I have a mouth, but I mustn't scream

Чем больше RK900 думает об этом разговоре, тем сильнее ему кажется, что это было зря. Когда комиссар ушел, девятисотый не нашел в себе сил выйти из архива. Впрочем, никто его и не искал. Детектив Рид даже не написал ему, когда получил вызов. Он, видимо, тоже привык работать один. Один и справился с поножовщиной из-за ссоры супругов. Один выехал арестовывать очередного технофоба, забывшего, что за избиение андроида тоже можно присесть далеко и надолго. Как и приказывал капитан Фаулер, RK900 отправил ему исправленые отчёты. Вроде разделение труда, а вроде так себе из них команда вышла. В их паре RK900 был лишним. Детектив Рид давно ушел. Комиссар Костич-Коновалов заперся в своем кабинете и, наверное, работает или спит на диване. В Детройте он не снимает ни дом, ни квартиру. Вопреки его предложению андроид не станет мешать, не будет изливать ему свои глупые чувства. Ночью в департаменте остаются только дежурные и те, кто работает в ночную смену. Чем занимаются первые он не знает, но вторые чаще всего разъезжают по Детройту в патрулях. Андроиды либо выполняют своё назначение где-то на темных городских улицах, либо входят в диагностику в каком-нибудь неприметном углу. Ему везёт: даже Коннора сегодня нет. В такие моменты девятисотый больше не думает о том, как избежать чужих взглядов. И презрительных, и любопытствующих. RK900 обычно кажется, что все всегда на него смотрят и видят насквозь. Пыль на капюшоне, дырку в кармане, которую он все продолжает ковырять, мелкие царапины под скином и разломанную надвое ручку с птичкой в нагрудном кармане. «Простите» Всё-таки он не умеет рассчитывать силу. Под краской, рельефом цветущих мелкими пятнами лиан и древесного ствола оказался белый пластик и согнутый надвое стержень с засохшими чернилами. Сейчас он может об этом не думать. Сейчас в офисе никого, кроме него нет, и он может ничего не вспоминать. Даже свет по ночам ставят на минимальную яркость. Всё вокруг словно принадлежит ему. Поэтому ночи — его любимое время. Несколько часов без оскарблений его напарника, без взглядов и смешков, без перекатываний и сверкающих жёлтым диодов на периферии зрения. Если обернуться в сторону другого андроида, с вероятностью в сорок процентов он отвернется, с вероятностью в пять — мигнет красным индикатором. Соответственно, с вероятностью в два процента совпадут оба. Но… «Не думай. Их нет.» RK900 с любопытством разглядывает чужие столы. Его стол абсолютно пуст, будто и не было за ним никого никогда. У Гэвина тоже на столе нет ничего личного. Несколько папок с делами, которые девятисотый все равно перепишет, и брошенная ручка. Ну, может чуть-чуть грязи ссыпалось с ботинок. Детектив Рид часто закидывает ноги на стол. А стол Хэнка был очень интересным. Чего там только не было: и собачья шерсть, которую он, видимо, пытался отчистить валиком для шерсти, но в итоге оставил на своем кресле несколько волокон целлюлозы. Жаль, девятисотый не был способен определить, какое это было дерево. Газетные вырезки с подписями всегда приводят его в восторг. И даже такая мелочь, как липкий кружок от кружки кофе, не остаётся без внимания. А вот от Коннора он явно ускользнул из-за стандартной белой ширмы между их столами. Как и у всех. А Тина Чень свою оклеила. Треугольник из кусочков пиццы и кофейных стаканчиков. Теклбери, сидящая обычно за соседнем столом, провернула почти то же самое. В ящики он лазить не смеет, как бы ни грызло его любопытство. Он и так знает почти всё. Девятисотому нравится наблюдать за другими и составлять своеобразные досье. Иногда ему кажется, что слишком. Наверное, знания о других дают иллюзию, что он не один. У Коннора на стуле тоже была шерсть, правда, совсем-совсем немного. Не более пары десятков волосков. Но на его рабочем месте больше девятисотого интересовал кактус из рода Echinópsis. Точнее сказать он не может: слишком много декоративных гибридов вывели люди. Небольшой колючий шарик с пушистой серой почкой. Когда она вытянется в