Надлом и Надежда

agnosco veteris vestigia flammae —

      Переполох во всем дворце к вечеру только усиливается, но ни у кого из приезжих гостей нет желания высказываться вперёд шуханской королевы. Все при этом единогласно решают, что оставаться в Равке более не является уместным, и на следующее утро нужно отбывать обратно в свои страны. Возможно, это сделано было в поддержку королевкой семьи, а может из страха перед ней.       Ни Зоя, ни Николай не дают никаких комментариев по этому поводу. Объявляют только о том, что сразу после отъезда гостей будет созван Триумвиат, но немного расширенный. Кроме непосредственно его членов, будут присутствовать также Евгений, Тамара, Толя и Лиза. Надя, Адрик и Данил отказываются идти, но причину никому не озвучивают. Возможно, просто не хотят несколько часов выслушивать тысячу вероятных последствий произошедшего и то, что они собираются со всем этим делать.       После краткого разбора полётов и предупреждения об осторожности во время ужина, все дружно уходят по своим комнатам в неком молчаливом трауре. Громовой не хочется нагружать себя излишними предположениями, основанными на её тревожности, но остановить процесс никак не удаётся. В итоге, не желая работать над чем-либо сейчас в своей комнате или читать, девушка отправляется на короткую прогулку по внутреннему дворику, частично отвлекая себя.       Яркое закатное небо, почти полностью повторяющее оттенок её янтарных локонов, конечно, безумно красиво разливается перед взором Лизы, обращая на себя часть внимания. Но, разумеется, полноценно успокоиться у неё не получается.       «Как могло произойти убийство прямо под носом огромного количества гостей? Ладно они, Николай с ней завтракал, как это вообще можно было провернуть?»       Лизавета задумывается над возможными мотивами человека, решившего отнять у этого мира принцессу Эри. В целом, нет ведь ничего примечательного в покушениях на особ королевской крови, но кому, Святые, могло понадобиться это именно в равкианском дворце?       «Возможно, потому этот человек и решил действовать во время праздника, чтобы скрыться с толпой и, не привлекая внимание, выполнить задачу…»       И всё равно остаётся слишком много вопросов, ответы на которые никто не сможет ей дать, хотя, вероятно, нужно просто дождаться завтрашнего вечернего собрания.       Именно поэтому Лиза закрывает глаза, глубоко дышит и старается концентрироваться не на собственных переживаниях, а на чём-то материальном. Чём-то, что можно почувствовать, увидеть или потрогать. Как, например, поднимающийся ветер, кажущийся сейчас таким ласковым. Убирающий выбившиеся из хвоста пряди с лица, окутывающий и проникающий под кафтан. Апрельское тепло приятно удивляет, и это единственное, о чём ей стоит думать в свободные минуты этих сложных дней. Успокоить нервы, но быть готовой к буре.        Выдох даётся легче, чем пару минут назад. Смотреть на мир тоже будто проще. Будто за время её недолгого переосмысления он хоть немного изменился. Беспокойства не оставляют девушку, но появляется возможность отвлечься. Закат кажется ярче, окрашивая облака, небо и всё окружение более контрастными мазками. Либо это самовнушение, либо она сходит с ума, либо даже воздух становится слаже. От абсурдности этой формулировки хочется смеяться, но сил на это совсем нет. Перегруженный переживаниями день выжал все остатки самообладания.       Как раз вовремя на глаза попадается лавочка, обращённая спиной к заходящему солнцу. Лиза падает на неё так, будто теряет способность находиться в вертикальном положении. От расслабленности всего тела девушка откидывает голову на спинку и любуется плывущими вверху облаками. Её не посещают никакие мысли, когда она решает свеситься с лавочки, чтобы сидеть и наблюдать за закатом одновременно, пусть и вверх тормашками. Кровь к голове приливает быстрее, чем Лизавета ожидает, но менять положение тела уже не хочется, поэтому девушка размышляет на что похож перевёрнутый пейзаж. Именно за этим её и застают.       — Чем занимаешься? — прежде чем раздаётся голос, Лиза успевает услышать неспешные шаги к ней навстречу, но абсолютно на них не реагирует. Мягкий насмешливый голос старого друга заставляет улыбнуться тоже. Девушка размышляет о том, как выглядит со стороны и забавляется от предположения, что покрасневшая кожа головы, наверное, делает очень плавный переход к её рыжим волосам, свисающим вниз.       — Убиваю двух зайцев одним ударом, что же ещё, — Лиза произносит это так, будто собеседник, что задаёт подобные вопросы — величайший идиот.       — Как именно? — Николай садится рядом с ней на лавочку, и усмешка в его голосе звучит ещё более явной.       — Смотри, я сижу на скамейке и любуюсь закатом одновременно.       — Ага, только можно делать тоже самое и не свешивать голову, — Ланцов уже откровенно смеётся над ней, и Лизавета чувствует себя дурочкой от желания выиграть в этом бессмысленном обсуждении.       — Ну и что же вы предлагаете, знаток? Сесть на спинку? Упереться в неё коленками и выглядеть как пёс? — на последнем предложении фабрикаторша поднимает-таки голову, смотря на короля с такой же насмешливой ноткой. Тот сидит к ней в полоборота, слегка подогнув правую ногу.       — Нет, — Николай делает такую паузу, будто собирается рассказать секрет. — Знаешь, в человеческом теле есть такая штука, называется суставы, — он делает очень конкретный акцент на последнем слове, будто объясняет его ребенку, отчего Лизавета чуть было не разражается смехом, портя их странный перфоманс. — Так вот, именно с их помощью ты можешь просто- повернуть корпус.       Это невозможно больше терпеть. Саркастичный тон Ланцова и общих сюр ситуации вызывают у Лизы сначала фырчание, которое та отчаянно пытается скрыть, а потом хихиканье. Теперь это буквально невозможно остановить. Она будет смеяться до конца своей жизни, пряча лицо в сгиб локтя.       — Понимаешь? — продолжает тем временем Николай, тоже посмеиваясь. — Разворачиваешься, а потом… — снова эта пауза. — Ты ещё можешь положить руку на спинку лавочки, чтобы было удобнее. Представь себе, теперь я тоже сижу и наблюдаю за закатом, но всё это без невыносимой мигрени после.       Они смеются над этим абсурдным разговором синхронно. Сначала пытаясь немного успокоиться, а потом их забавляют попытки друг друга, и у обоих уже слезятся глаза. Проходит, наверное, ещё пару минут, прежде чем кто-то из них может связно говорить.       Проходит неопределённое количество времени, когда Лизавета и Николай наконец могут смотреть друг на друга и не разражаться в новой истерике. Теперь оба пытаются отдышаться в полулежачем положении, периодически посмеиваясь. Лиза выпрямляется и начинает говорить первая:       — Справедливости ради, это было случайностью, — фабрикаторша не знает, зачем оправдывается, но чувствует, что нужно вообще хоть что-то сказать. — Ну, ты знаешь это поразительное увеличене силы притяжения Земли после тяжелого дня?       — Ощущаю его прямо сейчас, — Ланцов вытягивает ноги и откидывается, тяжело вздыхая. — Кажется, я прилип к этой лавочке, тут так тепло…       — Ха-ха, подожди-подожди, через десять минут твоя задница задеревенеет, и ты передумаешь.       — Не-ет, мою прекрасную задницу тебе точно придётся тащить на себе, — Николай издевательски ухмыляется, закрывает глаза и складывает руки на груди.       — Ещё чего, — Лиза пихает парня в плечо, без возможности прекратить улыбаться. — Переночуешь на улице, раз тут так удобно.       — Ах, никакой любви к своему монарху, — Ланцов притворно вздыхает и смеётся. А после получает ещё один тычок в плечо от девушки. Собственный локоть толкает в ответ, и они ещё минуту шуточно пихаются. А после Лизавета закидывает ноги на скамейку прямо в ботинках, заставляя короля немного подвинуться. Укладывая голову на согнутые колени, Громова наблюдает за затухающими, но не менее прекрасными красками закатного неба.       Молчание длится дольше, чем Лиза бы предположила, но оно достаточно комфортное для этого. В какой-то момент фабрикаторше кажется, что Николай уснул, так тихо тот полусидит. К тому же ещё и с прикрытыми глазами. Но подтвердить или опровергнуть свою догадку у неё не получается, потому что иногда король всё-таки немного поворачивает голову в сторону, будто что-то разглядывая. Поэтому Громова начинает строить новые теории. Может, Ланцов медитирует, пытаясь разгрузить мысли, или вслушивается в звуки природы и отдалённый шум дворца. Тем не менее, рассуждения затягивают Лизу дальше, чем она того хочет. Но остановить поток мыслей можно только после смерти.       Пейзаж, за которым она сейчас наблюдает, всегда поражает её. Степи и холмы разных оттенков зелёного перемежающиеся с густыми смешанными лесами и кусочками выглядывающих городов. В этот час Солнца уже не видно, но оно продолжает окрашивать равкианские просторы в интересные оттенки, которые, кажется, не найти ни на одной картине. Такую красоту не передать красками. Потому что это не только изображение, но ещё и звуки птиц и отдалённых разговоров, запах свежести весны, ощущение ласкающего ветра на лице и тепла деревянной скамейки.       А к тому же и неизмеримая любовь Лизаветы к родной стране.       «И как можно наблюдать за этой красотой и желать её уничтожить? Почему сильнее всего всегда задевает именно Равку? Почему людям так хочется убивать то, чего они не могут понять? Почему нельзя хотя бы часть стремления разобрать гришей на составляющие направить к тому, чтобы просто пообщаться с ними? С нами.»       Ещё десятки «почему» и «зачем» звучат в голове, отрывая от реальности. Лиза наблюдает за равкианскими просторами в какой-то момент почти плача, но потом эмоции конвертируются в гнев, и фабрикаторша тяжело вздыхает от смешивающихся чувств. Лизавета понимает, что шумный выдох привлёк внимание, когда Николай немного выравнивается рядом с ней.        — Что такое? — Ланцов поворачивается корпусом к ней, нахмуриваясь и пытаясь взглядом выяснить причину сжавшегося подбородка девушки. Прослеживает направление наблюдения и тоже вздыхает. Лиза слышит схожие эмоции, но более потускневшие. Оно и понятно, королю явно чаще приходится задумываться о несправедливостях, чем рядовой прочнице.       — Просто… — Лизавета снова вздыхает, собираясь с мыслями. — Этот мир так красив, но так жесток.       — Жесток не мир, а люди в нём, — Лиза резко поворачивает голову, когда Николай произносит это. «Неужели он… ?»       — В точку, — заканчивает она цитату и понимает, что теперь они оба с лёгким прищуром смотрят друг на друга в поисках понимания.       — Ты знаешь-? — синхронно начинают и ухмыляются. Лизавета не может терпеть, чтобы закончить вопрос. — Ты знаешь про «Мокрые носы Шеффилда»?       — Да, но… подожди, серьёзно? Ты поняла это по одной фразе? — теперь Ланцов полностью разворачивает корпус к ней навстречу. Очевидно, у него тоже множество вопросов в голове, но он просто хмурится, анализируя их и дожидаясь ответа.       — Конечно! Я перечитывала эту книгу дюжину раз! Святые, я никогда раньше не встречала человека, который не просто понимает, о чём я говорю, но ещё и цитирует! Нет, ты просто не понимаешь, у меня есть отдельный дневник для записи мыслей по поводу этого произведения! — Лиза выдыхает после своей эмоциональной тирады и тут же спохватывается. — Прости, что я так… Может, тебе это не так интересно…       — Нет-нет, всё отлично! — останавливает извинения девушки Николай. Он широко улыбается, оглядывая Лизу с головы до ног и предаваясь воспоминаниям о книге. — Мне тоже очень нравится концепция этой работы. Но да, скорее всего, я не такой ярый поклонник, хотя и перечитывал пару раз.       — Вот это да… Так, подожди, самый главный вопрос: кто твой любимый персонаж? — сейчас Лизавета, наверное, больше похожа на ребёнка, чем была в детстве. Она практически подскакивает на своём месте от переизбытка эмоций.       — О, ну… я думаю это Алеида. Мне нравится её дерзость и любовь к спорту, несмотря на мнение родителей.       — Хм, я этого не ожидала, но, полагаю, богатенькие саркастичные девушки в твоём вкусе.       — В такой формулировке это звучит не очень, — Николай сморщивается. — Что на счёт тебя?       — Вейт. Крайне редкое явление, когда мне так симпатизирует главный герой, но да. Лучше не спрашивай причину, потому что у меня их целый список, это может затянуться.       — Ха-ха, как скажешь, но я бы послушал. Если не сейчас, так как-нибудь позже, — Ланцов опирается локтем о спинку скамейки, а головой о руку, продолжая наблюдать за Лизой. — В любом случае, Вейт тоже саркастичен. По другим причинам и немного с другим характером, но всё же. Вкусы у нас, видимо, совпадают.       У Лизаветы буквально кружится голова от резкой смены эмоций. От меланхоличных рассуждений не остаётся и следа, когда появляется возможность обсудить сюжет любимой книги с живым человеком, а не с бумагой. То, как именно Николай рассуждает на счёт общей темы и персонажей, даёт ей понять, что он на самом деле заинтересован в книге и этом диалоге. И что их мнения и вкусы на самом деле сильно совпадают. Лиза поражается этому как заморскому зверю.       Прежде, чем Николай и Лизавета формулируют общий вывод этого рассуждения, проходит довольно много времени. Нельзя сказать точно без часов, но на улице становится значительно темнее и прохладнее, так что они решают обсудить другие детали, как только предоставится возможность.       Несмотря на то, что этого может никогда и не случится.       Окончательно прощаются они только после того, как их пути к спальням становятся буквально противоположными, и варианта продлить разговор уже нет. Молодые люди расходятся в разные стороны и ещё долгое время после не могут стереть с лица улыбку, хотя не то, чтобы пытаются. Они продолжают мысленно возвращаться к рассуждениям, давая себе, вероятно, последнюю возможность погрузиться во что-то хорошее перед грядущим бедствием.

