнее. Мы встаём в истинном свете. Дэдпул (фильм) Истинный герой измеряется не размером его силы, а силой его сердца. Геркулес (мультфильм) Устала скрипка, хоть кого состарят боль и страх, Устал скрипач, хлебнул вина, лишь горечь на губах. И ушёл, не попрощавшись, позабыв немой футляр, Словно был старик сегодня пьян. А мелодия осталась ветерком в листве, Среди людского шума еле уловима. О несчастных и счастливых, о добре и зле, О лютой ненависти и святой любви. Константин Никольский, «Музыкант» (песня)

— Ты сказал, что нас давно не было в живых. Потому Слëзы и лёд хорошего качества для бофу? — Не только, но и это тоже, — кивнул внук. Хах, а ведь как талантливо делал вид, что просто умасливает подарком после выволочки. И ведь, что характерно, на воспитательные меры нимало не обиделся, хоть и бывший-будущий Король. Хотя после упомянутого уничтожения Пустошей ему живых родичей, наверно, даже увидеть было в радость, какими бы они вредными ни были… Кроме Лэнданя, единственного, в чьём присутствии внук теперь впадал в ледяное равнодушие. — Рассказывай. Кто, как, на чём подловил — всё, что помнишь, — Сюэ-чжи был хмур, но уже успел успокоиться. Или, скорее, заставил себя успокоиться и думать о другом, а не о заново рвущем душу горе… Да уж, не повезло мальчишке. Сердечные раны только подживать начали после того, как чжисунь его встряхнул, и тут такое. Байи и сам в молодости соблазнился бы такой возможностью. Но потом пошли племянники, и рисковать шансом на их рождение — и вообще на семейное счастье сяо Бао — он уже не стал бы. Умершие рано или поздно вернутся в этот мир в новом рождении, а вот подводить тех, чьи сердца ещё бьются рядом и в лад с твоим — последнее дело. Но Бай-чжисунь уже начал рассказывать, короткими, рублеными фразами обрисовывая ситуацию, и он прислушался. Понятно, что теперь этого не случится — мальчишки скорее свои сапоги сгрызут, чем бросят его на произвол судьбы, не зря же его ци у сердца носят — но знать, с какой стороны сторожиться, будет не лишним.

(・ω・)

Жившие на юго-востоке Пустошей слизняки Ланьни, как было заведено, выманили из мигрирующего в тех краях стада носорогопитонов одинокого самца и, одурманив алхимическими составами, пригнали в Ледяной Дворец. Совсем скоро, в день, когда дракон поднимает голову — на весенний праздник Лунтайтоу — этого зверя выпустят на арену, и Мобэй-цзюнь в присутствии всех кланов расправится с ним. А потом будет пир, на котором всем членам клана Мо, даже совсем маленьким детям, достанется по куску сытного мяса. А главам вассальных кланов и приближённым Короля — по черпаку жирного бульона, символизируя и обновляя их связь с сюзереном и правящим кланом. Но сегодня на зверя, только что обустроенного в небольшом загоне, сонно качающегося на толстых ногах и жующего сухую траву с примесью маковой соломки, прибежали полюбоваться чуть ли не все клановые детишки. Более старшие обычно строили из себя опытных и знающих взрослых, а потому выжидали день-два ради мнимой солидности. А вот дети от пяти лет, когда их начинают выпускать из семейных покоев, и этак до пятнадцати облепили любопытной стайкой доски загона, заглядывая в щели и азартно споря, кому из них какой кусочек от этой огромной туши удастся урвать. Мобэй-ван тоже пришёл сюда сегодня — не потому, что считал себя ребёнком, нет, просто не хотел сталкиваться с надоедливыми кузенами-ровесниками. Они сразу начали бы его задирать, лезть в драку, а он хотел спокойно осмотреть зверя, прикидывая на пока ещё далёкое будущее, как бы он сам на месте отца убивал такого гиганта. В загоне возились двое погонщиков, колыхая обычными для этих слизняков жирными телесами. Как и