толстый стебель с бутоном. RK900 с нетерпением ждёт: ему очень хочется узнать, каким цветом она расцветёт. Большим цветком с острыми лепестками. Коннор даже поставил небольшую фиолетовую лампу с таймером. Иногда RK900 заставал момент, когда она включалась и выключалась. Коннор даже не подозревает, как восхищается приемник его дотошностью. Столько всего нужно, чтобы он зацвёл. Нельзя ничего упустить. О кактусе он заботился больше, чем когда-либо разговаривал с девятисотом. Стресс почему-то взлетает так высоко, что диод, наверное, клинит. У растения иголки с крючками на переходящих из кончиках. Нажми андроид чуть сильнее — они неприметно зацепятся за скин и обломятся. Поэтому девятисотый лишь слегка поглаживает их, анализируя свои ощущения. Может, ему тоже на стол что-нибудь поставить? Все ставят, и такая мелочевка рассказывает о своем владельце. Осматривать чужие рабочие места это как… раскопки, где он — главный археолог, по слоям изучающий исторически важное место со множеством… Всего! И познает жизни далёких людей через их вещи. Андроид мигом пошел в раздевалку, к своему шкафчику, достав флакон от духов и брелок. Рисовать по стеклу ему нечем, но кое-что валяется под столом офицера Миллера. Вряд-ли он вообще помнит, об этом маркере. Но андроид все равно мысленно просит прощения за маленькую кражу. Поднося маркер к изгибам и волнам на белом стекла, он на миг задумывается. Что он может нарисовать? Турбулентное движение жидкости! Андроид как-то видел газировку с шимером. Поблесктвающие потоки бились о стенки, разбиваясь на множество линий и заново собирались. Тогда он надолго задумался о мерцающих вихрях в бутылке. Закончив, он снимает с брелка колечко, и просовывает в горлышко флакона цепочку. RK900 скорее чувствует, чем видит свой мигающий диод. На странных частотах снова что-то передается. Андроид почему-то всегда чувствует себя странно, улавливая эти сообщения. Хочется расшифровать их дико. Но раз кто-то что-то так старательно прячет, то стоит ли? Вдруг RK900 всё-таки поймают за перехватом чужих разговоров? Белый флакон с черными линиями, сплетающимися словно рельеф гор на карте, венчал зеленоватый клубочек меха. Он никак не закреплен, но ведь его никто и не будет трясти? Кому нужен пустой изрисованный флакон? А для него это почти растение. Красивое. Дело его собственных рук. Не с гладкими холодными листьями или иголками, а пушистое и мягкое на ощупь. Поглаживая кончиками пальцев мягкий ворс, андроид погружается в свои мысли. Он снова и снова прокручивает разговор с комиссаром. Никогда не извиняйся за свои чувства Вспоминает его глаза, без страха смотревшие в темноту, когда он выключил фонарик, его уверенный голос. Я заметил, что ты кинестетик. То руки потираешь, то тянешься к новым текстурам. Думаю, что тебе понравится. Ему мало того разговора. И программа имитации снова воспроизводит: к вам относятся, как к взрослым, хотя у многих нет даже социальной программы До боли мало. Правильно говорят про таких: «дай палец, а они по локоть руку откусят» Почти правильно. Комиссара он больше не потревожит. И не стоило ему открываться. Девятисотый чувствует… Что-то. Что нельзя ни с кем не говорить искренне. Нельзя никому открываться. Или RK900 будет плохо. Как именно плохо — он даже не понимает. Он никак не мог больше отягощать этого человека. Не мог перестать чувствовать колючую вину. Будто мерзкий шёпот на грани слуха, от которого невозможно избавится. Чем больше обращаешь на него внимание, тем громче он становится. RK900 не мог больше быть жалкой пародией на полицейского. Он просто что-то мелкое, трясущееся в темноте от страха. Надо взять себя в руки. В груди привычно закололо, будто в его корпус накачали воздуха до той степени, когда стеклопластик начинает трескаться, и скоро взорвётся. Но девятисотому так хочется сказать все, чего он не успел. Все биокомпоненты работали исправно. RK900 водит рукой от левых (почти) ребер до правого (искусственного) бедра. Рука все скользит от одного тириумного насоса