***

      Вечер следующего дня наступает быстрее, чем ожидает Громова. Теплые и пушистые воспоминания о вчерашнем до истеричного смеха не сходятся с реальностью. Лизавета задумывается, не было ли всё это сном, мечтой? Хмурые лица всех во дворце, в том числе вечно безразличного Давида, будто с разбегу бросают девушку в прорубь. Увы, выяснить, кто виновен в случившемся, никто так и не смог за то короткое время, что у них было.       Встречаются члены Триумвиата и остальные за большим овальным столом, но размещаются у самого входа, потому что груз, свалившийся на каждого, не даёт им нормально передвигать ногами. Николай темнее тучи, но другие собравшиеся не лучше. Они отвыкли от войн и смертей, прошло уже три года с момента, как завершилась битва с Фьердой, погибли Спасители — так называют Дарклинга и Алину после их героической смерти — и уничтожился Каньон.       Никто не мог поверить тогда, что это действительно случилось. Несмотря на многочисленные потери, капелька надежды и счастья просочились в сердце каждого.       Равка процветает, по сравнению с предыдущими десятилетиями. Старые дороги, проходящие через территорию, ставшую Каньоном и занесённую чёрным песком, вновь пролегают теперь от Крибирска и других городов до Западной Равки. Поставки продовольствия перестали быть такими проблематичными, и разрозненность народа более менее упразднилась. Люди, долгое время переживающие огромный стресс, теперь могут спокойно вздохнуть. Практически ничто больше не мешает надеждам на счастливое будущее. Дела идут в гору, но тут возникает очередное неожиданное обстоятельство, которое приведёт их долгий труд по улучшению экономики и внешней политики к исходной точке.       Как они собираются действовать? Что вообще можно предпринять в такой ситуации? Если они будут ждать приговора от шуханской королевы, то промедлят и не успеют подготовиться к вероятной битве. Но стоит ли всё-таки вооружаться уже сейчас?       Пока в голове Лизаветы крутятся все эти вопросы, девушка пропускает возможные ответы от Николая, потому что замечает, что король открывает рот, но вот что он говорит, Лиза не слышит. Фабрикаторша не может принять тот факт, что спокойствие и правда закончилось. Что несмотря на принятые сейчас решения, всё уже изменилось. Но Громова понимает, что никто не будет её утешать, она должна здраво мыслить, когда дело касается страны, ради которой она сражается, и людей, населяющих её.       — …но мы не можем на них полагаться, — различает, наконец, Лиза голос Николая. О ком они говорят? Им разве можно помочь сейчас? — В любом случае, нужно собирать все средства, что у нас есть, Шухан вряд ли смилуется. Если не будет войны, то они устроят суд, на котором точно будет за что зацепиться, и тогда шуханцы всё-таки вытрясут из нас все косточки вместе с деньгами.       На минуту становится так тихо, что Лиза боится, не оказалось ли такого, что собрание давно закончилось. У неё кружится голова, она не различает слов, которые говорит сама следом:       — Как это было? — довольно резко, но никто не обращет внимание, все смотрят на Николая. Должно быть каждый здесь желает услышать подробности убийства. А убийство ли это было?       — Рицин, — что-то знакое, прямо вертится на языке список угрожающих человеческому здоровью свойств.       Ах, точно. То был яд, который можно изготовить буквально везде, если у вас есть клещевина, чаще используемая для изготовления касторового масла. Оно обладает довольно полезными свойствами. Например, им можно лечить некоторые болезни кишечника. Поэтому человек, что решил отравить принцессу, точно не вызвал бы подозрений, сказав, что выращивает растение исключительно в медицинских целях.       Лиза знает всё это, потому что уже больше года изучает всевозможные виды ядов, чтобы так же иметь возможность их приготовить. Смерть от рицина наступает за несколько минут, достаточно лишь дать человеку щепотку вещества.       — Я не знаю, кто и когда мог подсыпать ей что-то, разве что прямо на кухне, но там стояло куча стражи, проверенных тысячу раз людей, — Николай замолкает ненадолго, по его лицу видно, что картина умирающего у него на руках человека всё ещё стоит перед глазами очень ярко. Чувство вины, должно быть, давит на него с разных сторон. — Она даже не просила помощи. Просто… схватилась за горло и упала… Чёрт…       — Тут что-то не так, — повторяет очевидное Зоя только для того, чтобы отвлечь Ланцова и остальных от удручающего факта, что они не могли это остановить. — Я понимаю, что все в шоке, но мы должны расследовать это.       — Её уже осмотрели? — подаёт голос Евгений. — Как вы поняли, что то был именно рицин? Нашли в крови или где-то на посуде, может?       — Нашла его Настя, но обошлось без вскрытия. Она говорит, что все признаки на лицо.       Настолько всё было плохо? Рицин начинает быстро проявлять свои свойства тогда, когда его количество больше двухсот миллиграмм…       — Эри сразу начала биться в судорогах, но после нескольких секунд глаза начали немного кровоточить, а после красное было буквально всё вокруг…       Ох…       Должно быть количество яда превышало разумные нормы. Святые, сколько они использовали семян, чтобы процесс ускорился настолько?       — Человек, что… Кхм… — нервно начинает Евгений. — В общем, кто бы за этим не стоял, он подготовился заранее и был уверен в своём успехе.       — С чего вы взяли? — уважительное обращение к Евгению от Зои звучит несколько неестественно, но между ними десятилетие, к тому же они совсем не общаются, лучше проявить лишний раз почтение.       — С того, что готовить большое количество этого яда довольно долго и шанса на ошибку у этого человека или людей не было. Для них, очевидно, было важно, чтобы принцессу не смогли откачать, а противоядия у рицина нет, — Евгений останавливается, чтобы все присутсвующие ощутили вес его слов и предположений. — И несмотря на все явные сложности, прошло для этих людей всё идеально. Я не могу понять кто, зачем и как?       — Очевидно, это кто-то из наших гостей. Никакому даже самому недалёкому придурку из дворца не пришло бы в голову такое провернуть, подвергая опасности Равку, — настойчиво продолжает Зоя рассуждения. В голове генералессы слышится свойстенная ей обычная твёрдость, приумноженная в стократ ради сохранения лица.       — Ну и кто? Керчийцы? Упаси Святые, им слишком важен их священный нейтралитет, с чего им ввязываться в чужую войну? — резкий голос Инги опережает дальнейшие разглагольствования Назяленской.       — Может они потому и провернули всё это так скрытно, — внезапно отвечает Тамара.       — Не смеши меня, какой им от этого прок? — резко снова встревает Зоя.       — Надо было спрашивать у них, когда те ещё были здесь, а не удрали поджав хвосты по своим норкам. Теперь всех ждёт прекрасное зрелище: нашу страну снова разобьёт мощная армия громадной державы. Кто же одержит победу: великий Шухан или покорёженная битвами Равка? Хочешь такие заголовки?! — Инга бесится до того сильно, что чуть не заряжает случайно кулаком в Толино лицо, когда размахивает руками. Парень останавливает запястье сердцебитки спокойно, не моргнув и глазом, а та резко выдёргивает его и глубже садится в своё кресло, зло на всех поглядывая.       — Мы всех допросили, никто не выдал себя ни языком тела, ни сердебиением, — Назяленская всеми силами старается не повышать голос, но всем слышно, что ещё одна фраза, и она взорвётся.       — Значит, кого-то упустили, но при этом позволили им уехать, не окончив расследование, — Белова снова вставляет свои пять копеек, а Зоя, очевидно, начинает не на шутку злиться, генералесса даже открывает рот, чтобы продолжить спор, но слышит голос Ланцова.       — Если вы не прекратите кричать, я завтра же подпишу указ об упразднении Триумвиата и буду принимать решения сам, — Николай говорит довольно спокойно, но в каждом его слове слышится напряжение и усталость, заставляющая всех замолчать. Лизаета с грустью замечает, что парень совершенно не улыбается, но тот, будто желая стряхнуть с себя воспоминания о бьющемся в конвульсиях теле принцессы, вздыхает, немного привстаёт и продолжает уже мягче, с намёком на ухмылку. — Судя по всему нам всем не помешает немного выпить, что скажете?

