Последний хозяин рек

И незнакомец, суливший помощь и добро, был на деле черной смертью.

      Грозным молчаливым маршем они прошли много крутых спусков и поворотов, пока на одном из оживленных дачными участками холмов, не начал вырисовываться один доселе знакомый. На котором вовсю, словно взбесившиеся чайки — галдели люди, в окружении беззаботно ревевшей музыки. А гвалт разноперых голосов не стихал, то и дело перерастая в истерию. Остервенелый смех, смешивался с отчаянным битьем посуды, ругани и отчетливых пререканий. Азула не остановилась ни на мгновение, с каким-то понятным ей одной взглядом — обведя свое окружение, останавливаясь не без интереса — на полной решимости Тай Ли. Мэй только четче обрисовала на собственном лице острое раздражение, но стерпела этот очередной неприкрытый, как будто бы укор в свою сторону.       — Пощаду оставьте на потом, — наконец разразилась Азула легкомысленным, но таким увесистым поручением. Она глядела на них с долей превосходства, не замечая, как торжествующе высится ее подбородок, пока вся поза заносчиво кричала о собственной значимости. Зуко лишь обреченно прикусил язык, понуро опуская глаза, считая свое унизительное поведение — достойным вопиющей наглости Азулы. Азула, казалось и вовсе не заметила мутного, вуалью подрагивающего, — смятения некоторых присутствующих. Казалось, ей уже искренне безразлично, как они поистине относились к ней и всему, что велела ее вульгарная прихоть. Однако в одном она не сомневалась точно — месть, это именно то, что их всех объединяло.       — Что случилось тогда с Чаном? — вопросительно затараторила Тай Ли, обгоняя лениво плетущихся Мэй и Зуко.       — Ничего такого, — пожала Азула плечами, заметно трезвея от всего того хаоса, что успела натворить. — Он попытался меня поцеловать, — хмыкнула, лишь слегка оборачиваясь в сторону Зуко, предугадывая безошибочно его немое, но такое жаркое возражение, что мимолетно отпечаталось на его королевском лице, как рукой снимая старательную невозмутимость.       — Ну и как? — осторожно, но с долей юмора поинтересовалась Тай Ли, все стараясь быть в центре хоть чьего-то внимания.       — Я сбросила его с балкона его же резиденции. Вернее — эти ветхие ограждения уже оказались надтреснуты, даже боюсь представить, что такого ужасного с ними делали, — она прикрыла в деланном смущении губы, мелодично посмеявшись, все без конца не спуская глаз с собственного брата.       — Подозреваешь, что там одним алкоголем и танцами с поцелуями не обходится? — вторя ее веселью, продолжает Тай Ли.       — Разве по этому сброду не видно, что они дикие животные? — не выдержав, Зуко резво вступил в этот ничего не предвещавший диалог. Да так агрессивно, что его голос походил скорее на лай разъяренной собаки. И было не трудно догадаться, как красноречивая ревность охватила всю его строптивую сущность. Противиться этим чувствам не виделось ему возможным. Каждый его шаг, каждое слово — и так превозмогали нещадно сломленный предел возможностей.       — Когда Чан свалился в воду, — продолжила невозмутимо Азула, с вызовом игнорируя вмешательство брата, с нагнетающим интересом оборачиваясь к Тай Ли. — Он заверещал, как девчонка, — рассмеялась вновь, да так едко и злорадно, что Зуко даже всего передернуло. — В воде его настиг Нигихаями, угрожая смертельной расправой, — а она продолжила преподносить все свои злодеяния как обаятельную шутку.       — Да ты что? — встрепенулась Тай Ли, на мгновение в смятении останавливаясь. — Я думала, Нигихаями добрый, — в ее голосе проскальзывали нотки то ли страха, то ли разочарования.       — Не надо думать — надо соображать, — с кровожадной усмешкой напал на нее уже Зуко, довольствуясь тем страхом, что проступал все отчетливей и ярче. — Это дракон. Он в любой момент может сожрать тебя, прямо как олигаторокрокодилы или водяные змеи. Просто пасть раскроет и перемолит твои кости, заглатывая целиком. Срыгнув только волосы… — в его голосе была одна жестокость, которой он в открытую упивался, не без омерзения выплевывая последнюю фразу.       — Зуко, ты ее напугал! — с деланным возмущением пробубнила Мэй, закрываясь предательски рукой, дабы скрыть ту смехотворную желчь, которой разразилось и ее выражение.       — Нигихаями ничего ему не сделал, — продолжила принцесса, успокаивающе подытожив. — Просто напугал, — заверила она Тай Ли, чувствуя болезненный укол совести.       Когда маленький лесной закуток был пройден и они достигли уже известных мест, принцесса еще раз с садистичной ухмылкой оглядела свое бессердечное окружение, внимая их ответной лютости, внимая их готовности мстить.       — Не смейте никого жалеть, — невозмутимо втянула щеки Азула, направляясь к двери.       — А убивать можно? — вдруг разразился за спиной переполненный наивности вопрос Тай Ли, да такой судорожный, да такой трепетный. А Азула умышленно не подает виду, где-то на подкорке понимая, что вся ситуация будто бы выходит из-под контроля. И в ее руках не просто окружение сильнейших и важнейших людей, а скорее преступная группировка. Кучка ожесточенных и безнравственных беззаконников, готовых на кромешные безрассудства. У Азулы аж голова поплыла от осознания той, почти безграничной власти, что смыкали ее королевские пальцы. Одно ее решение готово положить десятки людей, даже самых богатых, именитых и возможно важных, незаменимых. Ничто не имело значение: ни статус, ни размер кошелька, ни должность, ни умения. Лишь один неверный взмах ее руки позволит этим обозленным голодным псам пуститься в ревущий бой. Она не могла скрыть того упоения, что сладкой дрожью прошлось по всем ее напряженным мышцам, открывая глаза на то, что было в ее власти. И даже Зуко — он молчал, выжидая указаний. Наследный принц — всего лишь ее послушный шнырь, не больше ни меньше, — она с наслаждением вздыхает, ощущая на себе бремя исключительности собственного отца, что позволяет ей в гордыне важно возвыситься. И сколько бы она не пыталась с этим любезно бороться — эта спесь — волшебным эликсиром досталась ей с молоком матери, кровью в жилах будоража артерии, заставляя по-королевски громыхать сердце.       — Не стоит никого убивать, — отчеканила ровным приказом принцесса, даже не оборачиваясь, аккуратно поднося руку к запертой двери, чтобы с особой осторожностью постучать. Шум, гам и прочие атрибуты дешевого веселья все еще сопровождали резиденцию Чана. С обратной стороны послышались скорые шаги, дверь вальяжно распахнулась, показывая изрядно вымотанного, но на глазах обозлившегося — хозяина дома. Чан успел лишь деланно нахмурить брови, вопрошающе вытягивая губы.       — Вечеринка закончена! — плавно отстраняя Азулу, с откровенной враждебностью ступил на порог Зуко. Чан хотел было воспротивиться, да только испугался, хватаясь за лицо, что до сих пор помнило несдержанный порыв принца Зуко. Они вбежали всем скопом, разбредаясь по разным углам. Послышались крики, ругань. Полная неразбериха. Стоило Зуко схватить первого попавшегося мальчишку, чтобы жестоко наподдать пару раз — тот сразу же сполз на пол, прикрываясь руками. А Зуко, не обращая внимания, ринулся дальше. Принцесса с удовольствием оглянула воцарившийся истерический хаос, что навевали ее верные спутники.       Точными меткими движениями Мэй пригвоздила несколько человек, угрожающе доставая припрятанные ножи. Плененные, они судорожно переглянулись, начиная кричать. Ножи прошли в миллиметре от их ушей, заставляя с животным ужасом запаниковать, задергаться.       Тай Ли с заливистым криком взобралась на люстру, раскачивая до такой степени, пока одна не врезалась в другую, с пугающим грохотом частично обваливая потолок, придавливая около дюжины ребят. Азула поморщилась, отводя с усилием взор. Душераздирающая картина, что вырисовывалась на ее глазах — убеждала кровожадно оскалиться, особенно стоило этим полным страданий, боли и ужаса крикам наполнить большое, но уже почти в поражении павшее — помещение. Народ сбегался кучами, покачиваясь на волнах остаточного веселья, прыгая безрассудно в океан, кто-то выбивал беспечно окна, — только бы удрать как можно скорее. Чан завопил, унизительно заливаясь слезами, на глазах сникая, притаившись в самом углу. Незваные гости яростно и без разбору громили и крушили все, что только видели. Звуки борьбы смешались с воплями страха и агонии, отчего принцесса не скрыла обжигающего упоения, находя происходящее — кровавым балом. Эра разрушения почти началась, — ее хитрый прищур скользил, без смятения преследуя то Зуко, то Мэй, то Тай Ли. Многие даже не пытались дать отпор — только оголтело кричали, продолжая наращивать панику, укрепляя всеобщую истерику. Посуда с оглушительным треском крушилась, стол с алкоголем и яствами был перевернут общими усилиями Зуко и Тай Ли. В какой-то момент эти оба даже довольно переглянулись, чтобы затем скрыться, бросаясь в толпу не успевших ретироваться ребят. Жестоко и бескомпромиссно они наносили им удар за ударом, пока большое помещение не было залито алкоголем и кровью.       — Что ты делаешь? — вырвался наконец из оцепенения Чан, подбегая к Зуко, пытаясь спасти своего товарища. Не останавливаясь ни на секунду, Зуко бьет одного по лицу, а другого ногой в живот. Чан плечом стукнулся о стену, сворачивая и разбивая чудом уцелевшие вазы. Жалкий, купающийся в осколках собственного достоинства, он практически взмолился о пощаде, бегая глазами по всему помещению.       Зуко с поразительным цинизмом подошел к Чану, а тот аж в страхе закрылся руками, отползая все дальше, пока Зуко без особых усилий медленно, но верно продолжал настигать.       — Где, говоришь, твой отец работает? — внезапно заговорил таким спокойным, но до чего пронизывающим тоном Зуко, а Чан не успокоился, пока не уперся в угол, не имея возможности пятиться. Зуко посматривал сверху-вниз, не выказывая ничего, кроме вопиющего превосходства, что слетало с его губ неосознанно. И он был страшен и он был безумен в своей хладнокровности, в своей бесчеловечной решительности. Чан посматривал на него не в силах и рта разинуть, упрямо, но с застывшим в глазах протестом — презрительно помалкивая, словно слова Зуко действительно могли повлечь за собой серьёзные последствия.       — По-моему, он сказал Восточный флот, — а Азула подсобила, делая пару скорых шагов, поравнявшись с братом, посматривая на него с такой удивительной гордостью, что это пронимает его до глубины души. Она наконец-то улыбалась доброжелательно, властно смерив одобрительным кивком, положив ободрюще ладонь на его напряженное вздернутое плечо. От нее не ускользает та кровь, что выступила у него на костяшках от всех тех жестоких вероломных ударов, что он без зазрения совести наносил любому, кто попадался на его пути.       — Отлично, — кивнул Зуко, все также безропотно и смиренно поглядывая на униженного и оскорбленного Чана, что так и остался безмолвным. От этого жутковато-таинственного напора, выражение Чана искалечило скорое непонимание, которое сливалось с поистине животным страхом. Чан лишь слегка подполз к ботинкам Зуко, отчего тот брезгливо сделал шаг. — Он там больше не работает, — вынося свой зверский вердикт, будто бы во славу короля, с совершенно беспристрастным лицом, надменно заключил Зуко, внимая той истеричной агонии ярого возмущения, что отразилось в выражении Чана. Азула с польщенным видом обернулась к брату, удивляясь его кровожадным и воинственным, но вместе с тем — красивым манерам, в которых сквозило темное благородство.       — Кто ты? — взревел Чан, а по его раскрасневшемуся лицу покатились градины слез. Казалось, он либо все понял, либо напротив — не понял ничего, но ужаса это не умаляло.       — Сколько я там тебе должен? — высокомерно полез в нагрудный карман принц, сдвинув брови у переносицы, выуживая мешочек, помня то оскорбительное замечание, что бросил ему в довесок Чан, перед тем, как получить по лицу. — Один? — достает монетку, с вальяжным тоном растягивая каждый звук, чтобы рьяно швырнуть в Чана. Монета пролетела мимо, едва касаясь щеки, со звоном впиваясь в стену. — Два? — продолжает принц, посматривая с совершенно невозмутимым лицом, чем доводил до исступления не только Чана, но и притаившуюся Азулу. — Три? — швыряет снова, да так, что монета больно врезается в скукоженного Чана, оставляя на его руке красный след. — Десять? — беспощадно опрокидывает всю золотую гремящую составляющую небольшого кожаного мешочка, осыпая так унизительно. Монеты с мелодичным звоном, точно смехом — обрушивались, словно гигантские градины, впиваясь и больно прикладываясь о голову и конечности. Точно золотая волна, схлынувшая от большущего валуна — монеты разбежались в разные стороны, подобно океаническим брызгам. — Достаточно? — деспотичный вопрос, в котором стояла одна сплошная ненависть и претензия. Азула с придыханием притаившегося трепета уставилась на Зуко, ожидая от него чего угодно, но не этого, однако она смолчала, продолжая узнавать собственного брата с другой — с совершенно неизвестной ей стороны.       — Зуко, что за манеры? — практически возмутилась Азула, в повелительном жесте обхватывая его встревоженное предплечье. Зуко практически вздрогнул, она смела наблюдать за тем, как дрогнули его прираскрытые губы, словно трепещущие крылья слабых легких бабочек. Его пронзительный взгляд оказался чрезвычайно открыт. Он был в замешательстве не меньше нее, будто бы в какой-то момент окруженный, пойманный в капкан, напрасно заигравшись.       — Я просто ничего не жалею для своего народа… — сказал он красноречиво, с напускным великодушием, распростёртой рукой указывая на все те деньги, что с легким сердцем оказался готов пожертвовать. Азула несдержанно ухмыльнулась, кривость ее улыбки практически отпечаталась на губах, вызывая в глубине его души сладострастную муку. Пока ее рука главенствующе возвышалась, казалось, над всей его статной фигурой, он ведь в немом согласии практически пал на дрожащие колени… все что угодно, лишь бы не испытывать столь волнительных эмоций, тесно сопряженных с животной лихорадкой и даже ужасом. Казалось, что ее присутствие в его жизни — это обманчивый оплот безопасности. Ее благосклонность сулила ему большие деньги, невероятные свершения и революционный карьерный взлет. Всё. Он мог получить всё, если бы осмелился заполучить ее. Ее одну, возможно навсегда закрывая глаза на собственные желания.       — Ты чрезмерно бледен… — мягко и так поразительно ласково касается его щеки, не гнушаясь, казалось, вообще ничего — даже взволнованных взглядов, — пока он сквозь приоткрытые уста делал встревоженные вздохи, практически погибающий под ее навязчивым и таким опутывающим все его существо — липким надзором.       — Ты беспокоишься? — он спросил это с таким удивлением, что его лицо не прекращая отрисовывало каждую мысль, что путала его темный разум. От его сладкой неуверенности она воссияла приторной нежностью, которую день ото дня могла скрывать все меньше.       — Более чем, — она сказала это практически шепотом. Рокочущим, притягательно низким, заставляя дрожать в нетерпении всю грязную фантазию, что взмолилась, казалось, готовая на все изощрения, что только отрисует ее беспечная прихоть. Его пальцы в томном прикосновении прижались к ее. Он даже слегка склонил голову, в блаженстве прикрывая веки, словно засыпающий в неге ребенок, согретый долгожданным теплом матери. И для него — для них — казалось — перестал существовать целый мир. Все его существо сузилось до нее одной. Поглощенный этим карательным взором, он растворялся, испытывая обволакивающий душу долгожданный жар, словно все его тело взмолилось поддаться этой искушающей игре, которую она без труда элегантно вела, помыкая им как безвольным, у которого, казалось, даже имени своего не было. Азула неспеша отстранилась, опуская свою твердую руку ниже, свойски обхватывая его запястье, чтобы с полным презрения взором всмотреться в то низшее создание, в которое по мановению ока обратился некогда красноречивый и всемогущий Чан. От него прежнего не осталось и следа, он закрывал голову руками, посматривая с опаской, словно загнанный в угол зверь, что трепещет от ужаса. Азула высит профиль, вновь осматривая Зуко, находя его общество венценосным, а его присутствие — дорогим и долгожданным. И чем дольше они находились бок о бок, рука об руку — тем мучительнее становилась сама мысль о грядущем и неизбежном расставании. Тем больнее становилось от понимания, что Зуко излишне труслив, дабы пойти в открытый конфликт ради нее. И чтобы он не испытывал рядом с ней — он не был готов на все, и она это без труда считывала, нащупывая его слабую отстраненность. Он нарочито с болью ее терпел, ощущая в душе гурьбой навалившуюся тяжесть, ведь ему всегда было важно, что о нем подумают, что о нем скажут… он и так слова доброго не стоил, и даже не сколько в глазах Азулы, а даже в глазах собственного дяди. Погнавшись за журавлем в небе, он упустил ту маленькую синичку, что грелась в его руках.       — Зачем тебе столько свечей? — вдруг резко обернулась Азула, и вовсе забывая о существовании горячо любимого брата. От столь ревнивого негодования он даже стиснул зубы, оборачиваясь лишь показательно — слегка. Его взору открылась перепрыгивающая с ноги на ногу Тай Ли, зажимающая по меньшей мере около четырех кроваво-красных свечей.       — Хяку моногатари, — многозначительно и даже с каким-то заговорщическим видом добавила Тай Ли, пугающе-широко осклабившись. От увиденного Зуко проела дрожь раздражения. Азула не без нарочитого скептицизма сделала пару шагов к подруге; не заставляя себя ждать, со второго этажа очень вовремя спустилась Мэй, оглядывая воцарившийся в поместье Чана удручающие бардак и разруху. Мэй легким движением перепрыгивает пару окровавленных и лежащих без сознания тел, с полным равнодушием замыкая круг. — Хяку моногатари, — повторила Тай Ли, с хитрым прищуром переглядываясь с каждым, кто бросал в ее сторону молчаливый вопрос. Кто-то из побитых жертв с булькающим звуком захрипел, прерывая неначавшийся разговор.       — Хорошая работа, — подытожила принцесса, придирчиво осматривая оставшиеся от роскошного поместья руины.       — Пора уходить, — бросил наспех Зуко, скрываясь за дверью. Не заставляя долго себя ждать, девочки юркнули за принцем, разразившись глумливым злостным хохотом.       — Пора сыграть в одну игру! — натянув жутковатую ухмылку, продолжила крутой спуск в припрыжку Тай Ли, по-родительски крепко обнимая несколько свечей. — Хяку моногатари, — от сказанного на лицах Зуко и Азулы воспылало нечеловеческое любопытство, смешивающееся с горячим непониманием.       — Что это? — не выдержал наконец Зуко, окрикнув скачущую впереди Тай Ли. Она вела себя чрезвычайно странно, даже не смотрела в простирающуюся извилистую дорогу, что в столь густой мрачности ночи могла оказаться чрезвычайно опасной.       — Хяку моногатари кайданкай, — разверзла гнетущую неизведанность уже Мэй, обращая весь интерес к себе. — Сказание сотни свечей, — ее ровный и такой пугающий своей простотой голос, под пристальным взором луны показался нечеловеческим. — Я знаю эту игру, — с каким-то неуверенным видом продолжила Мэй. — Не уверена, что это хорошая идея, — пожимает она плечами, провожая скрывшийся в ночи силуэт Тай Ли.       — Куда мы идем? — крикнула возмущенно Азула, казалось бы, в полную пустоту, что уже успела поглотить обезображенные темнотой силуэты.       — К вашему поместью! Обратно на пляж! — воцарился откуда-то из пугающей черноты возглас Тай Ли. А затем это странное и пробирающее до костяшек дуновение ветра все с тем же — давно позабытым шепотом: «Лицо. Хочешь ее лицо?» — подстрекающий необъяснимый надтреснутый, заставивший Азулу обратить свой лик к переливающемуся океану, что зеркальной многомилевой гладью отделял ее от дома.       — Азула? Ты где? — слышит она встревоженный, практически ругающий возглас Зуко, что уже казался далеким. Не разбирая дороги, Азула срывается на безумный бег, не думая ни секунды, желая чего угодно, только бы не оставаться в этом мрачном, полном неизвестности — жутком месте.       — Существовала игра, — с неким леденящим подвыванием раздался совсем недалеко — голос Мэй. — В особо темную непогожую ночь, когда за тучами не видно звезд, — на этих словах Азула нагоняет ушедших столь далеко ребят, хватаясь в протянутую в ночи руку Зуко. Его хватка крепкая, горячая, твердая и такая тираничная, прямо как у самого Хозяина Огня. — Игроки собирались вместе и зажигали сотню свечей, — Мэй продолжила свой сотканный из приглушенного шелеста рассказ, тон ее оставался ровным, животрепещущим и таким пугающе непоколебимым, будто она рассказывала эту историю множество раз. — Каждый из присутствующих ведал страшную историю, а когда он заканчивал — погасал один из горящих огоньков. Так с ходом игры становилось все темнее и темнее, потому что одну за другой тушили свечи, после каждого холодящего кровь рассказа, — под стенающий рассказ Мэй, Азула дергано обернулась на Зуко, что шел решительно впереди, продолжая во мгле крепкой хваткой сжимать ее похолодевшие пальцы. — Согласно приданию: после того, как все свечи погаснут и комната погрузится во мрак — пожалуют злые духи, привлеченные историями о себе… — последнюю фразу Мэй сказала почти шипя, вызывая у всех присутствующих будоражащий трепет.       — Зачем нам в это играть? — Азула возмущенно выдергивает с нахрапистой хватки Зуко собственную руку, нагоняя Мэй, поглядывая в растворившуюся в ночи Тай Ли.       — Ты когда-нибудь играла? — поинтересовалась вызывающе-безэмоционально Мэй, и Азула ощутила тот скрытый под покровом тьмы взор, что вовсю сковывал ее чужим любопытством.       — А ты когда-нибудь играла? — вторит вопросом на вопрос принцесса.       — Впервые слышу про эту игру, — послышался откуда-то позади голос Зуко, а Азулу аж передернуло. Передернуло с самой мысли, что кто-то столь долго и без единого шороха все это время плелся за ней. В какой-то момент ей стало казаться, что выйди они с этого окутанного тьмой лесочка на открытое, хоть и слабоосвещенное пространство — лицо ее брата будет пугающе обезображено.       Как только они достигли знакомого родового поместья, у Азулы даже скрутило желудок от столь необъяснимого напряжения, что пронзило ее с головы до кончиков пальцев, она так и не осмелилась обернуться, словно не желая взглянуть собственным страхам в глаза. Она ринулась на бег, истошно дыша, перебирая ногами еще теплый песок на виднеющийся около пенящегося океана машущий силуэт Тай Ли.       — Мы с моими сестрами частенько играли в эту игру, — завидев всех присутствующих, вручила каждому по свечке Тай Ли, кивком головы призывая занять места. Азула рухнула на песок, втыкая свечу в небольшую ямку, ее примеру последовали и остальные, гнушаясь смело разбивать зародившуюся меж ними необъяснимую тревогу и гробовое молчание. — Нужно, чтобы кто-то зажег свечи, — отозвалась внезапно Тай Ли. Не успела принцесса и пальцем взмахнуть, как все четыре фитилька заалели ярким подрагивающим пламенем.       — Не благодарите, — отмахнулся Зуко, самоуверенно поджимая губы.       — И все-таки: с чего ты решила, что нам стоит во что-то играть, разве мы дети малые? — горячо возмутилась Азула, с непонимания нахмуривая брови.       — Только не говори, что струсила, — подначивает иронично Мэй, не скрывая деспотичной ухмылки, что молниеносно подстегивает принцессу. — Хочешь вернуться к старухам? — без особого труда Мэй находит нужные слова, а Азула даже растерялась, видя всеобщее согласие. Принцесса только тяжко вздохнула, не замечая того неморгающего взгляда, что застыл на ней с присутствием принца Зуко.       — Духов боишься? — его вопрос громыхнул с не меньшей усмешкой, да такой ранящей, да такой задевающей укромно спрятанные страхи. — Вот уж не думал, что моя сестра такая трусишка, — жестокая шутка, от которой, думалось, рассмеяться готовы предательски — все.       — Никого я не боюсь! — расхрабрилась она, сжимая пальцы в кулаки, чувствуя зажатый меж ними песок.       — Время детское, но если малышам пора спать, то, думаю, дорогу найдешь сама, — а Зуко с жестоким смешком продолжил. Тусклый свет четырех дрожащих свечей, пугающе обрамлял лицо каждого, а то воцарившееся на секунду молчание, казалось, повергало в предвкушающий ужас всех присутствующих.       — Очень смешно! — гаркнула на него Азула, поджимая обиженно губы, отводя взор.       — Тише, ребята, не ссорьтесь, — убедительным мягким тоном прошелестела Тай Ли. — Если есть тот, кто страшится или не согласен играть — немедля пусть покинет круг, — говоря эти слова, будто древнее заклинание, подначивала Тай Ли, внимательным взором обводя всех присутствующих, останавливаясь на необъяснимо холодном взгляде Зуко. Азула так и осталась — стесненная чужим решением, не смеющая поддаться собственным сомнениям, оказываясь одной из замыкающих сторон неприятно тесного круга. Все ее существо противилось предстоящему, вверяя себя в руки здравого смысла. И все же она не смогла покинуть начавшуюся столь беспечно игру, втянутая, казалось бы, чужими обманами. — Может быть, есть, кто хочет поведать свою историю первым? — а Тай Ли, будто притаившийся рассказчик, обаятельно призывала присутствующих окунуться в царство мглистой ночи, приоткрывающий завесу неизведанного и потустороннего. Воцарившееся молчание ни коим образом не расстраивает Тай Ли, и с полным тревоги лицом, она размыкает плотно сомкнутые губы. — Тогда начну я, — а от подступившего напряжения, Азула была готова вздрогнуть, улавливая мелкие посторонние шумы, что заставляли невольно возжелать обернуться. Но несмотря ни на что — она этого упрямо не делала, пригвоздившись в полном внимании. — А знаете ли вы, что у меня была седьмая сестра? Да-да, самая старшая, но она трагически погибла при загадочных обстоятельствах. Мои родители всегда жили близ лесов, на пороге с сельской местностью, наш единственный заработок — это земледелие и садоводство, а еще мелкая торговля. Мама с папой строго-настрого запрещали нам забредать в лес близ нашего дома, уверяя, что это может быть небезопасно. Как-то раз, когда мы всей семьей пошли собирать ягоды, то папа дал нам всем наказ — пойте, рассказывайте считалочки — все что угодно, лишь бы вас слышали. И когда я уткнулась носом в сочную зелень, что запестрила передо мной своими ярчайшими ягодами — я забыла обо всем, повинуясь строго-настрого — выговаривала детскую считалочку, будто завороженная хватая ртом ягоды. Лес уходил ровной витиеватой тропинкой. Когда я поняла, что отстала от остальных, то тотчас же закричала: «Папа! Папа! Ты где?». Я озиралась по сторонам, мне казалось, что все эти нахохлившиеся деревья — совершенно одинаковые — куда не глянь: живая, пугающая своей густотой изгородь. И в тот самый момент, когда глаза защипало от пробирающихся наружу слез — я услышала знакомый голос: «Я здесь! Я здесь! Иди сюда!». Я ринулась, сама не зная куда, блуждая невесть сколько, пугаясь самой мысли, что где-то исподтишка твердила, якобы за мной кто-то отчаянно и беспрестанно следит. Смотрит. Я испугалась, когда со спины ко мне приблизилась сестра, резко хватая за плечо. Она отвела меня к папе с мамой. И вот в чем весь ужас: когда я спросила папу, почему он не указал мне правильный путь, почему не пошел на мой зов, папа рассмеялся, всего на секунду посерьезнев до такой степени, что от воспоминаний у меня до сих пор холодеют пальцы. Он произнес: «Тай Ли, я не звал тебя. Я даже не слышал твоего голоса». И тогда ужас, что сковал мое девичье сознание старательно вытеснял мысль, что отвечал мне в той жуткой темной чаще кто-то чужой. Кто-то неизвестный. Это был вовсе не папа, — она сказала это на одном дыхании, с последними словами рвано заглатывая воздух, который, казалось, готов взорвать ее скованные легкие. — Вы когда-нибудь слышали о Хозяине Леса? — озадаченно поинтересовалась.       — Только о Хозяине Огня, — нахмурившись, поглумилась Мэй, вызывая у Азулы ответную улыбку.       — А еще о хозяине рек, — продолжает эту начавшуюся столь беззаботно издевку — принцесса, переводя хитрый прищур на Мэй. Они немногословно поморщились, а затем кровожадно оскалились.       — Хозяин леса — древний дух, обитающий в густоцветущих чащах и убивающий заблудившихся там детей, — сказала это с каким-то удивительным трепетом Тай Ли, одним своим видом призывая слушателей к тишине. — В легендах, что передаются из поколения в поколения рассказывалось, что в лесу, помимо зверей и птиц живут еще и кемурикаге, — последние слова колко вздернули даже бесчувственно глумившуюся Мэй. — В этих старых рассказах кемурикаге — страшные опасные существа, которые похищают младенцев, сбивают путников с дороги и заманивают в чащу детей. Им нравится доводить заблудившихся до отчаяния. И они потешаются над дрожащими от страха жертвами, наслаждаясь их болью и ужасом. А главный среди них — Хозяин Леса, единственное прикосновение которого несет смерть. И смерть эту он несет именно детям! — а Тай Ли почти в истеричном экстазе зашлась, переставая напоминать себя прежнюю. — И вот представьте, что есть некая мистическая игра, в которую вы можете позвать вот такое создание, — а ее тон резко сменился, а взгляд стал строптивым и оценивающим, загоняющим в угол. — В свой дом!       — Что за ерунда? — не выдержал и громыхнул неверием Зуко.       — Слушай внимательно, и не перебивай! — закапризничала Тай Ли, сжимая пальцы в кулаки, ударяя по своим напряженным коленям. — Я знаю, что вы сейчас подумаете, но сразу хочу сказать, что нашим родителям давалось это все нелегко, — с отчаянной страстью вновь слепо встает на их защиту, положа руку на сердце практически рассыпаясь в ненужных клятвах. — Они были такими же участниками, как и мы, будучи детьми. Сейчас они просто не могли делать это сами, так как были довольно стары, а еще работа с растениями — это физически тяжелый труд. Мы с сестрами ни гроша не зарабатывали, а потому в нашей семье каждый должен нести свой долг. Раз в год одна из нас — девочек, должна была играть в эту игру с Хозяином Леса, чтобы урожай был хорошим и увесистым. Иначе бы мы просто не смогли выжить, — она стала драматично оправдываться, все без конца повышая голос, пока ее глаза от безвыходности не заблестели. — Я все это говорю, чтобы вы не ругали моих маму с папой, они нас любили! Правда любили! — она говорила это так воодушевляюще, почти истошно, словно пыталась в этом убедить скорее саму себя, ежели всех остальных. — Существовал цикл, от самой старшей до самой младшей — раз в году мы проделывали этот холодящий кровь ритуал. И я поведаю вам тайну нашей семьи, — наводя жути, она схватилась за лицо, плотно сжимая ладонью губы, начиная обеспокоенно подрагивать, борясь с выплескивающимися чувствами.       — Которую по счету? У тебя фокусов — как у клоуна в рукаве! — грязная издевка, которой принц Зуко больно приложился по Тай Ли словно камнем, с остервенелой жестокостью морщась.       — Зуко! Замолчи! — не выдержав, гаркнула Мэй. — Тай Ли, продолжай.       — Участие в этой игре может принимать лишь один человек, — отняла она от лица руки, поглядывая в размеренный огонек собственной свечи. — При этом самым важным и категорическим правилом является следующее: в доме, где проводится ритуал — не должно быть маленьких детей, кроме самого играющего… Для успешности результата необходимо наличие веток дерева или куста под окнами комнаты. Это должна была быть именно моя спальня, то есть комната того человека, что решился поиграть с Хозяином Леса. У нас было несколько комнат с выходящими окнами на сад и деревья, бывало, что за год до ритуала мы с девочками менялись спальнями, чтобы соблюсти все правила. Для того, чтобы осуществить этот ритуал-игру, мне понадобилось несколько предметов: кукла из прутиков; красная нить — ею нужно будет соединить части тела куклы; локон волос; обычная свеча и свечной воск. Игру начинают незадолго до заката. Человечка делают из свежих веточек-прутиков, которые аккуратно срезают с дерева. Я как сейчас помню, как папа нарезал мне эти ветви, улыбаясь так ясно, прямо как само солнце. Мастерить куклу можно в любое время, главное запомнить слова, что нужно произносить, пока делаете своего человечка. Каждый раз, когда я приступала к изготовлению отдельной части тела, я произносила: «Это — моя левая нога», — когда делала куколке левую ногу, и: «Это — моя правая рука», — когда приступала к изготовлению правой руки. Комментировать приходилось все конечности без исключений. Когда кукла готова и я закрепила все части тела красной нитью, нужно было зажечь свечу и подождать какое-то время, пока она не прогорит в достаточной степени, чтобы затем оплывшим воском закрепить волосы на голове куклы. В тот момент, я твердо произнесла: «Это я». Во время игры с хозяином леса кукла будет представлять вас. Перед тем как начать игру, нужно убедиться, что все окна и двери надежно закрыты. Это очень важно. Я обошла все комнаты несколько раз… Ни одна створка не должна быть открыта, потому что если они не будут закрыты, то он сможет проникнуть в дом, — на этих словах ее лицо обезобразил животный ужас. — После того, как все предметы заготовлены и время близилось к закату, я посадила куколку на подоконник окна, зажигая свечу и аккуратно ставя рядом. Свеча должна гореть, пока садится солнце. Задуть ее можно лишь тогда, когда стемнеет. Когда совсем стемнеет, нужно произнести три раза имя того, кого приглашаешь. Хозяин леса. Хозяин леса. Хозяин леса. Дальше я положила куколку из прутиков в свою кровать, чтобы создавалось впечатление, что в постели на самом деле кто-то спит. Этой ночью спать в собственной постели мне ни в коем случае было нельзя. В моей комнате был шкаф, он то и стал моим убежищем до рассвета. Еще раз повторю, что очень важно, чтобы все окна и двери в доме были закрыты. Дверцы шкафа я закрывала не плотно, оставив маленькую щель, через которую я смогла видеть свою кровать. Настало время, когда я внимательно вслушивалась в звуки снаружи, за окном. В какой-то момент мне показалось, что ветви растущего рядом дерева стучат по стеклу, но затем я поняла, что этот звук слишком настойчивый и повторяется довольно равномерно. А потом мне показалось, что это вовсе не стук, а скрежет когтей. Не двигаясь, замерев, я продолжала слушать. Главное не выходить из своего убежища. Затем я услышала стук снова. Он повторился, но в окне уже соседней комнаты. Хозяин леса проверит все окна в доме, — знающе заверила. — Он очень хочет войти, ведь это же я сама позвала его, — растеряно приподнимает глаза к небу. — В следующий раз стук раздался уже со стороны входной двери. Звук был странным. Приглушенным. Будто это стучит не рука из плоти и крови, а сухие древесные сучья. Разумеется, дверь открывать нельзя. Даже подходить, чтобы посмотреть. Нельзя выходить. В зависимости от обстоятельств или удачи, развитие может идти несколькими путями. Я играла в нее много раз, каждый раз было по-разному. И каждый раз невообразимо страшно. До такой степени, что неминуемое ощущение смерти крадется за тобой по пятам! — растопырила она пальцы, намереваясь запугать посерьезневших слушателей. — Когда все окна и двери закрыты и Хозяину Леса не удалось пробраться внутрь — игра закончится с рассветом, — выдохнула с неким облегчением. — Но в любом случае придется прятаться всю ночь. Хозяин Леса может оставить конфеты или сладости, пытаясь выманить. На утро я и мои сестры всегда находили подобные подарки — исключений быть просто не могло, — утвердительно кивает. — Мама всегда говорила, что эти сладости лучше закопать вместе с деревянным человечком, подальше от дома, среди деревьев, но мы этого никогда не делали. Сладости для нас — это было счастье, которое, казалось, окупало весь тот пережитый ночной кошмар. Помню, как Тай Лат закопала конфеты в лесу, а мы с Тай Лин не удержались и откопали их, чтобы съесть, ни с кем не поделившись. Ничего слаще и насыщенней чем эти конфеты я не вкушала, — чистосердечно созналась. — А потом мы ждали. Ждали, когда же придет наша очередь, чтобы сыграть с этим духом вновь. Тактика была выстроена настолько давно, что не выиграть у Хозяина Леса — казалось невозможной задачей. Но однажды Тай Ву, — и тут голос Тай Ли сделался тихим, сломленным, от пережитого предательства — надтреснутым. — Когда между нами с сестрами начались сильные ссоры, драки и распри, а играть был мой черед — она незаметно, как потом созналась Тай Лиу — приоткрыла форточку на чердаке. Тот день я запомнила на всю жизнь, когда Хозяин Леса однажды проник в мой дом… — а она закрылась руками, начиная по-детски хныкать. — Все началось также: с тихого стука в окна, пока попытки пробраться вдруг внезапно не смолкли, — Тай Ли, проглатывая стянувший ее дыхание ком, убирая от лица руки, набралась смелости, чтобы продолжить. — Воцарилась такая тишина, что, казалось, можно услышать, как собственное сердце колотится от страха. Потом стало необъяснимо холодно, будто где-то и в самом деле открыто окно, с которого дует сквозняк. А затем я ощутила запах гниения, он постепенно заполнил комнату. Меня сковало будто цепями, пригвоздило острыми штырями, хоть тело и ныло от затекших конечностей. Я сидела очень и очень тихо, даже не дыша. Из моей груди вырывались слабые всхлипывания, а из глаз брызнули слезы ужаса. Постараться не издавать лишних звуков и не закричать, когда я увидела, как он подходит к моей кровати — очень сложно. Если бы вы только знали, как это чудовище выглядит… — даже сквозь ночь было заметно, как она побледнела. — От ступора я даже не смогла закрыть глаза руками. Тяжелая поступь Хозяина Леса совсем не похожа на обычные шаги, его приближение звучит так, словно он идет не по полу вашей комнаты, а по ковру из сухой листвы. Пощелкивания, потрескивания и хруст сопровождают все его движения. Гигантский — выше человеческого роста, черный как уголь, вид его силуэта рисовал два изогнутых рога, что упирались в потолок, в какой-то момент словно проходя насквозь… Ноги его оказались косматы, лохматы и с вывернутыми наизнанку коленями, а то, чем он чеканил шаг — это вовсе не ноги человека, это… — она запиналась, задыхалась, а пережитый шок в полной мере отразился на ее невинном лице, явно показывая, насколько пережитое мешало ей спокойно жить. — А самое жуткое, что я услышала не только хозяина леса. Сначала будто бы издалека совсем тихий и жалобный, но становящийся все громче и громче — мне стали слышны голоса маленьких детей. Они звали меня по имени, говорить что-то вроде: «Не бойся. Не прячься. Просыпайся! Идем с нами!». Говорят, что это души, загубленных хозяином леса детей, которые теперь привязаны к нему. Его свита. Если вы не выдадите свое место положение, то он уйдет и заберет с собой куколку, которую вы оставили в кровати вместо себя, — без лишних предисловий добавила с совершенно потерянным выражением. — После того, как он покинул дом, я почувствовала, как возвращается тепло и исчезает запах гнилой жухлой листвы, но я все равно дождалась утра и только потом вышла из своего укрытия. Куколку из прутиков в своей постели я больше не нашла, а вот на полу обнаружила сухие листья ольхи. И желуди. По утру под окнами моей комнаты остались сладости, принесенные хозяином леса. Говорят, если хозяин леса найдет вас, то заберет с собой в чащу. Я знаю, вы хотите спросить: зачем я и мои сестры делали это. На следующее утро ветви дерева, которое растет под моим окном — будто бы выросли за ночь. Листья на них стали зеленее и укрупнились. А сад после визита хозяина леса расцвел, практически зрел. Урожай в этом году был богатым. В этом и заключается смысл от визита этого духа. Все деревья и цветы в его присутствии становятся здоровее, растут быстрее, приносят больше плодов. Но не все игры проходят бесследно… седьмая сестра… она играла первой. Играла давно, много раз, но однажды, когда мы пришли всей семьей домой — ее не было, как не было и куколки, только конфеты… Мы никогда ее больше не видели. Мы знали, что ее забрал хозяин леса, что она умерла страшной смертью. Мы боялись, первое время ужасно не хотели. Но это был наш семейный долг. По-другому нельзя, — замотала она головой. — Родители говорили, что так надо… Тай Ву хотела убить меня, поэтому открыла в тот день чердачное окно! Но я все равно выиграла!       — Постой, хочешь сказать, что родители заставляли вас в это играть перед каждой осенью? — обомлела Мэй.       — Нет-нет, они не заставляли… — замотала Тай Ли руками. — Мы сами были согласны. Мы хотели что-то сделать во благо семьи. Мы так отдавали долг собственным родителям.       — Чудовищно… — с омерзением фыркнула Мэй, отказываясь понимать.       — Вам просто никогда этого не понять: какого это зимовать в голоде и холоде, когда у вас семеро по лавкам! Вы беспечные и ленивые. Вам ничего не приходится делать для того, чтобы добывать пропитание!       — Где была твоя семья во время игр с Хозяином Леса? — уточняет задумчиво Азула.       — Родители забирали сестер, чей черед играть еще не пришел и уходили на ночлег к соседям, приходя ближе к полудню, — Тай Ли рассказывала это все с той же легкомысленностью, что была уже ее неотъемлемой частью, — на одном дыхании закончив, под конец сбивчиво тараторя, практически не скрывая обуявшей ее дрожи — Тай Ли задула собственную свечу, погружая один конец их сомкнутого круга в давящую темноту. Оставаясь в тревожном молчании, Азуле казалось, что ее дрожащее дыхание — стало достоянием общественности, но это всего лишь нагнетающее своей необъяснимостью — воображение.       — Неудивительно, что ты такая ненормальная, — отозвался внезапно Зуко, на что Азула дергано переводит взор. Зуко преисполнен благочестивого снисхождения, что должно было пробудить хоть в ком-то из присутствующих голос возмущения.       — Кто бы говорил! — съязвила задето Тай Ли, обиженно складывая руки на груди.       — Играть в подобное — полное безрассудство, особенно если твой отец не аватар, — подытожил Зуко, недоверчиво прищурившись. — Который в любой момент сможет вытянуть твою задницу из потусторонних передряг.       — Зуко! — ворвалась в их разгорающуюся ссору Мэй, взглянув на него чрезвычайно строго. — Пожалуй, — ее тон смягчился, она опустила глаза на собственную свечу, что все еще освещала этот неумолимо гаснущий круг. — Следующая история моя, — будто бы подводя некую черту, с толикой какой-то предрешенности, сказала Мэй. — Тай Ли права — до пятнадцати лет я была единственным ребенком в семье, однако, появление Том-Тома сделало мою жизнь чуточку лучше, ведь… — она сделала паузу, словно собираясь с духом. — То, что я скажу — это чистейшая правда. Это случилось со мной много лет назад, периодически напоминая о себе во снах… — Мэй летящим движением коснулась неподвижного огонька, который сразу же конвульсивно задергался. — Среди множества вещей, которые могут пугать нас — главенствует страх темноты, — и каждым ее словом, она погружала, казалось бы, и так почерневшее пространство в еще более темное и дремучее. — Порой при плохом освещении собственные глаза могут сыграть с нами злую шутку, — на этих удручающих печалью и какой-то обреченностью речах, принцесса Азула всем телом напряглась, не переставая бороться с теми воспоминаниями, что каждый раз выбирались из темноты, словно восставшие из могил. — Например: мантия, висящая у двери в темноте может превратиться в силуэт человека, а накрытая одеялом подушка станет похожа на кого-то прячущегося и подстерегающего нас в постели. А что, если вы увидели нечто в темноте, что совсем не было ни игрой теней, ни обманом зрения? — и в этот момент Азуле показалось, что Мэй с каким-то вопрошающим взглядом утонула в ее лице, будто бы призывая наконец сознаться. Азула напряглась еще сильнее, не находя смелости даже маленько пошевелиться, словно скованная. — Люди-тени существуют с незапамятных времен, они всегда были среди нас и всегда несли с собой тьму, — никто не решился перебивать, даже когда Мэй сделала очередную паузу, выказывая ту борьбу, что происходила в ее голове, заставляя язык в одночасье неметь. — В тот день ночью я проснулась от какого-то шума… это открывалась дверь в мою спальню, — послышался истошный возглас, отчего все недовольно обратились в сторону не сдержавшейся Тай Ли. Она прикрыла в нетерпении губы, переполненная давящим чувством. — И вошла моя мать, — невозмутимо продолжила Мэй, вновь обращая свой взор на покачивающийся огонек. — Я приподнялась на локтях, чтобы удивленно спросить: «Мама, что ты здесь делаешь так поздно? Все в порядке?», — Мэй удивительно хорошо удавалось играть с интонацией. — Она не ответила, лишь приблизилась к постели, потянулась, чтобы взять что-то с изголовья кровати. И в тот момент, когда она отстраняла руку, я увидела, что это больше не моя мать… это было нечто черное. Человек сотканный из темноты. Оно село в изножьи кровати и седело так, повернув в мою сторону черное лицо: без глаз и каких-либо черт… — и на такой обрывочной ноте Мэй замолчала, опуская голову. Ее идеально гладкие волосы повисли вдоль плеч, закрывая от всего сказанного, будто бы мрачной вуалью.       — Что было потом? — ворвалась с возгласом Тай Ли.       — Оно встало, — медленно, жутко-медленно Мэй приподнимает голову, открывая свое замершее в животном ужасе лицо. — Сделало несколько шагов в сторону закрытой двери, чтобы в момент раствориться… словно его всосало в черное пространство. Но приход этих странных необъяснимых существ донимал меня не единожды. Я бывало несколько раз видела, что моя мать проходила мимо моей комнаты. Довольно тихо. Странно тихо. Шаги были практически беззвучными, но я отчетливо их различала в путающей мое сознание тишине. Я видела тень. А потом этот плач, раздающийся через некоторое время, затем бегущая к брату мать. Настоящая мать, а не творение черноты. Ведь оказывалось, что все это время мама была у себя в комнате, — на этой убаюкивающей ноте, с легкого взмаха ресниц, Мэй мимолетно задувает свечку. Тянущийся лениво спиралью, ввысь поднималась тонкая струйка дыма, полностью исчезающая в небе. Затихла еще одна свеча. Их осталось двое. Азула с некой, теплящейся в самом сердце надеждой — взглянула на неизменившееся ни разу лицо собственного брата. Зуко был стойко непоколебим, его губы оказались задумчиво поджаты, а взгляд сделался острым, тяжелым, даже каменным, словно он все это время был не здесь, а где-то там — в глубинах собственного сознания, блуждающий по коридорам никому неизведанной пугающей реальности.       — Моя очередь, — неохотно размыкаются его губы, а голос у него низкий, вибрирующий и абсолютно невозмутимый, даже безжизненный. — Я познал об этой странной традиции, пока прозябал в Ба Синг Се, меня спасла поразительная осведомительность дяди. Как-то раз нам с дядей удалось забрести на распростершийся на всю улицу праздник, что не гнушался любым гостем. Представьте себе традиционную свадебную церемонию: все украшено красными гирляндами, праздничными плакатами с пожеланиями счастья молодоженам. На столах уже расставлены угощения для гостей и свечи. Вот только на лицах собравшихся нет счастливых улыбок, — его речь внезапно срывается на пробирающий баритон. — Они стараются не поднимать взгляда, не смотреть лишний раз на жениха и невесту. На мертвых лучше не глазеть просто так. На этом празднике нет радости, хоть родители брачующихся и испытывают определенное облегчение, ведь их сын или дочь больше не будет один, а то что жених или невеста никогда не знали друг друга при жизни — это мелочь, ведь у них будет целая вечность, чтобы познакомиться поближе — в загробном мире, — от его голоса веет поразительным равнодушием, словно его история обывательская. — Это мероприятие испокон веков совершается с точностью ритуала. А называется — свадьба призраков, — девочки пугливо затаили дыхание, а Мэй даже с возгласом дернулась, будто в какой-то момент ей что-то необъяснимо почудилось. — В качестве молодоженов, всегда выступают мертвецы. С одной стороны — это даже может показаться романтичным, ведь любящие друг друга люди, которые вдруг внезапно умерли по несчастливому стечению обстоятельств, не успевшие пожениться — получают возможность вступить в брак и не расставаться. Быть вместе после смерти. Но как бы не так: обычно родственники холостого мужчины или незамужней женщины, чья жизнь внезапно оборвалась до того, как они успели найти себе избранника и вступить в брак — приобретают жениха или невесту для почившего. Покупают мертвеца. Ведь считается, что нехорошо хоронить, особенно молодого мужчину — холостым… традиция гласит: если одинокий человек умирает, не успев при жизни заключить брак, то в загробном мире он будет несчастлив. А несчастные призраки со временем становятся злыми и возвращаются в родной дом, принося своей семье сплошные беды и горе. Так что найти невесту для мертвеца было не только заботой об умершем, которому в противном случае грозили вечный холод, голод и одиночество, но и являлась своеобразной страховкой от гнева озлобленного духа. Сами понимаете, что при жизни, у вступающих в брак мертвых людей — не было возможности познакомиться, поэтому при поиске супруга-мертвеца обращали внимание на сочетание знаков зодиака, чтобы муж и жена ладили в загробном мире. Обычно на рынке призрачных невест и женихов продают три категории мертвецов, самые дорогие — совсем свежие тела, далее по средней стоимости идут — те, которые уже начали разлагаться, относительно дешевыми являются скелетированные останки, то есть кости и прах. Как правило за свежих невест запрашивают баснословные деньги. Хочется отметить некоторое неравенство, ведь умершие невесты предпочитают самостоятельно выбирать себе избранника, а ему при этом даже не обязательно быть мертвым, — Зуко с таким странным выражением поглядел в трепещущую свечу, едва касаясь пламени. — Главное, чтобы невеста сама его выбрала. В Царстве Земли есть традиция — по праздникам дарить красные конверты, внутри которых деньги. Как правило такие подарки делают родители детям. Чаще бабушки и дедушки внукам. Так как по правилам хорошего тона открывать подарок в присутствии дарителя не принято — конверт забирают домой и уже дома знакомятся с их содержимым, оценивая, насколько расщедрились родственники. Однако, если вы по дороге домой увидите такой конверт, лежащий где-то на дороге — не стоит его поднимать. Разумеется, что не исключено, что кто-то просто потерял свой подарок. Просто не заметил, как красный конверт, скажем, выпал из кармана, вот только вероятность, что это мертвая невеста ищет себе жениха — куда выше, — от Азулы не скрывается тихое всхлипывание, что притаившаяся Тай Ли еле сдерживает. — Если конверт все же поднять, то действительно можно обнаружить там деньги, но и кое-что еще. Прядь волос и срезанные человеческие ногти. Через некоторое время к вам подойдут люди и сообщат, что их мертвая дочь выбрала вас в качестве своего будущего мужа. Моя история и предрекающий судьбу красный конверт как-то раз, в один из злосчастных дней оказался прямо на моей дороге. Помню, как потянул к нему пальцы, практически касаясь. В какой-то момент дядя хватает меня за плечо, резко и грубо одергивая, он стал причитать, уверяя, что эта яркая обертка — не то, чем кажется на первый взгляд. Когда я услышал от него весь этот душещипательный рассказ, признаюсь — мне стало не по себе, и вот мы уже отошли на безопасное расстояние, как кто-то за моей спиной остановился, поднимая тот злосчастный конверт и в мановении ока меня прострелило чувство сожаления, ведь мне хотелось верить, что дядя нес полнейшую околесицу. Хотелось думать, что я особенный и мне повезет вытянуть золотой билет, а не предложение взять в жены труп. И стоило нам сделать пару шагов, как молодой мужчина, что повелся на кричащую обертку, с ужасом закричал, заставляя меня одернуться, посмотрев ему долго и неотступно вслед. Он ринулся с места так быстро, так ловко — практически неуловимо, забирая эти мертвые деньги… На тот момент мне казалось случившееся глупой шуткой, но однажды мне удалось побывать на подобной церемонии. После тяжелого рабочего дня, кода наконец настал жаждуемый выходной, одним солнечным днем, сопровождая дядю, мы забрели на гостеприимно распахнутые двери. Все кричало и зазывало стать гостями чьего-то праздника. Праздника любящих сердец, которые скреплялись в браке. Я хотел заглянуть лишь одним глазком, но мужчина, что встретил нас на пороге с абсолютно каменным и удрученным лицом — заставил мои мысли недобро зашевелиться. Но дядя, — сделал он болью отразившуюся на лице паузу. — Дядя тотчас же прошмыгнул внутрь, касаясь белой утвари, что была наполнена призывающей себя отведать — едой. И дядя не удержался! — кулаки Зуко от досады сжались, он преисполнился негодованием и обидой, практически не скрывая той боли, что заплескалась в его опечалившихся глазах. — Он лихо опрокинул бутылку с водкой в небольшой стакан, выпивая одним рывком — все о чем я думал в этот момент, проходя мимо цветами украшенных стен, так это о том, насколько же убитыми и обездоленными выглядят гости. Странно, не находите? — неказисто усмехнулся он. — В центре распростершейся залы я увидел уже зеленеющий труп мужчины, облаченный в церемониальные тряпки. Будь я девчонкой — то сразу же убежал бы, но я лишь оцепенел, не веря в увиденное, пока дядя спьяну начал болтать с гостями, поднимая один тост за другим. Рядом с мертвым женихом примостился закрытый гроб, который одним своим видом призывал убираться из этого места. Я просто ума не мог приложить, силясь с мыслью, что кто-то действительно мог наслаждаться трапезой в присутствии мертвецов. Это было настолько странно, настолько противоестественно, что желание сбежать не казалось трусостью. Я оборачивался по сторонам, пытаясь найти хоть в ком-то аналогичные чувства, но, казалось, никого ничего не смущало. Будто происходящее — мирская обыденность и лишь часть их невежественной жизни. Я посчитал происходящее дикостью, еще не зная до конца всех тонкостей подобных свадеб. Мои волосы откровенно встали дыбом даже на руках, когда я услышал странный звук, исходящий от гроба, словно кто-то, кто был внутри — неумолимо и слабо скребся, подобно животному, молящему о помощи, — Зуко вдруг замолк, приковывая к себе еще больше взглядов. Азула тяжело рвано выдохнула, ощущая себя не в своей тарелки. Все эти веемые смертью и духами россказни — не вселяли веселья.       — Там был кто-то живой! — завопила Тай Ли, закрывая лицо руками, пока с ее губ не сорвался дикий истеричный плач. — И ты не помог ей? — неспешно, слабо отстраняя пальцы, спросила, скорее утверждая.       — Нет, — констатировал Зуко, да так, словно этот вопрос не был вопросом чьей-то жизни или смерти. — Не помог… — его глаза сощурились, но голос остался бесстрастным, поразительно безразличным. — Я видел, как этот гигантский ящик с чьим-то неизвестным телом потащили прямо в яму, постепенно и плавно опуская. И мне казалось, что этот скреб стал яростнее, отчаяннее, быстрее. В какой-то момент я словно услышал чей-то ревущий вздох, и я не мог отделаться от ощущения, что все эти звуки — ни что иное, как разыгравшаяся у меня в голове фантазия. Что ничего этого на самом деле не было. Я взял горстку земли, чтобы бросить в последний путь тому шуршащему путнику, которого ждала вечность в земле. Как потом я узнал — это была недавно погибшая девушка, родители умерших обговорили брак практически сразу. Я рассказывал эту историю дяде, но, казалось, он меня не слышал. Говорил, что мне показалось, что он вовсю переговорил с отцом погибшего. Что девушка действительно была мертва. А мне до сих пор кажется, что тот, кто там так отчаянно скребся — был жив, обреченный на страшную смерть… — с долей сострадания закончил он, задувая свечу, чтобы обратить весь свой притаившийся животный интерес к собственной сестре, что чувствовала себя не в своей тарелке, ведь те, кто на нее столь рьяно взирали — не были ей видны.       — Мне нечего рассказывать, — утвердительно и самодовольно рушит игру, становясь очередным камнем преткновения, чувствуя всеобщее раздражение. — Я могла бы пожаловаться на то, что мой дед слышал голоса в стенах. Что он изводил весь дворец, сетуя на то, что кто-то, стоит ему лечь в постель, без конца шепчется и смеется у него над ухом, а потом он обвинил в этом нас с Зуко… особенно, после того страшного пожара, что воссиял на его половине дворца. Азулон уверял, что слышал нас, что это мы с Зуко пробирались в его спальню, бесконечно перешептываясь, подло хихикая. Он уверял, что мы хотим свести его с ума, — когда Азула говорила, ее голос дрожал от возмущения, леденея на моментах прошлого. Прошлого, которого нельзя касаться. — Дедушка любил рассказывать слухи и сплетни, запугивать нас с Зуко, уверяя, что при построении королевского дворца, для укрепления стен — в них замуровывали женщин и детей… — на этих словах у нее от страха выступили слезы. — Но это все слухи, — замотала она головой, криво ухмыляясь, в бессилии усмехнувшись. — Этому нет ни единого доказательства… — с важным видом задувает она свечку, потопляя себя и всех присутствующих в кромешной темноте. Их силуэты недвижимы и пугающе неприступны, словно каменные изваяния, Азула уставилась на Мэй, в попытке разглядеть хоть кусочек ее черт. Глаза неохотно привыкали к раскаленной ночи, что обуяла их плотным маревом. Никто и звука не произнес, словно в ожидании, словно в преддверии истинного зла, которому только что взывали их смелые глупые языки.       Откуда-то со стороны внезапно повеяло холодом, устрашающая тишина, будто бы никто в одночасье даже не дышал, лишь только океанический гул и шепот неукротимо переваливающихся деревьев. Азула осмотрелась, нехотя поворачивая голову, уже чувствуя, сколь сильно ее обуял трепет, парализовывая. Страх был самым сильным и самым непобедимым чувством. И она это знала не только про себя, даже животные — ими также, как и людьми движил страх.       Странные необъяснимые звуки тихим чужеродным стрекотом полились откуда-то со стороны океана, обращаясь в свирепое чудовищное гудение. Океан рокочуще подпевал неизведанному гостю, что пришел на их зов, тогда как деревья с ругающим безумием зашлись в гулком шелесте. Азула внимала тому, как природа в одночасье сошла с ума. Волны неумолимо усилились, а этот устрашающий рык, переходящий на содрогающий все сознание грохот — совершенно точно не был даже отголосками чего-то человеческого. Не успела Азула и онемевших пальцев разжать, как со звериными воплями вскочила Тай Ли, угрюмо впиваясь в собственные волосы. Значит, это все не одна я слышу… — прищурилась принцесса, стараясь скрыть ту дрожь, что пронизывала все тело. Тай Ли трусливо сорвалась с места, словно взбеленившийся дикий зверь, дабы с воплями броситься прочь. Азула только и успела, что уста вопросительно распахнуть, как Мэй, поддаваясь сильнейшим эмоциям, вторя Тай Ли — вскакивает так быстро, так неуловимо, дабы умчаться в сторону возвышающихся лесов.       — Мэй! — встрепенулся Зуко, догоняя наперерез.       А этот удивительно пугающий рокот клокочущих вод украшали редкие всплески воды, шипение и пробирающий до костей гул. Азула с ужасом понимает, что осталась совершенно одна, что все ее столь внезапно, но так предсказуемо — бросили, совершенно не беспокоясь о том, что с ней может что-то ужасное приключиться. Ах так… — обозлилась принцесса, чувствуя резкое тепло, стоило гневу бурлящей лавой пройтись по ее венам, смешиваясь со стылым страхом. Она на негнущихся ногах встает с колен, с полным неверия лицом обращаясь к трепещущему и вздыбливающемуся океану, что старательно продолжал нагнетать. Нервно сглотнув, Азула делает шаг, в напряжении сдвигая брови, уже чувствуя тот тяжкий флер потустороннего, что из неизведанных глубин был вызван их жуткими историями. Духи… — делает торопливо шаг назад, приходя в истошную панику. Наедине с невидимым и чем-то очень и очень опасным. Темный страшный и возвышающийся пригорком лес — был единственным спасением, но только от одного его вида Азулу брал кромешный ужас. Почему они все настолько трусливы? Почему они все бросили меня! — злится принцесса, а океан продолжал бушевать, реветь и надрывно бормотать, словно выпуская бесчеловечное лютое нечто. И как только ее глаза заслезились, а немой сковывающий страх дошел практически до апогея, заставляя сердце разбережено стучать, а пальцы дрожать, — на освещенную луной поверхность с монструозным рыком вырвалась зубастая пасть. Плавно выныривая, пока не оголила свои изогнутые длинные рога. Азула моментально оторопела, продолжая наблюдать за устрашающим поведением, казалось, взбеленившегося зверя. Его прикрытые глаза в мгновении распахнулись, а из приоткрытой пасти сочилась свежая кровь, тонкими струями растворявшаяся на поверхности.       — Нигихаями! — бросилась было к нему Азула, тая самые дурные мысли. Былой страх как рукой сняло, ей хотелось коснуться его, убедиться, что с ним ничего не случилось, и что та кровь, что пролилась из его пасти — не его собственная. Дракон взглянул на принцессу будто с насмешкой, однако он без раздумий в приветствии кланяется, чтобы потом с особым чувством подставить свою шею под блики луны. Азула могла наблюдать за тем, как иссякающая кровь скатывалась по его бледной чешуе. А затем этот страждущий возглас, что разразился, казалось, не только в ее голове. Азула не сдвинулась с места, продолжая поглядывать на последнего хозяина рек, что был так таинственно спокоен, словно околдованный. «Иди сюда…» — смогла разобрать наконец принцесса изнывающий в нетерпении грубый гнусный голос, — «Иди ко мне…» — она, словно ведомая — делает бесконтрольно шаг, подчиняясь магнетизму неизведанной океанической сущности. Ее глаза опустели, а рассудок сделался поразительно легким. — «Ближе», — деспотично командует, а ее пальцев едва коснулась трепещущая полоса океана. Азула, будто ото сна — резко просыпается, стоит холодной воде пощекотать ноги. Она хмурится, осматриваясь с остервенением, воровато, не прекращая слышать чей-то устрашающий зов. — «Только не иди в лес…», — его тон стал угрожающим, а затем зловещий, сотрясающий все ее существо — звонкий смех.       — Опять ты? — разомкнулись ее уста, чтобы вероломно возмутиться. Она уставилась в чернеющую гладь, находя волнения воды не случайными. — Что тебе нужно? — а Азула поджимает разгневано губы, по-настоящему страшась. Все это время он был здесь? — глаза принцессы с неверием забегали и она вспоминает тот причудливый шепот, что без конца все время мерещился. Мерещился близ воды, близ океанов… Азула в суматохе делает шаг назад. Она обижено фыркнула, деловито собираясь уходить, как вдруг его голос заинтриговывающе повторил:       — «Не уходи», — страдающая мольба, от которой Азуле возжелалось злобно оскалиться. — «Иди сюда…», — а она останавливается, позволяя ему с облегчением вздохнуть, а затем этот пронзительный, гипнотизирующий и вводящий в смятение приказ: — «Мне нужно твое лицо…», — он голодно растягивал каждый звук, каждую букву, словно получая грязное наслаждение. — «Взамен я дам тебе любое. Какое хочешь…», — примирительное предложение. Он был столь на нервах, яро разбережен, — будто его ожидание в одночасье сделалось острейшей пыткой. Словно ему доставляла боль одна только мысль, что он медлит, скованный неизвестными ей силами.       — Что за несусветная ерунда? — а принцесса возгордилась, после его слов считая себя поистине неотразимой. Если ему столь страстно требуется ее лицо, значит — это лицо имеет какую-то особую важность, ценность, — а Азула воодушевленно скалится, пребывая на волне собственного величия, зазнавшись, от гордости широко расправляя плечи, приосаниваясь.       — «Заключи со мной сделку…» — его голос стал хриплым, изможденным, взывающим, жалким и болезненным, словно оно плакало. Это прозвучало почти романтично, на что принцесса продолжила жадно бессердечно склабиться, находя его горе приятным. Страдай! Да! Страдай еще больше! Убеди меня, что тебе и правда плохо! — измывается над ним, до конца не понимая: нужно ли ей его бояться? В какой-то момент он напомнил ей жалкого и ничтожного Зуко. Мог бы забрать лицо — сделал бы это, — без задней мысли понимает, обуреваемая деспотичной жаждой — всласть над ним надругаться. Поиздеваться. На что ты готов, ради моего лица? — а ее выражение украшает смесь поразительного ликования и просто изуверского садизма.       — Принеси мне лицо Синей Маски! — этот ее невозмутимый импульсивный приказ, от которого тон становится даже неприлично томным.       — «Это невозможно…» — серьезный, переходящий на грубость голос, который, казалось, видит насквозь всю ее подлую натуру.       — Почему?! — вызверела, обозлилась, в ярости от напряжения сжимая пальцы, с возмущением вскидывая подбородок, пока на лице рисовалось красочное несогласие.       — «Потому что он не человек», — а от его фраз, а от этой убедительной констатации у Азулы даже волосы на затылке зашевелились. Что это значит? Неужели оно и правда злобный дух? — «Лицо не просто оболочка, а — душа — суть всего живого…» — он терпеливо и довольно весомо, без лишних предисловий, откликнулся на ее горе. — «У этого существа нет души. Он меченый…», — на этих его жестких и довольно непонятных словах, принцесса Азула ощутила, как мурашки ровной вереницей побежали вдоль позвоночника. Она невольно поежилась.       — Я не понимаю! — капризничает, волнуется, переставая и вовсе догадываться, что все это значит. Что происходит…       — «Он не принадлежит миру людей…», — а Кох степенно, но раздраженно продолжил, вгоняя принцессу в бешенство.       — Скажи, кто он! — требовательный жесткий каприз, от которого, казалось, в недоумении вздрогнул даже океан. А Нигихаями так и не сдвинулся, продолжая витиевато изгибать шею, из-под лениво прикрывающегося века — внимательно поглядывая.       — «Не могу…» — когда он ответил — это было поразительно стремительно, он не задумался ни на секунду.       — Кодекс чести?! — процедила сквозь зубы, чтобы с усмешкой взглянуть на простирающийся до горизонта океан.       — «Я просто не знаю, кто он…» — на выдохе подытожил, кажется, не имея времени церемониться.       — Ты врешь! — скандально ставит на место, не представляя, насколько до трясучки мог довести его ее нрав.       — «Не ходи в темный лес…» — это было последнее, что он мрачно добавил на выдохе, перед тем, как исчезнуть из ее головы, оставляя наедине со своими бесчестными подозрениями, горячими паранойями и неотступными страхами. Она моментально обернулась на тот гул, что издавал призрачную загробную песнь, олицетворяя в мгновении ока все самые страшные и жуткие фантазии, к которым ее тянуло, словно магнитом. Умышленно и почти безвольно она дернулась в сторону леса, что не предвещал ничего хорошего, озаряемый серебристыми отблесками луны. За ее спиной послышалось размеренное шипение волн, а затем этот истошный, будто бы предостерегающий — рык последнего хозяина рек, что заставило ее запнуться, на секунду в сомнении остановиться. Ее глаза нещадно бегали от одного беснующегося дерева к другому, стараясь найти ответ на неразгаданный вопрос: кто там? Неужели очередные страшилки, что взыграли в ней стихией — способны сбить с толку? Она не могла объяснить самой себе, почему все предупреждения она отринула как смехотворные предубеждения, не считаясь с собственной интуицией, что заставила ее сердце похолодеть, стоило хоть на секунду представить, что кто-то неизведанный, ужасный, но издавна поджидающий — кроется где-то там. Полная уверенности, что все услышанное — лишь разыгравшаяся под аккомпанемент страшных историй фантазия — принцесса двинулась дальше, огибая песчаные, рассыпающиеся под ногами пригорки, близясь к неминуемому лесочку, что казался единственной дорогой, которая могла вывести ее, с этого призраками прошлого окутанного места. Позади послышался резвый всплеск, она оборачивается, а Нигихаями и след простыл, он словно трус — растворился в океанической солоноватости волн, поднимая со дна всю муть, что так славно до сего момента почивала. Я не трусиха! — ее губы поджались, но даже в мыслях голос рябью затрясся, заставляя Азулу желать пройти этот неумолимый путь как можно скорее. Не ночевать же в самом деле в пыльном королевском поместье, чье присутствие казалось еще более устрашающим. Дойдя до самой кромки, дуновение ветерка словно втягивало ее, обдавая все лицо пугающим необъяснимым холодом. Не ходи в темный лес, — торопливо повторяют ее губы, а рука плавно касается шершавого ствола изнывающего дерева. Азула предельно внимательно осмотрела угасающий в ночи лес, не видя ничего подозрительного, в момент считая своих подруг и Зуко — трусливыми предателями. Убежали, даже не позаботившись о ней, о том, как она пойдет через эту сотканную из черноты рощу. Это все глупые сказки, — помотала она головой, храбро ступая на мглистую, съедаемую тенями тропу, ее тут же берет озноб от вспышкой обрисовавшегося осознания: дротик точно был! Его кто-то похитил! — а ноги сами собой несли ее в опасную приглушенную неизвестность. Синяя Маска здесь. Он где-то рядом. Но он же не мог погнаться за ней в такую непроходимую даль и глушь? Неужели все из-за одной меня? Неужели он читал ее как открытую книгу? — а ее дыхание становилось чаще, а внезапный хруст под ногой показался оглушительнее раскатов грома. Она резко остановилась, оборачиваясь по сторонам, словно резко зашуршавшие кустаники — это кем-то потревоженные души. Ее лицо исказила гримаса животного ужаса, и она хотела было дать заднюю, выбежать назад — в освещаемые луной просторы, как внезапно чьи-то шаги перестали казаться разыгравшимся воображением. Ее дыхание срывается на обескураживающие тяжкие стоны, она с ужасом распахивает глаза, на которых уже поблескивали слезы. Она протягивает руку, желая зажечь пламя, как хруст раздается опасно близко, заставляя в испуге вздрогнуть и резко отскочить. Если я выдам себя, то оно точно поймет, что здесь есть кто-то еще. В ней теплилась надежда, что все это ни что иное, как слуховой обман. Что все это леденящий кровь вымысел, что здесь никого нет кроме нее, дикой природы и парочки грызунов, что на ночь глядя решили перебрать свои гнезда.       Что-то невообразимо быстро мелькнуло там вдалеке, и Азуле почудилось, будто эта здоровая почти оформившаяся фигура, прямо как те сплетенные из черноты силуэты, о которых рассказывала Мэй. Не может быть… — а Азулу сковал непомерный ужас, который пробирал все ее существо, делая каждый вздох болезненным испытанием. Хруст. Еще. И еще. Совсем близко, опасно близко, будто кто-то специально ломал все ветки на своем пути, заставляя ветер вторить кому-то жуткому, паранормальному и неизвестному. Ее грудь завздымалась с новой силой, она двинулась дальше, отмахиваясь от страхов как от назойливых мух, считая собственные шаги, уже где-то там — вдалеке успевая увидеть расступающиеся к очередному пригорку деревья. Шорох, от которого у Азулы побежали мурашки по всему телу, заставляя волоски в отчаянии приподниматься. Он не заметит меня. Не заметит. Я почти дошла, — успокаивает себя принцесса, поглаживая предплечье. А затем резкий порыв ветра, уносящий шелестящую листву в загробный демонический хор. Она резко остановилась, прислушиваясь, не в силах доказать самой себе, что только что слышала чьи-то подозрительные шаги, которые стихли ровно в тот момент, стоило и ей самой остановиться. Она судорожно сглотнула, борясь с желанием закричать. В одночасье у нее словно силы закончились, в голове зароилась помутняющая мгла. Она делает пару шагов, а этот кто-то вторит ей, начиная поразительно таинственно приближаться. Нет. Мне не показалось, — выдыхает с полным арсеналом терпения, стараясь совладать с собственной нерасторопностью.       — Мэй. Тай Ли. Зуко… это вы? — осторожно, не оборачиваясь практически мямлит, не понимая, почему ей так упрямо желалось пойти вразрез с чужими предостережениями. Шорохи резко стихли, заставляя голову обескураженно опустеть, а затем этот страдающий будоражащий крик какой-то птицы, да такой суровый, уродливый и ликующий, что принцесса была готова в ужасе сжаться. Ее веки распахнулись, но она двинулась дальше, минуя собственные страхи, неумолимо ускоряясь, улавливая как кто-то почти срывается на бег, желая догнать. Она вскрикивает, но кто-то тянет ее, звериной хваткой одергивая. Не успела Азула ничего понять, как чья-то ладонь легла ей на лицо, плотно прижимаясь к губам, а затем эта резкая боль, что пронзила связки на шее, стоило чему-то острому и длинному, а еще смертельно холодному люто впиться в ее нежную кожу. Ее руки присогнулись в локтях, а пальцы парализовало, они неестественно скрючились. Ее глаза заслезились от непередаваемого ужаса. Конечности ослабели, по разуму разливается знакомое чувство полного отрешения и безвыходности. Она касается того, что столь тяжким грузом давило на ее шею, хочет выдернуть, от шока теряя возможность трезво мыслить. Это дротик. Тот самый! Она надрывно дохрипоты кричит, а ее аж всю в мондраже лихорадит. Она дышала через раз, ощущая разрывающее биение крови у себя в висках. Оно полегло на ее теле липкими грубыми прикосновениями, она делает шаг, а ноги не слушаются, тело словно перевешивает на одну сторону, мышцы одеревенели, резко расслабляясь, превращаясь в теплый воск. Она нестерпимо хочет вырваться, а он давит на нее всем своим весом, вынуждая с грохотом больно упасть. Она вскрикивает ему в ладонь, изо всех сил стараясь сопротивляться, ощущая его злость, не в силах себе объяснить почему столь ужасающе его боится. «Я приду за тобой», — в воспоминаниях всплывает его красноречивая и не сулящая ничего хорошего угроза. Она бьется почти в конвульсиях от накатившей истерики, сквозь чужие объятия, чувствуя на себе тепло чужого тела, она рвано и обезумивше вопит. Из глаз брызнули слезы, в голове все перепуталось, мысли превращались в неразборчивый бред. Она вырывается, впиваясь пальцами в чью-то руку, с остервенением одергивая. Как только губ коснулся свежий прохладный воздух, Азула вскрикивает, желая бежать. Но кто-то из темноты тащит ее назад, так жутко не издавая ни единого звука. Словно этот кто-то и не дышал вовсе. Эта немая и столь тесная борьба их тел продолжалась, казалось — вечность. Она вырывается, необъяснимо ловко вскакивая, желая продраться сквозь искривленные редеющие деревья, но кто-то из темноты хватает ее за ногу и Азула со сдавленным писком падает, больно ударившись подбородком о колючие растения. Она хочет кричать, а голос застрял где-то в груди и только остервенелый животный ужас, что пронизывает все трепещущие мышцы. И эти чужие пальцы, что она ощущала, казалось каждой клеточкой. Он длинный и тяжелый, что прижимает сильнее к земле, а затем грязная большая ладонь, что вновь ложится на ее белое лицо, очерняя и пачкая. Она задышала в испуге как пойманное в западню животное. Никогда ей не было так страшно, как в объятиях этого монстра. Никогда. Этот нечеловеческий лютый страх заставлял разум костенеть, глаза слипаться, а сознание поплыть. У него как будто десять рук. Оно как будто паук. Оно обнимало ее, словно мотылька паутина, окутывая плотным обездвиживающим коконом.       — Нет! Не трогай меня! — забилась она в истерике, крича сквозь его ладонь, стоило ощутить унизительное прикосновение, что нахраписто углубилось. И оно замерло, прижимаясь лицом к ее затылку, заставляя Азулу от бессилия рухнуть. Она трепетала в его руках, как исходившая в предсмертной агонии. На ее пальцах грязь, ее почти лишили одежды. А он с особым наслаждением вдыхает, казалось не столько запах ее волос, сколько пьянящий аромат страха. Она дрожала как замерзший лист на ветру. Всего какая-то секунда, когда перед глазами все поплыло и она от удушливого липкого тепла, что мешало сделать ей вдох — стала плавно терять сознание, обмякнув у него на руках. Он потянул ее обездоленное измученное тело, полностью беря на руки, неся так, словно она долгожданная жертва, уготованная кровавому алтарю. Он шел медленно и долго, пока не миновал несколько лесов, практически не ощущая того болезненного онемения, что осело на его стальных мышцах.              — Зуко? — на пороге его встретила Тай Ли и какая-то из старух. — Почему так долго? — она переживала, подбежала к принцу, чтобы заглянуть в испачканное и измученное лицо собственной принцессы. Азула была жива. Размеренно дышала. Просто спала.       — Что случилось? — вмешалась старуха.       — Это ты! — прошипела грозно Тай Ли, влепив Зуко с такой силой, что он даже дернулся, подавшись в сторону. Его лицо исказила жуткая маниакальная гримаса, похожая скорее на сладострастное ликование. Он остался безмолвен, поднимаясь твердо по ступеням.       — Я должен был найти ее, — красиво заговорил, не видя, как обозлилась с его приторной лжи Тай Ли. — Я обыскал весь лес, пока не нашел ее лежащей в кустах.       — Ну да, конечно… — стиснув зубы смотрела ему в спину, пока старуха открывала дверь, не обращая внимания на чужие пререкания. — Ты ведь не остановишься, правда?       — Не понимаю, о чем ты, — с надменной брезгливостью обходит ее, взглянув так колко и так кратко, словно она редкой мерзости человек. — Дай мне пройти! — повысил голос, не понимая, почему она так отчаянно путается у него под ногами. Тай Ли, перепуганная, делает неловкий шаг, позволяя принцу переступить порог дома. Он важно и столь самоотверженно погружается в теплое и светлое помещение, а вокруг него тотчас же забегали переполошившиеся старухи. Не заставив себя ждать, на встречу ринулась озадаченная Мэй, заглядывая в бессознательное лицо Азулы.       — Несите ее сюда, принц Зуко, — командует одна из старух, а он повинуется, с особым трепетом на губах опуская Азулу на мягкие покрывала и подушки, все еще не в силах отпустить, будто вот-вот и он расстанется с ней навсегда. Его лицо берет непередаваемая паника, страх и замешательство. Девочки со старухами засновали туда-сюда, повсюду создавая давящую и гнетущую суету. Он присел у ее ног, удрученно подпирая кулаками собственный взмокший лоб, начиная в растерянности растирать, старательно пряча глаза.       — Вот, подержи, — командует резво своей сестре старуха и та приподнимает Азулу за шею.       — Она дышит! — спохватилась другая.       — Да все с ней нормально! — обиженно гаркнул Зуко, продолжая пребывать в замешательстве, расторопно начиная злиться на всё и вся. Мэй не отходила от Азулы, с особым трепетом наблюдая за тем, как одна из старух придерживала, а другая подносила к лицу Азулы небольшую скляночку. Момент истины, в котором принцесса содрогнулась, начиная яростно отпихивать всех, кого только успели выцепить ее прояснившиеся глаза. С обезумевшим выражением, она судорожно приподнимается, начиная остервенело кашлять, придирчиво прикрывая нос.       — Нюхательная соль, простите, госпожа. Так было необходимо, — разводит руками старуха, делая пару шагов назад.       — Азула! — впилась в нее гремучими объятиями Тай Ли, отстраняясь нерасторопно, чтобы заглянуть в ее потухшие и застывшие глаза. Азула смотрела куда-то вниз, словно в одночасье прозрение отступило, порождая страшную и давящую слепоту. — Что произошло? — а Тай Ли, хватается в ее лицо, впопыхах пробегаясь взором. — Ты ранена… — замечает кровоподтек, что бурым пятном наливался на ее бледной шее. Азула дергано и так властно отталкивает подругу, чтобы со слегка угрюмым видом вопросительно осмотреть то место, в котором почти по наитию успела очутиться. И тут Зуко всего предательски сжало, сковало, казалось, он даже перестал дышать, ощущая, что всего молниеносное мновение и она обернется, чтобы на этот раз всмотреться и в него. И она это делает, с легким покачивающимся движением останавливаясь, рассматривая своего брата так, будто впервые видит.       — Напоролась на колючки… — раздается ее текучий и довольно странный голос, она словно все еще была невообразимо сильно пьяна, тотчас же хватаясь в то место, куда ее успел пронзить дротик. Она размеренно покачивалась, да так, словно вот-вот готова рухнуть наземь вновь. Зуко хватает ее за руку, притягивая к себе, в какой-то момент сильно-сильно прижимаясь, в повелительной манере, столь снисходительно начиная утешать, а у нее на глазах аж слезы выступили. И для всех оставалось загадкой: счастья или разочарования?       — Все хорошо, — тихо, практически убаюкивающе начал он, сжимая ее в крепких объятиях как веревками, не позволяя ей и взглянуть на все то беспокойство, что плескалась в глазах смотрящих. И будучи к ней столь непозволительно близко, он ощущал, как же сильно она дрожит. — Я спас тебя, — умиротворяющая интонация и такая складная ложь.       — Что произошло? — не унималась Тай Ли, хватая принцессу в поледеневшие пальцы.       — Она упала, — констатирует Зуко, позволяя Азуле с мимолетной ухмылкой отстраниться. Она тотчас же уперлась о собственные ладони, изможденно выдыхая.       — Я упала… — ее губы разлепляются и из самых недр полился дрожащий сдавленный голос. Она мотает в неверии головой, с трудом вспоминая случившееся. — Вы все бросили меня, пришлось идти в одиночку, никогда бы не подумала, что могу столь яро облажаться! — а она глумится сама над собой, с плачущим вздохом проглатывая ту истину, которую просто требовалось утаить.       — Зуко отправился на твои поиски, — тотчас же вклинилась с надменным видом Мэй, посматривая на Зуко так, словно стерпела вероломное предательство. — Мы остались тут на случай, если ты пойдешь другим путем, — а Мэй невероятно глубоко вдохнула, ловя на себе одобрительный взор принца, отчего ей в мгновении ока стало уютно и приятно, а с другой стороны — необъяснимо гадко.       — Ты пошел меня искать? — ее губ коснулась дрожащая улыбка, то ли скорби, то удовлетворения. Азула убирает от лица ладони, вглядываясь в простирающиеся просторы, дабы в очередной раз убедиться, что все происходящее — не глупый сон.       — Ну конечно, — хмыкнул он, складывая на груди руки, закидывая ногу на ногу. — Ведь я отвечаю за тебя головой, — это прозвучало обнадеживающе, что моментально рождает на лице Азулы остервенелый восторг.       — Но ты ранена! — не унималась Тай Ли, косо и очень враждебно поглядывая на Зуко.       — А… да… — Азула касается свежей раны, а воспоминания пронзает чья-то грубая бесцеремонная рука, звериная хватка, а затем эта боль, что колыхнула все тело, стоило острой игле проткнуть кожу. Она осталась фальшиво бесстрастной, и только опустившиеся в отчаянии брови рисовали поистине пережитое, что она утаила. — Там были шипы… кустарники, — запинается, стараясь отшутиться, выглядя при этом почти болезненно. Ее лицо становилось серым, глаза заливала тьма, а мышцы скручивало от взыгравшейся слабости.       — Принцесса, позвольте, — наклоняется к ней старуха, придерживая в руках влажную тряпку. Азула не шелохнулась, разрешая прикоснуться к своей саднящей шее, ощущая будоражащий холод. — Небольшая ранка, должно быть, совсем небольшая заноза, — с умным видом рассматривает рану старуха. — Но я не вижу, чтобы что-то осталось, должно быть, оно тотчас же выскочило, — приободряюще улыбнулась.       — Вот, держите, госпожа, — протягивает ей чашку теплого травяного чая другая старуха, и Азула молча, с совершенно недружелюбным лицом, окунается в переливающееся отражение на самой поверхности, силясь со страхом, что все произошедшее — не блудный кошмар. Это ведь все не взаправду. Этого не было. Не было… ведь так? — с отчаянием делает глоток, боковым зрением окидывая Зуко, который смотрел куда-то в сторону, поразительно не проронив ни слова, не меняя своей окоченелой позы, будто бы его здесь и вовсе не было. Дедушка тоже уверял, что видел и слышал нас с Зуко тогда… в тот день, когда загорелся дворец… — упорно готова отрицать все случившееся, не в силах хоть кому-то сознаться в том, что за ужасы ей приходилось пережить.       — Ты в порядке? — внезапно коснулся ее плеча Зуко, резко оборачиваясь. Его взгляд оказался мрачным и не предвещающим ничего хорошего, а тон не казался вопросительным, а скорее убедительно побуждающим.       — А… ну… д-да, — запнулась Азула от столь пристального внимания, чувствуя, как ее щеки запылали от стыда, ведь столько глаз прямо сейчас были обращены к ней, требуя, будто бы чего-то взамен. Чего-то, что могло бы помочь им всем со спокойной душой выполнить свой долг.       — Я устал, — начал грубо и бесстрастно жаловаться, находя в сестре корень всех своих проблем. Азула поджимает губы, старательно силясь понять, к чему он клонит. — Я хочу удалиться спать, — он взирал на нее не без толики осуждения, словно ругая за столь глупое привлечение внимания к своей бахвальной персоне. — Позволишь, я уйду, раз с тобой все нормально? — это было сказано так бесчувственно, так отрешенно, что это не могло не обидеть. Он не переживал. Он не испугался. Она словно бесила и раздражала его, что он с трудом мог скрывать. Зуко судорожно разминает руки и шею, бесцеремонно вставая со своего места, даже не дожидаясь всеобщего дозволения, чтобы в полудреме откланяться.       — Зуко! — взбеленилась Мэй, сжимая от досады зубы, наблюдая его строгое нежелание придерживаться правил приличия.       — Доброй ночи, — напоследок обернулся, чтобы столь ужимисто улыбнувшись, двинуться на второй этаж, моментально отбрасывая все случившееся. Азула, словно завороженная провожала его ссутуленную и уставшую от напряженного дня спину, чтобы в какой-то момент он в одночасье исчез, оставляя ее на растерзание собственных домыслов. Нет, все не так! — перечит она себе, отказываясь уподобляться Тай Ли, которая в этот самый момент держала ее за руку, восседая на полу, точно служанка.       — Принц Зуко поистине благородный молодой человек, — отозвалась одна из старух, беря на руки только что подоспевшую и заспанную кошку. Старуха начала ее с остервенением гладить, убаюкивая, будто бы маленького ребенка, заставляя кошку широко раскрыть пасть в ленивом зевке. — Отправился искать вас. Ни на секунду не сомневаясь, что приведет вас обратно, да, Джин? — обратилась старуха к кошке, продолжая ласково поглаживать. Азула в растерянности взглянула на все это время угрюмую и уже заметно утонувшую в ненависти Мэй, которая на этих словах лишь гордо удалилась, даже не пожелав приятных снов. Старухи погасили все свечи в гостиной и пошаркали обратно в спальню, оставляя Тай Ли и Азулу наедине, отчего у принцессы пробудилось острое чувство брезгливости. Ну вот, все опять столь ехидно посмели бросить ее! — сжимает губы в плотную тонкую линию, отказываясь принимать случившееся. Азула встает, обходя Тай Ли с таким отрешенным видом, будто той и вовсе не существовало, дабы удалиться вслед за Зуко, наконец скрываясь в таинстве ободряющего сна. Этот день выдался тяжелым, почти надрывным — переполненным страшными событиями, отчего принцессе хотелось как можно скорее забыться.       — Азула! — а Тай Ли вскакивает, в пару прыжков сокращая расстояние, вцепляясь той в запястье, на лету останавливая. — Он напал на тебя? — приглушенный таинственный средь простирающейся темноты шепот. — Я знаю… — а принцессу аж всю жаром от подобных опостылевших разговоров обдало. — Он и есть Синяя Маска! Поверь! — заговорщический тон ее яростного шепота, на который, казалось, Азуле и вовсе не было дела. Она даже горделиво — не обернулась, подавленно нахмуривая брови, пока на глазах наворачивались обжигающие слезы.       — Не понимаю, о чем ты? — а она в замешательстве развернулась, моментально отстраняясь, разлепляя прикосновения их рук, с презрительным прищуром посматривая свысока. — На меня никто не нападал! — невозмутимо идет в оборону, защищая все, что хоть как-то касалось ее чести и чести королевской семьи. — Что ты себе напридумывала? — саркастично прищурилась, делая голос колючим и нервным, еле сдерживая смешок. — Хочешь помочь — не надо убегать. Не надо было бросать меня там одну! — от сдерживаемого возмущения на ее лице даже взыграли желваки. — Как ты смеешь его в чем-то обвинять, когда он единственный из вас, кто не забыл обо мне? — а тот остервенелый тон, которым она одарила Тай Ли, казалось, готов устроить пожар.       — Все не так, Азула… — поникши начала оправдываться Тай Ли, переминаясь с ноги на ногу.       — Хватит! Я устала, — пресекла любые пререкания, начиная броско и вальяжно удаляться.