любой зверь, носорогопитон не только жрал, но и гадил, и до праздника им приходилось убирать это дерьмо по несколько раз на дню. Третий и самый жирный погонщик в стороне спорил о чём-то с мастером Байи, одноруким клановым алхимиком. Мо Бай подошёл поближе к загону, отодвинув пару малолеток и приглядываясь к топчущемуся на месте зверю. Тот ворошил траву мордой, чавкая и цепляя на рог, а иногда мычал, шипел и мотал головой. Мобэй рассеянно провёл пальцами по неровным доскам. В одурманенном состоянии носорогопитон был настолько ленив, покорен и туп, что вот такой символической загородки вполне хватало. И та скорее служила, чтобы мелочь не лезла к нему вплотную. Один из убиравшихся погонщиков куда-то делся, а другой подошёл ближе, лениво переваливаясь и дыша густым и мерзким чесночным духом. Связка чеснока жгучей пыли висела у него на толстой шее, а одна полуобгрызенная головка была зажата в кулаке. В другой руке он крутил копьё-клевец цзи на длинном древке, какими погонщики направляли ничего не соображающего от дурмана зверя. Оказавшись рядом с изгородью, Ланьни забросил остаток в рот, прожевал, харкнул шелухой и дохнул в его сторону. Фууу! Мо Бай знал, что они жрали эту дрянь из-за того, что носорогопитоны её вонь на дух не переносили и оттого старались держаться подальше — но вот сейчас он был на стороне брезгливых зверей. Вонючая, едкая, горькая, да ещё и невозможно острая мерзость. — Хэй, твоё высочс’во. Прикид’вашь, как кишки этакой горе вып’скать? — обратился к нему жирдяй, зажëвывая новую чесночину. Вместе с этой дрянью он, казалось, частично заглатывал и слова. — Пха-ха! Не по чину пока, да и не п’силам мальчишке т’кого завалить! М’тëрый, во! Наш ст’рейш’на сам выбирал! Мобэй смерил вассала брезгливо-надменным взглядом, но промолчал, не показывая, насколько эта фраза его разозлила. Да, сейчас сражение с такой горой мышц, будь зверь в ясном сознании, для него было бы не на жизнь, а на смерть. Но зачем было тыкать в его юность и неопытность, если зверь и так предназначался отцу, а не ему? Демон-слизняк гнусно ухмыльнулся и вперевалку направился к зверю. Подобрался к задней ноге, толстой, как раскачивающееся брюхо самого жирдяя. Обернулся на Мо Бая, глянул неожиданно остро и повторил: — М’тёрый, да, не для такого мальчишки. Пха, — от этого утробного смеха у Мо Бая внезапно пошли мурашки по хребту. Что-то было не так. — …ха-ха… Хха, пр’верим? И с размаху воткнул клевец в огромную ляжку. Вообще-то, Ланьни именно так и вели носорогопитона во дворец, по очереди подгоняя сзади своей чесночной вонью и клевцами, удары которых в силу немалой толщины и прочности шкуры лишь слабо раздражали одурманенного зверя, которого лишь накануне праздника должны были лишить наркотиков и еды, одновременно огородив загон толстой ледяной стеной. И потому сейчас такой удар должен был привести только к тому, чтобы гигант сделал несколько неторопливых шагов, избегая раздражающего запаха и уколов коротких, с ладонь, лезвий. Но зверь, и до того бывший более беспокойным, чем Мо Баю помнилось с прошлых лет, вдруг резко вздыбился на толстых ногах, громко мыча и вывалив из распахнутой носорожьей пасти извивающиеся кольца змеиного тела. С грохотом передние ноги ударили в землю, и носорогопитон сорвался в тяжёлый галоп прямиком к нему. Мо Бай успел поспешно вырастить перед собой из земли кусок ледяной стены — и торопливо схватил за воротники пару мальчишек лет десяти, с криками отпрянувших от загона в его сторону, утаскивая их порталом в соседний двор. Он вернулся, выскочив из портала на гребне стены и оставив его открытым, как раз когда гигант врезался в хлипкую загородку, споткнувшись перед