***

      Никто не смог расслабиться на заседании, но Николай после той небольшой перепалки стал стараться поддерживать более менее весёлый настрой собравшихся, хотя в такой ситуации это кажется невозможным.       Маловероятным.       Они просто дружно играли друг перед другом роли успокоившихся и смирившихся людей.       Проговорили обо всём предстоящем ещё много часов, почти до самой ночи. После тяжёлого начала речь пошла о стандартных отчётах каждого о проделанной за этот месяц работе. В особенности речь касалась фабрикаторов, на которых перед каждой битвой возлагается множество планов, и даже их большинство, по прошествии времени. Ещё рано обсуждать тактику самой битвы, никаких новостей и мнений Шухана у них ещё нет.       За месяц, что они готовились к празднику, дела с артиллерией отошли на второй план, что вызывало у Лизаветы лёгкую панику. Да, они с Давидом и другими прочниками уже смогли понять, какой сплав лучше использовать для больших снарядов, чтобы пушки были наиболее точными, но это всё было по большей части сделано только в теории.       Многие считают, что скорее всего им нужна будет помощь шквальных на поле боя, чтобы делать более удачные выстрелы. Если так и окажется, то для тех, кто им станет помогать тяжело будет разорваться между тем, чтобы подбрасывать в воздух врагов и снаряды.       Но думать об это лучше непосредственно на поле боя. Сейчас это бесполезно.       В голове с бешенной скоростью крутятся формулы, рассчёты и различные схемы. Лиза обнаруживает себя невероятно уставшей после собрания, при чём настолько, что девушка решает лечь спать прямо сейчас, не расписывая предстоящие планы, и даже несмотря на то, что было только около девяти вечера.

***

      Сплав, что они в итоге используют — латунь. К меди добавляют цинк в соотношении примерно два к одному. Но это, как оказывается, справедливо только для снарядов. И так как свинец слишком тяжёлый, а алюминий лёгкий, они не особо подходят даже для пушечных сплавов. Решено использовать всё ту же медь, но уже с оловом, в соотношении девять к одному.       Они пришли к таким выводам не за один день, многие расчёты и разработки уже имелись в их книгах, но никогда раньше не было никем использовано такое большое разнообразие сплавов за раз.       Что ж, времена меняются, одной силой гришей они уже не выиграют войну. Тем не менее, такое развитие событий увеличивает спрос прочников в военном деле ещё в несколько раз. И даже несмотря на то, что они не воюют физически, количество фабрикаторов в тренировочном зале никогда не уменьшается. Возможно, драться они не будут, но форму в таких напряжённых военных условиях лучше держать.       Разумеется, не все были солидарны с мнением Лизы и других тренирующихся. Но на войне все средства хороши.       Лизавета не может не думать о том страхе, что видела на лицах каждого всего пару дней назад. Они все и вправду так отвыкли от смертей, что такое неожиданное событие до сих пор не даёт фабрикаторше спокойно спать. Ей снова снится война. Всё повторяется с ужасающей точностью. Усталость, шок и всеобщий негативный настрой не могут не вызывать ещё больший ужас перед надвигающейся битвой.       Девушка старается работать не покладая рук, но больше не для лучшего обеспечения всей армии нужными орудиями, а для того, чтобы нескончаемый и запутанный поток мыслей прерывался хоть ненадолго более структурированными рассуждениями о металлах.       Лизе страшно, до дрожи в коленках. Ей так не хочется возвращаться в то гнетущее ощущение, сковывающее по рукам и ногам. Пугает перспектива снова жить как на пороховой бочке — в предверии неминуемой гибели всех вокруг, её самой и их государства.       Шухан держит каждого в кошмарном ожидании четыре долгих дня. До Громовой доходят слухи, что королева даже созывала Совет, чтобы принять окончательное решение. Почему при этом никаких высказываний не доходит до них, Лизе непонятно.       Впрочем, четыре дня не проходит, потому что под вечер крайнего присылают письмо с шуханским королевским гербом. Николай читает его только перед Триумвиатом: Зоей, Давидом и Ингой. А позже объявляют то, чего они так долго все ждали и боялись.       — Шуханцы придут на рассвете, — доносится громкий голос Назяленской. Девушка стоит на возвышении из цемента, предназначенного для обучения битве на местности с перепадами высот, тогда как вся Вторая Армия слушает её, растянувшись по территории тренировочного поля. Каждый накидывает на себя кафтан. Со всех сторон дует сильный ветер. Первый день мая оказывается холоднее, чем они предсказывали, тем более Солнце уже зашло за горизонт. — По крайней мере, мы так предсказываем. В своём письме королева призывает нас хорошо подготовиться к их скорейшему и неминуемому прибытию.       — Макхи злится по очевидным причинам, но мы надеялись, что она решит сначала хотя бы разобраться в сложившейся ситуации, — Николай говорит также громко, как и генералесса, но в глазах помимо прочего плещется какой-то яркий огонёк предвкушения и страха. — Отправляемся через полтора часа! Будьте готовы к долгой дороге!