*      *      *

             Теплеющая кровать обуяла настолько сильно, что шум чужих голосов казался просто музыкой, пока принц Зуко сладострастно вздыхает, стараясь совладать с тем возбуждением, что накатывало на одних только мыслях о случившемся. Под закрытыми веками ему мерещился темный страшный лес, чужой страх и ярая попытка вырваться. Его лицо требовало и взывало к синей маске, что такой далекой — осталась в стенах королевского дворца за заставой Кальдеры. Но даже это не помешало принцу Зуко взыграть на собственных окрыляющих чувствах, пускаясь в гвалт заливистого ветра, который поднимался, казалось, с его загадочным присутствием. С кем его сестра столь отчаянно и долго беседовала? Неужели она тоже это слышит? Ему хотелось посокрушаться за свою строптивую необдуманность, с которой он жадно и непреклонно напал на нее, подставляя под страшный удар собственную репутацию, но даже если они обо всем догадываются — плевать! Сил это выносить становилось только с каждым разом меньше, все больше распаляя в Зуко неведомое желание кромсать и обладать. Этот голос гнездился в нем, как застрявший в песках змей, вынуждая задыхаться, и только подлые прикосновения к ней под покровом ночи могли вернуть ему рассудок. Ждать было нельзя. Больше сдерживаться невозможно — пагубно, душно. Его брала глубокая дремота, он настолько сильно сник, что гул, который обуял мышцы, казался звоном, отдающимся в ушах. Поскрипывание паркетных досок и легкие дуновения взыгравшегося сквозняка не кажутся ему чем-то реальным, чем-то опасным или чем-то незваным. Входная дверь страдальчески взвизгнула, порождая в голове морок предсонных фантазий, словно сама Синяя Маска пришла уже и за ним. Зуко резко распахивает глаза, стоило холодному стальному прикосновению уткнуться в его горячую кожу. Перед ним восходил длинный пугающий силуэт, что твердой неотступной хваткой прижимал к подушке.       — Только пикни, и я вскрою тебе глотку, — у него не было сомнений — это голос вездесущей Тай Ли. Она та еще прощелыга. Зуко сквозь сковывающую мрачность стен пугающе ухмыльнулся, да так, что обезобразившее его лицо веселье походило скорее на вырывающееся безумие. Его сердце забилось лишь на несколько ударов чаще, и этому виной совсем не страх, а скорее азарт, что дьявольской страстью вскипал его кровь. Он не спускал с ее ослепляющей фигуры глаз, не видя ровным счетом ничего напоминающего человека. Она один большой силуэт, в котором, казалось, не было и толики человечности.       — Давай не будем поднимать шум?.. — начал было он, обезоруживающе приподнимая ладони на уровне лица, но стоило ему ненароком дернуться, как лезвие, что обездвиживало у самого горла — надавило обжигающе больно, заставляя обездоленный кадык дернуться, вдавиться, перекрывая путь кислороду. Он завздыхал столь неумолимо, столь жалобно, продолжая карикатурно сдаваться и драматично молить пощады, чем, вроде бы, растопил ледяное молчание. Она посматривала сквозь черноту ночи так, что Зуко казалось, будто она раздирает его, пытаясь освежевать.       — Я знаю… я все знаю… ты можешь обманывать Азулу, но не меня… — она заговорила рвано, бегло, теряя нажим, давая Зуко наконец вздохнуть, при этом не отставлять угрожающего лезвия. Перед его глазами все поплыло черной дымкой, Тай Ли заслонила собой все окружение. Он ощутил минутную тяжесть, которую она взгромоздила на него, придавливая полностью, садясь на него столь бесцеремонно сверху, зажимая бёдрами с двух сторон.       — Вздумала меня шантажировать? — в его голосе сталь, пальцы не дрогнули, а тон стал приглушенным и притягательно низким.       — Она верит тебе, потому что не видела того, что я лично узрела своими глазами. Это ты — у меня нет сомнений, — она говорила оскорбительно смело, разгневано, давая принцу Зуко понять, что вся напускная радость Тай Ли ни что иное, как непроницаемая маска.       — Ты бредишь! — если бы она могла видеть его лицо, то оно бы улыбалось столь широко, что могло бы показаться, что Зуко готов рассмеяться. — Ты ненормальная! — а он с гордостью вторил это ее обиженной фигуре, что продолжала прижимать к его глотке острие.       — Я вспомнила… я все вспомнила, — загадочно растягивает слова, обрывая так маниакально и трусливо — на самом интригующем моменте.       — Вспомнила что? — не сдерживает смешка, а ее горячая липкая рука ложится ему на лицо, а сама Тай Ли приблизилась столь близко, что он испытывал на себе ее тяжелое размеренное дыхание. Она упиралась грудью в его грудь и он ощутил, с какой обезумевшей частотой колотилось ее девичье сердце. Пальцы Тай Ли в полубреду поплыли по его лбу, глазам, щеке, останавливаясь столь сладострастно на губах. На что он продолжал изничтожающе ухмыляться, в своих самых сокровенных мыслях ровняя ее с землей. Он радовался, представляя, как потянет ее за запястье, бросая в открытое окно, давая ее телу разбиться о скалы.       — Как ты насиловал меня… — она сказала это с пугающим придыханием, словно это доставляло ей невероятное удовольствие. — Это был ты… — она повторила, будто пребывая в забвении, одной интонацией лаская его присутствие. Ее рука оглаживала его раскрытые уже в недоумении губы, совсем недавно нежно бороздя по щеке.       — Что ты несёшь? Ты просто смешна! — язвительно выплюнул, послышался его приглушенный пугающий гогот. — Это просто по определению невозможно! — а он вероломно и необдуманно оскорбил ее. — Ты мне неровня! — сказал это с таким пренебрежением, что это казалось ненавистью.       — Ах вот как… — а она не отпускала, продолжая томить своим прилипчивым вниманием. — Неровня… когда ты насильно брал меня, ты об этом не думал, не так ли? — в ее словах издевка, а на его лице заносчивое бешенство. Он был ранен глубоко в самую честь! Что? Он и какая-то ничтожная провинциалка? Я будущий король! А ты простушка! — он с каждым вздохом желал ей смерти только больше, прежде, чем в какой-то момент не возжелал ее вечных мучений и долголетних терзаний.       — Я не насиловал тебя! — разъяренно почти гаркнул, а она надавила ему на горло. Да так ощутимо, что лезвие проткнуло кожу.       — Что скажешь, если мы сделаем это снова? — казалось, она не слышала его, погружаясь в мир собственных грез, маниакально бороздя по его груди рукой, желая пробраться под одеяло. А он резко и с нескрываемым отвращением хватает ее за руку, останавливая, пресекая на корню.       — Тай Ли, — твердо и столь отрезвляюще прозвенел его голос в ее отуманенной голове. — Убирайся отсюда. Не позорься! — это был не дружеский совет, а пропитанный злобой приказ. Его воротило от одной мысли, что она хотела с ним сделать. Она была настолько ему неприятна, что ему казалось, будто от нее смердит.       — С Мэй ты бы сделал это охотнее, Синяя Маска? — вымолвив это, она шокировала их обоих. Между ними воцарилась долгая пауза. — Нет, — покачала она головой. — Ты пришел за Азулой, — она прошептала это ему практически на ухо, обдавая своим влажным терпким дыханием. — Тебе нужна она. Принцесса.       — Дура, одумайся, за такие слова тебе грозят казематы! — не церемонясь, он впился в нее, резко ударив головой. Мрачное лезвие со звоном отлетело, а Тай Ли со сдавленным писком схватилась за лицо. Приподнявшись, Зуко с силой сбрасывает ее с себя, она с грохотом валится на пол, продолжая прижимать пальцы к пострадавшему носу.       — Что происходит? — дверь неожиданно распахивается и на пороге показалась сама Азула, удерживающая в своих руках лазурное пламя.       — Угомони свою больную подругу! — выругался на нее Зуко. — Она заявляется ко мне посреди ночи и продолжает нести всякий бред, угрожая оружием! Сделай с этим что-нибудь, иначе что-нибудь сделаю я… — он почти переходил на крик, не унимаясь в своей приготовленной ко сну кровати, а Азула, не теряя секунд, подбегает к Тай Ли, резким, но мягким движением, дергая в свою сторону, заставляя как можно скорее уйти. Нехотя и все еще тая разъяренную обиду, бросая в принца порицающие взгляды, она удаляется вместе с принцессой, крепко прижимая пальцы к пострадавшему носу. Азула нервно и довольно раздраженно прикрывает дверь, в последний момент цепляясь взглядом с Зуко, ощущая всю ту холодность, что в мановении ока разбудила неуемный пожар. Таким злым и таким обезумевшим от гнева она его уже давно не видела.       Ее внимание окунается в обескураженное и заметно посеревшее лицо Тай Ли, что почти забилась в самый угол, закрывая не только лицо, но и все свое страждущее существо. Взмахнув точными движениями, принцесса зажигает пару ламп, осторожно подкрадываясь к подруге, уже совершенно не узнавая в ней той самой Тай Ли, с которой они вытворяли истошные шалости почти у всех на виду, держа академию практически в страхе. Нет. Не осталось и следа. Это был кто-то чужой. Кто-то другой: забитый и совершенно не отдающий себе отчета человек. Запутавшаяся и блуждающая в пучинах собственных страхов и выдумок — девочка. Азулу переполняет горькое разочарование, особенно, стоит предосудительным словам Зуко всплывать у нее в голове чаще, ругающе и подстегивающе повторяя: «Она сумасшедшая!».       — Зачем ты это сделала? — разбережено почти воскликнула Азула, не понимая, почему все с такой стремительностью начало рушиться. А Тай Ли затравленно обернулась, наконец убирая руку от лица, показывая ушиб, что успел разрастись багровеющей припухлостью. Азула чуть было не ахнула, но сдержалась, прекрасно понимая, что Зуко не стал на этот раз церемониться, предсказуемо отомстив побольнее. Азула нервозно отводит взор, в какой-то момент абсолютно и непреклонно сильно стыдясь собственного брата. Этим он излишне красноречиво показывал им всем, что для него не существовало границ — он мог ударить каждого, и ударив однажды, он не мог остановить себя и впредь.       — Давай, Тай Ли, признайся, — дверь внезапно распахивается и на пороге, окутанный темнотой, выглядывал с надменным торжествующим видом Зуко. А Тай Ли заморгала столь часто, что пара крупных слезинок слетели с ее опухших век, она хотела было что-то сказать, да ее дыхание сперло, рождая на свет только страждущие мнительные вздохи, что были лишь отголосками той бурной истерики, что в ней зародилась. — Она хотела трахнуть меня! — невозмутимо продолжил Зуко, приподнимая в бесстыдстве бровь, да столь жестоко усмехаясь, поглядывая на обомлевший вид собственной сестры, стоило ей узнать, что же такое утаила ее бессовестная подруга.       — Я объясню, — взмолилась Тай Ли, делая пару шагов, а Азула брезгливо пятится, каждым движением становясь ближе к Зуко. — Я все объясню… — а услышанное повергает принцессу в исполинский шок. Как так? Очередное предательство! — ревниво поджались ее губы, а глаза застилает лютая ненависть, таящая в себе сильнейшее разочарование. — Азула, пожалуйста, выслушай меня… — а Тай Ли продолжает говорить с ней, мотая головой, утирая собственные слезы, с презрением и застывшим ужасом поглядывая в сторону принца.       — Чушь это все собачья! — гаркнул внезапно Зуко, заставляя Азулу не только вздрогнуть, но и заставить сомневаться. — Не слушай ее! — последняя фраза была мягкой и обволакивающей, прямо как его недавние объятия. Такие теплые, крепкие и переполненные необъяснимой любовью.       — Зуко, оставь нас… — через плечо повелительно бросила Азула, с жадностью выжидая того момента, когда за ним закроется дверь. Он, высокомерно фыркнув, последний раз смотрит сначала на одну, затем на другую, чтобы в следствии притворить осторожно дверь. Но принцесса не спешит разлеплять уста, и стоило шагам по ту сторону отчетливо обрисоваться, как Азула с облегчением продолжила, в упор смотря на Тай Ли: — Скажи правду, — бескомпромиссный жесткий приказ.       — Мне казалось, что я смогу показать тебе его истинное лицо, — залепетала она почти по-детски, ярко раскаиваясь, подбегая к принцессе, приклеиваясь к ней мучительным прикосновением, продолжая плакать на размеренно вздымающуюся грудь. — Он нелюдь, Азула… мне страшно! — затараторила, отстраняясь, поднимая на нее большие невинные глаза. — Я боюсь его… он не тот, кем кажется, просто поверь мне… — когда она говорила, у Азулы столь отчетливо щемило в самом сердце и чем дальше она внимала страданиям Тай Ли, тем отчетливее она видела то проступающее алыми лентами безумие, что, кажется, действительно обуяло ее всю. И Азула ужаснулась, уверовав в наставления Зуко. И вот теперь, стоит им вернуться в столицу — Тай Ли продолжит бегать по городу, распуская грязные слухи и сплетни, что брат ее высочества — безнаказанный жестокий преступник… Если всему этому дать дорогу, то непременно всплывет та страшная тайна, которую с таким остервенением пыталась все это время хоронить Азула. И тут она — Тай Ли — прорывная сила правды? Или отчаявшегося безумия? — а Азулу колет острем ножа саднящая совесть, ведь если бы не она — Тай Ли бы никогда не устроила подобной сцены. Это я, это все я… — сожалеет, мягко беря ее за руку, начиная заботливо уводить. Тебя никогда не насиловал Синяя Маска. Бедняжка, теперь она вынуждена жить в собственных страхах, выбирая героя всех пережитых злодеяний в лице принца Зуко…       — Пойдем, я провожу тебя, — а голос у принцессы убаюкивающий, нежный, почти родительский. — Тебе нужно поспать, — а принцессу берет внутренний тремор от того, что глупая Тай Ли непременно не даст жизни старухам и даже угрюмой Мэй, начиная подрывать доверие к королевской семье.       — Нет! — а ее истерика не прекращалась. — В этом доме нельзя спать! — а глаза Тай Ли бегали, словно запуганный табун.       — А со мной будешь спать? — и та скрытая ненависть, что полегла на ее лице обволакивающей сговорчивой улыбкой — покоряет даже такое яркое и страстное нежелание Тай Ли подчиняться.       — Да, — кивает незамедлительно. — Буду, — а она улыбнулась, и Азула постаралась запечатлеть этот момент в своей памяти, ведь пришла пора расставаться. Они с Тай Ли больше никогда не будут подругами. Больше никогда та не будет покорять с ней королевские вершины, не будет правой рукой, ведь ее удел — лечебница. И Азула степенно продолжает улыбаться, тая в закромах поразительную и бесчеловечную уверенность, что Тай Ли не переступит порога дворца — больше никогда. Она становиться слишком опасной. Ее разбуянившийся язык может вывести отца из себя только больше. Если и тот поверит, что Зуко Синяя Маска, тогда на плечи брата возложат и похищение аватара из башни Похай, вскроются наговоры о несуществующих нападениях. Что же она за принцесса такая, которая привела во дворец преступника? И все — честь королевской семьи будет запятнана. Отец будет крайне зол на нее. Принцесса судорожно облизывает пересохшие губы, присаживаясь возле Тай Ли, что успела возлечь на ее кровати, кутаясь в мягкое просторное одеяло.       — Не белье с ракушками, но мне нравится, — а Тай Ли искренне влюбленно заулыбалась, пробивая принцессу на печальные непреодолимые мысли. Самым лучшим исходом было бы убить Тай Ли, отрезать ей язык, но это так не по чести — она слишком много полезного сделала не столько для самой Азулы, сколько для их страны. И это странствие оказалось для ее разума излишне разрушительным, — а Азула все продолжала печально прощаться с этим ласковым и беззаботным детством, что все еще сверкало в лице Тай Ли. — Ложись, — похлопала она рядом с собой, призывая принцессу разделить эту ночь вместе.       — Да, сейчас, — а принцесса отходит, начиная рыться в собственных вещах. — Ты пей чай, говорят, он улучшает сон, — старается сделать голос более доброжелательным, обманывая и так нерасторопную бдительность Тай Ли.        Я знала, что все может пойти кувырком, а потому прихватила это с собой, — а ее пальцы зажимают тоненький длинный стеклянный шприц с совершенно бесцветной начинкой. Именно этим ее укололи во дворце, — без сомнения вспоминает все докторские приблуды, считая себя громким вершителем судеб.       — Знаешь, Азула, а чай и вправду очень вкусный, — слышит она ее тоненький ребяческий голосок. С таинственным видом обернувшись, пряча ведущую руку за спину, принцесса делает несколько шагов к Тай Ли. Тай Ли никогда не согласиться колоть себя добровольно — Азула уже была этому свидетелем во дворце. Еще не хватало вступить с ней в схватку, дабы перебудить весь дом. Ты выходишь из-под контроля… — хмурятся ее брови, пока Тай Ли склонялась над кружечкой, кажется, играясь с собственным отражением. Никто не смеет за моей спиной склонять моего брата к близости, — а ее взгляд в этот момент был звериным, от садизма ликующим и даже бесчеловечным. Присаживаясь осторожно возле, Азула берет из трясущихся пальцев Тай Ли недопитый чай, ставя на тумбочку.       — Хочешь, я расскажу тебе историю? — начала издалека принцесса, утаивая в простынях злополучный шприц.       — Да, — прикрывая монотонно глаза, счастливо улыбнулась Тай Ли, пока всего одним точным и почти хирургическим движением, Азула вонзила в нее длинное тонкое острие, да прямо в шею, ровно в то место, где совершенно недавно у самой Азулы торчал дротик. Тай Ли не успела даже вскрикнуть, как Азула одним верным нажатием спускает все содержимое, смея наблюдать тот поток боли, что воцарился в плачущих глазах напротив.       — Мне всегда казалось, что мой сумасбродный дед неравнодушен к моей матери, — с хрустом вынимает из чужой шеи опустевший шприц, осторожно примостив о тумбочку, начиная приглаживать Тай Ли волосы, поглядывая в слипающиеся пустеющие глаза. — Только сейчас, спустя столько лет, я могу расценить все его взгляды и касания с очень неоднозначной стороны. Ума не приложу: догадывался ли об этом мой собственный отец… — а Азула прячет взгляд, поглядывая на свои руки, втягивая с чувством полного отвращения щеки. — Азулон всегда требовал внимания моей мамы, придумывая различные предлоги. Он ведь даже поехал с нами в то место, откуда мама родом… он без конца ее контролировал. Думается мне, что он был отчаянно влюблен в нее, а посему так ненавидел моего отца. Ревность. Зависть, — а Азула поднимает на нее мрачный и ничего хорошего не предвещающий взор. — Мне жалко папу! Я думаю, что она изменяла ему, — а губы Азулы трогает бурная скорбь.       Задувая последнюю свечу, собираясь с легким сердцем покинуть собственную комнату, она внезапно оборачивается на стрекочущий страдающий и приглушенный хрип Тай Ли, словно та все еще была в сознании, отчаянно борясь с тем, что растекалось по ее венам. Азула тяжко выдохнула, постояв секунду, спиной ощущая, как Тай Ли сверлит злобным отчаянным взглядом. Извини… — отмахиваются ее мысли, а она ступает в темноту, плотно затворяя дверь. Ее глаза упираются в соседнюю дверь, из-под которой не видно и огонька, похоже, Зуко действительно уснул. А принцесса бесцеремонно напирает, распахивая его дверь, не гнушаясь его сладким сном. Зуко не издавал ни звука, пока она продолжала крадущейся походкой приближаться.       — Что опять? — возмутился, ощущая чужое присутствие даже спиной.       — Ничего, — невозмутимо присаживается на свободный край кровати, бесцеремонно ложась рядом, заставляя одеяла в темноте пугающе зашуршать, — он устало обернулся, пока она зажгла пару свечей над их головами, заставляя Зуко от резкого света зажмуриться.       — Вы издеваетесь? — с абсолютно каменным лицом возмутился, рождая у Азулы детское озорство. — Вы дадите мне поспать? — он взбунтовался громко и очень трепетно, будто его внезапно окатили ледяной водой.       — Я буду спать с тобой, — с полной уверенностью нагло дерзит, отнимая поджатые у самого лица — края одеяла, заставляя Зуко воспылать недовольством. А его одеяло такое теплое, такое мягкое, намного лучше того, коим укрывалась Тай Ли. Азула легла на бок, не переставая рассматривать Зуко с какой-то загадочной ухмылкой, словно пытаясь что-то ценное отыскать.       — Что ты уставилась? — не прекращая дерзит, продолжая щуриться от надоедливого света, потирая устало глаза, закрываясь от бессилия ладонями. — Что тебе надо? Что ты пришла? — закидал ее вопросами, все без конца ругая и отчитывая. — Иди к себе, — утомленно выдохнул, наконец убирая руки, дабы взглянуть открыто и ясно.       — Не пойду, — без смущения перечит, а саму аж всю на злобный смех пробирает.       — Нас могут увидеть, дура! — взбесился, присаживаясь, отказываясь играть в ее полоумные игры.       — Мы же брат и сестра, — непонимающе распахивает веки, а его от этих слов аж всего корежит, будто она нанесла ему сильнейшую травму. — Что такого, если мы просто поспим одну ночь вместе?       — Нет, так не пойдет! — приподнимает вздорно руки, от злости сжимая пальцы в кулаки, не имея сил пререкаться с ней и более, начиная бесновато истерить. — Убирайся отсюда! — а она так и не сдвинулась с места, продолжая вальяжно и уперто стоять на своем, чем только больше вгоняла его в напускную истерику. Он аж покраснел, все без конца пряча от нее взгляд, будто она злобный кошмар. — Ладно! Я уйду! — второпях засобирался.       — Стой! — хватает его за руку, притягиваясь так притягательно близко. — Там Тай Ли. Тебе некуда идти. Либо почивать со старухами и Мэй, либо делить ложе с Тай Ли, — как бы невзначай пожимает плечами, пока он наблюдал вырисовывающееся в ее лице озорство.       — В твоей комнате спит Тай Ли? — с непониманием уставился на нее, желая убедиться в том, что это лишь язвительная уловка, но Азула продолжила смотреть на него бесстыже и открыто.       — А надо ли тебе, чтобы она ходила и болтала всякую ересь? — а она тянет его маниакально назад, заставляя рухнуть обратно на подушку, заползая своими прикосновениями точно змея, поглядывая на него с ворохом необъяснимого помешательства. — Я дала ей успокоительного, ей должно стать легче, по крайне мере до приезда в Кальдеру она будет вменяема, — а от ее расчетливого тона Зуко берет оторопь, он в замешательстве сводит брови, не понимая, что же такое вокруг него закрутилось и завертелось.       — Я устал от ее обвинений, — коснулся с мучительной досадой собственного лба, начиная потирать. — Я терпел, правда, — а его голос стал таким страдальческим, патовым, что это заставляет Азулу сладко улыбнуться, побуждая льнуть к нему, примостившись щекой на его размеренно вздымающейся груди. — Но я не буду терпеть наглые посягательства. Это ниже моего достоинства, — а он разгоряченно хорохорился, сам от своих речей распаляясь.       — Я все понимаю, — касается его руки, что легла возле нее, а он ведет ею дальше, пальцами взбираясь в ее распущенные волосы, начиная успокаивающе поглаживать, словно она ни что иное, как всего лишь ласковый домашний питомец. Азула обомлела, распахивая в недоумении глаза, но так и не нашлась что ответить, будто в одночасье лишилась голоса.       — Ты же понимаешь, что так больше не может продолжаться? — это прозвучало, как пугающая угроза, а его рука продолжила купаться в ее волосах, на что Азула недовольно поджимает губы, чувствуя, как сильно и неаккуратно он схватил.       — Да… — приторно-томно отвечает, корча из себя покорную улыбку, маскируя ту злобу, что в ней заплескалась.       — Избавься от нее, — когда он сказал это, то Азулу пронзило странным ужасающим чувством дежавю, словно в этот самый момент с ней говорил не Зуко, а сам Азулон. Она испуганно отпрянула, а он так невозмутимо отпустил ее. Она ничего не ответила, склонившись над его выразительным лицом с таким вожделенным выражением, что это даже пугало. Ее волосы рассыпчатой копной отделили его ото всего мира, пока она продолжала так муторно и еле ощутимо приближаться, чтобы в какой-то момент он не поддался на все ее гнусные провокации, слипаясь с ней в лихорадочной схватке, прильнув к ее губам своими, целуя так слабохарактерно, так вожделенно и так жадно, словно не в силах насытиться этой самой минутой их быстротечного счастья. Ее руки уже вовсю лезут ему под одежду, убедительно склоняя сдаться в ее ядовитые ласки. И он не терпит отлагательств, идя ей бездумно навстречу, ощущая возгоревшееся в чреслах пламя, желая обрушить весь этот поток расплавляющей патоки прямо на нее, в сладострастных муках умирая в момент экстаза.       — Что случилось? — впопыхах отстраняется, чувствуя, как он малодушно отталкивает ее.       — Пойду посплю в гостиной, — а он непреклонен. — Одно дело в стенах собственного дома, другое — перед глазами стольких зрителей. Я только вернул свою честь, не смей подставлять меня снова! — отчитывающий ругающий стон, что моментально заставляет ее раскаяться, ведь она столь трепетно и робко не хотела его отпускать, мертвой хваткой зажимая его плечи, каждый раз вынуждая остаться.       — Я не буду приставать, — а ее острый и такой приторный голос, хваленая презрительная улыбка и этот жадный маниакальный взгляд, которым, казалось, она просто пожирала его. — Только останься, — а ее елейным лицом было впору любоваться, он нахмурился, но покорно не сдвинулся с места. Не разрывая с ней взгляда, он вернулся на свою половину, устало потирая веки, надрывно выдыхая.       — Чтобы утром тут духу твоего не было, поняла? — деспотично подытожил, а ее лицо аж в счастье запереливалось, казалось, ярче звезд на синем небосводе.       — Зуко? — а она подоткнула одеяло, упираясь тыльной стороной ладони в собственную щеку, так поразительно безотрывно на него глядя.       — Да?! — сгорая от нетерпения взбесился.       — В тот день, когда мама исчезла, — а она старательно задевает его за самое сокровенное, заставляя даже дыхание схлынуть. — Она приходила к тебе?       К чему все эти дурацкие вопросы? — именно такие всплески бушевали в его голове, а вместо этого, он лишь обернулся, посматривая жуткими неморгающими глазами, покорно соглашаясь окунуться в давно минувшее.       — Да, — этот ответ дался ему тяжело, но он переборол собственное отчуждение, выходя в свет победителем.       — И что было? Что она сказала? — этот вопрос застал его врасплох. Он вдумчиво и безотрывно смотрел на нее, все не в силах разомкнуть уста, дабы начать говорить. Он словно окаменел, заметно побледнел, но так и остался непроницаемым. Азула даже не слышала его дыхания. Он лег на спину, оглядел потолок, словно что-то пытался отыскать, вяло облизнул сухие тонкие губы, а потом обернулся, чтобы безмолвно уставиться вновь. Это заставило ужаснуться, но Азула не произнесла ни звука, продолжая выжидательно молчать.       — Она сказала мне, чтобы я встал на четвереньки и полз до нее в таком положении, пока она с придыханием наблюдала, — его голос звучал так посредственно. Он совершенно бесстрастно и сухо констатировал наичудовищные вещи. Азула с непонимания нахмурилась. — У меня был сильный стояк, — он цокнул языком, переводя взор на нее снова. — Я делал это, пока она задирала свой королевский подол, — он с придыханием закончил. Они молчали всего несколько секунд, борясь с тем замешательством, что неловкостью повисло над ними обоими. А затем губы Зуко медленно растянулись в гнусной улыбке. Азула хмыкнула, усмехаясь следом. Их краткие томные смешки наполнили всю комнату прежде, чем они дружно расхохотались, глядя друг другу в глаза.       — Ты серьезно? — отмахивается она, ложась на живот, не сводя с брата неверящего прищура. — Ну и шутки у тебя. Я не поверила ни единому слову, — карикатурно возмутилась, пока он продолжил смеяться, гортанно, искренне и уже более приглушенно.       — А ты? — переводит резко тему. — Что помнишь ты? — этот вопрос заставил ее задуматься, а лицо безжизненно расслабиться.       — В тот день я плохо спала, но когда мама зашла, то я претворилась спящей, — а она с хрипотцой в голосе начала. — Я решила ее напугать, резко подскочив с кровати… — нахмурила брови. — Темно. Лица почти не видно. Я не хотела ее отпускать. И тогда мы решили сыграть в прятки. Я не хотела идти в шкаф! — с каким ужасом она это сказала, что даже ее лицо дернулось, а на глазах выступили слезы. — Страшно. Там было очень страшно. Я начала считать, но уже тогда я почувствовала, что что-то не так, — она тяжело выдохнула, пряча глаза, закрывая рукой, с силой их потирая пальцами. — Когда я пошла за ней… ее уже не было. Помню, что стою босая на ледяном полу и плачу. Кричу…       — Ты разбудила весь дворец. Я помню…       — Пора спать, — с полным обиды лицом сказала крайне невозмутимым голосом, погасив все свечи.       — Наденешь мамины перчатки? — это прозвучало в полной тишине, пронзительным шепотом, в котором читались упоительные нотки безрассудства. Азула молчала, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя то, с каким жаром он почти прижался к ее спине. И все ради того, чтобы выдавить эту нелепую просьбу. — Прямо как в тот раз… — многозначительная пауза, довершающая полуобморочный шелест его хрипотцы. Она упрямо ничего не ответила, преисполненная то ли омерзения, то ли негодования, совершенно не понимая к кому: то ли к себе самой, то ли к давно сгинувшей матери. — Ну пожалуйста, — а Зуко продолжал с безумным нетерпением терзать ее уши своими стонами. Она так и осталась безмолвной, прежде, чем он со странным воодушевлением продолжил: — Я хочу, чтобы нас женили после нашей смерти, — незамысловато повергает ее в шок, даже не подозревая, как изменилось ее выражение в этот самый момент. — Ты и я — вечность в загробном мире, — это прозвучало обнадеживающе, но вместе с тем поразительно дико.       — Ты хочешь, чтобы вместо нас обвенчали наши полуразложившиеся тела? — наконец подает признаки жизни Азула, борясь с теми сложными чувствами, что пожирали ее разум.       — Это и будем мы, — сказал столь убедительно, искренне. — Ты выйдешь за меня, Азула? — а она даже ахнула, услышав подобное. — Согласна ли ты быть моей вечной спутницей в мире мертвых? — это продолжало звучать как полнейший бред сумасшедшего, на что она даже не нашла нужных фраз. — Там мы никому не должны. Там нас никто не осудит, — а он стал страстно приводить красивые доводы. — Даже если я буду женат при жизни, а ты замужем, я все равно хочу, чтобы нас посмертно венчали.       — Ты бредишь, Зуко… — только и смогла вымолвить, ошарашенная.       — Нет. Я искренен.       — Ты пугаешь меня…