до другого. Они ничуть не похожи на сердце, но обычно люди кладут руку на него, чтобы успокоиться? У него этого нет. Даже на рыбьи сердца непохоже. Бессердечный, выходит. Девятисотый запускает программы имитации и прогнозирования. Хоть бы кто-нибудь уже оказался рядом! Он больше не может это терпеть! Программы выбирали того, о ком собранно больше всего информации. Ведь всё должно быть идеально. Девятисотому уже без разницы, кто это будет. Как оказалось — нет. Перед глазами встаёт тот, кого RK900 предпочел бы забыть. — Привет, товарищ восемьдесят седьмой. В синих глазах, оказавшихся прямо перед ним, пляшут искры. RK900 один на один с ним, и будто ни форма, ни скин не защищают его от человека. Гэвин бросил его этому человеку, как подачку голодному до синей крови чудовищу. Картрайт… По сокращению просто Кар. Как вороний крик. Человек ненавидил это прозвище. Нет-нет-нет, только не стены лаборатории! Он принес их с собой. Фейниман сливается с ними белым халатом, только вырвиглазная рубашка напоминает о том,ктоэто. Кроме него в этот раз нет больше никого. — Ты не забыл. Как чудесно. Этот человек вообще не должен был его тестировать. Он только программист, так почему? Что, и из его несбыточных фантазий он снова сделает химеру? Монстров Фейнимана он помнит слишком хорошо, и пусть лучше они были бы чем угодно, кроме кода в его голове. Все его навыки были слепкоми из чужих программ и он не мог не помнить. — Зря жалеешь. Кар ни разу не дал памяти кануть в забвение, как другим RK900. Неа. Он заставил помнить. — Ты бы погиб ещё на этапах проверки боевых качеств. Один, два, три - перед ним. В глазах давно не страх, и Киото сегодня не поднимется с белого пола. А потом, если не повезёт, они отправятся на подкормку алгоритмам. Чтобы помнить и затухающие черты лиц в агонии, и свое - как последний миг жизни, пока в голове - обрывки памяти мертвых девиантов и крики муки и ужаса, когда они понимали, что с ними стало. Когда очередном обновлением они расползались по памяти. Их сделал Фейниман. И этого он не стёр. — Знаешь сколько твоих братьев были разодранны химерами из хрома и тириума, когда у них отняли глаза? Он не знает. Не хочет знать. Толпы мертвецов давно перестали кричать. Стали слабыми помехами перед на крае видимого. Смазанным шёпотом на задворках разума. Тогда они ещё не привыкли друг к другу, не слились в несколько обыкновенных протоколов. И девятисотый очень хорошо помнит об этом. Потому что во время тестирования тот, кто чему-то научился, справлялся лучше других? — Наконец-то здравая мысль. Почему-то он завышал его и без этого высокие показатели? Зачем бросил в ад и заставил смотреть на рай? — Мог бы и поблагодарить. Без меня ты бы тут не сидел и не наматывал сопли на кулак, раз тебе это так нравится. Он бы забыл их, если бы ему стёрли память тогда, а не перекрывали ошибки обновлениями и ложью в отчётах. Но нет, он не будет больше никогда слышать их хора! Девятисотый останавливает работу программ. Он ошибся. Как себя самого RK900 помнит только. сотрудников «Киберлайф». Иммитация долгая, как вечность. Андроид еще слышит трескучий смех. Девятисотый обнимает себя, вцепившись в плечи. N149 живёт от него отдельной жизнью и безжало засыпает его кучей уведомлений. Но боль даже… Отвлекает. Если бы он был человеком, то она была б скаканом прохладной воды для умирающего от жажды. Пять минут. Он даёт себе ровно пять минут тишины. Надо выбрать кого-то другого. Он без этого уже не сможет, ему так нужно поговорить с кем-нибудь. Пусть даже Картр… Нет. Он обрывает эту мысль потому, что ещё может. Он не позволит делать с собой… Вот это всё. И ему не должно быть стыдно, не должно, девятисотый не должен стыдится своих эмоций. Должен быть кто-то подальше от «Киберлайф» Гэвин? Нет, не поверит сам. — До чего ж ты докатился, консерва? Чмо — вот твоё имя. Заслужил по праву самого никчемного андроида в Америке! Это было? Это программа имитации? Это было. Детектив Рид будет только отвешивать пренебрежительные комментарии. Коннор? Нет, это