этим об его ледяной вал и немного замедлившись, осыпая округу кусками досок, комьями взрытой земли и осколками льда. Младшие разбегались, кто с криками, кто молча, но некоторых успело посечь мусором, прилетевшим в спины. Рыча сквозь зубы, Мобэй начал так быстро, как только мог, вытаскивать из опасной зоны раненых, упавших и просто тех, кто был ближе всего к беснующемуся гиганту, вышвыривая их в безопасный портал за спиной. Паре девчонок постарше он успел по ходу рыкнуть, чтобы перевязали пострадавших. Удобная позиция означала, что сверху он хорошо видел не только детей и ускользнувших со двора Ланьни, но и алхимика, бежавшего прямо к зверю, размахивая круглым горшком в единственной руке. Старик метнул этот горшок, ударившийся о носорожью морду и плеснувший какой-то жижей, тут же вспыхнувшей. Носорог мотнул головой с ещё более громким трубным криком, которому вторило шипение извивающегося питона, и сменил направление, направляясь теперь в сторону старика. Дед Байи тут же повернул и метнулся в загон мимо зверя. Гигант, преследуя его, бешено извивающимся во все стороны питоньим телом свалил ещё немалый кусок загородки, рухнувшей, погребая под грудой досок и кольев сбившихся в кучку перепуганных малышей. Так что Мо Баю стало не до наблюдений. А пока он перетаскал из-под завала всех детишек, орущих и скулящих от боли, а то и молча лежащих — он даже не знал, живы ли они — всё уже закончилось. Зверь упал с грохотом, содрогаясь в конвульсиях и постепенно затихая, а из обеих пастей густо лилась зелёная пена. А, значит, алхимик отравил его! Но где же был сам старик?.. Под стеной лежала неподвижная фигурка, и седая грива быстро окрашивалась багрянцем из расплывающейся вокруг лужи. Мо Бай шагнул через тени и опустился на колени прямо в лужу, поспешно закрывая льдом страшную рану — зверь выхватил из бока немалый кусок. Алхимик дрогнул веками, шевельнул рукой, пытаясь зацепить его пальцами за рукав. Прохрипел что-то вроде «…Жив» и обмяк. Мо Бай стиснул зубы, глядя, как угасает светло-голубой огонёк хуадянь на лбу, оставляя лишь тонкие белые линии неподвижного рисунка, почти сливающегося с мертвенно-бледной кожей. Сглотнув, уважительно прикрыл пергаментно-сухие веки и уложил руку на грудь. Склонил голову… Он оплошал сегодня, не сумев и не успев помочь мастеру Байи. От распахнутых ворот двора послышался шум, и Мобэй-ван, поднимаясь на ноги, полоснул хмурым взглядом группу вбежавших стражников — где ж вы раньше были, уроды. Раздражённо рыкнул и ушёл в тени. Он пока ещё хорошо помнил подписи ци Ланьни, такие же склизкие и неприятные, как их натура слизняков, а значит, мог попытаться переловить этих ублюдков до того, как они сбегут за пределы Ледяного Дворца… Одна из девчонок, забившаяся в дальний от загона угол и потому не подвернувшаяся Мо Баю под руку, когда он вышвыривал со двора мелких, после рассказала, что алхимик успел сделать по загону три круга, не позволяя взбешённому гиганту отвлечься от себя, осыпая его горшками и склянками, из которых выплёскивались разноцветные жидкости и едкий дым. Но силы старика убывали быстрее, чем у могучего зверя, и в какой-то момент он не успел увернуться от питона, схватившего его пастью за бок и одним рывком швырнувшего в стену. А Король Севера не стал даже особо разбираться. Выслушал оправдания старейшины Ланьни, повинившегося в дурном качестве одной из партий закупленной в восточных землях маковой соломки — в это наглое враньё даже неопытный наследник не поверил — походя смахнул головы ублюдкам-погонщикам, которых Мо Бай таки переловил, да в качестве наказания вдвое повысил слизнякам объём взимаемых за защиту владык Севера ресурсов.

