18:55

Сейчас я уже многое забыл. Однако одно я знаю наверняка. И это значит, что ты, читающий эти слова, сможешь выжить. [Конец]

Плавно скользящий по строчкам взгляд останавливается, цепляясь за последние изгибы чёрных символов на экране. Несколько секунд Докча смотрит, а затем выключает телефон и выдыхает. Ну вот… всё и закончилось. Светлая грусть теплится в грудной клетке, когда он поднимает голову и видит людей в вагоне метро — словно полупрозрачные, в другой плоскости мироздания. Кажется, что он здесь, но и очень далеко одновременно, и никто из них не имеет для него значения. Очередной поток людей, таких же, как всегда: непрерывно шумящих, говорящих громко, не соблюдающих личные границы. Докча к этому привык, но до сих пор порой противно раздражает. За стеклом вагона — темнота тоннеля, кое-где пересеченная тонкими нитями света. Это тоже не важно. Никто, кроме него, не знает, что случилось меньше часа назад, что длилось на протяжении более чем десяти лет и только что закончилось. Никто. Лишь он один. Ким Докча вновь смотрит на экран, прежде чем убрать телефон в рабочую сумку. «У меня ведь заканчивается контракт,» — мелькает в голове, но тут же исчезает, как абсурдно не важное. Краем сознания отмечает: выходить через три станции. Время тягуче-бледное, и вокруг всё такое же. Двери вагона открываются с бормотанием диктора и звуком шипящего воздуха. Среди толпы какая-то девушка влетает в метро первой, залипая в телефоне, и врезается в ребёнка, от неожиданности взмахивает руками и чуть не роняет бесполезную коробку со светящимся экраном. Мальчик ойкает, теряет равновесие, крепко хватаясь за переноску в своих ладонях. Ругань девушки — приглушённо, он вздрагивает, поспешно протягивает руки, и ребёнок падает на него. — Ты в порядке? Мальчик ошеломлённо хлопает ресницами, поднимает на него взгляд. Докча тому улыбается, осторожно, но крепко держа и ребенка, и переноску с кузнечиками. — Да… Спасибо, аджосси, — очухивается, улыбается в ответ, и к грусти-облегчению присоединяется переплетение тепла. Эх, дети… — Что вы делаете с моим ребенком?! К ним приближается разъярённая женщина, мальчик дёргается и торопливо выпрямляется, бросает на него извиняющийся взгляд, на что Докча лишь мягко говорит: — Будь осторожен. Тот кивает, отскакивает на пару шагов и вцепляется ладошкой в кофту женщины, начиная бормотать. Та смотрит на Докчу с угрозой, и, отмахнувшись от ребёнка, утыкается в телефон. «Люди», — вздыхает Докча. Поезд вновь останавливается, и ему вдруг приходит в голову покинуть вагон сейчас. Спонтанно, легко, необычно. Чуть волнует его уставший разум, заставляя криво усмехнуться и подняться с сидения. Ничто в мире не имеет значения, — шёпот неизвестного в закрывающихся за спиной дверях, — всё закончилось. — Всё закончилось, — едва слышно повторяет он, опуская веки, и с плеч исчезает непомерный груз. Дышать становится до нелепого просто, ощущает ровное биение своего сердца, — Да, пожалуй, так и есть. Люди отходят от края платформы, торопятся, другие — наоборот, движутся сюда. Скользит взглядом по метро, скамейкам, человеческим скоплениям. Те реальнее не становятся, звук — как сквозь стеклянную плёнку. Ощущает гул нового поезда, и, в последний раз осмотрев мир, ставит портфель на плитку и позволяет тёмным прядям упасть на лицо. Всего один шаг. И он даётся так легко. Последнее, что он слышит — оглушающий скрежет и мужской голос, отчаянный, сильный и сквозящий паникой: — Ким Докча!