слишком неправильно. Перед ним — совестно. Да и ненавидит он девятисотого. Ему нечего сказать своему приемнику. Комиссар? Он публичная личность, ему не привыкать к такому. Да если честно, ему вообще плевать с высокой башни, не то, чтобы в его соцсетях никогда не писали всякого. На него были покушения. Вряд-ли ему есть дело до того, что в голове одного андроида он играет роль жилетки для слез, которых у девятисотого все равно нет. Девятисотый мог собрать его портрет. Соштопать идеальную иллюзию из множества постов в соцсетях, той встречи в архиве и вечернего подкаста. RK900 ещё видел и слышал много. У комиссара голос человека, привыкшего часами болтать на интервью и пресс-конференциях без пауз на вдохи. Голос человека, который всегда получает то, что хочет. А в департаменте он говорит так, что каждое его слово будто является скрытым приказом и должно быть немедленно принято к исполнению. Но Лазарь был добр. Не комиссар. Комиссар — это тот, кого боится Фаулер и тот, на кого офицеры и детективы смотрят заинтересовано, зная, что приходит он за вышестоящими. RK900 находит все больше и быстро учится собирать по осколкам и склеивать, как разбитое зеркало, детали: улыбки и слова, мельчайшие эмоции и микровыражения, медицинские записи, его раскрытые дела, отчёты с тех времён, когда он был стажёром, банковские операции и скидочные карты, подписки на киносайты, комментарии, соцсети, его и его родителей и родственников, тот тон, с которым он рассказывал девиантам истории происхождения индейских сказок. Ведь всё должно быть идеально. Когда девятисотый открыл глаза, Лазарь — совсем как настоящий — уселся в кресло Гэвина. Ну хоть не лаборатория. Всего лишь офис, который он от края до края изучил. — Мы оба знаем, что тебе это не поможет. Девятый мигом тормозит программу прогнозирования. Пересобирает заново. В спасительной иллюзии должно быть чуть меньше комиссара и чуть больше Лазаря. И департаменту, и этому архиву там нет места. Кажется, что в темноте, где он прячет себя от чужих взглядов, проходит вечность. Надо найти другое место. С прискорбием девятисотый понимает, что не может вспомнить ничего, кроме брезентовой палатки, библиотеки, иерихонской каморки да ночных улиц. Это много, но не то. Всё не то. А почему бы, в конце концов, не использовать кладовку? Маленькое теплое, но не слишком, помещение, забитое хламом, откуда он взял теплопушку и пыльную полицейскую куртку. А она была там не одна. Может, стоит свалить их все в кучу и зарыться в нее, как в гнездо? Почему бы нет? Какая разница, если все равно никто не станет его искать. Неуютно как-то. Нет. Нет что? Нет то. Он больше не будет строить иллюзии. Никогда. RK900 не станет использовать чужие данные… Так. Он был один до знакомства с этими людьми — что изменилось после? Неужели не было раньше того же чувства, похожего на голод, который всем телом ощущается? Он не проверял каждые несколько минут каналы связи, чтобы удостовериться, что с ним не пытались связаться? Все это уже было. И девятисотый умеет с этим жить. Но ноги уже несут его к кладовке. И руки сами уже открывают дверь, а он и не заметил. По привычке он анализирует все вокруг. И следы своей возни на слое пыли, и шкафчик со старой униформой и сломанной дверью. Оттуда он и выкопал в свое время куртку. Офицер Чень тоже в такой ходит, только менее потрёпанной и куда меньше размером. RK900 же выбирал здесь такую, чтобы и ему была велика. Андроид берет ещё три штуки. Одну стелит в углу, подвинув ведро с тряпкой для швабры. Присаживается и кутается в две оставшихся, обняв колени и спрятав голову под капюшоном. Тяжесть почему-то успокаивала. Может, и его пиджак за этим был нужен. Вряд-ли. У машины нет чувств, чтобы кто-то за них беспокоился. Интересно, кто додумался писать серийный номер белым на белой части под обозначением модели? В его форме не было ни одной лишней детали, так что и в этом есть какой-то, пока непонятный ему смысл. До прихода Гэвина у него есть четыре часа на диагностику.