***

      Благодаря тому, что фабрикаторы продолжали работать над сторонними проектами, когда готовились к приезду принцессы и сейчас к битве, до Карьева они полетят.       Ласточки, как их нарёк Николай, хоть и были немного неустойчивыми на некоторых тренировочных полётах, в дальние путешествия их никто не отправлял раньше. Так что все до единого уверены, что если поднять корабли выше в воздух, они будут также быстры и манёвренны, как птицы, в честь которых названы.       Лизавета до последнего не верит, что ей тоже необходимо будет отправиться на поле боя, но так решает Давид.       — Ты точно сможешь помочь в таких условиях, мы не бились раньше у гор, — парень впопыхах собирает некоторые бумаги, с которыми он никогда не сможет расстаться.       — Каким же интересно образом я смогу быть полезна? — Громова и вправду удивлена словами прочника. Она никогда не была в настоящем бою, и опыта в придумывании какой-либо тактики у неё нет.       — Ты быстро соображаешь, — Давид оглядывает комнату в последний раз, пытаясь вспомнить, что он ещё хотел взять в битву. — Тем более, ты умеешь драться, в отличие от меня.       — Так взял бы кого-то из парней, многие тренируются, чтобы разгружать немного мозги, — Лиза пытается скрыть за странным смехом страх, который не даёт нормально дышать. Может кому-то покажется это проявлением трусости, но фабрикаторше так сильно не хочется терять то хрупкое спокойствие, что она обрела за эти несколько лет, что девушка готова взглянуть любому в глаза и с твёрдостью сказать, что в таком случае она трусиха.       Если это приравнивается к страху потерять всё, что ей дорого.       — Я никому не доверяю так, как тебе, — прочник с присущей ему честностью смотрит Лизавете прямо в глаза. Но спустя мгновение опускает взгляд на дверной замок и начинает буравить его взглядом. — Разумеется, в рабочих вопросах, — добавляет он, а дальше уже полуслышно. — Никто не сравнится с Женей.       В его голосе столько тревоги и сожаления, что Громова не может не придвинуться немного ближе, чтобы в дружелюбном жесте поддержки не положить свою ладонь на его плечо. Ему тоже страшно. Лиза понимает это, видит, но не знает, как помочь, потому что сама еле держится. Но от того, что она не одна чувствует эту невыразимую ничем тревогу, становится немного легче. Возможно, это эгоистично, но плевать, не в таких обстоятельствах она будет о таком думать.       Лизавета старается взглядом сказать всё, во что не обращаются слова. Девушка надеется, что Давид достаточно хорошо её знает, чтобы прочесть правильно мимику. Может, ему тоже станет легче от осознания, что он не один проживает всё это.       Но Лиза забывает, насколько Костюк нелюдимый. Парень запоздало осознаёт, что возможно доставляет своими чувствами какие-нибудь неудобства, хотя это совершенно не является правдой, и, быстро улыбнувшись и попрощавшись, убегает в сторону своих покоев.       Фабрикаторша грустно вздыхает, закрыв руками лицо и коротко вскрикнув, крепко держа ладони на месте. Голова резко становится такой тяжёлой, что девушка упирается ею в холодную стену. Не будь они сейчас в таком положении, она непременно заперлась бы в своей комнате и уснула до самого обеда.       Но возможности такой точно нет.       Истерика уже почти накатывает на неё, но Лизавета вовремя опоминается и, стерев уже начавшие подступать слёзы, быстрым шагом идёт собираться.