(・ω・)

Вспоминать было нелегко, и Мо Бай часто останавливался, отгоняя желание подавить бурлящие чувства солидной порцией льда. Дед Байи заслужил всё уважение, какое он мог проявить. В том числе и то, чтобы он показал, как горевал о смерти единственного близкого родича, которого тогда уважал, и как стыдился того, что не смог больше. Особенно теперь, когда он понял, увидел, насколько дед Байи заботился о нём. Понял, что они по-настоящему были семьёй. — Боцзуфу… прости, — он сглотнул и опустил голову перед дедом, признавая свою ошибку. — За что ты винишься, чжисунь? — на его кулак, сжатый и лежащий на бедре, легла сухая ладонь. — Я не помог тогда, и тебе пришлось справляться самому. Вместе мы смогли бы лучше, и ты выжил бы. Дед вздохнул и покачал головой: — Ты не прав. То, что ты тогда сделал — очень сильно помогло. Если я увидел, что ты утаскиваешь подальше от опасности младших — а я наверняка увидел — то был за них более-менее спокоен и мог сосредоточиться на том, чтобы отвлечь и вымотать зверя. И потом, следующая весна, так? Вряд ли ты в семнадцать лет смог бы открыть настолько большой портал, чтобы выпнуть в него носорогопитона. А что-то другое было бы не менее опасно. А так… сколько ещё было погибших? — Детей — двое. И тяжёлых ранений с полдесятка. — Вот видишь, ты вытащил вовремя почти всех. А значит, должен не стыдиться, а гордиться собой за то, что спас будущее клана. А я… не повезло, но оно того стоило. Хотя, конечно, я не прочь пожить ещё, так что против мер по защите и поддержке возражать не стану. Дед стиснул его руку в своей с кривоватой, но всё ещё зубастой ухмылкой. Но Мо Бай упрямо мотнул головой: — Я мог бы воспользоваться тенями против носорогопитона и по-другому. Поймать в портал ногу или питонью башку и попытаться захлопнуть. В худшем случае затормозил бы его, в лучшем покалечил. И портал можно было открыть в какое-нибудь место поопаснее — да хоть внутрь печи во дворцовых кузнях. — И здесь ты тоже неправ, — на этот раз ему возразил шушу. — Это сейчас ты видишь и понимаешь, что да, можно было и так. Если бы семнадцать лет назад я имел весь свой сегодняшний опыт и понимал бой так, как сейчас, то даже с моим тогдашним резервом надавал бы по шее эргэ и сам стал бы Королём. Но этого опыта у меня не было, а было одно только упрямство, вот и вышло… У тебя тогда тоже на что-то такое не хватило бы опыта. Ты выбрал и сделал лучшее из того, что смог придумать в том возрасте. Байи-бо прав. — Тогда ты так не думал, — уже по инерции, из одного упрямства сопротивляясь убеждению, рыкнул Мо Бай — и тут же пожалел об этом. — Тогда… хах, я, скорее всего, злился из-за того, что он погиб, защищая того, кого я терпеть не мог. Ты недавно правильно сказал, что моя неприязнь к тебе была слабым местом, — шушу отвёл глаза, помолчал, но потом снова поднял на него взгляд. — Я был несправедлив к тебе, Бай-чжи. Мне жаль. Ох. Мо Бай немного помолчал, подбирая слова, потом тихо произнёс: — Я понимаю причину и уже не сержусь. Так что давай уж ты не будешь грызть себя за это, а я, так и быть, поверю, что сделал для деда всё, что тогда мог. Мир? — Мир, — дядя протянул ему руку и, дождавшись его ответного жеста, пожал, как раньше после дуэли, запястье к запястью. Повёл плечами и через силу ухмыльнулся. — Хэй, бобо, подлей ещё своего чудо-снадобья, что ли. Чувствую, нас в этом разговоре ещё немало ждёт подводных камней. А пока дед возился с пиалами и пахнущим свежестью тоником, дядя задумчиво похрустел пальцами и бросил следующий вопрос. — А какой дальше была реакция слизняков? Вот не верю я, чтобы Ланьни не развонялись бы, прижми их хоть на столечко, — дядя показал пальцами расстояние с мелкую горошину. — А они и развонялись, только скрытно. Помчались лизать ноги Цзючжун-цзюню, чтобы забрал под свою руку. А за необходимость собирать войска и двигать границу расплатились тем, что попытались отравить меня. Дядя заинтересованно приподнял бровь, и ему второй раз за несколько дней пришлось вспоминать и рассказывать про эту мерзость. А заодно пытаться припомнить, кого из служек и чем слизняки прижали, чтобы в его напитке оказалась незапланированная добавка.