***

      До отъезда целый час, а фабрикаторша уже полностью сложила всё, что ей предполагаемо будет необходимо в этой поездке. Сердце неумолимо бьётся в груди, отчего-то вспомнившее далёкие дни детства.       Отрывки, где она плачет, где молит о том, чтобы вернулся отец. Мать она никогда не знала. Впрочем, мужчину, растившего девчонку первые несколько лет её жизни, она тоже не помнит. Они оба умерли слишком рано. Одна при родах, а второй от собственной дурости.       Отца, чьего имени она никогда не слышала, всё время её жизни постигало ужасное чувство тоски по любимой. Невыносимое горе не давало ему иногда даже смотреть на дочь.       Первое воспоминаение, которое сохранилось у Лизы — его смерть. Грохот, непонимание, страх, отчаяние. Невероятно отвратительное и одновременно ужасающее зрелище, особенно для трёхлетки. Тогда вся гостиная была в рвоте и крови от разбившегося черепа. Она помнит яркую алую жидкость даже сейчас, но особенно её запах.       Своим криком тогда она, вероятно, разбудила соседей, раз те немедленно стали сбегаться, искать помощь.       Тошнота подкатывает, как только девушка вообще находит в глубинах своего сознания это ужасное зрелище. Пытается отдышаться, вернуться в реальность, но перед глазами пелена слёз. Давно на неё не накатывала такая резкая и большая волна паники, у которой не было определённой причины. Шею и грудь сдавливает обручами. О голову барабанит что-то очень тяжёлое и массивное, одновременно с ужасными мыслями.       «Ты не заслужимаешь всего, что имеешь, грязная, глупая девка.»       Противный голосок шепчет и кричит одновременно. Лиза затыкает уши, но звук доносится прямо из её головы.       «Ты не сможешь никого спасти, опрометчивая. Не успеешь, стру-усишь ха-ха-ха!»       Скрипучий смех, шелестящие обещания — всё это выводит Лизавету из себя, и она резко встаёт с кровати. Кровь так быстро приливает к ногам, что девушка не может удержать равновесие и отшатывается к стене. Поверхность, на которую она пытается опереться, всё время будто уплывает. Но вот пара мгновений тяжёлого дыхания и непонимания происходящего, и вроде окружение перестаёт шататься.       Фабрикаторша снова видит мир перед глазами, и даже немного радостно начинает концентрироваться на реальном и существенном. Она давно научилась этому трюку, возможно, слишком рано.       Вдохнуть, выдохнуть и перечислить всё, что видишь в комнате.       «Да, я смогу с этим справиться. Проще простого»       Кровать, деревянный пол, широкий стол, листы с пометками, дневник, книги, у неё очень много фолиантов, она даже не думала об этом раньше.       Пытаясь вспомнить, о чём все они, Лиза снова натыкается в своих воспоминаниях на то самое и опоминается уже тогда, когда запах проникает во все щели вновь. Громова заново несколько раз подряд старается прийти в себя, повторяя вновь и вновь названия всех предметов, что лежат в её комнате.       Прежде чем Лиза успокаивается, проходят долгие минуты. А может часы, хотя это вряд ли, за ней бы кого-нибудь послали в таком случае. Паника уходит так же быстро, как приходит. Фабрикаторшу всегда это удивляло, как будто бы и не было всего ужаса, а когда проходит время, воспоминания совсем стираются.       Но сейчас страх всё ещё режет глотку, сдавливает грудь и голову. Нужно срочно перестать стоять на месте, иначе вырвет прямо на гладкий паркет.       Она осматривает комнату так, будто видит впервые. Разрывается между желанием убежать отсюда поскорее и остаться навеки в этом уголке спокойствия. Лизавета провела здесь так много хороших дней…       Посмотев на часы, Громова видит, что времени утекло совсем немного — буквально несколько минут, которые растянулись в бесконечность. Не желая терпеть больше эту гнетущую атмосферу, что образовалась в комнате, Лизавета выбегает вместе с собранными вещами в коридор, где уже стали образовываться небольшие группки гришей, что отправляются вместе с ней в эту поездку, вероятно, в один конец.       Желая запомнить лица людей, что она видит, их смех, некую уставшую беззаботность, Лиза медленно проходит меж всеми гришами. Но выдерживает она это недолго, звуки становятся разом громче, скрип обуви противнее. Громова выбегает на улицу, куда глаза глядят, лишь бы успокоить нервы.